Текст книги "Начало Руси"

Автор книги: Аполлон Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Своеобразное восстание против концепций 40–50-х гг. нельзя объяснить только издержками натурфилософского подхода, хотя и таковой имеет немаловажное значение. Играет роль и то обстоятельство, что многочисленный новый археологический материал не укладывался в жесткую схему автохтонности и этнической однородности. Но вместо поисков новых решений некоторые авторы излишне доверчиво хватались за готовые старые. Снова встает альтернатива: славяне или германцы-норманны, как будто никаких иных групп в Европе и не было. При этом нередко ход рассуждений практически совпадает с крайними норманистскими представлениями: славянское должно выглядеть как нечто совершенно идентичное в пространстве и времени, а германское – это все, что оказывается за пределами такой идентичности.

В споре норманистов и антинорманистов за два с лишним столетия было немало разнообразных подмен, затемняющих суть дела. Одна из таких подмен произошла при зарождении норманизма в археологии. Ко второй половине XIX в. норманизм в целом потерпел поражение в толковании письменных источников. Но норманисты-археологи игнорировали это обстоятельство и за основу брали именно сомнительное или вообще несостоятельное норманистское толкование источников и отправлялись от него. Позднее, однако, складывалось впечатление, будто в основу извне привнесенного вывода лег археологический материал, а этот вывод в свою очередь возвращался в историю и филологию в качестве внешних достоверных данных. Происходит то, что антинорманисты неоднократно и не без оснований именовали «софистикой».

Следует, однако, оговорить, что часто исследователь невольно оказывается жертвой «софистики», поскольку ему приходится выбирать между норманизмом и славянством. Археолог и филолог, занимаясь частным вопросом, естественно, не может мимоходом решать глобальные проблемы: он вынужден ориентироваться на одно из двух предложенных решений. Некоторое время назад и автору настоящей книги казалось, например, что варяжская легенда недостоверна, поскольку она поздно вошла в состав летописи и поскольку, как будто вопреки логике, германоязычные пришельцы воздвигают славянские города [123]123
  Ср.: А.Г. Кузьмин. К вопросу о происхождении варяжской легенды // Новое о прошлом нашей страны. М., 1967; Его же: Две концепции начала Руси в Повести временных лет // История СССР, 1969, № 6; Его же: Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Рязань, 1969. С. 100–111, 156–159.


[Закрыть]. Но отмеченное противоречие может иметь и иное решение: оно просто перестает быть противоречием, если окажется, что варяги вовсе и не были германоязычными. Этот подход проявился в публикациях 70–90-х гг., которые в целом ставили задачу разобраться в этнических процессах в Европе начиная с эпохи бронзы. Принципиальное значение имели публикации 70-х гг., обозначивших новое направление поисков [124]124
  Его же. Варяги и Русь на Балтике // ВИ. 1970, № 10; Об этнической природе варягов // ВИ, 1974, № 11.


[Закрыть], а принципиальный подход к данной теме в целом намечен в публикации «Славяне и Русь: проблемы и идеи. Концепции, рожденные трехвековой полемикой, в хрестоматийном изложении» [125]125
  Славяне и Русь: проблемы и идеи. Концепции, рожденные трехвековой полемикой, в хрестоматийном изложении / Сост. Кузьмин А.Г. М., 1999.


[Закрыть].

