Текст книги "Фердинанд Врангель. След на земле"

Автор книги: Аркадий Кудря

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Климат здесь все же намного прохладнее, чем в Ново-Архангельске, думал Врангель, забираясь в подбитый утиным пухом спальный мешок. Но ему ли сетовать на холод после полярных странствий и ночевок на снегу?

Пока еще не спалось, и мысли его обратились к событиям, предшествовавшим отъезду на Нушагак. В Ново-Архангельске вновь объявилось судно Компании Гудзонова залива, уже другое, «Дриад», и с другим начальником, неким Питером Огденом. На вопрос, как поживает бывавший здесь год назад лейтенант Симпсон, Огден, грузный, неприветливого вида мужчина с повадками завзятого бретера, хмуро сообщил, что лейтенант Симпсон скоропостижно скончался от сердечного приступа, но начатое им дело Компания Гудзонова залива намерена довести до конца и построить торговый пост в верховьях реки Стикин. Он, Огден, уже успел побывать там на гребных судах, но далеко пройти не сумел, встретив недружественный прием со стороны туземцев. В чем-то была и его, Огдена, промашка: в стремлении накрепко отвадить американцев от торговли с индейцами на этой реке он имел неосторожность продать туземцам близ устья Стикина оружие и спиртное. И так нежданно накликал беду на собственную голову: не из этих ли ружей был открыт огонь по его отряду, когда они поднимались вверх по реке? В этом месте своего повествования Огден вдруг не сдержался и рассыпался столь яростной бранью, что и Врангелю, при его неплохом знании английского языка, не все в страшном проклятии осталось ясным. Ясен был лишь общий смысл: мол, эти подлые твари еще не знают, с кем имеют дело, и если бы знали, никогда бы на это не отважились. Из взрыва неконтролируемых эмоций нетрудно было заключить, что всяким там дипломатическим штучкам, переговорам с целью установить взаимопонимание и согласие Огден явно предпочитает позицию крепкого кулака.

На замечание Врангеля, что условия российско-английской конвенции запрещают продавать туземцам оружие и спиртное, Огден, взглянув на собеседника как дикобраз, промямлил, что кажется, это действительно так, но в тот день он об этом запамятовал.

Англичанин интересовался, есть ли какие-либо подвижки со стороны русской компании в отношении предложенного Симпсоном совместного промысла. «Увы, заключение по сему предмету от главного правления нашей компании пока не получено». Нельзя же было открыто заявить, что в настоящий момент, до прихода крупного транспорта из России, и подходящих товаров для торговли с туземцами-колошами нет. Вот придет, как обещано, осенью корабль «Америка» из Кронштадта, тогда и посмотрим.

Напористое стремление англичан расширять торговые операции с туземцами у южных границ российских владений нельзя было оставлять без надлежащей реакции. Но как выдержать конкуренцию с ними при явно завышенных ценах, которые они предлагают туземцам за меха?

Однако ничто не мешало предприимчивей действовать здесь, в Ново-Александровском редуте, откуда открывается уже разведанный прапорщиком Васильевым путь в глубь Аляски, на север. Как и у западного побережья, в районе залива Нортон, куда ходил Этолин и послан этой весной лейтенант Тебеньков на шлюпе «Уруп» для торговли с дикими и основания нового редута. Уж там-то, по отдаленности от британских владений, конкурировать с русскими англичане пока никак не способны.

Плавное течение мыслей прервалось хриплым карканьем слетевшихся на поживу ворон. Не дают покоя! Что они нашли? Груду выброшенных с кухни отбросов? Живучая птица. У колошей она ассоциируется с жизненной мощью, у русских – со смертью: должно быть, из-за пристрастия ее ко всяческой падали. Как страшно переплелись в этом мире жизнь и смерть! Теперь в Ново-Архангельске, на местном кладбище у церковных стен, появилась еще одна могилка, совсем маленького человечка по фамилии Врангель – дочурки, стойко перенесшей с родителями тяжкий путь от Иркутска до Ситхи. Увы, ее слабый организм не выдержал сырого местного климата. Остается благодарить судьбу за то, что она сжалилась над горем родителей, вновь подарила дитя ненаглядное, на этот раз сына, Вильгельма, или Вилли, как ласково называли они малыша между собой. Земля, где уже есть могила бесконечного дорогого тебе существа, как бы привязывает к себе незримыми нитями, становится по-родственному близкой. Эта далекая, казалось, Америка.

