Текст книги "Правила первокурсницы (СИ)"
Автор книги: Аня Сокол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Правило 9. Только теряя все, понимаешь истинную цену обладания
– Взять, – скомандовал князь, глядя на неловко поднимающегося с пола лакея. К тому тут же подскочили двое в серых плащах, они подхватили мужчину под руки. Тот поднял голову и растерянно забормотал:
– Что? Нет… Я… – В его голосе больше не слышалось ни издевки, ни всезнания, только страх и неуверенность. – Послушайте, государь, прошу. Я…
Удар кулаком одного из серых прервал нелепое объяснение. Честно говоря, наблюдать за этим оказалось неожиданно приятно. Я бы позлорадствовала, но леди это не пристало.
Черноглазого потащили к выходу, он судорожно дышал, а ещё пытался зажать рану на руке, но кровь капала на серые одежды и темнела на глазах. Разве так бывает? Кровь вытекала из раны, нанесённой более двух часов назад. Серые псы протащили черноглазого сквозь широкие двери. Невозмутимый швейцар закрыл их за ними, тут же распахнул снова перед Аннабэль Криэ, которая зашла с улицы.
Богини, что с ней случилось? Хотя мужчины не обратили внимания ни на шляпку с мятыми полями без единого цветка и даже без атласной ленты. Ни на мятую юбку, ни на явно несвежую рубашку и отсутствие перчаток. И самое главное, ни на тронутые румянами щеки.
Маменька прибегла к румянам только раз, и очень не любила, когда об этом напоминали. Она же не кокотка какая-нибудь и не актриска. Но то был страшный день, один из тех, которые никто никогда не хотел бы пережить заново. День, когда хоронили дядю Витольда. То, что от него осталось. Я помнила хмурые низкие облака, что висели над Илистой норой. Помнила жрицу Грэ. Помнила отца и маменьку, которая все же вышла к погребению. Она, как и все мы знала, что Астеры в полном составе должны были лететь на том дилижансе. Должны были погибнуть. Осознание этого тяжело далось маменьке, она впервые прибегла к глазным каплям и румянам. Как говорила Туйма, новая графиня Астер больше походила на лихорадочную. Вот и бывшая баронесса сейчас напоминала мне больную болотной лихорадкой.
Князь бросил сквозь прорези чёрной маски взгляд на Криса, на вытянувшего рядом с рыцарем, мистера Вильетона и направился к выходу из банка. Серая жрица присела, приветствуя государя, а тот на миг остановился рядом и что-то вполголоса произнёс. Нет, не так. Он отдал приказ. Аннабэль ещё ниже склонила голову знак согласия. И государь покинул зал.
– Милорд, – услышала я голос управляющего банком, повернулась как раз в тот момент, когда мистер Вильтон протягивал Кристоферу лист позеленевший гербовой бумаги. – Рад приветствовать вас в вашем, – он выделил дрогнувшим голосом последнее слово, – банке.
Я тут же вспомнила золотистую вышивку-вензель на полотенце. Вспомнила статую, и подняла голову. Глаза женщины с головой волчицы погасли. Она стояла на том же месте в арке и смотрела в сторону.
– По легенде хранительница полуночных валков, – произнесла баронесса, подходя ближе, – смотрит лишь на тех своих детей, которым уготованы великие свершения.
– Тогда она ошиблась, когда смотрела на меня.
– Уверены?
– Да.
– Я имела виду, уверены ли вы, что она смотрела на вас? – жрица неуместно рассмеялась. – Ну что ж, вам виднее, Ивидель. Говорят, её взгляд тяжел и не каждый может вынести его бремя. Главное, чтобы она не ошиблась в нем, – она кивнула на Оуэна.
– Безмерно счастлив, что стал свидетелем такого исторического события, – тем временем говорил управляющий. Служащие мало-помалу приходили в себя. Охранники растерянно смотрели на осколки разбитых песочных часов. – Ральф, – позвал мистер Вильетон. Один из клерков пошатнулся и поднял голову, – нарочного к мистеру Крипту, живо! – Служащий кивнул. – Мистер Муньер, какие будут распоряжения по поводу вашего банка?
Кристофер непонимающе посмотрел на управляющего.
