Текст книги "Деспот (СИ)"
Автор книги: Арина Арская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Кто она такая и что я тут делаю? Где Мирон, и какое отношение к нему имеют две маленькие красавицы? В голове проносится страшная догадка, что у него была не только невеста, но и жена в прошлом.
– Покорми их, хорошо? – бросает на меня беглый взгляд, и шепотом добавляет. – Можешь даже их связать, если будут сопротивляться.
Да это копия Мирона, только с грудью и длинными волосами, что чуть посветлее, на один тон. Ладно, еще лицо помягче и губы посочнее, но, черт возьми, я будто смотрю на женского двойника своего босса. Встряхивает копной, чмокает девочек в лоб и щиплет за щечки:
– Ну, улыбнитесь. Не будьте буками!
Девочки зло скалят свои зубки и отворачиваются, синхронно скрестив руки на груди.
– Они милые, – оправдывается женщина.
– Я не спорю, – обескураженно всматриваюсь в ее прекрасный лик.
– Каролина, – указывает на одну из девочек, потом на другую. – Снежана.
А затем с улыбкой прикладывает руку к груди:
– Елизавета.
И смеется. Наверное, надо мной. Я растерянно говорю:
– Софья.
– Всё, – бегло обнимает меня, и я чувствую тонкий цветочный и сладкий аромат. Она цокает к двери и с широкой улыбкой подмигивает. – Я побежала! И так опаздываю!
Отправляет сердитым дочерям воздушные поцелуи, и выскакивает на улицу. Очарованно провожаю ее глазами: шикарная, богатая и красивая женщина, которой, как и ее брату, место в сонме богов и богинь, а не среди простых смертных.
Оглядываюсь на девочек, и те шмыгают.
– Привет.
Они внезапно срываются на визг, от которого закладывает уши, и я от неожиданности отшатываюсь к стене. Орут, раскрывая рты, и я даже вижу их милые розовые небные язычки. Я будто попала в фильм ужасов с двумя жуткими сестричками, и что с ними делать – я не знаю.
Когда они замолкают, глубоко вдыхают, чтобы вновь завопить, я опережаю их и кричу, передразнивая интонации мелких и милых мартышек с косичками. Хлопают ресницами, переглядываются и опять в изумлении взирают на меня. Взрослые и уставшие тети тоже умеют кричать.
– Проголосуем, – я важно подбочениваюсь, – кто и нас кричал громче. Я?
Вскидываю руку и хитро щурюсь:
– Вы?
Девочки поднимают правые руки и болтают ножками.
– Да ну, – отмахиваюсь. – Я кричала громче.
– Мы! – хором отвечают и выпячивают нижние губы.
– Ну-ка, давайте еще раз, – недоверчиво вскидываю бровь.
Кажется, что от визгов, которые исторгают Каролина и Снежана, вибрирует зеркало и оно вот-вот лопнет, как и мои перепонки. Дочерей Елизаветы можно нанять маленькими проказливыми демоницами, чтобы она в аду пытали грешников криками.
– Ух ты, – аплодирую замолкшим малышкам. – Вы самые громкие девочки на свете!
Смущенно улыбаются, отворачиваются и прячут руки за спину, и меня распирает от умиления. Очень хочется потискать, обчмокать их щечки и пощекотать, но я помню себя в детстве. Терпеть не могла, когда посторонние лезли с непрошенными поцелуйчиками и объятиями. Детей тоже надо уважать.
– Пить хочу, – заявляет Снежана и энергично соскакивает с софы.
Не будь у нее крохотной родинки на мизинчике у ноготка, я бы ее точно перепутала с Каролиной.
– Угу, – соглашается ее сестра.
– А где у вас кухня?
Снежана важно шагает к проему с глухой белой панелью напротив софы и тянется к кнопке. Я не сразу соображаю, что это лифт, но когда дверца бесшумно задвигается в стену, обнажив нутро кабины, обшитой белым деревом с аккуратными витиеватыми молдингами, я охаю:
– Ого.
Каролина требовательно толкает меня в кабину за Снежаной:
– Не стой столбом, тетя Софья.
Она немного шепелявит, но очень сердита. И мне кажется, что это не я за пятилетками присматриваю, а они за мной, такие они серьезные.
– Второй, – хором говорят девочки, и робко касаюсь кнопки с цифрой два.
– Ты никогда не видела лифт? – удивленно спрашивает Каролина, заметив мою растерянность.