Памятуя об обещании, данном Вениаминову, Врангель не стал при утренней встрече пенять седовласому управляющему редутом на непозволительную слабость поведения, допущенную при визите духовного лица и главного правителя. Предпочел сразу начать деловой разговор, но тон держал холодно-официальный, с командирскими модуляциями голоса, как бы давая понять, что о поведении Колмакова помнит:

– Давай подытожим, Федор Лаврентьевич, наши с тобой предыдущие беседы, ежели ты кое-что невзначай забыл, – по лицу Врангеля скользнула усмешка. – Твоим правлением здесь я в целом доволен, и на твои сетования, что, мол, грамотешки у тебя маловато для сей должности и не пора ли более достойную замену тебе подыскать, отвечу прямо: менять тебя здесь я не хочу и более достойной замены не вижу. А ежели нужен писарь для составления разных бумаг, пришлю.

Колмаков, сидя в своей избе за одним столом с Врангелем, слушал правителя внимательно, набычив жилистую шею и слегка потупив голову, словно сознавал, несмотря на хорошие слова начальника, свою вину и раскаивался.

– Одна из целей моего визита, – постепенно смягчая тон, продолжал Врангель, – до коей я пока не касался, это организация новой экспедиции к берегам Кускоквима. И выступать желательно без особой задержки, чтоб сделать дело летом, до ледостава. В первый год моего прибытия в Америку слушал я доклад прапорщика Васильева о походах его в бассейне Нушагака и далее – на Кускоквим. Вы, кажется, знакомы?

– Как же не знакомы! – будто удивился Колмаков. – Сам людей для его похода подбирал, и сын мой Петр, ученик мореходства, с Васильевым хаживал.

– Так вот, исследования штурманом Васильевым тамошней территории считаю весьма полезными и важными – даже в научном плане. А с практической стороны главный вывод для нас в том состоит, что в подходящем месте из разведанных Васильевым на Кускоквиме надо ставить одиночку, чтоб тем облегчить местным жителям торговлю с нами. Сюда, к морю, многим все ж несподручно ходить, далековато. Так ли это, Федор Лаврентьевич?

– Все так, – согласно кивнул Колмаков, – одиночка на Кускоквиме нужна.

Врангель вынул из своей папки копию карты, составленной Васильевым, с обозначением пути от редута на Кусковом.

– Со своим спутником Васильев шел по притоку Нушагака. В верховьях лодки перенесли через горы, во здесь, до Хохолитны, и далее сплывали по ней до притока Кускоквима – Холитны.

– Знаю путь их, – не глядя на карту, небрежно бросил Колмаков. – С Васильевым отсюда, из редута, Семен Лукин ходил и полный доклад мне об их вояже представил.

– Как скоро можно организовать новый поход туда и кто мог бы его возглавить?

Колмаков, уже успевший осознать по ходу беседы, что расслабленность последних дней ему прощена и в глазах главного правителя он выглядит человеком полезным и стоящим, несмотря ни на что, уважения, степенно, чуть-чуть подражая Вениаминову, подергал себя за бороду и важно изрек:

– Собраться-то недолго. О лодках, необходимых для плавания, с аглегмютами столкуемся. А возглавить сей отряд, ежели вы, Фердинанд Петрович, не возражаете, сам бы хотел.

– Не тяжко ль тебе будет? – усомнился Врангель.

– Да отчего ж? – пожал плечами Колмаков. – Я ко всяким походам привычен, и сила в руках и ногах есть пока.

– Кого из русских возьмешь с собой?

– Возьму креола, Семена Лукина. Лучше его спутника не сыскать, крепкой закалки человек. И идти ему этим путем, как я говорил, не впервой. Плотник добрый. С ним вместе избу для одиночки и срубим. Начальником на ней, ежели у Семена возражений не будет, его можно и оставить.