– Поверенный будет через несколько минут, и мы предоставим полный список принадлежащего вам имущества, а также денежных вкладов, акций, векселей дорожных компаний, доли в горнодобывающей…
– Готова держать пари, а что старый барон Оуэн очень сильно пожалеет о том, что отрёкся от старшего сына, – проговорила баронесса. – Идёмте, Ивидель, оставим мужчин заниматься их непонятными делами. Им сейчас не до нас.
– Но… – Я посмотрела на Оуэна, который слушал управляющего банка не передаваемый выражением лица. Кажется, он не мог поверить в свалившееся на него счастье. А так же понятия не имел, что с этим счастьем делать.
– Разве вы Муньер? Разве ваше место тут? – строго спросила она.
– Я свидетель и обязана…
– Бросьте, леди Астер, возвращение полуночного волка засвидетельствовал сам князь, ваше присутствие больше не требуется.
– Но… – повторил я.
– Никаких «но», Ивидель, с вами хочет поговорить государь, – и, видя, что я хочу возразить, добавила: – прямо сейчас. Идёмте, если на то будет желание, вы сможете вернуться до того, как ваш рыцарь дочитает до конца список новоприобретённого имущества. Хотя, я бы посоветовала вам сесть на первый же дирижабль до Академикума. Но вы ведь не послушаете?
– До сих пор не могу поверить, – прошептала я, выходя из банка следом за жрицей. И всё-таки не удержалась, бросила взгляд на Криса. Что будет в его глазах следующий раз лёд зимнего моря или тепло летнего неба?
– Не будем заставлять государя ждать. – Жрица махнула рукой, и к входу в банк подъехал экипаж. Швейцар бросил на нас любопытный взгляд, но без слов распахнул дверцу экипажа и подал руку сперва жрице, а потом и мне, помогая подняться в карету.
– Рады, что не ошиблись в Крисе? – спросила я через минуту, когда копыта лошадей застучали по брусчатке.
– Рада? – растеряно переспросила Аннабель. – Я не очень понимаю, чему тут можно радоваться. Деньгам? Ну, разве что. Да и вообще, какое значение имеет моя радость? Ивидель, вы заметили, как на вашего рыцаря смотрели служащие банка? – Я пожала плечами, не понимая, о чем она спрашивает. – Не знаю, что произошло на испытании, но наверняка что-то очень интересное, если не сказать больше. Что-то напугавшее людей. Сильно напугавшее. Вы ведь помните, что один раз род полуночных волков уже был уничтожен? – горько спросила она.
Я помнила, но не хотела произносить этого вслух. Мне вообще не нравилось то, о чем она говорила. Мы убегали от серых псов, мы рисковали жизнью… Ну хорошо, Крис рисковал. Он поставил на кон все и выиграл, вытянул одну соломинку из тысячи. В Оуэне проснулась сила, событие, которое нельзя предсказать, на которое нельзя надеяться. И все же оно произошло. Теперь его наверняка восстановят в Академикуме, а еще… А еще сидящая напротив женщина хотела обесценить эту победу. Конечно, мне это не нравилось. Тогда я еще полагала, что от моего «нравится – не нравится» что-то зависит. В тот момент я чувствовала только сожаление и досаду, что позволила себя увести. Я не очень представляла, чем бы занималась, пока все прыгали бы вокруг Оуэна, но во всяком случае не выслушивала бы все это.
– Позвольте поинтересоваться, у вас что-то произошло? – спросила в свою очередь я жрицу.
– С чего вы так решили?
– Вас потянуло на мрачные пророчества, да и выглядите вы, – она посмотрела на меня, ожидая продолжения, – усталой.
– Дипломатично, – заметила бывшая баронесса.
– Так что-то случилось?
– Меня отстранили от выполнения обязанностей в Посвящении.
– Вы что-то совершили? Что-то недозволенное?
– Да. Я искала сведения для вас.
– Что-то нашли? – Я подалась вперёд к сидящей напротив женщине, а потом устыдилась порыва. Порыва, который наглядно показал, что думаю я только о себе.
