Текст книги "Жениться по любви...(СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Она должна будет выйти замуж за кого-то из сыновей наставницы?
– Да сейчас же! Кто её замуж возьмёт, дикарку неумытую? Троих детей от сыновей наставницы эта бестолочь должна родить в уплату за покровительство. Кобыла племенная, блядь! Причём без права как-то повлиять на их жизнь, и вообще, видеться с ними потом кто-то бы ещё позволил. Зато допущена в фамильную библиотеку и в ритуальный зал, сама два-три раза в год ритуалы для роста магических сил там проводит, практичная моя. Ну вот вообще не мой характер! Словно и не я рожала.
Она расстроенно вздохнула, Елена смешалась, не зная, что сказать. Добровольно пойти фактически в рабство и рожать таких же почти рабов – ради знаний и силы? Наверное, надо быть магом, чтобы понять и принять такой выбор. Да и то… вон два мага, которые понять – поняли, но точно от решения такого не в восторге.
– Далеко ещё, господин Каттен? – спросила она, чтобы не повисало неловкой паузы.
Он повертел головой, припоминая дорогу, по которой ездил уже несколько раз.
– Такими темпами разве что к закату будем, – сказал он.
– Да не, ваши милости, – утешил возчик, тыча куда-то рукояткой кнута. – Вон там взгорочек, снега поменьше, побыстрее поедем.
– Полукровка как минимум, – уверенно заявил Каттен, туго бинтуя Ламберту треснувшие рёбра. То есть, трещины он затянул магией (и оказалось, что это зверски больно – когда кости заставляют срастись принудительно), но всё равно обмотал Ламберта повязкой, под которой заново обмазал ожоги редкостно вонючей жирной дрянью. – Орки не способны к магии стихий в принципе. А ещё скорее, кто-то из похищенных ими детей нёс кровь эльфов или фейри, а шаман сумел пробудить спящий дар – уж это они умеют очень хорошо. Лет двадцать назад не мелькал в числе орков, грабивших деревни, их шаман? Он мог сам и отобрать будущего ученика.
Ламберт покрутил головой, представив себе, как мальчишка, украденный в годовалом возрасте из, к примеру, Мохового, вырастает, считая себя орком, а не человеком, и помогает своим похитителям нападать на бывших родственников и соседей. Спросил однако о более важном:
– А это как-то можно определить?
– Легко и просто. – Каттен закрепил конец повязки и устало вытер лоб рукавом, словно какой-то крестьянин или плотник. Ещё зачем-то потрогал под носом и посмотрел на пальцы, но там ничего не было. А могла быть… кровь? От перенапряжения? Он ведь, прежде чем сращивать Ламберту рёбра, долго возился с парнем, которому огненным шаром прилетело всерьёз, и уже после этого выглядел бледным и замученным, но всё равно взялся лечить и Ламберта. «Посредственный полковой лекарь», так, кажется, Фрида сказала. Ну, что полковой – сразу ясно: вместо того, чтобы сидеть в своей башне и принимать простуженных и упавших с обледенелого крылечка, по первой же просьбе поехал к Нижним Бродам, хотя запросто мог бы и отказаться. Привычнее ему среди егерей, что ли. Или в замке не нравится? К нему Аделаида не цепляется, но мало ли… – Если хотите, я могу проехаться по близлежащим деревням и посмотреть, у кого из подростков есть способности к магии, – сказал вдруг целитель. – Могу даже помочь уговорить Фриду, чтобы обучила азам: за пять лет как раз натаскает. Испытания на звание магистра такой ученик никогда не пройдёт, конечно, но вам для поддержки мечников и стрелков вполне сгодится.
– Травницы ходят в Чёрный лес за редкими травами, – задумчиво сказал Ламберт. – Раньше, я слышал, дриады разрешали там охотиться, но требовали плату натурой, а мальчишек потом приносили отцам. Растить остроухое отродье мало кому хотелось, поэтому понемногу народ вообще перестал соваться в Чёрный лес, но потомки тех полукровок остались, конечно. Это я про кровь фейри, – пояснил он.
– Я понял, – кивнул Каттен.
