Текст книги "Жениться по любви...(СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Не вцепляться с ходу в волосы законной супруге своего породистого любовника Катерине всё-таки хватило ума, хотя имелось у неё такое желание, явно имелось. Но то ли наёмниц побоялась, то ли гнева сира Ламберта, только она остановилась за пять-шесть шагов и громко, чтобы все слышали, объявила:
– Что ж вы, сударыня, слова своего не держите? Заступницей нашей Канн клялись, что ругать и бить мою дочку не станете, а сами?!
– Клялась, что зря наказывать не стану, – скучным пустым голосом ответила Елена, лишь слегка выделив слово «зря». Говорила она, в отличие от Катерины, негромко, и жители городка разом перестали шушукаться, замерев, чтобы не пропустить ни слова. – А про то, что стану терпеть глупые выходки, никаких обещаний я не давала.
– Какие ещё такие глупые выходки? – возмутилась Катерина. – Врёте вы всё, вам моя доченька просто как бельмо на глазу, сира Ламберта дитя, вот и наговариваете на неё!
– Полегче, милочка! – осадила её Симона… сира Симона из Люпинов, шестнадцатое колено благородной крови, которая самого барона про перчатку спрашивала. Вид и тон у неё был такой, что Катерина сразу умолкла, спинным мозгом почуяв, что такую лучше не злить – себе дороже. – Твою бестолочь малолетнюю я поймала, когда она хотела пол под дверью детской маслом натереть. – Набравшаяся понемногу толпа приглушённо ахнула. – И она очень легко отделалась, что её госпожа Ферр ремешком по заднице отстегала. У сиры баронессы за попытку покалечить её сыновей, думаю, одной поркой бы дело не обошлось. А теперь попробуй только мяукнуть, что я вру. На виру за убийство тупой деревенской девки у меня точно денег хватит.
– Да как же, – разом растеряв свой пыл, пробормотала Катерина, видимо, представив себе, что кто-то из младших сыновей барона падает, поскользнувшись на масляном пятне, и ломает руки-ноги, а недолгое разбирательство выявляет виновницу. – Она ж дитя совсем, не понимает, что творит. Дразнят её, вот она и…
– Пакостит исподтишка? – подсказала Фрида, до сих пор молчавшая. – Воля ваша, госпожа Ферр, но я бы на вашем месте такое сокровище подальше от своих детей держала. А то назовёт её ваша дочь в сердцах дурёхой и будет потом в лубках лежать.
– Кто к ней по-доброму, тому она пакостить ни в жизнь не станет, – обиделась Катерина.
– Да ну? – удивилась магесса. – А врать и наговаривать на женщину, которая её учит читать-писать и чаем с пирожками угощает – это как?
– Не надо, – устало сказала Елена. Никакого удовольствия от унижения якобы соперницы она не испытывала, только разочарование и досаду: ей ведь даже понравилась сначала и сама Катерина, и её дочка. Или просто она настолько скучала по своим детям, что готова была родительские чувства перенести и на “гоблина в юбке”?– Не хочешь зла – не делай добра. Я сама виновата, нечего было лезть к чужому ребёнку. Я признаю’, что мне не следовало наказывать Герту. Мне она никто, это барону она племянница, вот сир Георг пусть с нею и разбирается. Прости, Катерина, больше я не стану пытаться воспитывать твою дочь, честное слово.
Она неторопливо спустилась, спиной чувствуя любопытные взгляды. Ну да, ну да, приехала городская заносчивая сучка и бьёт чужих детей. Из ревности, конечно – сир Ламберт-то как захаживал к мельничихе, так и продолжает её навещать, а супруге и утешиться не с кем: здесь, чай, не Озёрный, с бароном и его братьями связываться дураков нет.
– Надо к пекарю зайти, – сказала она своим охранницам. На них продолжали пялиться, но именно поэтому Елена и вела себя как обычно. Или кто-то правда решил, что она теперь сбежит в замок и запрётся там? – Хочу медовый пирог с ягодами. Помните, на прошлой неделе покупали?
– Помню, что покупали, – фыркнула Фрида. – А вот что ели – не помню. Один благородный сир, который не любит сладкое, считай, в одиночку его умял.
