Текст книги "Москва-матушка"

Автор книги: Аркадий Крупняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

–      А если узнает Христофоро? – спросил Теодоро.

–      Если ты, сопляк, помянешь еще раз этого одноглазого сатану, я вышибу тебе печенку,– раздельно и зло произнес отец. – Плевал я на Христофоро, если сам господин консул Кафы предложил всякое наказание оформлять должным образом. У нас будет все честь-честыо: суд, допрос, приговор. Но если Негро попробует еще раз сунуть свой длинный нос в мои дела, я оторву его вместе с бородавкой.

При упоминании о консуле Солдайи старый ди Гуаско всегда выходил из себя. Так и на этот раз он долго еще бранился, проклинал и консула, и всех, кто его на консульство поставил.

Теодоро не обращал внимания на брань отца. Он всецело был поглощен мыслями об Ольге. То, что он недавно услышал от отца, обнадежило его, и он серьезно стал думать о переходе в православную веру.

СУДИТ ГРАЖДАНИН ГЕНУИ

Небо с утра темное, строгое. Дыбятся, налезают друг на друга горбатые груды облаков. Помрачнела над морем зелень гор, розовая заря, полыхавшая с рассвета, погасла. По дорогам ползут тяжелые запахи полыни, в воздухе тишь, какая бывает обычно перед грозой.

Площадь около церкви святой Анастасии в Скути полна народу. Сюда согнали всех жителей селения от мала до велика, чтобы люди видели, как могучие ди Гуаско будут творить суд.

Велико богатство благородной семьи ди Гуаско, все шире и шире раздвигаются их владения. Еще совсем недавно замок Та– сили стоял на границе генуэзских поместий, но прошло только полтора года, и уже за это время ди Гуаско захватили греческую деревушку Капсихору, а потом богатое и обширное Скути.

Чтобы держать в страхе и повиновении жителей, братья ди Гуаско поставили в каждом селении виселицы и позорные столбы.

Вот и сейчас с тревогой и страхом люди ждут судилища, поглядывают на недавно сооруженную виселицу– Высокий свежевы– струганный столб с перекладиной вкопан на пригорке и ярко желтеет на фоне темных громад гор.

И как-то странно видеть людям среди весеннего возрождения этот мрачный символ смерти.

Тишь на площади необычайная. Но вот по толпе пробежало легкое волнение, послышались голоса: «Ведут, ведут!»

Вооруженные слуги, расталкивая толпу, освободили проход. Шестеро вели четверых. Подсудимые шли тихо, понурив головы. Впереди широкоплечий человек. Его руки перехвачены за спиной толстой веревкой, одежда разорвана во многих местах.

Вторым шел светлоглазый парень, еще совсем молодой. Он безучастно взглянул на толпу и снова опустил глаза. За ним, тяжело переступая, двигалась молодая женщина. По смуглому красивому лицу в ней можно было признать гречанку. Последним брел невысокий худой старик. Его редкая бороденка была взлохмачена, красные глаза слезились, старую суконную шапчонку он держал в руке.

Всех четверых подвели к воротам церкви и посадили на камни. Прошло полчаса, а судей все не было. Неожиданно из-за пригорка, взметая копытами пыль, выскочила лошадь. Всадник осадил ее около виселицы, соскочил на землю. Это был Андреоло ди Гуаско.

У ограды церкви слуги установили длинный стол, стулья и против стола – скамью для подсудимых.

Через несколько минут на площадь въехали Антонио, Теодоро, Деметрио и писарь, который теперь заменял монаха Памфило. Все они расселись вокруг стола. Антонио кивнул головой. Андреоло встал. Суровым взглядом оглядел толпу.

–      Трибунал свободных граждан Генуи в составе Теодоро ди Гуаско, Деметрио ди Гуаско и под руководством Андреоло ди Гуаско начинает творить суд, справедливый и нужный. Подведите сюда подсудимого Иорихо.

Когда Иорихо встал перед судом, Андреоло спросил, обращаясь к старику Антонио:

–      В чем обвиняется Иорихо?

Антонио, не вставая и даже не поворачиваясь к суду, говорит резко, отчетливо:

–      Иорихо мой слуга. На прошлой неделе ему поручено было охранять моего сына Теодоро, ехавшего по делу. В опасный момент Иорихо не защитил синьора, а убежал, как презренный трус, с поля боя, подвергнув жизнь господина смертельной опасности. Вот его вина.

