Текст книги "Стая"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава II. ЧП В ИНСТИТУТЕ

– Зачем тебе туда ездить? – быстро и строго спросил Бескудин.– Зачем? Тебе не старые, тебе новые его связи надо изучать, новые.

Виктор стоял на своем.

– Без старых не поймешь и новых, Федор Михайлович.

– Опять философствовать? – Бескудин подозрительно посмотрел на своего молодого сотрудника.– Опять?

Внешне совсем неприметный паренек этот Панов. Среднего роста, худощавый, на узком лице светятся, просто освещают его большие серые глаза, то лукавые, бойкие, то задумчивые, глубокие. Светлые, золотистые волосы падают косым треугольником на лоб. Да, если приглядеться, то Панов этот только с первого взгляда неприметный. И мысли у него часто интересные бывают, неожиданные для Бескудина. Но философствований его он в рабочее время побаивается.

– Я и не философствую,– покрутил головой Виктор.– Мы говорим – преступность. Пытаемся разобраться в причинах. Особенно у молодежи. Говорим, допустим, семья. Неблагополучная, конечно. Или, там, пьянство. Или отсутствие здоровых интересов. Причины этой преступности?

– Ну, причины. Хотя и не все перечислил. Не все.

– Ладно. Но вот пьянство, допустим. Ведь оно, я вам скажу, и причина и следствие.

– Чего следствие?

– Вот именно! Чего следствие – пьянство?

– Слушай,– не выдержал Бескудин.– Я тебе серьезно говорю: ты хоть в рабочее время не философствуй. Понял? Не философствуй. Дел тут и так невпроворот, а ты...

– Да не философствую я, Федор Михайлович! Я же докопаться хочу. Вот хоть в случае с этим Карцевым. Мало узнать его теперешние связи. Надо еще выяснить, как они возникли. Вот почему меня эта институтская история интересует. Тем более девушка там замешана. Что за девушка?

– Узнаешь эту историю, а потом дальше копаться начнешь,– усмехнулся Бескудин.– А что еще до нее было? Знаю я тебя.

И сразу пожалел о своей шутке, потому что Виктор вздохнул и ответил совершенно серьезно:

– Надо бы. Ведь еще Макаренко писал: человек вое-питывается до пяти лет, потом он уже перевоспитывается.

– Знаешь что? Если мы так работать будем, нас из милиции в Академию наук передать надо будет. Ну да ладно. В институт, так и быть, поезжай. Но дальше не зарывайся. Все-таки конкретное дело у нас с тобой. Конкретное, говорю.

– Слушаюсь,– сразу повеселев, откликнулся Виктор.– Ясное дело, кое-что и ученым оставить надо. А то они в этих вопросах плавают еще больше, чем мы.

Бескудин в ответ добродушно и не без облегчения проворчал:

– Ну, ну. Ты, однако, не заносись. И ступай, ступай, ради бога.

Нет, все-таки интересный парень этот Панов. Уж сколько раз ловил себя Бескудин на том, что не может не ввязаться в спор с ним, в дискуссию, что ли. Но времени все нет. Нет его, времени, хоть тресни! А надо бы собраться, потолковать. Ведь самое что ни на есть главное– докапываться до причин тех явлений, с которыми им, работникам милиции, приходится сталкиваться, особенно еслй – вот как их отдел – с молодежью работаешь, с подростками.

Вздохнув, Бескудин задумчиво откинулся на спинку кресла.

Но тут резко, казалось, даже резче, чем обычно, зазвонил телефон. И пошли дела...

Виктор приехал в институт, когда там шли лекции. В громадном пустом вестибюле стены были увешаны афишами, объявлениями, расписаниями, графиками. Вахтер с любопытством заглянул в необычное удостоверение и почтительно осведомился:

– Может, вызвать вам кого?

– Ничего, папаша. Я и сам разберусь.

Но разобраться было не так-то просто. Почти полгода уже, как не учился в институте Толя Карцев. Что произошло в ту злополучную ночь в общежитии, Виктор так и не понял из сбивчивого рассказа Марины Васильевны. Он даже не знал точно, где, на каком факультете и в какой группе учился Карцев. Вот с этого, видимо, и следовало начать.

