Текст книги "Стая"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Кепочку-то возле своего дома подобрал?

– Ага,– ответил Виктор.

– Знаю я тот переулочек,– мечтательно произнес Гусиная Лапа.– Шпаны живет – дай бог. Кого из ребят знаешь там, а?

Виктор понимал: попробуй он только не ответить хоть на один такой вот, казалось бы, безобидный вопрос – и все, конец тогда, не уйти уже. И на Глеба рассчитывать не приходится, провели Глеба.

Он Ответил медленно, словно вспоминая, решив назвать только одно знакомое Гусиной Лапе имя, но все же назвать.

– Митька Блохин... Сашка Калинкин... Сашка Рушанцев.

– A-а, Меченый? – оживился Гусиная Лапа.

– Он самый.

– А дружка его знаешь?

– Это какого же?

– Дружка его закадычного не знаешь? – Глаза Гусиной Лапы словно буравили сейчас Виктора.

Он знал дружка Сашки Рушанцева. Это был Генка Фирсов, по кличке Харя, тот самый Генка, который пропал. Виктор побоялся его назвать. Но сейчас... почему допытывается о нем Гусиная Лапа? Или это случайно?

– Ходит он с одним...– неопределенно ответил Виктор.

– Это с кем же?

Все туже, туже петля вопросов, все опаснее. Как вырваться из нее? Что отвечать? А отвечать надо...

– Да с одним,– безразличным тоном произнес Виктор.– Харя такой есть...

– Давно их видел-то?

– Дня три назад.

– Та-ак...– загадочно протянул Гусиная Лапа.

Но тут вдруг заговорил тот белобрысый парень, который был у него, когда пришли Виктор с другими.

– А мы вчера на катке ох давали...

И снова в сторону ушел разговор, и опять пили водку, и опять Виктор пытался сосредоточиться, пытался что-то придумать, чтобы разорвать, наконец, кольцо вокруг себя. А в голове у него вдруг возник какой-то легкий туман, голова чуть заметно кружилась. «Пьянею»,– холодея, подумал Виктор. Скорее, скорее, иначе будет поздно. Что же придумать?.. Да! Он же вспоминал свой путь. Итак, они шли по Пушкинской. Там он заметил... К черту! Сейчас уже некогда вспоминать. Сейчас надо придумать, как вырваться отсюда. Если он останется жив, то в конце концов доберется до Гусиной Лапы. А вот если они его тут кончат? Кому это надо? Нет, следует что-то придумать. Нельзя так глупо погибнуть!.. Значит, они шли по Пушкинской... Там он заметил... Что-то он там заметил... Мысли угрожающе путались.

Виктор с усилием потер лоб, -потом торопливо сунул руку в карман за сигаретами. На доске, заменявшей стол, лежала пачка сигарет, все, и Виктор до сих пор, курили их. А тут он полез за своими.

– Глянь, какие курит, а? Глянь! – воскликнул белобрысый парень, прерывая свой рассказ о катке.

Виктор держал в руке дорогую пачку иностранных сигарет, недавно появившихся в Москве. И только при эхом возгласе он понял, какую непоправимую ошибку сейчас совершил.

– Интере-есно,– процедил Длинный.– Чего у него еще там есть.

Сейчас все глядели на Виктора, глядели враждебно, с пьяной злостью. Стоило только кинуться на него кому-нибудь одному, и сразу ринутся все, вся стая. Вот смуглый парень сунул руку в карман, и тот молчаливый тоже, а белобрысый внезапно подался назад, к выходу, кривя в ухмылке толстые мокрые губы, он отрезал Виктору путь к отступлению, это так ясно. Длинный уже привстал. Начнет он сейчас...

В эту последнюю секунду, которая, казалось, отделяла его от смерти, Виктор вдруг вспомнил, что он заметил на Пушкинской и почему он это заметил.

И тогда он встал, выпрямился, нагло и презрительно, как каких-то шавок, оглядел окружавших его парней, и те на миг замерли от неожиданности, от этого внезапного превращения его.