В цитированной выше статье-мемуарах Л.С. Клейн выстроил семь ступеней «Лестницы в преисподнюю норманизма». Он прав в том, что выводы «а ля Майн Кампф» из норманизма необязательны. Но, конечно, возможны. Поэтому внимательно следует отнестись и к тем ступеням, которые автор считает научно доказанными. Это именно первые ступени. Автор формулирует их так: «1. Упоминаемые летописью варяги – это скандинавские германцы, норманны. 2. Основателями княжеской династии Киевского государства явились варяжские вожди Рюрик и другие, призванные восточными славянами и их соседями, или, может быть, насильственно вторгшиеся. 3. Они привели с собой свое племя варягов, называемое Русь, и от них это название перешло на восточных славян». Это действительно основа и последующих (идеологических) ступенек. Но автору кажется, что норманизм на этих ступенях уже безраздельно торжествует: «Кто сейчас отрицает, что варяги – норманны? Странно и смешно подумать, но факт: с точки зрения антинорманистов прошлых двух веков, … все советские историки – норманисты (за исключением разве что В.Б. Вилинбахова)». Конечно, в местах не столь отдаленных за литературой следить было трудно, а в наши дни, когда тиражи упали в сотни раз, многих публикаций не найдешь и в библиотеках. Но, скажем, книги и статьи упомянутого зам. ред. журнала общим тиражом в сотни тысяч экземпляров, написаны с последовательно антинорманистских позиций, а статья «Об этнической природе варягов» переведена и в Европе и за Океаном, и возражений по существу пока встречать не приходилось. А возражения типа «не-филолог» (Е.А. Мельникова) или приписывание оппоненту чтения, противоположные написанному (А.В. Назаренко), показывают, что современные норманисты мимо «первых ступеней» перепрыгнули сразу в последнюю. В настоящей работе предпринимается попытка взглянуть на спорные вопросы начала Руси через призму всего этнополитического развития Восточной и Центральной Европы. С этой позиции (позиции исторического процесса) предполагается заново рассмотреть давно известные факты и, по возможности, привлечь новые, найти им место, при их кажущейся противоречивости, в определенной системе. Исторические судьбы славян, этническая природа варягов, соотношение славян, варягов, руси, конкретные условия появления в Восточной Европе государства Руси – традиционные вопросы, которые и в настоящей книге стоят на первом плане.

Глава II

Из предыстории народов Европы

Когда речь заходит об отдаленном прошлом, обычно жалуются на недостаток источников. В действительности их так много, что в целом охватить их никто не сможет.

Неисчерпаемым источником для познания прошлого является современная действительность. Настоящее – это продолжение процессов, в том числе и тех, истоки которых лежат в доисторических эпохах. Физический облик человека складывался тысячелетиями. И многообразие антропологических типов в рамках одного народа указывает на многочисленные схождения и разделения этносов прошлого. Результатом многовековых изменений под воздействием разных факторов является любой современный язык. И даже в культуре, в том, что называется «национальным характером», отражаются лишь те или иные специфические исторические условия, аккумулированные и воспринятые как этические нормы для передачи последующим поколениям. А своего рода вехами исторических процессов являются разрозненные, но бесчисленные свидетельства письменные, археологические, антропологические, палеогеографические. Весьма ограниченные, взятые изолированно, эти «фрагменты действительности», при истинном осмыслении процесса, становятся маяками, бросающими свет на значительную прилегающую к ним округу. Иными словами, точность понимания отдельных фактов решающим образом зависит от всей наличной суммы знаний, и чем отдаленнее эпоха, тем большую роль приобретает методология.

Одним из негативных результатов господства позитивизма в науке является разобщенность даже близких дисциплин. Известный ученый Д.Ж. Томсон, указав на очевидную близость этнологии и археологии, заметил, что «до сих пор, однако, не было сделано ни одной сколько-нибудь успешной попытки сопоставить между собой данные этих двух наук» [126]126
  Д.Ж. Томсон. Исследования по истории древнегреческого общества. М., 1958. С. 28.


[Закрыть]. А фронт сопоставления должен быть существенно расширен. Автор напоминает слова французского этнографа А.В. де Праденна: «При ограниченности кругозора предыстория как наука не может двигаться вперед: она заходит в тупик, начинает просто фиксировать время и окончательно вязнет в болоте. Единственный путь к разрешению вопроса – это атака всех проблем сразу по всему фронту» [127]127
  Там же. С. 30


[Закрыть].

Этнические и культурные особенности Руси унаследовали главным образом русский, украинский и белорусский народы. От этой довольно определенной точки опоры можно пытаться с помощью сравнительно-исторического метода спускаться в глубь веков, используя, в частности, мало меняющийся антропологический материал, более изменчивый, но достаточно представительный за последнее тысячелетие круг языковых данных. Топонимика и ономастика позволяют продвинуться и еще далее в глубь веков, из которых как бы навстречу выходит материал археологических культур и смутных самих по себе фольклорно-обрядовых мотивов.

