Текст книги "Бывший муж. Я к тебе не вернусь (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
«Макароны с сыром»
Полина
Говорят, чужая душа – потемки. Но что делать, если твоя собственная вдруг погрузилась во мрак? И когда это случилось? Только ли сегодня?…
Я растерянно моргаю, сжимаю свои руки. Передо мной кружка ароматного чая. Красивый сервиз. Я его заказывала в одном каталоге, а потом ждала две недели из Италии. Денег отвалили…очень много. Наверно, непозволительно много. Теперь, да? Я даже не помню, что значит считать их.
Нет, вы не подумайте, что меня это пугает. Хотя, черт возьми, это, наверно, тоже. Точнее, будет пугать. Потом. Когда я смогу прийти в норму.
Сейчас чувствую себя…утонувшей в собственном отчаянии и никчемности.
Моргаю часто, стараюсь вернуться из этого омута. Хочу снова почувствовать твердую почву под ногами, но…у меня совсем не получается.
Я все еще лечу.
Туда, в самую черную бездну, куда меня толкнул мой любимый муж.
Ян…как же так?...
Если вы спросите про Яна у наших знакомых, они все как один скажут, что он – один из самых честных и принципиальных людей. Я прожила с ним почти два десятилетия, поэтому готова подписаться под каждым словом. Он – мужчина дела. Трепаться – не его. Зато он всегда делает. Коротко, четко рубит и делает. Но…измены? Это настолько не в его стиле, что я…я не могу поверить.
Может быть, поэтому я ничего не замечала? А были ли знаки? Были, разумеется. Сейчас, когда мне на голову уже упала гиря, я все их вижу. Они передо мной разложены пазлом – собирай, не хочу. А ты хочешь, Полина? Увидеть картину целиком?
Честно? Нет. Я хочу в свою теплую, уютную иллюзию, где в моей жизни все, если нехорошо, то хотя бы понятно и просто. А было хорошо? Почему я об этом сейчас думаю?…
– Мам? – Егор зовет меня тихо, и я медленно поднимаю глаза от изучения витиеватого узора на кружке к его красивым, голубым глазам.
– Да, я…прости. Задумалась. Что ты сказал?
– Я спросил, ты ела что-нибудь?
Медленно перевожу взгляд на плиту.
Мне нравится моя плита. Я люблю на ней готовить. Точнее, я любила. Раньше. Когда-то. Теперь же готовка – это сдача какого-то треклятого, дурного экзамена. Каждый раз. Все эти леди из высшего общества…они приходят и не гнушаются вставить пару шпилек под кожу, если ты хотя бы немного пересолишь, переборщишь со специями или еще как-то не удовлетворишь их орально.
Фу, господи. Почему я так сказала? Как мерзко звучит. Хотя…это я и чувствую последние лет…сколько? Ай, неважно.
Я вечно кого-то обязана удовлетворять.
Вот это уже важно.
– Мам?
Черт, Полина. Соберись! Ты пугаешь его. Ты. Его. Пугаешь. Прекрати вести себя так, как будто тебя накачали горой транквилизаторов.
– Ты хочешь кушать?
– Я нет. А ты?
Хмурюсь.
Когда мне в последний раз задавали этот вопрос? Чего я хочу? А чего я хочу?…
– Я не хочу готовить.
Егор мягко улыбается, кивает и встает.
– Ничего. Я сам приготовлю.
– Спасибо, сынок.
– Не за что. Кстати… – он подходит к кухонному гарнитуру и открывает дверцу, а сам бросает взгляд на букет пионов и улыбается, – Очень красиво получилось, мам. У тебя талант делать этот дом уютным.
Когда мне в последний раз делали комплименты? Такие? Не дежурные, а…вот такие? Внимательные. Когда кто-то в последний раз замечал, сколько я всего делаю на самом деле?
Я не помню.
