Текст книги "Двор. Книга 3"
Автор книги: Аркадий Львов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Иона ответил, за правду он всегда стоял и готов стоять до последнего дня, сколько Бог даст сил, и никто не остановит его. Когда соседи во дворе не хотели заступиться за доктора Ланду, он остался один, и правда, в конце концов, взяла верх. Берия выпустил докторов, теперь у самого Берии какие-то неприятности по партийной линии, но Молотов, Маленков и Микита Хрущев разберутся, дадут выговор, и все вернется на свое место.
– Батя, – сказал Зиновий, – мама говорила, что наметила сегодня идти в кино Ворошилова на итальянскую картину «Полицейские и воры». За билетами каждый день на целый квартал очередь, вы останетесь без билетов. Иди.
Иона успокоил сына: пусть не волнуется, они с мамой уже взяли билеты на последний сеанс. Есть еще хороших полчаса. Он как раз успеет закончить важный разговор с соседом. Наши одесские бабы на Привозе распустили слух, что расстреляли Берию. Надо принять меры, выяснить, откуда идет слух, и наказать кого следует, чтобы раз и навсегда хорошо запомнили, что зря распускать слухи даром никому не пройдет.
– Бирюк, – обратился Чеперуха, – скажи мне прямо: я прав или я не прав?
– Иона Аврумович, – майор Бирюк протянул руку, – дай пять! Каждое твое слово на вес золота. Я всегда знал, что Чеперуха наобум словами не бросается.
– Папаша, – Катерина подошла сзади, стала обеими руками в спину подталкивать к дверям, – идите, мама уже как на иголках сидит!
Когда закрылась за Ионой дверь, Андрей Петрович сказал Зиновию:
– Батя твой выше хедера не учился, а умен. Все понимает как надо, а другой раз как будто муха укусила.
Зиновий рассмеялся: а коли известно, что укусила муха, так чего из мухи делать слона!
Гость тоже стал смеяться, признал, что получилась удачная игра слов, но посоветовал не поддаваться соблазну: слово не воробей, вылетит – не поймаешь.
Зиновий сказал, что полностью поддерживает и, со своей стороны, привел мудрость, которую любила повторять его школьная учительница истории Цецилия Соломоновна Гавиносер: не говори, что думаешь, но думай, что говоришь!
Гость уже стоял у дверей, взялся за ручку, но, выходя, успел заметить, что мудрость учительницы Гавиносер, которую привел Зиновий, это мудрость с двойным дном.
Катерина, едва захлопнулась дверь, принялась убирать со стола посуду, налила горячей воды в таз, положила кусок хозяйственного мыла, взбила пену, подула, чтобы немного осела, а то начала выбегать за бортики таза, и стала объяснять Зиновию, что Бирюк тот, да не тот, что-то переменилось с весны, а что именно, никак не возьмет в толк.
– В тебе, – засмеялась Катерина, – младшего брата нашел, с папой за руку здоровается, как будто десять лет дружбу вели, за умника держит. Не пойму, притворяется, что ли, Лиса Патрикеевна, а если не притворяется, так на кой, спрашивается, все это надо ему?
Из своего чулана выскочили мальчики, стали требовать маму к себе, чтобы сняла с антресолей складные стулья, без них нельзя достроить поезд, Катерина прикрикнула, а ну-ка, шпана, к себе, отец с матерью разговаривают, однако пошла за сыновьями, сделала, как просили, и воротилась.
Зиновий сидел на диване, назвал жену по имени, но продолжал смотреть перед собою, как будто собеседник в отдалении:
– Ты, Катерина, говоришь, Бирюк тот, да не тот. Что-то переменилось. Кто был у тебя сегодня гостем?
– Ну, чего спрашивать, сам знаешь: майор Бирюк.
– Нет, Катерина Антиповна, – покачал головой Зиновий, – не майор Бирюк, а отставник гражданин Бирюк. Со мной, с тобой, с батей разговаривал гражданин Бирюк. По какому делу он пришел к Чеперухам? А по такому делу: узнал, что флигель во дворе, бывшие мануфактурные склады, занимают сегодня какие-то курсы промкооперации. Задача в том, чтобы выдворить курсы, освободившуюся площадь пустить под квартиру для семьи отставника Андрея Бирюка. А чтоб не получилось, что хлопочет один Бирюк, подключить еще одного претендента – инженера Зиновия Чеперуху, инвалида войны, семья четыре человека, из которых трое родились в этом дворе.