– Ну, благородный сир опять ловит разбойников, так что мы умнём пирог на троих.
– Да сейчас же, – хмыкнула сира Симона. – А сира Дианора?
– Ой, ну хорошо, хорошо, – закатила глаза Елена, – купим два пирога. Или четыре – всем по пирогу.
– Купим четыре разных пирога, – покладисто согласилась Фрида, – и съедим по четвертушке каждого.
– Потом обед ни в одну из нас не влезет, и сира баронесса наговорит мне гадостей, потому что я кормлю её дочь чем попало и когда попало…
– А ей ни разу не перепало ни кусочка. Плюньте, милая, – Фрида похлопала Елену по руке. – Вот просто плюньте. Ни одна из здешних сикушек не стоит того, чтобы из-за них хмуриться.
– Знаю, – вздохнула та. – И понимаю, что сама сглупила, но всё равно… а, к троллю в задницу всё! Сира Симона, я сегодня напьюсь до поросячьего визга, а вы никуда меня не пускайте, ладно?
– Ладно, – ухмыльнулась та. – Но чур, я следующая.
***
Ламберт спешился, рассеянно потрепал жеребца по шее и бросил поводья конюху. Поездка на этот раз вышла совсем короткой, потому что диковатая шайка под началом типа с дивным прозвищем Аспид выследила остроухую банду так легко и просто, словно за отбившимися овцами шла по вспаханному полю. Магией, что ли, отыскали?
Он посмотрел на дриад, переговаривающихся меж собой на своём птичьем языке. Его учили Старшей речи, но он и читал-то с заметным трудом, а уж на слух это чириканье разбирать… Егеря косились на лесных лучниц с опасливым неодобрением – тех это не заботило ничуть, и Ламберт почему-то сразу же подумал о супруге. Впрочем, почему «почему-то»? Потому и подумал о ней, что ей так же не было никакого дела до чужих взглядов и пересудов за спиной.
Ну, вот только подумал о ней – и пожалуйста, она вошла во двор в сопровождении своих наёмниц и с какими-то свёртками в руках, как всегда. И почему это женщины не могут выйти из дому без того, чтобы не потратить хоть пару медяков? Это, конечно, её деньги, но сама эта женская привычка – обязательно хоть что-нибудь купить…
Дриады тоже посмотрели на этих троих, одна бросила какую-то фразу, и обе рассмеялись. К удивлению Ламберта, Елена живо отозвалась на их чириканье. Дриады заинтересовались, о чём-то спросили. Она подняла глаза к низкому, совсем уже зимнему небу и, взяв свёрток левой рукой, точно лютню, изобразила правой, будто играет на ней, а ещё что-то в такт с подвыванием прочла-пропела. Теперь уже засмеялись все трое… нет, четверо – чародейка тоже ухмыльнулась, а Елена, сдвинув шапку, прижала ладонь к уху и помотала головой.
– Это был даже не медведь, – сказала она, переходя на человеческий язык, – а дракон после спячки, но меня всё равно заставляли учиться играть на лютне и исполнять Энн-Сеннат. Бедные мои наставники, никакие деньги не стоили таких мучений!
Она смеялась, она шутила, она болтала о какой-то ерунде, глаза у неё блестели, а щёки горели румянцем от холодного ветра. И вовсе не была она ни мышью, ни даже конторской крысой, как её прозвала Аделаида. И дриада, которая выглядела – или просто держалась – как старшая, смотрела на неё этак… прицениваясь, так что Ламберт ощутил вдруг болезненный укол ревности. Ни с какими древесными девками он делиться не собирался!
Дела’, конечно, были прежде всего, но он поймал себя на том, что хочет побыстрее закончить их, умыться, переодеться в домашнее и сесть в уже привычное кресло перед камином, взять чашку из рук чародейки и прихлёбывать горячий, но не обжигающий чай, глядя в пламя и рассеянно слушая женскую болтовню. Впрочем, магичка для Герты и Дианоры рассказывала про побережье Абесинского моря, про Лазурный Берег, про Пыльные Равнины и Империю Единого Севера так, что ему самому хотелось влезть с расспросами: он ведь с этими бесконечными стычками так дальше Озёрного нигде и не бывал, а наёмниц, судя по всему, помотало по всем Срединным Землям и не только по ним.