И антропология, и археология, и этнография, и лингвистика указывают на славянское и неславянское население в Руси. Их соотношение, конечно, является величиной искомой, но в принципе оно определимо. Само славянство, как и все прочие народы, также включает «собственно» славянские и неславянские элементы, причем до такой степени, что разногласия существуют и по вопросу о том, что считать «исходным» славянским. Что касается «руси», как особого этноса до его слияния со славянами, то «родственников» ему ищут едва ли не во всех частях Европейского континента. Это в известной мере предопределяет абрис подлежащих обследованию территорий.

1. Проблема индоевропейского заселения Европы

Большинство современных европейских языков принадлежит к одной языковой группе, а населяющие континент народы относятся преимущественно к одной расе. Два столетия ученые разных стран обсуждают проблемы происхождения индоевропейцев, этапы их расселения, сочетание индоевропейского и неиндоевропейского в разных народах и т. д. Здесь, естественно, необходимо оценить только некоторые принципиальные подходы, важные для вопросов, поставленных в книге.

Методологическое значение для данной темы могут иметь три аспекта индоевропейской проблемы: 1. Характер «исходной» индоевропейской общности. 2. Ее «прародина». 3. Хронологическая глубина. Классическая индоевропеистика представляла исходную область монолитной, резко отличавшейся от других языком, культурой и антропологическим типом. Развитие и изменения признавались по существу только для позднейшего периода, да и то оно мыслилось в механическом выражении: общность дробится, выделяются разные народы, и при расселении из прародины они впитывают в себя те или иные элементы субстрата. Определение субстрата – одна из важнейших проблем в индоевропеистике. В концепции Марра и его последователей индоевропейская общность фактически вообще утрачивала специфические этнические черты, поскольку мыслилась лишь как этап в развитии современных народов. В одном случае абсолютизировалась неизменность, в другом – изменчивость, причем изменчивость довольно однолинейная.

Вопреки построениям Марра, «революции» в языке все-таки не правило, а исключения, и связаны они не столько с процессами внутреннего развития, сколько с взаимодействием разных этнических групп. Такого рода взаимодействиями некоторые исследователи объясняют и возникновение самого индоевропейского праязыка [128]128
  Ср.: Б.В. Горнунг. К вопросу об образовании индоевропейской языковой общности. (Протоиндоевропейские компоненты или иноязычные субстраты?) // Проблемы сравнительной грамматики индоевропейских языков. М., 1964. Сходные соображения ранее высказывали Н.С. Трубецкой и С.П. Толстов


[Закрыть].

Родство индоевропейских народов несомненно. И это как в прошлом, так и в настоящем заставляло многих исследователей предполагать существование их общего предка – «пранарода». «Невозможно себе представить, – писал Ф.П. Филин, – чтобы языковая общность населения, разбросанная на столь обширных пространствах, возникла сама по себе, только лишь в силу общности социального устройства или иных подобных причин. Нужно учесть, что примерно в то же время, когда формировалась речь индоевропейцев, возникали и развивались и иные языковые общности племен, находившихся на том же уровне развития. Индоевропейская языковая (этническая) общность несомненно сложилась у населения, отдельные группы которого находились в прямом общении между собой. Такое общение возможно было только на сравнительно ограниченной и компактной территории» [129]129
  Ф.П. Филин. Образование языка восточных славян. М.-Л., 1962. С. 90.


[Закрыть]. Миграции племен в таком осмыслении представлялись естественной причиной распада общности.

Выдвинутые Ф.П. Филиным аргументы вполне весомы, и отвести их с позиций стадиальной теории Марра вряд ли возможно. Другое дело – уточнение самого понятие «пранарода». В этом плане обозначенные выше три аспекта проблемы могут решаться с более или менее существенными различиями.

Внутренняя логика требует признания, что если когда-либо существовали отгороженные друг от друга народы, то это могло вызываться чрезвычайными обстоятельствами: вынужденной изоляцией одних территорий от других. В этнографической литературе высказывалась мысль о том, что глубокой разобщенности разных групп человечества способствовали оледенения, на многие тысячи лет разрывавшие ранее, может быть, однородные области. В настоящее время, несмотря на многочисленные перемещения, европеоидному антропологическому типу, как правило, соответствует и один из индоевропейских языков. Такая взаимосвязь, очевидно, не случайна, и возникнуть она могла только в результате многотысячелетнего обособленного развития.

