Текст книги "По медвежьему следу"

Автор книги: Аркадий Локерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ

Не дымом вулкана и солью моря, как мечталось, а пылью архива была теперь пропитана грудь. Надев халат, извлекал Борис с полок пожелтевшие от времени тома предшественников – геологов, топографов, ботаников, географов.

Кадарская зона большого внимания не заслужила, но все же за полтора столетия, с тех пор как Иван Черский первым пересек это «белое пятно», материалов накопилось немало.

О том, что архивные разыскания – основа основ и нередко новое оказывается забытым старым, не раз студентам напоминали на ярких примерах. Борис этого не забыл и старательно выписывал все, что казалось существенным.

Поиск золота на архивных страницах успеха не принес, но появилось ясное представление о природе края, обо всем, что сделано предшественниками, да и сами они, казалось, ожили. Особенно запомнился автор первой топографической карты района («масштаб 5 верст в 1 дюйме»), который подписался так: «Корпуса военных топографов шнапскапитан Петров Второй». (Слово «шнапс» он вывел особенно четко.)

Главы проекта «История исследования» и «Географические и экономические сведения о районе» Борис по архивным данным сочинил так, что Сергей Степанович сказал:

– Вопросов не имею! А теперь, – добавил он, – тебе следует провести геоморфологический анализ строения поверхности и на основе теории вероятности рассчитать количество проб, необходимое и достаточное, для заданной детальности поиска.

Обо всем этом Борис знал гораздо меньше, чем следовало, и он попросил помощи, ожидая не впервые услышать: «Сам не маленький». Но Сергей Степанович сказал: «Дело важное» – и засел вместе с Борисом. Всю неделю они кропотливо, квадрат за квадратом, прослеживали извивы горизонталей, строили разрезы и, «читая» рельеф, оконтуривали вершины, склоны и котловины различного типа, выделяли террасы – нагорные, речные, оползневые, – подсчитывали занятые ими площади, намечали вероятные пути каменных потоков, площадных и линейных. И на основе всех данных, подлежащих в дальнейшем проверке, намечали места для отбора, где проба будет «представительной».

При этой работе Борис явно ощутил, что, в сравнении с Сергеем Степановичем, он «что плотник супротив столяра» – так быстро и безошибочно находил тот в каждом месте лучшее решение.

Когда все листы карты, которые еле помещались на столе, покрыло разноцветье значков, приступили к составлению плана и графика работ.

На примерах различного расположения промежуточных баз, ориентировки маршрутов с потерей высоты или без нее и многих других Сергей Степанович показал, как можно создать немалые «резервы главного командования».

Поначалу Борис совсем было утонул в расчете человеко-часов, коне-дней, тонно-километров и кубометров дров, в начислениях амортизации и прочих премудростях, но постепенно, с помощью Сергея Степановича, он сумел «осметить» перевозку грузов во вьюках, устройство каркасно-засыпных аварийных убежищ, заготовку сена, проходку закопушек и канав в мерзлых грунтах с оттаиванием на пожог и заготовкой дров и многое другое, так что Сергей Степанович сказал с одобрением:

– Вопросов не имею!

СЮРПРИЗ

Борис по пути на работу забежал на почту. Только приблизился к «своему» окошку, как услышал:

– Вам телеграмма!

Казалось, ничто уже души не потревожит, и все же рука дрогнула, когда расписывался он в получении. Уверен был – от Тани.

Прочел: «Встречай понедельник тчк Андрей».

Только разглядев – из Молокановки, – понял, что Андрей – это Андрей, и вспомнил, что сам дал ему этот адрес и обещал встретить, когда вызовут дедушку в больницу.

До молокановского рейса осталось часа четыре. Он поспешил в трест, где с помощью Пластунова удалось получить разрешение предоставить гостям комнату в общежитии. Для встречи была выделена машина, и не какая-нибудь, а «Волга».

…Держась за Андрея, осторожными шажками шел по летному полю Матвей Васильевич. В черных очках, с аккуратно подстриженной бородой, в длинном черном пальто и рыжей меховой шапке выглядел он приметно.