Он устало присел на край кровати, сложив узкие нервные руки на коленях, и Ламберт представил себе, что подумал командир отряда, лишившийся такого лекаря, про жрецов, запретивших лечить раненых магией. Ни одного пристойного слова на ум как-то не приходило, хоть и грешно вроде бы крыть служителей Девяти площадной бранью. Да Империя придёт и голыми руками возьмёт таких придурков, неужели непонятно?!
– Жену только не ругайте, что приехала, – сказал Каттен. – Она тут воды нагрела, своими ручками посуду перемыла, попросила вашего помощника завтра с утра послать парней по ближайшим деревням за какой-нибудь вдовицей, чтобы кухарничала, сидят теперь с сирой Симоной кур ощипывают, чтобы раненых свежим куриным супчиком накормить… Повезло вам с супругой, сир Ламберт, а вы не цените.
– Я не ценю? – возмутился тот.
– Ну, я вот ни разу не слышал, чтобы вы её похвалили. Неужели совсем не за что? Или настолько обидно, что она в постели не желает притворяться, аж все достоинства меркнут?
– Каждый должен делать то, что должен.
– Так, – кивнул Каттен на отцовские слова, которые тоже вполне годились для девиза баронов Волчьей Пущи. – А многие делают?
Ламберт неопределённо хмыкнул и очень осторожно, без резких движений, встал, чтобы взять одну из привезённых женой бутылок.
– Будете? – спросил он. – Я помню, что вы легко пьянеете, но сира Фрида что-то говорила про красное вино, которое и магам полезно при истощении.
– Красное? – Каттен слегка сощурился, рассматривая бутылку и этикетку на ней. – Ого, «Кровь виверны»! Ничего себе.
– Оно дорогое?
– Ещё какое, его же с того берега Абесинского моря везут. На мой вкус, специй в нём многовато, но кому-то именно это и нравится.
Ламберт откупорил бутылку и с любопытством плеснул в стакан не то что тёмно-красного, а почти коричневого, как переспевшая вишня, вина. Запах и правда был пряным и довольно резким, но Ламберту, пожалуй, понравился. А вот что вино настолько сладкое – не очень. Разве что горячей водой его разводить, чтобы греться с мороза.
Каттен не стал ломаться, тоже взял стакан и принялся цедить по глоточку, согласившись, что для глинтвейна или для соуса было бы идеально, а пить просто так… действительно слишком сладко. Хотя после каждого глотка язык и горло обжигает специями. На любителя, в общем. Как, в сущности, любая выпивка – кому ликёр, кому изысканная кисленькая ерунда, кому «Пламя глубин».
Ламберт смотрел, как он пьёт, как подрагивает белое-белое, словно вообще солнца не знало, горло в расстёгнутом вороте, и опять томился от желания пройтись губами, а лучше зубами, чуть-чуть, не до боли, а в шутку (или утверждая своё главенство?) прихватывая эту тонкую, как не у всякой девицы, кожу. И прижаться к ложбинке между ключицами, ловя биение пульса. И обнять этого несносного кошака, и держать крепко, чтобы не вырвался… как будто кота можно удержать, если он сам не захочет остаться у тебя на руках! Принесло же дорогую супругу вместе с Каттеном. Назад её на ночь глядя не отправишь, а пристраивать куда-то, в то время как сам делишь постель с целителем… Ничем она не заслужила такого обращения.
– Пойду гляну, как остальные, – сказал Каттен, с откровенным усилием поднимаясь. – Вроде бы все стабильны, но кто его знает. Откроется ночью кровотечение из лопнувшего сосуда – и начинай всё заново.
– А если вы свалитесь с истощением? – Сам же сказал про «делай что должен», дурак – ну вот, человек делает куда больше, чем должен. И да, освобождает место для законной супруги.