Весь мой труд обычно принимается, как должное. Мальчики давно выросли, и я их явно разбаловала. Они редко благодарят меня за приготовленные завтраки, обеды и ужины. Хотя…он сейчас это делает, Поль. Ну что ты…
– Спасибо, что заметил.
– Я всегда замечаю. И Тим тоже. Просто…
– М?
– Не знаю. Почему-то мы стеснялись об этом говорить.
Какая глупость…
– Почему?
– Не знаю.
Егор стоит ко мне спиной, жмет плечами. Думаю, он врет. Но я не хочу сейчас допытываться.
У меня нет на это сил.
Снова перевожу взгляд на цветы, и все нутро резко и сильно скручивает от спазма. Настолько, что я не удерживаю внутри тихий стон.
Пока на самом деле вою.
Да, я вою.
Меня дерет на части.
Он это сказал, пока я составляла букет. Ведь завтра приедет его мать, а это значит, что дом должен быть безупречным. Иначе мне конец. Иначе она снова сотрет мою самооценку с лица земли.
А он…
Когда он в последний раз благодарил меня за то, что я для него делала? За детей? Они у нас хорошие мальчики. Егор – отличник. Он сам поступит в медицинский, я уверена больше чем на двести процентов. Тимур тоже не дурак, но у него был очень сложный пубертат, и бунт продолжается. Если он сказал мне все те ужасные слова, то…это совершенно ясно.
«Тупая кукла!»
«Это ты виновата!»
«У меня появилась другая женщина, с которой я сплю»
Господи…
Все взаправду. Я не сплю. И я не проснусь в своем розовом замке…
Мой брак рухнул. Мой мужчина меня больше не любит. Он мне изменил. А если, зная Яна, он это сделал, значит, там все серьезно. Значит, назад пути нет. Он не из тех мужчин, которые поступают стремительно, прежде не обдумав все несколько раз.
И это – очередной сильный спазм.
Я прижимаю руку к груди, жмурюсь, но перед глазами снова и снова встает ужасный образ.
Темная комната. Большая постель. Непременно шелковые, бордовые простыни. И женщина. Она сидит сверху, медленно раскачивается в такт их низкому дыханию. Извивается. Она – змея. Красивая, сексуальная и притягательная. Откидывает голову назад. Ее волосы в крупных локонах красиво ниспадают водопадом.
А в углу... видите? Вон там. Куча мусора. Рухлядь. Это я. Опостылевшая жена.
Маска трескается и рассыпается к моим ногам.
Прижимаю руки к глазам и даю волю чувствам. Слезы градом катятся из глаз, дыхание спирает. Мое сердце сдавливает с каждой секундой все сильнее. Я чувствую, как волнами от самой глубокой точки моей души, расходятся волны боли.
Адской боли.
И ее нельзя купировать. Ничего не поможет. Таблетки, алкоголь, сон – ничего не поможет. Я знаю.
Так болит сердце преданной женщины.
И так забавно. Преданная – слово-то имеет два значения, которые я сейчас в себе соединяю. С одной стороны, я никогда не изменяла Яна и даже не смотрела на сторону. Несмотря на все наши проблемы, я по-прежнему его люблю. Я правда его люблю. Даже в хмуром взгляде старалась разглядеть что-то хорошо. Столько всего делала…чтобы сберечь. Но не сберегла.
С другой стороны, он наплевал на все мои старания и пошел легкой дорогой. Он просто завел себе другую женщину, с которой теперь спит.
Нет, не спит.
Он ее трахает. Жестко. Грубо. На грани. Так, чтобы коленки подгибались. Он кладет свои сильные руки на ее бедра. Он управляет. Приносит и берет.
Мой муж – дико сексуальный мужчина. Мужественно красивый, сильный, с мощной энергетикой и харизмой. От таких мужчин женщины пищат, даже если он просто мимо проходит. Просто проходит. Иногда мне казалось, что я сумасшедшая. Что так быть не должно. Столько лет вместе, а я его все еще хочу. Ничего не остыло.
У меня.
Не у него.