–      Что будет говорить виновный?

–      Видит бог – это неправда,– спокойно заговорил Иорихо. – Господина должен был хранять не я один, нас было двадцать слуг, и когда на нас налетели разбойники, я бился долго и убежал последний. Я прошу в свидетели всех оставшихся в живых слуг.

–      А может, ты, паршивый пес, хочешь, чтобы мы позвали в свидетели тех татар, которые на нас налетели? – крикнул Теодоро.

–      Я не сказал этого. Я только говорю, что я никогда трусом не был.

–      Ты хочешь сказать, что ты не виноват? – спросил Андреоло.

–      Да, я не виноват.

–      Кто же, по-твоему, виновен в том, что твой господин потерпел убытки?

–      Тот, кто меня судит,– мой господин Теодоро. Да, я скажу всю правду. Пощады мне ждать не от кого, вы потерпевшие, вы обвинители, вы судьи да и виновны вы же. Вместо того, чтобы думать о деле, синьор Теодоро по пути встретил дочь русского купца и всю дорогу ухаживал за ней, оставив нас на волю божью.

На рынке он не заботился о выгодной покупке, а все ходил по пятам этой руссиянки. Зачем надо было спать на развилке дорог у Арталана? Из двадцати честных хороших слуг только девять вернулись домой, а другие оставили животы свои на той поляне.

–      Что еще ты имеешь сказать?

–      Больше ничего.

Андреоло склонился к уху Деметрио и тихо проговорил:

–      Парень крепко стоит за себя. По-моему, его вина не заслуживает повешения. Жалко из-за пустой головы братца терять такого слугу. Поговори со стариком об этом.

–      Я требую повешения Иорихо! – сказал Теодоро и стукнул кулаком по столу. – За трусость и за ложь – только петля!

–      Не горячись, сынок. Сто палочных ударов, и он забудет, как бегать, когда господин в беде,– сказал старый хозяин. – Я думаю, трибунал согласится со мною.

Андреоло встал и огласил приговор. Он был очень короток:

–      От имени свободных граждан Генуи достопочтенный господин Андреоло ди Гуаско, заседая в трибунале у врат церкви святой Анастасии в Скути, за оставление господина своего в беде приговорил слугу Иорихо к ста палочным ударам на площади. Исполнить после суда сразу же. Теперь подведите Косьму по прозвищу Летка. В чем его вина?

–      Косьма – мой раб. Я купил его в Кафе. Он руссиянин и потому строптив. Он поднял руку на господина Деметрио.

–      Ты, скот, посмел ударить господина?!

Кузьма Летка молчал. Он даже не глядел на судей, опустив глаза в землю.

–      Скажи, как ты смел, как это случилось? – горячился Андреоло.

–      Тебе же все ведомо,– по-русски сказал Кузьма.

–      Он не знает языка. Я расскажу,– сказал Деметрио. – Три дня назад я вышел на виноградники и увидел, что одна из наших рабынь лежит под тенью дерева, а этот олух сидит рядом и льет ей на голову воду. «На виноградники ходят работать, а не лежать»,– сказал я и велел женщине подняться. Она не выполнила это, и я ее наказал. В то время, когда я поднимал ленивку плеткой, этот негодяй ударил меня мотыгой. Если бы я не отскочил вовремя, удар пришелся бы мне по голове и один господь знает, что было бы. Но я отшатнулся, и удар пришелся по плечу.

–      Тебе бы следовало убить его на месте, слюнтяй ты этакий! – в гневе крикнул Андреоло.

Старый Антонио оглядел могучую фигуру Летки с ног до головы, затем перевел взгляд на нежного и щуплого Деметрио и усмехнулся. Перехватив этот взгляд, Андреоло понял, почему не был убит на месте русский невольник.

–      Найдите человека, который знает его язык,– приказал Андреоло слугам. – Я хочу хорошо допросить его.

Слуги бросились выполнять приказание, но остановились, услышав, как Кузьма внятно сказал по-итальянски:

–      Не надо. Я не буду говорить. Скажу одно – жалко, что не убил. Если бы не убег, не жить ему.

И снова звучат слова приговора: «Именем свободных граждан Генуи..– невольника Косьму Летку, поднявшего руку на синьора, повесить после суда и тут же».