– Что ж, с Богом! – одобрил Врангель. – Как проводите меня, так и собирайтесь, не мешкая, в дорогу. Последний мой наказ: как придете на место, старайтесь понимание с кускоквимцами найти, не обижайте их. Чтоб не получилось у вас, как у Васильева, когда его враждебный эскорт по реке сопровождал. А теперь, Федор Лаврентьевич, пойдем-ка пройдемся по бережку. Ты, помнится, все порывался рассказать мне об обычаях и нравах народов здешних, кои в их селениях наблюдал. Вот и расскажи. С удовольствием послушаю.

Они вышли из избы, и с холма, на котором стоял редут, Врангель бросил взгляд на гавань. У ее берега смуглокожие креолы осторожно передавали гребцам шлюпки с «Чильката» тюки с упакованными в них мехами для отправки в Ново-Архангельск.

– Народы эти, Фердинанд Петрович, – с глубокомысленным увлечением начал рассказ Колмаков, – как и всякие люди, свой строй души имеют и свое обо всем понятие...

Обратное плавание почему-то истерзало Врангеля нехорошими мыслями. Ему казалось, что-то произошло в селении за время его отсутствия. Мало ли что может случиться: пожар, или вновь пробудился воинственный настрой живущих окрест колошей, или иная беда. Он выходил из каюты на палубу, придирчиво наблюдал за работой вахтенных матросов, раздраженным тоном отдал приказ мичману Розенбергу сменить курс и удалиться от берега:

– Не видите – ветер меняется, живо к скалам припечатает!

Белые буруны закипающих волн предвещали шторм, и буквально на глазах ядовито-мрачные тучи застлали небо, до половины скрыв самую высокую из громоздящихся вдоль побережья гор – Св. Ильи.

Стыдно было признаться самому себе, но более чем возможность общей беды тревожили думы о семье: не дай Бог, что-то с малышом, Вилли, либо с женой.

Вот уже и шторм утих, трепавший корабль почти десять часов, и близок ставший родным Ситхинский залив. В гавань входили при уже утихшем, слабом ветре. Из расходящихся туч ярко и радостно проглянуло солнце. На первый взгляд, все здесь тихо, спокойно. Слегка покачивается на волнах вернувшийся из залива Нортон шлюп «Уруп». Стоит на якоре и другое судно, под американским флагом – бриг «Дайана». Но дела потом, сначала домой.

Едва заякорились, нетерпеливо скомандовал:

– Что мешкаете? Шлюпку спускайте!

Должно быть, жену оповестили о возвращении корабля. А может, увидела и сама. Пока Врангель торопливо взбегал по проложенной наверх лестнице, она уже вышла на крыльцо, с непокрытой головой, в наброшенной на плечи накидке, подбитой горностаем, и ждала у входа в дом.

– Лиза, Лизонька! – вскричал он, крепко прижав ее к себе, целуя жарко. И тут же отстранил, всмотрелся в ее лицо, тихо, сдавленно спросил: – Как Вилли, не приболел, все у вас в порядке?

– Да что с тобой, Фердинанд? – поняв его чувства, жена успокаивающе улыбнулась. Сняв с головы мужа фуражку, ласково провела рукой по рыжеватым волосам. – Все у нас нормально. И я, и Вилли здоровы.

– Не знаю, – смущенно бормотал он, проходя за ней в дом, – почему-то совсем извелся. Ужасно вдруг забеспокоился, затосковал...

Первым делом – в детскую. Малыш, укрытый одеяльцем, безмятежно спал в своей кроватке. Головка у него была светлой, как у отца. Светлыми, рыжеватого отлива, были и ресницы.

Обедали вдвоем с женой. Все деловые встречи – Врангелю доложили, что приема ждут и вернувшийся на «Урупе» лейтенант Тебеньков, и американский шкипер Литл – он отложил на вечер. Нервное напряжение спало. За обедом позволил себе даже немного коньяку в честь встречи и с полегчавшим сердцем, не без юмора, рассказывал, что, не зная и не ведая, доставил на своей шхуне управляющему редутом Колмакову контрабандный товар – крепкое зелье, к коему тот весьма неравнодушен, и потому, из-за чересчур веселого настроя промышленника, три дня не мог добиться от него путного доклада.

