Текст книги "Деспот (СИ)"
Автор книги: Арина Арская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Если я думала, что я уже шагнула в пропасть, то ошибалась. Я сейчас стою на краю обрыва и еще могу отойти от него в сторонку. Несколько дней с улыбками, подарками и ласковыми словами, и всё.
– Я решил, ты выйдешь за меня, Софья.
– Это не квартиру снять, – поднимаю взгляд. – Ты это понимаешь, нет? И не серьги купить. Я бы от счастья расплакалась, если бы предложение было сделано от сердца. Ты бесишься. И я понимаю. Невеста изменила, свадьба сорвалась, проблемы с проектами, а тут еще я вздумала вильнуть хвостом, но это не капризы.
– Ты ждешь от меня признаний?
– Нет, не жду. Ты не я и для тебя влюбиться в секретаршу-минетчицу за несколько дней – что-то из сферы фантастики.
– Все-то ты за меня додумала и решила.
– Чего ты хочешь от меня? К чему весь этот цирк?
– Да что мне с тобой разговаривать, – Мирон хмыкает и в следующую секунду перекидывает меня на плечо.
– Я буду кричать!
– Кричи.
И я кричу. И бью кулаками его по пояснице и крепкому заду.
– Вот же сука, – спускает на ноги и заламывает руки, развернув к себе спиной. – Виталий!
– Отпусти! Я не буду твоей женой!
– А тебя никто и не спрашивает.
Из-за угла выбегает Виталий и недоуменно смотрит то на Мирона, то на меня, беснующуюся в попытках вырваться.
– Заткни ей рот!
– Да вашу Машу, Мирон Львович!
– Бегом!
– Помогите! Убивают! Полиция!
Виталий умело заталкивает в мой ройт платок. Фиксирует тряпочный кляп галстуком, туго стянув его на голове. Мне жутко. Как я могла так опрометчиво сдать свои чувства жестокому изуверу, которого моя влюбленность швырнула на новый вираж одержимости.
– Что тут происходит?! – Виталий зло взирает на Мирона, и тот, связав руки мне за спиной галстуком, вновь закидывает меня на плечо.
– Я думаю, что у меня в крови есть кавказкие корни, – отвечает он и шагает мимо растерянного водителя.
– Чо? – восклицает он и тут же поправляется. – Что?
– Невесту краду самым наглым образом.
Я в отчаянии мычу и поднимаю лицо на Виталия. Жду, когда он вмешается и отобьет в честном бою меня от безумца, но он чешет затылок, вскинув густые брови, вздыхает и следует за Мироном.
– Это варварство, – изрекает он.
– Ага, – непринужденно отвечает Мирон и похлопывает меня по попе, – но с некоторыми девицами иначе не выходит. Да, Софушка?
Нахрена я связалась с чокнутым мужиком? И почему он не может меня отпустить, ведь нет в нем ко мне любви?
– Вы удивляете, Мирон Львович, – Виталий открывает дверцу машины.
– Да, я такой. Сам от себя в шоке, – закидывает меня в салон и ныряет за мной с горящими безумием глазами, – но как же это увлекательно, черт возьми.
Мычу, пинаюсь и вырываюсь из объятий хохочущего Мирона. Я передумала! Я не влюблена! Ни капельки!
– Домой? – Виталий садится за руль.
– К родителям, – Мирон рывком прижимает к себе. – Обрадуем стариков.
Замираю, и изнутри покрываюсь инеем страха. Нет. Шутки шутками, а это уже не смешно.
– О, чего затихла, Софушка? – с ласковым ехидством шепчет Мирон. – Испугалась? Ну, не переживай. Я же буду рядом.
Глава 30. Карты не врут
Мирон вытягивает из моего рта обслюнявленный платок и улыбается. Неужели он не понимает, что творит дикую дичь? Когда на кухне он говорил, что его нельзя дразнить, потому что он человек мстительный, то ему стоило предупредить, что мстить он будет через свадьбу.
– Ты совершаешь ошибку, – судорожно шепчу я. – Поиграли и хватит. Серьезно, Мирон. Услышь меня.
Машина подъезжает к кованым воротам, тихо шурша по асфальту. Мы за МКАДом посреди жуткой березовой рощи. Нет, возможно, днем здесь очень красиво и романтично, но не ночью в компании с заведенным до предела мужчиной.
– Ты, главное, будь собой, Софушка. Мои родители чувствуют притворство за версту.