– Если свалюсь, – тот пожал плечами, точь-в-точь Елена, словно они были близкими родственниками, – в крепости есть опытная магесса и её не менее опытная напарница, которая наверняка свою дуру, берегов не видящую, не раз и не два выхаживала от такого же истощения. Один Фридин каток на городской площади в разгар оттепели чего стоил! Слышали эту историю? Как не надорвалась только, идиотка. Будут меня кормить с вилочки чуть обжаренной печёнкой и поить вином, приговаривая: «Кусочек за матушку, кто бы она ни была. Глоточек за батюшку, козлину безрогого, не способного ширинку держать застёгнутой…» А сира Симона прибавит: «Дать бы тебе по башке, придурок рыжий, да толку-то? Всё равно мозгов там нет». Так что… к утру оклемаюсь. Кстати, сир Ламберт. Не вздумайте подвиги любовные свершать! Легли к жене под бочок, чтобы теплее было, и мирно заснули. Честное слово, – ухмыльнулся он, – это я не из ревности говорю. Просто принудительно сросшиеся кости прямо-таки с удовольствием готовы вернуться в прежнее, сломанное состояние. Вам бы завтра вообще не вставать, но я невозможного не требую – не утерпите же всё равно. Так что просто прошу: двигайтесь очень, очень осторожно. Договорились?
Ламберт кивнул. Вино казалось слабеньким, но то ли после чародейского лечения, то ли после почти бессонной прошлой ночи, когда зверски болели и ожоги, и сломанные рёбра, даже один несчастный стакан заметно шумел в голове.
– Договорились, – сказал он. – Одна просьба, сударь.
– Да?
С языка так и просилось «Поцелуй на ночь», невесть где подцепленное, – в жизни никто Ламберта на ночь не целовал. У отца времени и сил хватало только взъерошить волосы да похлопать по спине того из пятерых, кто в добрую минуту подвернётся под руку, а матушка вообще была поборницей строгого воспитания, это Аделаида под настроение могла даже Генриха приласкать, хоть он и делал вид, будто сердится: не маленький уже! Но эта якобы шутка про поцелуй застряла в глотке под насмешливым взглядом жёлтых котячьих глаз. Так что Ламберт молча подошёл вплотную, притянул к себе слегка напрягшегося целителя (помнил он, помнил, на что тот способен!.. но всё равно удержаться не смог) и, наклонившись, поцеловал его в сухие обветренные губы.
========== Часть 16 ==========
Весь следующий день Елене пришлось провести в крепости, потому что отправляться обратно в замок на усталых, не успевших отдохнуть за ночь после тяжёлой дороги, лошадях… Нет, возможных разбойников ждал бы очень неприятный сюрприз в виде магистра боевой магии, но рисковать не было никакой нужды, а дел в форте, практически не знавшем женской руки (у пожилой травницы своих забот было выше головы) Елена нашла бы хоть на неделю, хоть на месяц.
Кухарничать для целой толпы мужиков, да ещё таких, которые привыкли, что им многое дозволено, охотниц пока что не было, но помочь с уборкой, пока в форте находится жена его милости, а стало быть, даже самые наглые егеря будут руки держать при себе, согласилась целая дюжина баб и девок. Ещё бы не согласились – Елена велела посыльным обещать от её имени по серебряной монете на каждую работницу. А мыть, скоблить, перетряхивать постели, пересеивать залежавшуюся муку, прокаливать крупу, в которой завелись жучки, покрикивая при этом на мальчишек-рекрутов, чтобы пошевеливались, таская воду – работа привычная и, по деревенским меркам, лёгкая. Языки у селянок работали с той же быстротой и сноровкой, что и руки, и Елена узнала много занятного про жителей тех сёл, что имели глупость (или отчаянную храбрость?) построиться так близко к реке, по которой проходил рубеж людских земель на этой стороне Данувия. Например, про каких-то братьев-охотников, что таскались в Чёрный лес к мавкам – того гляди, им на порог подкинут остроухое отродье. «Так ведь из фейри-полукровки хоть охотник, хоть следопыт получится не хуже, чем из эльфа», – удивилась Елена. И выслушала в ответ возмущённое: «Так с ним же допрежь того водиться надо, а они, отродья эти, как кукушата – все свои перемрут, пока подкидыша вырастишь». Елена не нашлась, что сказать. Всё же не так много она знала про полукровок, будь это хоть гномы, хоть орки, хоть эльфы. Сомневалась она, конечно, будто сын дриады способен как-то навредить сводным братьям-сёстрам, но не спорить же с целой толпой свято убеждённых в этом баб. Никто, понятно вслух не скажет: «Да много ты понимаешь, фря городская!» – но вот подумают точно. Только воздух впустую сотрясать.