– В том-то и дело, что нет, – с горечью ответила Аннабэль. – Всё как обычно, следуй заветам богинь, не кради, не ври, не желая чужого, не нарушай данного единожды слова, а иначе демоны утащит твою душу разлом и будут терзать её вечно. – Мы вместе вздохнули. Подобное нам говорили с детства. Но я, например, глядя на того же Симеона ростовщика из Люмэ, очень сомневалась в достоверности этих россказней. По крайней мере, тот, по словам старой Туймы, врал, желал и прелюбодействовал едва ли не ежедневно, а демоны до сих пор брезговали его душой.
– И тогда я решила узнать о первом змее. О его предательстве, и чем оно обернулось, помимо ссылки в Илистую нору. – Она замолчала, смотря куда-то поверх моего плеча, экипаж подпрыгнул на ухабе, я схватилась за лавку, а жрица словно очнулась и стала рассказывать дальше: – О нём очень много сведений, свидетельств, воспоминаний. И почти все они недостоверные. – Она вздохнула. – Я так и не поняла, что он совершил.
– Он предал богинь, применил запрещенную магию, связался с отступниками, – выпалила я.
– Да? А я вот не нашла ни одного подтверждение этому.
– Но именно об этом доложил первому князю предок Хоторна, – возразила я.
– Уверены, Ивидель? – устало спросила бывшая баронесса.
– Да… Наверное.
– Хорошо вам, а я скоро начну сомневаться в том, что меня зовут Аннабэль Криэ. Ну как бы там ни было, герой траварийской битвы считал себя виноватым, нескольким очевидцам он заявлял: «Они придут за мной». Но я так и не поняла, кого он имел в виду, многие поговаривали даже, что брат князя, малость повредился в уме…
Я вдруг почувствовала тошноту. Слова первого змея, переданные мне сквозь века серой жрицей до странности напомнили слова Альберта, который утверждал, что мы «привлекли этих тварей». Напомнили непонятной абсурдностью происходящего.
– Говорили, что даже свою ссылку он принял едва ли не с радостью.
– Точно, был так рад, что зашил первому Хоторну рот, когда тот явился с покаянием, – вставила я, чувствуя, что карета замедляет ход. – А спустя десяток лет построил поместье недалеко от Сиоли и отметил свое возращение из опалы грандиозным приемом.
– Именно, не стала отрицать жрица. – Но это все, что мне удалось найти, прежде чем меня отстранили и попросили покинуть Посвящение. – Она отвернулась и с горечью добавила: – Я давно живу в Льеже, служу Льежу и князю. Я пять лет, как серая, но жрицы прошедшие посвящение богиням, остаются жрицами навсегда. Посвящение – мой дом, он стал им, когда я потеряла всех и все, а теперь… – Не договорив, она закрыла лицо руками.
– Простите, – искренне попросила я, злость на эту растерянную женщину исчезла без следа.
– За что? – глухо спросила она. – Вы, Ивидель ничего не сделали. Вы попросили о знаниях, а учить заветам богинь – первейшая обязанность каждой жрицы.
Карета остановилась. Я могла представить, что чувствовала баронесса. Помню, маменька на неделю слегла, когда отпала надобность в совете попечителей приюта, по той простой причине, что бургомистр передал этот самый приют под опеку жриц и вздохнул с облегчением, вычеркнув одну строчку расхода из бюджета провинции. Маменька, посвятившая приюту много времени, ощущала себя ненужной, отброшенной за ненадобностью. А ведь у графини Астер были муж, дети и немаленькое поместье, требующее постоянного внимания. А что было у жрицы? По всему выходило, что ничего, кроме маленького домика в Льеже и мальчишки-слуги.
– Негоже заставлять государя ждать, – повторила бывшая баронесса, распахнула дверь кареты и вылезла наружу. – Чем быстрее вы ответите на вопросы князя, тем быстрее вернётесь к своему несносному рыцарю.
Я ступила на мостовую следом за Аннабэль и с удивлением увидела, что экипаж привёз нас в воздушную гавань.
