Текст книги "Жениться по любви...(СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
Словом, думалось о чём угодно, только не о завтрашнем дне и не о той жизни, что после него начнётся. Головни в камине догорали, рассыпаясь на золотисто-красные угольки, книга была умеренно, приятно даже глуповатой, иллюстрации Леты, как всегда в романах этого направления, изображали женщин такими, какими им хотелось бы быть, а мужчин – какими женщины мечтали их видеть… И кого там огры приволокли в последний спокойный вечер?!
– Да! – недовольно рявкнула Елена на осторожный стук в дверь. – Войдите.
– Простите, ваша милость, я это… – синеокая красавица с роскошным бюстом хлопала коровьими ресницами и теребила новенький нарядный фартук, расшитый цветными лентами. Личико у девушки было простоватое, но хороша же была мерзавка! Особенно бюст (Елена тихонько вздохнула, скосив глаза на свой).
– Катерина, дочка мельника, – кивнула она, неохотно садясь прямо и спуская ноги со скамеечки на заметно вытертую шкуру. – Любовница сира Ламберта.
– Ой, ваша милость, какая там полюбовница! – красавица-мельничиха только рукой махнула, выпустив изрядно уже помятый подол фартука. – Не благородные, чай. Так, навещает когда…
– Девочку же признал, – пожала плечами Елена. К её удивлению, бастард у её будущего супруга был только один. Одна – дочка этой самой мельничихи Катерины. С остальными он, видимо, был осторожнее. Или ходил по замужним бабам, и кто там разберёт, чьих детей те рожают – от сеньора или законного супруга?
– Да я вот как раз про Герту. – Катерина сделала осторожный шажок в комнату и прикрыла за собой дверь. – Ей нынешним летом пять годков исполнилось, и его милость господин барон велел в замок её доставить. Невместно, дескать, его племяннице, хоть бы и байстрючке, с деревенскими бегать да гусей пасти. Ну, и я… на детишек ваших поглядела: уж такие они славные, хорошенькие да умненькие, – подольстилась она. – Я вот и подумала: вы ж, ваша милость, женщина добрая, сейчас видно. У злюки нипочём бы такие детки не выросли. Вы уж заради всех Девяти богов мою кровиночку не обижайте. А то вон её милость сира Аделаида всё её мучным носом честит, да ещё по-всякому обзывает, а сире-то Аделаиде много ли заботы, с кем её деверь гуляет? А у вас будет днями на глазах чужое дитя, мужем вашим нагулянное – обидно же. Так что вы это, ваша милость, – она хлюпнула носом, но решительно закончила, – коли сердитесь, так меня побейте, ладно? А доченьку мою не обижайте, ни в чём она перед вами не виноватая!
– Ого, – удивлённо (и про себя развеселившись) сказала Елена, – отчаянная ты, я посмотрю. Иди-ка сюда, сядь. Сядь, я сказала! Давай-ка посплетничаем немножко – про тебя, про меня, про сиру Аделаиду. И чтобы ты не переживала зря, я тебе госпожой нашей Канн, заступницей всего живого, и Хартемгарбес, дарующей любовь, клянусь, что никогда твою дочь зря ругать не стану и уж мучным носом точно не назову. Я, знаешь ли, сама по уши в овечьей шерсти и козьем пуху.
– Да уж, – недоверчиво протянула Катерина, бочком садясь на самый краешек стула.
– В семьях нашего круга, когда детям исполняется шесть, – пожала плечами Елена, – их переводят из детской и сажают за общий стол. С этого момента они два дня в неделю работают и четыре – учатся. Я начинала с того, что трепала шерсть. У девочек шести-семи лет тонкие нежные пальчики, и они могут очень ловко и быстро отделять самые тонкие шерстинки. Моя Мелисса пока ещё тоже треплет шерсть, но ей уже восьмой год, так что скоро её дед переведёт на другую работу. А я с шести до семнадцати перестояла за всеми станками и пересидела во всех конторах. Братьев у меня нет, отцу пришлось учить меня как юношу, чтобы, храни Девятеро, в случае его внезапной кончины я могла сама управлять фамильным делом. И да, обычным женским делам вроде ведения домашнего хозяйства меня тоже учили, так что мне доставалось вдвойне. В общем, я не благородная сира и знаю, что почём.
