Текст книги "По медвежьему следу"

Автор книги: Аркадий Локерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

«ЗОЛОТОНОСНЫЙ» МЕДВЕДЬ

В приемной геологического треста зазвонил телефон, резко, настойчиво, словно выкрикивая: «Быстрее, я – межгород!»

К таким звонкам здесь привыкли, и секретарь Зоя недрогнувшей рукой подкрасила губы. Рабочий день еще только начинался, и приема у директора ожидал лишь один геофизик, прямо с аэродрома, из Селенгинской тайги, в унтах не по сезону, с лицом почти черным от зимнего загара.

– Откуда? – спросила Зоя. – Повторите! Кто, кто? Не слышу! Кого, кого? Не поняла! Повторите! Хорошо, подождите!

Она поднялась, тряхнув золотистой гривой. Геофизик смотрел на нее, как на чудо.

Зоя прошла по приемной, широко распахнула расположенные рядом двери с табличками «Главный инженер», «Главный геолог» и произнесла, копируя чей-то хриплый бас:

– Из какой-то Мо-ло-ка-новки, какой-то деятель Заготпушнины, фамилию не расслышала, же-ла-ет на про-вод… са-а-мого главного инженера-геолога! – Она подчеркнуто сделала ударение на последнем слоге, а затем уже своим звонким голосом добавила, не скрывая усмешки: – Кто из вас главнее, решайте!

В приемную, будто на коньках, выкатился Кравков, тщедушный, взъерошенный.

– Ничего! Будет и такая должность при дальнейшем росте по части руководства! А пока в Кадарском районе у нас разведок нет, следовательно, ни срывов, ни аварий, и, стало быть, главинж там никому ни к чему! – Он заглянул в кабинет соседа: – Это что-нибудь по твоей, Костя, научно-фантастической части. Согласен?

– Угу, – ответил тот, не поднимая глаз от бумаг, – особенно с тем, что главинж ни к чему!

Утро выдалось солнечное, располагающее к шуткам. Цвела под окнами черемуха.

– Переключите, Зоя, на самого главного геолога. Мы с ним, как видите, всегда единомышленники, – благодушно заключил Кравков.

– Я уже переключила, – призналась Зоя, выдав этим, кто, по ее мнению, главнее.

Кравков погрозил ей пальцем.

– Главный геолог Шахов Константин Дмитриевич слушает, – сообщил в Молокановку Шахов, блеснув очень крупными зубами.

И сразу улыбка с его лица исчезла, оно стало напряженным, отобразив, что слышно плохо, что просит он не мешать.

Скользнул к себе в кабинет Кравков, вернулась Зоя.

– Повторите, пожалуйста, кто говорит, – попросил Шахов.

Прижав привычно телефонную трубку плечом к правому уху, он торопливо записал своей единственной, левой рукой: «Степанков Андрей, участковый охотник».

– Я до вас, товарищ главный, второй день добиваюсь, – донеслось еле-еле, – тут у нас такое дело – шалун объявился…

– Какой шалун? – Шахов даже глаза зажмурил, чтобы лучше слышать.

– Не шалун, говорю, а шатун!

– Не понял, повторите!

– Медведь, говорю! Он до времени поднялся, по тайге пошел, испугал…

Слова утонули в свисте и треске. Шахов терпеливо ждал и уже хотел было повесить трубку, как вдруг утихла буря и даже дыхание далекого собеседника стало слышно.

– Повторите! – устало попросил Шахов.

– Испугал, говорю, этот шатун одного парнишку. Ну и я вышел на участок и вскорости нашел!

– Что нашел? – поторопил Шахов, опасаясь, что вой начнется снова.

– Медведя этого нашел! Стрелять не пришлось, – пояснил Степанков, – он уже своей смертью помер, наверное от старости, потому…

Шахов перебил, не скрывая раздражения:

– Это, дорогой товарищ, не по нашей части, мы ищем полезные ископаемые, а не медведей!

