Текст книги "Двор. Книга 3"

Автор книги: Аркадий Львов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Андрей Петрович сказал Марине, на чердаке, если надо будет, площадь позволяет и две комнаты и три с подсобками разместить. Здесь – вопрос, как соседи на это посмотрят.

А не надо две-три комнаты, нужна одна комната, ответила Марина. Но комната должна быть такая, чтобы можно было, если возникнет необходимость, перегородкой отделить одну половину от другой.

– Эврика! – воскликнул Алексей. – В одной половине будет рабочее помещение с телескопом, а в другой половине будуар для юных звездочетов.

– Алексей, ты, пожалуйста, не делай из своей мамы какую-то фрейлину без царя в голове. Увидишь, – сказала Марина, – на практике сам захочешь разделить помещение, чтоб всем было удобно и не мешали друг другу.

– Маман, – сказал Алексей, – я был на днях в центральном парке культуры и отдыха в университетской обсерватории. Профессор Владимир Платонович Цесевич, который изучает процессы активности переменных звезд, цефеид, проведя рабочие часы у телескопа, расслабляется в кресле за своим рабочим столом. Лежанка также имеется в помещении, но только для отдыха в ночное время. У нас можно тоже поставить алюминиевую раскладушку: насмотрелся на звезды, устал – ложись, отдыхай.

– Алеша, – покачала головой мать, – какой ты вредный сделался: на чистую воду всех вывести норовишь, как будто для себя стараемся. Ты еще Малой пойди обрисуй дело с этого боку, чтоб могла свой ракурс найти.

К Малой Алексею не было надобности ходить. Андрей Петрович сам пригласил Малую, Орлову и членов актива в пионерскую комнату, чтоб обсудить предложение насчет обсерватории для юных звездочетов.

Сама по себе идея – кружок юных звездочетов со своим телескопом, который промкооперация берется изготовить у себя на заводе оптических приборов, – понравилась всем. Но Клава Ивановна тут же поставила вопрос насчет чердачной площади: во-первых, в каком именно месте и, во-вторых, в каких размерах?

Размеры, ответил Бирюк, можно будет уточнить после осмотра, который проведут специалисты, уже выделены инженеры и техники, надо только дать команду. А что касается места, целесообразнее всего выбрать так, чтобы бесконтрольного доступа не было, а всегда была возможность строго регулировать вход кружковцев и гостей в обсерваторию в рабочие часы. Эффективнее всего это может быть обеспечено там, где руководитель кружка лично будет нести полную ответственность за соблюдение рабочего режима и порядка в обсерватории.

– А это, – заявила Малая, – возможно именно в той части чердака, которая имеет лестницу и прямой выход в коридор Бирюков. И следовательно, не только Алексей Бирюк, руководитель кружка, а и другие члены семьи, в первую очередь хозяйка, смогут по своему усмотрению использовать помещение обсерватории, которое превращается в дополнительную площадь к квартире. Так или не так?

Андрей Петрович задумался, было впечатление, что вопрос, как его поставила Малая, застиг врасплох и надо было либо прямо признать, да, так, либо найти какое-то другое объяснение, которое могло бы опровергнуть догадки и подозрения Малой, сформулированные так, словно речь шла не о том, что может стать фактом, а о том, что уже имеет место и стало фактом.

– Малая, – сказал Андрей Петрович, – члены актива, вижу по лицам, думают, что Бирюк попался впросак. А я тебе скажу, видеть, как ты умеешь смотреть в корень, угадывать мысли на лету, приносит удовольствие, которого ни на что не променяю. Открою семейный секрет: у сына, Алексея, студента физмата, была дискуссия с матерью. Ученик известного нашего астронома профессора Цесевича, он приводил в пример своего учителя, у которого в обсерватории обязательный для всех академический порядок. Такой же порядок, планирует Алексей Бирюк, будет в обсерватории юных звездочетов. А теперь другая сторона дела: поскольку проектируем стационарный центр по наблюдению за небесным сводом, на пользу делу было бы письмо актива, общественности на имя горсовета и, если понадобится, на имя других инстанций.