Под эти разговоры одна из работниц наделала лапши, да не на один супчик, а с запасом на три-четыре раза. Замешивая тесто, она с детским восторгом растирала в пальцах белую-белую мелкую муку: бывает же такое! Елена рассказала про меллеровские мельницы где стоят хитрые гномские механизмы – её слушали, разинув рты. «Интересно, – развеселившись про себя, подумала она, – а если бы бабёнки попали в наши мастерские и увидели, как механическое веретено само прядёт, то решили бы, что это колдовство такое?»
Нет, про прядильные машины гномов вспоминать не стоило: сразу в памяти возникла Мелисса, хваставшаяся тем, как быстро она освоила работу на такой, а вспоминать детей Елена себе упорно пыталась запретить. Про дом вообще думать было нельзя, чтобы не завыть в бессильной тоске. Теперь, когда ощущение дурного затянувшегося кошмара первых месяцев отпустило, Елена просто тихо ненавидела мрачную и холодную кучу старого камня, называвшуюся баронским замком. Пытаться что-то изменить в распорядке его жизни и в хозяйстве не было смысла – управляющий, ворча под нос, нехотя соглашался, чтобы за ним проверили подсчёты, а Аделаида вообще любые советы воспринимала как личное оскорбление. Оставалось только свою (к сожалению, не только свою) комнату обустраивать по-человечески. Окно надо будет летом тоже переделать заодно с камином – выкинуть ко всем ограм уродливую свинцовую раму с мутными стеклянными шарами и вставить нормальный оконный переплёт. Кварцевый, поскольку делать будут гномы, а они почему-то больше любят работать с кварцем, хотя при их таинственной технологии сварить хорошее стекло вроде бы не должно быть проблемой. Или они его и варят, а людям головы морочат? Кто их знает, этих гномов: людей и даже полукровок Под Гору не пускают дальше рыночных залов, да и туда-то не всех и не везде.
– А ещё чего-нибудь расскажете, ваша милость?
– Что? – вопрос бойкой девицы с блудливыми синенькими глазками выдернул Елену из размышлений о гномах. – А-а… Даже не знаю. Про то, как графский замок наряжали к Солнцевороту, хотите послушать? Или кто-то бывал в Озёрном на праздниках?..
Если целитель настойчиво советует провести день в постели, то умные люди слушаются и не встают. Ламберт был дураком и сам это признавал, но его как обычно понесло осматривать форт, чтобы оценить, как сильно тот пострадал от очередного нападения. И разумеется, от того, что он двигался, повязка тёрлась об кое-как поджившие ожоги, а магией залеченные переломы разболелись так, словно Ламберту снова досталось по рёбрам. Пришлось вернуться в свою каморку, как-то неуловимо посвежевшую, даже посветлевшую как будто, чтобы свалиться в постель и уже послушно не вставать денёк-другой, а лучше все три.
Но он только успел раздеться и лечь, как в дверь, стукнув разок для приличия, заглянула сира Симона.
– Сир Ламберт, – сказала она непривычно просительно, – можно, мы у вас посидим? Супруга ваша развоевалась, весь форт на уши поставила, того гляди, нас припашет, а вот эта бестолочь, – она глянула куда-то за плечо, – весь свой резерв сбросила в накопитель и отдала его рыжему, и теперь ей срочно надо либо пожрать и поспать, либо помедитировать, а лучше всё вместе. Поте’рпите нас? Мы будем сидеть тихо, как мышки под веником.
– Я вообще сяду у огня и впаду в транс… ну, постараюсь, – хмыкнула из-за её плеча Фрида.
– Входите, – дозволил Ламберт. Огонь – это было бы очень неплохо, но самому ему шевелиться было больно, а всех рекрутов загребла под свою не в меру хозяйственную ручку дорогая супруга, не дозовёшься никого.
– Сядь пока, – велела Фриде сира Симона (как-то странно они менялись ролями иногда). – Я камином займусь. И не суйся, сама разожгу, огнивом и трутом, как приличный человек.
Фрида что-то пробурчала о приличных людях, но присела на краешек кровати и стала расшнуровывать сапоги.