– А я уж тебя и не надеялся застать, думал, ты уже на вулкане! – обрадовался Андрей.

Борис понял, что второе его письмо он еще не получил, но рассказывать о своих делах не стал, поспешил проявить уважение к дедушке.

Тот сразу же пожаловался:

– Совсем здесь ничего не вижу!

– Это с непривычки! – успокоил Борис, подсаживая его в машину.

Со всем комфортом доставили дедушку прямо в клинику.

– Очень боязно мне одному оставаться! – пробормотал дедушка, держась одной рукой за Андрея, другой – за Бориса.

– Понятно, это тебе не на медведя идти! – пошутил Андрей, а Борис, чтобы поднять его настроение, сказал:

– Директор треста вас просит, когда подлечитесь, помочь в поиске золота!

– Где уж мне теперь… – Он махнул рукой, но все же улыбнулся и, распрощавшись, засеменил, держась за медсестру.

Борис, стремясь проявить гостеприимство на высоком уровне, повел вечером Андрея в театр и по дороге подробно рассказал обо всем, что произошло за это время.

Он не сомневался, что Андрей захочет помочь, но не очень представлял, сможет ли тот.

Пожелав новому начальнику успехов, Андрей сказал, что у него и у других охотников большой отпуск и они охотно поработают в отряде. И помещение для базы отряда он сможет сдать в аренду, и все избушки охотников в тайге предоставит, и многое иное он перечислил с добавлением: «Если начальство разрешит».

Борис мгновенно оценил такую поддержку и сказал, что завтра же начнет пробивать все эти разрешения. Спектаклем они остались довольны, а после него еще долго обсуждали, с верой в успех, как лучше организовать новое дело.

Утром отправились в трест, где Пластунов и все сотрудники отдела встретили Андрея очень радушно и даже поаплодировали, когда он расписался в «Книге почетных заявителей», то есть тех, чьи заявки получили подтверждение.

Пластунов познакомил его с «Делом о находке А. П. Степанковым золота в Молокановском районе», которое уже стало толстым, вместив отчет о проверке на месте, результаты анализов, экспертное заключение, решение дирекции и прочие бумаги.

Закончил Пластунов приятной новостью: во всех инстанциях находка уже признана кладом и премия будет оформлена в ближайшие дни – ее, наверно, хватит на «Запорожец»!

Такого Андрей никак не ожидал, смутился и начал объяснять, что ведь нашел-то он, выполняя служебную обязанность!

– Это значения не имеет, важно, что нашел, все по закону! – заверил Пластунов и поручил Борису показать гостю музей треста.

Этот музей хранил все, чем славны недра Сибири, и, безусловно, внимания заслуживал, но посещение его имело и особую цель – еще одной приятной новостью порадовать гостя.

Андрей подолгу стоял у каждой витрины, расспрашивал, любовался. Такого видеть ему еще не доводилось, и он повторял:

– Ну, красота! В следующий раз непременно возьму с собой Витяньку!

Борис поглядывал на часы и, как говорят, «под занавес» подвел Андрея к ярко освещенной витрине, где на черном бархате блестели золотые медвежьи зубы! А рядом надпись: «Дар А. П. Степанкова, Молокановский район».

Андрей смотрел, словно глазам не веря, и, казалось, не дышал.

– Пошли! – подтолкнул его Борис, очень довольный произведенным впечатлением. – Нас уже ждут.

В 12.00 они, во главе с Пластуновым, вошли в кабинет директора, где Шахов поблагодарил Андрея и высказал надежду, что в дальнейшем клад окажется месторождением!

Андрей заверил, что все молокановцы будут содействовать этому.

Приступили к делам. Идею содружества геологов и охотников (о ней Борис уже посоветовался с Пластуновым, и тот сказал, что договора такого рода сейчас очень распространены) Шахов не только одобрил, но и претворил сразу же в реальность, связавшись по телефону с директором Заготпушнины.

Тот разрешил зачислять охотников в отряд по совместительству, а Андрея – с сего числа, с тем чтобы он, не медля, освоил в учебном комбинате специальность промывальщика.