– Ух ты, – в восхищении сказала Катерина. – Вот ведь… А с виду такая дама – куда там сире Аделаиде! А платье-то у вас – неужто это сукно такое? Чистый шёлк с виду! Ох, завтра пошипят на вас, – она с искренним сожалением покрутила головой. – Половина дам, что в гости приедут, в бархатные платья обрядятся, да платья-то будут из бабкиных венчальных перешиты. А у вас вроде и сукно, да только поди стоит-то дороже бархата?
– Бархат разный бывает, – усмехнулась Елена. – И сукно тоже разное. Его величество не вникает в такие мелочи, так что в Указе о цене ничего не сказано. Ладно, о тряпках мы ещё наговоримся. Ты вот лучше скажи мне, есть у вас в городке алхимик? Или хоть травник настоящий…
========== Часть 3 ==========
Марк обещал, что попробует вырваться из своей обители на недельку, а вот от Альберта не приходилось ждать и этого. Он вообще после своего отъезда в столицу появлялся дома всего дважды, а о его браке с вдовцом на добрую четверть века старше, чем он, семья и вовсе узнала из письма, в котором Альберт просто ставил их перед фактом. Аделаида надеялась, что он всё-таки поможет племяннику освоиться в незнакомом, большом и шумном городе, когда придёт время посылать Кристиана на королевскую службу. Георг только неопределённо хмыкал, и Ламберт был с ним согласен: впечатление складывалось такое, будто Альберт стыдится своей неотёсанной «пограничной» родни. На последние гроши снаряженный, не знающий тонкостей столичного этикета, никаких связей не имеющий – нужен юный сир Кристиан не в меру практичному дядюшке!
Но с двумя старшими братьями или без них, а замковая часовенка могла вместить разве что семью барона. Даже полудюжине гостей пришлось бы стоять уже за порогом, а их было куда побольше. Так что обряд проводился в городском храме, куда набилась такая толпа, что дамы ещё до начала церемонии едва не падали в обморок от духоты и тесноты, а площадь перед ним запрудили принарядившиеся горожане. Сам храм был украшен ветками в золотых осенних листьях, плодами и цветными лентами. А ещё, сообразил Ламберт, на всех алтарях лежали новые покровы, очень яркие и дорогие даже на его неискушённый взгляд. И поверх старой, осыпающейся и почти выцветшей фрески, где Девятеро передавали свои Скрижали Первосвященникам, красовался теперь гобелен на ту же тему. Старшая жрица, проводившая обряд, кстати, тоже щеголяла в новенькой ризе из парчи, так густо затканной золотой канителью, что ткань с трудом гнулась и торчала жёсткими складками. Что из этого жертвовал будущий тесть, что преподнёс ещё до него пройдоха Вебер – Девятеро да старшая жрица знают, а Ламберт (и Георг, кажется, тоже) испытывали противоречивые чувства: как прихожане, они могли только радоваться обновлённому убранству храма; как сеньоры Волчьей Пущи, были слегка уязвлены.
Стоя у алтаря и борясь с желанием размотать или хоть ослабить на полпальца душивший его дурацкий галстух, Ламберт, изо всех сил держа на лице любезную полуулыбку, смотрел, как Август Ферр ведёт к нему по проходу свою дочь, а следом за ними с комичной важностью вышагивают очень серьёзные дети. И если девочке глаза и узкий «кошачий» подбородок достались, видимо, от отца, то мальчик был точной копией деда – похоже, кровь Ферров полностью перебила консортовскую. Держались все четверо с таким видом, словно это они – благородные сиры в двадцатом и более поколении, а невеста ещё и по сторонам слегка раскланивалась так рассеянно-любезно и снисходительно, словно задалась целью завести как можно больше врагов среди родственников и соседей супруга.