Косвенным признаком древности существования индоевропейской общности является широкое, и вместе с тем чересполосное с другими, распространение в эпоху верхнего палеолита типа кроманьонцев в узком смысле слова, т. е. типа именно людей из пещеры близ Кро-Маньон. Тип этот фиксируется от Франции, по крайней мере, до Кавказа и сохраняется в отдельных районах вплоть до неолита, когда связь его с индоевропейскими языками может быть в известной мере проверена топонимическими материалами. По заключению М.М. Герасимова, «это были сильные, красивые люди, обладавшие исключительным даром подлинных художников» [130]130
  М.М. Герасимов. Восстановление лица по черепу. М., 1955. С. 227.


[Закрыть]. А рядом с ними на протяжении нескольких десятков тысяч лет живут и развиваются представители иных расовых групп, в частности негроидной и австралоидной. В самой европейской расе в верхнем палеолите выделяются и менее высокорослые и более грацильные по сравнению с чистыми кроманьонцами антропологические типы. Они составят определенные ответвления исторически зафиксированных индоевропейцев. Но едва ли мы можем сейчас указать, где все эти типы контактировали на относительно узкой территории.

Высокий уровень развития кроманьонцев, особенно в мадленскую эпоху (ок. 20 тыс. лет до н. э.), заставляет считать их ведущей группой в этногенезе индоевропейцев. Именно их уровень развития позволял им и расселяться на большие пространства, и воздействовать на культуры соседей, в том числе и на их язык. Но самая исходная область кроманьонцев пока не может быть выяснена из-за недостатка материала (особенно антропологического). Светлая пигментация большинства групп индоевропейцев, в особенности именно кроманьонского типа, свидетельствует о сложении их в северной зоне. Однако само понятие «северная зона» также весьма подвижно. По всей вероятности, этот тип населения складывался на территории, смежной с ледниковой зоной, то отступая перед надвижением ледника, то следуя за его отступлением. Уже в то время, видимо, кроманьонцы вынуждены были совершать дальние передвижения, в ходе которых отдельные их группы попадали в разные условия как географические, так и этнические.

Наряду с кроманьонским типом, в Европе в послеледниковое время довольно широко распространяется тип лапоноидный, очевидно, включающий в свой состав монголоидные элементы [131]131
  Ср.: Н.Н. Чебоксаров. Монголоидные элементы в населении Центральной Европы // Материалы по антропологии Восточной Европы. УЗ МГУ, вып. 63. 1941; В.П. Алексеев. Краниологическая характеристика населения Восточной Фенноскандии // Расогенетические процессы в этнической истории. М., 1974. С. 104–105.


[Закрыть]. Этот тип занимал значительное место не только в северных районах Европы, где он сохраняется до сих пор (лопари), но и в приальпийской области, а также кое-где на территории Франции и Испании. Существует мнение об очень глубоком времени сложения этого типа в Европе, еще в межледниковый период. Достаточно вероятно также, что заселение территорий, освобождавшихся из-под ледника, шло с разных направлений, в том числе и из-за Урала. Ясно прослеживаемые, например, в кельтских языках уральские элементы могут отражать очень древние контакты индоевропейцев с ветвью уральской группы языков, связанной в свою очередь с языками основной зоны образования монголоидной расы.

В южных районах Европы (включая Причерноморье) в эпоху верхнего палеолита встречаются также негроидные типы. В свою очередь северные европеиды проникают в Северную Африку. Такого рода встречные движения и, очевидно, взаимодействия создавали весьма сложную и запутанную этническую карту по всей территории Европы, Передней Азии и Северной Африки.

В большинстве современных концепций происхождения индоевропейцев их не ищут глубже III–II тыс. до н. э., т. е. эпохи неолита и бронзы. Из этих дат, в частности, исходят компаративисты. У Марра и его последователей индоевропейская «стадия» начинается лишь со II тыс. до н. э., связываясь с «социальным переворотом»: отделением земледелия от скотоводства [132]132
  Ср.: А.Д. Удальцов. К вопросу о происхождении индоевропейцев. КСИЭ, вып. 1. 1946. С. 15–16.