Андреоло дал знак, и двое дюжих слуг схватили Кузьму за руки, повели к виселице. Парень оттолкнул конвой и спокойно взошел на повозку, стоявшую под виселицей. Палач надел ему на шею петлю. Кузьма поднял голову, бросил взгляд поверх гор и тихо сказал:

–      А у нас в Твери, верно, половодье сейчас,– и, глянув в последний раз в сторону далекой родины, сделал шаг вперед...

Гречанка в ужасе закрыла руками лицо. Ее била дрожь, не помня себя, она рванулась к столу. «Только бы не смерть, только бы не смерть»,– стучало в голове.

–      Подними голову, Ялита. В чем вина этой женщины? – привычно произнес Андреоло.

–      Это тебе лучше знать,– шепнул ему Теодоро и рассмеялся. Старый Ди Гуаско, сурово взглянув на Теодоро, произнес:

–      Моя служанка Ялита. Продалась мне на два года в работу. Сейчас она, кроме того, что не может работать, обесчестила себя и своего хозяина. Если все мои работницы и служанки будут рожать неизвестно от кого, кто же у меня будет работать? Вы слышите, мокрохвостые? – крикнул он толпе. – Кто будет ра-бо-тать?

–      Ты можешь сказать, Ялита, от кого ты ждешь ребенка? – спросил Теодоро.

–      Нет,– тихо ответила Ялита– – Не знаю,– еще тише добавила она, а в памяти возник вчерашний разговор. Как сейчас, слышит она слова синьора Андреоло: «Старик велел мне судить тебя. Если пикнешь, что дитя мое,– повешу».

Деметрио еще хотел спросить у Ялиты что-то, но Андреоло встал и сказал:

–      Дело ясное. На сутки к позорному столбу.

Он, видимо, не счел нужным соблюсти формальность и не прочитал приговор, как для других. Ялиту увели. Затем судили ка– рагейца Константина Арабажи за то, что не уплатил налоги. Присудили сто палок, а если не уплатит, еще двести.

После окончания судилища Антонио, обращаясь к толпе, громко заговорил:

– Вы, лодыри и дармоеды! Слышали и видели, что произошло здесь? Так будет с каждым, кто вздумает поднимать руку на господина. Бездельникам и обманщикам не будет пощады и впредь. Может, кто-нибудь посмеет сказать, что суд был несправедливым? Я слушаю, ну!

Люди молчали.

Вдруг небо прочертила яркая молния. Тяжелый удар грома прогрохотал над площадью и заглушил грозные выкрики, раздавшиеся из толпы: «Будьте вы прокляты, прокляты!»

...Закончен суд. Быстро опустела площадь – люди спешили покинуть страшное место. После полудня поднялся легкий ветер. Он пробежал по площади, поднял облако пыли, окутал избитых до полусмерти двух человек, качнул тело повешенного и умчался подальше в горы.

ПОЛИХА УХОДИТ В ГОРЫ

Полиха, сестра Кузьмы Летки, узнала о смерти брата в тог же день. Прямо через горы она бросилась в Скути и пришла туда к вечеру. Небо над морем было сплошь в багряных пятнах, и на этом зловещем фоне четко выделялся не менее зловещий силуэт виселицы с повешенным. Девушка подбежала к виселице, обхватив голые посиневшие ступни брата, забилась в тяжелых рыданиях. Жители Скути помогли ей похоронить брата. Она долго сидела на холмике поникшая, но с сухими глазами. Сердце Полихи окаменело.

Когда совсем стемнело, она встала и пошла вперед, не разбирая дороги. Ночью в горах так же, как и днем, кипит жизнь. Вот вышел и встал над обрывом горный олень. Он опустил свои резные рога и осторожно глядит вокруг – нет ли где опасности. В лунном свете его красно-рыжая шерсть отливает медью.

Из каменистой расщелины выглянула, сверкнув светлой грудью, куница-белодушка: выглянула и скрылась за скалой. С горы посыпались мелкие камни – это дикие козы бросились в бег, испугавшись шороха в кустах.

Ничего не замечая, шла Полиха долиной, потом стала взбираться в гору. Шла ровным шагом, без цели, без мыслей. Впрочем, цель у нее была: уйти от того страшного места подальше. А куда – не все ли равно. Всюду неволя, всюду смерть... Не хочется жить, не хочется ни о чем думать…

Федька Козонок и Ольга ехали из лагеря у Черной скалы домой.