– В такой мере мы понимаем, товарищ главный, и напрасно беспокоить бы не стали, – с достоинством ответил Степанков, – но тут такое дело… Медведь-то оказался не простой, а вроде золотоносный!

– В каком смысле? – Шахов насторожился. От охотника всего ждать можно.

– У него на зубах вроде как бы коронки золотые!

– Какой же врач их поставил? – улыбнулся Шахов.

– Наверно, без врача обошлось! – ответил Степанков явно с улыбкой. – Надо думать, он где-то, наверно в берлоге, на богатой земле лежал, грыз ее с голодухи. У него и в шубе кое-где желтые крупинки позастревали…

– А вы уверены, что это золото? – поторопил Шахов и рассердился на себя за глупый вопрос. Коль звонит человек за 600 километров – значит, считает свое сообщение важным!

– Хорошо понимающих тут у нас нет. Дедушка мой когда-то золото мыл, говорит – оно! Правда, видит он теперь плоховато. Чтобы все сохранить как есть, я медведя брезентом и снегом прикрыл, а уж вы решайте…

Снова в трубке завыло и еле слышно донеслось, что надо скорее, снег тает, весна нынче дружная…

Как всегда, когда надо было сразу принять решение, зрачки Шахова сузились. Проверяя себя, он посмотрел на геологическую карту. Она пестрым ковром закрывала всю глухую стену его кабинета. Память не подвела – Молокановка расположена в Муйской структурной зоне, где золотом и не пахнет!

Очень хотелось, не создавая себе лишних хлопот, сказать: «Соберите, сколько сумеете, пришлите почтой это „медвежье“ золото, которое почти наверняка окажется не золотом. Но если – один шанс из тысячи! – медведь действительно „золотоносный“, тогда непростительно будут упущены важные подробности».

Хотя Шахов и любит повторять, что пессимист – это хорошо информированный оптимист, сам он за много лет в очень жестком кресле главного геолога оптимизма но утратил и не раз поступал, доверяя больше интуиции, чем логике. И сейчас, в этой нелепой ситуации, он подумал: «Нельзя упустить, надо поверить этому Степанкову и его дедушке!»

Дождавшись, когда шум ослабел, Шахов твердо сказал:

– Ждите телеграммы. Специалист вылетит к вам при первой возможности. Благодарю вас, Андрей, за важное сообщение!

– Понял, буду встречать! – донеслось в ответ еле-еле.

Шахов глубоким вдохом восстановил дыхание, отер лоб и взглянул на часы. До начала заседания по проектам новых работ оставалось тридцать пять минут, и надо было успеть закончить это дело, пока не захлестнули иные. Он поднял трубку внутреннего телефона, выяснил у диспетчера, когда ближайший рейс на Кадар с посадкой в Молокановке, и, узнав, что послезавтра, в 10.00, попросил забронировать одно место.

Осталось самое неприятное: кому-то поручить, а точнее, навязать это внеплановое задание, выслушать, что посылать некого, что по командировкам перерасход, что сам он совсем недавно на собрании призывал покончить с авралами и так далее…

Посвистывая и морщась, Шахов мысленно перебирал возможные варианты. Он поднял трубку…

…И этот звонок неожиданно вмешался в жизнь молодого специалиста Бориса Струнина.

ЛУЧШЕЕ – ВПЕРЕДИ!

Случайная удача минувшего лета – преддипломная практика на острове Карашир, участие в поисках «жидкой руды» в недрах вулкана имени Вольского под руководством самого академика Вольского, где так много пришлось увидеть, узнать, пережить, – все это определило не только тему дипломной работы Бориса Струнина, но и его решение: стать вулканологом – на всю жизнь!

Оно, еще не осуществившись, привело к нежданным и печальным последствиям.

После практики, когда все однокурсники собрались и каждый, как уславливались, рассказал о самом интересном, титул «Король приключений» без споров был присужден Борису. Вещественными доказательствами – каской с отметиной удара вулканической бомбы и ботинками с обгорелыми рантами – он украсил стену над своей кроватью в общежитии.