[Закрыть]. С иной мотивировкой, но к той же дате склоняются и некоторые европейские лингвисты и археологи, в частности Г. Краэ [133]133
  Н. Krahe. Sprache und vorzeit. Heidelberg, 1954.


[Закрыть]. В нашей литературе также распространено убеждение, что «формирование крупных этнических общностей, больших европейских семей народов – кельтов, германцев, славян – происходило во время, близкое к тому, когда впервые о каждом из них упоминают письменные источники» [134]134
  А.Л. Монгайт. Археологические культуры и этнические общности // Народы Азии и Африки. 1967, № 1. С. 63, и др; Его же: Археология Западной Европы. Каменный век. М., 1973. С. 58.


[Закрыть]. При таком подходе «прародина» связывается едва ли не с каждой археологической культурой от европейского северо-запада до Средней Азии эпохи неолита. И большинство специалистов, по-видимому, правы в том, что рассматриваемая ими территория была заселена индоевропейцами. Но это означает лишь то, что время сложения общности нужно углубить на несколько десятков тысяч лет. В.И. Георгиев находит возможным аргументировать это положение и собственно лингвистическим материалом [135]135
  В.И. Георгиев. Индоевропейское языкознание сегодня. ВЯ. 1975, № 5; Его же: Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958. С. 272–283


[Закрыть].

Консервативный период в формировании того или иного языка самым тесным образом связан с существованием родовой (и соответственно племенной) организации общества. Время возникновения этой организации также вызывает разногласия [136]136
  Ср.: Д.А. Крайнов. К вопросу о становлении человеческого общества // Ленинские идеи в изучении истории первобытного общества, рабовладения, феодализма. М., 1970. С. 91–92.


[Закрыть]. Но она, очевидно, существовала в эпоху верхнего палеолита. Племенное устройство австралийских аборигенов (отсутствие вождей, культ племенных родословных) показывает, что племя само по себе проходит чрезвычайно длительный путь развития, который в условиях первобытного общества должен измеряться десятками тысяч лет. Застойность же быта, социальной организации и материальной культуры неизбежно вызывает застойность языка. Блестящим примером этого могут служить острова Полинезии, разбросанные на обширных пространствах Тихого океана. Острова были заселены между X и XIV столетиями и в результате изоляции сравнительно небольших общностей шли не столько вперед, сколько назад. А в итоге, как отметил Д. Томсон, Полинезия «является в лингвистическом отношении самой однородной страной в мире» [137]137
  Д.Ж. Томсон. Указ соч. С. 61


[Закрыть].

В настоящее время у многих индоевропейских народов отыскиваются традиции, по крайней мере, с эпохи мезолита. Так, с раннего мезолита заселяли юг Балканского полуострова ахейцы, которых нет оснований выносить за скобки индоевропейской общности. В IV–III тыс. до н. э. здесь происходит процесс ассимиляции протогреками (праионянами) также индоевропейцев – пеласгов [138]138
  Т.В. Блаватская. Греческое общество второго тысячелетия до новой эры и его культура. М., 1976. С. 27, 35.


[Закрыть]. С аналогичной картиной мы сталкиваемся в Бретани, где можно говорить о наложении неиндоевропейских групп на более ранние индоевропейские [139]139
  P. R. Giot. Armoricains et bretons. Etude antropologique. Rennes. 1951. PP. 59–60, 143–144. Неиндоевропейские типы пришли сюда как с юга, так и с севера.


[Закрыть]. Что касается Северного Причерноморья, то оно неизменно во всей мировой литературе выступает в качестве «главного претендента» на роль индоевропейской прародины.

На историческую арену индоевропейские языки выходят уже со значительными друг от друга отличиями. От начала II тыс. до н. э. имеются письменные памятники одной ветви индоевропейцев – малоазиатских хеттов. От несколько более позднего времени сохранились письменные памятники других индоевропейских народов. В глубокую древность уходят некоторые топонимические пласты, также существенно отличающиеся друг от друга. Все эти отличия в условиях каменного века должны были формироваться в течение многих тысячелетий.

