Текст книги "Том 11. Неопубликованное. Публицистика"
Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 59 страниц)
ЗАДУМАЙТЕСЬ – ИБО ДРУГОГО СДЕЛАТЬ ПОКА НЕЛЬЗЯ. «Отягощенные Злом»
Пришел к своим, и свои Его не приняли.
Иоанн 1, 11
Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно.
Иосиф Бродский
«Внеполуденная» книга в творчестве Стругацких – явление отнюдь не исключительное. Исключительное явление – ТАКАЯ книга: в ней вообще нет фантастики. И нет оптимизма. Тоже вообще. «ОЗ» – не антиутопия. Хуже. Впервые прямо признается, что Будущего – вот того, с прогрессом в самом Человеке – не будет. Никогда. Ни «хорошего» – как в Полудне и иже с ним, ни революционного – как в «Лебедях», ни полусказочного – как в «Понедельнике», ни даже болотно-тупикового – как в «Хищных вещах». Никакого. А просто будет, что было – настоящее. И только в него для нас приоткрыта дверь.
С этим и надо жить. В реальности.
Ибо человечество не летает в космос. В космос летают отдельные люди. Очень отдельные. Маргиналы. И человечество не прогрессирует другие миры. Как, впрочем, и себя. Плевало оно на прогресс. Оно, человечество, берет велосипедную цепь, обматывает ее изолентой и… В двадцатых годах двадцать первого века, точно так же, как и в двадцатых годах двадцатого, и в двадцатых девятнадцатого… Что же до века двадцать второго, то когда он еще будет, да и будет ли… И в веке ли дело? «Столетие – пустяк», как горько подметил Александр Галич. А цепь хороша в любое столетие – она простая и тяжелая. Независимо от того факта, что маргиналы зачем-то летят к звездам. Впрочем, что звезды: звезды – ерунда. Маргиналы на то и маргиналы, чтобы никого их шебуршение не трогало. Но есть ведь и другие, есть терапевты. Оптимист раннего периода АБС Иван Жилин. Столетняя программа спасения мира дураков… Другие Учителя. Вплоть до Г. А. Носова – рабби из города Ташлинска. Они-то занимались – ЯКОБЫ в разное время и в разных мирах – не звездами, а именно тем главным – которое на Земле. И что?.. Каковы всходы?..
Прошло двадцать столетий с первого пришествия Демиурга на Землю – и вот он вернулся: «– Какая тоска! – произнес он словно бы сквозь стиснутые зубы. – Смотришь – и кажется, что все здесь переменилось, а ведь на самом деле – все осталось как и прежде». В курсе положения дел и Г. А.: «Вот если бы мы умели с младых ногтей привить ему человечность и милосердие, это было бы самой надежной прививкой и против бездуховности, и против тяги к преступному риску. Да что толку говорить об этом, если мы все равно этого не умеем делать сейчас так же, как тысячу лет назад!» «Пересадить свою доброту в душу ребенка – это операция столь же редкая, как сто лет назад пересадка сердца».
Пессимизм «ОЗ» вполне сопоставим с пессимизмом «Улитки». Только здесь он куда реалистичнее.
Кстати, о реализме. «Все это были словари да энциклопедии, только словари, справочники, руководства и энциклопедии… Видимо, подразумевалось, что я должен стать эрудитом. И я попытался им стать. Без особого, впрочем, успеха». Что ж, реалистическое построение мира рано или поздно неизбежно приводит к честному анализу сказанного фантастом. Пусть даже невольно. Стась Попов СТАЛ суперэрудитом. С помощью фантастических средств и в фантастически короткое время. Здесь же, в ОЗ, герой, имея бессмысленный, нелепый набор справочных средств (а иным он быть и не мог), конечно, ничего с его помощью изменить в себе не в состоянии. Но ведь не так уж она важна, эрудиция… Важнее другое: встретившись с неведомым, герой испытывает не восторг исследователя, но страх и растерянность. А ведь здесь, в отличие от ситуации в НИИЧАВО или на Ковчеге, кандидата отбирали специально…
Страх и растерянность… «Так что пусть никто не удивляется тому ерническому тону, в котором пишу я обо всех этих моих обстоятельствах. Ничего забавного и занимательного в них нет. На самом деле мне страшно. И всегда было страшно. Я уж не помню, с какого момента. По-моему, с самого начала…» Уж не зашел ли тут невольно разговор не только о тоне рукописи «ОЗ», но – о литературном стиле вообще? И – к слову – о страхе того, кто знает правду?.. Того, кто блуждал в этих туманах, кто много страдал, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз. Этот страх знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки фантазии, зная, что только она одна успокоит его.