– Чего у меня еще есть, интересуетесь? Вот чего! – И он, рывком выхватив из кармана пистолет, направил его на них. —А ну, в сторону!..

Парни невольно отпрянули к стене. Только Гусиная Лапа замер на месте, подобрался, словно готовясь к прыжку.

– На кого наскочили, думаете?! Я таких давил и давить буду! Ну, кто первый?! Налетай, голуби! – заорал Виктор, и пистолет устрашающе плясал в его руке.– Сейчас цирк вам устрою, кровью зальетесь!.. Перед смертью хоть Пана узнаете! Не слыхал про такого, Лапа?.. У Верки на Канале не слыхал?.. А когда из Краслага выбирался, как крот, и Саньку Труху заложил, тоже не слыхал?.. И дружок твой, Соленый, тоже тебе ничего такого не говорил? Врешь, Лапа!..

Не давая им опомниться, Виктор на их собачьем, жаргонном языке выдавал им такое, от чего вытаращил глаза даже Длинный и тяжело засопел сбитый с толку Гусиная Лапа.

А Виктор, чувствуя, как дрожит в нем и вот-вот порвется какая-то тонкая, напряженная струна, с нарастающим, злым отчаянием играл свою новую, страшную роль. Но по лицам окружающих понял, что сыграл.

Сколько назвал он городов и мест заключений, имен

и кличек, потайных адресов, громких, «знаменитых» или известных только немногим, самым отъявленным, самым отпетым. И под конец, с угрозой и насмешкой, ошарашил всех внезапным вопросом:

– Ну, кто тут сегодня ночью берет мой магазин на Пушкинской? Какая падаль задумала соваться туда? Ну!

И по тому, как дрогнуло что-то в лице у смуглого, как забегали глаза, Виктор понял – он! Этот парень был для него сейчас самым опасным после главаря, он был умнее и хитрее других.

– Без меня тут никто ничего не берет,– хрипло произнес Гусиная Лапа.

– Никто, говоришь? – насмешливо переспросил Виктор.

Он придвинулся к смуглому и вдруг коротким, косым ударом с силой резанул его в лицо. Тот вскрикнул, попытался подняться, но Виктор ударом ноги повалил его на пол. Он знал: с волками надо вести себя по-волчьи.

Никто не шевельнулся, никто не пришел на помощь. Для всех это было привычно, было, как надо: хозяин расправился с сявкой, чтоб не стоял на дороге, только и всего. Значит, это хозяин. И никто не осмелился спросить, откуда он все узнал и про магазин и про смуглого парня, но поняли: все точно, все так и есть. И Виктор больше ничего не сказал. Так требовал неписаный закон, которому он сейчас следовал.

Перед глазами у него стоял тот беззащитный промтоварный магазин, мимо которого он сегодня утром шел вместе с Федькой. Виктор даже задержался, чтобы рассмотреть все получше, и Федька спросил: «Купить чего надо?», и Виктор ответил: «А, потом». И они пошли дальше. Но Виктор успел все увидеть: и почти уже отбитую боковую ставню, и перерезанную у самой земли, за водосточной трубой, сигнальную проводку, и единст-, венный, но тоже уже разбитый уличный фонарь невдалеке, и еще другие, неоспоримые приметы готовящегося преступления.

Виктор повернулся к Гусиной Лапе и насмешливо спросил:

– Видал, кто тут чего без тебя берет? – И резко добавил:– Вместе магазинчик этот возьмем. Я одних тут отошью, раз такое дело. Со мной сегодня ночью пойдешь

ты, Длинный и вон этот,– он небрежно кивнул на смуглого.– И все. Остальные чтоб сгинули до утра.

– Не могу я,– хмуро возразил Гусиная Лапа.

Виктор насмешливо посмотрел на него.

– Смотаться надумал? Успеешь.

– Откуда взял?

Растерянность мелькнула на толстом, будто сонном лице Гусиной Лапы.

– А ты следи больше,– зло ответил Виктор.– Федька, пока шли, трепанул. И это тоже.– Он подбросил в руке кепку.– Хорошо, ее мне приволокли. А я-то думал, солидный вор у пацанов завелся. Э-эх, дерьмо!