– Боги, – выдохнул где-то за спиной приехавший-таки на семейное торжество Винсент, – что ж мне отец не сосватал такую вдовушку? Матушкино имя, его должность и деньги тех же Ферров – да плевать я бы со всем этим хотел, что ублюдок. И плевать, что суконщица, зато какая осанка! А походка, как у виконтессы…
– Потише, – зашипела на него Аделаида – судя по тону, оскорблённая до глубины души, особенно сравнением с виконтессой (возил Георг несколько раз дорогую супругу на графские балы в честь праздников Солнцеворота, а поскольку графская чета была уже в преклонных летах, «толпу деревенских сеньоров», как выразился Винсент, принимали виконт с супругой).
Жрица тоже бросила назад неодобрительный взгляд, и Винсент замолчал.
Отец невесты вёл новобрачную слишком быстро, благо походка у неё и правда была лёгкой, словно танцующей, и до алтаря они дошли раньше, чем храмовый хор закончил «Славу молодым». Ферров это не смутило. Они спокойно и уверенно заняли свои места, и Ламберт вдруг подумал, что уходящие от расплодившихся и обнаглевших человечишек подальше в свои леса эльфы наверняка испытывали что-то похожее на то, что чувствуют сейчас благородные сеньоры в потёртом бархате, глядя на эту семью. Сколько угодно можно говорить себе, что ты знать не хочешь эту шваль, но на самом деле это они тебя выживают, освобождая место для себя. Он сам удивился этим мыслям, настолько они были несвоевременны, однако его будущая супруга действительно выглядела так, словно это она его покупает, а не он даёт ей возможность назваться славным именем сеньоров Волчьей Пущи.
Жрица произнесла краткую проповедь, Георг и Ферр надели на новобрачных браслеты. Георг из каких-то закромов вытащил потемневшие от времени плоские серебряные цепочки с бледно-голубыми глазками, и оба они с Ламбертом ждали, что Ферр мелочиться не станет и купит для брачного обряда что-то золотое и при этом массивное. Ну… теперь уже тесть и правда мелочиться не стал, защёлкнув на запястьях Ламберта набранные из гранёных пластин матово-чёрные, не то что без блеска, а словно бы выпивающие свет браслеты; ничем они не были украшены, только посередине каждой пластины лавовыми разломами рдели руны. Не золото – аспидная сталь. Георг, не сдержавшись, присвистнул, Ламберт только молча покрутил головой. Стоил аспидный браслет, конечно, дешевле, чем золотой того же веса, да только руку в нём смело можно было подставлять под орочий ятаган. Наверняка ещё и руны придавали браслету какие-то дополнительные свойства. Сейчас об этом спрашивать было не время, конечно, но спросить стоило.
А дальше праздник покатился своим чередом, и Ламберту, как его главному виновнику, нечеловеческих усилий стоило беседовать с гостями терпеливо и вежливо. Потому что почти половина гостей была выбором барона и его младшего брата страшно разочарована, а половина тех, кто этот брак всё-таки одобрял, интересовался, правда ли это – про десять тысяч наличными, и выражал уверенность, что с таких жирненьких барашков надо бы ещё настричь шерсти. Нет, хватало, конечно, и нормальных людей с нормальными поздравлениями, но им и не хотелось дать в морду, а потом пинками выставить вон, приговаривая: «Вас спросить забыли!» Особенно злобствовали, понятно, женщины. Особенно – девицы и матушки с дочками на выданье. Им не нравилось в Елене всё, от платья до манеры держаться. «Немолодой и некрасивой вдове из черни, хоть сто тысяч она принеси в приданое, следовало бы помнить своё место», – жужжал этот осиный хор. Ламберт, честно говоря, опасался, что его супруга не выдержит и либо расплачется на обидные слова, либо, не сдержавшись, ответит так, что вся эта свора взвоет и потребует, чтобы он поучил свою жену вежливости. Вот прямо здесь и сейчас, и желательно кнутом.
Однако Елена Ферр, ныне законная супруга сира Ламберта из Волчьей Пущи, на большинство ехидных или гневных замечаний только улыбалась с бесившей возмущённых гостий снисходительностью, а если и отвечала, то так, что кузины и тётушки только глазами хлопали, соображая: вот это их сейчас оскорбили или всё-таки нет?