Ляля Орлова, хотя предложение в рабочем порядке еще не было сформулировано, заявила, что прямо сейчас надо составить письмо, а потом можно будет перепечатать на пишущей машинке и поставить печать в домохозяйстве.

– Орлова, – одернула Клава Ивановна, – ты не на митинге, чтобы выскакивать как угорелая, а на заседании домового актива, где есть старше тебя и есть установленный порядок. Письмо, если надо будет, напишем, а насчет площади для обсерватории на чердаке предлагаю в рабочем порядке уточнить, чтобы потом не пришлось хлопать себя по затылку, каким местом думали, когда все жильцы тоже захотят строить для себя дополнительные комнаты на чердаке.

– Бирюк, – обратилась мадам Малая, – какое у тебя по этому вопросу будет предложение?

– Принять, – сказал Бирюк, – предложение товарища Малой.

Трудности с обсерваторией для юных звездочетов, которые предвидел Бирюк, оказались значительнее, чем можно было ожидать, когда представили эскизный проект в горсовет. Все признавали, что новая космическая эра, которая была открыта полетом вокруг Земли первого советского спутника три года назад, подсказывает необходимость пойти навстречу и поддержать новое романтическое начинание наших пионеров, будущих покорителей космоса. В горсовете прямо сказали, что со своей стороны будут целиком за то, чтоб как можно скорее проект был претворен в жизнь. Однако товарищи, которые занимаются этими вопросами по линии, связанной с проблемами надежного обеспечения контроля и секретности в сфере наблюдений за внеземными объектами, указывают на то, что в обсерватории юных астрономов, расположенной на чердаке жилого дома, не представляется возможным полностью контролировать ни самое помещение, ни приборы слежения за небесными объектами.

Андрей Петрович договорился в горсовете, что сам отправится на улицу Бебеля и обсудит вопрос с ответственными лицами. В управлении кавалера Золотой Звезды у дверей встретил майор, проводил к полковнику, разговор был недолгий, на строгой деловой ноте, впечатление осталось хорошее, но окончательное решение отложили до заключения специалистов по оптическим приборам для наблюдения и слежения за небесными объектами. Насчет телескопа рекомендовали проконсультироваться в обсерватории Одесского государственного университета имени Мечникова.

Не входя в детали, Бирюк поставил в известность Малую, что с установкой телескопа дело на некоторое время откладывается, а к строительным работам на чердаке можно будет приступить с понедельника.

– Подожди, – остановила Малая, – а вдруг в управлении на Бебеля тебе не дадут разрешения поставить телескоп, а ты уже построил комнату на чердаке? Я тебе обещаю на все сто процентов: соседи не будут молчать, и не только до обкома партии, а до Кремля и до самого Хрущева дойдет, как Бирюк строит себе комнату за комнатой, целый палац, когда в Одессе десятки тысяч людей не могут получить свои тринадцать метров на человека. Ты помнишь, как Тося Хомицкая умоляла, чтоб нашли хоть какую-то комнатушку для Лизочки Граник, которая круглая сирота!

– Малая, – сказал Бирюк, – ты мне обещаешь на все сто процентов, что соседи дойдут до самого Хрущева, а Бирюк тебе обещает, что наши дети, которые сегодня пионеры в школе, а завтра будут пионерами в космосе, получат для кружка звездочетов свой телескоп с рефрактором, чтоб могли делать фотографии, как в настоящей обсерватории. А насчет комнаты для Лизы Граник, когда вернется в Одессу, будем, Малая, хлопотать с тобой вместе.

Клава Ивановна протянула свою руку Бирюку, сказала, что не ловит его на слове, но просто хочет пожать, как требует в эту минуту ее сердце.

Насчет телескопа Алексей сам вызвался поговорить с директором университетской обсерватории и заодно попросить его сказать свое слово, где надо, чтоб товарищи из органов бдели, но не перебдели, охраняя небесные тайны от наших пионеров-звездочетов.