Гусиная Лапа побагровел, но смолчал.

– И куда ты пустой побежишь? – все так же насмешливо продолжал Виктор.– Вот возьмем тут магазинчик, тогда вали.– Он вдруг почувствовал, что нельзя перетягивать струну, и уже другим, доверительным тоном закончил: – Ты мужик деловой. Соображать должен. В Москву тебе вертаться нельзя. Там паленым запахло. Одного твоего замели, слыхал?

Гусиная Лапа кивнул в ответ:

– Ага.

– То-то и оно.– Виктор огляделся и грубо приказал Длинному: – А ну, наливай. По последней. На дело идем.

Все оживились. Забулькала в стаканы водка. Руки потянулись к колбасе, хлебу, лежавшим на доске.

Когда выпили, Виктор сказал:

– А теперь надо дружка упредить. Чтоб не совался. Близко телефончик-то есть?

– Тут он, за углом,– живо отозвался Длинный, чувствуя себя чем-то вроде адъютанта при новом вожаке.

– Кто со мной пойдет?

– Мне, что ль,—лениво произнес Гусиная Лапа.– Дыхнуть охота. А насчет того, кто на дело пойдет, после решим. Тут кой-чего обмозговать требуется.

Виктор подумал: «Еще одна проверка, последняя, надо полагать. Ну что ж». И кивнул головой.

– Ладно. Потопали пока что.

Взгляды их на мгновение встретились, и Виктор понял: нет, не последняя эта проверка, совсем не последняя. И успокаиваться ему еще рано. Это волк травленый. Самое главное с ним – еще впереди.

Пока окончательно не стемнело, Устинов вместе с группой сотрудников внимательно обследовали магазин на Пушкинской улице и все подходы к нему. Уже первый, самый беглый осмотр выявил все те признаки готовящегося преступления, которые заметил и Панов. Но Устинову и его товарищам этого было мало.

План операции предусматривал задержание преступников еще на самых дальних подступах к магазину. Для этого требовалось знать многое. Сколько человек пойдет на преступление? Что они из себя представляют? Как пойдут – все вместе или разбившись, в последнем случае– где встретятся? Какими путями подойдут к самому магазину? Будет ли у них оружие, какое, у кого именно? Наконец, каков у них план ограбления?

На большинство вопросов ответов не было и быть не могло. Поэтому необходимо было предусмотреть все варианты, все возможные случайности. Но кое-что было все же известно.

Прежде всего был известен главарь – опасный и опытный преступник, прекрасно знающий, что ему грозит, если удастся его задержать, и способный поэтому на все. Можно было предположить, что его шайка состоит из таких же отпетых головорезов. А раз так, то нельзя было и сомневаться в том, что у них есть оружие, в том числе, вполне вероятно, и огнестрельное.

Кроме того, следовало, тщательно изучив обстановку на месте, попытаться разгадать самый план ограбления и в связи с этим определить наиболее вероятные пути подхода преступников. Причем работу предстояло сделать быстро, незаметно и точно. От этого во многом зависел весь успех замысла, покой живущих вокруг людей, а главное, жизнь и безопасность тех, кто будет участвовать в операции.

Сотрудники поодиночке побывали в магазине, затем осторожно обследовали все примыкавшие к нему дворы, соседние улицы и переулки. Был составлен подробный план всего района. На плане пометили удобные места для наблюдения, для групп перехвата, для оперативных машин и проводников с розыскными собаками.

Глеб надеялся, что до начала операции удастся хоть часа два отдохнуть. Так ему и приказал начальник гор-отдела, оставив его на диване в своем кабинете и даже погасив свет.

– Небось с пяти утра на ногах. Так что изволь вздремнуть,– ворчливо сказал он.– Ты мне такой замотанный на операции не нужен.