Тропа вьется по лесным пригоркам, спускается в долины, петляет по берегу холодного ручья, взбирается на горы, снова ужом сползает вниз.

Когда до ездовой дороги осталось совсем немного, впереди послышался шорох и хруст сучьев. Какая-то темная фигура не то зверь, не то человек, скользнула из-за куста и кинулась прочь. Федька остановил коня, прислушался, внимательно огляделся по сторонам. Но все было тихо.

–      Ким сен?' – крикнул по-татарски Козонок.

Молчание. Он повторил вопрос по-фряжски и снова не получил ответа. Помедлил малость, обернулся к Ольге:

–      Зверь, однако.

–      Гукни еще раз, Федор,—посоветовала Ольга, но тут кусты раздвинулись, показалось чье-то лицо, блеснули наполненные страхом, широко открытые глаза.

–      Это жёнка! – вскрикнула Ольга. Девушка, прятавшаяся в кустах, порывисто выбросила руки вперед и с возгласом «Люди добрые, русские!», упала без сознания на влажную траву.

Федька соскочил с коня, поднял упавшую и вынес на поляну. Ольга спешилась и тоже захлопотала около девушки.

Вскоре девушка очнулась. Она молча вглядывалась в лица окружающих ее людей, а глаза спрашивали: «Скажите, кто вы – враги или друзья?» Ольга поняла этот немой вопрос и тихо сказала:

–      Русичи мы. Пусть тебе не будет с нами боязно, не обидим тебя.

–      Что ты делаешь в лесу-то? – спросил Козонок.

–      Иду,– тихо ответила девушка.

–      Куда?

–      Куда глаза глядят-

–      Зовут как, откуда?

–      Полиха я, из Скути. В неволе с Кузьмой, братом, была.

–      Брат где?

–      Повесили его.

–      А ты?

–      Я пошла вот...

–      Да ведь поймают, убьют, как беглянку.

–      Все одно конец,– девушка сказала это равнодушно.

–      Эх, что же нам делать с тобой, Полиха, девка беглая? – со вздохом сказал Козонок.

–     Оставьте здесь. Умру я.

–     Негоже оставить-то. Да и взять некуда. Эти Гуаски – хозяева твои – прямо звери. Узнают про тебя, живьем проглотят.

Один из слуг подошел к Ольге, шепнул ей что-то.

–     А ведь верно!—оживилась Ольга. – Про ватагу мы забыли. Кашу варить умеешь?

–     Дома варила.

–     Ну и добро. Мы пока отдохнем, а тебя слуга проводит в лес к хорошим людям. Скажи, Ольга послала. Будешь им кашу варить, порты мыть и чинить, за табором следить. Иди, иди – там воля!

СВАТОВСТВО ТЕОДОРО ДИ ГУАСКО

На другой день после суда к Никите пожаловал нежданный гость—Теодоро ди Гуаско. Никита велел провести гостя в горницу, в ожидании его сел на лавку в переднем углу.

–     Хозяину дома слава! – проговорил, входя, Теодоро. – Синьору Никите я принес свое сердце.

–     Рад гостю,– ответил Никита и указал Теодоро на плетенный стул, что стоял около стола.

–     Синьор Никита, вероятно, меня не знает. Я – Теодоро ди Гуаско.

–     Слыхать слышал, а вижу в первый раз. Я рад твоему приходу, благородный ди Гуаско.

–     Дело, которое привело меня в ваш дом, очень деликатного свойства, и я не знаю, с чего начинать.

–     Начинай с дела,– посоветовал купец. – Я пойму.

–     У вас есть прекрасная дочь, синьорина Ольга.

–     С ней что-нибудь случилось? – тревожно спросил Никита.

–     Я, право, не знаю. А разве она еще не приехала?

–     Откуда ты знаешь, что она в отъезде?

–     Я видел ее в Карасубазаре. Мало того – мы туда ехали вместе.

–     Ну и что она?

–     По-моему, она там купила какого-то особенного невольника, потом хотела купить еще одного. Но это… это ей, кажется, не удалось... Теперь о деле,– Теодоро замялся, потом решительно проговорил: – Я люблю вашу дочь, синьор Никита. Очень люблю. Хочу ее взять в жены. Вот и все мое дело.