– А наше жилье кому? – Катерина прижала обе руки к груди.
Зиновий весело, как будто заранее предвидел вопрос, ответил:
– А хоть вернуть, как планировали Дегтярь с Малой, нашим детям, пионерам!
– Ах ты, Боже мой, – воскликнула Катерина, – а я, подлая, взялась катить бочку на соседа, который пришел к нам как друг, как брат! Да он же первый и назвал тебя своим братом, младшим братом, о котором, как старший, должен печься. У нас так заведено, у евреев заведено и у православных, кто помнит, что православный. Я насторожилась, ушки держала на макушке, когда Бирюк напомнил про себя, что православный, а про тебя, что иудей. А ты, я удивилась, так спокойно, все, мол, в полном порядке, говорим начистоту, отозвался: да, иудей.
Зиновий, непонятно отчего, нахмурился, сказал Катерине:
– Ты в эйфорию не впадай, бросаешься из одной крайности в другую.
– Да какая же эйфория, какая крайность! – затрясла руками Катерина. – Да ты же нехристь, ничего для тебя святого нет, не веришь, что расчет не расчет, а в душе у человека, кроме голого расчета, ангел живет и подталкивает к доброму делу. У Андрея Петровича Золотая Звезда, без тебя пробьется, где надо, а хочет, чтобы у семьи Зиновия Чеперухи, фронтовика, с японцами воевал, ногу потерял, тоже было человеческое жилье, а не пионерский форпост с отхожим местом.
– Эх, Катя-Катерина, буддийская твоя душа, – Зиновий наклонил голову, зажмурил глаза, подался весь вперед, – а понимаешь ли, дхарма, сколько трудов надо положить, чтобы освободить площадь, а потом на этой площади квартиры разбить со всеми санузлами, колонками, электрической арматурой!
– А ты не думай, – сказала Катерина, – для того живем, чтобы трудиться. Ты первым делом договорись с Бирюком, куда идти, с кем говорить, чтобы видел Андрей Петрович: правильно, что с Зиновием связался, на него можно положиться. Господи, да неужто придет день – и мы будем жить, как люди живут! У Гизеллы Ланды две комнаты, кухня, туалет, окна на улицу, и все на двоих, а один уж четвертый месяц возвращается, да никак не доедет. Уже и самого Берию посадить успели, а доктора ваши все едут.
– Наши? – переспросил Зиновий, как будто показалось, что ослышался. – Думай, Тукаева, что говоришь!
– А ты, Зиновий Ионыч, – скроила гримасу Катерина, – не перекручивай. Приедут – встретим. Ты об своих пацанах думай, в школу осенью идут, а живут в чулане, без окна, круглые сутки лампочка горит.
– Папа, – закричали из своей комнаты мальчики, как будто кто-то нарочно подстроил, – лампочка перегорела: завинчивай новую!
Зиновий поставил стремянку, Катерина фонариком осветила потолок, чтоб патрон было хорошо видно, не приходилось цоколем наугад тыкаться, был момент, стремянка покачнулась, Катерина закричала «ой!», ухватилась обеими руками за боковые стойки и удержала.
Когда Зиновий спустился наземь, Катерина завыла по-бабьи, сказала, ни за что ни про что мог разбиться, сломать вторую ногу, а то и вовсе…
– Когда будет вовсе, – Зиновий засмеялся, чмокнул жену в щеку, – тогда и зови плакальщиц, а так чего даром нюни распускать.
– Зюня, – сказала Катерина, – ты дай мне слово, поклянись здоровьем детей, что не будешь откладывать, пока Бирюк кликнет, а сам будешь толкать его, чтобы добивался, пусть райсовет, жилотдел шлют инспекторов, ревизоров, иначе будем ждать, пока рак свистнет и рыба запоет.
Гриша и Миша заявили, что хотят услышать, как рак свистнет и рыба запоет, а мама с папой пусть договорятся между собой и предупредят заранее, в какой цирк идти – в главный или на Привозе, где медведь проверяет билеты.