Термин «реализм» применительно к этой книге использован лишь для характеристики авторского видения мира. По форме «ОЗ» мало напоминает типичное реалистическое произведение. Герои разных времен, тексты разных эпох, наконец, сами эти эпохи вплетены в столь запутанный узор и так неожиданно пересекаются друг с другом и сами с собой, что нашлись критики, относящие «ОЗ» к постмодернизму. Разумеется, это неверно. В «ОЗ» нет главного, что делает постмодерн постмодерном – ухода от индивидуальности. Да, есть в «ОЗ» и элементы «гипертекстовости», и целые периоды литературного травести. Но это – лишь внешнее, техника. Книги братьев Стругацких были и остаются книгами Учебными, каких бы чисто литературных высот ни достигали Мастера. А Учеба и постмодернизм – две вещи несовместные.
Другое дело, что сложность хитросплетений времен и героев приводит порой к прорывам из реальности описываемой в «наш» мир (как это случилось и в «Гадких лебедях»). Даже умница Агасфер Лукич в какой-то момент настолько запутывается во временах и персонажах, что принимает автора рукописи «ОЗ» за Бориса Натановича Стругацкого. Впрочем, немудрено…
* * *
И еще одна вечная тема горечи Учителя: ученики «не берут». Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. «И, уж конечно, ему в голову не могло прийти, что, наказывая этого унылого дерьмоеда, он бесповоротно нарушает волю единственного человека, которого он любил, – из живых и из мертвых».
Аналогично – и с учениками-читателями. Сочувствие – только как благодать.
* * *
Нерешаемая задача: как быть с человечеством, лишенным образа врага?«…Какая-то непривычная атмосфера всеобщего подъема, нервического, лихорадочного, нездорового… Атмосфера предвкушения…»
В «Хищных вещах века», где счастливое общество Будущего показано в действующем виде (правда, показано не изнутри, а «с той стороны»), эта проблема решается как бы сама собой: за счет непрерывно действующего источника «зла» – мещанства. Кроме того, Полдень населяют не «люди вообще», но лишь те, кого туда пустили. То есть не масса, а личности. Им образ врага и не нужен. (Проблема, стало быть, все та же: сделать всех такими, как очень немногие.) Ташлинск же – настоящий. Да, пусть будет прогресс: более сытно, меньше проблем «физического» плана. Пусть даже не будет наркотической зависимости – научимся как-то и с этим бороться. Наконец, и слег сделаем невозможным – наука, как известно, умеет многое. Отлично. А враг – как без него-то?.. Выходит, еще и агрессивность придется как-то «убирать»? Позитивная реморализация? Гипноизлучатели на полюсах?…
Реализм взгляда и оптимизм по-прежнему совмещаются плохо.
* * *
Удивительно поведение Демиурга в нашем времени: он ведет поиск методом простого перебора рецептов с их модельной реализацией. Ныне это называется «ролевые игры». Однако и сами Стругацкие так и только так действовали всегда, с самого начала. Перебор версий, поиск рецепта. Поиск ответа на это вековечное – что делать?! А ответа – нет. Точнее, он остался в области нереализуемойфантастики: Великая Теория Воспитания, лепрозорий, Эксперимент. Здесь же, в реальности – нет. В науке о человеке, как во всякой науке, отрицательный результат – тоже результат. Горько, но честно.
