Текст книги "Волгари в боях за Сталинград"

Автор книги: Анвер Тажуризин

Соавторы: А. Кантор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Виктор опустился на корточки, а Андрей Николаевич сжал дрожащими ладонями весла и изо всех сил принялся грести, направляя нос лодки к ближайшему выступу берега. Дистанция между лодкой и самолетом стремительно сокращалась. В самый критический момент, перед тем, как впереди винта самолета вспыхнули языки пламени, скорее инстинктивно, чем сознательно, Андрей Николаевич резко затормозил, стал грести в обратном направлении. Раздался глухой треск. Впереди лодки взметнулись водяные столбики. Лодку сильно встряхнуло, развернуло вдоль фарватера. Но Андрей Николаевич не растерялся, он сразу же направил лодку к берегу, что есть духу стал грести. Низко, почти над самой головой, со страшным свистом промелькнуло брюхо самолета. Виктор поднял голову, его трясло, как в лихорадке.

– Успокойся, сынок, обошлось, – сказал Андрей Николаевич.

Между тем, самолет взмыл на небольшую высоту, пошел на второй заход. Но уже было поздно. Пока он описывал круг, лодка успела приблизиться к песчаному обрывчику. Оба бакенщика мигом очутились на берегу, залегли за песчаным выступом. И опять где-то поблизости в воде раздались хлопки разрывов. Выпустив еще одну очередь, самолет удалился в степь…

Первое боевое крещение Блинковых совпало с началом варварских налетов фашистской авиации на Сталинград. Перед вечером со стороны города поползла смрадная дымка. День ото дня она становилась гуще, порой заволакивала весь небосвод, спускалась низко к воде. А с наступлением сумерек над городом поднималось огненное зарево.

С других постов приходили вести одна тревожнее другой. В нескольких километрах от Солодников фашистские самолеты подожгли наливную баржу. В другом месте на мину наскочил пассажирский пароход, в третьем – затонула сухогрузная баржа. Пылали пожары на многих пристанях.

Раньше, когда война шла еще далеко от Волги, где-то в белорусских лесах и на просторах Украины, Блинков мало задумывался над тяжелым горем людей, метавшихся в пылающих городах и селах. Только теперь, в эти осенние ночи, озаряемые зловещими вспышками взрывов и пожаров, Андрей Николаевич явственно чувствовал ужасы войны. В минуты раздумья, когда выпадали короткие передышки в ожидании подхода судов, в голове бакенщика не раз возникало решение сообщить старшине: «Нет, больше не могу пересилить душевную боль. Назначайте сюда кого хотите, ему преданно будут помогать жена с сыном, а я возьму в руки винтовку и пойду бить проклятых фашистов».

Но Андрей Николаевич каждый раз отвергал эту мысль. Да если в самом деле он покинет пост, что получится тогда с продвижением судов? Ведь положение на фронте лично он не изменит, а без него вряд ли кто сумеет провести ночью по такому, как выражались иные капитаны, чертовому ущелью хотя бы один пароход. А ведь по Волге идет снабжение наших частей…

Обстановка на реке, в районе Сталинграда, продолжала ухудшаться. Участились налеты вражеской авиации, а суда шли густо. Надо было без задержки провести через перекат каждый караван, каждый пароход, оберегать береговые сигнальные огни от фашистских летчиков. Спать Андрею Николаевичу и его помощникам приходилось урывками, да и то только днем. Силы их слабели. Порой, после ночной работы, едва он добирался до землянки, сразу же валился с ног. Выбивались из сил и Прасковья Максимовна, Виктор.

В конце сентября наступило резкое похолодание. Простудилась и слегла в постель Прасковья Максимовна. Тревога охватила Андрея Николаевича. Поглядывая на похудевшее, почерневшее лицо сына, думал он, что пройдет еще день-два и Виктор свалится, как мать. Что он один будет тогда делать? А на помощь со стороны теперь уже нечего было рассчитывать. И то, чего так боялся Блинков, вскоре случилось. Отплывая для встречи большого каравана, Андрей Николаевич предупредил Виктора:

– Крепись, сынок, гляди, не засни. Как только гул будет приближаться, сразу же того… гаси.

Ночь выпала благоприятной для бакенщиков. Низко над Волгой висели облака, время от времени накрапывал мелкий дождь. Проводив отца, Виктор забрался в шалаш, сделанный поблизости от створов, прилег на сено. Он чувствовал себя хуже обычного, хотя ему удалось перед вечером часа три поспать. Виктор как мог крепился. Раза три он подходил к створам, но не гасил огни. Самолеты проходили на большой высоте и не решались пробиваться сквозь облака. Как только перестал дождь, Виктор присел на пенек около обрыва. Внизу перед ним тихо, тоскливо плескалась вода. Где-то перед поворотом реки, скрываемый густой темнотой, шлепал колесами пароход.

В середине ночи облака мало-помалу стали рассеиваться. Сквозь просветы показались далекие звезды. Блинков-старший стоял в рубке буксировщика, который с учаленной сбоку баржей медленно пробирался по узкому фарватеру вдоль высокого обрыва. Каких-нибудь двести метров оставалось до поворота, когда в воздухе появился вражеский самолет. Но в чем дело? Почему не гаснут на берегу огоньки?

– Ах, дьявол тебя забери, что же ты медлишь! – злобно выругался Андрей Николаевич. – Вот негодный парнишка!