КАШЕВАР, ОН ЖЕ КОНСУЛЬТАНТ

Утром, до работы, они непременно заходили в больницу. К операционным больным никого не пускали, и соблюдалось это так строго, что усилия Бориса установить с медсестрами контакт успеха не приносили. Приходилось лишь узнавать о самочувствии Матвея Васильевича да просить передать привет, чтобы тот не затосковал в одиночестве.

Из больницы шли в учебный комбинат и там до обеда становились учениками промывальщика, осваивали шлиховой метод поиска в условиях, близких к производственным. В холодном сарае, сидя на корточках возле ванны, углубленной в пол, в резиновых сапогах и перчатках постигали они вроде бы нехитрые приемы: положить в лоток двадцать килограммов грунта, осторожно смочить, перемешать, отмыть глинистые частицы и отделить камешки, тщательно их осматривая – ведь в каждом можно пропустить самородок. Когда оставался только песок, надо было, наклонив лоток от себя, придать ему возвратно-поступательное и одновременно качательно-круговое движение, заставить воду работать, отделять тяжелые минералы от легких, постепенно перемещая их к краю лотка. А чтобы вместе с ними не упустить ни одного тяжелого зерна, время от времени лоток надо останавливать, ставить горизонтально, отгонять назад эти зерна. И снова, резко встряхнув лоток над водой, продолжать промывку, пока не останется легких частиц, а к краю лотка приблизятся частицы средней тяжести. Предел устанавливают обычно по ярко-красной кайме зерен граната.

По заданию инструктора Борис и Андрей вели в резиновой чаше промывку то до серого шлиха, то до черного, с «доводкой». В каждую пробу инструктор подбрасывал несколько зерен золота, титанита и других рудных минералов и, коль не упустишь их, работу принимал, а упустишь – смотрел презрительно и выдавал порцию на повтор.

Руки от этих двадцатикилограммовых порций и холодной воды быстро начинало ломить, и время к обеду двигалось медленнее, но Борис себя не щадил, понимая, что от овладения этим якобы устаревшим методом зависит будущий успех. Да и соревнование подогревало. Андрей осваивал эту науку явно с большим успехом, чем он.

После обеда Борис творил проект и смету, а Андрей готовился к своим заочным экзаменам. Вечером снова, тоже заочно, навещали Матвея Васильевича.

На десятый день после операции заведующий отделением сказал:

– Получайте дедушку!

И вот настал торжественный момент. Появился Матвей Васильевич в черных очках и черном костюме, который стал ему еще просторнее. Он крепко держался за двух сверкающих белизной халатов медсестер и ступал так медленно, так вслепую, что Борис усомнился в успехе. Он и Андрей поспешили ему навстречу.

Дедушка очень им обрадовался. Руки его дрожали, он пробормотал тихонько:

– Ничегошеньки не вижу!

– Это с непривычки, все сделано как положено, – заверил Андрей.

– По новейшей лазерной технике! – добавил Борис.

Дедушка, быстро одолев волнение, поблагодарил всех с поклоном.

Провожаемые веселыми пожеланиями и возгласами, уселись они в машину, и на пути дедушка, поглядывая в окно, опять простонал:

– Ничего не вижу!

Лишь к вечеру, вдоволь попив крепчайшего чаю, он, поглядывая на свои пальцы, установил:

– Маленько вижу!

Спал он, черных очков не снимая, и уже на заре начал проверку сначала своих пальцев, а затем газеты и возликовал:

– Буквы вижу, вот чудо!

По такому случаю отправились по городу погулять. С каждым кварталом Матвей Васильевич ступал увереннее и часто повторял:

– Вот чудо!

На предложение пойти в кино он поначалу даже обиделся, но все же пошел и вскоре, с волнением глядя на экран, даже очки снял.

На другой день он уже прошелся по городу один, а вечером решил, что полетит домой самостоятельно, не дожидаясь Андрея.

Борису он, прощаясь, сказал:

– Теперь и я пригодиться могу.

Понимая, как важно ему в такой переломный момент верить, что это действительно так, Борис сразу же дал ему подписать заявление: «Прошу принять на должность кашевара и консультанта по совместительству».