Зиновий дал обещание сыновьям, что сделает все от него зависящее, чтоб договориться с мамой. А мама пусть сама скажет Грише и Мише, когда сможет договориться, чтобы заранее могли знать, в какой цирк идти, а то может получиться, что не туда пошли.
– А вы скажите своему папе, – рассмеялась Катерина, – пусть туда идет, куда пошлют – придет куда надо, не заблудится! А ну-ка, ребятки, марш в свои кроватки: день закончился.
Утром, Зиновий уже был в дверях, прибежала с новостью Дина Варгафтик: завтра приезжает доктор Ланда. Мадам Малая и Ляля Орлова планируют на субботу встречу двора с Ландой, который расскажет про себя и поделится с соседями своими планами на будущее. Малая просила, чтобы Зиновий прямо сейчас, перед работой, зашел к ней на пару минут.
Зиновий сказал, нет ни секунды свободного времени, он зайдет вечером, после работы, но Дина повторила, что мадам Малая просила прямо сейчас, потому что должна срочно договориться.
Хозяйка открыла свою дверь заранее, чтоб не надо было тратить времени на звонок, на стук, сказала Зиновию, это удача, что успели застать его до работы.
Клава Ивановна выглядела неважно, но голос был бодрый:
– Зюня, ты уже знаешь, что приезжает доктор Лан-да, на субботу намечена встреча с соседями и жильцами. Ты будешь вести. Офицер, инвалид Великой Отечественной войны, ты хорошо помнишь доктора Ланду с тех пор, когда твоя мама гуляла с сыном у нас во дворе, а доктор Ланда подходил к мальчику и гладил по кудрявой головке. Твой отец, Иона Чеперуха, в трудную минуту, когда жизнь потребовала, встал на защиту и доказывал соседям, что доктора Ланду взяли по ошибке, но правда возьмет свое. Мы дожили до этого дня. Это наш праздник.
– Клава Ивановна…
– Подожди, не спеши. Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты хочешь напомнить старухе Малой, что майор Бирюк демобилизовался, приехал из Берлина в Одессу и сегодня занимает свое место среди соседей в нашем дворе. Да, занимает. Но я еще ни разу его не видела. Он не нашел хотя бы одну минуту, чтобы зайти к Малой, сказать: «Здрасьте, Клава Ивановна. Я приехал».
А теперь, сказала Малая, он обязательно прибежит и наверняка заявит, что майор Бирюк будет проводить встречу двора с полковником Ландой. А Малая ему ответит: встречу с доктором Ландой будет проводить Зиновий Чеперуха, которого любит и уважает весь двор.
– Зюня, я уверена ты хорошо подготовишься и проведешь так, что покойный Дегтярь, если в гробу можно услышать, будет гордиться. Он говорил мне: Малая, Зиновий Чеперуха – наша смена. А теперь иди, не задерживайся, а то опоздаешь на работу. Да, я читала в газете, что завод Кирова продает партию фрезерных станков немцам. На встрече с Ландой будет подходящий случай рассказать всем жильцам, чтобы могли гордиться своим соседом инженером завода Кирова Зиновием Чеперухой.
Время подпирало, входить с мадам Малой в подробные детали встречи с доктором Ландой было некогда, впереди оставалось три дня, вполне достаточно, чтоб обсудить с Малой и, если придется, с Бирюком.
Вечером, воротясь с работы, Зиновий нашел записку от Андрея Петровича, который просил срочно свидеться с ним.
Бирюк один был дома, разговор начал сразу на повышенных тонах:
– Слушай, Зиновий, понимаешь ли, в какое дело тебя втянули!
Зиновий сказал, ни в какое дело его не втянули, он не дал ответа, он только слушал Малую, а решения никакого не принял, и если Бирюк хочет проводить вечер встречи с доктором Ландой, то пусть и проводит.
Хозяин уставился на гостя, как будто впервые видит:
– Ты что, смеешься надо мной? Я сегодня в райкоме был. Не знаю, от кого дошло, там узнали про инициативу насчет встречи с доктором Ландой, вызвали вашего Крейзера, Давида Федоровича, сказали, пусть сдает дела парторганизации домохозяйства. Мне предложили немедленно принять дела. Я просил два-три дня на акклиматизацию. Давай, сказали, акклиматизируйся, но самотека во дворе не допускай.