«И сбежать завтра с самого утра не получится, – с тоской подумал Ламберт. – Придётся всю эту ораву выпроваживать… ох, то есть, провожать». Впрочем, у молодых было преимущество перед прочими хозяевами: их в конце концов отправили подтверждать брак, когда гости покидать застолье ещё и не думали.
Ох, она даже за станком так не уставала или сводя годовой баланс – настоящий и для налоговых сборщиков. Хорошо, хоть с Катериной договорилась заранее, что та на два дня заберёт из замка свою дочку (мало ли кто из пьяных гостей наткнётся на ребёнка и что при этом скажет или сделает) и заодно прихватит из храма Тео с Мелиссой сразу после церемонии. Детям было обещано, что они побывают на обыкновенной, не как у Меллеров, без всяких гномских штучек, мельнице, а отец собирался забрать их вечером, едва сумеет вырваться из-за праздничного стола, где обязан был присутствовать как невестин глава семьи.
– Да зачем, ваша милость? – удивилась-возмутилась Катерина. – Вот выдумали тоже – в потёмках детей таскать по нашим-то местам! Не накормлю, что ли, и не найду, где постелить?
Маленькие авантюристы на два голоса поддержали её, потребовав разрешения переночевать на мельнице. Елена, чуть помедлив, кивнула. Действительно, репутация у Волчьей Пущи была не очень, и даже двое наёмников, приставленных к детям, не были гарантией, что те благополучно вернутся поздним вечером с мельницы в трактир. Пусть ночуют у мельника все четверо. Не слушая возмущённых возражений Катерины, что уж разок-то другой накормят они двоих мужиков, Елена всё-таки сунула ей в руку серебряную монету. На «Купишь Герте на зиму тёплые сапожки» Катерина ничего возразить не смогла, только нахмурилась, задумавшись о чём-то. Хитрая моська Мелисса тут же назвала мельничиху «тётушкой» и погладила её по руке, та умилилась и принялась тискать мелкую манипуляторшу, как котёнка, восхищаясь всем подряд: и глазками, и платьицем, и речью «как у большой».
Так что одной головной болью меньше – дети под присмотром, и не в замке, полном подвыпивших мужчин и злых на новобрачную женщин, а у простой, возможно, не очень умной, но доброй и решительной девушки. Заодно с как бы сводной сестрицей познакомятся в очень… неофициальной обстановке. Может быть, даже понравятся друг другу. Всё-таки у Мелиссы ближайшее окружение – сплошные мальчишки, ни одной девочки в ровесниках…
Она машинально выдирала серебристый шнурок из двух сплошных рядов навесных петелек – мантикоры бы сожрали изувера, придумавшего такую застёжку! Супруг уже снял явно раздражавший его, откровенно тесноватый старомодный камзол с серебряными пряжками (не отцовский ли ещё?), разулся и с болезненным облегчением шевелил пальцами ног, освобождённых из коротких сапог с пыточно-узкими носами, да ещё и толком не разношенных. «Вообще-то, – думала Елена, стараясь не замечать запаха, неизбежного, когда ходишь в закрытой обуви с рассвета и до заката, – нам обоим весьма не мешало бы помыться, но вряд ли у здешней прислуги, замотанной приготовлениями к торжеству, нашлось время, чтобы нагреть воды. Ладно, не смертельно». На рукавах шнурки достаточно было просто расслабить у запястий, и она наконец выбралась из платья, а сорочка вовсе не имела никакой застёжки, да и всё остальное было очень дорогим, мягким, лёгким и гладким, но простым, без извращений вроде целой гребёнки мелких крючков.
– Я думал, вы попро’сите свечи задуть, – насмешливо заметил сир Ламберт, тоже после краткой передышки продолживший раздеваться. Он, правда, для этого даже не вставал – устал, бедняжка. Впрочем, судя по тому, как он смотрел на новобрачную, не настолько устал, чтобы отложить консуммацию.
Елена выгнула бровь в гримаске, нагло уворованной у отцовской любовницы.
– Я, конечно, не красавица, – иронически проговорила она, – но всё же, надеюсь, не настолько уродлива, чтобы бояться показаться на глаза законному супругу? Или вас беспокоит отсутствие у вашей супруги должной стыдливости? Уверяю вас, я не буду разгуливать голой по замку.