Глеб не мог заснуть и долго лежал в темноте с открытыми глазами, прислушиваясь к голосам в коридоре, к шуму машин на улице, к далеким паровозным гудкам. Но о чем бы он ни думал, мысли неизменно возвращались к Панову. Главная опасность угрожает ему. Чуть замешкается, не сориентируется вовремя, и преступники в первую очередь разделаются с ним. Глеб чувствовал, если что-нибудь случится с Пановым, он себе этого не простит. И про себя твердо решил: что бы там ни было, но прежде всего Панов.

Стараясь унять нетерпеливую нервную дрожь, он беспокойно ворочался с боку на бок на жестком диване.

...Операция началась точно в назначенный час. Во дворе горотдела заурчали моторы машин и мотоциклов, замелькали люди в штатском, молча выскочили из своих клеток собаки и, строго держась возле левой ноги хозяина, кося на него тревожно глаза, протрусили через двор к открытым дверцам машин. Из подъезда на улицу поодиночке, по двое выходили сотрудники и исчезали среди прохожих.

Посторонний человек, окажись он в этот момент возле горотдела милиции, ничего бы, однако, особенного не заметил. Все, казалось, было, как всегда. Пожалуй, только на этот раз больше людей выходило из горотдела, чем входило.

Спустя час Глеб Устинов в составе одной из групп перехвата занял назначенное им место за глухими, высокими, сейчас чуть приоткрытыми воротами на незнакомой ему, пустынной улице.

Снаружи остался только один сотрудник. По виду невзрачный, подвыпивший человек, неряшливо, как все пьяные, одетый, он тяжело привалился к воротам и даже неразборчиво бормотал что-то, словно спросонья, когда кто-нибудь шел мимо.

Остальные стояли за воротами, в темном, безлюдном' дворе, курили, пряча сигареты в рукав и только шепотом переговариваясь между собой.

Постепенно затихал, погружался в сон город. Все реже проезжали по улице машины и скрипел снег под ногами прохожих. В морозном, неподвижном воздухе явственно слышны стали звуки далекие, днем совсем незаметные. Со стороны вокзала доносились необычно громкие гудки и даже пыхтенье паровозов, откуда-то из-за города бессонно и дробно простучали, будто совсем рядом, вагоны поезда, потом – другого, на какой-то дальней улице пронеслась машина. И снова тишина.

Глеб нетерпеливо поглядывал на светящийся циферблат своих часов. Невозможно долго ползло время. Маленькая стрелка словно приклеилась и упрямо не желала переваливать через полночь.

Группа расположилась на главном, наиболее вероятном направлении. В то же время она могла первой прийти на поддержку остальным группам, если преступники изберут другой маршрут.

Один из сотрудников не отрывался от наушников рации, висевшей у него на груди, и шепотом повторял получаемые сообщения:

– Два человека следуют по улице Красина... ошибка... трое вышли из ворот номер сорок один на Пушкинской, стоят у ворот... ошибка... Внимание! Я– седьмой!.. Компания рядом, две девушки, шум, начинается ссора. Прошу патруль... Внимание! Я – девятый. Четыре человека идут по Вокзальной, свернули в Зеленый переулок, передаю наблюдение... Я – третий. Принял наблюдение. Приметы не сходятся... Ошибка... Внимание... Я...

Все не то! Хотя, оказывается, время уже давно перешло за полночь.

Устинов выглянул за ворота. Длинная заснеженная улица пустынна, темные силуэты ближайших домиков еле различимы на фойе серого неба. В морозной, настороженной тишине лишь пронзительно и тревожно свистел ветер, гнал, крутил поземку.

Все молча курили сигарету за сигаретой, изредка пытаясь согреться, приплясывали на месте, толкали друг друга плечом. Холод пробирался под пальто, под пиджак, ледяными струйками растекался по телу, стыли ноги.

– Внимание! Я – четвертый,– снова донесся до Устинова голос сотрудника, стоявшего рядом.– Два человека вышли на Соколиную улицу... приближаются...

– Наша улица,– сказал кто-то.– А четвертый далеко отсюда. Кажется, у ©врага.

– Нет, у почты,– поправил другой.

Все, невольно насторожившись, сгрудились вокруг рации.