– Вина ещё две или три бутылки осталось, – вспомнил Ламберт. Он поворачивался так и этак, пытаясь найти положение, в котором меньше болели бы рёбра. Можно было, конечно, выпить зелье, облегчающее боль, но от него неудержимо тянуло в сон, а если выспаться днём, то страшно было даже представить, что за ночь предстоит после этого.
– Вино – это хорошо, – сказала Фрида. – Жалко, Феликс вчера всю куриную печёнку слопал. И ведь сколько ни жрёт, всё равно тощий, как помойный кошак, – огорчённо сказала она. – Куда только проваливается? – И она с сожалением оглядела себя: уж у неё ничего никуда не проваливалось, всё откладывалось на боках и на прочих местах ровным мягоньким слоем.
– Я огонь разожгу и схожу на кухню помародёрствую, – пообещала сира Симона. – Печёнки нет, но мяса попробую добыть. Эх вы, маги… Нянчись с вами.
– А не хрен было с магессой связываться, – огрызнулась Фрида. – Ходила бы в паре с какой-нибудь остроухой стервой-лучницей, и всем было бы хорошо.
– С остроухой стервой таких денежных контрактов не добудешь, приходится тебя терпеть, – не осталась в долгу сира Симона.
Ламберт хмыкнул, но не стал напоминать про мышек под веником. Грызня наёмниц, вместо того чтобы раздражать, странным образом успокаивала: раз грызутся, значит, всё в порядке. Была бы хоть малейшая опасность, дамочки наверняка разом стали бы собранны и немногословны.
Сира Симона быстро и умело сложила дрова, мелко наколола смолистых щепочек, подсунула под них несколько берестяных полосок, но даже взять огниво не успела, потому что Фрида сделала неуловимое движение рукой и буркнула: «Ignis». Растопка тут же вспыхнула, а Ламберт окончательно утвердился в мысли, что стену форта поджёг колдун.
– Ты совсем идиотка? – взъярилась мечница.
– Да! – рявкнула в ответ чародейка. – У меня башка трещит, а ты собралась кресалом об кремень лязгать. Всё, свали на кухню. И мясо, смотри, не пережарь!
Она сбросила котту из толстой грубой шерсти, распутала тесёмки у горла, распахивая ворот рубашки, опустилась на колени перед камином, сложила руки на животе, и не оборачиваясь проговорила:
– Простите, сир Ламберт, у всех магов мерзкий характер. Имейте в виду, кстати, если всерьёз решили окрутить Феликса: он так же будет срываться из-за любой ерунды, и чем ближе установятся отношения, тем большей сволочью он временами будет. Подумайте, вам точно это нужно? Не магу очень сложно представить, что это такое – наш грёбаный дар. Могу только очень приблизительную аналогию подкинуть: налейте крутого кипятка в чашку вровень с краями, возьмите её в руку без всяких прихваток и пройдитесь по бальному залу, раскланиваясь с гостями, мило беседуя и аккуратно избегая столкновений. Наша магия – эта полная чашка кипятка. Весь наш самоконтроль уходит на то, чтобы не расплескать её, не облиться самому и не обварить тех, кто оказался рядом. Быть милыми и приветливыми уже просто сил не остаётся, а если кому-то это удаётся, значит, он или она потом расслабляется так, что Сандро зубами скрипит от зависти. Знаете, кто такой Сандро?
– Слышал, – нервно дёрнув плечом, отозвался Ламберт.
Он ждал, что Фрида скажет ещё что-нибудь важное и интересное про магов, но она замолчала, глядя в огонь. Не иначе, опасалась наговорить чего-нибудь лишнего. Такого, что её выставят из комнаты, и придётся ей разводить костёр во дворе, чтобы посидеть у открытого огня. Кстати, почему огонь? Вот заберёт она его силу, но колдует-то она обычно холодом?
– Нет, сир Ламберт, – Фрида помотала головой, яркое пламя высветило тёмные корни соломенных волос (Ламберт даже подумал, что зря она красит волосы, ей с тёмными было бы лучше – колдунья же, а не… распутная послушница из храма Хартемгарбес). – Пламя, текущая вода или вообще гроза – это просто способ… как же бы это объяснить. Никогда не пробовали не думать ни о чём? Вообще ни о чём.