Таня тогда была им горда – глаза сияли, и дружили они так, что, казалось, еще шаг – и на всю жизнь!

Решение Бориса она поначалу всерьез не восприняла, но когда он, узнав, что заявок, имеющих отношение к вулканологии, в деканат не поступило, предпринял шаги – послал заявлении в институты на Камчатку и на Сахалин, – Таня выступила против в форме шутливой: «Или я, или вулканы!» Борис ответил: «Не „или – или“, а „и – и“, тем более что вулканы мужского рода и ревность не уместна!»

Дискуссия прекратилась, так как из обоих институтов пришли ответы, в которых сообщалось, что, к сожалению, нужны только доктора и кандидаты. Но Борис не смирился, вновь послал заявления и попросил своего бывшего начальника посодействовать. И вызов пришел, но с оговоркой, что возможности использования подлежат уточнению.

За отсутствием лучших вариантов Борис решил сдать этот вызов в комиссию по распределению, и тут произошел разговор не столько с Таней, как с ее папой и мамой, причем совсем не шутливый.

Они дружно напомнили ему его же рассказы: как он чуть не сгорел в кратере, чуть не утонул в волнах озера при землетрясении, чуть… и так далее.

– Повторить такое разумный человек не захочет, – заключил папа, руководящий работник областного масштаба.

Борис спросил Таню: согласна ли она со всем этим? Она сказала, что папа и мама хотят ей добра и имеют жизненный опыт.

Помолчав, Борис ответил:

– Я не для этого поступал на геологический и в своей профессии не разочаровался. Круглогодичный городской рай не для меня!

– А проводить половину жизни в разлуке и страхе – это не для меня! – ответила Таня.

Каждый считал себя правым и обиженным (она со слезами на глазах). Не раз Борис был близок к тому, чтобы подчиниться ей, и все же остался верен себе – распределился по вызову. После этого быстро выросла стена отчуждения. Танины родители уже встречали его с каменными лицами, а сама она все больше времени проводила с Володей, который перевелся на заочный и считал, что потомственным горожанам геологическая экзотика не нужна.

Некоторым утешением явилось то, что он выполнил обещание: выслал Вольскому статью с описанием нового кратера, который чуть не стал для него могилой, и получил ответ, каким можно было гордиться. Тане его из гордости не показал. И дипломный проект Борис защитил отлично. Но все это не радовало. В торжественный день, когда заблестел на пиджаке бело-синий ромбик со скрещенными золотыми молоточками (в просторечье – «поплавок») и настала пора прощаться с институтом, Борис старался держаться весело, внушал себе, что все лучшее – впереди!

Он заехал в свой родной Машанск, где из родных осталась лишь тетя. Она ему обрадовалась, даже всплакнула, но и ей было не до него – болели зубы. И школьных товарищей разыскать он не смог. В одиночестве сходил на могилу к маме, положил бумажные цветы на снег и – на вокзал. Он старался печаль прогнать, думал о приятном: скоро выйдет его статья, и не где-нибудь, а в центральном журнале. Он продолжит изучение Карашира, поступит в заочную аспирантуру. И Таня поймет… Все к лучшему! – убеждал он себя.

Началось это лучшее для него не лучшим образом. Приехал он в плохое время, сразу после новогоднего праздника, когда старые темы уже закончились, а новые еще по-настоящему не начались. Пополнения ни на Карашир, ни в другие вулканологические отряды пока не требовалось, и Борис понял: ему предстоит искать глины вдоль трассы БАМа. Он уперся. Не для этого он, можно сказать, поломал себе жизнь! Помог ему бывший начальник – Басов. Он, правда, к вулканологам прямого отношения уже не имел, руководил теперь составлением карт прогноза рудных месторождений.

– Не более точных, чем прогнозы погоды, – благодушно пошутил он, добавив, что в целом авторитет его заключений высок и года через полтора он рассчитывает защитить докторскую диссертацию.