– Что-то не вижу ни дочери, ни племянницы, – заметил он, когда его скромные мечты сбылись, а в дополнение к чашке эльфийского сбора он получил ещё и маковый рогалик.
– Сира Дианора учит танцы для графского бала, – пояснила Фрида (Елена опять уткнулась в свои книги и расчёты, а сира Симона опять то ли дремала в соседнем кресле, то ли размечталась о чём-то, полностью уплыв в свои грёзы).
– А Герта?
Фрида, привычно уже пристроившая пухлый задик на подлокотнике кресла напарницы, вздохнула, покосилась на Елену, но та деловито щёлкала шариками абака и скрипела пером, так что магичке пришлось ответить вместо неё:
– А любушка ваша, любезный сир, обиделась на вашу супругу и не разрешает больше дочери ходить к злой тётке, которая бедную девочку бьёт и куском пирога попрекает. Вам сира Аделаида не жаловалась ещё, что Герта пыталась своих кузенов покалечить? Пожалуется, не сомневайтесь. Елена маленькую негодницу выпорола, а Катерина за это на неё насмерть обиделась.
– Не за это, – подала голос Елена, которая, разумеется, всё это слышала, как бы ни изображала, будто страшно занята. – А за то, что при всём городке выболтала про масляное пятно на полу. Баронесса бы ничего и не узнала, а тут ей, понятное дело, добрые люди живо донесли, приврав впятеро.
– Ну, так не хрен было скандал на храмовой площади устраивать! – фыркнула Фрида. – Сама напросилась, во-первых. А во-вторых, это была Симона, а не вы.
– Есть люди, – нудным наставительным голосом отозвалась Елена, – которые никогда ни в чём не виноваты. Это всё другие, гады и сволочи, им пакостят, а сами они в белом с головы до пят.
– Так! – Ламберт хлопнул раскрытой ладонью по подлокотнику, но толстая обивка поглотила удар и хлопок получился глухой и вялый. – Всё по порядку!
– Трепещу! Уже трепещу, – ядовито сказала нахальная наёмница и гнусно захихикала. Ламберт попытался глянуть на неё, как на дурного малолетку, только что выбившегося из рекрутов в настоящие егеря – ну да, как же! Проймёшь такую грозным взором. – По порядку – так по порядку. Жила-была в маленьком пограничном городке красивая девка из зажиточной семьи и приглянулась она брату тамошнего барона… что? – фальшиво удивилась она. – Вы же сами просили по порядку. Единственная дочка у небедных родителей, шестеро братьев – и все старшие, а едва Указ отменили, как ей тут же напокупали цветных лент и мануфактурских платков с алыми розанами, чтобы все прочие девки от зависти удавились. С кем ей ещё было гулять, как не с благородным сиром? Её ведь после рождения дочери и замуж выдать пытались, и были мужики, которые согласны были даже с хвостом взять. Да вот беда: один кривой, другой хромой, третий лысый, четвёртый всем хорош, да по бабам ходок… Нет бы благородному сиру без затей приказать не выё… живаться, а идти, пока добром берут, да ему и так было неплохо – ему же ещё не начали плешь проедать жалобами на загубленную молодость, на потерянную невинность и заделанного ублюдка.
– Скоро начнут, – хмуро пообещала Елена. – Она тут в зеркало посмотрелась и морщинку у себя нашла. Всё, жизнь кончена.
– Меня вообще-то интересуют покалеченные племянники, – начиная закипать, но ещё внешне спокойно сообщил Ламберт.
– Да живы они и даже целы, – заверила его чародейка, пожимая плечами. – Симона отловила дочурку вашу, когда та только примерилась пол маслом натереть. Ну, я, в общем, девицу понимаю: пока росла на мельнице, была она вашей дочкой и вообще прынцессой, а в замке оказалась байстрючкой и мучным носом. Обидно же! Вот и затевала сира Гертруда страшные мсти в меру своего умишка: живую крысу притащить и на кухне выпустить, пивную закваску в уборную вылить в самую жару, кузенов вот уронить, чтобы носы расквасили… А когда её за очередной подвиг не просто отругали, а выпороли, нажаловалась матушке, что все её, бедняжку, обижают, даже тётка Елена, которая сперва такой добренькой прикидывалась.