– Ну что вы застыли, как статуя девы Одарительницы, Ивидель? – насмешливо спросила жрица, румянец на её щеках стал ещё ярче. – Князь не планирует задерживаться в Эрнестали. – Она указала на чёрную гондолу без всяких опознавательных знаков. Ни герба первого рода, ни штандарта князя. И что еще страннее, ни одного окна. В меру мрачно и таинственно. По моему мнению, именно на таких дирижаблях контрабандисты должны привозить из степи табак. Папенька очень ругался, когда нашёл кисет у Ильерта.
Я оглянулась, увидела гондолу Академикума и скучающего стюарда рядом с раскрытой дверью. В этот миг мне почему-то очень захотелось оказаться там, а не здесь.
– Быстрее зайдёте, быстрее выйдете. – Аннабель распахнула передо мной дверь чёрной гондолы. – Не съест же вас государь, в конце концов, у него несколько иные вкусовые пристрастия, – пошутила бывшая баронесса, когда я ступила на качнувшимся палубу и закрыла дверь.
Надо сказать, она ошиблась и оказалась права одновременно. Я не вернулась к своему несносному рыцарю. И да, князь меня не съел, но сделал кое-что похуже.
Первое, на что я обратила внимание, оказавшись в гондоле княжеского дирижабля, это отсутствие пассажирского зала или вообще чего-либо подобного. Я оказалась в узком коридоре. Второе, меня никто не встретил. Внутри не было ни стюарда, ни дворецкого. Я прошла до конца коридора остановилась перед тёмной резной дверью. Подняла руку и постучала. Подождала ответа. Но напрасно. Несколько минут я переменилась с ноги на ногу, а потом постучала второй раз. С тем же успехом. Наверное, нужно было уйти. Развернуться, выйти из этой чёрной гондолы и вернуться в банк или в Академикум. Но, увы, я так не поступила, вместо этого толкнула дверь, переступила порог и, присев, тихо проговорила:
– Простите…
Вряд ли так надлежит входить к князю, но что делать в такой ситуации, меня не учили. Я представила, как побледнеет Кларисса Омули, когда я посетую ей на это.
– Простите, государь… – повторила я и замолчала.
В комнате никого не было. А как же слова жрицы о том, что нельзя заставлять князя ждать? Видимо, это его нельзя, а меня вполне.
Больше всего эта небольшая комната напоминала малую гостиную. Диваны, обитые узорчатой тканью, низкий столик, три кресла напротив бара с напитками, зеркало почти во всю стену и даже раскидистый куст какого-то растения на полу в кадке. Я коснулась зеленых листьев, те оказались настоящими, а не подделкой из ткани.
– Как же ты тут выживаешь без солнца? – растеряно спросила я, без особого удивления отмечая, что за шторами в этой гостиной нет окон. Вот только непонятно обрадовало меня это или огорчило. Взгляд зацепился за неприметную дверь рядом с диваном. Она сливалась по цвету со стенами и потому не бросалась в глаза. Больше ничего интересного или же достойного внимания. Ничего и никого.
После двадцатиминутного ожидания недоумение взяло верх над хорошими манерами, и я все же подергала за ручку двери. Но она, увы, оказалась запертой.
– И что теперь делать? – сама себя спросила я.
Вместо ответа пол под ногами вздрогнул, а потом… Знаете это чувство пустоты, которое появляется в животе, когда тебя подбрасывает кверху? В детстве я была от него в восторге. Сегодня, когда дирижабль пришёл в движение, меня посетило совсем иное чувство и отнюдь не радостное.
Я в панике бросилась обратно, выскочила в коридор, пробежала несколько шагов и толкнула дверь на улицу, очень боялась, что она не откроется. Но она открылась. И я вцепилась в ручку так, что свело пальцы. Нога замерла над пустотой. Все что мне осталось, это с ужасом наблюдать, как стремительно удаляются пирсы воздушной гавани.
Дирижабль набирал высоту. Голова закружилась, я заставила себя выдохнуть и закрыла дверь. Крыльев у меня нет. Я вернулась в гостиную, упала на диван и растерянно спросила:
– Девы, что происходит?