Он ее трахает, как давно уже не трахал меня. Давно…
Он выбрал ее. А я...больше его не привлекаю.
Он выбрал ее.
– Мам, мам, пожалуйста, не плачь…
Егор садится напротив, обнимает меня. Он волнуется, и я это вижу. Я знаю, что нельзя плакать сейчас. Нельзя усугублять ситуацию. Нельзя! ты же слышала, что он сказал Яну. Если ты не прекратишь, будет только хуже…
Киваю пару раз. Набираю в грудь побольше воздуха, но чувствую, что легкие раскрываются только на одну треть.
Я не могу вдохнуть как следует.
Я не могу…
Меня парализовало изнутри.
– Прости, я просто…прости…Мне нужно немного времени, чтобы это все пережить. Эм...мне нужно понять и привыкнуть. Со мной все будет...
Хорошо? Я не могу сказать это слово, поэтому после короткой заминки говорю:
– Как раньше.
– А если...как раньше нам больше не подходит?
Не понимаю. И ему я не нравилась?
– Ты считаешь, что Тим сказал правду?
– Нет, – жестко обрывает меня, но потом сразу смягчается, – Я просто думаю, что ты слишком глубоко ушла в себя. Но...давай...не знаю, потом поговорим об этом. Когда ты придешь в себя. А пока...если ты хочешь плакать – плачь. Это нормально. Нельзя сдерживаться.
– Правда? – давлю слабую улыбку, а Егор с сознанием дела кивает.
– Ага. Это по медицинским показаниям запрещено. После слёз уровень кортизола снижается.
– Что такое кортизол?
– Гормона стресса. В ответ получаешь серотонин, окситоцин и эндорфины. Эти гомоны уменьшают душевную боль. Так что, если ты чувствуешь, что тебе нужно поплакать…
– Ты сказал, что видел ее.
Егор тут же замолкает, а улыбка с лица стирается моментально.
Я знаю, что снова поступаю нечестно, но по-другому не могу.
– Егор…
Сын резко встает и возвращается к плите.
– Сказал.
Полина, на эти вопросы тебе отвечать не он должен. Остановись…
– Ты мне расскажешь?
Да чтоб тебя! Полина!
– Прости, – жмурюсь и мотаю головой, быстро вытирая щеки, – Не надо было спрашивать…
Может быть, мне вообще лучше ничего из этого не знать. Я у Яна не смогу спросить никогда. Мне страшно. Он не станет выбирать выражения, он снова разорвет мое сердце на ошметки. Те самые, что будут лежать в углу той ужасной комнаты, где я даже сейчас, будто наяву, слышу тихие стоны и его рык.
Господи…
Меня обдает током и мурашками.
Хватит, пожалуйста. Хватит…
– Я знал, что с Тимом что-то происходит, – Егор говорит тихо и не поворачивается, – Уже месяц он дергается больше чем обычно. Где-то полторы недели назад я застукал, как он с…этим срались у бассейна. Не понял нихрена, но почуял, что его дебильное состояние с ним как-то связано. Поэтому…
– Что?
– Я решил проследить за нашим «большим начальником».
– И?
– Мам…
– И?!
– Я видел его с этой шаболдой.
Ты уже это слышала, господи! Но почему так больно?
Новая волна разрушения похожа на ударную волну от цунами.
Он их видел…
– И что они делали?
– Мам…
– Егор. Что они делали?
– Целовались у его тачки.
– Где? – голос звучит жалко и сипло, но я не могу держать себя в руках.
Не получается…
– У отеля.
Блядь.
Закрываю глаза и шумно выдыхаю.
Ясно…
– У него это давно…
– Я не знаю. Мы с ним не говорили.
– Когда ты узнал?
– Сегодня.
Ну, хотя бы кто-то меня не обманывал. Это же хорошо, да?
– Мам?
– В порядке, – хриплю и часто киваю, – Я в порядке.
– Нет. Не в порядке.