– Мирон. Твои родители не будут мне рады.
Из будки у ворот выходит приземистый, широкоплечий мужчина в черной форме и тяжелых ботинках. Виталий тушит фары, и охранник подсвечивает фонарем номер. Поднимает мрачный взгляд и кивает.
– Мы, что, в тюрьму какую-то приехали? – нервно хихикаю я.
Охранник возвращается в будку, и ворота медленно отворяются. Машина трогается с места, и меня потряхивает от паники.
– Виталий, – шепчу я. – Скажите своему боссу, что он сошел с ума.
– От любви? – уточняет он и хитро смотрит в зеркало заднего вида. – Мирон Львович, Софья просила передать, что вы сошли с ума.
– Да какая же это любовь? – охаю я и, всплеснув рукой на Мирона, клокочу. – Он, что, меня любит? Нет!
– Так, ладно, – он мнет платок в руках и тянется ко мне. – Рот открой.
– Все! Я молчу! – неуклюже отползаю от Мирона. – И руки развяжи. Что у тебя за нездоровая тяга к связыванию?
– Ты молчишь или как?
– Молчу.
– Вот и молчи.
Сумасшедший. Это уже не заигрывания и совращение влюбленной секретарши, а… Да я даже не знаю, как назвать сложившеюся абсурдную ситуацию. Как ему в голову пришло привезти меня домой к родителям?
Машина паркуется у крыльца белого особняка: панорамные окна, мраморная широкая лестница с массивными перилами, терраса с балюстрадами, а вокруг стриженный газон и каменные вазоны с цветущими кустами. Если это и тюрьма, то очень пафосная.
Мирон развязывает мои руки, и я обиженно тру запястья, глядя на него:
– Может, не надо?
– Выпрыгивай.
Да к черту. Если ему так хочется, то я, конечно, познакомлюсь с его родителями. Пусть посмотрят, к чему привело их воспитание. Выползаю из машины, и к Мирону по ступеням бежит полная пожилая седовласая женщина в темном строгом платье и милом белом переднике:
– Мирон! Ты ли это?
– Я, – он позволяет себя обнять и вежливо просит, – разбуди маму с папой.
– Бегу, мой золотой, – семенит к крыльцу, а потом оглядывается на меня. – Бегу!
– Беги, Анна, – приказывает Мирон, и женщинами с охами скрывается за двойными дверями.
Нерешительно топчусь на месте босыми ногами, и Мирон теперь приказывает мне:
– Идем.
А я как-то уже и не хочу никуда идти, и меня буквально тащат за собой со злым бурчанием:
– Софушка, ножками активнее работай.
Через минуту слабого сопротивления я сижу в просторной гостиной на софе, скромно сложив ручки на коленях. Тут красиво. Как во дворце: зеркала, белое дерево, позолота, парча, лепнина и резные витиеватые поверхности.
– Расслабься, – Мирон широко расставляет ноги и откидывается назад.
– А я без трусов, – краснею, сведя вместе колени.
– Об этом не обязательно знать моим родителям.
– И выгляжу я отвратно. У меня ноги грязные. И блузка в крови.
– Это ты сама виновата. Кусаешься, убегаешь, дерешься.
В гостиную вплывает статная женщина в вышитом золотом и длинном, до пола, халате благородного цвета бордо. Темные волосы наспех собраны в пучок, глаза немного опухшие, но это не портит зрелую и аристократичную красоту. За ней шагает заспанный хмурый мужчина с легкой седой щетиной и всклокоченными волосами. И тоже в халате, но черном и без вычурной вышивки.
– Мироша, – охает женщина.
Мироша встает, заключает мать в объятия и терпеливо принимает ее поцелуи.
– Три часа ночи, – а вот глава семейства не пышет радостью и зевает, прикрывая рот ладонью. – Совести у тебя никакой.
– Три с половиной, – Мирон сверяется с часами и поднимает взгляд на него.
– Это все, конечно, меняет, – тот хмыкает и как-то слишком официально пожимает сыну руку. – Вечно ты то неделями не появляешься, то…
– Софья, – грубо и невоспитанно перебивает отца Мирон и указывает на меня, – женюсь.
И довольный присаживается рядом.
– Ох, – говорит его мать и опускается на краешек кресла напротив. – Неожиданно.
– Опять? – отец вскидывает бровь и скрещивает руки на груди, глядя на меня.