– Мы покидаем Эрнесталь, – услышала я голос, вскочила, покачнулась, схватилась за спинку дивана и увидела себя в зеркале. Во все ещё пыльной одежде, все ещё с растрёпанными волосами… Но не это заставило меня вскрикнуть. И не ощущение полета, а то, что дверь была открыта, и в зеркале помимо меня отражался мужчина. В одной комнате со мной был мужчина. Он все еще носил старый мундир княжеского гвардейца…
Мы встретились глазами в отражении, и я даже не понимала, что стягиваю в ладонь зерна изменений, пока они не сорвались с пальцев и не устремились к пожилому седовласому гвардейцу, что когда-то встретился нам с Гэли на улицах Льежа. Хотя, «встретился» – неправильное слово. Он нас чуть не отправил к богиням, пытаясь забрать инъектор[1].
Пламя в светильниках лизнуло стенки плафона. Зерна изменений, как искры костра, взлетели в воздух. Но им навстречу тут же устремились другие, неправильные, вывернутые, так похожие на рассерженных пчел. Гвардеец был магом. Неправильным магом, по словам Аннабэль Криэ, еще и отрезанным от силы, да и вообще мертвым магом. Но он был. Сила столкнулась с силой. Зерна изменений с зернами изменений. Словно крупу из котелков с двух сторон швырнули. Большая часть поглотила друг друга, но многие достигли цели. И мои, и его.
Седовласый гвардеец… Арирх, если не ошибаюсь. Он даже не вздрогнул, когда жар опалил лицо, седые волосы, брови и ресницы. Кожа пошла пятнами, ткань старого мундира стала тлеть.
А вот те, что попали в меня, вывернутые, искореженные, ужасные в своей сути, они коснулись руки и… Ничего не сделали. Исчезли, стоило только приблизиться к моей одежде, коже, волосам.
– Мы в неравном положении, леди, – произнес гвардеец и улыбнулся, словно старый дядюшка. – Вы хотите причинить мне вред, а я вам нет.
– Почему? – шепотом спросила я и повернулась, задев платьем растение в кадке. Пол под ногами накренился вправо, дирижабль уже набрал нужную высоту и сейчас лег на курс. Вопрос только в том, каков этот курс?
– Потому что, – исчерпывающе ответил Арирх, и его голубые, будто бы выцветшие от старости глаза, залила чернота. Словно кто-то налил ему в глазницы по ложке «крови земли».
К этому невозможно привыкнуть, сколько не смотри. Я вскрикнула, и рукав старой гвардейской формы вспыхнул, деревянный пол обуглился и даже подошвы солдатских сапог стали таять, словно мороженое в жаркий день. Видимо рано меня поздравляла жрица, мой огонь все же вырвался наружу. А может, все дело в том, что я хотела его выпустить. Хотела спалить этот демонов дирижабль, не думая о последствиях. Слава девам, мне не дали этого сделать.
Не успело пламя в светильниках радостно коснуться потока, как я ощутила уже знакомый жалящий холод в шее. Мне снова вогнали ледяную сосульку чуть ниже затылка, и ее холод погасил огонь быстрее, чем выплеснутое в лицо ведро колодезной воды. Я хотела собрать его снова, хотела выпустить пламя, но руки больше не принадлежали мне. Только глаза. Совсем, как тогда в банке. И совершенно иначе, потому что сейчас я увидела, как упал на почерневший пол гвардеец. Всего лишь старик, который судорожно дышал и хватался рукой за сердце, совсем, как наш дворецкий Мур, когда лакеи уронили сундук с сервизом бабушки Астер.
Я отвернулась… Нет, меня заставили отвернуться и снова посмотреть в зеркало. От этого легкого движения боль пронзила тело. Словно огонь, который я не успела выпустить, теперь сжигал кости. И если бы я не закричала от этого, то закричала бы, увидев свое отражение.
Девушка, что смотрела на меня из зеркала все еще была грязна и растрепана, она улыбалась, хотя я не ощущала, движения губ. Я лишь беспомощно наблюдала, как мои собственные глаза вдруг налились тьмой. И я все-таки закричала. Кричала, пока девушка с моим лицом неловко пыталась стереть засохшую кровь со скулы. Но никто не слышал этого крика.