– Опять порадовал меня отец Иоанн Вениаминов. О, как умеет он приворожить к себе сердца дикарей! Да и такие ли они дикие, как представляется нам? – задумчиво продолжал Врангель. – Перед отъездом Федор Колмаков много мне любопытного о них рассказал. Как высоко развито у них чувство справедливости, взаимопомощи! Каждый вернувшийся с удачного промысла охотник считает долгом своим оделить и вдов, и стариков, и детей-сирот. А как нежны они с детьми! Мать сызмальства собирает каждый трофей, который принес сынок – белку, птичку, мышку... Потрошит, высушивает, делает чучело и в праздник подвешивает в общем доме, где веселятся сородичи, под потолком, к вырезанной из дерева птице, чтоб все видели, какой растет умелый охотник.

Считают дурным наказывать детей. Тайком скажут соседу, чтоб тот объяснил сыну, либо дочери, что так поступать нельзя, нельзя негодными делами причинять родителям боль. Добросердечны, потому и нет у них обычая держать в своем подчинении рабов, калгов.

К концу обеда зашла приставленная к малышу нянька из алеуток и сказала, что сынок проснулся. Прошли в детскую, где малыш, подняв головку, лежал на расстеленной на полу большой шкуре матерого бурого медведя, добытого на острове Кадьяк. Он не выразил никаких чувств при виде отца, чем немножко разочаровал последнего. Поймав любовный, с потаенным восхищением, взгляд жены на их сыночка, Врангель подумал: какое счастье, что подрастающий Вилли врачует их боль в связи с потерей дочери. И Лизонька уже не вспоминает с тоской свою беззаботную девичью жизнь в Эстляндии катания на лодках и лошадях, доставлявшие ей такое удовольствие визиты к друзьям и родственникам в соседние имения. Теперь вся радость ее жизни сосредоточилась на воспитании этого Богом данного им малыша Вилли.

Перейдя водораздел и перетащив на плечах лодки, наконец спустились к верховью Хохолитны. Лукин по обыкновению шел на байдарке первым. За ним, на некотором расстоянии, следовала вместительная байдара, с запасом продуктов, инструментами и товарами для торговли с туземцами. Ее приводили в движение взятые в подмогу шесть гребцов-аглегмютов из крещенных в Александровском редуте. Возглавлявший партию Федор Колмаков время от времени менял на веслах одного из гребцов, давая им возможность поочередно отдыхать.

Смеркалось, когда доплыли до места, которое Лукин счел подходящим для ночлега. У подножия угора журчал ручей, и пока спутники-туземцы раскладывали костер, Лукин повел Колмакова вверх по ручью, обещая кое-что показать.

– Да что смотреть-то? – недовольно ворчал Колмаков, прыгая по усеявшим берег валунам и стараясь не оскользнуться.

– Вон, Федор, глянь – приют мертвеца. Мы его с Васильевым еще прошлый раз обнаружили, рыбача на ручье, довольный, что не спутал место, – возвестил Лукин.

На прогалине меж елей виднелось сооружение высотой сажени в полторы: на четырех столбах был закреплен наверху короб цвета крови. К одному из столбов привязан лук, к другому – копье с наконечником из меди. С фасада короб, в котором покоился прах усопшего, украшал прибитый к нему хвост рыжей лисы.

– Действительно, мертвец, – удостоверил Колмаков и, не сдержавшись, буркнул: – Тебя что надоумило рядом с покойником привал устроить?

– Не православный же, – оправдался Лукин, – все одно нехристь.

– Так и что с того? Неприятное соседство, – осуждающе процедил Колмаков.

Вернувшись к лагерю, Лукин, чтоб умилостивить начальника, предложил ему покидать уду с прицепленной к леске блесной:

– Здесь, Федор Лаврентьич, на устье ручья, место рыбное, проверено.

Колмаков от рыбалки не отказался и почти сразу отловил пару щук, каждая длиной с руку. Довольный сказал:

– Вот и харч на ужин есть.

Прежде чем приступить к еде, Колмаков с Лукиным перекрестились, и так же поступили старавшиеся подражать им в христианских обычаях аглегмюты.

– Как долго еще идти до Кускоквима? – спросил Колмаков.

– Ежели по-хорошему, дней десять. А по-плохому и две недели будет, – изрек Лукин. – В основном-то – по этой реке, но и по Холитне, коя в Кускоквим впадает.

– А по-плохому – как?

– Тут заторы бывают из подмытых лесин. А то и бобры реку перегородят.

– Бобровых жил много, говоришь?