– Ну вот, – засмеялся Зиновий, – будет нашей Малой подарок!
– Слушай, Чеперуха, – сказал Бирюк, – не хочу гармидер устраивать старухе Малой, ты зайди к ней, объясни, что и как, пусть выбросит из головы свою затею насчет встречи с Ландой.
Зиновий сказал, что зайти может, от роли ведущего на вечере отказаться может, а насчет встречи соседей с доктором Ландой, чтоб не устраивали, этого не может. Все ждут своего соседа, с которым прожили жизнь в одном дворе, хотят услышать слово, сказать слово. За годы с Дегтярем люди привыкли. Всегда так было.
– Слушай, Чеперуха, – Бирюк выложил кулаки на стол, – Ланду вашего только что из тюрьмы, из лагеря выпустили, папки с делом на столах лежат, а следователи – кого на цугундер успели взять, а кто на своем месте как сидел, так и сегодня сидит! Об этом, что ли, разговор поднимать?
Зиновий сказал, а не надо поднимать, пусть люди сами говорят. Доктор Ланда найдет слова – ответит, а нет – нет. Если есть указание не проводить встречу, так чего воду в ступе толочь. А если местная самодеятельность…
– Эх, Зюня Ионыч, – перебил Бирюк, – ты к Дегтя-рю с этим обратись, он тебе, паря, с того света ответит!
Пришла Марина, оказалось, уже знает, что приезжает доктор Ланда, Ляля Орлова, с которой столкнулась в подъезде, пригласила на субботнюю встречу.
Бирюк, как будто только что узнал новость, гугнивым голосом одобрил:
– Субботняя встреча… А когда ж встречать доктора Ланду, как не в субботу!
Зиновий сказал: у евреев субботний вечер по календарю – это уже следующий день, воскресенье.
А ему, махнула рукой Марина, что суббота, что воскресенье – забота одна: было бы на столе трефное да скоромное.
Насчет встречи с Ландой хозяйка сообщила, что обещала Орловой прийти.
– Обещала? – поразился Андрей Петрович. – Да кто ж Орлову уполномочил?
Марина пожала плечами: Ляля у Малой правая рука, так осталось после Дегтяря. А какое имеет значение? На встречу с Ландой все придут. Ну, засмеялась Марина, может, одна Гизелла его не придет.
– Да я не приду! – зло сказал Андрей Петрович.
– А что, – спросила Марина, – есть инструкция не приходить?
Зиновий осклабился, было впечатление, хотел сказать слово, но, глянув на Бирюка, передумал.
А пусть хоть есть инструкция, мотнула головой Марина, так дурная инструкция: может, кто боится, что доктор Ланда чего-то наговорит? Лично она уверена, что, какие ни будут от соседей вопросы, доктор Ланда за словом в карман не полезет.
Зиновий сказал, после этих разъяснений Марины Игнатьевны отмел последние сомнения и обязательно придет на встречу с доктором Ландой, чтобы в такой вечер быть со всем двором вместе. А если поднимут вопрос, кто должен быть ведущим на вечере, он сам предложит первый: майор Бирюк.
Оба, гость и хозяйка, ждали ответа. Хозяин молчал.
– Андрей Петрович, – обратилась Марина, – произнеси слово, чтоб могли тебя услышать. Как похоронили Дегтяря, это будет первый раз, когда весь двор опять соберется вместе. Получится, все там, а одного Бирюка нет. А почему? Людям объяснять не надо, сами объяснят: а потому, что в райкоме инструктор не выписал командировку.
Андрей Петрович ударил кулаком по столу:
– Ты, Марина Игнатьевна, в партийные дела не мешайся! Зиновий не чужой, пусть слушает: Крейзеру, секретарю парторганизации, велели сдать партийные дела, потому что не остановил Малую, во дворе и в других домах уже пошел слух про встречу с доктором Ландой, как будто возвращается домой с победой, как было в сорок пятом. А какая победа, над кем? В марте Сталин помер, в апреле дали сообщение в «Правде», что по линии МВД пересматривают дело врачей. А МВД кто? Берия! А правительство и ЦК где? А Маленков, Хрущев где?
– А где ж им быть? Где всегда были, – сказал Зиновий, – там и теперь: руководят, направляют.