И вот, на рубеже XX и XXI веков, великие оптимисты братья Стругацкие пишут черным фломастером по белому кафелю тоскливой коммунальной кухни тоскливой коммунальной планеты: «Lasciate ogni speransa». Перебор вариантов завершен. Исследование дало отрицательный результат и закрыто.
Сами же Учителя не ушли с работы не столько из-за оптимизма, сколько из-за природной способности к иронии да из чувства долга перед спутниками – теми, кого они отманили от стада.
* * *
Будущее. Не замкнутый, идеальный мир Полудня, а наше, земное.«…Оплодотворить эту безмозглую пустыню идеей… Неужели Г. А. угадал, и они в конце концов заставят нас потесниться, будучи в полном праве, как равные, а в перспективе, может быть, и в большинстве… Господи, бедный Г. А.».
Так неужели же АБС угадали, и именно ОНИ – те, кто описан впервые в «Хищных вещах», – и есть будущее? Не Полдень, не мокрецы, не Лес и не Эксперимент – а Флора?.. Господи, бедные АБС…
Но тогда Полдень – даже всего лишь как модель общества, в котором хочется жить настоящему человеку и к которому стоит стремиться, – ошибка? Пусть даже это педагогическая ошибка, но зато какая! Она равна открытию!
Доказательством сказанному, более того – неким итогом всего, служит финал «Отягощенных Злом». Демиург останавливает свой выбор на Учителе Г. А. Носове. Именно он, Г. А. – предтеча Великой Теории Воспитания, а его лицеи – предвестники Школы Будущего. По сути своей методы Носова сходны и с тем, что делал Учитель Тенин, и с тем, что делали мокрецы. Другое дело, что в ЭТОМ мире таким методам попросту нет места. Может быть, ПОКА нет места…
Диплом, однако, как справедливо заметил Владимир Юрковский, всегда достается не тому, кто летит к звездам, а тому, кто занимается Будущим. Детьми.
О ПЕРЕХОДНОМ ГЛАГОЛЕ «ПРОГРЕССИРОВАТЬ». Заключение
Быть сочинителем притч – неблагодарное занятие. По самой природе своего ремесла создатель притч дидактичен, хочет преподать моральный урок.
Люди не любят моральных уроков.
Уильям Голдинг
Незачем стыдливо прикрывать эвфемизмами тот самоочевидный факт, что Учителя пишут не «просто художественную», но – в какой-то степени – публицистическую литературу. На то они и Учителя. Того, кто уже умеетчитать, вряд ли стоит всерьез учить базовым вещам. А других, начинающих – стоит.
Стоит учить хотеть сразу многого и хотеть работать взахлеб. Не кланяться авторитетам, а исследовать их и сравнивать их поучения с жизнью. Настороженно относиться к опыту бывалых людей, потому что жизнь меняется необычайно быстро. Презирать мещанскую мудрость.
Стоит учить, что любить и плакать от любви – не стыдно. И что скептицизм и цинизм в жизни стоят дешево, что это много легче и скучнее, нежели удивляться и радоваться жизни. Учить, что стоит доверять движениям души своего ближнего. И – что лучше двадцать раз ошибиться в человеке, чем относиться с подозрением к каждому. И – что дело не в том, как на тебя влияют другие, а в том, как ты влияешь на других.
Стоит учить, что нет хуже, чем трусить, лгать и нападать.
И что один человек ни черта не стоит.
Того, кто еще не сознает всего этого, но наделен от природы интеллектом, – учить можно и нужно. Ибо, как известно из теории позитивной реморализации, любое существо, обладающее хоть искрой разума, можно сделать порядочным.
