Текст книги "Стая"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Карцев вдруг необычайно ясно представил себе сцену в подвале, когда Генка отказался долбить стену. Отказался– и все! И не из-за разбитого пальца, нет. Генка не захотел идти на преступление, вот в чем дело. И даже больше: он почувствовал себя вдруг человеком, личностью, а не безвольной игрушкой в руках Гусиной Лапы. Кто бы мог подумать? Незаметный, молчаливый, хмурый Генка Харя почувствовал себя человеком. И не побоялся. А он, Карцев? Он продолжал долбить. У него тряслись руки, но он продолжал. Какой же он трус! Если бы Раечка узнала об этом! Но раз он действительно трус, то она в конце концов узнает. И Карцев вдруг ощутил такое презрение к себе, что даже остановился. Неужели у него нет сил, нет желания бороться? Эх, если бы рядом был друг, настоящий друг. А так... Ну, что он один может сделать?

Нет, это ясно – у него никогда не хватит решимости пойти против Гусиной Лапы, он связан по рукам и ногам. И он еще хочет кому-то помочь, еще думает о Раечке, он еще хочет добиться какой-то правды в райкоме, в институте! Зачем? Кому это теперь надо?..

Все же Карцев заставил себя переступить порог райкома комсомола, прошел по шумному коридору и нерешительно приоткрыл указанную в записке дверь. Навстречу ему встал из-за стола знакомый светловолосый парень.

– Ну, здравствуй, Толя. Жду тебя,– приветливо сказал Виктор и указал на диван.– Садись-ка сюда, потолкуем.

И сам сел рядом.

«Почему он такой понурый? – подумал Виктор.– И это после вчерашнего похода в ресторан, после знакомства с той девушкой, после их разговора в подъезде ночью? Глеб не мог перепутать, он все видел. Странно».

– Я тебя не буду сейчас расспрашивать, как ты живешь и что ты думаешь,– сказал Виктор.– Захочешь, расскажешь потом сам. Я просто продолжу наш первый разговор здесь, в райкоме.

Карцев слабо пожал плечами.

– Как вам угодно.

– Ты тогда так быстро ушел, что...

– Это было глупо,– поспешно вставил Карцев.

– Это было понятно,– возразил Виктор.– Ты волновался. Если хочешь знать, то я тоже волновался.

– Но молча.– Карцев усмехнулся.

– Это, между прочим, еще труднее. Но тогда мне нечего было тебе сказать.

– А теперь, значит, есть?

– Пожалуй, да. Я кое в чем; кажется, разобрался. Но знаешь что,– улыбнулся Виктор.– Давай сначала познакомимся. А то как-то неудобно, я с тобой знаком, а ты со мной нет.

– Вы со мной знакомы? – с усмешкой спросил Карцев.

– Да.– Виктор посмотрел ему в глаза.– Ты не веришь?

– Как сказать.

– Ладно. Может быть, потом поверишь. Ну, а меня зовут Виктор. Фамилия Панов. Я окончил исторический факультет. И уже собирался писать диссертацию. Девятнадцатый век. Но потом. Ты даже не поверишь... Пошел работать в милицию.

– Ого! – изумленно произнес Карцев.

– Вот именно. Но представь себе, что судьбы сегодняшних людей, трудные, конечно, судьбы, даже порой драматичные, меня, например, волнуют больше, чем любые катаклизмы прошлых эпох. Можешь ты этому поверить?

Виктор говорил так искренне и убежденно, что Карцев невольно поддался его настроению.

– Пожалуй, могу,– сказал он.

И тут вдруг до него дошел второй смысл услышанного.

– Так вы из милиции?

– Ну, конечно. И я,– улыбнулся Виктор,– умею проверять факты лучше, чем твои товарищи в институте.

Карцев равнодушно махнул рукой.

– Это уже не имеет значения,– и вдруг с тревогой спросил: – Вы что же, арестуете меня?

– Ну вот еще! Тебя, Толя, пока арестовывать не за что.

– Пока...– усмехнулся Карцев.– А какая разница: сегодня или, например, завтра в... среду?

Он вдруг спохватился и испуганно посмотрел на Виктора.