– Фрида! – Елена болезненно поморщилась, напомнив этим, как ни странно, Георга.
– А вы помолчите-ка, милая, – оборвала её чародейка. – На вас опять два ведра помоев выльют, а вы опять будете гордо молчать, потому что ниже вашего достоинства оправдываться. Кому надо – сам спросит, ага. Тридцать три раза спросит! Этот вон, – она небрежно мотнула головой в сторону Ламберта, – много спрашивал? Сколько слов вы вообще его матери сказали, кроме «Здравствуйте, сира» – спрашивал? Как Симона сиру Аделаиду отсюда чуть ли не за ухо выводила – спрашивал? Хотите ли вы с его племянницей возиться – хоть разок спросил? Или вам кто-то спасибо сказал вот за это? – она обвела комнату рукой. – Или за те налоги, которые барон не платил в этом году? Молчите? Ну, молчите и дальше! – она разозлилась всерьёз, Ламберту даже не по себе стало рядом с обозлённой колдуньей. Особенно когда она, словно брезгливо стряхивая что-то, сделала резкое движение кистью и ворсистый пол поседел, прихваченный инеем. – Симона, вставай, – раздражённо сказала она. – Пошли, пока я кого-нибудь тут не убила.
– А ты опять лезешь куда тебя не просят, – проворчала та, но, хоть и с неохотой, поднялась. – А вообще-то, она права, сир Ламберт, – заметила сира Симона, блудливо ухмыльнувшись. – Жену свою ценить надо. Вон на неё даже дриады облизываться начали. Приворожат ведь, сучки деревянные, присушат, жизнь высосут… – Она хохотнула, Фрида раздражённо ткнула её кулаком в спину, и сира Симона, задиравшаяся с Георгом, послушно поплелась за напарницей.
========== Часть 9 ==========
Это было, как всегда, не сказать чтобы противно, но очень скучно. Наверное, как для опытной проститутки – клиент без всяких особых потребностей. Просто работа, просто супружеский долг, всё равно что для бабы победнее мужнины подштанники стирать. Впору было думать о побелке того самого потолка, но в замке потолки не белили (а зря, кстати), над кроватью же нависал полог. Так что Елена вспомнила откровенно пялившуюся на неё дриаду и, не сдержавшись, хихикнула. Очень не вовремя, чуть не сбив супругу соответствующий настрой. М-да… Хвала Хартемгарбес, он всё же решил сперва закончить начатое, а уж потом поинтересоваться причинами неожиданного веселья, а то бы ведь пришлось терпеть второй заход.
– Представила себе ночь с дриадой, – фыркнула Елена. – И вашу реакцию на предложение присоединиться.
Ламберт хмыкнул этак неопределённо. Обычно он почти сразу засыпал, но тут его зацепило. Он что, действительно приревновал жену к остроухой мосластой стерве?
– Так вам в самом деле нравятся женщины?
Елена нашарила под подушкой сорочку и попыталась в темноте под балдахином на ощупь разобраться, где подол и где проймы. «Надо будет зачарованных кристаллов купить и подвесить по углам, – подумала она. – Не свечи же тащить в постель».
– Нет, если вы имеете в виду сплетни про нас с Летицией Хорн, – рассеянно отозвалась она на вопрос супруга. – Там были разве что совместные попойки с последующими объятиями и соплями-слезами на груди друг у друга. Просто здесь никто не смеет даже подмигнуть супруге брата его милости барона – поневоле заинтересуешься любым проявленным вниманием.
– Да что-то не похоже, чтобы вы томились в разлуке, – буркнул он. О да, она же не считала нужным изображать неземную страсть… да даже просто притворяться, что ей это нравится.
– Сир Ламберт… – Елена обречённо вздохнула. Разговор назревал давно, но не имел никакого смысла и совершенно точно не мог ничего изменить. Однако и молчать тоже было глупо, Фрида была права: молчишь – и все считают, что так оно и должно быть.
– А почему до сих пор «сир»?