А потом я, кажется, потеряла сознание. «Кажется» – потому что я мало что запомнила. Хотя кое-что осталось в памяти. Например, темнота собственного отражения, которая рывком приблизилась. Перед глазами стали мелькать чужие воспоминания, похожие на цветные открытки, собранные безумным коллекционером. Одна сменяла другую, как карты в руках умелого шулера. Лица, доспехи, поля сражений, черные горы и черные волны, разбивающиеся о них, звон оружия и воины убивающие и умирающие. Воин с развевающимися, белыми, как снег, волосами, стоял на одном колене. Рука в перчатке лежала на эфесе меча, до половины воткнутого в черную землю. Воин поднял голову и вдруг посмотрел на меня, хотя я знала, что он мертв. Знала, потому что это знала темнота. Видение сменилось, и с выжженной земли я переместилась в большой зал с колоннами, похожими на деревья, старый мрамор стен потрескался, но не осыпался. Еще один мужчина со светлыми волосами, убранными под обруч, тоже посмотрел на меня, но в отличие от первого, этот был жив. Пока был. Завывающий в горах ветер, небо усеянное звездами, как драгоценными камнями, глаза богинь, смотрящие на нас, что-то еще. Картинки менялись все быстрее и быстрее, и я уже не могла рассмотреть изображения, к горлу подступила тошнота и…
Я очнулась. Пробралась сквозь тягучую боль, что почти ломала кости, но еще до того, как я открыла глаза, в голове раздался голос. Он был завораживающе красив и глубок, его хотелось слушать бесконечно. Слушать и слушаться. Именно такими должны быть голоса певцов княжеской оперетты и тогда ни один зритель не покинет зал, какой бы провальной не оказалась постановка.
«Тео всегда был нетерпелив, однажды это его погубит».
«Его вмешательство в банке едва не привело к катастрофе», – посетовал второй голос, он был не менее красив, хотя и более низок. И еще, я откуда-то знала, что он мой… Нет, не так, не мой. Он принадлежал черноте в моих глазах, которая вдруг ожила и заговорила.
«Не «едва», а привело. Он хотел взять девчонку прямо там, но только спровоцировал полуночного волка», – в первом голосе послышалась едва сдерживаемая ярость, которая едва не заставила меня нырнуть обратно в темноту, к цветным картинкам. Боль стала сильнее, и я все же распахнула глаза. Я все еще находилась в гостиной гондоле дирижабля, сидела на одном из диванов, положив ногу на ногу. Увидев подобное, Кларисса Омули отреклась бы от меня в один миг.
«Один раз мы уже справились с полуночным волком, справимся и второй», – без особой уверенности возразила «я».
«Ты забываешь, что теперь нам придется не с изнеженным аристократом, привыкшим, что ему приносят ночной горшок по первому требованию. Тео разбудил молодого волка, который скалит зубы на каждого, кто подойдет слишком близко».
«Справимся», – повторила «я», поднимаясь с дивана. И снова увидела свое отражение в зеркале. – «Всегда справлялись» – И поняла, что мои губы не двигались. Девы, разговор, что я слышала, происходил лишь в моей голове.
«А тебя погубит самоуверенность», – на этот раз голос собеседника звучал устало. – «Как обновка?»
«Пока сопротивляется, но я объезжал и не таких кобылок». – Я улыбнулась сама себе в зеркале. А настоящая «я» поняла, что, тот, кто-то управлял моим телом, знал, что «кобылка» слышит. Знал, что я пришла в себя.
«Осторожнее с уздечкой, загонишь эту лошадку, и мне придется тебя покарать».
«Я ее не трону», – сказала тьма и подняла мою руку и провела по скуле, словно любуясь собой, – «если она сама того не захочет».
«Ты всегда испытывал непонятную снисходительность к игрушкам» – посетовал голос. – Наиграешься еще, сейчас изволь явиться перед мои светлые очи».
«Какие?» – спросила я и рассмеялась.
Первый голос не ответил, он уже «ушел». И опять это знание пришло ко мне от темноты, от ее уверенности. Я чувствовала ее внутри себя, чувствовала, как неотъемлемую часть. Эта мысль была невыносима, причиняла не меньше страданий, чем каждое движение.
«Боль уйдет, как только ты перестанешь сопротивляться», – произнес второй голос в голове, но на этот раз, я знала, что он обращается ко мне. – «Посмотри на Арирха, его уже давно ничего не терзает».