Басов познакомил Бориса с вулканологами и договорился, что его возьмут в караширский отряд, как только утвердят дополнение к проекту. И зама по кадрам уговорили направить Бориса в отдел проверки заявок – временно. Его начальник – Сергей Степанович Пластунов, седой, с синими глазами, красоту которых не скрывала даже тяжелая припухлость век, – сказал, словно извиняясь:

– Тут у нас перелетные птицы. Или стар, или млад: первые до пенсии, вторые – до лучшего назначения… Заявок на вулканы, – улыбнулся он, – пока не поступало, но интересное есть везде, если вникнуть!

– Постараюсь, – не скрывая грусти, ответил Борис и начал вникать.

Каждый день начинался разгрузкой телеги, точнее, тележки с черными ящиками – так, используя термин кибернетики, называли почтовые посылки. Сотрудники отдела, надев халаты, сообща производили вскрытия, разглядывали натуру: глины, пески, камни, которые своим цветом, блеском, тяжестью, магнитностью или каким-то иным признаком где-то кому-то показались подозрительными и кто-то не пожалел усилий, стремясь принести пользу или получить премию…

Пластунов опытным взглядом определял, где «пахнет жареным», и эта натура шла с зеленым светом, правда, он загорался очень редко.

– По моим подсчетам, – говорил Пластунов, – на одну ценную заявку приходится примерно четыре сотни пустых, но эта единственная может быть в любом «черном ящике», поэтому расслабляться нельзя и терпение в нашем деле – главное!

После осмотра и распределения, кому какую изучать, посылки занимали свои места на полках в коридоре, где с лета образовалась длинная очередь – плод стараний юных следопытов, туристов, отпускников.

Пластунов поручил Борису изучение натуры, подозрительной на железо и марганец. Часами разглядывал Борис в сильную лупу рыжие, бурые, черные образцы, проделывал нехитрые стандартные анализы и, вспоминая Таню, пытался представить, как-то она там.

Вторая половина дня была отведена для ответов на письма и прием посетителей. Писем в зимние месяцы приходило значительно больше, чем посылок. Кто только их не присылал! На первом месте и по количеству, и по размерам были письма пенсионеров, что неудивительно: подводя жизненные итоги, многие стремятся восполнить, наверстать упущенное.

«…Помню, был я еще мальчишкой, рыли мы с отцом колодец и на глубине встретили пласт черного песку, такого тяжелого, что ведро еле подняли. Тогда, в голодный год и но малограмотности, этому значения не придал, а теперь, прочитав в журнале „Наука и жизнь“ про черные пески, думаю – а вдруг! Сообщаю все приметы местности и готов приехать, показать, где был колодец…»

На такие письма было отвечать и легко, и приятно. Борис, двумя пальцами – но все же это было быстрее, чем ждать очереди в машбюро, – выстукивал: «Благодарим… проверка поручена экспедиции №… будет выполнена летом. Вас вызовут при необходимости».

Попадались письма и другого рода: «Клянусь честью, знаю, где в земле серебро, покажу под аванс в 100 руб., а в залог оставлю паспорт…»

Немало поступало и запросов от высоких инстанций, куда обращались недовольные полученным ответом, уверенные, что геологи при проверке скрыли правду, а потом выдадут, что сами нашли. По некоторым заявкам переписка составляла пухлые тома.

Первое время все это занимало. Борис строчил ответы, прислушиваясь к беседам Пластунова с посетителями. Тот доброжелательно выслушивал воспоминания и терпеливо отражал атаки жаждущих премии на блюдечке с голубой каемкой.

Все это повторялось день за днем и было очень далеко от того, к чему он стремился. Чтобы отвести душу, Борис часто заходил к вулканологам, вникал в их дела и терпеливо ждал, когда решится его судьба.