– Разве так можно? – не поверил он. – Всё равно какие-нибудь мысли в голову полезут. Даже если просто смотришь на огонь, всё равно рано или поздно потянешься за кочергой, чтобы дрова поправить.
– То-то и оно, что сложно это, – покивала Фрида. – Но магу необходимо. Как и жрецу-экзорцисту, и паладину: освободить голову и душу, чтобы… м-м… на свободное место влилась сила. Магия для нас, благодать для служителей Девяти. А уж будет это согласное колебание свечных огоньков над алтарём или пляска пламени в камине – дело вкуса и привычки. Кстати, у вашей дочери есть слабенький дар, вам старшая жрица не говорила? Можно в храм идти, и не послушницей, можно в орден Пути. Особенно, если развить его хоть немного. Ей полезно было бы, кстати – успокаивает и дисциплинирует весьма и весьма. Не сейчас, конечно, лет в десять-одиннадцать. То есть, учиться смотреть в огонь и выветривать из головы мелкие пакости полезно было бы уже сейчас, но ребёнок неполных шести лет просто не способен сосредоточиться надолго, особенно если занятие скучное и непонятно для чего предназначенное.
Супруг спал беспокойно и неглубоко, стонал во сне, мучительно ворочался, пытаясь лечь поудобнее, хотя на ночь выпил целую чашку отвара с дурманно-сладким, коварным запахом. Целитель предлагал наложить на него какое-то заклинание, чтобы лучше уснуть, но сир Ламберт, усмехнувшись, спросил: «Елена, у вас нет с собой зеркальца? Господину Каттену не мешало бы в него посмотреться». Елена сказала, что зеркала нет, но если господин целитель склонен послушать добрых людей, то она скажет, что колдовать ему стоит разве что ради спасения чьей-то жизни. Нет, она, конечно, ничего не смыслит ни в магии, ни в магах, но выглядит господин Каттен так, будто вот-вот рухнет в обморок. Тот, как ни удивительно, послушал умных и добрых людей, и ушёл спать куда-то. Или к кому-то – судя по тому, как хмурился дорогой супруг, он наверняка думал, в чьей постели мог ночевать этот рыжий кот: лишних коек в маленьком форте не было. И не скажешь ведь ничего ни ему, ни возможному хозяину этой гипотетической постели, потому что Феликс Каттен баронскому брату не супруг и не фаворит, а уж указывать магу, с кем ему спать, с кем не вздумать даже… Фрида, наверное, без разговоров в ответ на такие указания влепила бы хоть самому барону хорошую такую сосульку в лоб. Возможностей целителя Елена не знала, но была уверена, что и он может устроить ревнивому сеньору нечто запоминающееся, хоть и не опасное для жизни и здоровья.
Самой ей не спалось, даром что она должна была устать за такой хлопотный и насыщенный новыми впечатлениями день. Хотя, возможно, дело было именно в этих впечатлениях: чуть ли не в первый раз с самой свадьбы Елена почувствовала себя занятой нужным и полезным делом. «Попроситься у супруга в интенданты, что ли?» – со смешком подумала она. Не позволит, к сожалению: река видна прямо в узкое окошко – бойницу даже, не окно, а за рекой уже Серый кряж с его орками. Хм… а если сказать, что вместе с нею останутся и наёмницы, боевой маг в том числе? Настоящий боевик, магистр Ковена, не кот чихнул (это глава отделения гильдии наёмников объяснял, почему сира Фрида дерёт… берёт за контракты так дорого: цепь магистра Ковена Боевых Магов – в Срединных Землях штука редкая; не любят маги Лазурного Берега принимать в Ковен чужаков, и чтобы туда пробиться, нужны и немалые магические силы, и ослиное упрямство… и толстый кошелёк тоже). «Всё равно не позволит, даже с магистром боевой магии», – это Елена понимала отлично.