Молчу. Что мне ответить? Сопротивляться? Какой в этом смысл? Но если ты не возьмешь себя в руки, ты точно сделаешь только хуже. Только хуже, Полина! И себе, и детям…и ему.
Прекрати.
Запрещаю себе впадать в истерику здесь и сейчас, но как сменить тему? Если мысли только вокруг всего этого и крутятся? Вокруг темной комнаты и извивающейся змеи?…
– Кто такая Светка?
– М?
– Ну…ты сказал. Как Светка. Кто такая Светка?
– Ааа… – Егор небрежно отмахивается и чуть кривит лицо, – Одна «бэ» у нас в школе. Перевстречалась со всеми парнями. По две недели задерживается на одном, а потом дальше летит.
– Ясно.
– Тебе неловко? – слышу смешок в его голосе, открываю глаза и хмурюсь.
Сын стоит сложа руки на груди, смотрит на меня пристально. Его взгляд…серьезный, будто он в любую секунду готов ко мне подлететь и спасти, если я вдруг упаду в обморок. Например. Ну. Как там леди страдают? Так? Я просто не знаю. Этих уроков мне никто не давал.
Но он пытается…Поль, он пытается сгладить ситуацию. Давай и ты тоже, ладно?
Выдавливаю улыбку и тихо усмехаюсь.
– Говорить с тобой о «бэ»?
– Ну, да.
– А тебе?
Немного краснеет, отводит взгляд, губу прикусывает. Неловко.
Улыбаюсь уверенней. Он у меня такой очаровательный…
– Или ты хочешь поговорить со мной о девочках?
Вау. У тебя почти натурально получилось начать над ним подтрунивать.
Ну, хотя бы комната отступает…
Егор фыркает, что вызывает во мне искренний смешок.
– Что? Сам начал. Я могу и спросить.
– И что же ты можешь спросить?
– Не знаю. Ммм…например, есть ли у тебя девочка?
– Слабо, – хмыкает он, пожав плечами, – Нету. Я не готов к отношениям, у меня учеба.
– Это хорошо. Отношения в твоем возрасте…
…приводят к разбитому сердцу и тонне разочарования в моем.
Проглатываю сарказм и боль. Киваю.
– Они отвлекают.
– Ага. Не то слово. Девчонки – безумные создания. Времени уйма, толка ноль.
– Какие глубокие познания. И стой, ты что сказал, что я задала слабый вопрос?
– Ага. Сказал.
Егор мне подыгрывает, я знаю. Он видит, что этот разговор помогает мне странным образом выплыть. И я знаю, что, наверно, снова совершаю глупый, эгоистичный поступок, но я хватаюсь за спасательный круг и говорю.
– Я могу и другой вопрос задать.
– Например?
– Например? Хм…например...ты уже доходил до второй базы?
Егор резко выпучивает на меня глаза, а я немного краснею, но позиции не сдаю. Не знаю, откуда во мне берется такая смелость, но она…как тот серотонин и прочий перечень гормонов, которые помогают справиться с душевной болью.
Вытаскивают.
Да…они вытаскивают то, что я думала, уже потеряла навсегда…
– Серьезно? – усмехается, я жму плечами.
– Ты хотел сильных вопросов. Ну как? Это было сильно?
– Хотел, но не думал, что ты решишься его задать. И да. Это было сильно.
Знаю.
Не решилась бы ни за что, но сегодня день такой. Ретроградный Меркурий, ну, и от меня муж ушел.
Егор снова поворачивается к плите и спокойно спрашивает.
– Помнишь, в том году мы ездили в спортивный лагерь?
– Конечно.
– Оттуда я вернулся мужчиной.
Меня обдает жар. А еще сердце и ноет, и радуется. Мой мальчик…черт, когда они успели так вырасти?…
– Довольна? – сын хитро подмигивает мне, но я не знаю, что ответить.
Я довольна? Пожалуй, да.
– Вот. Кушай.
Передо мной появляется тарелка с ароматными, желтенькими макаронами, куда навалена щедрая порция сыра.