–     Без венца?

–     Зачем же? Мы обвенчаемся.

–     Где?

–     В православной церкви.

–     Но ты, я знаю, католик.

–      Да, но я приму вашу веру. Я уже договорился с православной церковью.

–      А твой отец, братья, ваша церковь? Как они посмотрят на

это?

–      Сначала, синьор Никита, я хотел бы иметь ваше согласие и согласие синьорины Ольги. Что толку от того, что я заручусь согласием своей семьи, если вы будете против.

–      Сие верно,– сказал Никита и долго молчал, обдумывая неожиданное предложение. Отдать Ольгу в семью с чужой, ненавистной верой было немыслимо. Нет слов – дом ди Гуаскс богат и знатен, но разве обретет его дочь счастье среди людей бесчестных, злобных и коварных. Но отказать – значит обидеть, озлобить самолюбивых генуэзцев. Тут надо ответить подумавши.

–      А она тебя любит?

–      Я не говорил с ней... Но вы старый человек и знаете, что сердце девичье – воск. Стерпится – слюбится.

–      Нет, Теодоро. Неволить дочь я не буду. Если она пожелает быть твоей женой – я не откажу. А если нет – извини. Все зависит от ее воли.

... Вечером того же дня вернулась домой Ольга. Отец и мать вышли на крыльцо встретить ее.

–      Уж и не чаяла тебя живую видеть, кровинушка моя. Поди, намаялась, желанная, истомилась вся. А страху и горя натерпелась и подавно,– причитала Кирилловна, обнимая Ольгу.

–      С благополучным возвращением, доченька, рад видеть тебя живой и невредимой. А мы со старухой искручинились вовсе —» задержалась ты, да и, вижу, напрасно. Одна ведь приехала. Не нашли, поди, Ивашку-го?

–      Ой, нашли, тятенька,– сказала Ольга. – Нашли и выкупили.

–      А где же он?

–      Среди добрых людей. Я потом все-все тебе расскажу.

і 1 Арк. Крупняков

Глава двенадцатая

КРЕПОСТЬ СВЯТОГО КРЕСТА

Здесь генуэзец крепость эту На страх врагам своим воздвиг. Он был на страже каждый миг С рукой, протянутой к стилету.

В. Шуф, «Баклан».

№

й§?

::ор:;:;о идет в санта-кристо

репость Санта-Кристо! Она царствует над Сурожем, над морем. Расположенная на горе, она далеко видна как с моря, так и с суши.

'

Тяжело припадая на клюку, Норихо остановился на опушке леса и взглянул вдаль. Город еще не был виден, но над холмами на фоне ясного безоблачного неба вырисовывались контуры Девичьей башни. Иорихо перекрестился и, с опаской глядя на дорогу, которая вилась внизу между холмов, двинулся в сторону крепости.

Что привело в город наказанного слугу в это весеннее утро? Страх. Отлежавшись на площади в Скути после ста ударов, полученных по приговору суда, Иорихо приплелся в Тасили и лег под широким навесом летнего двора. Мучительно ныло тело, было трудно дышать, болела избитая спина. Под утро ему стало легче, и он уснул. Разбудили Иорихо ударом ноги в бок. Застонав от нестерпимой боли, он открыл глаза и увидел над собой лицо Теодоро. Глаза его глядели недобро, жестко.

–      Не умеешь держать язык за зубами, скотина,– процедил сквозь зубы Теодоро.– От меня все равно не уйдешь.

И тогда Дорихо понял: за то, что он рассказал на суде, господин непременно убьет его. Сила, власть —все на стороне господина. Надо пойти к консулу! Только он может защитить его. Как утопающий хватается за соломинку, так и Иорихо уцепился за эту мысль.

Весь день он обдумывал план побега, а ночью незаметно для всех спустился в долину.

Сейчас, когда до крепости Санта-Кристо было уже недалеко, Иорихо решил отдохнуть. Он отыскал удобное место й кустарнике. Пахло прелыми листьями, увядшей от летнего зноя травой, земля дышала приятным теплом. Иорихо долго глядел в бездонную глубину небес и незаметно заснул.

Разбудила его громкая брань. Открыв глаза, Иорихо увидел хорошо одетого синьора.