Но тот, словно не заметив его испуга, насмешливо спросил:

– А ты разве собираешься что-нибудь натворить завтра? Брось. Я же знаю, почему ты машешь рукой. Тебе просто на все наплевать. Так ведь?

– Представьте себе.

– Не верю,– решительно тряхнул головой Виктор.– Это настроение – и только.

Карцев грустно усмехнулся.

– Это судьба, как вы изволили заметить.

– Знаешь что? – сказал Виктор.– Я не хочу повторять тебе избитое выражение: человек – хозяин своей судьбы. Но это действительно так.

Карцев с вызовом посмотрел на Виктора.

– Зачем вы мне об этом говорите?

– У нас с тобой речь зашла о судьбе.

– Но ведь обстоятельства бывают сильнее человека! – запальчиво возразил Карцев.– Разве вы этого не знаете?

– Знаю. И все же, если человек борется, ему всегда можно помочь. И тогда вместе можно побороть любые обстоятельства.

– Для этого нужны верные друзья.– Карцев невольно вздохнул.– Иначе... иначе знаете, что может случиться?

Он вдруг невольно подумал: «Что, например, случится завтра?»

И по удивительному наитию, как бывает только между очень близкими людьми, Виктор тоже подумал об этом. Странное упоминание о среде не выходило у него из головы.

Он медленно, с ударением произнес:

– Это точно. Случиться может всякое. Не сегодня, так... завтра.– Он вдруг заметил, как вздрогнул Карцев при этих словах.– И тут действительно нужны верные друзья. Среди твоих знакомых таких сейчас нет.

– Вы так думаете?

– Мне кажется, я их знаю. Во всяком случае, некоторых.

Карцев усмехнулся.

– Это чисто милицейский прием, брать человека на пушку.

– Просто ты нас не знаешь,– покачал головой Виктор.– И жаль, что ты мне не веришь. Я тебе честно сказал, почему пошел работать в милицию. Иначе я бы писал свою диссертацию.

– И спокойнее и доходнее,– иронически заметил Карцев.

Он был смущен и пытался скрыть это.

– Да, конечно,– просто согласился Виктор и вдруг спросил: —Скажи, а тебе никогда не хотелось кому-нибудь помочь?

Карцев удивленно посмотрел на него. В голове пронеслась неожиданная мысль: «Неужели он знает Раечку?»

– Представьте, нет,– резко ответил он.

– Что ж, может быть, ты еще встретишь человека, которому захочешь помочь,—сказал Виктор.

– А вы, значит, уже встретили такого человека? – в голосе Карцева все еще звучала ирония.

Но Виктор подметил в его тоне и что-то новое, какую-то задумчивость, словно Карцев, ведя разговор, одновременно размышлял про себя о чем-то.

– Я таких людей не встречаю,– ответил Виктор.—

Я их ищу.

– Очень благородно.

– Пожалуй. Хотя это и громкое слово. А ты, кажется, не любитель таких слов?

– Их слишком часто употребляют.

– Вот именно.

Карцев не выдержал и засмеялся.

– А знаете, вы, кажется, неплохой человек. И я все время забываю, что вы из милиции.

– А как насчет милицейских приемов? – улыбнулся Виктор.– Чтобы брать на пушку?

– Ну, это вам не удастся. Тут надо, чтобы человек сам... Понимаете?

– Совершенно верно. Что ж, я подожду. Мне кажется, что ты захочешь бороться. За себя и, может быть, за кого-нибудь еще.

«Опять,– подумал Карцев.– Неужели он все-таки ее знает?»

– Может быть,– неопределенно ответил он.

– Ну вот что, Толя,– сказал Виктор.– А теперь я хочу об одной вещи тебе сказать и об одной попросить. Я убежден, что тебя исключили неправильно. Это ошибка. В этом убедятся и ребята. Уверен. Они крепко задумались. Наверное, придут к тебе. Веди себя правильно. Не пори чушь. Помоги им. Борись, черт возьми! Словом, ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Понимаю,– коротко ответил Карцев.

– А просьба такая. Запиши мой телефон. Так, на всякий случай. Ладно? Может быть, я тебе пригожусь... в среду.

– Пожалуйста.

Карцев сказал это как можно равнодушнее.