Приподнятое настроение (не студент, инженер!) быстро испарилось, и «поплавок» он больше не носил, чувствуя себя в новых условиях снова первокурсником. Должность – младший геолог – примерно этому соответствовала. И снова общежитие, без надежд на скорое избавление от него. Правда, комната на двоих, а не на четверых, как в студенческом, и зарплата – не стипендия, а все же нередко хотелось назад, там было весело, все свои, а здесь соседом оказался человек во всех отношениях чужой. Он уже обжился и часто просил «создать ему условия до 23.00». Поэтому Борис допоздна оставался на работе, шел в читальню, в кино или просто бродил по чужому городу. И еще выстаивал очередь на почте – обычно впустую. Переписка с Таней чуть теплилась. Письмам он старался придать веселый тон, не вдаваясь в подробности своей жизни.

Таня отвечала не спеша, кратко, что важных новостей пока нет. И за строками ясно ощущалось: отчуждение все возрастает…

Он даже на вечера молодежи в Дом культуры начал ходить и в танцах кружился, но жизнь его не стала от этого содержательнее.

Оставалось повторять: «Лучшее – впереди!»

СРОЧНОЕ ЗАДАНИЕ

Просвет появился неожиданно, когда уже подходил к концу третий месяц работы. Пластунов – они за это время хорошо сработались – вдруг пригласил его к себе на обед, в воскресенье. И оказался Борис в бревенчатом домике на окраине города в поселке, само название которого – Лиховеровка – хранило память о первом директоре треста.

Жена Пластунова, с такими же синими, как у мужа, глазами и белизной коротко подстриженных волос, встретила его так приветливо, что он легко освоился и вскоре оторвать его от книжных полок с синими томами «Библиотеки поэта» было невозможно. Это сразу же расположило к нему Елену Викторовну. Оказалось, что она искусствовед и в молодости работала в Эрмитаже.

Все здесь Борису понравилось, и он был рад, что тоже пришелся по душе. Елена Викторовна пригласила его на следующее воскресенье. А когда прощались, она доверила ему том Иннокентия Анненского.

Эти встречи стали частыми. Он жадно слушал рассказы Пластуновых о Ленинграде и о Колыме, где прошли их лучшие годы, о времени, таком еще недавнем и таком уже далеком. Постепенно он становился в их доме своим и даже полезным, освободив Сергея Степановича от колки дров и доставки тяжеловесных продуктов. Да и внимательный слушатель был им нужен.

Так шли дни. Весна ощущалась все сильнее, и не только по природным ее приметам. В тресте то и дело вывешивались приказы о результатах проверки готовности отрядов к выезду в поле, о противоэнцефалитных прививках, обязательных для всех. Начался большой разъезд. Борис еще не знал, как сложится его судьба, не застрянет ли он в «предпенсионном» отделе, но все же прививки сделал – терпел во имя будущего!

Вулканологический отряд, с которым связаны были надежды, уже прошел проверку и готовился к отъезду.

Борис совсем загрустил, как вдруг хорошая весть: дополнение к проекту прошло последний барьер!

– Завтра утром Шахов должен утвердить, и ты будешь при должности, – сказал Борису начальник отряда Старостин. – А там через три дня и в путь! Жди моего звонка!

Конечно, с самого утра Борис поглядывал на телефон и рванулся к нему, когда вскоре раздался звонок.

– Вас, Сергей Степанович, – разочарованно сказал он.

– Здравствуй, Костя! – Голос Пластунова прозвучал тепло. – Понимаю, коль звонишь, значит, пожарное дело! (Борис прислушался.) Поверь, послать некого! – Пластунов, словно в подтверждение, прижал ладонь к сердцу. – А с кем она внуков оставит? Хватился! Он уже второй год на заслуженном, рыбачит… У нее грипп. Он на овощной базе. И она тоже. Сам же ты на меня нажимал. Взял, не отпираюсь, но временно! – Пластунов украдкой взглянул на Бориса, и тот понял, что речь идет о нем. – Нет, не болеет. И внуков еще не завел… Но он только входит в курс и золотом не занимался… Угу! Ага! Всегда на меня! – Пластунов бурчал сердито и вдруг улыбнулся: – Знаешь, чем купить!