Так началось укомплектование штата еще не существующего отряда.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ МОЖЕТ

Утверждение проекта и сметы прошло быстро и гладко. Отряд № 217 стал лицом юридическим, а вместе с ним и его начальник. Полученная доверенность – на бланке и с гербовой печатью – гласила, что отныне он имеет право:

– выступать от имени отряда во всех инстанциях;

– заключать и расторгать договора с государственными и кооперативными организациями, а также с частными лицами;

– открывать и закрывать счета в банках, платить наличными и перечислением;

– нанимать и увольнять;

– покупать, продавать, арендовать, отправлять и получать;

– производить горно-геологические работы, строить необходимые для них сооружения, прокладывать дороги и просеки;

– применять взрывчатые вещества;

– пользоваться оружием и радиопередатчиком…

Перечисление заняло целую страницу.

Всю свою жизнь Борис поступал как учили, велели, то и дело спрашивая у кого-то разрешения, а теперь… Предъявил доверенность – и уже в руках чековая книжка, и выдают ему (как на блюдечке с голубой каемкой) деньги пачками… Пришлепнул штамп, прицелившись, чтоб не вверх ногами, написал несколько строк, а в конце «гарантирую» – и в полном его распоряжении на две недели грузовое такси с брезентовым тентом. И в аэропорту для его грузов выделен отдельный отсек и назначен день и час спецрейса.

С каждым днем Борис все явственнее ощущал себя человеком, который «может». И больше, чем все успехи служебные, добавило ему оптимизма и уверенности в себе Танино письмо, точнее, бандероль в килограмм весом! Таня отправила ее из Ленинграда, а следовательно, до получения письма от него. И как тут было не вспомнить о телепатии, ведь их письма оказались так сходны. Она прислала каталоги и открытки и писала о том, как часто она его вспоминает.

Все это прибавило энергии, и он, досрочно сдав экзамен, получил разрешение плыть, а точнее, лететь в таежное море.

Погрузка самолета подходила к концу, когда подошел человек и сказал, протягивая документы:

– Шеф, моя фамилия Кукушкин, я от колхоза… У меня помидоры вот-вот потекут, а северянам так нужны витамины!.. Всего двадцать ящиков, а у вас недогруз, и пилот не возражает – чтобы меньше болтало…

Борис ответил:

– Если необходимо по техническим причинам, то и я не возражаю…

– Спасибо, шеф! – Кукушкин прижал руку к сердцу, а затем взмахнул ею, как дирижер. Подкатила машина, замелькали ящики…

Вскоре приехали Пластуновы. Сергей Степанович выглядел в сапогах и штормовке помолодевшим, бодрым, но Елена Викторовна, отойдя с Борисом в сторонку, незаметно передала какие-то особо ценные пилюли, в дополнение к уже полученным.

Прощаясь так, словно разлука предстояла долгая, Пластуновы обнялись с такой нежностью, что Борис невольно подумал: «Будет ли у меня когда-нибудь так?»

Он соорудил из спальных мешков подобие кресла для Сергея Степановича у раскрытой двери пилотской кабины, где обзор был широк, и сам расположился у него за спиной.

Используя знания, уже полученные на пути в Молокановку, Борис называл хребты, над которыми летели, и бывал рад, когда Сергей Степанович, тоже поглядывая на карту, с ним соглашался.

Оба они, забыв обо всем ином, любовались – «Лучше гор могут быть только горы!» – и вспоминали то, что сохранилось в памяти об этих хребтах, начиная с тех дней, когда готовились к экзамену по курсу «Геология СССР» – одному из самых зубрежных на пути в геологи.

Летели спокойно, почти без болтанки. Вероятно, помог помидорный груз.

Когда показался вдали кряж Угрюмый, Борис, потеснив Сергея Степановича, сел с ним рядом, и они начали готовиться к тому, что в проекте шло следом за архивными розысканиями под названием: «Рекогносцировочные аэровизуальные наблюдения». К ним Борис в записной книжке дал эпиграф: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье…»

Они приготовили бинокль, карандаши, раскрыли – каждый свой экземпляр – геологические карты. Предстояло то, что отображено на ней, сравнить с натурой, увидеть с птичьего полета и все приметное отметить, чтобы потом, шагая по земле, найти и изучить.