Профессор ответил, что не считает уместным со своей инициативой обращаться в органы, но предложил, по линии распространения знаний, взять шефство над обсерваторией юных звездочетов, которая, нет сомнения, впишет свое имя в историю отечественной космогонии и космонавтики, следуя заветам великого Циолковского.

Клава Ивановна, когда узнала новость, собрала в пионерской комнате расширенный актив, и единогласно постановили приступить к строительству помещения для будущей обсерватории. Алексею Бирюку, которому целиком принадлежала заслуга в новом повороте пионерекой жизни двора и всего микрорайона, актив в письменной форме вынес свою благодарность.

Мадам Малая ликовала, как будто это был ее личный успех, и повторяла вслух: семя, которое с первым форпостом когда-то посеял в нашем дворе Дегтярь, еще даст такие всходы, что все будут только вспоминать и удивляться, как не умели в свое время достаточно ценить.

Хотя разрешения на установку телескопа еще не получили, инженер Иван Лапидис рекомендовал реконструировать часть крыши с тем, чтобы установить стеклянные рамы, которые в дальнейшем можно будет перемонтировать в люк для трубы телескопа. Соседи приходили посмотреть, как идет строительство, и все в один голос восхищались, сколько воздуха и света на чердаке и какой красивый вид открывается на крыши нашей Одессы, где до сих пор на многих домах сохранилась красная черепица, которую привозили на пароходах из Марселя и Неаполя.

У мадам Малой, когда она увидела эту красоту, выступили на глазах слезы, она вспомнила французскую картину «Под крышами Парижа», которую видела тридцать лет назад, а теперь, если бы сама могла снимать кино, она бы сняла картину «Под крышами Одессы».

– Малая, – нашел хороший выход Бирюк – устроим тебе творческую встречу на нашей Одесской киностудии, ты подскажешь тему сценаристам и режиссерам.

У Ивана Лапидиса, который ежедневно контролировал, как идет строительство на чердаке, все последние дни лета был особенный подъем настроения, какого уже давно соседи не видели. Аня Котляр пришла по приглашению своего Ивана Анемподистовича, вместе с ним обошла чердак, поднялись на крышу, отсюда во всю ширь открывался вид на море, которое далеко на горизонте сливалось с небом, и вместе стояли в обнимку, вроде не пожилые люди, а молодожены.

Неделю спустя среди бела дня во дворе, с двумя набитыми рюкзаками за спиной, загорелые, как будто туристы из дальнего края, из долгого похода, появились Адя и Лиза. Дина Варгафтик, которая увидела первая, закричала, как безумная, из своего окна: «Люди, люди, смотрите, кто приехал!»

Соседи, кто был дома, высыпали во двор, окружили кольцом, не стесняясь плакали, как будто не общая неожиданная радость, а какое-то несчастье.

Мадам Малая растолкала всех, закричала не своим голосом: «Дети мои, дети!» – и упала без сознания, как будто подкошенная.

Счастье, что не ударилась о камни, люди успели подставить руки, побрызгали водой, Клава Ивановна пришла в себя, увидела рядом Ивана Лапидиса с Аней Котляр, и первые слова были к ним:

– Сволочи, как вы могли не сказать, как могли скрывать до последней минуты!

Соседи в один голос, как будто успели сговориться, предложили Аде и Лизочке три-четыре дня на отдых, а потом можно будет в пионерской комнате устроить торжественную встречу с угощением, хозяйки сами испекут пирожки с печенкой, с капустой и печенье, а на вино каждый даст из своего кармана, как подсказывает совесть, в гастрономе на Тираспольской площади есть знакомые продавцы, найдут для такого случая несколько бутылок фирменного кагора и муската.

Андрей Петрович, когда узнал от Малой насчет вечера, который хотят устроить в пионерской комнате по случаю возвращения Ади и Лизочки, сказал, что он хорошо понимает чувства соседей и сам готов принять участие, но в Сталинском райкоме получили информацию по своим каналам и категорически предупредили, что ни о какой торжественной встрече Радия Лапидиса, отбывшего трехлетний срок, не может быть и речи. Хотят устраивать у себя на квартире, это личное дело каждого, но тоже пусть сначала хорошо подумает, а то потом не пришлось бы объяснять, что с бухты-барахты.