Вот как объяснить им, что я и в подобных таунхаусах никогда не бывала и лифт в квартире, пусть и из нескольких этажей, это чудо из чудес.
– Видела, но не такие.
– То есть у тебя дома нет лифта? – Снежана поднимает лицо и хмурится.
– Нет.
– А где ты живешь?
– В хрущевке, – а потом я вспоминаю, что переехала в странную и нелепую высотку-замок, и добавляю. – Жила, теперь не живу.
– Что это? – Снежана в живом любопытстве кусает губы. – Хрущевка?
О, мои милые ангелочки! Как вам повезло не познать прелести тесной квартиры, грязных подъездов и пьяных спящих бездомных на лестничной площадке.
– Это дом, где живет много людей, – поправляю косичку Снежаны на плече. – Например, на каждом этаже живут по три-четыре семьи.
– Ого, – Каролина с восторгом хлопает глазами.
– Хочу в хрущевку! – заявляет Снежанна.
– Вам там не понравится.
– Почему?
– Там мало игрушек.
– Тогда не хочу, – с детской наивностью отвечает Снежанна.
Лифт открывается, и девочки ведут меня через просторный коридор в огромную кухню, как из рекламного каталога элитной мебельной фабрики: белая, блестящая с отдельной зоной для готовки и большим двустворчатым холодильником.
– Так, – я озираюсь по сторонам, – что будем пить?
– Воду.
– Мхм, – в растерянности окидываю кухню взглядом.
Вряд ли девочек стоит поить из-под крана, но и графина с кипячёной водой я тоже не вижу, поэтому я озадачена. Шагаю к холодильнику.
– Нам холодное нельзя, – бурчит Каролина. – Горло бо-бо, а мама бу-бу.
– Ясно. Никакого бо-бо и бу-бу.
Ряд стеклянных вытянутых бутылок со строгими белыми этикетками с позолоченными буквами нахожу в нижнем шкафчике у холодильника, а чистые стаканы в верхнем над раковиной. Чувствую себя очень неловко: хозяйничаю на чужой шикарной кухне.
– Хотим из бутылок.
Загнанно оглядываюсь на девочек и с неловкой улыбкой вскрываю крышки на стеклянных горлышках, вернув стаканы в шкафчик. Подхожу к малышкам, сажусь перед ними на корточки и вручаю бутылку. Пока они жадно пьют, обхватив бутылки ладошками, страхую их и нервничаю. Вдруг захлебнутся? Что тогда мне делать?
– На, – Снежана протягивает мне бутылку, и Каролина следует ее примеру. – Пей.
Маленькие, а уже командуют. Это, видимо, у них семейное. Прикладываюсь под цепким взглядом девочек сначала к одной бутылке, потом ко второй и улыбаюсь.
– Играть? – с угрозой интересуется Снежана.
– Мне вас надо еще накормить, – прижимаю бутылки к груди. – Вы голодные?
Качают головами, и вижу в их глазах нарастающее желание закричать и затопать ногами, если посмею их принудить к ужину, но я ведь обещала Елизавете. Связать сестричек – плохая идея, и это точно оставит серьезную психологическую травму на всю жизнь.
– Спорим, что я ем быстрее, чем вы?
Попались, маленькие проказницы. Переглядываются, сводят бровки вместе и щурятся. Такой фокус проворачивала со мной мама, и я каждый раз на него покупалась.
– Спорим!
Лезу в холодильник и на средней полке над аккуратно сложенными овощами – спелыми томатами, зелеными перцами, огурцами и фиолетовыми баклажанами, нахожу две белые керамические кастрюльки со стикерами, на которых аккуратным почерком написано “рагу” и “фрикадельки на пару из индейки”. Пробегаюсь глазами по остальным полкам. Холодильник забит доверху, но изучать его содержимое нет времени, хотя очень любопытно.
– Правило первое, – вытаскиваю кастрюльки, – порции одинаковые.
Раскладываю под внимательными взглядами девочек на белые тарелки по три ложки с горкой овощного рагу и по пять крохотных фрикаделек.
– Правило второе, – ставлю одну тарелку в микроволновку, что нахожу за дверцей шкафа у окна, – жуем тщательно.
Кивают. Дожидаемся, когда микроволновка пищит в третий раз, и я расставляю тарелки на круглом столе, накрытом белой скатертью.
– Мы будем кушать тут? – Снежана с удивлением смотрит на меня и оглядывается на дверь. – Не в столовой?