Пилот раскрыл схему, которую подготовил для него Борис, и, подняв руку, крикнул: «Начинаем!»

Борис кивнул, и самолет пошел на снижение – на исходную точку первого залета вдоль водораздела кряжа Угрюмого.

Пилот показал три пальца – высота 300 метров. Скорость он сбросил, и все же так быстро мелькали, сменяя друг друга, толщи известняка и базальта, вершина Острая и речка Чаужа, что дорога была каждая секунда.

Не глядя друг на друга, торопливо делали они на карте пометки, и оба дышали тяжело, словно бежали вместе с самолетом. Чуть передохнули, когда вышел он за пределы района и, круто развернувшись, снова пошел над Кедровым кряжем. Пилот показал два пальца и поспешил ухватить «баранку».

Дрожал, оглушительно ревя, самолет, казалось: вот-вот врежется…

Борис успел отметить на водоразделе между Чаужей и Шайтанкой ржавую полосу, когда вдруг Кукушкин вцепился в него и завопил, тараща глаза:

– Ради бога, посадите меня!

– Сажать – это не по нашей части, – прокричал ему в ухо Борис, – и сиди тихо, а то опрокинемся!

Кукушкин замер, уцепившись за веревки, крепко стянувшие его ящики.

Начался третий залет.

Когда летели над Шайтанским нагорьем, Сергей Степанович даже с места вскочил и, не опуская бинокля, крикнул Борису:

– Попроси повторить!

Пилот очень выразительным жестом показал, что горючего мало, но все же повернул назад, и Борис увидел нечто похожее на разрушенный кратер вулкана.

Сергей Степанович, очертив его на карте, написал: «Кольцевая структура» – и поставил два вопросительных знака.

У северной границы пересекли район на высоте 200 метров над рельефом, а он здесь был сильно расчленен, и еще сильнее стала болтанка. Деревья на земле, под самолетом, раскачивались, как в бурю. Борис увидел (или показалось?), что мелькнул там, удирая, медведь…

Это пересечение наглядно показало, как преобладают в рельефе пологие северные склоны – самые трудные для поисков. На них особых примет, полезных для дальнейшей работы, обнаружить не сумели, и такая навалилась усталость, что Борис обрадовался, когда кончилась эта воздушная чехарда и пошли на аэродром плавно и тихо.

Сергей Степанович прилег и закрыл глаза.

Когда благополучно прокатились по твердой земле и подрулили к аэропорту, Кукушкин воскликнул:

– Ни за что в жизни с геологами больше не полечу! – И поинтересовался: – Сколько же вам за такое платят?

– Командировочные – два рубля шестьдесят копеек в сутки, – ответил Борис с точностью, положенной лицу подотчетному.

– А всего – в месяц?

Любопытство его осталось неудовлетворенным – сквозь распахнутую дверь Борис увидел встречающих: все семейство Степанковых во главе с Матвеем Васильевичем. Он поспешил к ним, представил Сергея Степановича, обнял Витяньку, а вместе с ним и Чарли, Который явно его узнал!

Молокановка осталась в памяти серыми дощатыми тротуарами на заснеженной земле, серыми бревнами изб да голыми кустами в палисадниках. А теперь избы утопали в цветении черемухи и таволги, землю покрыл малахитовый ковер, трава пробивалась даже из щелей между досками тротуаров.

Борис знал, что северная весна щедра, но все же был поражен таким праздником природы.

Молоканов-председатель предоставил отряду одну из двух комнат поссовета для научных занятий, а для имущества – сарай, похожий на крепость.

Молоканов-милиционер выдал отряду домовую книгу, которая делала его «гуляй-город» законным в любом месте, так же как разведение огня и все прочее, необходимое для жизни.

Киномеханик Вася собрал комсомольский актив. Выслушав Сергея Степановича и Бориса, три надежных парня объявили себя добровольцами на весь сезон работы отряда.