В итоге формирование индоевропейской общности оказывается на такой хронологической глубине, что многие спорные вопросы отпадают либо как неверно поставленные, либо как неразрешимые при настоящем уровне знаний. Не только в историческое, но уже и в «предысторическое» время, до которого мы в состоянии спуститься средствами археологии, антропологии и лингвистики, существуют уже разные ветви индоевропейских племен и языков.

Глубокая древность индоевропейской общности предрешает и вопрос о ее характере. Она никогда у своих истоков не могла быть монолитной, поскольку монолитность предполагает довольно высокую межплеменную организацию общества (нечто вроде союза племен). На ранних этапах должно было сказываться то состояние, которое С.П. Толстов удачно определил как «закон лингвистической непрерывности» [140]140
  С.П. Толстов. Проблема происхождения индоевропейцев и современная этнография и этнографическая лингвистика. КСИЭ, вып. 1, 1946. С. 3–13, а также СЭ. 1950, № 4. С. 19–20.


[Закрыть]. Смысл этого закона заключается в том, что в до-государственный период соседи, долго проживавшие на смежных территориях, обычно понимают друг друга, а противоположные окраины достаточно обширной культурной области уже друг друга не понимают. Индоевропейская общность неизбежно должна была относиться к числу таких, по крайней мере, на последних стадиях верхнего палеолита. В более поздний период мы имеем дело с чрезвычайно широко – от Бретани и Британии вплоть до Минусинской котловины – разбросанными индоевропейскими племенами, соседями которых часто являются вообще не индоевропейские племена.

Для этнической истории Европы весьма интересен факт близости антропологического облика населения Днепровского Надпорожья и Приазовья эпохи мезолита с одновременным населением Северной Африки, Бретани и Дании. «Мнение о их непосредственном и близком родстве, – замечает в этой связи Т.С. Кондукторова, – выглядело бы с антропологической точки зрения убедительно, но оно привело бы к столь неожиданным и столь ответственным выводам, что на нем трудно настаивать» [141]141
  Т.С. Кондукторова. Антропология населения Украины мезолита, неолита и эпохи бронзы. М., 1973. С. 48. Ср. там же.: С. 22, 49; И.И. Гохман. Население Украины в эпоху мезолита и неолита. М., 1966. С. 174–177, 187–188; А.В. Валлуа. Палеоантропологические материалы из мезолитических могильников Бретани. КСИЭ, вып. XXVIII. 1957.


[Закрыть]. Но, наверное, еще труднее предположить случайное совпадение в результате независимого друг от друга развития разных исходных типов, особенно если учесть, что на всех этих территориях были и иные антропологические типы. Отмеченные совпадения касаются именно кроманьонского типа, который в Бретани известен уже с верхнего палеолита, а в Причерноморье теряется где-то в мезолите из-за отсутствия сколько-нибудь представительного палеолитического материала.

География совпадения отражает два традиционных пути, по которым в течение ряда тысячелетий проходили этнические передвижения: Средиземноморье – морем и Причерноморье – Прибалтика по суше. Направление этих передвижений, по-видимому, менялось в различные исторические периоды, в частности в зависимости от изменения климата. В историческое время как будто преобладает направление с востока на запад. Но и в это время имели место и встречные движения. В отдельные периоды более ранних эпох такие передвижения были попросту вынужденными. Связь Причерноморья и Прибалтики, в частности, должна была иметь двусторонний характер хотя бы потому, что в районе Прибалтики наблюдались частые изменения климата. Из Скандинавии на Европу надвигался ледник, а в эпоху перехода к неолиту здесь был климат, близкий к причерноморскому. Балтийское море то было пресным озером, то являлось заливом океана. Уровень самого океана с эпохи верхнего палеолита (20–25 тыс. лет назад) изменялся в пределах свыше 100 метров [142]142
  См.: П.М. Долуханов. История Балтики. М., 1969.


[Закрыть]. Кроме того, в районе Балтики непрерывно происходили подъемы и опускания суши. Все это предопределяло в отдельные периоды тяготение к Прибалтике, в другие – бегство от нее.