– Хорошо, – сказала Клава Ивановна, – я готова устроить у себя и приглашаю тебя с твоей Мариной. Я уверена, ты найдешь минуту, чтобы заглянуть. А если захотят меня вызвать, я не буду объяснять, что с бухты-барахты, я скажу, что имела открытый разговор с Бирюком, и он предупредил меня со всей строгостью о возможных последствиях.

Зиновий Чеперуха, когда Катерина сообщила, что встречи, которую намечали устроить в пионерской комнате, не будет, сразу заявил, устроим у себя, пусть приходят все соседи, места хватит.

– Зиновий Ионыч, ты сперва на заводе, – посоветовала Катерина, – поговори с товарищами в партбюро, чтоб не пришлось потом выяснять отношения. Я понимаю, держишь марку, чтоб совесть не зазрила, пацанами с Адькой вместе во дворе бегали, сегодня у тебя свои пацаны, тебе о них думать, доброго дядю не звать в опекуны.

Зиновий сказал, лады, он поговорит с товарищами в партбюро, а заодно и в спецчасти, у них свой интерес, но и там, и там поставит в известность, что сам бы не догадался, а надоумила жена, опасается, как бы чего не вышло. А чтоб ссылка не висела в воздухе, засмеялся Зиновий, как будто в самом деле смешно и весело, он не один явится в партбюро и спецчасть, а под ручку со своей Тукаевой, чтоб сразу могла подтвердить каждое слово.

– Давай, давай, Зюня Ионыч, скоморошничай, – сказала Катерина, – тебе не урок, что Адька твой при Миките за стишки свои три года отбухал в Казахстане. Тебя и самого тянет поднимать целину. Да ты выучись сначала, как он, играть на саксофоне и трубе, чтоб дружкам по несчастью легче было под музыку крест нести. Только я за тобой, как Лиза за Адькой, не поеду, пацанов на бабку-деда не брошу.

– Катерина, – Зиновий смотрел на жену, как будто не верил своим глазам, – ты что, свихнулась, Сталин тебе из Мавзолея пальцем делает ну-ну?

– Не мне, – замотала головой Катерина, – а тебе, дурень! Микита каждый раз про Сталина то в одну, то в другую сторону, он у него у самого до самой мошонки в кишках сидит, качает шары то налево, то направо.

– Так вот, гражданка Тукаева, – стукнул кулаком по столу Зиновий, – официально довожу до вашего сведения, что в этом доме, завтра-послезавтра уточним срок, будет день открытых дверей по случаю возвращения из ссылки гражданина Лапидиса Радия Ивановича.

Чтоб не получилось испорченного телефона, как бывает, когда новость доходит с улицы, Зиновий на следующий вечер в разговоре с Бирюком поставил в известность, что намечает у себя в доме день открытых дверей, и каждый, кто пожелает, может прийти на встречу с Адей Лапидисом.

– Зиновий, – сказал Андрей Петрович, – это хорошо, что ты сам лично дал знать. Тем более, что квартиры Чеперухи и Бирюка смежные. Вот по этой причине, что квартиры смежные, а ты планируешь день открытых дверей, Бирюк категорически против. Ферштеен, геноссе Чеперуха? А теперь, чтоб не надо было тебе идти на сделку с совестью, доложу тебе, Зиновий Ионыч, что Лапидис-отец, по поручению Лапидиса-сына, уведомил Малую, что не желает никакой дворовой встречи, ни во здравие, ни в помин. Узнаешь слог своего дружка Ади. Люди меняются не так скоро, как рассчитывают те, кто хочет по-быстрому переменить их к лучшему.

Соседи во дворе, когда первое впечатление после возвращения Ади понемногу улеглось, говорили, что с улицы Бебеля дали команду никакой встречи не устраивать, и, в общем, все сходились на том, что это имеет свой смысл, поскольку самому Аде, наверное, не очень приятно вспоминать эти три года, а людям, хотя интересно знать, тоже лучше не задавать вопросы вслух и не останавливаться на подробностях жизни, какая она сегодня в тюрьме, в лагере или где-нибудь на поселении.