Вера Павловна охотно взяла на себя медобеспечение.

– Я буду к вам приезжать! – заверила она Бориса.

Андрей договорился в колхозе об аренде шести лошадей и вместе с Андрюшей и Василием уже начал расчистку тропы к базовому лагерю, который наметили вблизи Билимбея.

Подготовку удалось провести так быстро, что уже на следующее утро начали рекогносцировки – попытались повторить по земле путь, пройденный в небе.

Доступные места объездили верхом за три дня, и представления стали более четкими.

В каждой долине – на счастье – промыли по одной пробе. Сергей Степанович сказал на прощанье:

– Приеду через месяц, если раньше не вызовешь. На легкий успех не надейся. Помни, что он в первом приближении – функция от изношенных сапог!..

ТРУДЫ БЕЗ РУДЫ

Когда Пластунов улетел, Борис остро ощутил, что теперь, вдали от вышестоящих, за все в ответе он один – капитан шхуны, отплывающей в таежное море. Конечно, очень хотелось сразу обрести авторитет и все решать, как подобает капитану. А оказался он снова лишь учеником, когда надо было арендовать и покупать лошадей, решать, какую из них ковать на все четыре, какую только на передние или вовсе не ковать, а только подрезать копыта. Не просто оказалось и подогнать каждой седло, подхвостник, подгрудник так, чтобы даже на крутых подъемах и спусках груз лежал мертво. Вес его нужно было подобрать посильный для каждой лошади и точно уравновесить вьюки. Постигая эти премудрости, Борис не раз оценил, как повезло, что есть у него надежные помощники, они же и учителя.

Андрей и Василий, приглядевшись к лошадям, объединили их в пары, не сообразуясь с внешними данными, решив по каким-то невидимым признакам, что Саврас в связке с Пегим пойдет, а с Лысым не пойдет, и так далее. Борис понимал, что для всего этого нужен опыт, и старался побыстрее его приобрести.

Он вызвался быть подручным при ковке лошадей и активно участвовал в репетиции: при участии Витяньки и его приятелей нагрузили караван и проехали по горам у Молокановки полный круг.

На следующее утро двинулись в путь: четыре коновода, восемь тяжело нагруженных лошадей, разделенных на пары: хвост первой привязан к морде, точнее, к уздечке второй.

В голове каравана шагал Андрей с острой секирой на длинной рукоятке. Он срубал ветки, какие могли помешать.

Замыкал караван Борис (вместе с Чарли). Их задача была подбирать, «что с возу упало».

Борис шагал с молотком в руке и собирался попутно составить геологическое описание тропы, но на втором километре оборвался чайник, на пятом развалился вьюк, и оказалось, что дел замыкающему и без науки хватает.

Несколько раз Андрей менялся с Борисом местами и осваивал работу «палача» – рубил ветки. Но оказалось – не хватает у Бориса для этого сноровки, и Андрей вынужден был его вскоре менять, чтобы не задерживать ход каравана. Шагать предстояло почти сорок километров, и местами путь был трудным. Лошади то вязли в болоте, то карабкались на подъемы, высекая новыми подковами искры из камней.

Уже в сумерках добрались до Чаужского нагорья, где намечен был базовый лагерь, возле каторжанской избушки. В ней, по преданию, таился беглый каторжник, еще когда дед Матвея Васильевича был молодым.

Лошадей разгрузили. Борис, глядя на дымящиеся их спины и бессильно опущенные к самой земле головы, проникся сочувствием и вспомнил про овес, который они притащили и безусловно заслужили. Он распорядился их щедро накормить и – получил урок! Андрей ему пояснил, что накормить разгоряченных лошадей – это значит их загубить, надо часа два дать им остыть…

Утром, проводив в Молокановку накормленных овсом лошадей при двух коногонах, занялись устройством лагеря. Поставили три палатки и натянули их, как барабан, не только для лучшей защиты от дождя, но и потому, что есть в этом свой шик!