– Тут! – рявкает Каролина и взбирается на стул. – Не хочу в столовую.
Снежана вздыхает и неуклюже садится за стол. Опускаюсь на стул перед ними, всучив ложки, и отсчитываю:
– Раз, два, три. Поехали!
Жуют, сурово глядя на меня, а я лишь делаю вид, что стараюсь их победить в соревновании. Я голодная, но смысл ведь не в том, чтобы мне наесться. Слежу, чтобы девочки в азарте не подавились, и глотаю лишь тогда, когда они в третий раз отправляют в рот ложки с кусочками овощей. Наш ужин затягивается на минут тридцать, и я, конечно же, проигрываю, ведь на моей тарелке остается аж две фрикадельки и кусочек тушеной моркови.
– Да быть этого не может! – с наигранной злостью кидаю ложку на тарелку. – Вы сжульничали! Под стол, наверное, всё выплюнули.
Смеются, и я лезу под скатерть. Затем встаю, подхожу к довольным девочкам и заглядываю под ворот каждой:
– Спрятали! Точно спрятали!
Мимоходом вытираю салфетками их моськи и с театральным бурчанием кладу грязные тарелки в раковину:
– Да как же так?! Я опять проиграла!
Заливаются ликующим хохотом, и я прячу улыбку, отвернувшись к холодильнику. Они даже похрюкивают от радости и хлопают ладошками по столу, а затем замолкают. Когда я испуганно оборачиваюсь через плечо, девочки делают медленные вдохи и капризно вскрикивают:
– Играть?!
Глава 28. Конец игры
Девочки тянут меня от лифта к лестнице, и я послушно следую за ними, любуясь раскидистым фикусом на комоде, что стоит в закутке у закрытых дверей. За ними, вероятно, столовая. Мне очень любопытно заглянуть в каждую комнату на каждом из пяти этажей и посмотреть, как живут другие люди, но я не стану этого делать. Невежливо. Достаточно и того, что я на кухне пошарилась.
У лестницы понимаю, что я расхаживаю по паркету, коврам и дорогущему кафелю в туфлях, и торопливо их сбрасываю на второй ступеньке. Бегу за девочками, которые вприпрыжку поднимаются на третий этаж и юркают за дверь в конце коридора. Я за ними. Замираю на пороге. Теперь я знаю, как выглядит детская комната мечты: просторная, в белых тонах, с пушистым ковром, высокими потолками и кроватями с воздушными балдахинами из прозрачной струящейся ткани.
Мою оторопь нарушают визгливые крики. Снежана и Каролина бегают по комнате, раскидывая игрушки, а затем бросаются на меня в желании опрокинуть на ковер. Странные забавы, которые на секунду меня пугают. Не совсем понимаю, чего они от меня хотят, и я вскидываю руку с громким рявком:
– Вопрос!
Девочки затихают, подняв на меня лица, и я уточняю:
– Во что играем?
Похоже, они сами не знают. Молчат и вновь с криками срываются с места.
– Придумала! – в отчаянии взвизгиваю я.
Я опять лгу, но ложь эта во спасение моих нервных клеток. Девочки притормаживают и в ожидании смотрят на меня. Мне важно вымотать маленьких демониц без угрозы физических увечий: беготня по детской может выйти за пределы комнаты и окончиться серьезными травмами. Я в красках представила, как Снежана и Каролина, заигравшись, летят кубарем по крутой лестнице и ломают себе шеи, а меня увозят в полицию.
– В прятки? – с придыханием спрашивают девочки.
Нет, прятки – тоже не вариант. Я же в пятиэтажном тереме сама потеряюсь и никогда не отыщу девочек.
– В жмурки, – отвечаю я, – только мне нужна повязка на глаза.
Снежана бежит к шкафу, открывает дверцу и указывает рукой наверх:
– Там!
Среди шапочек с ушками, нахожу несколько шарфиков из мягкой шерсти. Девочки выбирают цыплячий желтый, и я соглашаюсь, что цвет просто очаровательный. Запрещаю им выходить из комнаты, завязываю глаза и прошу меня раскрутить.
Надо сказать, что девочки очень уж старательные. Я насчитала пятнадцать оборотов, прежде чем они с хихиканьем разбежались в стороны. Меня аж замутило, и я почти потеряла равновесие, но меня так просто не сломишь.