С хлебом и молоком в городе начались перебои, в магазинах продавцы сами устанавливали правила, давали в одни руки две буханки ситника или одну буханку и один батон, а молоко и кефир отпускали по две бутылки на покупателя. Люди справедливо возмущались, потому что у одних два человека в семье, жена и муж, а у других еще двое детей и теща с тестем. Продавщица на это отвечала, пусть каждый сам становится в очередь, а если ему мало, пусть становится второй раз, но покупателей запоминала в лицо и в третий раз, если узнавала, продуктов не отпускала.

Адя рассказывал Клаве Ивановне, когда буквально силком ей удалось затащить его и Лизу к себе на стакан чаю, что в Целиноградской области, где в последний год его перевели из лагеря на поселение, суховеи загубили весь хлеб, не собрали даже того, что пошло при посеве на семена. Знакомый зоотехник, недавний зэк, говорил, что забивали стельных коров, чтоб выполнить обязательства по мясопоставкам. Теперь года три-четыре, если делать все с умом, уйдет, чтобы восстановить поголовье. Половина людей на целине как жили в палатках пять лет назад, когда начинали дело, так и сегодня.

Клава Ивановна сначала слушала, не перебивала, а напоследок поклялась своим здоровьем, своей жизнью, что Адя больше нигде не будет повторять то, что она сегодня у себя дома услышала от него.

Насчет Лизочки, поскольку потеряла три года после окончания школы, Клава Ивановна сказала, что в будущем году обязательно надо поступить в институт. С жильем для Лизы и Ади, Бирюк обещал, что-нибудь придумаем, скорее всего, у нас во дворе. А пока, Аня Котляр говорила ей, она счастлива, что дети живут у нее.

С тетей Тосей встретились тепло, сразу предложила Лизе остановиться у нее, но понятно было, что остановятся с Адей у тети Ани, где две комнаты. Лизочка в первое время приходила к тете Тосе, вместе вспоминали прошлое, вспоминали папу Ефима, тетя Тося всегда закрывала лицо руками, корила себя за то, что держала дочку вдали от отца, а он сам не мог наладить отношения, остался совсем одинокий и кончил тем, что порезал себе горло.

Однажды, когда опять повторилась вся картина с воспоминаниями, тетя Тося заплакала и два раза ударила себя кулаками по голове, Лиза машинально схватила за руки и громко, как будто не просила, а приказывала, велела тете Тося не распускать свои нервы, потому что у других тоже есть нервы и нельзя без конца испытывать.

Тося вытерла пальцами слезы, посмотрела на Лизу долгим взглядом, попросила расстегнуть верхнюю пуговичку блузки, сказала, хочет увидеть крестик с камешками, который подарила Лизе, когда уехала вслед за своим Адей. Гостья блузку расстегнула, крестика на цепочке не было: была шестиконечная звезда, какую носят евреи.

– Тетя Тося, – тихо, приглушив голос, произнесла Лиза, – мой папа и моя мама были евреи, и я тоже должна быть еврейкой. Раньше, Антонина Тимофеевна, я не понимала, а теперь понимаю. Но все равно я вас любила и теперь люблю. Можно, я всегда буду называть вас тетей Тосей?

– Ах, Господи, – скривилась хозяйка, – я и забыла, что у меня имя-отчество Антонина Тимофеевна. Что ж, Елизавета Ефимовна, что имеем, то имеем. Анне Моисеевне и Ивану Анемподистовичу передай мою благодарность, что приютили обоих, Елизавету Ефимовну и Радия Ивановича.

Адя, когда Лиза передала, какая сцена получилась с тетей Тосей, сказал:

– Добро, которое тебе сделали люди, никогда не забывай. А рабой на всю жизнь не делайся. Крестик отдала? Отдай, извинись, что сразу, когда вернулись в Одессу, не отдала.