– А ты, Зиновий Ионыч, – набросился Бирюк, – вспомни, как батя твой бегал по всем этажам и кричал, что Берия приказал освободить доктора Ланду и всех других врачей! В те дни все люди так видели. Я и сам, если говорить начистоту, так видел, самому себе вправлял мозги: «Правда» – орган ЦК, не газета Берии!
Марина сказала, еще не один будет случай вправлять самому себе мозги. А надо делать выбор: то ли Иванову, Петрову, Сидорову в райкоме угодить, то ли поступать, как совесть и здравый смысл подсказывают. Бирюки живут здесь во дворе, может, придет к тому, чтоб новое жилье строить, пусть знают, что Бирюки не за счет других, не отдельно от всех, а всегда со своим двором.
– А вы, Марина Игнатьевна, – засмеялся Зиновий, – в райкоме-обкоме свою теорию изложите, чтоб не гадать Иванову, Петрову, Сидорову, где Бог, а где порог!
– Тебе, Зиновий Ионыч, – сказал Бирюк, – все хохмы да хохмочки. А ты объясни соседочке своей, что в райкоме не Петров, Сидоров, Хаймович, а партийная линия.
Марина заявила, никаких объяснений ей не надо, она покойному Дегтярю говорила и может, если надо, повторить: Иванов, Петров, Сидоров, которые сидят в райкоме или повыше, хоть на самом Куликовом поле, где для обкома партии новый дворец Воронцова строят, обыкновенные люди, как все другие, и от себя толмачат линию партии. Потом вдруг из Киева, из Москвы приходит разъяснение, что неправильно толмачили, толмачить надо по-другому. Берия пятнадцать лет у всех на виду был, Сталин между самыми близкими своими соратниками среди первых держал. С Маленковым в паре, когда хоронили Сталина, гроб Сталина в головах до самого Мавзолея на руках несли. В День Победы на Мавзолее Ленина – Маленков, справа Берия, а дальше Молотов. И на тебе: Берия – враг! А как же раньше не видели, куда смотрели? Врачей освободил, из лагерей людей выпускают…
– И будут выпускать! – перебил Бирюк. – И вбей себе в башку, товарищ счетовод, что все по решению, по указанию партии. А язык свой придержи. Твоя удача, что Зиновий слушал, а не кто-нибудь из других твоих соседей.
А пусть, с ходу отозвалась Марина, кто угодно слушает, хоть сам Овсеич пусть встанет из гроба, она готова повторить каждое слово. А на вечере с Ландой придется к месту – будет говорить, как думает, а не строить всякие фигли-мигли.
– А мы тебя, Марина Игнатьевна, – сказал Бирюк, – и поставим ведущей на вечере: всем покажешь кузькину мать!
– И поставь, коли у самого кишка тонка. Ну, слава тебе Господи, – обрадовалась Марина, – договоримся: сам, Андрюша, покажешь всем кузькину мать! Давай, Зиновий, иди к Малой, скажи, что Бирюк будет вести встречу с доктором Ландой.
Стоп, остановил Андрей Петрович, не Зиновий пойдет к Малой, он сам пойдет, потому что виноват перед старухой, повиниться надо. Зиновий предложил, можно вдвоем пойти, но Бирюк отверг: с глазу на глаз, без свидетелей, всегда другой разговор.
– Ты смотри, – погрозила пальцем Марина, – не вводи старуху во грех!
У Малой первое движение, когда открыла дверь и увидела Бирюка, было тут же, перед самым носом непрошеного гостя, захлопнуть дверь. Для гостя была полная неожиданность, однако не растерялся и с ходу предложил вести разговор через замочную скважину, как бывало в старое время у гимназисток с гимназистами.
– Ладно, – сказала старуха Малая, – давай, гимназист, заходи.
Андрей Петрович сделал хозяйке комплимент, в каком порядке держит квартиру, тем более что никаких гостей не ждала.
– Короче, – подстегнула Малая, – говори, по какому делу пришел. А не можешь сразу, Малая, пока соберешься, сама тебе скажет: пришел потому, что хочешь вести встречу с Ландой.