Да и на то пошло, вот схлынет эйфория от нужных и полезных дел, и останется тесное и неуютное приземистое строение, из которого даже выйти толком некуда, и ты в нём – досадная помеха для супруга, лишённого возможности привести в эту каморку своего целителя. А уж какие взгляды кидал на Каттена сир Ламберт… кажется, ни про ожоги, ни про переломы не вспоминал даже. Надо же, как его зацепило. В первый раз нарвался на кого-то, кто может согласиться, а может и послать тёмным лесом, к ограм в горы? И кому грозить не получится, а подкупать бесполезно? Рыжий наглый кошак, который сам решает, на чьи коленки запрыгнуть – именно то, что нужно, чтобы прищемить брату владетеля самолюбие… и восхитить готовностью выложиться полностью, выполняя свой долг и сверх того. Безупречная наживка для мужчины, никогда не знавшего отказа. И самое забавное, что Каттен даже в мыслях наверняка не имел кого-то там ловить. Пришёл, обнюхал свою новую территорию, пометил углы, улёгся у огня и ещё посмотрит, кому дозволено будет чесать его за ухом, а кто получит когтистой лапой за попытку протянуть руки к его шкурке.
– Спокойно-то как стало, да? – усмехнулся Ламберт, проводив супругу с её охраной и передав, кстати, с нею донесение об очередном орочьем налёте Георгу.
– Зато чисто стало, и еда поприличнее, чем обычно, – справедливости ради заметил сир Вениамин, хоть и морщился вчера от бабьей стрекотни. Он посмотрел на всё ещё перекошенного на левый бок командира и покачал головой: – Рано вы встали, сир Ламберт. Вам ещё бы хоть денёк полежать. Не знаю, чего там ваш колдун налечил, но смотритесь вы всё равно – краше в гроб кладут.
Пренебрежительное упоминание о Каттене, который, как отлично видел Ламберт, вытащил буквально из могилы двоих отличных бойцов, неприятно царапнуло.
– Колдун срастил магией кости, – сухо сказал он. – Это очень больно и отнимает много сил, но я уже через неделю, а не через месяц смогу вернуться к своим обязанностям.
– Да? – сир Вениамин заинтересовался. – Он и так может? Очень полезно, не знал.
«А что ты вообще знал?» – с раздражением подумал Ламберт. Несправедливо, конечно: что, собственно, мог знать младший сын мелкого пограничного сеньора, если читать и писать его учила жрица из таких же мелких пограничных бесприданниц, сама неважно умеющая и то, и другое? Это отец, а теперь и брат нанимал своим детям хоть каких-то учителей, – бароны же как-никак – а при храмовой школе многому ли научишься?
– Но, пожалуй, вы правы, – сказал он. – Оставляю форт на вас, сир Вениамин, а сам поваляюсь ещё денёк или два. Если что-то серьёзное, встану, конечно, а если нет, вы и сами отлично справитесь.
Тот охотно покивал, а Ламберт вернулся к себе. Чтобы застать там несносного рыжего котяру.
– Всё-таки встали? – с неудовольствием спросил Каттен.
– Уже ложусь обратно, – заверил его Ламберт, хоть и глупо было оправдываться перед лекарем. – Супругу проводил, проверил, всё ли в порядке – теперь можно с чистой совестью валяться.
Он подошёл вплотную и обнял котяру, ткнувшись носом в густые и жёсткие медные волосы.
– Супругу выпроводил, а не проводил, – насмешливо поправил тот, не делая, впрочем, попыток вырваться, – и тут же пошёл налево.
Ламберт смолчал, продолжая тереться то носом, то щекой об его волосы и поглаживать спину под дурацкой овчинной безрукавкой, которую Каттен где-то успел здесь раздобыть. На что-то посерьёзнее, чем потирания-поглаживания не хватило бы сил, да и боль помешала бы, но даже просто обняться и стоять вот так было неожиданно… не приятно даже, а… Ощущения были непривычными, слов для того, чтобы их описать хотя бы для себя, остро не хватало, но котяру отпустить было невозможно, даже если бы шипел и царапался, и уж тем более – если с тяжким вздохом положил голову на плечо.
– Я сейчас упаду и усну, – сказал Каттен. – И вы, в вашем нынешнем состоянии, боюсь, меня не удержите, сир Ламберт.
– Предлагаю упасть вместе. А ещё предлагаю наедине обходиться без «сира».
– Может, мне наедине вас звать просто Бертом, как ваши братья? – фыркнул тот.