– Много, – Лукин азартно сощурил глаза, – но больше на ручьях окрестных.

– А зверь?

– Встречается. И сохатого, и медведя на воде видали.

– Пожалуй, завтра жаканом ружье заряжу. А ты, как увидишь кого, притормози и жди меня и постарайся не спугнуть.

– У меня-то ружье давно жаканом заряжено, – ехидно ввернул Лукин.

– А ты и другим дай пострелять! – наставительно заключил Колмаков.

Через десять дней, по-хорошему, как выражался Лукин, миновав берегом лишь один затор, подошли к устью Холитны, и взору открылся полноводный Кускоквим. Почти напротив соединения Холитны с большой рекой на пологом берегу виднелись дома туземного селения. Их заметили, и на берег повыскакивали голые до пояса мужчины с затейливо разукрашенными краской телами. Некоторые держали в руках копья.

Колмаков распорядился, не переплывая пока Кускоквим, пристать к поляне на устье Холитны. Бодро сказал:

– Будем знакомство устанавливать. Достань-ка, Семен, большой котел и пару топоров. В подарок им поднесем. Опосля и беседа легче побежит.

Подготовившись к встрече, поплыли в байдарке на тот берег. Высадились на некотором расстоянии от домов. Колмаков в сопровождении аглегмюта, понимавшего язык кускоквимцев, направился к становищу. Лукин шел за ними, таща за спиной мешок с дарами для туземцев. На расстоянии нескольких шагов от молча ждавших их вооруженных мужчин племени Колмаков остановился и сказал переводчику:

– Пусть позовут старшего, тойона.

Тот гортанно передал просьбу, и из дома появился пожилой вождь с орлиными перьями на голове, седовласый, как и Колмаков, с худым морщинистым лицом, на котором выделялся изогнутый, как у хищной птицы, нос.

– Мы, русские люди, – сказал Колмаков, – пришли торговать с вами и хотим жить рядом, как добрые соседи. Мы не будем причинять вам никаких обид и зла. В знак нашего доброго расположения примите от нас подарки.

Колмаков подождал, пока его краткая речь будет переведена, и, взяв в руки большой медный котел и вложенные в него топоры, безбоязненно пошел к вождю. Приблизившись, низко поклонился и передал дары сначала топоры, потом и котел.

– О-о!!! – возбужденно выдохнули собравшиеся подле вождя кускоквимцы.

– У нас есть много других нужных вам товаров, и я прошу позволения пожить на вашей земле.

Выслушав, вождь склонил в знак согласия голову и сказал свой ответ. Аглегмют перевел:

– Вождь говорит: живите, и будем торговать. Вождь доверяет пришедшим к нему с открытой душой.

Закрепляя договор, Колмаков положил руку на руку вождя и слегка сжал ее. По сигналу старейшины из дома вынесли связку бобровых шкурок, и вождь торжественно вручил ее белокожему пришельцу. Понимание было достигнуто.

Избу для торгового поста, одиночки, решено было ставить на поляне при впадении Холитны в Кускоквим. С помощью аглегмютов заготовили строительный материал, и, поплевав на ладони, Колмаков с Лукиным взялись за топоры. Через пять дней сруб был готов.

– Проконопатить и крышу доделать сам сможешь, сказал Колмаков, – а мне пора назад собираться.

Почти каждый день, пока работали, к ним подъезжали туземцы из селения с мехами для мены. Для расплаты выдавались топоры, ножи, зеркальца, разных цветов бисер. Туземцы охотно брали и табак, и имевшиеся у пришельцев короткие курительные трубки якутской работы – гамзы. В срубе росла гора обмененной пушнины – шкурки бобров, лисиц, росомах и даже несколько медвежьих.

– Не с пустыми руками возвращаться буду, – довольно говорил Колмаков.

В день отплытия он провел совещание с аглегмютами. Потом объявил Лукину:

– Вот эти трое, Макарий, Николай и Федот, готовы, Семен Иваныч, остаться вместе с тобой, подсобят. И вот еще что, – протянув тяжелый кожаный мешочек, завязанный тесьмой, добавил Колмаков, – здесь четыре медали серебряных «Союзные России», наподобие той, какой местного тойона наградили. Будешь вручать их другим тойонам, коих встретишь во время вояжей вверх и вниз по реке, тем, кто готов дружить с нами и торговать. Ежели будут потребны тебе для работы мужчины из местных туземцев, проси их у тойона с обещанием оплатить их труд подарками. Когда думаешь семью из редута забрать?