Правильно подобранная доза публицистичности никак не изменяет качество написанного. Она попросту органически присуща учительской литературе как жанру. Другое дело, что с годами Мастер – как это и случилось с АБС – может вырасти из учительской роли, и тогда появляются «просто книги». И это тоже само по себе не хорошо и не плохо. Это – данность.
Есть, напоминаю, золотой фонд «учебных» книг АБС. А есть книги, которые не «для», а просто книги. Ну вот и славно. Каждому – свое. А лучше всего все же так: дорасти до этих самых «просто книг» (читать которые – ох как непросто) – читая книги «учебные». И получится ШКОЛА.
С чего, собственно, и начинался весь разговор.
Приложение
Беркова Н. М.
ВОСПОМИНАНИЯ
Очень трудно писать о таких писателях, как братья Стругацкие, произведения которых вошли в Золотой фонд всемирной фантастики.
Аркадий и Борис Стругацкие для читателя – единое целое, один талантливый писатель – и говорить отдельно о творчестве каждого из них практически невозможно. И было бы неправильно.
Безусловно, многие были знакомы с известными и любимыми писателями, но тех, кто хорошо знал их, часто с ними общался, можно было пересчитать по пальцам, хотя приходилось слышать от разных людей об их «близком» знакомстве, особенно с Аркадием, который уже не мог подтвердить или опровергнуть этот факт.
Мне, Берковой Нине Матвеевне, очень повезло – я была не только редактором таких произведений Стругацких, как «Понедельник начинается в субботу» («Детская литература». М., 1965); «Полдень, XXII век (Возвращение)» («Детская литература». М., 1967); «Обитаемый остров» («Детская литература». М., 1974), но мы вместе с Аркадием работали в издательстве Детгиз (в 1957 – 58 гг.). Мы были коллеги-редакторы и занимались фантастикой. В то время в издательстве Детгиз (позже его переименовали в «Детскую литературу») существовала большая редакция научно-художественной, приключенческой и научно-фантастической литературы. Книги нашей редакции пользовались огромным спросом: именно здесь выходила так называемая серия «в рамочке», любимый читателями альманах «Мир приключений» и отдельные книги по жанрам.
Прекрасно помню нашу первую официальную встречу с Аркадием. Меня пригласила к себе «в кабинет» заведующая редакцией Мария Михайловна Калакуцкая (Аркадий уже был там) и, торжественно представив мне Стругацкого, объявила, что мы с ним коллеги, будем заниматься фантастикой и почему-то добавила: «Будете, как говорит присказка, «мы с Тамарой ходим парой», – вот вы и ходите».
Я посмотрела на своего напарника: высокий, широкоплечий, темноволосый мужчина без пиджака в темных брюках и черном свитере с зеленым орнаментом. Он приветливо смотрел на меня через очки и улыбался. Кстати, надо сказать, Аркадий терпеть не мог носить рубашки с галстуками, костюмы и прочий, как он говорил, «официоз». Он всегда одевался очень просто: зимой – свитера, летом – рубашки в клетку (ковбойки), а как только появились джинсы, он предпочел их брюкам.
Мы пожали друг другу руки и отправились в коридор «выяснять отношения». Надо сказать, что в редакции разговаривать было трудно – тесно, и не хотелось никому мешать. Редакция занимала две комнаты, не считая «закутка», где расположилась заведующая редакцией. Перед дверью, ведущей в ее комнатку, сидела секретарша. Остальное жизненное пространство занимало еще четыре человека, в том числе и Аркадий. Вторая комната была также плотно заселена редакторами – нас тоже было четверо, а мой стол находился сразу у двери. Место для всех встреч, разговоров, обсуждений и прочих контактов находилось в тупике, в конце коридора, где стояли два видавших виды кресла. Именно здесь решались все проблемы: спорили, переубеждали, обсуждали рукописи с авторами, вели конфиденциальные беседы или, как теперь говорят, находили консенсус.