– Очень на это надеюсь, – усмехнулся он. – Холодно у нас и сквозняки вечные. Ещё простудитесь, бегая нагишом.
– А в сорочке и с распущенными волосами буду слишком похожа на Лунную Деву, – фыркнула Елена. – У вас не рассказывают историй про неё? Нет? О, тогда я знаю, какой жуткой легендой буду пугать горничных в ночь на Белую Дорогу.
– У нас не рассказывают жутких легенд, дорогая супруга. Здесь достаточно настоящих поводов бояться. Нет нужды щекотать себе нервы выдуманными страхами.
– Как знаете. – Она чуть пожала плечами. – Слово мужа – закон для добродетельной жены. Главное, уметь правильно подбирать слова, а то ведь будет как в байке про мавку, попавшую в капкан и согласившуюся выполнить три желания охотника. Одного бедняга не учёл: что выполнять их она будет дословно.
– Если дриада вляпается в капкан, поставленный каким-то чокнутым охотником в её лесу, у бедолаги будет только одно желание.
– Умереть быстро и легко, – согласилась Елена. – Ладно, в первый свой праздник Белой Дороги в вашем замке я буду только внимательно слушать, но ничего сама рассказывать не стану.
Она закончила вынимать шпильки из причёски и тряхнула головой, давая волосам рассыпаться по плечам и спине. Судя по выражению лица дорогого супруга, ей следовало заканчивать с вечерним туалетом поживее. Ну… у Елены тоже не было намерения тянуть с этим. Вряд ли консуммация брака доставит ей удовольствие – сомневалась она, что сир Ламберт привычен удовольствие это кому-то доставлять, – но и грубым скотом он вроде бы не выглядел. Будет, скорее всего, как и с первым супругом, нечто средней паршивости, безболезненное, но до зевоты скучное. Лишь бы сир Ламберт не взялся доказывать ей и себе свою мужскую силу, затягивая сомнительное удовольствие на добрых полчаса или требуя повторить его дважды-трижды. Впрочем, он ведь на два года старше неё, не пылкий юноша уже, так что вряд ли рвётся на подобные подвиги.
Он не ждал, что самоуверенная бабёнка станет по-кроличьи обмирать в его объятиях или изображать неземную страсть, как продажная девица, желающая угодить клиенту, так что разочарован в своих ожиданиях не был. Впечатление от выполнения супружеского долга осталось всё же не слишком приятное. Больше всего это было похоже, по его мнению, на обсуждение брачного договора с её отцом: любезный сир, мы здесь с вами по делу, не отвлекайтесь. И чувствовался, что и говорить, немалый опыт. Неудивительный, конечно, для вдовы и матери двоих детей.
– У вас кто-то остался в Озёрном? – вопрос был дурацкий, но вырвался как-то сам собой.
– Не считая детей, отца, друзей и кошачьей банды? – уточнила она со смешком. – Официального фаворита у меня нет, если вы об этом.
– Странно, – съязвил он, почему-то задетый её небрежным тоном. Словно она не в первый раз исполнила супружеский долг, а так… отметила галочкой выполненный пункт в договоре.
– Странно? – удивилась она. – То есть, вы не представляете, какие типы вертятся вокруг молодой состоятельной вдовы? Лучше уж мальчики в борделе – там всё честно: им деньги, мне удовольствие, и никто никому не врёт про большую и чистую любовь к твоему кошельку.
– Вы бывали в борделе? – в свою очередь удивился он. Ну вот сомневался он, что она вообще способна испытывать удовольствие от плотской любви.
– Регулярно, дорогой супруг. Невозможно нормально вести дела с бесконечными мигренями. А когда какой-нибудь безденежный сир нежно берёт тебя за руку и проникновенно смотрит тебе в глаза, никакой недо… м-м… никакая неудовлетворённость не должна мешать тебе вежливо послать его к оркам в горы.
– Как-то вы не по-женски рассуждаете, – слегка опешил Ламберт. – А любовь? А счастье? А тот, за кем можно пойти на край света?