– Слушай, Ивановна…
– Подожди, я не закончила. Я знаю, ты завел дружбу с Зиновием и рассчитываешь, что будешь делать все по-своему. А я тебе говорю: ты не будешь делать по-своему, а будет так, как оставил нам Дегтярь. И заруби себе на носу: по-другому не будет. Теперь можешь говорить, я тебя слушаю.
Насчет наследства, какое Дегтярь оставил двору, сказал Бирюк, никто не имеет больше права, чем Малая. Если требуется письменное свидетельство, он готов подписаться обеими руками и положить на стол.
– Хорошо, – кивнула Малая, – будем считать, что я тебе верю. Не разводи галантерею. Дальше.
Дальше, сказал Бирюк, остается один вопрос: насчет вечера встречи с Ландой.
– Ты хочешь, чтобы я повторила? – спросила Клава Ивановна. – Хорошо, я повторю: вечер будет вести Зиновий Чеперуха, офицер, Инвалид Великой Отечественной войны, знает доктора Ланду всю свою жизнь и имеет моральное право больше, чем кто-нибудь другой в нашем дворе. Бирюк, ты меня понял, добавлять нечего.
Андрей Петрович кивнул головой: да, понял, добавлять нечего.
– Я была уверена, что ты меня поймешь, – сказала Малая. – Я не ошиблась.
– Не ошиблась, – подтвердил гость, – Бирюк тебя понял. А теперь, Ивановна, по-нашему, по-одесски, слушай сюда: ты свою затею насчет встречи с Ландой выбрось из головы. А сама не сможешь, так найдем способ помочь. Крейзер Давид Федорович не смог остановить затею, прогавил, найдутся другие – смогут.
– Другие? – удивилась Клава Ивановна. – Так ты пришел к старухе Малой с угрозами? А я думала, ты пришел ко мне домой по-соседски, чтоб посоветоваться и решить.
Бирюк сказал, что пришел по-соседски, чтоб посоветоваться и решить, но по ходу дела увидел, что Малая уже сама все решила наперед и дала сигнал жильцам и соседям, чтобы заранее подготовили свои вопросы на вечер встречи с Ландой.
– А ты, Бирюк, полагаешь, – улыбнулась Клава Ивановна, – что не надо было давать команду людям, чтобы заранее подготовили свои вопросы, а пусть лучше бухают с бухты-барахты что придет в голову?
Допустить, чтобы бухали с бухты-барахты, это, признал Бирюк, было бы головотяпство, хуже того, чистая провокация.
– Значит, – сделала вывод Малая, – ты понимаешь, что самотека допускать мы не можем, а надо держать под контролем, чтобы все чувствовали, а не показывали свои причуды и распускали языки, как на Привозе.
А кто ж, развел руками Андрей Петрович, с этим спорит? То, что Малая сейчас сказала, каждое слово бьет в самое яблочко. Только разговор не об этом.
– Не об этом? – удивилась Клава Ивановна. – А о чем?
А о том, сказал Бирюк, что никакой встречи с Ландой быть не может. Человек прямо из тюрьмы, из лагеря: что у него на душе, с чем придет к соседям, какие темы, под каким углом будет подавать? А соседи сами какие вопросы будут задавать: про следователей, какие методы применяли при допросах, про условия в тюрьме, про людей, с которыми был в одной камере?
– А я тебе, Бирюк, – сказала Клава Ивановна, – на это отвечу: как поведешь разговор, такие будут вопросы и ответы. Хорошо, пусть не один Зиновий Чеперуха, а пусть двое, Бирюк и Чеперуха, ведут встречу с доктором Ландой, чтоб люди могли видеть: два фронтовика, между ними третий, сидят за одним столом и обсуждают со своим двором вопросы, которые накопились у людей после пятого марта, когда страну постигло самое страшное горе, какое только можно было себе представить.
– Малая! – гость уставился на хозяйку, как будто гипнотизирует взглядом. – Ты прикидываешься или в самом деле у тебя полный склероз в голове! Я говорю тебе: перестань подзуживать соседей и объяви, что никакой встречи с доктором Ландой не будет.
– Не будет, – подхватила Клава Ивановна, – потому что доктора Ланду в тюрьме и в лагере так напугали, что он боится слово произнести и ни с кем не хочет встречаться, не хочет говорить. Так?