– В смысле опять? – Мирон усмехается. – Мы не вспоминаем о старых ошибках.
Гостиная тонет в молчании. Родители Мирона не торопятся представлять по имени и, уставившись на меня, медленно моргают. Я помятая, сонная и уставшая.
– Он меня украл, – наконец говорю я.
– Так, – мать поправляет ворот халата.
– Я его секретарша.
Отец Мирона поперхнувшись, откашливается, и его брови ползут на лоб.
– И знакомы мы с ним всего несколько дней. Я в него влюбилась, а он нет, но зачем-то принуждает к браку, – спокойно продолжаю я, а в душе рыдаю от отчаяния.
– Влюбилась, но замуж не хочешь? – уточняет мать. – Почему?
– Не любит он меня, а потом еще и бросит. Найдет другую секретаршу, – пожимаю плечами. – И все. Развод. А я что? Разведенкой не хочу быть.
– А, – отец подносит пальцы к подбородку в задумчивом жесте и переводит взгляд на Мирона, – а зачем тебе женится на секретарше?
– Хочу.
– Кто из нас виноват, дорогая? Я или ты?
– Ты про что конкретно? – потенциальная свекровь смотрит на мужа.
– Про то, что наш сын ворует босых секретарш, – устало отвечает тот. – Мог бы хотя бы ей туфли купить.
– Он купил, но я пока от него убегала, забыла обуться, – едва слышно оправдываюсь я.
– Тогда вопрос снимается, – отец семейства затягивает пояс на халате.
– А еще он купил меня за двести тысяч в месяц плюс премиальные. Правда, размер премий не был оговорен.
– Так, ты про заработную плату? – отец чешет бровь.
– Да, – серьезно киваю, – но вернемся к вопросу похищения и к тому, что он тайком перевез вещи из моей старой квартиры и насильно поселил на сороковой этаж. И не дает уволиться.
– Ну, это однозначно любовь, – невесело хмыкает отец и шагает к высокому столику на тонких ножках, на котором красуются бутылки с элитным алкоголем.
– Скажите ему, что это неправильно, – я с надеждой гляжу в его спину.
– Будто он меня послушает, – откупоривает одну из бутылок и разливает в два бокала янтарной жидкости.
– Но…
– Я его так воспитал, чтобы он никого не слушал и действовал только по своему разумению, Софья, – отец подходит и протягивает один из бокалов Мирону. – Он не маленький мальчик. И уж в его выбор женщины я точно не буду лезть. С одной он уже набил шишки, а что насчет тебя? – он отхлебывает из стакана и садится в кресло рядом с супругой. – Поживем-увидим.
– Это безумие, – поглаживаю манжет блузки.
Похоже, никто не собирается здесь отговаривать Мирона от опрометчивого шага жениться на мне. Это здорово, что они воспитывали его в формате свободы и самостоятельности, но результат вышел немного, скажем так, спорным.
– Пойдем, милая, ты уже клюешь носом, – мать мирона встает и протягивает руку. – Утро вечера мудренее.
И многозначительно смотрит в глаза, будто пытается на что-то намекнуть. Возможно, это мой шанс через мать повлиять на Мирона? Встаю, и она меня уводит из гостиной к лестнице.
– Мальчикам надо поговорить, – она лукаво подмигивает.
– Как вас зовут? – перешагиваю холодные ступени.
– Ой, как неудобно вышло, – улыбается. – Инга.
– Инга, вы же согласны, что я…
– Когда Мирон был маленький, – она мечтательно и с небольшой тоской вздыхает, – я его спрашивала, любит ли он маму. Он насупится, кивнет и убегает. Или всучит рисунок и был таков. Вырос, а, по сути, ничего не изменилось. Это Лиза у нас ласковая, приставучая была и всем кругом говорила, как их любит и обожает.
Меня трогает история о маленьком вредном мальчике, и я прячу от Инги улыбку.
– У меня есть, конечно, предпочтения к будущей невестке, – она ведет меня под руку по коридору, – но, как и сказал Лев, мы не в праве диктовать сыну, с кем связывать жизнь. Я однажды предприняла попытку надавить на него и свести с дочерью подруги, так он со мной оборвал общение на целый месяц, а девочка была из хорошей семьи…
Ага, кроме Анжелы была еще какая-то девка? И как завуалировано и с шелковой мягкостью Инга преподнесла мне свое недовольство выбором Мирона.