На обратном пути Виктор думал о том, что разговор состоялся хороший и Карцев в общем парень неплохой, хотя он пока ничего не рассказал и ничем ему, Виктору, не помог. Задача по-прежнему остается нерешенной, и он тут ни на шаг не продвинулся вперед. И не продвинется, если только завтра, в среду – его, кажется, не на шутку взволновала почему-то эта среда! – Карцев не позвонит ему. А если он сам ему завтра позвонит?

Виктор чувствовал: Карцев сейчас именно то звено, за которое надо и можно ухватиться. Он чувствовал каждой клеточкой своего возбужденного мозга: надвигаются какие-то события, решающие события. И Карцев должен ему помочь. Должен, черт побери!

Когда Толя вернулся домой, уже стемнело. Мать накрывала на стол: ждала к обеду отца. Увидев сына, Марина Васильевна обрадованно сказала:

– Ну вот. Наконец-то все вместе сядем за стол. Иди, мой руки.

И с привычной тревогой оглядела его. Как ни странно, но сын выглядел спокойным, почти веселым. На всякий случай она спросила:

– Ты вечером опять уходишь?

Вопрос прозвучал робко, в нем было столько скрытой тревоги, что Карцев невольно улыбнулся, успокаивающе, чуть ли не нежно. «Ведь она все время волнуется».

– Никуда я не ухожу.– Он беспечно пожал плечами.– Почему это я должен обязательно уходить?

И отправился мыть руки.

Вскоре пришел отец, как всегда в последнее время, озабоченный и хмурый. Молча разделся и, потирая озябшие руки, по привычке сутулясь, направился к своему письменному столу, потом, спохватившись, принес из передней набитый бумагами портфель.

– Володя, не усаживайся! – крикнула ему из кухни Марина Васильевна.– Обедать.

За столом разговор вначале не клеился.

– Люди скоро ужинать будут, а мы только обедаем,– нарушила молчание Марина Васильевна.– А перед сном опять есть попросите. Не дам, имейте в виду.

Она говорила с напускной строгостью, внутренне радуясь, что наконец-то все сидят вместе за столом, все будут вместе и потом, весь вечер.

Отец рассеянно кивнул головой.

– Да, придется закусить,– сказал он.

– Сначала придется пообедать,– заметил Толя.

Все невольно рассмеялись. И сразу за столом стало

по-семейному уютно.

– Ты своими холодильными машинами даже нас замораживаешь,– сказала Марина Васильевна мужу.– Можешь ты о них забыть хоть на время?

– Да, да, конечно. Ну их к черту! – Владимир Семенович распрямился, улыбкой сгоняя с лица озабоченность, потом повернулся к сыну.– Итак, какие новости у молодежи?

– В райком вызывали,– сообщил Толя.

– Та-ак. Хорошо,– бодро откликнулся Владимир Семенович и вдруг удивленно посмотрел на сына.– В райком?..

И Марина Васильевна с тревогой переспросила:

– Ты говоришь, в райком?

В этот момент в передней зазвенел звонок.

– Сергей Иванович,—поспешно сказал отец, поднимаясь.– Встретил его сейчас в подъезде и попросил занести справочник.

Дом был ведомственный, и кругом жили сослуживцы.

Но через минуту из передней донесся раскатистый чужой голос:

– Сынок дома?

И растерянный голос отца:

– Дома... А в чем, собственно, дело?

– Сейчас узнаете в чем дело.

Толя выбежал в переднюю. За ним уже спешила Марина Васильевна.

В дверях они увидели массивную фигуру в милицейской форме. Медно-красное от ветра лицо вошедшего, хмурое и твердое, с воинственными усами, ничего хорошего не предвещало.

– Ваш участковый уполномоченный,– все так же раскатисто отрекомендовался вошедший.– Капитан милиции Федченко.– И в свою очередь, осведомился: – Гражданин Карцев?

– Да, это я...

Федченко перевел взгляд на Марину Васильевну.

– Гражданка Карцева, если не ошибаюсь?

– Да. Но в чем дело, боже мой?

– А это, выходит дело, сынок? – не отвечая ей, произнес Федченко, повернувшись к Толе.—Карцев Анатолий?'

– Вас, кажется, спрашивают, в чем дело? – с вызовом спросил тот.

– Вот ты-то мне, милый человек, и нужен,усмехнулся Федченко.– Для беседы.