Хлопают в ладоши, и только я иду в направлении звука с вытянутыми вперед руками, так они убегают. Упрямо не хотят, чтобы я их поймала: ловко уходят из-под рук, опять хлопками дразнят, и я брожу в темноте в бесполезных попытках поймать двух обезьянок.
Я переоценила свои силы. Я надеялась, что кому-то из девочек надоест от меня бегать, и они позволят себя поймать. Нет. Ничего подобного. Снежана и Каролина в восторге и не желают водить. В них проснулось второе, а затем и третье дыхание. Хлопки звучат чаще, смешки громче и задорнее. Лучше бы в прятки поиграли. Ходила бы себе спокойно по комнатам и выискивала маленьких озорниц.
В очередной раз упустив жертву, разворачиваюсь на новый громкий и звонкий хлопок. Путаюсь в ногах и с ойканьем заваливаюсь вперед, но чьи-то крепкие руки подхватывают меня под смех Снежаны и Каролины:
– Поймала!
Легкий пряный аромат мужского одеколона, и сердце ухает в пятки. Срываю с головы повязку и, затаив дыхание, гляжу в смешливые глаза Мирона Львовича. Мир на секунду исчезает, а время, кажется, останавливает свой бег.
– Поймала, – хрипло соглашается он, и у меня ноги подкашиваются от его тихого голоса.
– Дядя Мирон! Теперь ты водишь! – девочки кидаются к нему, и я смущенно отступаю.
– О, нет, мои милые, – он одергивает рукав пиджака и нарочито строго смотрит на часы, – вам пора спать.
– Нет! Нет! Нет!
Глаз не могу отвести от Мирона Львовича. Я тоже хочу поиграть с ним. Побегать, подразнить хлопками, а потом поддаться и нырнуть в его объятия.
– Хорошо, – вскидывает в мою сторону руку. – Поиграем и ложимся спать без сказки.
– Но… – Снежана надувает щечки.
– Либо игра, либо сказка, – спокойно и уверенно отвечает Мирон Львович.
Девочки задумчиво смотрят друг другу в глаза и кивают:
– Сказка.
– Тогда почему вы не в пижамах?
На мгновение я паникую, настолько голос Мирона Львовича убедительно суров. Почему я не в пижаме? Мне срочно нужна пижама! В чувство меня приводит, Каролина, которая скидывает с ног туфельки и торопливо топает к кровати справа от окна.
Девочки пыхтят, стягивая носки, и иду к ним на помощь. Сначала разоблачаю Снежану и одеваю на нее милую белую пижаму с единорогами. Распустив ее косички, шагаю к Каролине, воющей с пуговицами на вороте платья. Торопится, и от спешки пальцы ее не слушают.
Она без возмущений продевает ноги в штанины пижамы, молча разрешает, вскинув голову, застегнуть мягкую ночную рубашку, и прячется под одеяло. Аккуратно сложив девичьи платья на одной из тумбочек у ночника, покидаю под изучающим взглядом Мирона Львовича комнату.
Стою у приоткрытой двери в полумраке и, закрыв глаза, вслушиваюсь в бархатный тембр голоса, который рассказывает трогательную историю о смелом зайчике, и понимаю, что наши забавы выходят на тот виток, который я хотела избежать. С каждым его словом сердце бьется чаще, а душу пронизываю лучи теплого умиления и уюта.
Вздрагиваю, когда он бесшумно выходит из комнаты и нависает надо мной.
– Почему не осталась? Не любишь сказки, Софушка? – шепотом спрашивает он с хитрым прищуром темных глаз.
– Не хотела вам мешать.
Очень даже хотела, но я не имела права на подобную дерзость. Я не часть его семьи, чтобы быть рядом, когда он убаюкивает племянниц доброй сказкой. Я секретарша с особыми и не оговоренными в трудовом договоре обязанностями, в которые, увы, не входит влюбленность.
– Если бы я посчитал, что ты будешь мешать, я бы сам попросил тебя выйти. Тебе так не кажется?
Слабо пожимаю плечами, потупив взгляд. Что мне ему ответить? Я отчаянно стараюсь не перешагнуть грань, за которой меня ждут слезы в подушку, грустные песни о любви и черная тоска.
– Выпьешь со мной?
Поднимаю взор и опять замираю вне времени под взглядом его гипнотических глаз. Почему я хочу и боюсь его коснуться? Я познала его, как мужчину, и легкий поцелуй в губы не станет для меня чем-то из ряда вон выходящим, однако в груди нарастает трепет, а кончики пальцев немеют от страха, что Мирон Львович отвергнет ласку.