Еще один удар.
Но не больно.
Меня будто откидывает в прошлое, когда я действительно была смелой и любила готовить.
Медленно поднимаю глаза, а Егор слабо улыбается.
– Помнишь, как ты нам их готовила?
– Да, – соглашаюсь тихо.
Егор кивает и присаживается передо мной на корточки.
– Я очень любил эти макароны. Почему ты перестала?
Жму плечами. Почему?
– Высший свет не ест такое.
– А стоило бы.
– Да. Стоило бы…
– Может…плевать на высший свет? – тихо спрашивает, – И ты снова начнешь их готовить? Пожалуйста. Я очень скучаю по твоим макаронам с сыром, мам.
И говорим мы не о макаронах с сыром на самом деле.
Куда я делась? Где я? Как я потерялась...господи, как сильно я заблудилась в попытках угодить всем вокруг. Я так хотела...так старалась! Сука! Я так старалась стать ему равной, достойной, что совсем забыла о себе…в глобальном смысле...и нет.
– Будет сложно вернуть эти макароны, Егор…
– Справимся. Ты главное захоти, хорошо? Просто захоти.
– Я хочу. Правда.
– Это уже супер. А теперь самое сложное.
– М?
– Вспомни, что эти макароны хотят. Не кто-то, а именно макароны.
Егор слегка улыбается, а потом отходит обратно к плите, чтобы взять порцию себе.
Я смотрю на макароны. Красивые, яркие, веселенькие такие...а главное, горячие. Живые.
Да. Я хочу их вернуть. Макароны...так что...пора вспомнить…чего хотят макароны, а не все вокруг.
«Плотину прорвало»
Полина
Мы с Егором еще долго сидели на кухне и говорили. Просто говорили…обо всем и ни о чем.
Надо признать, что такого давно уже не было.
Я вечно была в мыле. Сделай то, сделай это, а потом не забудь, пожалуйста, что у тебя съемка для журнала интерьеров помещения. Ты помнишь? Это очень большая честь, твоя кухня будет на втором развороте.
А сейчас всего этого нет.
Ни фотосъемок, ни приемов, которые мне нужно организовывать или посещать. Нет ничего. Даже развода нет.
Я об этом сейчас не думаю.
Знаю, что это очень глупая попытка сбежать от своей действительности, хотя почему? Я сижу с сыном, мы смеемся и обсуждаем его планы, потом Светку, а потом и остальных его одноклассников. Если это спасательный круг, то самый лучший.
Но время неумолимо мчится вперед. Бросаю взгляд на часы и охаю:
– Егор, уже почти два часа ночи!
– М? – меланхолично бросив взгляд на стрелки, сын возвращает мне взгляд и жмет плечами, – И что?
Глаза у него красные, сам носом клюет. Черт. Что я за мать? дура…
– Спать.
– Мам…
– Не обсуждается. Иди спать. Что у тебя завтра первым уроком?
– Литература.
– Если один раз пропустишь, будет страшно? Она тебе нужна для поступления? Какая у тебя оценка в итоге?
Егор тихо усмехается и закатывает глаза.
– Нет. Нет. И твердая пятерка.
– Тогда…
– Неужели дашь мне карт-бланш на прогулы?
– Похоже на то.
– Кринж, но спасибо. Я запомню. Ладно, спать.
Егор встает и идет в сторону большой арки, а я даже для себя неожиданно поворачиваюсь и выпаливаю.
– Егор? Что такой «кринж»?
Сын оборачивается и поднимает брови. Я же чувствую себя просто максимальной старухой, поэтому жутко краснею. Может быть, Тим был прав? Я будто спрашиваю о чем-то настолько очевидном, что мне даже неловко.
– Это означает стыд. Ну или неловкость.
– Тебе стыдно за меня?
– Боже, мам! – Егор закатывает глаза и хмурится, – Нет, конечно! Ситуация просто неловкая и странная, но забавная. Ничего такого.
– Ясно.