Она заржала. Вот просто заржала, а не засмеялась и уж точно не захихикала, как заржал бы любой из братьев Ламберта и он сам, заговори с ним кто-нибудь на такую тему.
– Ох, простите, – сказала она. – Не хотела вас оскорбить, но вы как будто дамских романов начитались, честное слово. Нет, я их тоже иногда читаю, чтобы мозги проветрить… Однако люблю я детей, отца и кошек. И подругу, которая мне как сестра. И ради них продам последние панталоны с себя, если понадобится, и убью своими руками, если возникнет такая необходимость. А бежать за кем-то на край света? Пф-ф… Нет, сир Ламберт, любовников у меня нет, как нет и желания их заводить. Если вас так уж заботит моя верность, – зачем только она вам, кто бы мне объяснил? – считайте, что она включена в наш договор.
– А она в него не включена? – ядовито спросил он. Определённо, эта нахалка раздражала его всё сильнее, но одновременно и дразнила, словно бросая вызов. Это не служанке приказать зайти вечером и не шлюхе заплатить. И кстати, эти её мальчики из борделя… Глупо и смешно ревновать в шлюхам, даже если они носят штаны, но всё равно было неприятно.
– А вы что, не читали договор прежде чем подписать? – поразилась она. Вот прямо поразилась, без всякого притворства. – Так, – сказала она, и тон её резко стал деловым, сухим и холодным. – Дорогой супруг, очень вас прошу, прежде, чем вы или кто-то из ваших братьев, особенно сир Георг, хоть что-то подпишет, я должна сначала прочесть это сама. Будь это хоть счёт от молочника. В ваших же интересах.
========== Часть 4 ==========
Гости, как водится, разъезжаться не спешили, но Елена рассудила, что с их выпроваживанием хозяева справятся сами, и отправилась в трактир к отцу, чтобы вместе с ним забрать детей с мельницы.
Разумеется, не одна: отец сделал ей на бракосочетание подарочек, от которого и супруг, и оба его брата должны были зубы себе в пыль стереть. Он ей на пять лет вперёд нанял личную охрану, женщин, чтобы никакие дурацкие разговоры не бродили по всей Волчьей Пуще (хотя… болтали же люди о том, будто Летиция Елене не просто подруга). Двух немолодых, битых-тёртых тёток – магессу и мечницу. Наглых, как и полагается ветеранам гильдии наёмников, циничных, свято чтущих только подписанные контракты. Магесса-стихийница, уже начинающая оплывать, а от сравнительно спокойной жизни в течение грядущих пяти лет обещавшая окончательно располнеть крашеная блондинка, на сословия плевать хотела в принципе, а её слегка мужеподобная напарница, смерив сира Георга надменным взглядом, обронила через нижнюю губу: «Сира Симона из Люпинов, что в Приболотье, к вашим услугам, барон. Перчатку бросать?»
Про перчатку, по мнению Елены, сказано было зря, да и вообще получалось, будто дорогому зятю отец ни на грош не доверяет, не верит даже в его способность защитить супругу. С другой стороны, всё это лишний раз напоминало барону и его семье, что сир Ламберт не мельничиху в жёны взял, осчастливив её этим браком. Что Феррам от сеньоров Волчьей Пущи требуется исключительно имя, а о собственной защите суконщики вполне способны позаботиться сами. Девятеро знают, от каких проблем отец избавлял Елену, а каких подкидывал щедрой рукой, но контракт был подписан, аванс внесён, и пока она спускалась с холма, где стоял замок, в городок у его подножия, за спиной у неё неотступно держались две наёмницы. Это было привычно для Елены, над которой отец трясся с самого её рождения, а вот как воспримут это горожане?
– Ну, что? – встретил её вопросом отец. – Совсем плохо или терпимо? После полудня, как пообедаем, я иду к барону отдавать деньги по брачному договору. Если совсем уж невыносимо, заберу тебя в Озёрный.
– Со словами: «Да кому ты тут нужна?» – хмыкнула Елена. – Терпимо пока что, а к Солнцевороту всё равно ехать в город. Карету пришлёте за мной недельки за две-три до праздников? Со строгим наказом собраться за вечер и вот прямо утром выезжать?