– Малая, – мотнул головой Бирюк, – ты эти местечковые свои хитрости, от которых бедный Фима Гра-ник тронулся мозгами, оставь: прошли те времена.
– Бирюк, ты явился ко мне в дом, чтобы делать свои грязные юдофобские намеки? Я знала, что придет момент – ты дашь волю своим настоящим чувствам. Старуха Малая видит тебя насквозь.
– И даже глубже! – захохотал гость.
– И даже глубже, – подтвердила Малая. – Когда ты прав, ты прав.
Андрей Петрович подвинул свой стул поближе к хозяйке, чтоб можно было правой рукой обнять, и произнес таким голосом, что у хозяйки выступили на глазах слезы:
– Дорогая моя Ивановна, да где ж теперь найдешь таких, как ты! Нету тебе, Ивановна, цены!
– Подлизываешься, – сказала Клава Ивановна. – Сначала пришел, нагадил старухе Малой в душу, а теперь подлизываешься. Ну, ладно, будем считать, майор Бирюк выбрал такой способ, чтоб извиниться, по-другому не умеет, в кадетском корпусе курс не кончал. А теперь отвечай прямо: ты готов вместе с Зиновием вести встречу двора с доктором Ландой или хочешь остаться в стороне? Я лично не сомневаюсь, что у майора Бирюка, который в самые горячие дни июня нес службу в Берлине, есть что рассказать своим соседям. И вообще Ланда Ландой, а надо дать людям общую картину на сегодня.
– Ну, Малая, – воскликнул Бирюк, – у тебя голова как у самой Розалии Землячки, недаром в годы войны была у Сталина заместителем в Совнаркоме!
– Короче, – сказала Малая, – я вижу, ты понял, какую линию надо выбрать на вечере, чтобы двор опять мог чувствовать себя, как было при Дегтяре.
– Лады, Ивановна, – Андрей Петрович хлопнул ладонью по столу, – делай, как наметила: Чеперуха – ведущий, а народ захочет Бирюка, чтобы рядом был и вел, нехай сам подаст голос.
– Ну и хитрый же ты козарлюга, Бирюк! – тряхнула кулаком Малая. – Запорожскую раду хочешь устроить у нас во дворе, чтобы соседи сами решали, кого ставить кошевым атаманом, кого скидать!
Не, сказал Бирюк, вольницу не допустим. Демократию – да, а вольницу – вольницу не!
– Майор Бирюк, – улыбнулась Малая, в глазах была грусть, – ты демобилизовался, приехал из Германии в Одессу и не понимал, с какой ноги танцевать. Ты забыл про старуху Малую, как будто ее уже нет на белом свете. Когда ты появился у меня на пороге, я не знаю, какая сила меня удержала, чтобы не захлопнуть у тебя перед носом дверь. А теперь я чувствую внутри, где-то здесь, – Клава Ивановна ткнула пальцами немножко ниже ребер, – как будто ложится, как солнечный зайчик на ладонь, тепло. Откуда это тепло? Не знаю. Но я его чувствую. Тося Хомицкая или покойная Соня Граник, ты сегодня живешь в ее квартире, сказали бы, что это посылает Бог. Я не верю в Бога. Я перестала верить с тех лет, когда еще ходила в гимназию. Но что-то есть. Что-то должно быть.
Хозяйка встала из-за стола, сказала гостю, в термосе есть горячий чай, можно, если хочет, выпить по стакану, в бутылке осталось немного мятного ликера, по рюмке на ночь не помешает. Гость кивнул головой, подошел к хозяйке, обнял по-товарищески за плечи:
– Ивановна, смотрю на тебя и думаю: откуда это у тебя? Русская женщина, по лицу видно, что русская, а по манерам, как говорят в Одессе, еврейская мама: чужая, а все равно, как будто что-то свое, родное. Ну, давай, за тебя, чтоб сто двадцать лет жила!
В субботу с утра Ляля Орлова, Дина Варгафтик, Тося Хомицкая и Катерина Чеперуха стали готовить территорию двора к предстоящей встрече с доктором Ландой. В клубе имени Ильича удалось договориться, чтобы предоставили на один вечер дюжину скамеек, каждая на четыре-пять человек, но по расчетам, которые включали жильцов из соседних домов, этого было заведомо недостаточно. Своим мальчикам, Грише и Мише, Катерина дала персональное задание постучать в каждую дверь на первом и втором этажах и напомнить, что надо принести стул для себя и для гостя из другого дома, чтобы ему не приходилось тащиться со своим стулом через всю Одессу.