– Я ведь не пью…
– Сока апельсинового тебе налью, – тихо усмехается, – если не соблазнишься на сороколетний балвени.
– Что это? – улавливаю в голосе Мирона Львовича привычное самодовольство.
– Виски. Я бы предложил тебе сделать коктейль, но будет кощунством портить вкус хорошего алкоголя лишними добавками.
Я пропускаю мимо ушей все слова, внимая лишь шелковым интонациям, которые опутывают меня тонкой сетью слабости и тепла. Совершенно неважно о чем он говорит, о виски или зайчике из сказки, я готова слушать его вечность.
Наклоняется ко мне, обжигая щеку горячим дыханием и поглаживая ладонью бедро. Меня бросает в жар, и он скользит рукой по ягодице.
– Ты так и бегаешь без трусиков, Софушка?
По внутренней стороне бедра скатывает горячая вязкая капелька смазки, и я встаю на цыпочки, обвивая руками шею Мирона Львовича. На шумном и хриплом выдохе он целует меня, и от верткого уверенного языка во рту и прерывистого дыхания я теряю последние крохи благоразумия.
– Соскучилась? – с улыбкой отстраняется и проводит большим пальцем по моей нижней губе.
Кротко киваю. Щеки горят, дыхание сбилось. Палец Мирона Львовича соскальзывает в рот, и я в тихой страсти обхватываю его губами и медленно посасываю его, глядя в черные от возбуждения глаза. Давит на язык, сощурившись, а затем подхватывает меня на руки и ловко закидывает на плечо. Не издаю ни звука, лишь закусываю губы: нельзя будить Снежану и Каролину.
Одобрительно похлопывая по попе, Мирон Львович заносит меня в лифтовую кабину. Голова кружится, и я изнываю от предвкушения близости, голодных поцелуев и твердого яростного члена внутри.
– Тише, – смеется Мирон Львович.
Понимаю, что я громко так и нетерпеливо поскуливаю. Пристыженно замолкаю, когда Мирон Львович сердито шлепает по бедру, но через секунду, когда его рука юркает под юбку и пробегает по голой коже, лифт полнится моим стоном. Его ладонь обжигает, дразнит поглаживаниями и легкими щипками, и прелюдия обращается в сладкую, но все же пытку.
Лифт открывается, и Мирон Львович вносит меня в просторную гостиную. Без понятия на каком мы этаже, но это и неважно. Усаживает на диван и шагает к барной стойке в углу. Я разочарована. Я думала, он шутит о виски, но он вскрывает пузатую бутылку, затем достает из маленького холодильника под стойкой лед.
Отвлекаюсь и озираюсь. Обстановка вычурная и косит под барокко. Парча, дерево, золото и лепнина на потолке. Лишь черная акустическая система у окна выбивается из интерьера.
– Анжела тебя больше не побеспокоит, – Мирон Львович наливает из стеклянной бутылочки апельсинового сока в стакан.
– Ее все-таки отправили в психушку?
– Санаторий, – поправляет меня Мирон Львович и продолжает, – но нет. Отец соблазнил ее квартирой в Мадриде. Сомнительные методы воспитания, но она уже в Испании.
– Вас оценили в стоимость квартиры, – я невесело хмыкаю.
– В свое оправдание скажу, что это квартира в центре города, – Мирон Львович подходит к дивану и садится рядом, вручая стакан с холодным соком.
– Но ведь все равно обидно? – тихо спрашиваю я.
– Свалила и бог с ней, Софья, – устало отвечает и делает глоток. – Она меня утомила.
Наше молчание затягивается. Мирон Львович цедит виски, поглаживая меня по колену.
– А Елизавета ваша сестра? – задаю глупый вопрос.
Ясное дело, что сестра, но мне важно заполнить тишину разговорами, иначе тону в густых и теплых чувствах к одинокому и мрачному гордецу.
– Как ты догадалась? – он вскидывает бровь. – Удивительно.
– Не издевайтесь, – бурчу я. – И довольно странно, что она вот так запросто оставила дочерей с незнакомым человеком.
– Я сказал, что тебе можно доверять, – Мирон Львович отставляет пустой бокал. – Няня внезапно приболела, а у Лизы с мужем рандеву. Она теряется, когда все идет не по плану.
Это так трогательно, что у Мирона Львовича близкие и доверительные отношения с сестрой. Мне даже завидно на секунду стало, что у меня нет брата-близнеца.