Он все еще стоял в дверях, заполняя собой чуть ли не всю маленькую переднюю.

– Ну, если вам надо побеседовать с сыном – через силу произнес Владимир Семенович.– Пожалуйста, проходите...– И он неуверенно указал на дверь комнаты.– Я только не понимаю...

– Поймете, гражданин. Скоро все поймете,– мрачно проговорил Федченко.– Знакомая история. Сначала, значит, распускаете, а потом не понимаете.

– Позвольте,– вспыхнул Владимир Семенович.– На каком основании... эти намеки?

– Вы можете объяснить,– звенящим от волнения голосом произнесла Марина Васильевна,– что все это означает?

Федченко усмехнулся.

– Сперва он мне все объяснит. И не тут. Хотел было милиционера за ним послать.– Он кивнул на Толю.– А потом думаю: дай-ка обстановочку проверю. Родите-лев повидаю и тому подобное.– И, обращаясь к юноше, сурово добавил: —А ты собирайся на беседу пока что.

– То есть как это «пока что»? – взволнованно спросила Марина Васильевна, прижимая руки к груди.– И почему... Почему не здесь вам побеседовать?

– Обстановочка не та, гражданка. И попрошу спокойствия. Вот так.

– Я не могу спокойно!.. Я не могу, когда так, вдруг... на ночь глядя...

Голос ее дрожал все сильнее.

Владимир Семенович нервно провел ладонью по редким волосам и растерянно произнес:

– Я тоже полагаю...

Но тут вмешался Толя. До этого он все время молчал. Сначала он попросту испугался этого мундира, этого уверенного, грозного тона. В голове замелькали смятенные обрывки мыслей: «Арестовать пришел?.. Но за что?.. Панов сказал ведь... Узнали про все?.. Только что узнали?.. Но что же они узнали?.. Мама сейчас расплачется...» Его охватило одно желание: лишь бы этот человек ушел, любой ценой ушел, поскорее ушел из их дома. Мама не должна при нем плакать. А там – будь что будет.

Толя сорвал с вешалки пальто.

– Идемте,– резко бросил он Федченко и, обращаясь к матери, добавил мягко, почти просительно: – Мама, успокойся. Это... это недоразумение.

Последние слова беспомощно повисли в воздухе. Но Толя так порывисто и решительно распахнул дверь, так стремительно выскочил на лестничную площадку, что Федченко, видимо, решив, что парень может и убежать, торопливо последовал за ним, пробормотав:

– Ну, ну, ты потише, милый человек.

Но Карцев, боясь, что он задержится, что еще что-нибудь скажет, устремился вниз по лестнице. И Федченко не осталось ничего другого, как поспешить за ним.

До отделения милиции они дошли молча, не проронив ни слоез. Казалось, оба копят силы для главного разговора и не собираются растрачивать их по пустякам.

Федченко шагал по-хозяйски размашисто и уверенно, глядя прямо перед собой. Карцев торопливо шел рядом, сутулясь, пряча руки в карманы пальто. Кашне, небрежно обмотанное вокруг шеи, выбилось наружу.

В пустом, плохо освещенном кабинете на втором этаже Федченко, наконец, нарушил молчание и повелительно бросил:

– Раздевайся.

Сам он аккуратно повесил свою шинель на вешалку у двери, прошел к письменному столу и плотно уселся в кресло.

Карцев снял пальто. Федченко подождал, пока он, одернув кургузый, старенький пиджак, сядет, потом большим пальцем не торопясь расправил усы и, откинувшись на спинку кресла, пробасил:

– Ну, рассказывай, милый человек. Все, как оно есть, рассказывай.

Карцев усмехнулся. Ленивое, ироническое равнодушие вдруг охватило его. Это было словно реакцией на пережитое только что волнение. Он был почти рад, что сидит в этой комнате, что никого больше нет тут, только они двое. И что этот «дуб» может сделать ему, что он вообще знает?..

– Закурить разрешите? – с преувеличенной любезностью осведомился он.

– Давай, давай. Хочешь моих?

Федченко как будто даже обрадовался. Торопливо вытащил из кармана надорванную пачку «Беломора», протянул ее через стол.

– Благодарю. Предпочитаю свои,– все тем же тоном ответил Карцев.