Мы с Аркадием дружно зашагали туда и, наверное, представляли для окружающих довольно забавное зрелище: я едва доставала головой до плеча моего спутника. Наверное, поэтому он очень скоро стал называть меня «малыш» – особенно, когда находился под впечатлением более или менее стоящей рукописи, которую он читал.
В конце 50-х – начале 60-х годов был период, когда в издательствах существовал так называемый «экспериментальный фонд». Не знаю, был ли такой фонд во всех издательствах, но в Детгизе имелся. Начинающий автор мог принести в редакцию свою рукопись или даже подробный план-заявку. С нею знакомились ведущие редакторы (по соответствующим жанрам) и, если представленный материал был перспективен, докладывали главному редактору, заключали с автором договор по минимальной ставке и выдавали аванс.
Увлечение фантастикой в то время было велико, и «самотечные» рукописи шли без перерыва, потоком. Мы с Аркадием честно делили их пополам, хотя, надо признаться, что наиболее сложные, связанные с техникой, космосом, научными проблемами и т. д., он старался брать себе, а мне оставлял вещи полегче. Рукописи мы брали домой (в редакции были специальные «творческие» дни для работы дома), а через день мы обсуждали прочитанное и отбирали для дальнейшей работы.
Обычно наши обсуждения с Аркадием происходили таким образом: резко открывалась дверь и на пороге возникала высокая фигура Стругацкого.
– Пошли, – лаконично говорил он и буквально вытаскивал меня из-за стола. Огромными шагами он направлялся к заветному тупику, а я, едва успевая, семенила за ним.
– Садись, малыш! – командовал он. – Ты не представляешь, какая рукопись! Как парень пишет! Ты только посмотри, вот здесь, например.
Я молча брала очередную «нетленку» и начинала ее листать.
– Вот, вот и вот! – Он тыкал пальцем в почти полностью перечеркнутую страницу, переписанную его, таким знакомым мне почерком. – Видишь, как это здорово!
После чего он вставал во весь свой немалый рост и ходил взад-вперед, искательно глядя сверху вниз на меня.
Каждый раз я восхищалась этим человеком, насколько щедро он, сам того не замечая, дарил свой талант другим и искренне верил, что это написал сам автор.
– Аркадий! Да это же все ты написал! – возражала я, зная, что он все равно будет настаивать на своем. И действительно, он был неумолим.
– Да ты посмотри – какая интересная мысль! – восхищался он. – Нет, надо обязательно помочь парню! Вот увидишь, какая получится классная штука...
В этих словах весь Аркадий – он умел находить крупицу оригинальной мысли и, дополняя ее, доводить до гигантских размеров. Он помогал очень многим, а несколько рукописей сам редактировал.
По существующей у нас с ним договоренности, на редакционных совещаниях всегда докладывала, вернее – представляла рукописи я. Спокойно, без излишней восторженности, скорее сухо, по-деловому, так что всем становилось ясно – это именно та тема и тот автор, что издательству нужны. И почти всегда мы добивались успеха. Ответственный момент представления рукописи доверить Аркадию было нельзя – он так хвалил своего подопечного, что это настораживало окружающих и вызывало ненужный, преждевременный интерес, а так – все тихо, привычно, спокойно... Все мы очень жалели, когда Аркадий ушел из издательства, но это было вполне справедливо – ему надо было заниматься своим прямым делом: создавать вместе с братом произведения, сделавшие нашу фантастику всемирно известной.
Нельзя не сказать о том, что Аркадий всегда старался, в отличие от многих именитых писателей, помочь молодым, начинающим найти себя. Это его качество, уже после работы в Детгизе, очень ярко проявилось в своеобразном семинаре, организованном в 1961 году редакцией фантастики издательства «Молодая гвардия». Заведующий этой редакцией Сергей Георгиевич Жемайтис (сам писал фантастику на морские темы) организовал при своей редакции некое подобие семинара – участники любовно называли его «посиделками». Помогала Жемайтису редактор фантастики Бела Григорьевна Клюева – его правая рука.