–      Какого дьявола ты развалился на самой дороге? – кричал господин.

–      Помилуйте, синьор, какая же здесь дорога? Здесь кусты.

–      Раз я здесь иду, значит, это моя дорога.

–      Я не знал, мой господин,– виновато сказал Иорихо. заметив, что синьор пьян.

–      Прошу впредь знать! Синьор Гондольфо ди Портуфино – старший нотариус курии – всегда ходит по этой дороге в гости к настоятелю монастыря. Он хоть и нечистый грек, но вина для меня не жалеет. Клянусь богом! А ты чего разлегся здесь? Откуда ты, куда идешь?

–      Это долго рассказывать, господин. Я жалею ваше драгоценное время.

–      К черту время, я сейчас свободен, клянусь честью! Говори! – приказал Гондольфо и уселся против Иорихо. Рассказывать о своей беде первому встречному не хотелось, но Гондольфо держал его за пояс и упрямо твердил: «Говори».

Поразмыслив, Иорихо решил, что беседа с нотариусом курии может быть ему полезной. Кто знает, можно ли попасть к консулу, а этот человек вдруг его поймет, захочет ему помочь. И он начал говорить.

Пока Иорихо вел рассказ о поездке в Карасубазар и о стычке с татарами, Гондольфо вяло кивал головой и даже аппетитно зевнул раза два или три. Но когда речь зашла о виселице и позорных столбах, глаза Гондольфо стали более осмысленными. Дело в том, что он был не только старшим нотариусом курии, но своим человеком в семье консула Христофора ди Негро. Он хорошо знал, какую ненависть питает комендант крепости к семье ди Д'уаско, и поэтому все, что касалось богачей-феодалов, глубоко интересовало

Гондольфо. То, что узнал он сейчас от слуги, было настолько важным, что Гондольфо даже протрезвел немного. «Если слуга не врет, то это же для господина консула ценная находка,– подумал он.– Самосуд, виселица, позорные столбы, боже мой,– такими фактами можно свалить не только ди Гуаско, а и поважнее кого– нибудь».

Подробно расспросив обо всем, он сказал:

–     Пойдем, парень, к консулу. Благодари мадонну, что ты встретил меня на своем пути.

Консула в цитадели Гондольфо не застал. Оказалось, что Хрис– тофоро уехал по делам в Кафу и вернется только к вечеру.

–     Ну, ничего, дождемся,—успокоил Иорихо Гондольфо.– У меня дела, я пойду в курию. А ты можешь выбрать местечко поуютнее и поспать. Ведь ты всю ночь шагал, бедняга. Вечером жди меня здесь, у консульской башни.

У КОНСУЛА

Когда, проснувшись под вечер, Иорихо подошел к консульской башне, здесь его уже ждал Гондольфо.

Он подвел Иорихо к перекидному мосту и трижды хлопнул в ладоши. Мостик опустился, и в двери показалось лицо стражника. Гондольфо кивнул головой на Иорихо и произнес:

–     По приказу господина консула.

Вход вел прямо на второй этаж. Гондольфо пропустил Иорихо в комнату, открыл люк. Спустившись по лестнице, Иорихо оказался в комнате первого этажа. За ним сошел и Гондольфо.

Не останавливаясь тут ни на минуту, нотариус толкнул дверь следующей комнаты. Это был кабинет консула.

Христофоро ди Негро, сидевший в кресле, слегка повернув голову, обшарил Иорихо единственным глазом. Тот низко поклонился.

–     Достопочтенный синьор консул! – начал Гондольфо.– Сей человек принес нам слезную жалобу на господ из Скути. Они воздвигли виселицы, творят самосуд...

–     Знаю. Говорил уже,– оборвал его консул.– За что судили тебя синьоры? – обратился он к осужденному.

Тот рассказал все, что было на суде.

–     Каков приговор?

–     Сто палок, господин мой.

–     Покажи.

Иорихо сначала не понял, что он должен показать, ко Гондольфо подошел к нему, повернул спиной к консулу и поднял рубаху. Ди Негро поднес свечу к спине и отшатнулся. Все тело было в багровых следах палок.

–      Закрой! – консул помолчал.– Ты говоришь, что не слуги повинны в дорожном несчастье, а беспечность синьора?