В отделе кадров пожилая женщина в очках на вопрос Виктора брезгливо поморщилась и сказала:

– Ах, это то самое дело.

Виктор улыбнулся.

– Громкое дело?

– Еще бы. На весь район наш институт опозорили.

– А что же произошло?

Женщина сердито махнула рукой.

– Вспоминать даже противно.– Потом вдруг испытующе поглядела на Виктора.– Неужели вы по этому делу приехали?

– Ну, что вы. Меня только Карцев интересует.

– Насколько я помню, отвратительный мальчишка.

Сидевшая напротив аккуратненькая девушка, кудрявая и розовощекая, подняла на свою начальницу круглые, чуть подведенные глаза и тоненько воскликнула:

– Что вы, Вера Ильинична! Он был меньше всех виноват. Я знаю девочек из их группы.

– Ах, оставь, пожалуйста,– сердито ответила та.– Твои девочки ничего не знают...

Видимо, дело это продолжало волновать и вызывать споры. Виктора разбирало любопытство. Что же в конце концов там произошло?

Когда он вышел из отдела кадров, уже прозвенел звонок, и коридор был полон шума и сутолоки. Прогуливались, взявшись под руку, девушки. Группами, что-то горячо обсуждая, стояли ребята, другие сновали с озабоченным видом, в конце коридора кто-то заразительно смеялся.

Такая милая, веселая и беззаботная, такая дружная и вовсе не легкая, до всех мелочей знакомая студенческая жизнь!

Вон невысокий белобрысый паренек, вроде него самого, Виктора, что-то, смущаясь, говорит худенькой, лукавой девушке в красивом свитере и смотрит на нее, так неосторожно смотрит. А та как будто равнодушно слушает его. Любовь у них, наверное. И у него она была, да еще какая! Где-то ты сейчас, Светка? Где ты, милая?

Сколько прошло событий за эти пять послестуденче-ских лет, какие неожиданные повороты делала судьба, скольких друзей он растерял, скольких приобрел.

А паренек тот все говорит что-то девушке и смотрит на нее... Виктор тряхнул головой и заставил себя отвести глаза.

– Где тут у вас комитет комсомола? – спросил он у стоявших возле окна ребят.

Ему объяснили.

Виктор не спеша прошел по коридору, поднялся на следующий этаж и увидел табличку: «Комитет ВЛКСМ». Он решил, что сейчас бесполезно идти в комитет,– пока не кончился перерыв, там, наверное, полно народу и поговорить все равно не удастся.

Но вот зазвенел звонок и медленно опустел коридор.

Виктор возвратился к уже знакомой двери и, открыв ее, очутился в небольшой комнате. Здесь никого не было. Около следующей двери стоял столик, очевидно, технического секретаря. На столике лежала раскрытая тетрадка со списком фамилий, против некоторых из них стояли крестики, рядом лежали потрепанный телефонный алфавит и два больших ключа на металлическом кольце. Напротив столика у стены стоял громадный кожаный диван с высокой спинкой, облезлый и продавленный. С плаката на стене улыбались портреты космонавтов, рядом висели турнирная таблица футбольного первенства и расписание каких-то дежурств. .

Заметив ключи на столе, Виктор укоризненно покачал головой и положил их в карман, потом направился к следующей двери, за которой слышались возбужденные голоса.

В большой светлой комнате у длинного, покрытого старенькой зеленой скатертью стола для заседаний стояли человек шесть и громко что-то обсуждали. Когда Виктор зашел, девушка, которую он сразу узнал, худенькая, лукавая девушка в красивом свитере, горячо говорила необыкновенно высокому парню в синей футболке:

– А я тебе точно говорю: он не из их института, и другой, помнишь, с перевязанной коленкой? Это нечестно! Игру надо...

Она увидела Виктора и умолкла.

– Здравствуйте, товарищи,– сказал он.– Мне бы секретаря вашего повидать.