Поняла. Значит, сейчас я тоже испытываю кринж. Да? Только если он не за меня, то я именно за себя.
Когда я все пропустила?...
– Тогда иди спать, – говорю тихо и поворачиваюсь обратно к столу.
Он не уходит. Я чувствую взгляд в спину. Хочу ли я, чтобы он подошел? нет. Хочу ли я остаться одна? Тоже нет, но это лучше, чем быть с кем-то, по правде говоря.
Моя маска снова трещит по швам. А я не могу этого допустить. Нельзя. Плакать на людях...даже при собственном сыне? Нельзя...это против правил.
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Как на репите слышу слова своей свекрови:
«Держи свои чувства при себе, Полина! Это позор так ярко их выражать! Где твои манеры?! Как свиноматка деревенская, осталось только на четвереньки встать и захрюкать!»
А еще.
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Прикладываю руку к губам, жмурюсь. В глазах печет, в горле жарит.
– Мам, Тим не имел этого в виду, – тихо говорит сын, – Он просто…ты же знаешь его. Говорит и не думает. Импульсивный мудак…
Киваю пару раз и хрипло прошу.
– Не выражайся.
– Прости.
– Иди, – выдыхаю, стараясь сдержать дрожь, – Все нормально. Иди.
Ненормально, на самом деле. И он это знает, но уходит. Наверно, потому, что чувствует, что сейчас мне нужно побыть одной.
Все-таки нужно.
Странное ощущение. Я хочу одновременно оказаться в крепких объятиях и забиться в дальний угол и истошно прорыдаться. Вот такие вот качели…
От них здорово кружится голова, а еще тошнит и очень страшно, поэтому я встаю из-за стола только спустя минут пятнадцать. Или час. Не знаю.
Время сейчас очень похоже на густой кисель, который облепляем меня со всех сторон и не дает дышать.
Стены очень давят. Они со всех сторон наступают на меня, сужают до размеров маленькой точки, сразу же взрывают, и я стремительно расширяюсь и распадаюсь на миллион частей.
Хуже становится в спальне.
Здесь темно и холодно.
Ночь сегодня особенно жестока. Из открытого балкона по полу крадется ледяной ветерок, а в небе висит безжизненное, белое блюдце Луны. Горит сотня звезд.
А я одинока.
Здесь. Где не должна была никогда чувствовать себя настолько ничтожной и разбитой. Но таковы неприглядные реалии: я одинока и достаточно давно.
Подхожу к двери, закрываю ее и бросаю взгляд на небо. Столько безмолвных свидетелей моего краха…
От меня ушел муж. А у вас как дела?
Звезды молчат. И Луна молчит. И все вокруг молчит.
Разбирайся, Полиночка, сама. Привыкай. Теперь ты сама.
Медленно поворачиваюсь и пустым взглядом смотрю на нашу постель.
Она красивая. Царская. Большая, с мягким подлокотником и высоким матрасом. На ней хорошо было. Когда-то. Когда-то она горела. А знаете, почему мы выбрали модель без ножек? Потому что однажды они не выдержали и сломались.
Мы так сияли…у нас была такая страсть, но куда же она делась? Это произошло, когда я однажды слишком сильно устала и отказала ему в близости? В первый раз. Или когда попросила его закончить побыстрее, потому что на следующее утро мне нужно было организовать дурацкую встречу с женами его партнеров? Пока он заключал свои сделки.
Когда это произошло?! Черт возьми! Когда!
В меня ударяет какофония запахов. Смесь ароматов, которая всегда означала одно: страсть. Это хитросплетение моего парфюма и его. Это моя кожа и его. Мой шампунь и его. Такой коктейль живо оживляет тихие стоны, его рык, ритмичные, сильные толчки. А еще я буквально слышу, как его пальцы касаются моей кожи. Вдавливаются чуть глубже или нежно проводят – неважно! Я слышу каждую ноту его прикосновения.
И это почти смерть.