– Скажите прямо все претензии ко мне, – я останавливаюсь и смотрю в удивленное лицо Инги. – Пожалуйста. Прямо и честно.
– Я знаю, что мне важно наладить с тобой теплые отношения, чтобы в будущем это мне не вылезло боком и не охладела связь с Мироном, но у меня и нескольких дней не было, чтобы проникнуться к тебе симпатией. Понимаешь?
– Да.
– Для меня все выглядит так, будто он притащил девку с улицы.
– Так и есть.
– И возмущена. И знаешь, что меня больше всего злит, Софья, – Инга щурится и приближает ко мне лицо.
– Что?
– То, что ты вздумала отказаться от Мирона. Ты кем себя возомнила?
– Ну…
Теряюсь от вопроса Инги и ее гнева. Она не простит девку с улицы, если она посмеет еще раз сказать, что не желает свадьбы с ее сыночком.
– Замуж так замуж, – она сердито распахивает дверь в спальню. – Мы как-нибудь найдем общий язык. Со мной Лев тоже не особо церемонился. Порода такая. И сын у тебя такой будет.
– Какой сын? – опешив, сипло спрашиваю.
– Которого родишь, – Инга капризно ведет плечом. – У меня сегодня был вечерний сеанс с гадалкой. Внука предрекла. Я грешным делом на Анжелу подумала, а, похоже, от тебя. Хоть одна хорошая новость за сегодня.
– Что? – испуганно покряхтываю я.
– Карты не врут, – безапелляционно заявляет она.
Как все запущено. Я читала, что богатые люди любят эзотерику с картами таро, нумерологией, рунами и прочей ерундой, но столкнуться в реальности с женщиной, которая свято верит в эту лабуду – пугающе.
– И рожать будешь сама. Без кесарева. Это важно. Мальчик должен родиться естественным путем. Я вот двоих за раз родила и ничего. Жива же.
Пячусь от Инги и медленно закрываю дверь. Сползаю на пол и прячу лицо в ладони. Ох и наворотили мы дел с Мироном. Заигрались, забылись, вспылили и вот результат. Он не отступится от решения, которое в дурости ляпнул Елизавете, и никто его не образумит.
Глава 31. Моцарт и утки
Стою под горячим душем в ступоре, подняв лицо под струйки воды, будто в немой молитве. Семья у Мирона с придурью, как и он сам. Я надеялась, что меня встретят чванливые пожилые богачи, которые оплюют меня с ног до головы, а они давай говорить про любовь и внуков.
– Богдан, – шепчет Мирон и обнимает, прижавшись ко мне всем телом.
– Кто? – вздрагиваю под поцелуями и пронырливыми руками, что скользят по груди животу.
– Наш сын.
– Мирон, только не говори, что ты тоже веришь в эту муть с гадалками.
Чувствую затылком его улыбку.
– Нет, не верю, но у старухи Рамоны все сбывается, Софушка, – невесомо припадает губами к шее. – Стала бы мать тратить на каждый сеанс по две тысячи зеленых.
– Сколько?! – разворачиваюсь к нему лицом. – Серьезно?
– И ты не поверишь, Софушка, по ее словам, ты уже беременна, – Мирон скалится.
По его хищному лицу текут ручейки воды, а в мой лобок упирается головка его восставшего члена. Я не позволю ему меня опять соблазнить, каким бы неотразимым он ни был.
– Не смешно, – отталкиваю его и выскакиваю из душевой кабины, подхватывая полотенце с тумбы.
Обматываюсь и наблюдаю за тем, как Мирон за стеклянной дверцей, насвистывая, намыливает подмышки и пах. Его задница на минуту меня гипнотизирует, но я встряхиваю головой и, как могу, спокойно говорю:
– Я ошиблась, я тебя не люблю. Это была минутная слабость. Ты мне не интересен.
– Твоя ложь очаровательна, – смывает пену. Шум воды приглушает его насмешливые слова. – Да и как в меня не влюбиться? Я же хорош.
Мирон выключает воду и выходит ко мне горделивым божеством с крепким стояком. За ним тянутся влажные следы и лужицы. Отвожу взор.
– Слова, может, и лгут, но не глаза, – подходит и касается щеки, – посмотри на меня.
– Не хочу.
– Я жду.