Мою голову повернули, заставили посмотреть в сторону и вниз, на сидящего на полу у стены гвардейца. Сейчас в нем не было ничего угрожающего. Обычный старик, которому место в кресле у камина в окружении детей и внуков. Я заглянула в его выцветшие голубые глаза и увидела в них смертельную усталость. Но тьма ошиблась, там была обреченность, но не было равнодушия.
«Смотри», – весело произнесла тьма и подняла руку.
С ладони, к моему ужасу, сорвались зерна изменений. Зерна огня, так любимые мной. Не просто зерна, угольки, они впились в руки и лицо гвардейца, забирались под кожу, заставляя ее вздуваться пузырями. Они жгли, жгли и жгли. Я не знала, что могу подобное. Я никогда не хотела делать подобного.
«Всегда хотел себе силу Змеа», – сказала темнота, произнеся слово «змея» немного жестче, чем принято, немого иначе.
Арирх продолжал сидеть у стены, лишь едва заметно вздрагивая от каждого огненного прикосновения. Гвардеец не двинулся, даже когда красные волдыри начали лопаться. Старик молчал, словно ему зашили рот, как предку Хоторна.
«Кто ты?» – мысленно спросила я.
«Арирх», – ответила тьма, – «Зови так, я уже почти привык. Мое настоящее имя вряд ли тебе что-то скажет. Вряд ли ты сможешь его произнести».
«Я спросила не об имени. Я хочу знать, кто ты? Или что ты такое?»
«Ты знаешь», – тихо ответили мне. – «Давно знаешь, но почему-то не можешь поверить. Я вижу это знание внутри тебя, как ты видишь внутри меня. Я…»
«Ты…» – произнесла я и замолчала, не сразу решаясь закончить предложение. А перед глазами уже мелькали воспоминания.
Папенькин дворецкий Мур, и нож, танцующий в его руках…
Ропот людей, так похожий на шелест волн, что сперва едва шепчут, а потом с грохотом обрушиваются на берег, почти оглушая: «Тень демона! Тень демона! Тень демона…»
Озирающийся в поисках «этих тварей» Альберт. Тварей, которых никто не видит. Не потому ли, что они сидят внутри людей?
Молодой преподаватель Олентьен, глаза которого черны, как ночь…
Лакей в Энестальском банке…
Тень демона! Тень демона…
Тень в моих глазах…
«Ты демон разлома» – все-таки произнесла я.
Да, он был демоном, а я – одержимой. Кошмар, через который прошел Крис воплощался в моей жизни уже по-настоящему.
«Знала бы ты, как приятно это слышать» – ностальгически заявила тень, и я ей поверила. Ей или ему действительно было приятно. И это чувство отозвалось мучительной болью в костях, а еще…
То, что произошло дальше, не мог предположить никто, разве что матушка, которая видела все мои слабости. Дирижабль вдруг провалился в воздушную яму, на миг пол ушел из-под ног. Как бы не был силен демон, как бы он не контролировал мое тело, оно все еще оставалось человеческим. Телом девчонки, которая очень боялась летать. Он получил огненную силу и одновременно слабость. Наверняка демон этого не ожидал. А может, не знал, что люди так умеют. Умеют наклониться вперед и выдавать обратно все съеденное на завтрак.
Есть множество моментов, которых я стыжусь, но этот почему-то вспоминаю с удовольствием. Иногда слабость может превратиться в силу.
Меня вывернуло прямо на пол, и я тут же ощутила предательскую слабость в коленях, головокружение и тошноту. По-настоящему ощутила. Тень исчезла, демон покинул мое тело. Колени подогнулись и я почти упала ухватившись за ножку дивана. А с пола уже поднимался Арирх. И на этот раз не просто старик, а гвардеец-демон.
Кто мы для него, раз он с такой легкостью меняет людей словно… словно перчатки. Арирх – старая разношенная, но привычная и идеально сидевшая на руке, несмотря на то, что кожа потерлась, а некоторые швы разошлись. А я – новая, та, что немного жмет и натирает запястье, но это ненадолго…
Я вытерла рот и подняла голову. Старик хмурился, недовольный тем, что произошло. Не думала, что демоны такие брезгливые, хотя вряд ли дело в этом. Мне просто повезло, не более.