– Адя, – возразила Лиза, – но это же подарок. Подарки, если человек тебе друг, не возвращают.

– Елизавета, – повысил голос Адя, – ты фарисейством не занимайся. Антонина Тимофеевна твоя крестика у тебя не требует обратно, потому что чувствует, на двух стульях девушка сидит.

– Дурак ты, Адька, набитый дурак, – заплакала Лиза, – я просто не могла ее обидеть.

– Давай, – сказал Адя, – держи свой подарок, пока не созреешь, чтобы вернуть. Только помни: вещи имеют власть над человеком.

На следующий день Лиза пошла к тете Тосе, чтобы вернуть подарок, но не застала, аккуратно завернула крестик в бумажку и просунула через щель под дверью.

Весь декабрь стояли пасмурные, с плюсовой температурой дни, как будто не зима, а поздняя осень. В середине января ударили морозы, хлеб и молочные продукты завозили в магазины с перебоями, хвосты очередей выстраивались на улице, люди ругали пищевиков и торговцев, которые, как всегда, не сумели своевременно подготовиться к зиме, но при этом сами объясняли друг другу, что постоять на морозе каких-нибудь полчаса или немножко больше не страшно, наоборот, даже полезно для здоровья.

В Африку из Одессы ходили пароходы, привозили оттуда мандарины, апельсины, бананы, которые практически каждый день поступали в продажу. Насчет Африки знали из газет, моряки загранплавания, которые могли видеть собственными глазами, подтверждали как очевидцы, что на континенте, представлявшем собою на протяжении столетий огромную сплошную колонию для западных работорговцев, изо дня в день растут симпатии к Советскому Союзу.

Патрис Лумумба, признанный лидер революционных сил Конго, провозгласивший независимость страны, в борьбе против бельгийских колонизаторов опирался на поддержку, которую получал из Москвы. Среди зимы из Африки вдруг пришло сообщение, что Патрис Лумумба убит врагами демократии, которые были связаны с президентом Касавубу.

Одесса переживала смерть Лумумбы как собственную трагедию, Жора-профессор сочинил стихи, которые читал в трамваях на главных городских линиях, от Куликова поля до Большого Фонтана и от вокзала до Пересыпи:

 
Убили гады бедного Лумумбу
И не дают его похоронить.
Схватив за яйца гада Касавубу,
Мы не дадим ему плодотворить.
Лумумба, Лумумба, Лумумба,
Ты был конголезский герой.
Лумумба, Лумумба, Лумумба,
Народы мира с тобой!
 

В новом поселке судоремонтников на Большом Фонтане, который продолжали строить, главную улицу, по просьбе трудящихся горсовет переименовал в проспект Патриса Лумумбы, на угловых домах уже прибивали таблички.

Весна, по прогнозам метеорологов, ожидалась в этом году ранняя. Газета «Знамя коммунизма» сообщала, что колхозы области уже завершали подготовку к весенней посевной кампании. Кое-где возникали проблемы с запчастями для сельхозтехники, но на заводах Октябрьской революции, Январского восстания, Красной гвардии, у которых были налаженные производственные связи по линии кооперации между совнархозами, делали все, чтоб к началу посевной сельхозтехника была обеспечена в необходимом объеме запчастями.

Двенадцатого апреля люди, где бы ни находились, буквально в одно мгновение почувствовали, что история человечества вышла на новый виток, о котором оповестило радио из Москвы, когда передало на весь мир, что в девять часов семь минут по московскому времени был совершен запуск первого в мире пилотируемого космического корабля с первым советским космонавтом на борту.

Два дня спустя Хрущев и другие члены руководства встретили Юрия Гагарина на аэродроме, в открытых машинах проехали до Красной площади, сотни тысяч людей по дороге и у стен Кремля приветствовали первого космонавта и первого секретаря ЦК партии, которые после торжественной встречи снялись у Мавзолея Ленина и Сталина.

Во дворе никто не объявлял, что надо собраться вместе с детьми в пионерской комнате, но люди сами приходили, рассчитывали, что придет Бирюк, расскажет подробности, которых не было в газетах, и можно будет поговорить, какое значение новое достижение нашей науки и техники будет иметь в жизни простых советских людей, рядовых граждан нашей страны.