Да подавись, подлец, моими чувствами. Поднимаю взгляд, полный обиды, отчаяния и нежной привязанности. Я так хочу быть любимой, просыпаться в одной постели и любоваться тобой, когда ты сладко дремлешь, а потом кормить блинчиками. Я освобожу твоего повара от готовки завтраков, чтобы самой баловать тебя простой и домашней едой, но эти радости обратятся в пытку, если для тебя они будут лишь шалостью.
– А теперь словами скажи, Софушка.
Я слышу, как журчит вода в сливе, и падают капли с кончиков пальцев Мирона. Влажный воздух напитался запахами цветочных отдушек, и отдает благородными ароматами розы.
– Я люблю тебя.
Я запомню этот момент, чтобы потом, когда Мирон выкинет меня из своей жизни, я не вздумала связаться с кем-то из мужчин. Я была одинока, потому что подспудно знала, что они жестокие и бессердечные манипуляторы и монстры.
– И на развод не рассчитывай после этого, – обхватывает лицо ладонями, целует и срывает полотенце с крючка.
Промакивая живот и грудь, покидает ванную комнату:
– Все, я спать. Я с тобой вымотался.
– А я знаю, как тебя отвадить от меня, – семеню за Мироном.
– Да? И как же? – откидывает полотенце и ложится под одеяло, взбив подушку в черной шелковой наволочке.
– Измена, – стою перед кроватью, скрестив руки.
Ясное дело, что у меня совести не хватит так поступить, но укусить Мирона за больное место очень уж хочется.
– Я же тот, о ком ты говорила, – складывает ладони на груди и смеется. – Твой избранник? Я не только единственный, но и первый.
– Начнем с того, что я не выбирала тебя в мужья, ты сам выбрался.
– Ты так бесишься, потому что я тебе кольцо не подарил?
Вспыхиваю возмущением. В потаенных мечтах я представляла, как Мирон встает на одно колено и со словами о любви протягивает коробочку, но в данной ситуации кольцо никак не поможет. Возможно. Все зависит, как именно оно будет преподнесено.
– Вот оно что.
– Нет! – рявкаю я. – Не в кольце дело, а в отношении!
– Будет тебе кольцо, Софушка, – Мирон зевает и выключает ночник. – Разговор окончен.
– Вот про это я и говорю!
– Хорошо, – включает ночник, садится, откинувшись на подушку, – какое кольцо ты хочешь? Из желтого, красного или белого золота? Или из платины?
– Не нужно мне кольцо! – топаю ногой и обхожу кровать и ныряю под одеяло. – Господи, заладил! Кольцо! Белое, красное, желтое!
– Мы еще не обсудили камушки, – меланхолично отзывается Мирон.
Закусываю подушку и ору в нее что есть силы. Мозг лопается, выпуская громкую истерику, злобу и бессилие перед Мироном. Один выход – порешить его, ведь только смерть его остановит. Крики утихают мычанием, всхлипами и я замолкаю. Истощенная воплями и избиением ни в чем не повинной подушки.
– Успокоилась? – спрашивает Мирон, поглаживая меня по спине.
– Да, – пустым голосом отвечаю я.
– Мы можем поспать?
– Да.
– Отлично.
Свет гаснет, и Мирон обнимает меня:
– Это все из-за твоего интересного положения.
– Я не беременна, – сипло и хрипло отвечаю я.
– Я понимаю твой скептицизм, но Рамона никогда не ошибается, – горячо шепчет в шею.
– Может, это Анжела все-таки залетела?
– Да оставь ты эту уже суку в покое.
– Что, уже сердце не разбито? Любовь прошла, завяли помидоры?
– Может и не было этой любви, Софушка?
– А чего ты у меня спрашиваешь?
– Если бы ты вздумала вчера сходить к Васечке на стендап и потом за кулисами ему отдалась за его тупые и плоские шутки, – шипит Мирон в затылок, – то я бы этому Васечке член отрезал и ему же скормил. Мне бы было не до Моцарта.
– При чем здесь Моцарт? – чешу кончик носа.
– Моцарт и утка с утятами из одной песни.
Пытаясь понять, какой смысл Мирон вкладывает в Моцарта, я проваливаюсь в черный и молчаливый сон, из которого меня вырывает паника, что я опаздываю на работу, но увидев перед глазами высокий потолок с лепниной и хрустальной люстрой вспоминаю безумную ночь и натягиваю до подбородка одеяло.
– Одевайся и поехали, – Мирон стоит у окна в костюме, глядя на меня с привычным высокомерием.