–      Да, господин мой. Синьор Теодоро в пути встретил синьорину, дочь русского купца, и всю дорогу ехал с ней. Он и на рынке....

–      Синьорина красива?

–      Я ее плохо разглядел, господин мой. Но говорят, она первая красавица Сурожа.

–      Как ее зовут, не знаешь?

–      Я слышал, как синьор Теодоро называл ее Ольгой.

–      Обратно он ехал с ней же?

–      Нет, господин мой.

–      Можешь идти. Пока тебя зачислим в стражу крепости, а там посмотрим. К ди Гуаско не возвращайся, ибо ты мне будешь нужен.

Иорихо упал на колени, в знак горячей благодарности поцеловал край одежды господина консула.

–      Допроси его подробно и запиши,– приказал консул, обращаясь к Гондольфо.– А сейчас уведи и передай Микаэле.

–      Слушаюсь, синьор,– Гондольфо поклонился и вывел Иорихо> через другую дверь.

Пройдя капеллу, они очутились снова перед подъемным мостиком, но уже с другой стороны замка. Слуги опустили мост, и Гондольфо повел Иорихо по узкой тропинке над самым обрывом вдоль верхней крепостной стены. У Георгиевской башни (здесь молились стражники, заступая в дозор) в стене крепости Иорихо увидел вход, через который они вошли в помещение для стражи.

–      Кавалерий Микаэле ди Сазели,– обратился Гондольфо к расфранченному офицеру, лежавшему на нарах.– По приказу господина консула прошу принять в ваш отряд сего воина и взять с него присягу.

–      Мне что – пусть остается,– проговорил офицер.– Тут и эти воины пухнут от скуки.

–      Скоро будут боевые дела,– заметил Гондольфо.

–      Ну? – воскликнул офицер.– Турки или татары?

–      Не то и не другое.

–      Тогда я знаю. Мы с отважным и храбрейшим нотариусом Гондольфо ди Портуфино пойдем штурмовать винные подвалы христианского монастыря.

–      Пусть будет так,– загадочно ответил Гондольфо и вышел.

–      Пошли принимать присягу,– коротко бросил офицер.

Иорихо отправился за ним; через минуту они вошли в капеллу

башни святого Георгия. На стене абсиды распростер свои крылья ангел-хранитель; у его ног мизерным, как мелкая монета, круглым пламенем светилась коротко привешенная лампадка. Под ней стоил аналой, покрытый стертым малиновым бархатом. На столике – иконка, изображающая коронование девы Марии.

–      Как тебя зовут? – спросил Микаэле.

–      Иорихо.

–      Повторяй за мной, Иорихо.

Положив правую руку на край иконы, Иорихо повторял велел! за Микаэле:

–      Я, Иорихо, перед ликами святой мадонны и покровителя на! ще го Санта-Джорджио¹ клянусь, что не изменю ни помыслом, ни деянием матери-республике, светлейшему Совету и отчизне моей! Я клянусь беспрекословно исполнять все, что мне повелят достой почтенные консулы Хазарин, у коих я стою на службе. Я клянусМ защищать крепость Санта-Крпсто, не щадя живота своего.

Присяга была короткой. Офицер, торопливо перекрестившись! сказал:       ]

–      Иди на службу —там получишь одежду.

.* * * }

Христофоре ли Негро, отпустив Гондольфо и Иорихо, поднялся на второй этаж. Здесь никого не было, и консул, усевшись прогни камина, стал ожидать прихода сына и служанки. Но Геба и Якоб! где-то задерживались, и консул, не дождавшись их, вышел из кош налы. Поднявшись на площадку башки, он облокотился на выступ бойницы, задумчиво вглядываясь вдаль. Алая шаль вечерней заря обняла утихшую гавань. По всему берегу, словно кружевной ворот ник, трепетала белая полоска пены. Под башней у скалы лежал! каменные островки, сверху они казались маленькими, и только шум волн, которые разбивались о них, говорил, что камни велики и прочны. На небе кое-где загорались крупные звезды, совсем такие« как в родной Италии.