Соседи очень удивлялись, что мальчики, которые в сентябре впервые пойдут в школу, так хорошо справляются с ответственным поручением, и давали в награду карамельки с повидлом и соевые шоколадки. Конфеты Катерина забрала, обещала выдавать по одной, чтоб не получалась вредная нагрузка для зубов, а Зиновий, когда узнал про карамельки и шоколадки, вспомнил, что в его годы детям, которые выполняли общественные поручения, соседи конфет не дарили.
– Вот-вот, – подхватила Катерина, – ты еще вспомни, как в тридцать третьем году чуть не обломал зубы, когда грыз свой кусок макухи, чтоб в кишках день напролет не урчало от голода.
– Чалдонка, – Зиновий со смаком хлопнул свою Катерину по заду, – в Сибирь вашу про макуху только слух доходил от куркулей, которые рады были клепать на советскую власть за то, что из макухи лакомство для пацанов сделала!
Гриша и Миша хором закричали, что не хотят конфет, а хотят макухи, которую папа грыз, конфеты пусть остаются у мамы, чтобы она могла пить с ними свой фруктовый чай, от которого хороший цвет лица.
Дина Варгафтик стояла рядом, слышала весь разговор и сказала, как меняется все на глазах: теперешние дети растут на всем готовом и даже не представляют себе, как было, когда можно было целую ночь простоять с карточкой на хлеб в кармане, а наутро уйти из хлебного магазина с пустыми руками. Но все-таки самое главное, что все живы, здоровы, что человек, которого забрали, как нашего Ланду, возвращается домой, и остается благодарить Бога, если он есть, и просить за тех, кто, как ее Гриша, не вернулся домой и уже никогда не вернется.
Со скамьями получилось лучше, чем рассчитывали. На курсах промкооперации делали ремонт и полдесятка трехметровых дюймовок, хорошо выстроганных, остались неиспользованными. Дежурному пришла в голову удачная мысль: положить доски на табуреты, таким образом получили дополнительно две дюжины мест.
Степан Хомицкий принес складной рабочий стол, за которым могли разместиться шесть человек – вполне достаточно, даже с учетом того, что люди могут захотеть выбрать президиум. Ляля Орлова дала свое бордовое покрывало с бахромой и четырьмя золотыми кистями по углам.
Дина и Катерина, когда покрывало набросили на стол, чтобы примерить, обе в один голос заявили, что получается чересчур нарядно, как будто на параде или какое-нибудь торжественное собрание. Степан сказал, кисти можно подобрать, приколоть булавками с обратной стороны, Ляля сначала не соглашалась, но, когда подобрали кисти, как предлагал Степан, признала, что без золота в данном случае скромнее и больше отвечает общему настроению двора, поскольку встречает своего соседа, который незаслуженно провел длительное время в местах заключения.
Начало вечера было назначено на шесть часов, но люди, по старой привычке, стали приходить задолго до указанного в объявлении времени, чтобы можно было заранее захватить сидячее место, а не приходилось рассчитывать на случайное везение и удачу.
По поводу объявления на стене в подъезде, где сказано было, что состоится вечер вопросов и ответов, соседи и гости весело шутили, что слишком подробное и многословное, достаточно было просто указать: «Начало в восемнадцать ноль-ноль». А что такое два ноля, люди у нас грамотные, переводчик не требуется.
Зиновий написал текст красивыми чертежными буквами и в первом варианте добавил внизу отдельную строчку: «Встреча с доктором Ландой». Бирюк был категорически против и доказывал, что неуместно выпячивать одно имя на вечере вопросов и ответов.
– Зюня, – сказала мадам Малая, – ты видишь по-своему, я тебя понимаю, но в данном случае Андрей Петрович прав. Нижнюю строчку надо отрезать или, если хочешь, можно затушевать, чтоб получилась красивая черная полоса.
Насчет черной полосы Зиновий и Бирюк, оба, сошлись на том, что, во-первых, похожа на траурную, а во-вторых, наверняка вызовет ненужные догадки, зубоскальство, и лучше отрезать.