Если перечислить участников семинара, то станет ясно, какую роль он сыграл в истории нашей фантастической литературы. Назову лишь нескольких: Аркадий Стругацкий, Север Гансовский, Анатолий Днепров, Иеремей Парнов, Михаил Емцев, Дмитрий Биленкин, Ариадна Громова, Роман Подольный, Александр Мирер. Кроме них приходили молодые начинающие литераторы, чтобы послушать отрывки из произведений «старших товарищей», поспорить и поговорить. Присутствовали, как правило, редакторы из других издательств, занимающихся фантастикой. Со временем, правда, появилась и новая «разновидность» участников семинара, приходивших с определенными целями – отдать свою «сырую» вещь кому-нибудь из «мэтров», чтобы тот прочитал, исправил... В общем, довел до должного уровня, такого, чтобы рукопись приняли для издания.
Пожалуй, самые отзывчивые были Аркадий Стругацкий и Дмитрий Биленкин, но постепенно и они перестали поощрять такую беззастенчивую эксплуатацию. К счастью, таких людей было немного.
После окончания «посиделок» большинство отправлялось домой к Ариадне Громовой, где уже в более узком кругу продолжалось общение до поздней ночи. Аркадий, как правило, был вместе со всеми. В гостеприимном доме Ариадны всегда было очень интересно, непринужденно, весело. У нее было много друзей; не только москвичей, но и из других городов, причем самых разных профессий. Физики, геологи, математики, путешественники; и все они любили фантастику и иногда сами пробовали себя в этом жанре.
Яркий пример ученого-фантаста – Сергей Александрович Снегов, который, когда приезжал в Москву из Калининграда, обязательно присутствовал в этом доме. Не забывали Ариадну Григорьевну и артисты: частым гостем в этом доме был Владимир Высоцкий, радующий нас своими песнями. А однажды он прочитал написанную им фантастическую повесть, которая так и не увидела свет. Но это, как говорят Стругацкие, – «совсем другая история».
Хотя семинар в «Молодой гвардии» продолжался довольно долго, Аркадий постепенно стал реже бывать на нем, а потом окончательно выбыл, но мы с ним регулярно встречались, а когда началась работа над «Понедельником», то, естественно, стали общаться еще чаще.
Борис Стругацкий в своих комментариях достаточно подробно рассказывает историю замысла и написания этой книги, поэтому не буду повторяться. Она задумывалась, как сказка для научных сотрудников младшего возраста, и получилось веселое, полное блестящего юмора произведение, которое мгновенно разошлось и много фраз из него стали «крылатыми»: «в таком вот аксепте», «хам-мункулс», «зубом цыкать», «человек, удовлетворенный желудочно», не говоря уже о самом названии – «Понедельник начинается в субботу».
Работать над «Понедельником» было интересно и весело – можно сказать, текст поднимал настроение. Практически никаких серьезных замечаний не возникало. Аркадий был неистощим на выдумки и неоднократно говорил, что необходимо написать продолжение о деятельности НИИЧАВО. Еще тогда возникла идея о «Тройке».
– У нас неограниченные возможности, – мечтательно рассуждал он, – ведь пока не только Саша Привалов, но и другие сотрудники не побывали на верхних этажах, а ведь лифт официально должен идти до сорокового, а возможно, и выше. Вот тут, где-нибудь на сорок втором этаже можно развернуться...
«Сказка о Тройке» задумывалась как продолжение «Понедельника», такая же веселая, с юмором, с уже знакомыми героями и, конечно, со многими новыми персонажами. В мае 1967 года повесть ждали в «Детской литературе» и в «Молодой гвардии», но оба издательства неожиданно для авторов отказались. Причина одна – времена изменились, некоторые персонажи повести стали вызывать нежелательные, недопустимые аналогии, например, один из персонажей курит папиросы «Герцеговина Флор», у другого очень широкие брови и т. д. В общем, получилась не добрая, веселая сказка, а, по мнению оппонентов, вредная в идеологическом отношении и злобная сатира, которую печатать не стоит.