– Это можно.

Виктор почему-то подумал, что сейчас подойдет к нему из этой группы тот самый белобрысый паренек, но подошел другой – плотный, черноволосый, крупные черты лица, резко очерченный рот, густые брови вразлет. Парень крепко пожал руку и сказал:

– Виктор.

– О! Тезки, значит.

Парень добродушно улыбнулся.

– Тогда придется по фамилии. Шарапов.

– Панов. Надо нам потолковать кое о чем.

Виктор показал удостоверение.

Шарапов обернулся к товарищам и с затаенной усмешкой сказал:

– Братцы, товарищ из милиции. Так что спасайся, кто может,– и, обращаясь к худенькой девушке в свитере, добавил:—Ты, Леля, останься. Мой зам,– пояснил он Виктору.

– Но имей в виду,– сказал Шарапову длинный парень в футболке, последним направляясь к двери,– мы эту игру решили опротестовать.

Дверь за ним закрылась.

– Так, теперь мы вас слушаем,– сказал Виктору Шарапов.– Чем мы, грешники, провинились?

Когда Виктор рассказал о своем деле, он хмуро процедил:

– Докатился, значит, парень. Все логично.

– Еще не докатился,– возразил Виктор.– На нашем языке это называется профилактикой.

– Так докатится. Он такой.

– Витя, ты лучше не пророчествуй,– сказала девушка.

– А все-таки что это за история? – поинтересовался Виктор.

Шарапов вздохнул.

– История безобразная.– Он покосился на девушку.– При Леле даже неудобно рассказывать.

Та вспыхнула и резко сказала:

– Я все-таки заместитель секретаря комитета. И историю эту знаю не хуже тебя.

– Что верно, то верно,– кивнул головой Шарапов.– История нашумевшая. А в двух словах случилось вот что. В тот вечер в общежитии ребята из семнадцатой комнаты решили справить день рождения одного из них, Бухарова. Собрались, выпили. Часов в одиннадцать, уже изрядно пьяные, вышли в коридор. Видят, идет незнакомая девица, в комнаты заглядывает. Они ее окружили, спрашивают: вам, мол, кого? «Да вот,– говорит,– зашла к такому-то, а его нет». Эти парни и говорят: «Пошли тогда к нам, у нас весело». Пошла, представляете? С охотой даже пошла. Ну, опять пили, безобразничали. К часу ночи девица, уже пьяная, уснула. Эти опять в коридор вышли. Шумят, песни поют. Тут к ним и Толя Карцев присоединился. Он у товарища ночевал. Ключ взял, девицу эту запер и объявляет: по очереди, мол, пускать буду. И ведь трезвый, подлец, был. Те хоть пьяные. И одного, значит, пустил. Но тут наши дипломники подошли. Ключ отобрали, девицу вышвырнули, пьяных спать отправили, а его, Карцева,– по шее. Вот такая возмутительная история.

– По правилам, их судить надо было!—гневно сказала Леля.– Только наша милиция иногда удивительно либеральной бывает.

Шарапов усмехнулся.

– Следовало бы, конечно. Но тут девица оказалась такой, что неизвестно еще, кого сначала судить, ее или их.

– Ну, а дальше что было? – спросил Виктор.

– А дальше мы, по совету райкома, предали дело гласности. Обсудили на институтском комсомольском собрании. Серьезный урок из этого дела извлекли, только Карцев все отрицал. И конечно, нашлись защитники.

– У Карцева?

– Именно у него. Комсомольская группа не смогла правильно разобраться. Абсолютную незрелость проявили.

– А ребята там хорошие,– задумчиво произнесла Леля.

– Хорошие – это еще ни о чем не говорит,– строго поправил ее Шарапов.– Вообще хорошие, добренькие.

Леля, вспыхнув, запальчиво возразила:

– И вовсе они не добренькие. Как Бухарова отделали, помнишь? Ты всегда рубишь сплеча. Всегда!

Шарапов усмехнулся.

– Вот так мы и живем. Не зам у меня, а тигра какая-то.