– Как освободился, решил проведать, а не разнесла ли ты вместе девочками дом, – смотрит на меня с неожиданной нежностью, и сердечко трепещет от его улыбки.
– Мы очень старались не сделать этого, – я сглатываю. – И даже поужинали.
Смеется и встает. На столике с милой цветущей фиалкой берет небольшой пульт и из колонок льются ласковые переливы тихой музыки. Допиваю остатки сока с приятной и свежей кислинкой и ставлю стакан к пустому бокалу Мирона Львовича.
– Потанцуй со мной.
Я сначала не понимаю, чего от меня с протянутой рукой Мирон Львович, а когда до меня доходит, то я аж задерживаю дыхание.
– Не бойся.
Сжимаю его руку и встаю:
– Мирон Львович, я…
– Мирон, – он уверенно притягивает к себе и обнимает за талию, вглядываясь глаза. – Что ты хотела сказать?
Я аж дар речи теряю. Неуверенно обвиваю его шею руками, и не знаю, как отреагировать на просьбу убрать из имени отчество, которое въелось в подкорку.
– Я не умею танцевать, М…мм… – я медленно выдыхаю и шепотом выдавливаю из себя, – Мирон.
Мурашки бегут по коже от тихого имени.
– Просто почувствуй меня.
И нить рвется. Я четко осознаю, что за несколько дней я влюбилась. Сильно, ярко и с надрывом. Мирон ведет меня по гостиной в медленном чувственном танце, обжигая щеку дыханием, и понимаю, что это конец.
– Я не могу, – сипло шепчу в пиджак Мирона, вдыхая его парфюм.
– У тебя неплохо получается, – непринужденно отвечает он.
– Не могу, – останавливаюсь и отшатываюсь, глядя в его лицо. – Не могу.
Отступаю на шаг. Глаза в глаза. Не нужны мне его деньги, квартира, украшения и подарки. Я отказываюсь принимать от него оплату за близость, которая развеивает его скуку. Могу продать тело, но терзать душу не хочу. Это больно. И безответная любовь к Мирону разрушит меня, уничтожит и сотрет в пыль.
– Вы поссорились, что ли, голубки? – раздается веселый голос Елизаветы.
– Отпустите меня, – игнорирую ее и смотрю в глаза молчаливого Мирона. – Прошу, иначе… иначе…
Как подобрать слова, чтобы он меня понял? Вздыхаю и говорю:
– Вы получили то, чего хотели, а теперь я хочу спасти себя, пока есть возможность. Я выхожу из игры.
Глава 29. Одна игра заканчивается, а другая начинается
– Так, – Елизавета подходит к нам, едва заметно пошатываясь, и заглядывает каждому в лицо, а затем обращается к Мирону, – о какой игре идет речь?
От нее веет сладким шампанским. В детском любопытстве щурит глаза и игриво упирает руки в боки. Она хочет хоть немного разрядить обстановку, а то мы с Мироном смотрит друг на друга дикими зверями.
– О той, в которой, Лизонька, тебе потребуется новое платье, – он щурится на меня, – а нам свидетели.
Меня оглушает восторженный визг и душат в рьяных объятиях. Уши закладывает гулом, и вижу только карие решительные глаза. Елизавета замирает, стискивая меня в крепкой хватке, и прислушивается:
– Лишь бы не разбудила. Нет, вроде, не разбудила.
– Чего кричишь? – с сердитым шепотом в гостиную входит высокий, плечистый и бородатый мужчина. – Я аж чуть с лестницы не навернулся.
– А тут такая радость приключилась, ты не поверишь! – Елизавета не торопится отпускать меня. – Я же говорила, что у меня сегодня было хорошее предчувствие! И оно меня не обмануло!
– Поделись, – он пожимает руку Мирону и с ожиданием смотрит на супругу, которая повисает на мои плечах.
Предпринимаю тщетную попытку высвободится из-под руки Елизаветы, но та прижимает к себе и воодушевленно улыбается:
– Угадай. Три попытки.
Что, мать вашу, тут происходит? Какие, черт вас дери, платье, свидетели и “угадай”? Я сейчас умру от ваших фокусов.
– Дай подумать, – приглаживает бороду и плюхается на диван, одернув полы пиджака. Изучающе смотрит на Мирона и вздыхает, – жениться, что ли собрался, в очередной раз?
– Да! – Елизавета взвизгивает и прижимает ладонь ко рту, кинувшись к мужу под бок.