– Потому что про разницу в сословиях я помню, что бы там ни говорила сира Аделаида, – пожала плечами Елена. – А звать вас наедине как-то иначе?.. Вы даже в постели ведёте себя как благородный сир, задравший подол крестьянке, не интересуясь её мнением на этот счёт. Будьте добры, помолчите, – оборвала она его попытку перебить её. – Вы мне задолжали разговор ещё с первого вашего возвращения, так что дослушайте. – Он проворчал что-то, но всё-таки человеком сир Ламберт был справедливым, этого у него было не отнять, так что он позволил Елене продолжить. – Ваших любовных талантов я касаться не буду, – подавив вздох, сказала она, – потому что у мужчин при первом же намёке на это отключаются мозги и наружу лезет сплошное оскорблённое самолюбие. Но вот вы входите в нашу спальню, застаёте здесь очередное чаепитие, благосклонно киваете и садитесь в кресло у камина. В камине вместе с экономной охапкой дров горит уголь, который купила я; в моём чайнике закипает вода, чтобы заварить чай, который купила я; на столе горит моя лампа, а на каминной полке мои свечи – огры с этим всем, я всё это делаю для себя, а то, что этим пользуетесь вы… да на здоровье, мне не жалко. Но Фрида, которой мой отец платит за мою охрану, подаёт вам чай, а вы её ни разу не поблагодарили – а она-то вам не служанка. Она просто сама хорошо знает, что такое две-три недели толком не слезать с седла, вот и заботится о вас. А вы принимаете это как должное. А почему? Это ваши люди в уплату за то, что вы их защищаете, кормят вас и ублажают, начиная от стирки портянок и заканчивая теми самыми задранными подолами. Но ведь Фриде вы никто, вообще никто – и при этом хоть бы раз оценили её заботу.
– Я ценю, – возмутился он.
– Вот этот ленивый кивок и есть ваше: «Спасибо, сира Фрида, вы очень добры»?
– Сира?
– Сот Трижды Мудрейшая! – Елена чуть не зарычала. – Из всего, что я сказала, вы выцепили единственное слово? Да, сира Фрида из Плотовиков, что в Семиречье. Племянница тамошнего сеньора не пожелала становиться жрицей, как пристало благородной сире с подобными талантами, а вместо этого сбежала учиться магии. Из семьи тем не менее не изгонялась, от рода не отлучалась, просто, как всякая магесса, не заморачивается титулами в принципе. Теперь, очевидно, вы будете её благодарить за то, что она приносит вам чай в кресло и даже остужает его, чтобы вы не обжигались? А будь её отцом мелкий чиновник, её хлопоты бы по-прежнему доброго слова не стоили?
Он ничего не ответил, да Елена, в сущности, и не ждала. Похоже, благородный сеньор из семьи, чьим девизом уже пятый век было «Я возьму сам», просто неспособен был услышать и воспринять некоторые вещи.
– Ладно, – сказала она, сдаваясь, – это бесполезно, как я сире Фриде и говорила. Вы – вся ваша семья, не лично вы – не цените ничего, что делается для вас. Вы считаете, что так и должно быть. Я старалась быть полезной, я исправляла ошибки вашего управляющего, я торговалась до хрипоты со сборщиком налогов, я возилась с вашей дочерью – и всё равно я безродная хамка, которая много о себе возомнила.
– Я такого никогда не говорил!
– Вы молча слушаете, как это говорят ваши мать и невестка, – устало сказала Елена. – Мне на хрен, простите за грубость, не сдалась ваша защита, но вы ведь даже и не пытаетесь за меня вступиться. Понятно, вы всю Волчью Пущу защищаете от орков и бандитов, а бабы пусть сами меж собой разбираются… Знаете, от души завидую сиру Винсенту: он может месяцами здесь не показываться, потому что всегда может отговориться графской службой. У меня такой службы нет, только дети, которых я могу навещать, да и то не слишком долго, чтобы не нарушать приличий.
Очень хотелось ещё много всего сказать, но дорогой супруг молчал – и не начал ли задрёмывать, так что Елена повернулась лицом к стене и повыше подтянула меховое одеяло. Ну вот, она высказалась – и что? Теперь старая баронесса будет звать её «доченька», сира Аделаида – советоваться, как лучше распорядиться приданым Дианоры, а дорогой супруг хотя бы постарается быть чутким и нежным? «Надо бы хоть кошку привезти из Озёрного, – думала она, рассеянно теребя мех, щекотавший ей подбородок. – Хотя… нет, не стоит: младшие дети барона, мелкая пакостница Герта… Тюремный срок непонятно за какое преступление, – припомнила она слова Винсента. – Да, похоже».