В довершение всего прочего после публикации «Сказки о Тройке» в 1968 году в альманахе «Ангара» №№ 4-5 его главный редактор Ю. Самсонов получил выговор, а затем его уволили с работы. Когда же в 1970 году «Тройку» напечатали без ведома авторов в журнале «Грани», Стругацким пришлось писать письмо, в котором они выступили против этой публикации. Полный вариант «Сказки о Тройке» вышел в нашей стране только через 20 лет после ее написания в 1987 году. Обо всем этом подробнее пишет Б. Стругацкий.
Роман «Возвращение» (первое издание) авторы задумали еще в 1959 году, а вышел он в свет после многочисленных замечаний и переделок в 1962 году. Писать о Будущем, изобразить Мир, где живут добрые, честные, нормальные люди, наши современники, пусть и с присущими им недостатками, а не какие-то бесплотные, ангелоподобные существа, очень трудно, тем более что многочисленные оппоненты предъявили множество претензий, и главная из них была: откуда возьмутся люди, достойные заселить этот Сверкающий мир Будущего? Ведь развитие – это борьба противоположностей, и если противоречий не будет, то Сверкающий мир зайдет в тупик и превратится в болото. Чтобы убедить своих противников, Стругацким приходилось неоднократно менять текст, а редактору – согласовывать исправления с Главлитом. Наконец, когда все вроде утряслось, вдруг возникло еще одно препятствие: против опубликования романа возразила очень серьезная организация, правда, не имеющая никакого отношения к литературе, – Главатом. Снова надо было идти «в инстанции» и доказывать, что никакого криминала в тексте нет. По существующим в то время правилам, представители официальных организаций не встречались лично с авторами, а делали замечания и давали указания через редактора. В Главатом пришлось идти мне. Аркадий, как обычно, сопровождал меня (вдруг понадобится ответ на какой-нибудь сложный вопрос) и остался ждать в бюро пропусков. Нельзя не отметить следующее: все эти «хождения по мукам» выпали на долю Аркадия. Ведь решались все вопросы в Москве, и приезжать специально из Ленинграда Борису, причем неизвестно на какой срок, было нецелесообразно. Вот и ходили мы с Аркадием, как и предсказала нам заведующая редакцией Калакуцкая, парой, и каждый из нас четко знал, что он должен делать: Аркадий – ждать меня у входа на улице или в бюро пропусков на случай, если где-нибудь надо объяснить или дополнить, а я вступала в «дипломатические переговоры» с начальством или получала соответствующие указания.
Борис Натанович приводит письмо Аркадия о нашем посещении Главатома. Рассказывать об этом визите не буду; скажу только одно, что я была буквально в шоке, услышав, что в книге «низкий культурный уровень» и много сложных технических терминов, непонятных рядовому читателю. На мой вопрос, какие это термины, мой собеседник привел только два примера: «абракадабра» и «кибер»; остальные замечания были такого же уровня...
Заключение нам на руки не выдали, но я очень подробно изложила главному редактору «Детской литературы» Василию Георгиевичу Компаниецу нашу беседу с референтом Главатома, после чего он тут же позвонил в Главлит начальству, взял ответственность на себя и добился немедленного положительного результата. Мы с Аркадием сразу же помчались в Главлит, чтобы получить долгожданное разрешение.
Главлит помещался возле площади Ногина (теперь это Китай-город), а издательство – возле площади Дзержинского (Лубянка). Расстояние между этими двумя учреждениями совсем небольшое, и наш марафон занял считанные минуты. А потом обычная ситуация: Аркадий внизу в вестибюле и бюро пропусков, а я – на четвертом этаже у цензора. Поставить печать не потребовало много времени, и мы, бесконечно счастливые, выскочили на улицу и... тут же попали под проливной дождь. Аркадий выхватил у меня папку с «Возвращением», снял куртку и бережно завернул в нее многострадальную рукопись. Мы бежали, как угорелые, не выбирая дороги, по лужам и насквозь промокшие, не сговариваясь, свернули в кафе-забегаловку, которое помещалось напротив дома, где находилось издательство. В этом заведении официально продавали кофе, мороженое и минеральную воду. Мокрый, но как всегда неотразимый, Аркадий что-то тихо сказал продавщице и вскоре торжественно принес бутылку шампанского, которую мы тут же выпили...