– Нет… – тихо всхрапываю я и испуганно пячусь к дверям, – что… нет…
– Ты не представился Софье, – Елизавета пихает мужа в бок. – Невежливо.
– Егор, – ухает он, нахмурившись.
Походит на богатыря окладистой бородой, но вместо кольчуги на нем – модный и стильный костюм.
– Софья, – еще один шаг к двери, а затем срываюсь с места и бегу прочь из гостиной.
Меня охватил абсурдный страх перед Мироном и его родственниками. Пять минут назад я чуть ли не плакала из-за несправедливости мира, в котором нет места любви между мной и эгоистичным боссом, а теперь, когда он ляпнул о свидетелях, трусливо спускаюсь по лестнице, быстро, как никогда, перебирая босыми ногам.
Мирон продолжает меня топить в безумии и ошарашивает непростительными выходками. Была любовницей для утех, а буду женой для забав? Мы так не договаривались! Я уже все спланировала в голове: и громкие рыдания в грудь мамы, и жалобы отцу, и пару месяцев депрессии, а тут он взял и все порушил своим “взамуж”.
– Софья! Стоять!
Притормаживаю, схватившись за перила, и оглядываюсь. Мирон стоит на верхней ступени и подобен орлу, что увидел глупого сурка и собрался его сожрать вместе с потрохами.
– Не-а, Мирон Львович, – судорожно выдыхаю я.
– Мирон, – недовольно прищелкивает языком. – Без Львовича.
– Я выхожу из игры.
– Из одной вышла, в другую вошла.
– Хренушки!
Перескакиваю несколько ступеней и ускоряюсь. В вестибюле перевожу дыхание, и выбегаю на улицу под ночное небо. Сворачиваю на лево. Чуть поодаль от пафосного клубного дома на небольшой парковке другого не менее презентабельного жилого дворца курит и выпускает густой дым Виталий, облокотившись о капот машины. Удивленно приподнимает брови, и рявкаю:
– Задержите его! – и бегу по шершавой брусчатке. – У него шарики за ролики заехали!
– Чего?
– Виталий! – повышает голос за моей спиной Мирон. – Я же тебя просил не курить!
– Это электронная сигарета!
– Выбрось! – голос Мирона меня нагоняет.
– Да чтоб вас!
Заныриваю в темную подворотню, в пятку впивается острый камешек. Тихо вскрикиваю, и на меня голодным зверем набрасывается Мирон, который вжимает в стену и тяжело дышит.
– Вы пьяный!
– Перейдем на ты, Софья, – сверкнув глазами, приближает лицо. – На ты и на Мирона.
– Вам бы не мешало проспаться, – прошипев слова, фыркаю, – тебе.
– А тебе поумнеть, – скрипит зубами.
– Хороший и своевременный совет! – толкаю Мирона в грудь. – Он бы мне не помешал неделю назад!
Вновь нависает надо мной. Что, спровадил бывшую невесту и решил новую завести, а я вот не согласна! Вслух я этого, конечно, не говорю, потому что мне и дышать тяжело.
– Что ты творишь, Софушка?
– А вы? Ты? Хватит! – прижимаю кулаки к вискам. – Я устала! Прекратите… прекрати меня мучить! Ты… Вы…Ты…
Впивается под мое возмущенное мычание в губы, и я через секунду в ярости отвечаю на его поцелуй. Как же я его ненавижу за все жестокие шутки, издевки и унижения! Задирает юбку и бесчеловечно прерывает нашу отчаянную связь, развернув меня к себе спиной. Юркает рукой между бедер и проводит пальцами по мокрой промежности, отчего я со стоном вздрагиваю. По позвоночнику пробегает теплая волна, и закусываю губы.
– Софушка, надо сказать, что ты одна из тех редких женщин, что буквально текут ручьем, – собирает пальцами смазку и медленно массирует ноющию от желания половые губы.
– Мирон Львович… Прошу… Мы совершаем ошибку…
– Мирон, – цедит он.
Сипло выдыхаю от уверенного толчка, который проникает в глубины разгоряченного чрева чуть ли не до пупка. По крайней мере, именно такое ощущение.
– Ты сегодня хочешь пожестче? – усмехается Мирон Львович и хватает за волосы, дернув тазом.