Клава Ивановна сообщила, что Андрей Петрович только что позвонил домой, просил объяснить, что прийти не сможет, поскольку занят на совещании в обкоме, но в ближайшее время обязательно встретится с соседями и жильцами.

Встречу удалось провести не так скоро, как хотелось, пришлось отложить до лета, когда газеты опубликовали проект новой программы партии, который предстояло рассмотреть в октябре на очередном, XXII съезде партии. Программа ставила задачу в течение двадцати лет завершить в СССР в основном построение коммунистического общества и провозгласила лозунг: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».

На вопрос, что значит нынешнее поколение, Бирюк развел широко руки, как будто хочет охватить всех, взрослых и детей, которые собрались в пионерской комнате, и сказал:

– Нынешнее поколение – это все, кого мы сейчас видим здесь, и вдобавок те, кому предстоит родиться в предстоящие двадцать лет.

Семнадцатого октября в Большом Кремлевском дворце начал свою работу XXII съезд партии. В отчетном докладе Хрущев говорил подробно об успехах, которых добилась страна в последние годы, но предупреждал, что предстоит еще больше напрячь все силы народа и страны, чтобы достичь цели, поставленной новой программой партии. Среди первоочередных задач – полная ликвидация культа личности Сталина и его последствий.

Съезд единогласно одобрил тезисы доклада и заключительного слова товарища Хрущева. 30 октября было принято постановление: считать нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом Сталина. В ночь на 31 октября постановление съезда было выполнено: гроб с телом Сталина вынесли из Мавзолея, недалеко от Мавзолея выкопали яму, опустили гроб и залили раствором бетона, который привезли на нескольких самосвалах.

Вечером, когда сидели всей семьей за столом на кухне, пили чай с лимоном, у каждого своя розетка с вареньем, Евдокия Васильевна говорила зятю:

– Вожди-то наши, Андрей Петрович, как меняются: отважные сделались, совсем перестали бояться Сталина. То дали ему угол у Ильича в Мавзолее, где хозяин без малого тридцать лет привык один быть, удивился с того света, что другого рядом подселили, а теперь вдруг опять одного оставили, без компании. При таких нравах придет день – и самого-то Ленина, Владимира Ильича, захотят в другое место переселить.

– Бабушка, – откликнулась первая Зиночка, – ну что ты такое говоришь! В Египте фараоны в своих саркофагах тысячи лет лежали, одни разбойники, воры ухитрялись пролезть в пирамиду, чего-нибудь украсть, а так тыщи лет никто не переселял. Теперь только в музеях людям начали показывать.

– Зинаида, что ж и Ленина, – пришла в ужас бабушка, – в музеях показывать будут!

– Вы, Евдокия Васильевна, – нахмурился Андрей Петрович, – занялись бы политграмотой, не откладывали бы, не то попрошу нашу Малую, чтоб устроила вам политминимум, а то заблудились в трех соснах.

– А ты, Андрюша, – сказала Марина, – нотаций не читай, а сам объясни теще, что Ленин не фараон какой-нибудь, чтоб людям в музеях показывать. Я в Мавзолей два раза ходила, и еще пойду. У меня, знаешь, какое чувство было? Ленин лежит под стеклом, бальзамированный, а ощущение, что живой, но живой как-то по-особенному, время не наше, которое протекло и нет его, а другое: нет у него конца и не будет.

– Ну вот, – похвалил Андрей Петровичу супругу, – на личном примере и объяснила, а теща уж испугалась, что Ленина в музеях будут показывать. Ленин, Евдокия Васильевна, и теперь живее всех живых!

– Наше знанье, – подхватил Алексей, – сила и оружие. А Сталин бяка: прочь из Мавзолея! Лежи в яме, как другие лежат.