Они закурили.

«Если уж тот, Панов, ничего не знает...» – подумал Карцев. Внезапно его кольнула тревожная мысль: «А что, если все это заранее так придумано? Одни прощупывает, ведет интеллигентный разговор. А второй, вот этот, рубит сплеча, берет на испуг и выкладывает все карты? Может, они уже знают и про Розового, и про Гусиную Лапу, и про него самого? Может, уже арестовали тех двоих? А с ним, как кошка с мышкой...» Карцева вдруг с новой силой охватил страх. Ну, конечно! Как это он сразу не понял! Они договорились так вести игру, Панов и этот... И к страху его добавилась злость на них, на себя за то, что поверил Панову там, в райкоме, дал убаюкать себя этому лицемеру, этому...

Карцев чуть не задохнулся от нахлынувшей на него злости и, глядя Федченко в глаза, раздельно произнес:

– Я с вами не желаю разговаривать... Не желаю!..

Последние слова он яростно выпалил прямо в лицо участковому, ухватившись побелевшими пальцами за край стола.

Тот в первую минуту опешил от неожиданности – он настроился было совсем на другой разговор. Но тут же от его миролюбия не осталось и следа. Медленно багровея, Федченко сжал тяжелые кулаки и угрожающе произнес:

– Тебе что, на свободе гулять надоело? В тюрьму ворота широкие, а назад ой какие узкие. Понял? – И увидев, что Карцев собрался ответить, он грозно стукнул кулаком по столу.– Цыц, щенок! И не таких обламывал! И не такие пробовали у меня стойку выдерживать! Герой, видишь, нашелся! Ты еще слезами умоешься! Поздно только будет!

Он навалился грудью на стол, подавшись к Карцеву, и все стучал, стучал кулаком, словно вбивая невидимые гвозди. И Карцев почувствовал, как от этих ударов у него начинает ломить в висках. И он крикнул, уже не соображая, что кричит:

– А вы не стучите! Слышите?.. И я вам не щенок!.. И вообще сажайте! Пожалуйста! К черту все!..

– Ишь ты какой,– насмешливо произнес Федченко и снова откинулся на спинку кресла.– «Сажайте»! Сперва, милый человек, ты мне все расскажешь. Понятно?

– Ничего я вам рассказывать не буду!

– Расскажешь. Не такие рассказывали.

Карцев, стараясь успокоиться, снова закурил. Руки его дрожали. Он вдруг подумал: «Надо бы узнать, что им известно». И глухо спросил:

– О чем вам рассказывать?

– О чем? Это другой разговор. Рассказывай, с кем спутался, чего натворить успели.

«Знают. Неужели знают?» – промелькнуло в голове у Карцева. И он попытался схитрить. Пристально глядя на уголек сигареты и поминутно сдувая с нее пепел, он сказал:

– Я не з-наю, кого из моих знакомых вы имеете в виду, говоря «спутался».

– Ах, не знаешь? – ядовито переспросил Федченко.—Ну, давай, начнем с Харламова Николая, для примеру. Знаешь такого?

– Допустим, знаю.

– То-то. А что про него знаешь?

– Работает со мной на одном заводе.

– Та-ак. А еще где он с тобой работает?

Карцев почувствовал, как похолодело у него в груди. Он с силой затянулся и вдруг закашлялся, тяжко, надрывно, до слез. Ему было стыдно этого кашля, этих слез, но он ничего не мог поделать.

Федченко терпеливо ждал. Потом тяжело повернулся, в своем кресле. Сбоку от него на тумбочке стояли графин с водой, полоскательница и стакан. Он налил воды и подвинул стакан через стол к Карцеву. Тот, давясь от кашля, отрицательно замотал головой.

– Гордый какой, скажи на милость,– усмехнулся Федченко.

Когда кашель, наконец, прекратился, Карцев смахнул слезы и, тяжело дыша, спросил:

– Вы еще долго меня тут пытать собираетесь?

– Ты это насчет пыток-то брось,– хмуро посоветовал Федченко.– Говори лучше, где с Харламовым встречаешься.

– Нигде не встречаюсь.

– Врешь ведь?

– Не вру. И вообще советую...