– Может быть, вам съездить в Озёрный, не дожидаясь праздников? – спросил вдруг Ламберт. Елена, уверенная, что он уже спит, удивлённо повернула голову к нему. – Потом, ближе к Солнцевороту я тоже приеду, удочерю Мелиссу, как договаривались, и вместе вернёмся. Половина ваших бед и обид оттого, что вы по детям скучаете, я же вижу. Вы и к Герте пытались относиться, как к дочери, да только с нею нельзя, как с Мелиссой. Разбаловали её и матушка, и дед с бабкой, только через задницу и понимает. Была бы мальчишкой, она бы у меня уже училась деревянным мечом махать до судорог в руках и верхом ездить, пока с седла не свалится. Чтобы вечером поесть, упасть и до утра не просыпаться. А как с девчонкой быть, не знаю. Я так понимаю, здесь ей в самом деле толком заняться нечем: на кухне и в прачечной моей дочери делать нечего, а чтобы за пяльцы её посадить, ей надо юбку к скамье прибить гвоздями.
– Как мальчишку и учить, – буркнула Елена, всё ещё, как это ни глупо, уязвлённая своей неудачной попыткой поладить с любовницей супруга и его дочерью. А могла бы и подумать о том, что Катерина – это не Летиция, даже близко не она. – Чтобы действительно сил ни на что больше не хватало.
– И куда потом? В наёмницы, как сира Симона?
– Или в орден Пути. Или к Дочерям Аррунга.
– А это ещё кто? – удивился он.
– Женский военно-монашеский орден для тех, у кого нет способностей, которых требуют магистры Пути. Не слышали?
Он покачал головой – слышно было, как волосы прошуршали по подушке.
– Как вы вообще себе её будущее представляете? – спросила Елена. – Бастард безземельного сеньора с приданым от деда-мельника? Нет, по деревенским меркам, он человек состоятельный, но чтобы замуж взяли не его внучку, а признанную сиру Гертруду, приданое нужно немного не то, какое может выделить мельник. А если она ещё и в женихах рыться начнёт, как матушка… Герта ведь не законная дочь барона, чтобы её с парой сундуков взяли. Или хоть две-три сотни монет нужны, или жених будет из тех, кто готов платить за звонкое имя… только вот они, женихи такие, ни молодыми, ни красивыми не бывают. Тоже начнутся истерики, как у матушки: «Под мельничное колесо брошусь, а за него не пойду»?
– Всё-то вы знаете. – Он неожиданно подтянулся поближе и обнял её поверх одеяла. Елена покривилась, радуясь, что под пологом темно и гримас её дорогой супруг не увидит. Нужны ей были его утешения… вернее, то, что он таковыми считал. Всё, чего она хотела – чтобы её оставили в покое. Но для этого надо было овдоветь ещё разок. И ещё осиротеть – для верности, чтобы отец не выдал замуж и в третий раз. А осиротев – отбиться от набежавших родственников, сомневающихся, что она справится с ролью регента при Тео… – Не надо ревновать к Катерине, Елена, – сказал вдруг Ламберт, обняв её ещё крепче, и Елена порадовалась тому, что лежит, иначе могла бы и сесть мимо кресла или ещё как-то похоже отреагировать на такую чушь. – Я понимаю, она бесится, сравнивая себя с вами, но вы-то? Она моложе и красивее, только и всего. Куда ей до вас.
– Сир Ламберт, – сказала Елена со слегка нервным смешком, – о ревности я знаю только то, что есть такое слово. Как технология гномов – они говорят, будто с её помощью создают свои инструменты, оружие, броню и прочее. Но что это на самом деле такое? Ревность для меня – та же технология, такая же странная и непонятная вещь. А уж ревновать вас к засидевшейся в девицах мельничихе… Извините, это вы безмерно своей избраннице польстили. Или вы приняли за ревность мой интерес к ней и её семье? Ничего личного, просто хочу знать, чего можно ожидать от этих людей. – Чуть помолчав, она прибавила: – Катерина ведь мне понравилась, когда я увидела её в первый раз. Я, правда, подумала, что она умеет поставить на своём, а оказалось, ей просто слишком многое с рук сходило. Думаете, она и правда может утопиться, если её заставят выйти замуж за того, кто ей не нравится?