– Внимание,– вдруг каким-то другим, напряженным голосом произнес радист.– Внимание. Появились еще двое... Узнаю по приметам... Узнаю... Идет Панов... Идет Панов, ребята!.. Догоняют первых... Нет, не догоняют... Интервал двадцать метров... Еще двое появились... Интервал тот же... Пока идет шесть человек... Узнаю еще... Васька Длинный с Тихоновки... в третьей паре... Передаю наблюдение...

Старший по группе отрывисто приказал:

– Занять свои места. Всем. Быстро. Сейчас они будут здесь. Сигнал даем мы.

– А если соберутся вместе? – внешне невозмутимо спросил Глеб.

– Все равно. Рудаков задирается с первым,– это был сотрудник, который стоял за воротами, притворившись пьяным.– Дальше по плану.

– Главное, отсекаем Панова,– внушительно напомнил Устинов.

– Само собой. Быстро, товарищи.

Часть сотрудников скрылась в темноте. Остальные прижались к воротам, пытаясь уловить далёкий шум шагов по улице.

– Рудаков, ты все слышал? – глухо спросил старший.

– Слышал,– донеслось из-за ворот.– Пока их не вижу.

Глеб торопливо нащупал в кармане пистолет и тут же с неудовольствием подумал о том, что он, кажется, еще никогда так не волновался, участвуя в операции. Скажи, пожалуйста, и у него, значит, могут шалить нервы. Этого еще не хватало.

И снова раздался рядом шепот радиста:

– Я – пятый. Принял наблюдение... Идут ко мне... Внимание. Интервал сокращается... Панов идет рядом с высоким, толстым, в серой кепке...

Устинов торопливо произнес:

– Это Гусиная Лапа. Если Панов идет рядом, значит...

– Знаем,– перебил его кто-то.

Старший снова спросил, чуть повысив голос:

– Рудаков, ты их еще не видишь?

– Нет,– донеслось с улицы.

Снова все замолчали. Только радист продолжал напряженно шептать:

– Я – пятый... Остановились... О чем-то говорят... Нет, спорят... Панов спорит с тем, в кепке... Они около дома тридцать восемь... Там проходной двор... Внимание!..– голос радиста внезапно изменил интонацию.– Внимание! Я – первый. Я – первый!.. Группа Воронова... скрытно передвигайтесь к дому тридцать восемь... быть все время на связи... Слушайте пятого... Группе Семенова... занять проходной двор... Помните о Панове... Быстро, быстро...

– Пошли, товарищи,– торопливо сказал старший.– Устинов, ты за Рудаковым по улице. Осторожно только.

Глеб выскользнул за ворота и тут же наткнулся на Рудакова. За спиной он услышал взволнованный шепот радиста:

– Я – пятый... Начинается ссора... Они не хотят идти дальше... Панов ударил...

Они бежали по пустынной, ночной улице, скользили, хватаясь за забор, чтобы не упасть. Глеб неожиданно напоролся на гвоздь в каком-то заборе и даже не почувствовал боли, только ладонь стала вдруг мокрой, и он машинально вытер ее о пальто. В ушах зло, пронзительно свистел ветер, больно резал глаза, обжигал щеки. Оглушительно стучало сердце.

Впереди мелькала спина Рудакова. Поскользнувшись, Глеб неловко упал, цепляясь за забор, но тут же вскочил и побежал дальше.

Впереди возникла группа людей.

Глеб и Рудаков прижались к забору и уже медленно, осторожно стали продвигаться вперед.

Внезапно оттуда, где виднелись люди, раздался отчаянный крик:

– А-а-а!..

Его перекрыл другой:

– Своих бьют!

– Скорее,– задыхаясь, произнес Глеб и вырвался вперед.– Скорее... Это наши...

Группа впереди распалась, люди стали разбегаться во все стороны. На снегу остался лежать какой-то человек.

Прямо на Глеба теперь бежали двое.

Один громадный, в светлой кепке, в пальто нараспашку. Из темноты вдруг проступило его лицо, потное, разъяренное.