Такова вкратце изложенная история появления в свет книги «Возвращение». Подзаголовок – «Полдень, XXII век». 1962 год.
На титульном листе этого издания Аркадий написал от души: «Дорогой Ниночке Берковой с благодарностью и в память о днях стойкой обороны. Автор. А. Стругацкий. Август 1962 г.»
Я горжусь, что заслужила такую оценку, это почти то же, если бы со мной сочли возможным идти в разведку...
В переработанном и дополненном издании 1967 года название несколько изменилось. Теперь книга называлась «Полдень, XXII (Возвращение)», и на титуле надпись была другая: «Дорогой Ниночке с любовью и благодарностью от наконец-то почти счастливого автора. А. Стругацкий. 31.07.67».
Последняя книга братьев Стругацких, которую мне пришлось редактировать, – роман «Обитаемый остров». Задумывался он в не самое лучшее время. Сразу два издательства – «Детская литература» и «Молодая гвардия» – отвергли «Сказку о Тройке». Поэтому авторы несколько изменили план своей книги. Вначале они задумывали сатирическую повесть, но неудача с «Тройкой» изменила их планы, и они начали писать, на первый взгляд, остросюжетную повесть, превратившуюся в увлекательный роман. Но во время работы в романе появилось много деталей, которые, без желания авторов, несли в себе подтекст, точно соответствующий нашей действительности. Авторы работали быстро и написали почти триста страниц за тридцать два дня. Окончательно роман был завершен за полгода. «Обитаемый остров» был одновременно отдан в журнал «Нева» и издательство «Детская литература».
И опять появились всевозможные бесконечные требования: некоторые из них были практически необъяснимы. Наконец, после многочисленных исправлений и дополнений и после почти пяти месяцев кропотливой изнурительной работы в январе 1971 года «Обитаемый остров» вышел.
Современные читатели, особенно молодые, с трудом могут представить, сколько нервов, времени и сил тратили авторы, отстаивая свои позиции. Причем, в большинстве случаев, серьезных поводов для этого не было. А авторы такого уровня, как братья Стругацкие, всегда привлекали внимание к своему творчеству и особенно часто попадали под обстрел неумных, бюрократических чиновников, действующих по принципу «этого не может быть, потому что не может быть никогда» или «этого не может быть, потому что я этого не знаю».
Вполне возможно, что если бы братьям Стругацким не приходилось неоднократно доказывать свою правоту, то они порадовали бы не только любителей фантастики, а просто ценителей настоящей хорошей литературы еще несколькими произведениями...
С Борисом Натановичем я встречалась относительно редко – тогда, когда он приезжал в Москву к брату. Ленинград намного дальше от моего дома, чем Бережковская набережная или Юго-Запад, где жил с семьей Аркадий. Вот с ним мы действительно виделись очень часто: почти ежедневно, когда вместе работали в Детгизе, и продолжали дружить еще многие годы после.
Хотя прошло немало лет, забыть яркую личность и прекрасного человека невозможно. Он навсегда останется в моей памяти, да и, наверное, тех, кто его хорошо знал, человеком щедрой души, принципиальным и отзывчивым, одновременно скромным и с большим чувством собственного достоинства, очень НАДЕЖНЫМ.
Он вполне мог бы жить и работать среди героев романа «Возвращение», в мире Будущего, мало чем отличаясь от них, ответив тем самым на вопрос «откуда возьмутся люди, достойные жить в Сверкающем мире Будущего».