Спальня залита солнцем, которое слепит и лужами расплескалось на одеяле и ковре.
– Куда?
– В загс, а потом в офис.
Сажусь. Ее успела проснуться, а уже устала. На безымянном пальце правой руки искрит камушек в изысканной, но сдержанной оправе либо из белого золота, либо из платины. Я же ничего не понимаю в брюликах и драгоценных металлах.
– Кольцо? – в изумлении оглядываюсь на Мирона.
– Ты же под утро знатную истерику из-за него закатила, – прячет руки в карманы.
– Я… – накрываю лоб ладонью и вздыхаю, – это… у меня слов нет…
А потом перевожу безнадежный взгляд на строгое и стильное платье нежно-бежевого цвета. Висит на плечиках, что закреплены за крючок на дверцу шкафа, а под ними телесные туфли на высокой шпильке. Затем глаза цепляются за кружевное белье на прикроватной тумбе.
– Пятнадцать минут, – Мирон приглаживает волосы у зеркала и выходит из спальни.
Загс еще ничего не значит. За месяц, пока будут хранить и рассматривать заявления, может произойти многое. Учитывая, что мы за несколько дней пришли к моим признаниям в любви и обручальному кольцу, то за тридцать Мирон переиграет ситуацию несколько раз.
Пока торопливо привожу себя в порядок, натягиваю кружева и любуюсь туфлями, раздумываю над тем, почему я так отчаянно выступаю против решения Мирона взять меня замуж. Его мать права, любая бы вцепилась в шанс создать с ним семью даже без любви, а я с чувствами хочу сбежать.
Я не достойна. И не в плане социального статуса. Я не имею права вступить в брак с тем, кого люблю, потому что я продажная шлюха. Разве получится крепкая семья с той, которая позарилась на высокую зарплату и на второй день раздвинула ноги на дубовом столе? А заслуживает ли такая девица уважения и любви? И разрешено ли ей самой любить, испытывать светлые чувства и мечтать? Твердое нет.
Вот в чем причина моих истерик. Я не верю в будущее между мной и Мироном, и даже его признания, если бы они прозвучали, не убедили меня.
– Так, – раздается строгий голос за спиной и ловкие пальцы застегивают молнию платья, – чего зависли?
Разворачиваюсь к Мирону лицом и сумбурно вываливаю на него все то, до чего я только что додумалась. Он приподнимает бровь, когда я замолкаю и перевожу дыхание.
– Я и половины не понял.
И смотрит на меня, как на маленькую девочку, которая поделилась неразумным и неразборчивым лепетом о божьих коровках на одуванчике.
– Да я же все объяснила!
Задумчиво жует губы и вздыхает.
– Сейчас у меня складывается ощущение, что ты собралась в монастырь уйти.
– О! – округляю я глаза.
– Топай, Софушка, – мягко подталкивает к двери. – Из монастыря тебя выгонят, ты же всех монахинь там изведешь своими умозаключениями.
Я пытаюсь образумить Мирона еще раз на крыльце, а он меня не слушает. На террасе с чашкой чая и книгой в руках отдыхает Инга, и она тоже ухом не ведет на мои просьбы вмешаться.
– Тяжело вам будет, – перелистывает страницу.
– Я с ней справлюсь, – Мирон толкает меня к машине.
– А она с тобой? – меланхолично спрашивает Инга.
– А выбора у нее нет.
– Ммм, – тянет она. – Софья.
Я испуганно оглядываюсь, и Инга поднимает на меня глаза:
– Мы с тобой подружимся. Так Рамона сказала.
– А про Анжелу она также говорила? – из меня истеричной птицей вылетает ревность.
– А на Анжелу я не раскидывала карты, – Инга возвращается к чтению, – и так было ясно, что там все плохо.
– Кому-то придется оправдать заверения Рамоны, – Мирон с легким смехом распахивает передо мной дверцу.
– Вы в курсе, что мы едем в загс? – я вновь оборачиваюсь на Ингу.
– Да.
– И?
– Так, – Инга смотрит на аккуратные золотые часики на запястье и встает, – у меня через час сеанс с психотерапевтом, – переводит взгляд на меня и улыбается, отчего морщинки на ее лице становятся четче, – вот с ним и обсужу, что я чувствую. С тобой не буду, Софья. Откровения испортят нашу дружбу.