Нельзя кричать: разбужу спящих, а они вызовут охрану или полицию. Прикусываю кончик языка, запрокинув голову назад, и шумно с присвистом часто выдыхаю под беснующимся мужчиной, который рывками терзает меня. Вожделение клокочет, расплавляя внутренности жидким железом. Когда низ живота скручивает болезненным спазмом, Мирон Львович тянет меня за волосы, вынуждая выгнуться в пояснице. Прижав к себе одной рукой, другой ныряет между бедер и давит на клитор, пропуская его сквозь пальцы.
Насаженная на член, содрогаюсь в оргазме, что режет мыщцы острым ножом и пронзает позвоночник вспышкой. Мирон Львович шепчет на ухо отвратительные пошлости, растирая пальцами пульсирующий бугорок, и рвано вжимается в ягодицы. Его экстаз сливается с моим в единое целое, и мир на мгновение меркнет звенящей в вечности темнотой, что теплым потоком семени растекается внутри. Интимные мышцы сокращаются, мягко обхватывая пульсирующий член, и рык Мирона затихает приглушенным стоном.
– А теперь, – хрипит, выскальзывает из меня и заботливо оправляет юбку, – поговорим, как взрослые люди.
Разворачивает к себе лицом и застегивает ширинку. Будь мы взрослыми и адекватными людьми, то этой ситуации не случилось. Мирон приглаживает волосы и заявляет:
– Я тебя не понимаю.
– А себя? – смотрю на него исподлобья.
– И себя в том числе, – тихо соглашается. – Соглашусь, игры пошли не по плану, но и отпускать я тебя пока не намерен.
– Пока? – охаю я и смеюсь. – То есть из-за эгоизма и неуемной похоти ты собрался меня взять временно замуж? Я все правильно понимаю?
– Ну… – Мирон хмурится и прячет руки в кармане брюк, перекатываясь с пяток на носки.
– Ты охренел? – тычу пальцем ему в грудь и развожу руками в стороны. – Может, ты мне еще денег предложишь, чтобы я вышла за тебя? Не нужны мне твои деньги! Ничего не нужно!
– Я утку с утятами в пруд запустил, – тихо и растерянно отвечает Мирон. – Вот скажи, нахрена мне утка и четыре утенка?
Недоуменно моргаю и облокачиваюсь о стену, скрестив руки на груди:
– Не знаю.
– Птичник вот строят.
– Очень интересно.
Я впервые вижу Мирона таким взбудораженным. Нервной походкой вышагивает передо мной, а я озадаченно наблюдаю за ним. И через несколько секунд меня озаряет. Так это же я про утку и утят говорила, когда жабой восхищалась.
– Утка… – удивленно тяну я, – утята…
– Да, – останавливается и злобно зыркает на меня. – Они же вырастут и будет пять уток! Пять! Будут ходить и гадить везде!
– А утка белая или пестрая?
– Белая, а бывают другие? – ошарашенно спрашивает Мирон.
– Бывают, – обескураженно киваю я. – Бывают даже черные. Черные и с белой грудкой.
Смотрим другу в глаза, и Мирон глухо интересуется:
– Почему мы говорим об утках?
– Ты же начал, – пожимаю плечами.
И шмыгаю. Согласна, взрослый разговор как-то не клеится.
– Да, еб твою налево, Софья! – сжимает переносицы. – Какая же ты…
– Какая?
– Сложная!
– А ты простой? – восклицаю и перехожу на разъяренный шепот. – Ты делаешь мне больно! И я хочу остановить твое веселье, которое меня, как твою Анжелу, в психушку сведет!
– Она в Мадриде!
– Да мне насрать, где она! В Мадриде, в санатории, психушке! Да хоть на северном полюсе! – глухо рычу. – Я сегодня ее дружка избила и губу чуть не откусила! Я ведь тихая! В кого ты меня превратил за несколько дней? В неадекватную и агрессивную шлюху! А ты? Ты пальцы парню сломал!
– Это сделал Виталий.
– По твоему приказу!
Мирон взмахивает рукой в непонятном мне жесте и цедит сквозь зубы:
– А хотел ногу, но сдержался.
Опускаю взгляд на босые ступни. Мирон – порывистый эгоист. Уловил мою решительность уйти и возмутился. Женщины от него не уходят, он сам с ними рвет. Даже согласен на свадьбу и будущий развод, лишь бы не позволить мне уйти на моих правилах. И утка с утятами ничего не значит. Возможно, я ему симпатична, но я-то уже влюбилась, и я знаю: в его характере в один прекрасный день охладеть. Например, завтра, когда из него выветрится алкоголь, или через неделю.