– Ты мне не советуй! – громыхнул Федченко. – Советчик нашелся!

– Ну, так я требую!.. Не желаю с вами разговаривать, вот и все!

– Нет, не все, милый человек. Разговаривать придется. Мы тут не в куклы играем. И нянчиться с каждым сопляком не будем, учти. Материальна у нас против тебя– вот так.– Федченко провел рукой по горлу.– Если я чего и спрашиваю, то только, чтобы твою откровенность проверить. Сознание твое то есть.

– На пушку берете? – дрожащими губами усмехнулся Карцев.

Он вдруг вспомнил Панова. И тот тоже, только по-своему, хотел его «взять на пушку». В друзья набивался. А он, дурак, развесил уши, поверил.

– На пушку? – угрожающе переспросил Федченко.– Значит, думаешь, шутки шутим с тобой? Говори, что у тебя там с Харламовым, ну?

– Ничего!

– Та-ак. Ну ладно, Карцев Анатолий. Коли так, то пеняй на себя.

Федченко поднялся и тяжело прошелся по кабинету. Потом остановился перед Карцевым, задумчиво поглядел на него, расправил усы и с досадой произнес:

– Дурак ты дурак. Вот что я тебе скажу.

– Это точно,– вырвалось у Карцева, и он горько усмехнулся.

– Не веришь, значит, мне?

– Одному такому, как вы, поверил. А теперь все, излечили.

– Добра же тебе хотим, дураку.

– Я вижу...

«Даже не спрашивает, кому я поверил,– подумал Карцев.– Конечно, сговорились. Этот арестует. Ему ничего не стоит».

А Федченко снова зашагал по кабинету, раздраженно теребя усы, потом опять остановился перед Карцевым.

– Выходит, сознательности в тебе нет, исправлять свое поведение не собираешься. Так надо понимать?

– Как хотите, так и понимайте.

– Вот видишь? И еще грубости говоришь.

– Вы мне их больше наговорили.

– С такими, как ты, милый человек, только строгостью и можно. Ты разве другой подход понимаешь?

– Я никакие подходы не понимаю.

– Именно,– охотно согласился Федченко.– Никакие. Я-то понял, что кое-кто уже всякие церемонии с тобой разводил. А ты им – шиш. Так, что ли?

«Это он на Панова, кажется, намекает,– подумал Карцев, и в душе на миг шевельнулось какое-то сомнение.– Как будто даже доволен, что я тому ничего не сказал».

– Так, что ли? – повторил Федченко.

«Чего он выпытывает?» – подумал Карцев.

– Так,– отрезал он.

– Ну, а теперь слушай,– строго произнес Федченко,

внутренне довольный что хотя бы не он один потерпел неудачу с этим обозленным, дерзким парнем.– Я уже сказал, материала на тебя у нас хватает. Но пока отпускаю. Ступай. И помни, на ниточке ты у меня висишь. Днем и ночью об этом помни. Я с тобой церемонии, как другие, разводить не буду. Чуть что – и готов ты, милый человек, спекся.

...Было уже совсем поздно, когда Карцев вернулся домой.

– Ну, наконец-то! – кинулась к нему Марина Васильевна.– Я прямо места себе не находила. Кошмар какой-то!

– Чего он от тебя хотел? – буркнул Владимир Семенович.

Раздеваясь, Карцев как можно более беспечно сказал:

– Дурак он и милиционер. Вот и все.

К его удивлению, Марина Васильевна покачала головой.

– Там есть умные люди, Толик. Мне... мне говорили.

Рано утром Карцева вдруг позвали к телефону. Звонил Панов.

– Толя? Ты сегодня как работаешь? Сегодня среда.

– Знаю. Работаю с трех.

– Не могли бы мы встретиться?

– Нет,– сухо, с накипающим раздражением ответил Карцев.

Панов встревоженно спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного.

– Ну, а когда мы увидимся?

– Когда повестку пришлете или... или милиционера!

– Ничего не понимаю,– с расстановкой произнес Панов.– Может, объяснишь?

– Сами все знаете лучше меня.

Виктор повесли трубку и закурил.

С Карцевым определенно что-то случилось. Парня словно подменили. И это произошло в тот решающий момент, когда он был Виктору особенно, как никогда, нужен.

Наступила среда.