– Чтобы у тебя её не клянчили на поездки по родне и соседям?
– Ну да.
– Всё равно же напросятся с тобой.
– Так ведь со мной в Озёрный, а не по своим кузинам. Кстати, сир Винсент к вам не подкатывал с просьбой прихватить и его? По-моему, он не собирается тут задерживаться, а оказать даже такую пустяковую услугу сыну главного судьи графства… ну, не повредит точно.
– Да ко мне вчера вечером кто только не подходил, – усмехнулся он. – Всё время кто-нибудь рядом болтался.
– А он вряд ли хотел, чтобы кто-то слышал такой разговор, – кивнула Елена. – Так что, возможно, попросит меня.
– Соглашайся.
– Конечно. А благородные сиры надеялись выцарапать хоть тысчонку в долг, и желательно без всяких процентов?
– А для чего же ещё благородным сирам нужны разжиревшие суконщики?
– Хм. Действительно.
Погода продолжала радовать теплом, кружились золотые и багряные листья, плыли в небе тонкие, почти бесцветные пёрышки облаков. Наступало, как предупредил дорогой супруг, самое опасное время: урожай собран, Гремучая заметно обмелела, и налёт двух-трёх орочьих кланов, переставших по такому случаю грызться меж собой, был только вопросом времени. «Из города никуда», – потребовал сир Ламберт, и Елена охотно ему это пообещала. Становиться младшей женой какого-нибудь орочьего вождя ей совершенно не хотелось.
Мельница притулилась на самой окраине, неказистая, потемневшая, но вроде бы ещё крепкая, бодро шлёпавшая лопастями колеса по прозрачной осенней воде. И домик рядом был такой же неказистый, но крепкий, вовремя подновлявшийся мужскими руками и любовно обихоженный женскими. Стоял он на отшибе, так что сир Ламберт мог навещать свою… м-м… избранницу не то чтоб скрытно, но всё же не на глазах у половины городка. Во дворе с открытыми настежь по дневному времени воротами стояли две телеги. С одной мужики бодро таскали в какой-то сарайчик при мельнице мешки, очевидно, с зерном; в другую не менее бодро загружались, вне всякого сомнения, уже с мукой – мукой этой были запорошены по уши и сами мужики, и чуть ли не лошадь, впряжённая в телегу.
«Мучной нос», – вспомнилось Елене. М-да… С сирой Аделаидой будет тяжко. Краткий вчерашний, в неразличимой череде подобных, разговор со старшей невесткой оставлял у Елены впечатление, что ей постоянно придётся бороться с желанием ухватить сиру Адалаиду за жидковатые волосы с неумело закрашенной сединой и хорошенько приложить носом об подставленное колено. Придётся просить сиру Симону об уроках кулачного боя, что ли. Или чего-то в этом роде, чтобы вовремя «снимать крышку с котла». А то ведь рванёт пена через край, ой, рванёт…
Мельник, толстый дядька с роскошной рыжей бородищей, стоя у крыльца, внимательно следил, чего и сколько заносят и выносят. Он ничего не записывал, но Елена подумала, что вряд ли у такого удастся прихватить лишний мешок.
– Ох, вашмилсть, честь-то какая! – он торопливо поклонился, углядев входящих. – Детки ваши тут где-то, играют, верно. Проходите пока в дом, Катерина сей же час их приведёт.
– Если вы не против, сударь, мы тут подождём, – возразил отец. – Жаль в такую погоду сидеть в доме, насидимся ещё. Зима долгая.
Народ, почуяв в замечании о долгой зиме приглашение к толковищу, разом решил передохнуть и потянулся к чужакам поближе – новости выспросить, заботами поделиться… Но тут из-за зарослей махровых мальв вылетел сначала Тео, а за ним две девочки, и Мелисса завопила:
– Матушка, смотрите, а мы с Гертой платьями поменялись! Не насовсем, только примерить.