Виктор улыбнулся, потом спросил:

– А остальные ребята жаловались потом?

– Ну что вы! – снова вступила в разговор Леля.– Дело же ясное! Только Карцев вел себя так вызывающе. Я просто не понимаю, как он мог...

Она говорила запальчиво, и столько горечи и стыда было в ее голосе, что Виктор невольно заразился ее настроением. «Хорошая девушка»,– подумал он и опять вспомнил того белобрысого паренька в коридоре. Видно, что-то отразилось в его взгляде, потому что она вдруг спросила:

– Вам что-то не ясно?

Виктор улыбнулся.

– А вам всегда все ясно?

И Леля тут же засветилась ответной улыбкой и сразу ^тала другой, снова лукавой и смешливой.

– Ой, что вы! Разве так бывает?

И Шарапов заулыбался.

– Главные неясности у нее на личном фронте.

Леля, зардевшись, махнула на него рукой.

– Витя, перестань!

Расстались они дружески.

В коридоре звенел звонок на большой перерыв.

Виктор направился искать группу с мудреным шифром, в которой когда-то учился Толя Карцев.

По дороге он вдруг вспомнил: «Неясность на личном фронте»,– и усмехнулся. С тем пареньком, наверное.

И то ли по схожести своей с ним, то ли по какой-то другой причине опять подумал о Светке. У нее тоже были сначала неясности...

На четвертом этаже Виктор наконец разыскал нужную аудиторию. Девушке, которая стояла в дверях, он задал удививший ее вопрос:

– Скажите, кто у вас был комсоргом перед теперешним?

– Кто был? Саша Вайнштейн.

– А где он?

– Вон, видите, стоит у окна, в очках? Между прочим,– улыбнулась девушка,– он разговаривает как раз с теперешним комсоргом, Борей Волковым.

У окна стоял высокий, спортивного вида паренек в очках и что-то оживленно говорил румяному и улыбчивому блондину.

Виктор направился к ним.

Волков поначалу был сдержан и насторожен, но Саша Вайнштейн не смог скрыть любопытства.

– Так вы в милиции работаете?—спросил он Виктора.– Это серьезно?

– Конечно. Но к вам я пришел не по милицейским делам, а по комсомольским.

– Ну, скажем, как внештатный инструктор?

– Вроде. Интересует меня бывший ваш студент Карцев. Помните такого?

– Еще бы! Лично я, так особенно,– хохотнув, откликнулся Саша.– Вся моя карьера рухнула из-за этого великого грешника. А на моих костях вот, пожалуйста, воздвигся.– Он сделал широкий жест в сторону Волкова.– Под овации народа.

– Народ безмолвствовал,– улыбнулся тот.– Воздвигся исключительно благодаря вмешательству внешних сил.

Волкову, видимо, передался шутливый тон товарища.

– Именно,– подхватил Саша.– Хотя не такой у нас народ, чтобы безмолвствовать.

Оба парня понравились Виктору, и он прямо спросил:

– А что, хлопцы, верно поступили с Карцевым или нет? Только честно.

– Хотите честно? – азартно переспросил Саша и оглянулся на товарища.– Как, Боря, а? Рубанем?

Добродушная улыбка сползла с лица Волкова.

– Что значит «рубанем»? – Он твердо посмотрел в глаза Саше.– Карцев вел себя, как последний сукин сын.

– На институтском собрании? – живо осведомился тот.

– Да, на собрании.

– А в ту ночь, в общежитии?

– Я тебе уже говорил,– покачал головой Волков.– После того собрания я ни одному слову его не верю.

– Ага! А до этого верил?

– Просто не было случая узнать его раньше.

– Брось. Он целый год у нас учился. Мало тебе?

Приятели, забыв о Викторе, ожесточенно заспорили.

При этом Саша закипал все сильнее, а Борис становился все упрямее и спокойнее.

– В чем все-таки его вина? —чуть не кричал Саша.– Ведь на собрании даже Бухаров признал, что Карцев тут ни при чем.