Второй, бежавший за ним, вдруг прыгнул в сторону, через сугроб, на мостовую. Рудаков кинулся наперерез, упал ему в ноги, тот нелепо замахал руками и обрушился на него.

В этот миг Глеб ощутил резкий удар в лицо чем-то тяжелым и холодным. Он пошатнулся, и человек в светлой кепке проскочил мимо него. Глеб только успел схватить его сзади за пальто, но тот с неожиданной ловкостью вывернулся, стряхнул с плеч пальто и, оставив его в руках Глеба, побежал дальше.

И тут же вслед за ним пробежал другой человек. Он бежал странно, как-то боком, прижав одну руку к груди.

Глеб повернулся, выхватил пистолет. Но человек, пробегая мимо него, прохрипел, задыхаясь:

– Не стреляй... надо... догнать... гада...

– Витька! – не своим голосом закричал Глеб.– Что с тобой?

Он кинулся вслед за Пановым, вслед за убегавшим человеком.

Впереди, где-то далеко, вдруг застрекотал мотоцикл.

Бежавший на секунду остановился, потом ринулся к забору, но тут же отскочил, одним прыжком перемахнул через сугроб, выбежал на дорогу и, оглянувшись, выставил согнутую в локте руку. Неожиданно грохнул выстрел.

Пуля просвистела где-то рядом с Устиновым. Он не увидел, он только почувствовал, как упал в сугроб Панов. А из-за забора, куда только что собирался скрыться преступник, внезапно появился сотрудник из соседней группы перехвата.

– Помоги!.. Панову!..– крикнул ему Глеб.

Он уже пришел в себя и теперь четко представил все, что произошло. План нарушился. Но там, сзади, откуда неслись крики и шум борьбы, вероятно, уже действуют все группы перехвата. Оттуда никто из преступников теперь не уйдет. Вот только этот один вырвался из кольца. Это, конечно, Петр Лузгин, Гусиная Лапа, о нем уже все известно. Сейчас он стрелял в Панова, он самый главный. Его надо взять во что бы то ни стало!.. Живым!..

А Лузгин уже пересек мостовую, перемахнул через новый сугроб на противоположной стороне улицы и теперь бежал вдоль высокого, глухого забора. Через него не перелезешь. Вот он рванул калитку. Ага, заперта! Побежал дальше.

Совсем близко уже тарахтел мотоцикл.

Глеб устремился вперед, перебежал мостовую, тоже одним махом перескочил сугроб. Быстрее, быстрее, пока не кончился забор. Тому легче бежать. И Глеб, не раздумывая, на ходу скинул пальто, потом шапку, толстое кашне.

– Стой! – крикнул он.– Стой!..

Он почувствовал, что уже не задыхается, тело налилось упругой силой, стало легким и послушным.

Расстояние сокращалось медленно, но неуклонно.

Лузгии внезапно оглянулся, снова выставил вперед согнутую руку. Выстрел!..

Глеб упал, на секунду опережая его, и тут же вскочил. Пуля просвистела где-то над головой.

– Врешь...– сквозь зубы процедил Глеб.

Кончился забор, Лузгин тотчас перевалился через низкий штакетник и, неожиданно глухо вскрикнув, упал.

Глеб был уже совсем близко, когда Лузгин вскочил и, прихрамывая, побежал в глубь двора к темневшему за деревьями дому.

– Стой! – снова крикнул Глеб.– Стой лучше!..

Он с разбегу перепрыгнул через штакетник и кинулся дальше за темным силуэтом, мелькавшим среди деревьев.

В этот момент мимо него со сдержанным, клокочущим урчаньем пронеслось, словно снаряд, пушистое вытянутое тело.

Лузгин был уже около дома, когда собака настигла его. И тогда снова грохнул выстрел. Собака, взвизгнув, упала на Лузгина, когтями раздирая пиджак на нем, но тут же соскользнула вниз и мертво вытянулась на снегу.