Корзина дирижабля загудела, и борт обо что-то ударился с такой силой, что у меня клацнули зубы. Воздушное судно прибыло… куда бы то ни было.
У меня было всего несколько мгновений, всего несколько ударов сердца, второй раз демон будет готов и вряд ли скинет перчатку, вляпавшись во что-то непрезентабельное. Ледяная игла снова войдет в основание шеи, совсем, как тогда в банке, в то время как Крис… Что сделал Оуэн? Что сделала его пробудившаяся магия? Не знаю, но была бы рада повторению. Но, увы, Муньеров, поблизости не наблюдалось.
Что я могла противопоставить демону? Я, Ивидель Астер, ученица Академикума и маг огня? Мой черный клинок лежал под обломками библиотеки, а больше не было ничего, что можно противопоставить выходцу из разлома. Почти ничего.
Но демонам противостояли и до изобретения чирийского железа. Противостояли с помощью…
«Это был не способ», – вспомнила я слова Мэри Коэн, – «это была настойка из коры лысого дерева. Но поди попробуй, заставь демона выпить отраву».
«Я хотел их спасти» – сказал белобрысый Альберт, когда я обвинила его в попытке отравить людей на празднике в Льеже.
«Если еще не поздно», – было написано на записке, что оставил в моей комнате неизвестный, вместе с флаконом из синего стекла, в который кто-то предусмотрительно налил настойку коры лысого дерева. Налил яд.
Я ошиблась. Мне никого не нужно было травить. Этот яд предназначался для меня.
Мысли были быстры, руки куда медленнее. Миг промедления и демон снова воткнет мне в шею ледяную иголку. Один миг на раздумья, и я бы начала сомневаться.
Все произошло одновременно. Пальцы пробежали по пузырькам на поясе, ища нужный. Основание шеи кольнуло холодом. Одно движение и пробка упала на пол, стекло коснулось губ. Я перестала ощущать тело, перед глазами снова замелькали картинки, обрывки чужих воспоминаний. Раздался голос, который небрежно бросил: «Доигрался», а потом белый воин из чужого воспоминания поднялся с черной земли и рывком вытащил меч…
В пузырьке было всего несколько капель. В пузырьке, который я успела не только поднести к губам, но и наклонить. Яд коснулся языка. Что хорошо в яде, это то, что его нужно совсем немного.
Пузырек выпал из моих пальцев, ударился об юбку и закатился под диван. Игла в шее растаяла.
– Ах ты…
Демон закончил предложение не словами, он закончил его действием. Гвардеец замахнулся и ударил меня по щеке с такой силой, что голова стукнулась о сиденье дивана, а лицо обожгло болью.
Ивидель Астер никогда не били.
Ивидель Астер никогда не били по лицу.
Ивидель Астер никогда никому не позволяла себя бить. Никогда!
Я вдруг поняла, что чувствовал Крис, когда отец считал его одержимым и избивал, поняла, почему он перехватил мою руку тогда в библиотеке.
Удары бою – это одно, а вот такое вот избиение по праву сильного… Я не рабыня.
Огонь скользнул в ладони. Нет, не так. Сами ладони стали огнём, воздух, что мы вдыхали, стал огнём. Тело снова принадлежало мне. Принадлежал мне и огонь. И его было много. Очень много. От удара горела моя щека, и горела рука меня ударившая. Только она горела по-настоящему. Ещё недавно вздувшаяся кожа гвардейца чернела, лопалось, сворачивалась. В нос ударил запах сожженного мяса. Вспыхнула драпировка на стене, затрещала обивка дивана, на котором уже танцевало пламя.
Но я смотрела только залитые чернотой глаза седовласого мужчины и медленно поднималась с пола. Ручеек огня пополз по потолку, воздух стал горячим, словно мы находились не в гондоле дирижабля, а в котельной. Край моей юбки начал тлеть, я чувствовала плескавшийся вокруг жар кончиками пальцев, ощущала, что он подчинится любому моему желанию. Раздался треск, и пламя перекинулось на дверь, через которую вошёл гвардеец. Листья единственного растения съежились. И это единственное о чем я по-настоящему сожалела.