Избушку оборудовали под склад. Выложили из камня печку и вмуровали чугунный казан. Из жердей сколотили длинный стол и скамейки, натянули над ними брезентовый тент, а над ним антенну, и «столовая-клуб» была готова.

От ручья прорыли канавку к уступу и оборудовали там «умывальник-душ».

О пожарной безопасности тоже позаботились – окаймили лагерь просекой и взрыхлили землю.

В дополнение ко всему этому, положенному по инструкции, Андрей ловко вырубил из бревна медведя, стоящего на задних лапах, со сверкающими в оскаленной пасти зубами из расплющенных патронов.

Этого «покровителя фирмы» установили возле очага, и вид его придавал всему лагерю какую-то веселость.

Свое участие в благоустройстве Борис ограничил руководящими указаниями, а сам поспешил начать главное дело. Все то, что узнал в архивах, увидел с высоты, теперь надо было опознать в натуре, привязать к карте и создать для отряда фронт работ, наметив точки отбора проб, согласно с проектом, но лучше, чем по проекту. Присматриваясь к строению рельефа, Борис стремился понять пути перемещения наносов, чтобы расположить пробы там, где накапливаются тяжелые минералы.

Всем этим он занялся было в одиночку, точнее, в сопровождении Чарли, но когда Андрей воспротивился: «Медведь сейчас голодный, злой!» – Борис взял в личную охрану Андрюшу.

Медведя они увидели только один раз, и то издали, но охраняющий оказался хорошим помощником, прирожденным поисковиком. Он хорошо готовил дорогу для начальника – кайлой и кувалдой расчищал обнажения, разбивал камни. Они сработались и быстро подготовили для отбора проб большой участок, прилегающий к лагерю.

Настали горячие дни. Надо было наладить работу, все учесть, за всем уследить.

Эти первые дни работы запомнились Борису в деталях. То, что было гладко на бумаге, в проекте, предстало на деле совсем иным, трудноосуществимым. Местами углубиться до коренных пород мешал приток воды, а рядом земля еще и не собиралась оттаивать, блестел лед. И все же кайлой и лопатой («Пробьемся, ребята!») пробы брали и заполняли брезентовые мешки до метки «пятьдесят килограммов» – галькой, песком, глиной, подвозили их к воде и коченеющими, в резиновых перчатках, пальцами осторожно, каждый камешек очищая от глины, вели промывку до серого шлиха. Затем его перемещали из лотка в ковш, домывали и подсушивали на огне и, не увидев золота, пересыпали в пакет.

И так пробу за пробой, встречая каждую с надеждой…

Борис то участвовал в промывке, то изучал содержимое пакетов, то трусцой одолевал склоны, подготовляя фронт работ. На ходу он часто напевал: «И мне верится, что вот, за ближайшим поворотом…», дополняя эти слова Окуджавы своими, к случаю подходящими.

Так день за днем, то пешком, то верхом, по двенадцать часов, с надеждой, что вот-вот в пробах или под ногами обнаружится золотой след…

Это была лучшая для геолога пора, когда еще не скрыл землю зеленый ковер, а гнус не набрал силы.

Следуя совету Пластунова, Борис спешил охватить поиском низкие, заболоченные места – царство комаров. Поэтому, как только люди привыкли к работе, он разделил отряд на три звена, а сам поспевал от одного к другому и на базу возвращался, шатаясь от усталости.

Рабочий день на этом не заканчивался. После ужина, в котором каша занимала место подчиненное, а на первом были дичина и форель – в любом ручье она ловилась даже на голый крючок, – мучительно хотелось спать. Приходилось применять к себе жестокие меры, потому что геолог обязан нанести на карту и отобразить в дневнике познанное за день. А после этого стремился Борис раскрыть свой личный дневник, где прозой и стихами рассказывал он Тане обо всем. Раз в две недели, возвращаясь в Молокановку, кое-что из этих записей отправлял ей, чтобы она знала, чем заполнена его жизнь, и не забывала.

…Давно уже спали все в лагере, когда исчезала для него явь в холодных объятьях спального мешка.

Так продолжались труды, пока без руды, в непрерывном ожидании удачи.