Сердце глухо стучит в горле. Я теряю равновесие и фокус, хватаюсь за комод, чтобы не упасть, и не могу сделать ни единого шага.
Меня разносит на части.
Это мясорубка.
Медленная, особо ужасающая пытка, когда твои внутренности перемалываются и распадаются на молекулы.
Это ад.
А потом становится еще хуже, когда из запахов, звуков и фрикций ухожу я. Остается он один. Его тмин с нотками перца. Его глухой рык. И его большая тень, лежащая на кровати.
Как он всегда делал.
Закинув руку за голову, прикрыв глаза. Я буквально вижу Яна на ужененашей постели, будто он еще здесь, но…так реальность бьет тебя под дых, пожалуй.
Потому что его здесь нет и больше никогда не будет.
От ужасов собственного воображения и грузности осознания меня отвлекает вибрация.
Часто моргаю. Стараюсь не двигаться лишний раз, даже не дышать, чтобы снова не пропустить себя через мясорубку.
Мне внутри ноет.
Мне ноет.
И это не прекращается, но если не двигаться…может, станет легче?
Прикрываю глаза. Вибрация продолжает настойчиво резать мою реальность, но благодаря ей волна пульсирующей агонии отходит в сторону.
Я делаю пару почти полноценных вдохов, потом поворачиваю голову и медленно иду на звук к своему туалетному столику.
Это мой телефон. Он лежит экраном вниз, и когда я стягиваю его, в глазах на мгновение темнеет.
Меня обдает жаром от макушки до кончиков пальцев.
Любимый
Я смотрю на заветное имя совершенно по-дурному. Просто моргаю, просто читаю снова и снова, и совсем не понимаю. Что ему нужно?
Хочу ли я говорить? Нет!
Первый порыв, если честно, взять и швырнуть телефон в стену! Вот так! Взять и швырнуть! Разбить его на миллион частей! Во мне поднимается мощная волна протеста, но потом приходит холодный рассудок.
И что? Швырнула. Дальше? Вам все равно придется говорить. У вас развод.
Это правда. Больше всего на свете я хочу никогда не слышать его голос, не видеть его глаз и не чувствовать его присутствия, но это невозможно.
Поэтому я гашу в себе все эмоции, прикусываю губу до боли, а потом резко снимаю трубку и прикладываю к уху.
– Да?
Слышу тяжелое дыхание.
Потом глубокий вдох и еще один шумный выдох.
Морщусь.
Знаю, что это значит. Он снова курит.
– Ян, ты время видел? Что случилось? – говорю тихо и совсем не отстраненно, как бы мне ни хотелось обратного.
Больно.
Зачем ты позвонил?…
И почему ты молчишь?
В сердце прокрадывается слабая надежда, и я медленно опускаюсь на свой пуфик, цепляюсь за край стола и шепчу.
– Ян?
Пожалуйста, любимый. Я тебя умоляю. Пожалуйста…скажи, что все это была шутка. Нет, нет. Нет! Скажи, что так было нужно. Хорошо? Скажи, что эта Лола – какая-нибудь психопатка. Не знаю…пусть она угрожает нам, поэтому ты должен сделать вид, будто мы разводимся.
Я тебя умоляю.
Просто скажи…что все это было неправда. На самом деле, ты с ней не спал, ты меня все еще любишь. Ты меня не оставишь. Скажи, что пока так надо, и я, клянусь, поверю тебе.
Я тебе поверю.
В любой бред, какой ты захочешь мне дать – я приму. Просто скажи, что это не конец…
– Нам нужно поговорить, – звучит его тихий, низкий голос.
– Говори.
Черт, выходит слишком скоро.
Но я не могу себя контролировать.
В груди сердце вот-вот выпрыгнет. Оно к тебе хочет. Оно к тебе рвется. Скажи…скажи, что ты все еще хочешь его. Что оно тебе нужно.
Пожалуйста…
Скажи мне, что все это была шутка…
– Я хочу обсудить условия развода.