– Неплохая идея, – согласился Ламберт. – Феликс…
========== Часть 17 ==========
Елена готовилась честно скучать остаток зимы, но уезжать в Озёрный пришлось задолго до предполагавшегося срока: отцовский управляющий, не доверяя почте, послал нарочного с сообщением о том, что с Августом Ферром случился удар. Елена за какой-то час покидала в дорожный сундучок самое необходимое и до утра моталась по комнате маятником, благо сир Ламберт опять прочёсывал лес, отлавливая очередную банду, и никому она спать не мешала. А ранним утром, ещё и светать не начинало, она попросила сиру Симону поторопить кучера почтовой кареты, передав для мужичка золотую монету – первую из того ручейка, что потёк по дороге. Выехали, едва небо на востоке посерело, и на каждой станции смотритель получал по золотому, чтобы позволил взять свежих лошадей вне очереди. И те, кто должен был получить этих лошадей – тоже. Хвала Девяти, народ всё был либо слишком простой, чтобы бодаться с супругой сира Ламберта из Волчьей Пущи, либо слишком… м-м… небогатый: немолодая супружеская пара благородных кровей оскорбилась бы попыткой суконщицы влезть перед ними, но почтительная просьба уступить лошадей женщине, спешащей к умирающему отцу, была выслушана благосклонно, тем более что подкреплялась звонкой компенсацией.
А Август Ферр умирать вовсе не собирался: сердце у него, как сказал семейный целитель, было на зависть иному юноше, так что прожить он сможет ещё лет двадцать. Но ни ходить, ни, скорее всего, говорить, увы, он не будет, потому что левая половина тела отказала ему практически полностью. Конечно, говорил господин Фестиниус, всегда есть надежда на лучшее, поэтому массаж, массаж, массаж, прогулки (в коляске, разумеется), лёгкое чтение, лёгкая же, но полноценная пища… Правая рука худо-бедно действует, так что совсем уж беспомощным калекой господин Ферр себя чувствовать не будет: сможет и есть сам, и страницы перелистывать, и прочие мелкие действия выполнять самостоятельно. Даже, возможно, со временем, будет в состоянии проверять счета или выполнять подобную несложную работу, чтобы не чувствовать себя обузой. Обычно, правда, такие больные становятся рассеянными и неспособными сосредоточиться на одном деле, но господин Ферр не производит впечатления человека, готового опустить руки, а любой недуг хоть частично, да отступает перед решимостью и волей. Елена кивала, и облегчение «Жив, хвала Девяти!» мешалось с ожиданием грядущих проблем. Вернее, не так проблем, как забот: и просто нудных, требующих бесконечного терпения и щедрых денежных вливаний, и довольно… смутных в своей перспективе.
– Розамунда, милая, а вы не могли бы переехать к нам? – спросила она любовницу отца, которая совсем извелась, ожидая её приезда. Елена подозревала, что главной причиной беспокойства стареющей актрисы было весьма туманное будущее – и именно поэтому надеялась, что та оценит предложение. – На меня столько дел свалилось, что я и с детьми-то вижусь только за столом, а сидеть с отцом дольше четверти часа могу разве что за счёт сна.
– От вас вообще одна тень осталась, – сочувственно заметила Розамунда. – Приехали похожей на собственный призрак, а потом ещё и закрутились совсем. Нельзя вам не спать, Елена, ни в коем случае!
– Нельзя, – согласилась та. – Особенно потому, что я без конца должна собирать документы, читать документы, подписывать документы… при живом отце становиться регентом сына. И ещё надо как-то уговорить супруга, чтобы отпустил меня, потому что оставить дом и дела на управляющих, а самой уехать в Волчью Пущу – да я там свихнусь от беспокойства! – Она помотала тяжёлой головой. – Прошу прощения, я не о том… Я хотела сказать, что дети то работают, то учатся, я зарылась с головой в бумажки, а отец остаётся с сиделками, словно нам до него дела нет. Это не так, конечно, но он болен и потому капризен и обидчив. Розамунда, пожалуйста, побудьте с ним хотя бы ближайшее время. Пусть он видит рядом с собой не только наёмную обслугу, но и кого-то близкого. Вы очень заняты сейчас в театре?