Повесив трубку, он подозвал Бориса, сказал:

– Придется тебе, Боря, срочно вылететь в Кадарский район, проверить заявку, она там какая-то особенная, скоропортящаяся… Пошли, ждет главный!

– Мне же сегодня должен быть оформлен перевод! – воскликнул Борис и даже побледнел от волнения.

– Послать больше некого. Я бы сам, да мотор не тянет…

Было слышно – дышит он тяжело, и Борис сдержался, подавил желание резко отказаться.

– А насчет перехода к вулканологам не беспокойся. Шахов в долгу не останется!

Молча шли они по длинным коридорам, и Пластунов прижимал ладонь к сердцу.

В приемной секретарь Зоя встретила Пластунова приветливой улыбкой.

– Здравствуй, дядя Степаныч, – сказала она, а на Бориса внимания не обратила.

…Шахов поднялся из-за стола, пошел им навстречу. Он протянул руку Пластунову, затем Борису. Тот пожал эту непривычную левую руку неуклюже, выше ладони, и заметно смутился.

Они сели в кресла, у круглого столика, возле стеклянного шкафа с красивыми, крупными образцами.

Шахов, не скрывая любопытства, окинул взглядом мальчишеское лицо Бориса, его удлиненную прическу и усики, мохеровый свитер и джинсы.

Невольно он примечал, как с годами меняется облик молодых специалистов. И всегда, как сквозь туман, видел он рядом с ними товарищей своей юности и себя в залатанной фронтовой гимнастерке, уже без руки.

Когда-то Шахов прочитал, что только очень ограниченные и самоуверенные люди доверяют первому впечатлению, считают его самым надежным. Причислять себя к таким Шахову, разумеется, не хотелось, но решать в считанные минуты, «кто есть кто» и на что способен, ему приходилось часто – по выражению лица, движениям рук, ответам на задаваемые им вопросы, вроде бы случайные, а на самом деле выработанные многолетней практикой. Результаты привели к выводу, что он обладает даром психологических блицоценок.

Задавать Борису свои контрольные вопросы Шахов не стал, доверяя положительной оценке, которую дал Пластунов по телефону, хотя она и ограничилась междометиями «угу» и «ага». Он сказал:

– Давно нам следовало познакомиться!

Пока Борис соображал, что ответить, вмешался Пластунов:

– Из этого не следует, что надо нарушать план нашей работы!

– Не хотелось бы напоминать, кто, вопреки всем планам, воспользовавшись моим отсутствием, захватил молодого специалиста! – в тон ему ответил Шахов.

– Все было по договоренности, временно! – улыбнулся Пластунов.

– Знаем, но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное! – прищурил левый глаз Шахов.

– Ну уж нет! – всполошился Борис. – Договорено, что я перехожу в караширский отряд, к Старостину, и как раз сегодня…

Пластунов кивнул в подтверждение.

– Передайте Старостину, что перевод состоится после того, как будет изучена, можно сказать, новая геологическая формация – медведь! Запишите, Борис, и зарегистрируйте как заявку. – Шахов обстоятельно пересказал сообщение охотника Степанкова.

Стремительно открыв дверь, заглянул в кабинет Кравков, спросил:

– Ну, что, назревает в Молокановке великое открытие?

– Об этом скоро будет представлена исчерпывающая информация молодым специалистом Борисом Струниным! – Шахов указал на него глазами.

Ответ удовлетворил Кравкова, дверь закрылась.

Пластунов сказал, потирая лысину:

– Да-а, такого у нас еще не случалось… Ну, был когда-то заявлен золотоносный тетерев – в зобу у него самородочек нашли…

– И что же? – заинтересовался Борис.

– Да ничего! Ищи ветра в поле…

Борис подумал: «Обидно, что из-за такой ерунды откладывается мой переход…»

Шахов, словно поняв его, сказал:

– Не будем спешить с выводами. Чудеса тем и хороши, что иногда случаются! Поэтому прошу отнестись к порученному заданию серьезно.

И он пожелал Борису приятного знакомства с медведем, Андреем Степанковым и его дедушкой.