– Вряд ли, – неохотно отозвался Ламберт. – Но проверять не хочу. Нам тут только утопцев и водяниц не хватает для полного счастья. Спокойно и деловито, конечно, не пойдёт и не прыгнет, но вот разругавшись с родными, со злости, в слезах и соплях, как вы сказали – огры её знают.
Под его рукой становилось откровенно жарко, и Елена максимально деликатно попыталась выползти из-под неё. Девятеро знают, как это понял Ламберт, но руку он убрал и отстранился.
– Спокойной ночи, – сказал он. – А про отъезд подумайте. Понятно, что почтовая карета не такая удобная, как ваша, зато на почтовых лошадях доедете куда быстрее, чем на своих.
– Вы очень добры, сир, – со смешком ответила Елена. – Боюсь даже предположить, почему. Не приглянулись вам самому дриады?
Он тоже рассмеялся.
– Нет, – сказал он. – Вот уж точно нет. Даже у тролля больше шансов.
***
Георг не был любителем подобных вещей, но всё же головы с острыми ушами почти две недели торчали на пиках вдоль тракта на Озёрный в назидание другим любителям не сеять-не пахать, а прийти на готовенькое. Собственно, разговоры о пойманной и вырезанной банде эльфийских изгнанников ещё лет пять потом гуляли по всему северо-востоку королевства. Уже и соседи барона Волчьей Пущи, почёсывая в затылке и пересчитывая денежки, отложенные на чёрный день, прикидывали, не нанять ли и им Аспида с его разношёрстным войском, пока тот не подался куда-нибудь на юг. Просил он, конечно, дорого, но как всякий вольный, поскромнее, чем в гильдии.
А ещё в Волчью Пущу приехал целитель, медно-рыжий тип с наглыми и жёлтыми, настоящими кошачьими глазищами и сам худой и гибкий, как бродячий кот. Ламберт подумал, что кое-чем он напоминает дорогую супругу: тоже за пять-шесть шагов кажется, что он одного с тобой роста, а подойдёшь ближе – и приходится чуть ли не нагибаться, чтобы посмотреть в лицо. Маг, в общем, с обычным, как Ламберт понимал теперь, пообщавшись с Фридой и с Аспидом, мажеским самомнением.
– Следовало бы сначала написать, – заметил Георг, когда рыжий кошак предъявил ему пергамент с печатью гильдии целителей и заявил, что прочёл заявку и условия ему подходят.
Тот пожал плечами, опять напомнив супругу.
– Если вас что-то во мне не устраивает, барон, так у меня ещё даже сумка не разобрана. Отдохну немного, поболтаю с вашими травниками и поеду дальше. Сколько я знаю, у ваших соседей в замке живёт дедуля, который лечит детей от кашля, а баронессу – от мигреней, а вот с ранеными работать некому. Я же согласен и раненых лечить, не только нервных дамочек. – Выговор у него был непривычный, не похожий даже на говорок семиреченских купцов, которых Ламберт то и дело встречал в Озёрном. Откуда он, интересно?
Ламберт взял со стола пергамент, в котором торжественно извещалось о присвоении Феликсу Каттену звания магистра второй ступени. Ну, точно кот, не ошибся. А вот на счастливчика не очень похож: подтянутый, опрятный, но есть люди, по которым видно, что они знавали лучшие времена, а у Феликса Каттена никаких лучших времён, похоже, никогда и не бывало. «Чистенько, но бедненько», как говорится. «Так что самое место ему в Волчьей Пуще», – подумалось вдруг Ламберту.
– Домов на продажу в городе нет, – сказал меж тем Георг, задумчиво разглядывая лекаря. – Могу выделить комнату в одной из башен замка на первое время. Если до весны не передумаете здесь оставаться, помогу построиться. Орков не боитесь?