Средневековая историография уже вынуждена была сопоставлять предания, выводящие одни и те же народы либо с юго-востока, либо с северо-запада Европы. Так, Иордан большинство народов выводит из Скандинавии, хотя знаком и с автохтонными теориями происхождения тех же народов. С другой стороны, у норманнов устойчиво сохранялись предания о прибытии их «из Азии» или от Приазовья. При всей кажущейся сказочности и надуманности этих преданий, в них есть рациональное зерно: они отражают в обоих случаях действительное направление этнических передвижений, хотя и не дают достаточно надежных хронологических указаний в этой связи.

Следует отметить, что интенсивность передвижений не находилась в прямой связи с уровнем социально-экономического развития. Так, в классический период истории Греции и Рима сохранялись лишь смутные воспоминания о дальних путешествиях и дальних странах, а также о каких-то морских народах. К передвижениям чаще всего побуждало не богатство, а бедность. По суше люди шли за тем же животным и растительным миром, который кормил их, по морю они также двигались за продуктами моря. Эти передвижения могли занимать сотни лет и могли происходить стремительно в рамках одного поколения, особенно если они вызывались какими-то стихийными бедствиями. В зависимости от того, какие условия вызывали отлив части населения из одного района в другой, в последующих поколениях либо сохраняется память о своей давней прародине, либо они разрывают с ней бесповоротно. Расселение полинезийцев иллюстрирует и большие возможности древнего человека, и устойчивость культуры, разорванной на множество чрезвычайно удаленных друг от друга частей. В течение многих столетий венгры не просто помнили о «Великой Мадьярии», расположенной где-то на востоке, но и направляли на поиски ее специальные миссии, причем во времена Грозного (т. е спустя семь столетий после перехода части венгров на Средний Дунай) миссия обнаружила небольшую группу своих сородичей где-то в Поволжье.

Вынужденные переселения каких-то племен почти наверняка оставляли желание вернуться к покинутым местам, и это желание могло сохраняться (даже как своеобразный культ) в течение столетий. В условиях родоплеменного строя племя могло весьма длительное время сохранять свою самобытность даже в окружении иных этносов. Примером такого порядка могут служить кельтические галаты, сохранявшие самобытность в Малой Азии на протяжении почти тысячелетия (с III в. до н. э. по V в. н. э., а может быть и позднее). Именно переселенцы очень часто оказываются хранителями традиций, существовавших на их прежней родине, тогда как на основной территории развитие очень скоро может привести к коренному изменению не только культуры, но и самого этноса (что отчасти и произошло со значительной частью кельтов, родственных малоазийским галатам). Так или иначе, отмеченные выше факты антропологической близости населения Причерноморья и европейского северо-запада могли отражать не просто общее происхождение, но реальное для данной эпохи родство столь удаленных друг от друга этнических групп.

В эпоху мезолита и неолита, а тем более в эпоху бронзы, индоевропейское население совершенно отчетливо было представлено несколькими более или менее значительно различавшимися антропологическими группами, причем разным типам соответствовала специфическая археологическая культура или скорее комплекс культур. Для последующей этнической истории Европы наибольшее значение имели культурные области шнуровой керамики и боевых топоров, ленточной керамики, мегалитических сооружений, приальпийские культуры.

В связи с индоевропейской проблемой обычно особое внимание привлекает культура шнуровой керамики, которую часто рассматривают как исходную индоевропейскую. В свете вышеизложенного ее правильнее было бы рассматривать в качестве одной из индоевропейских. Но безусловно, что связанный именно с ней антропологический тип (широколицый высокорослый долихокефал) ближе всего стоит к «классическому» кроманьонцу. В эпоху позднего неолита и бронзы культуры шнуровой керамики локализуются по большим пространствам северо-запада европейского побережья и Прибалтики, в Надпорожье и Приазовье, а также в некоторых районах Центральной Европы, где она входит в соприкосновение с культурой ленточной керамики. Во II тысячелетии до н. э. ответвление этой культуры распространяется на Верхнюю Волгу (Фатьяновская культура). Именно основной антропологический тип населения, связанного с культурами шнуровой керамики, озадачил антропологов чрезвычайно широкой географией своего распространения, тем более что к названным выше областям нужно прибавить еще Кавказ (кавкасионская группа населения) и Балканы (динарский тип в районе Албании и Черногории).