Тяжелые мысли теснились в голове консула. То, что рассказа! Иорихо, было очень важно, и над этим следовало хорошо подумать. Консул ненавидел ди Гуаско, но, ненавидя, боялся их. Ея предшественник – консул Батисто Джустикнани – жил со знатными феодалами в большом мире и дружбе. Неспроста заигрывая Батисто с богачами —для этих людей все способы были хорош« запугивание, подкуп, доносы. Вступать ли с ними в борьбу? – вот что следовало решить. Конечно, если взглянуть в прошлое, то выходит, что трогать богачей не надо, трудно вести борьбу против богатства и силы ди Гуаско. Но у тех консулов не было в руках даже и десятой доли фактов нарушения закона республики, которые совершили сейчас ди Гуаско и которые известны Христофоре ди Негро.

В конце концов в те времена в Кафе сидели консулами друзья

старого Антонио, а сейчас только недавно вступил в должность і– псу л Кафы Антониото ди Ка бел а, и сн должен встать на защиту : конов и прав консульства, которые так нагло попирают братья ди Гувско

Да что законы! Кто только не нарушает их на той земле. Дело не в том, сколько человек повесили ди Гуаско без суда. В конце концов УТИХ ьошочих рабов следует держать в страх. .

Главное —надо показать братцам-разбоннпкам и их отцу свою власть. Пусть знают, что ли Негре для них начальник и с ним следует считаться.                                                                         •

И еще одна мысль не давала покоя .консулу.' Недавно Геба – старая служанка – рассказала ему о том, что Якобо очень сильно увлекся красивой девушкой из города Геба не знала, кто она такая. Эта весть встревожила консула.

«Парень весь в мать,– думал Хрнстофоро.– Если он полюбит, і і будет любить пылко и самозабвенно и бог знает, что может насорить. К тому же у красавицы, наверное, много поклонников, а зная вспыльчивого Якобо это может кончиться дуэлью».

Хрнстофоро очень любил своего единственного сына. Особенно силилась его любовь к Якобо, когда татары украли Дючию. Отец рался заменить ему мать и был всегда нежен с ним и ласков.

' беспокойная жизнь Хрнстофоро не давала возможности уде– :ь сыну много внимания, и поэтому ребенок большую часть *вре– ' ^,;и находился на попечении Гебы и Гондольфо. Особенно редки ^{1 ;ля} встречи с Якобо, когда ди Негро сделался консулом. Он поч– | " совсем не видел сына.

«Я частло бываю в поездках,– думал Хрнстофоро, спускаясь с с пони. Надо брать Якобо с собой, приучать к делам. А те вырастет на сказках Гебы и пропадет в этой жестокой жизни».

В раскрытые окна консульской башни тянет солеными морски– " запахами южной ночи. В полутемной комнате второго этажа л >е – Якобо и старая служанка Геба.

Единственная свеча едва освещает их лица, желтое пламя, кэ– л лемое ветром, трепещет, тени, как живые, мечутся по стенам.

Якобо, зачарованный, слушает плавкую певччую сказку Гебы, | юа его широко открыты, кольца темных курчавых волос упала II лоб, он дышит взволнованно, он живет в том мире, о котором и 4-г рассказ.

– ...А великая Юнона была так прекрасна, что повелитель богов полюбил ее бесконечно. Но Юнона не пожелала стать женой Юпитера, и все уговоры его были тщетны. Однажды Юнона сидела в своем доме одна. На воле шумела буря, лил сильный дождь, холодный и сырой ветер метал в окна мокрую листву. Вдруг в раскрытое окно влетела кукушка и опустилась у ног богини. Юнона пожалела бедную продрогшую птицу, подняла и согрела на своей груди. И поверь, мой мальчик, как только кукушка отогрелась и ■обсохла, она вылетела на середину комнаты... и исчезла. На ее месте вдруг предстал повелитель богов Юпитер в своем могучем и прекрасном виде. И тогда – ты не знаешь, мой мальчик, женского сердца – Юнона полюбила Юпитера и стала его женой. Да и что же ей оставалось делать, если она прижимала его к своей груди, хотя бы в виде кукушки...

Вдруг в пол снизу раздался сильный стук. Якобо выругался и, открыв створку, через которую спускались на лестницу на первый этаж, крикнул:

–     Чего тебе, Гондольфо?

–     Молодому господину пора начинать ученье. Спускайся вниз, и я стану тебе показывать математику.

–     Ах, оставь, Гондольфо! Подожди часок-другой, пока Геба расскажет мне о прекрасной жизни прекрасных богов.

–     Якобо, ты совсем не желаешь учиться! Я скажу отцу.