– Бухаров твой был пьян и мог все забыть. А мог и соврать. Это ты тоже прекрасно знаешь.

– Верно! Но тут он не врал! Если хочешь знать, ему даже выгоднее было взять Карцева в свою компанию.

– Он еще и дурак, как тебе тоже известно,– небрежно пожал плечами Борис.

– И все-таки собрание вели необъективно, предвзято! Вот Карцев и сорвался!

– Тем не менее он не имел права оскорблять всех и пороть черт знает что.

– И вина у всех была разная, а наказали всех одинаково и на всю железку! – не унимался Саша.

– Тоже верно,– согласился с ним Борис и обернулся к Виктору.– Знаете что? Вам уже теперь кое-что ясно, надеюсь?

– Кое-что да.

– Поговорите-ка еще с Инной Долиной из нашей группы. Уж она-то Карцева знала лучше всех нас.

– Гениальная идея! – воскликнул Саша.– Сейчас я вам Инку представлю.

Он сорвался с места и исчез в аудитории.

– Они дружили? – спросил Виктор.

Борис кивнул головой.

– Кажется, даже больше.

– И сейчас видятся?

– Вот этого не скажу, не знаю. Но если видятся, то она вам сама скажет. Инна человек прямой.

В коридоре снова появился Саша. Рядом с ним шла невысокая, ему по плечо, черноволосая девушка, на ярких влажных губах ее играла улыбка, она что-то весело говорила Саше, блестя темными, чуть подведенными глазами. «Эффектная девушка»,– подумал Виктор.

Подойдя, девушка свободно протянула ему руку.

– Инна.

– Виктор.

– Ну, а мы пойдем,– сказал Саша, беря Бориса под руку– Ты, Инна, потолкуй с товарищем начистоту.

Девушка ослепительно улыбнулась.

– С удовольствием.– И, когда ребята отошли, спросила: – О чем же мы будем толковать?

Виктор, чуть-чуть стесняясь этой обезоруживающей улыбки, сказал:

– Мне хотелось расспросить вас о Толе Карцеве. Вы, кажется...

Девушка улыбнулась и просто сказала:

– Да, мы дружили. А что?

– Ничего. Но теперь вы не дружите разве?

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Ведь я могу и не ответить.

Она продолжала улыбаться. Но Виктор уже не улыбался в ответ. Ее ослепительная улыбка начинала почему-то коробить его. Девушка словно отгораживалась этим от него, отказывала в прямом разговоре.

– Потому что с Толей плохо,– медленно сказал он, глядя ей в глаза и стараясь уловить впечатление, которое произведут его слова. Он уже не верил, что девушка будет с ним до конца искренна. Но Инна, видимо, и не думала притворяться.

– Он виноват сам,– сердито сказала она.– Во всем только сам.

– В чем же «во всем»?

– В том, что с ним случилось.

– Вы не верите его объяснениям?

Девушка решительно покачала головой. Сейчас она уже не улыбалась.

– Это не имеет значения.

Виктор удивленно посмотрел на нее.

– То есть как?

– А так. Важно не то, верю или не верю ему я. Важно, что ему не поверили вообще. Важно, что его исключили из института и из комсомола,.

Виктор не успел ответить. Прозвенел звонок.

– Знаете что,– торопливо сказал он.– Можно с вами договорить на следующей перемене?

Девушка снова улыбнулась.

– Конечно.

– Вот и прекрасно.

Это получилось у него суше, чем следовало.

Прогуливаясь по пустынному коридору, Виктор пытался сосредоточиться и вспомнить все, что узнал, соединить воедино, понять, наконец, что же произошло с этим, пока незнакомым ему Толей Карцевым, который вот уже два дня, как занимал все его мысли.

Но сосредоточиться не удавалось. Внимание отвлекали голоса, доносившиеся из-за дверей аудиторий, какие-то объявления на стенах, листки-«молнии», шутливый фотомонтаж, наконец, люди, проходившие мимо него.

Виктор некоторое время еще ходил не спеша по коридору, но вдруг, торопливо досмотрев на часы, устремился вниз по лестнице, перескакивая через ступени.