Знаете, что может быть хуже реальности? Когда надежда разбивается. Она же делает это феерично. Она осыпается внутри тебя сотней осколков. И она теперь мертвая в тебе этой тонной частей вечно будет гнить. Вот такая сомнительная аннигиляция из чего-то прекрасного во что-то уродливое.
И я сама. Я аннигилирую из статной женщины во что-то…совсем иное.
Пару секунд молчу.
Внутри вспыхивает пожар. Он обдает меня мощным толчком, будто моментально проникнув сразу во всё мое существо.
Аж в глазах краснеет.
– Прости? – хрипло переспрашиваю, – Ты хочешь…обсудить…развод? Сейчас?!
– Нет. Завтра.
Пиздец.
Простите за мой французский, и, возможно, мне будет стыдно…хотя к черту стыд! Мне должно быть стыдно?!
До боли в пальцах сжимаю корпус телефона.
– После того, что сегодня было, ты хочешь…обсудить развод?! – повышаю голос, на что он меня сразу осаждает.
– Не ори!
От холода и грубости его голоса я ежусь. Но всего на мгновение, не так, как раньше. Всего на одно мгновение.
Пожар в груди слишком сильно печет, чтобы позволить мне гореть, а не тухнуть.
– Не указывай, что мне делать! – рявкаю и резко вскакиваю на ноги, откидываю подол шелкового халата и подхожу к окну.
Ян ничего не отвечает.
Он дышит тяжело и молчит, а я хочу его убить. Честно! Взять свой огромный нож, воткнуть ему в сердце и провернуть несколько сотен раз. Как он мне проворачивает!
Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
Господи, если бы кто-то мог слышать мои мысли, меня бы точно выгнали из книжного клуба…
Над этой глупой мыслью я тихо усмехаюсь, а Ян вдруг говорит.
– Ты смеешься, – еще одна затяжка, – Забавно.
– И что в этом забавного?
– Не думал, что ты еще помнишь, как это делать.
Тварь.
Столько грязных ругательств тут же всплывают на поверхность из недров памяти, как будто в меня вселился Шнуров! Но я не успеваю их сказать. Ян выдыхает дым и жестко чеканит.
– Завтра я приеду домой, и мы обсудим детали. Подумай, что ты хочешь оставить.
Меня берет возмущение.
Вы посмотрите. Как торопится избавиться от опостылевшей жены. Сука!
– Ты сюда не приедешь.
– Прости?
– Повторить? Ты не приедешь сюда. Не в этот дом.
– Это мой дом.
Молодец. Указал мое место, а по ощущениям, будто ударил меня наотмашь. Вон, я почти валяюсь на персидском ковре и сопли на кулак наматываю.
– Егор не должен тебя видеть. Он же сказал.
– Я сам разберусь со своим сыном, Полина, – рычит, – Не лезь. И я приеду в свой дом и обсужу с тобой наш развод. Ясно?! Или...
Его голос продолжает что-то говорить-говорить-говорить, но я уже ничего не понимаю.
От ядовитой обиды, которая разливается в груди. От боли. От адреналина. Страха. Растерянности. Черт, рецепт моего настроения настолько забористый, что даже перечислять страшно, а чувствовать? Это самые настоящие американские горки.
Я задыхаюсь.
На меня вдруг обрушивается все, что я так долго в себе давила.
Плотину прорывает.
Сосредоточиться – не вариант.
Мне столько всего хочется сказать ему. Столько бросить в лицо, как он мне! Хочется сразу отомстить, потом сделать так, чтобы он не ушел, потом, чтобы пожалел.
Господи, я натурально захлебнусь сейчас.
Я сейчас…
– Домой не приезжай, встретимся в центре.
Сбрасываю звонок, кидаю телефон и несусь в ванну, где меня выворачивает наизнанку.
А потом снова.
И снова.
Из глаз льются слезы. Сердце беснуется. Дышать невозможно! Я погружаюсь под воду.
Плотину прорывает окончательно.