– Если вдруг нарвусь, паду на колени и закрою голову руками, – ухмыльнулся кошак. – Ни один орк об безоружного руки пачкать не станет. А когда меня поднимут за шкирку, щелчком пальцев затяну кому-нибудь самую впечатляющую рану. Сколько я знаю, орки шаманов ценят, и даже в плену у них любой маг может неплохо устроиться. – Он тряхнул головой, так что короткий, но густой, в крупных кольцах медный хвост скакнул с плеча на плечо. – Нет, барон, – сказал он уже без всяких ухмылочек, – не боюсь. Латал я и орков, и фейри – та же кровь, те же потроха, одними и теми же травами и заклинаниями лечатся.
– А магистр второй ступени – это как? – спросил Ламберт, возвращая ему пергамент.
– На полпути к мастеру, – Каттен опять пожал плечами. – Три ступени магистериума, потом мастер, потом грандмастер… но если у тебя нет отца, дяди или дедушки в верхушке гильдии, выше второй ступени тебе в жизни не прыгнуть, будь ты хоть сам Гален Лисский.
– Особенно когда гонору побольше, чем у графа? – усмехнулся Георг.
– Ну… подлизывая задницы нужным людям, можно получить третью ступень, – признал Каттен. – Но мастером не стать всё равно. По мне, лучше уж раненых штопать.
– А что с прежним местом? Тоже надо было… подлизывать?
– Нет, – по лицу целителя пробежала тень, как от облака. – В Зеленодолье ныне запрещается лечить больных и раненых богомерзкой магией. И даже травники не приветствуются. Лечиться следует в храмах, а если молитва у алтаря не помогает, так значит, недостоин ты излечения. Пришлось переправляться через Данувий и искать место на западном берегу, пока в этот самый Данувий с камнем на ногах не сбросили. В лучшем случае. А то кое-кто из жрецов считает, что от магии и вода не очистит, только огонь.
Ламберт покрутил головой. Он, в общем, магию тоже не очень одобрял, но зеленодольские же в полушаге от Империи сидят, а в имперском войске, как он слышал, магов чуть ли не поровну с арбалетчиками. Чем жрецы Девяти собираются защищаться от имперцев, если те к ним нагрянут? Молитвами? Не сильно молитвы тем же железногорским помогли…
Без Елены и её наёмниц в спальне было… пусто. Истопник принёс и сложил дрова в камин, Ламберт отослал его и сам разжёг огонь. Потом от лучинки зажёг лампу на непривычно прибранном столе – стало светлее и теплее, но пусто всё равно. Быстро же он привык к тому, что в комнате всегда кто-то есть. Дианору, что ли, позвать, чтобы шила не при паре огарков, а под лампой? Или Герту привести, усадить за стол и заставить читать вслух? Посмотреть, чему Елена успела её научить…
Потрескивали поленья, блики плясали по гладкому сукну полога над слишком просторной для одного кроватью. Надо было, пожалуй, прогуляться до мельницы, а то потом опять до самого отъезда в Озёрный придётся торчать в форте у Нижних Бродов, где одни мальчишки-рекруты да ворчливая бабка Рута. Ну да, оттуда всегда можно было наведаться в любое село неподалёку, потому что на мальчишек в качестве замены девкам Ламберт мог бы согласиться только совсем уж с голодухи. Но зима же, на сеновалах и в амбарах холодно, а раскладывать хозяйскую дочку в присутствии родителей, братьев-сестёр и сопливых племянников? Слова против никто, понятно, сказать не посмеет, но всё равно… Навестить Катерину, натискаться-наваляться с запасом, а заодно и напомнить, что молодость проходит, и что она думает делать ещё через пару лет? Какого принца ждёт? Пока он не был женат, ещё могла придумывать себе сказки о том, что случится чудо и станет она, первая красавица Волчьей Пущи, пусть не баронессой, так хоть женой брата барона. Но теперь-то у него есть законная супруга – чего ещё ждать дочке мельника? Вон, у кузнеца старший сын недавно овдовел, потеряв жену в родильной горячке, и остался с грудным младенцем на руках. Хороший мужик, основательный, надёжный, не пьянь какая-нибудь. Приказать, чтобы шла замуж и не выё… живалась…