В понедельник Бирюк принес из горсовета новость: Сталинский район, главный в центральной части города, горисполком постановил переименовать в Жовтневый. Одесситы, поскольку привыкли говорить по-русски, машинально переводили и писали в своих заявлениях «Октябрьский», но в райисполкоме хлопцы с юмором объясняли гражданам, что Жовтневый – это Жовтневый, и никаких москальских трюков с переводом никто не допустит.

С обсерваторией для юных звездочетов вышла задержка из-за телескопа, который, по предложению Матвея Фабриканта, решили сконструировать на базе цейссовской оптики. Западногерманская оптика выше качеством, сказал Фабрикант, но восточногерманская, изготовленная в Иене на бывших заводах Цейсса, имеет то преимущество, что можно приобрести за восточные марки.

Андрей Петрович пытался вспомнить, с кем из однополчан и знакомых в ГДР можно связаться, насчет расходов найдется способ по-товарищески договориться, но вспомнить никого подходящего не мог.

– Майор Бирюк, – сказал Мотя, – ты голову себе не ломай: доверь дело мне. Ребята с одесских заводов едут в производственную командировку в ГДР, через наших кооператоров найдем нужного товарища, расчет по системе бартера.

– С кем бартер? С фрицами? – поразился Бирюк. – Ты, геноссе Фабрикант, свихнулся!

– Геноссе Бирюк, das ist meine Sorge, не хвылюйтесь, – вежливо, с теплой нотой, попросил Матвей. – За кордоном, как водится, валюта, а дома, как водится, бартер.

– Нет, – махнул рукой Бирюк, – никакой цейссов-ской оптики: что-нибудь придумаем.

– Придумаем, товарищ майор! – подтвердил капитан Фабрикант.

– Ну, Хананыч, – весело погрозил пальцем Бирюк, – встретишь такого еврея, как ты, попробуй не сделаться антисемитом!

– А чего пробовать? – удивился Матвей. – Увидел жида – приступай к делу, не откладывай.

У Марины с Матвеем Фабрикантом был отдельный разговор:

– Мотя, за какие деньги будем покупать цейссовские стекла у немцев? Валюта откуда? Хочешь – говори, не хочешь – не говори. Микита приказал расстрелять Рокотова, Файбышенко, июльскому закону о валютчиках дал обратную силу. Юристы пусть собачатся, законно или незаконно, а людей расстреляли: объявили козырями, а на самом деле шестерки. Козыри все правят бал, как правили, в Закавказье, в Средней Азии, купцы, князья, баи, Хрущу фиги с маслом подносят.

– Марина Игнатьевна, – сказал Фабрикант, – валютчиками занимается генеральный прокурор Руденко, а у нас все как в аптеке: геморроидальные свечи – от геморроя, валидол и валокордин – от сердца. Главное, чтоб пациент мог указать пальцем, где болит, чтоб, не дай Бог, не спутать.

– Ах, Мотенька, – Марина подошла к Матвею, обняла, – смотрю на тебя и чувство такое, как будто двести—триста лет назад встречались, родичами с тобой были, а потом потерялись – и вот опять вместе.

– Мариночка, люба, – Матвей поцеловал в обе щеки, в кончик носа, – да ты, сестренка моя, душу своими штуками мотаешь, а стеклянная башенка наша на крыше, как мираж в утреннем тумане, то есть, то нет.

– Господи, – воскликнула Марина, – у меня же как раз это сейчас на уме было: не решалась тебе прямо сказать, казалось, момент не тот. А ты вдруг сам, как будто прочитал мысли!

Пока стоят теплые дни, сказал Матвей, можно положить деревянный настил на крыше, нужна специальная доска, влагоустойчивая, Иван Лапидис свяжется с ребятами из СМУ-5, найдем и материал для каркаса, чтоб не боялся дождя, снега и всякой непогоды.

– А подниматься на крышу как? – спросила Марина. – От чердачного пола до гребня крыши хороших три метра. Три с гаком.

Сделаем, сказал Фабрикант, винтовую лестницу с перилами, балясины по форме, какую сегодня можно найти в старых домах на Ришельевской, Пушкинской, Дерибасовской, где не успели еще полностью изуродовать.