– Избу к зиме подготовлю, тогда, ежели успею, и выберусь в редут. С семьей-то полегче зимовать.

– С Богом, Семен Иваныч. Мужик ты основательный. Верю, что не пропадешь здесь.

На прощанье обнялись, и Колмаков шагнул в поджидавшую его байдару с уже сидевшими в ней аглегмютами. Заняли места у весел, и вот байдара, отойдя от берега, двинулась вверх по Холитне. Проводив ее взглядом, Лукин вернулся к срубу и вновь взялся за топор.

Осенью, как сообщили Врангелю из Петербурга, в Ново-Архангельск должен был прийти крупный военный транспорт «Америка», зафрахтованный компанией, с солидным грузом для заморских колоний. Однако из письма главного правления явствовало, что основная часть груза состоит из металлических изделий и промышленных товаров. Зерна же совсем немного. И потому в конце лета Врангель направил шлюп «Уруп» под командой Тебенькова в Калифорнию, на закупку хлеба.

Тем более что за несколько дней до отхода «Урупа» в Ситхинском заливе наконец появилось другое зафрахтованное компанией судно – «Сернарвон» под британским флагом. Выборочный осмотр груза поверг Врангеля и Хлебникова в уныние. Из-за небрежности и опрометчивых действий капитана корабля, который повел судно из Бразилии в самое неудобное, штормовое, время, груз прибыл в плачевном состоянии: зерно рассыпалось из рваных мешков, да и в значительной части оно оказалось недозрелым. Плохого качества был куплен и виргинский табак, по всем признакам – бракованный.

В начале октября, когда уже распрощались с незадачливым капитаном британского корабля, прибыла и «Америка». Судно привел капитан-лейтенант Хромченко. Находясь в двадцатые годы на службе компании, он немало сделал для изучения берегов Аляски, и ветеранами, Этолиным и Хлебниковым, был встречен с особой сердечностью.

С приходом большого корабля из России пришлось, оставив все иные заботы, потрудиться и супруге главного правителя – Елизавете Васильевне Врангель. Во время торжественного обеда, на который были приглашены офицеры корабля, Василий Степанович Хромченко представил Врангелю молодого креола в форме прапорщика корпуса флотских штурманов:

– Знакомьтесь, Фердинанд Петрович, пополнение к вам привез. Уроженец здешних мест Александр Филиппович Кашеваров. Выпускник Кронштадтского штурманского училища. Уже побывал со мной в кругосветном плавании на «Елене», исполняя должность старшего штурмана, и проявил себя отлично.

– Рад такому пополнению, – искренне сказал Врангель, пожимая руку смущенному лестной аттестацией штурману. – Работы здесь много, грамотные мореходы нужны.

Спустя месяц, во второй половине ноября, «Америка» была полностью подготовлена к обратному плаванию. На корабль загрузили более сорока тонн товаров – пушнину, моржовый клык и иные промыслы. Среди пассажиров корабля, покидавших Ново-Архангельск в связи с истечением срока службы в компании, с Аляской прощался и проживший здесь пятнадцать лет Кирилл Тимофеевич Хлебников. Он полюбился Врангелю своим спокойным дружелюбным характером и высочайшей компетенцией во всех местных делах.

– Очень жаль расставаться с вами, Кирилл Тимофеевич, – признался Врангель. – Вы для меня правой рукой были, и достойной замены не найти. Одно лишь утешает: очень надеюсь, что будете избраны по вашим заслугам в руководство компании и окажете нам помощь из Петербурга.

В переданном с Хромченко письме главному правлению Врангель настоятельно рекомендовал избрать Хлебникова одним из директоров Российско-Американской компании.

– А мне, думаете, легко уезжать? – грустно улыбнулся в ответ Хлебников. – Лучшие годы здесь провел. Да вот здоровьишко-то уже не то, что прежде. А помогать, Фердинанд Петрович, ежели все образуется так, как мы ожидаем, обязательно буду.

В туманный ноябрьский день, отсалютовав селению, «Америка» ушла к солнечным калифорнийским берегам.