Елена, слегка оторопев, смотрела на свою дочь, обряженную в юбку из грубошёрстной ткани, не самой ли Катериной изготовленной на простом домашнем станке, в заправленную под эту юбку вышитую сорочку и меховую, волчью, что ли, безрукавку. Юбка выглядела самую малость коротковатой, но всё остальное было длинным и просторным, и потому сидело на Мелиссе неплохо. Пикантно, скажем так. А своё тёплое и при этом нарядное платье добрая девочка дала поносить своей очень сводной сестрице. Герта, правда, была младше Мелиссы почти на два года, но ростом она пошла, видимо, в отца, а сложением – в матушку, так что не сильно ей платье это было велико, да и изуверская шнуровка позволяла более или менее подогнать его по фигуре (хоть какой-то от неё прок). Герта то и дело украдкой гладила себя по бокам, видимо, млея от шёлковой гладкости очень, очень дорогого сукна, и смотрела на городскую родственницу с опасливым восторгом и обожанием. Правда, вид у девочки был слегка замученный, а почему, Мелисса тут же прояснила.
– Ой, дедушка, здравствуйте. Вот стойте тут, сейчас я покажу, чему Герту научила. – Она слегка подтолкнула новую подружку локтем и громко шепнула: – Давай! – После чего объявила: – Дедушка, позвольте вам представить мою кузину сиру Гертруду из Волчьей Пущи…
– А вот и неправильно! – перебил её брат. – Вспоминай уроки этикета, бестолочь. Сначала – сословие, потом – пол, и только потом уже – возраст.
Мелисса притопнула ногой, нахмурилась, но признала:
– Точно. – И совсем другим, почти удавшимся ей официальным тоном произнесла, изящно присев: – Мои извинения, дорогая кузина. Позвольте представить вам моего деда: Август Ферр, глава северо-восточной ветви Ферров, кузен главы гильдии суконщиков, поставщик гвардии графа Озёрного.
Названный Август Ферр со всей серьёзностью поклонился:
– Счастлив познакомиться, сира.
Герта смутилась, оробела, но, осторожно, самыми кончиками пальцев прихватив подол, изобразила довольно сносный книксен:
– Гертруда из Волчьей Пущи, сударь. Дочь сира Ламберта, четвёртого брата барона Георга. Рада знакомству.
– Хорошо, – одобрила Мелисса. – Только спину держи прямо. Нет, ещё прямее. И подбородок не опускай. И вообще… дедушка, давай, мы Герту с собой заберём? Её же в замке ничему не учат. Она, оказывается, даже букв не знает и представиться как положено не умеет. – И прибавила с великолепным презрением: – Приличная семья называется!
Народ во дворе, и мужики, и наёмники, грохнули хохотом. Герта стушевалась окончательно и спряталась за деда, но Мелисса только выше задрала нос.
– Вообще-то, – всё так же серьёзно ответил старший Ферр, – у юной сиры имеются и отец, и родной дед – им и решать. Давай, мы лучше пригласим её на Солнцеворот в Озёрный. Если ей понравится и если её родные не станут возражать, я буду только рад.
– Да у вас своих вон двое, – поспешно заявил мельник, однако в маленьких глазках заметались суматошные сомнения: в город, к сказочным богачам, учиться обхождению и всему такому прочему? – На кой вам моя сдалась? Точно ведь ни ступить, ни молвить не умеет.
Елена помалкивала. Любое её слово могли перетолковать как угодно. Запрещает? Понятно – кому понравится, когда мужнина байстрючка с твоими детьми в одном доме живёт. Согласна? Тоже понятно – с глаз чужое дитя долой, чтоб глаза эти не мозолило… На самом-то деле, думала Елена, и Герте гораздо лучше будет в доме богатого, но всё же простолюдина, чем в замке с откровенно презирающими её родственниками, и у Мелиссы появится то ли подружка, то ли компаньонка, то ли… ох, ну да, живая кукла, которую можно наряжать и таскать с собой в гости и на прогулки. А такую энергию, как у дочурки, лучше бы направить на что-то полезное.
Правда, что ещё скажет дорогой супруг? Судя по всему, дочерью он не слишком интересовался. Сыта, одета, на кухню её не посылают… кстати, чем вообще она в замке занимается?.. а про «мучной нос» он может и не знать: вряд ли девочка ему жаловалась.