Слегка запыхавшись, он вбежал в комитет комсомола. В первой комнате, как и раньше, никого не было.

Шарапов оказался один и, хмурясь, что-то писал. Когда Виктор вошел, он поднял голову, скупо улыбнулся и сказал:

– А, тезка. Ну, что скажешь?

Виктор усмехнулся.

– Во-первых, я забыл тебе отдать ключи.

Они как-то незаметно, по комсомольской привычке, перешли на дружеское «ты».

– Какие еще ключи? – удивился Шарапов.

– Беспризорные. Которые валялись там на столе.– Виктор кивнул в сторону первой комнаты.– Не дело это, милый мой. Небось документы запираете.

Шарапов, покачав головой, взял ключи.

– Ох, уж эта Машенька. Ну, а во-вторых что?

– А во-вторых, хочу кое-что спросить, раз уж зашел. Говорят, собрание было не очень объективным? Говорят, что при разной вине все семеро были наказаны одинаково?

– Говорят, говорят,– сердито повторил Шарапов.—

Уж ты-то должен знать, что такое «говорят»! Мы не милиция и не суд, чтобы копаться в деталях. Мы давали принципиальную оценку всему. Мы, если хочешь, урок извлекали из этого вопиющего дела. И оценку нашу поддержали и партком института и райком. А по большому счету все они виноваты одинаково.

Виктор пытливо посмотрел на Шарапова и спросил:

– Мне хотелось бы знать, пробовал ли кто-нибудь оспорить решение собрания?

– Пробовали. Как раз из группы, где Карцев учился. Но мы им объяснили. Менять хоть в какой-то части решение собрания – это подрывать моральное и воспитательное значение всего решения, подрывать наш авторитет в глазах молодежи. Этого нам никто не позволит. И учти еще, что отчет о собрании был опубликован в нашей газете.

– Ого!

– Именно что «ого»! Дело нешуточное.

– Да, дело нешуточное,– задумчиво повторил Виктор.

Простились они вполне дружески, но на этот раз у Виктора возникло ощущение какой-то неудовлетворенности разговором. Шарапов один, без Лели, казался как бы дальше, холоднее, рассудочнее, что ли.

Поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, Виктор размышлял о Карцеве. Что же это за парень? Вот, например, дружил он с девушкой. Такая, как эта Инна, на серенького, невзрачного парня внимания не обратит. Чем же он понравился ей тогда?

Этот вопрос Виктор и задал девушке, когда они встретились в перерыве между лекциями.

– Чем? – переспросила та и, помедлив, ответила: – Остроумен, начитан, смел... был. Ну и внешность, конечно.

Она улыбнулась.

«Чему же ты улыбаешься?» – сердито подумал про себя Виктор.

– Вы говорите, «был смел». А теперь?

Инна пожала плечами.

– Теперь он просто жалок. Нам даже не о чем говорить. Все пытается оправдываться. Даже...– На лице ее появилось страдальческое выражение.– Даже чуть не плачет, представляете?

– Представляю...

– Он недавно приходил ко мне. Я просто не знала, как себя с ним вести.

– Когда приходил?

– Вчера. И так нервничал, так спешил.

– А куда спешил, он сказал?

– Нет. Но его ждал на улице какой-то парень.

Виктор настороженно спросил:

– Какой парень? Какой из себя?

– Кажется, невысокий, в темном пальто, светловолосый. Потом он шапку, правда, надел. Такую, знаете, «москвичку». Он стоял как раз под фонарем. Я его хорошо разглядела.

«Тот самый,– подумал Виктор.– Но как держат, намертво! Даже к девушке одного не пускают». И еще он подумал, что эта девушка помощником ему не будет, она никому не будет помощником, ни в чем.

Виктор сухо простился.

По дороге, уже в троллейбусе, он решил: «Карцева сейчас нельзя вызывать к Федченко. Это может поставить его под удар, и неизвестно еще какой удар. Кто же все-таки тот парень? И самое главное: почему Карцев вчера так волновался? И куда спешил?»