И плывет к входным дверям, горделиво поправляя волосы. Кем бы ни был ее психотерапевт, но его сегодня ждет несколько часов безумной феерии эмоций. Чую, что за спокойствием Инги скрывается бурлящий поток возмущений.
Глава 32. Присвоить фамилию жене: Королькова.
У Мирона на руках его и мой паспорта. Судя по уставшему и серому лицу Виталия, который зевает всю дорогу, он и возил босса по всей Москве: белье, платье, туфли, кольцо и документы не явились из воздуха. Удивлена упрямством Мирона и восхищена самоотверженностью Виталия. С таким водителем и в Ад не страшно спуститься.
Сидим в просторном кабинете с белыми жалюзи на окнах. Женщина с выжженными неудачным осветлением волосами клацает по клавиатуре и торопливо вбивает наши данные в компьютер, и нет-нет, но поглядывает на молчаливого Мирона. По дороге в загс я раздумывала выпрыгнуть из машины и сбежать в лес, но не осмелилась. _К_н_и_г_о_е_д_._н_е_т_
– Распишитесь, – женщина с улыбкой протягивает распечатанное заявление.
Мирон решительно ставит размашистую подпись и придвигает лист и ручку ко мне.
Присвоить фамилию жене: Королькова.
Выпадаю из реальности. Руки трясутся и пробирает озноб вместе с жаром.
– Подписывай, – Мирон сидит, закинув ногу на ногу, и лениво покачивает носком туфли.
– Или вы хотели оставить девичью фамилию? – учтиво спрашивает женщина.
– Нет, – коротко и строго чеканит Мирон.
– Да, у вас красивая фамилия, – подпирает подбородок кулачком и очарованно смотрит ему в лицо, – грех от такой отказываться. Я бы взяла без вопросов.
Набираю полной грудью воздух, и на выдохе вывожу аккуратную подпись. У нас есть месяц. Спасительные тридцать дней.
– Прекрасно, – женщина забирает заявление.
Мирон встает со стула и уводит меня. Безмолвную, ошарашенную и пришибленную. В машине я вспоминаю, что мы забыли паспорта. Видимо, Мирон тоже немного потерян в реальности.
– Виталий вернется за ними, – заверяет он меня и приобнимает за плечи.
– Вернусь, – устало вздыхает тот, – куда я денусь.
Когда мы выходим из лифта, Мирон просит подготовить переговорную и собрать инженеров. Я обращаюсь к нему по имени и отчеству, потому что не хочу подорвать его авторитет среди подчиненных, и меня немного отпускает. Мы словно отдаляемся. Я вновь секретарша, а он босс.
Пробегаю по сонным и вялым инженерам и прошу спуститься в переговорную через пятнадцать минут. Ночь с истерикой, знакомство с родителями, загс меркнут в памяти за рабочими заботами, и я надеюсь, что Мирон тоже пришел в себя и вспомнил, кто он есть, когда вернулся в кабинет и сел за стол в удобное кресло. А он – свободный, богатый и красивый мужчина, который может завести кучу обворожительных любовниц и жить легко.
Нет. Пусть живет без любовниц. Хотя бы в первые три месяца. Нет. В первый год после того, как он выпнет из своей жизни, очнувшись от помешательства, он не имеет права на любовниц.
– Мирон Львович, – заглядываю в кабинет, – переговорная готова и вас ждут.
Откидывается назад и с загадочной задумчивостью взирает на меня. Сердечко раз и пропускает удар, а к щекам приливает кровь.
– Буду через пять минут, – повелительно кивает, и я выхожу.
Хватаю со стола блокнот, ручку и выбегаю из приемной. У лестницы меня ловит всполошенная Мария Ивановна и шепчет:
– Что ты натворила? Почему он тебя уволил?
– Что?
– Сказал искать новую секретаршу, – Мария Ивановна хватает за руки, – в срочном порядке! И с понедельника я опять у него на побегушках! Софья! Почему?
Я была права. Мирон пришел в себя и осознал, что вспылил. Медленно вытягиваю руки из вспотевших ладоней Марии Ивановны и отступаю. Крепко смыкаю дрожащие губы и сглатываю колючий комок слез.
– Софья, ты меня подставила.
– Мария Ивановна, – по лестнице величаво спускается Мирон, спрятав одну руку в карман. – Вернитесь к работе.
Та кидает на меня загнанный взгляд и семенит прочь, охая и ахая. Прячу глаза от Мирона, и тихой тенью следую за ним. Еле передвигаю ноги и в ушах шумит. Я на всю жизнь запомню выматывающий во всех смыслах аттракцион, на котором меня прокатил эксцентричный босс.