В литературе имеются разные варианты объяснений отмеченного сходства. Один из столпов немецкой националистической археологии Г. Коссина писал о «германской» экспансии с севера вплоть до Кавказа. Помимо немецких археологов эту точку зрения поддерживали шведский ученый Н. Оберг и финский A.M. Тальгрен [143]143
  Ср.: Д.А. Крайнов. Древнейшая история Волго-Окского междуречья. М., 1972. С. 241.


[Закрыть]. В нашей литературе справедливо указывали на ненаучную подоснову концепции Коссины. Но проблема сама по себе существует, и сравнительно недавно вопрос этот снова был поднят, причем мнение о миграции населения с северо-запада Европы на Кавказ поддержали и некоторые отечественные ученые [144]144
  См.: Г.Ф. Дебец. Антропологические исследования в Дагестане // Труды ИЭ. Т. XXXIII. М., 1956; Его же: Антропологические типы. В Кн. «Народы Кавказа». Т. 1. М., 1960.


[Закрыть]. В отношении Кавказа это мнение оспорил В.П. Алексеев. Признавая, что «сходство кавкасионского типа с антропологическим типом населения Восточной Европы и Скандинавии… несомненно», он объяснил его неравномерностью эволюции одного и того же палеолитического предка, т. е. отодвинул общий источник вглубь. В то же время он допускает непосредственное родство кавкасионского и динарского типов [145]145
  В.П. Алексеев. Происхождение народов Кавказа. М., 1974. С. 133, 135–136


[Закрыть].

Вопрос о происхождении кавказского населения в данном случае следует оставить в стороне, поскольку от неолитической эпохи материала крайне мало, да и решение его окажется в зависимости от установления характера взаимосвязи Прибалтики и Северного Причерноморья. Весьма вероятно, что пока и последний вопрос не может быть решен однозначно. Появление сходных антропологических типов и археологических культур на северо-западе и юго-востоке Европы теряется в предшествующем периоде. В Причерноморье довольно сложной оказывается связь между мезолитом и неолитом. Если археологи предполагают преемственную связь между тем и другим [146]146
  Ср.: А.Д. Столяр. Первый Васильевский мезолитический могильник // Археологический сборник. Т. 1. М., Л., 1959; его же: Об исторических корнях культуры Надпорожского неолита // Исследования по археологии СССР. Л., 1961.


[Закрыть], то антропологическая картина оказывается менее ясной. В ряде случаев наблюдается определенное различие в составе населения эпохи мезолита и неолита, причем более грацильные типы характерны для мезолита, чем для позднейшего времени [147]147
  Ср.: Т.С. Кондукторова. Указ. соч. С. 48


[Закрыть]. Правда, антропологически украинский мезолит неоднороден: наряду с широколицыми «кроманьонцами» встречаются и представители более узколицего населения, причем оба типа находят аналогию, например, в Бретани [148]148
  Ср.: И.И. Гохман. Указ. соч. С. 83–85; А.В. Валлуа. Указ. соч.


[Закрыть]. Тем не менее в эпоху неолита в Надпорожье явно усиливается удельный вес как будто более архаичного по внешнему облику населения (если рассматривать процесс грациализации как своеобразную форму прогрессивного развития, что само по себе отнюдь не бесспорно).

Кроманьонский тип неолитической эпохи на Украине связан главным образом с днепро-донецкой культурой. Д.Я. Телегин отнес эту культуру к северному поясу, в который включаются Восточная Европа, Прибалтика, Урал, Южная Сибирь, Прибайкалье. Для этого пояса было характерно: «а) вытянутый обряд погребения, б) наличие в отдельных культурах коллективных могил, в) применение охры, г) отсутствие среди погребального инвентаря сосудов» [149]149
  Д.Я. Телегин. Могильники днепро-донецкой неолитической культуры и их историческое место. СА. 1966, № 1. С. 11


[Закрыть]. Но население днепро-донецкой культуры отличалось антропологически не только от носителей культур Урала и Сибири, где четко были выражены монголоидные элементы, но и от племен соседней культуры ямочно-гребенчатой керамики Волго-Окского бассейна и некоторых районов Прибалтики, куда проникала эта культура. В последней, в частности, также отмечаются монголоидные элементы.