Внезапно в окне дома вспыхнул свет, дверь распахнулась и в ее проеме появился какой-то человек в пальто, наброшенном на плечи, из-под которого виднелась белая ночная рубашка, и в валенках на голых ногах. Он испуганно вглядывался в темноту. Лузгин был совсем рядом. Глеб увидел, как снова вытянулась. согнутая в локте его рука. И тогда Глеб, не останавливаясь, на бегу, вскинул пистолет. «Все,– пронеслось у него в голове.– Стрелять и мы умеем. Только...»

Грохот выстрела нисколько не оглушил его. Глеб увидел, как Лузгин, вскрикнув, прижал руку к груди, завертелся на месте от боли, потом тяжело побежал в сторону от дома.

А человек в накинутом пальто, оглушенный, все еще растерянно стоял в дверях.

Лузгин бежал в дальний конец двора. Глеб, настигая его, был уже почти рядом. Внезапно Лузгин оглянулся, потом сделал неожиданный скачок в сторону и, прижавшись спиной к дереву, сунул левую, здоровую руку в карман.

И тут Глеб, не давая ему опомниться и сам уже не раздумывая, кинулся вперед. Точным, заученным ударом, вложив в него всю тяжесть тела, всю кипевшую в нем ненависть, он опрокинул Лузгина на землю.

Со стороны улицы к ним уже бежали люди. Они окружили распростертого на снегу Лузгииа. Один из сотрудников наклонился над ним и покачал головой.

– Да-а,– произнес он, оглянувшись на Глеба.– Ударчик, я вам доложу. Слава богу, еще каким-то чудом дышит.

– Панов как? – вдруг задохнувшись, спросил Глеб, чувствуя, как снова оглушительно и больно забилось сердце.– Попал он в него?

Кто-то тихо ответил:

– Нет. Но... ножевое ранение. Еще раньше. Сейчас он в больнице уже, наверное.

Утро застало Устинова в больнице. Он прибежал туда еще ночью, но его не пустили дальше приемной. Дежурный врач, взглянув на Глеба, сердито спросил:

– Откуда на вас кровь?

Глеб пожал плечами.

– Не знаю. Как Панов?

– Он еще в операционной. Рана не опасная. Дайте я вас тоже посмотрю.

– Пожалуйста,– равнодушно ответил Глеб.

Ладонь его левой руки оказалась распоротой острым и ржавым гвоздем. На лице, под глазом, от сильного удара чем-то тяжелым рассечена кожа. Когда рану на ладони обработали и перевязали, она начала так саднить и болеть, что Глеб морщился, не зная, как устроить перевязанную руку, и тихо ругался сквозь зубы.

Он одиноко сидел в пустом, гулком вестибюле больницы, настороженным взглядом провожая каждого человека в белом халате, проходившего мимо. Наконец к нему вышел дежурный врач, сказал, что все в порядке, Панов сейчас спит, ему дали снотворное, и он, Устинов, тоже должен идти спать, у него такой измученный вид. А вот утром...

Глеб отрицательно замотал головой.

– Не могу я, доктор, уйти. Мне надо его увидеть сразу, когда он проснется. Сразу, вы понимаете?

Врач попробовал настаивать, потом сдался.

– Ну ладно. Идемте ко мне в дежурку. Там хоть подремлете, – сказал он.

Утром в больницу приехали начальник горотдела и несколько сотрудников, участвовавших в операции, не-выспавшиеся, с воспаленными глазами, возбужденные и встревоженные.

Глеб узнал, что задержана вся шайка, получены первые, очень важные показания. Звонил из Москвы Бескудин, сообщил, что скоро сам приедет сюда, а за арестованными выслана спецмашина, потому что заканчивать дело будет МУР.

«Ну вот, – подумал Устинов. – Все-таки полдела сделано. Самых опасных взяли. Теперь надо спасать остальных. И еще неизвестно, что легче». Он вздохнул. Мысли снова вернулись к Панову. Наверное, Виктор прав. Причины, причины... Что же надо сделать, чтобы такие вот, как Карцев, как Харламов, как те девчонки, стали людьми, настоящими людьми?..

И тут он вдруг вспомнил: нет, не всех взяли, остался Фирсов, загадочный Генка Фирсов, который куда-то исчез.