Не помню, как оказалась в переговорной. Очнулась лишь тогда, когда Мирон сел во главу длинного широкого стола и начал задавать наводящие вопросы по новому объекту. Какой-то жилой дом бизнес-класса в Дмитровском районе. Афанасий Петрович громко отчитывается, дергает инженеров, которые либо оправдываются, либо спокойно рассказывают о проделанной работе.
Я почти не вслушиваюсь и прижимаю блокнот к груди, в которой гулко бьется сердце. Мирон подразнил заявлением о бракосочетании, новой фамилией, сыном, что нагадала старуха Рамона, и опомнился. Я не выплыву.
– Всех благодарю.
Когда в переговорной остаюсь я и Мирон, то он протягивает мне бутылку воды.
– Ты жива там, Софушка?
– Жива, – выхватываю бутылку, вскрываю ее и жадно присасываюсь к горлышку.
– Посиди-отдышись.
– Все в порядке, – ставлю опустевшую наполовину бутылку на стол и вытираю рот. – Все просто замечательно.
Покачиваюсь от слабости, и Мирон мягким рывком усаживает к себе на колени.
– Все же посиди.
– Мирон Львович…
– Буду скучать по Мирону Львовичу, – вглядывается в лицо.
Порываюсь встать, но я вновь и вновь оказываюсь на коленях. На четвертый раз под смех Мирона в переговорную входит Виталий, который шагает к нам и кладет на стол паспорта и красную гербовую бумагу с печатью. Пялюсь на “Свидетельство о заключении брака” и поднимаю взгляд на Виталия, который широко улыбается:
– Поздравляю, пупсики.
Мирон берет мою правую ладонь и нанизывает на безымянный палец гладкое обручальное кольцо поверх того, что искрит благородными гранями.
– Но…
– Что? – вкладывает в ладонь второе кольцо и замирает с приподнятой правой кистью.
– Ты меня уволил, – подцепляю кольцо и в замешательстве надеваю его на безымянный палец Мирона.
– Я придерживаюсь патриархальных устоев, Софушка, – меланхолично отвечает он и протягивает вперед руку, разглядывая кольцо на пальце, – теперь твоя работа – быть послушной женой, любящей матерью и ненасытной тигрицей в постели. Справишься?
Хватаю паспорта со стола и пролистываю до штампов.
– О, черт.
– Совет и любовь, – Виталий приглаживает лацканы пиджака и шипит, – сколько вы мне нервов вымотали, и сколько еще сожрете.
– Сделай вид, что рад, – Мирон фыркает ему в спину, а я перевожу взгляд с одного штампа на другой.
– Я рад, Мирон Львович, и эта радость сведет меня в могилу.
– А как же тридцать дней? – удрученно кладу раскрытые паспорта на свидетельство о браке.
– Мне пошли на встречу, – Мирон щелкает меня по носу, – никаких тебе тридцати дней. Ишь ты.
– Ты деспот, – пораженно шепчу я. – Подлый эгоист.
– Это для тебя новость? – его рука неторопливо поглаживает меня по бедру. – А теперь, Софушка, иди. Позвони в мэрию и назначь Афанасию Петровичу встречу с Сютиным.
С трудом вспоминаю, кто такой Сютин.
– Сердитый мужик с сердитой жизнью, – шепчет на ухо и щиплет за бедро.
– Точно.
Встаю и, пошатываясь на ватных ногах, иду мимо Виталия и пустых кресел. В голове звенит и я не замечаю ничего вокруг. На автомате звоню в мэрию, переговариваюсь с секретаршей Сютина. Она долго возится с записями, выискивая среди них график встреч шефа. Я слушаю ее взволнованное дыхание, шуршание бумаги, и невидящим взглядом смотрю в монитор ноутбука.
– В следующий вторник в три часа дня Роман Семенович свободен.
Делаю запись, пишу письмо на почту главного инженера проекта и предупреждаю его о встрече через звонок.
– Ясно, – зычно отзывается Афанасий Петрович и бросает трубку.
Сижу в тишине и набираю маму, которая отвечает сразу и радостно щебечет в трубку, когда слышит мой голос:
– Софа!
– Ма, вышла замуж.
– Что?! – ее голос из ласкового щебета обращается в рявк. – За кого?!