Но огоньки продолжали светиться. «Не случилось ли что с Виктором?» – с тревогой подумал Блинков.

Время дорого. Надо что-то предпринять.

– Сбавляй ход, держись на одном месте! – крикнул Андрей Николаевич капитану и скрылся за дверью. Он вскочил и лодку и изо всех сил стал грести к берегу. Очутившись на высоком обрыве, Блинков направился к огонькам. Ноги плохо повиновались, сердце задыхалось от усталости и злости. Перебегая кустарник, он споткнулся о корягу и со всего размаха упал. При ударе он сильно зашиб ногу. Но вгорячах не почувствовал боли, сразу же вскочил на ноги и снова побежал. В это время впереди него, совсем близко, прорезая темноту, откуда-то сверху к земле потянулись огненные струйки. Что-то затрещало, затарахтело. Но Андрею Николаевичу не было до этого никакого дела. Он бежал напрямик, подминая под себя мокрые ветки кустарника.

Опомнился Блинков тогда, когда был потушен последний огонек. Тут он вспомнил о Викторе, о том, что самолет стрелял из пулеметов по посту.

– Витя, сынок! – с трудом переводя дух, крикнул Андрей Николаевич.

Ответа не последовало.

– Витя! – повторил он. Но его голос затерялся в приближающемся гуле моторов. Исчезновение огней, вероятно, озадачило фашистских летчиков. Но при повторном заходе они сбились с ориентира, направили самолет несколько выше поста. От самолета отделилась ракета, затем вторая. Ярким светом озарились пустынная вода, прибрежный лесок с отмелью. Андрей Николаевич испуганно взглянул туда, где стоял пароход с баржей. Но тут же успокоился: замаскированные со всех сторон ветками, их трудно было обнаружить с высоты.

Гул самолета стал удаляться. При свете ракет Андрей Николаевич увидел около старого пня, на котором любил прежде сидеть и наблюдать за проходящими мимо пароходами, что-то темное. Он побежал туда. На сырой траве лицом вниз лежал Виктор. Опустившись на колени, Блинков принялся тормошить, казалось, безжизненное тело сына. Вдруг Виктор застонал, приподнял голову. Руки и лицо его пылали огнем. Словно очнувшись от тяжелого удара, он вскрикнул и попросил пить. Тут Андрей Николаевич понял, что сын тяжело заболел. Он помог Виктору встать на ноги и повел его в землянку. В следующую ночь дежурство у береговых знаков несла Прасковья Максимовна, хотя она еще не оправилась после болезни.

Так, преодолевая невзгоды, болезни, не страшась опасностей, до последних дней навигации грозного сорок второго года несли вахту на своем посту Блинковы. Сотни больших и малых судов с грузом для защитников Сталинграда провели они темными ночами через Поповицкий перекат.

Как ни старались воздушные пираты Гитлера парализовать движение судов на этом участке Волги, ничего у них не вышло. Блинковы уберегли фарватер переката. Ни одна мина не была сброшена на нем, ни одно судно не было повреждено.

* * *

Встретились мы с Андреем Николаевичем Блинковым летом 1958 года. Сидели над обрывом, около того старого пня, где лежал без сознания его сын в ту сентябрьскую ночь, и смотрели на притихшую вечернюю Волгу. Вода с легким шумом накатывалась на берег и, ударяясь о его выступы, продолжала свой спокойный бег. Андрей Николаевич только что возвратился с фарватера и, пользуясь свободной минутой, рассказывал о давно минувших событиях. Выглядел он моложе своих шестидесяти лет. И только поседевшие виски, загрубевшая кожа лица, изъеденные мозолями пальцы рук свидетельствовали о пережитых трудных днях.

– Теперь-то можно работать, – заключил Андрей Николаевич, – бакены освещаются электричеством, руки отдохнули от весел – у нас моторные лодки. – Он посмотрел вдаль, на вывернувшийся из-за косы дизель-электроход и не спеша добавил:

– Преобразилась наша матушка-Волга: посмотрите, сколько вот таких красавцев бороздят сейчас ее воды. Им не страшна никакая волна на бурных водохранилищах. А сколько появилось новых буксировщиков, самоходных барж!

К берегу подошла моторная лодка. Из нее выпрыгнул высокий, атлетического сложения, молодой мужчина в форменной фуражке. Поздоровавшись, он спросил Андрея Николаевича:

– Слыхал о караване? Уже Красноармейск миновал. К полуночи тут будет.

– Что ж, встретим, – спокойно ответил Андрей Николаевич. И когда тот пошел звонить на соседний пост, с нескрываемой гордостью сказал:

– Вот он, сын мой, Виктор. Мастером путевых работ стал, семью постами командует. А в те памятные дни еще мальчишкой был.

Мы долго сидели на краю обрыва, любуясь, как переливаются на темнеющей воде цветные огни бакенов.

А. Г. Храмов [14]14
  Храмов Анатолий Григорьевич, командир отряда подводно-технических работ.


[Закрыть]
ПОД ВОДОЙ

Работа у водолазов тяжелая. А в те суровые дни она была во сто крат труднее: под водой нас подстерегали мины, а над рекой караулили вражеские самолеты. К тому же мы слабо были подготовлены к подъему судов – отсутствовала необходимая водолазная и подъемная техника. Но никакие трудности и опасности не сломили стойкости и мужества работников отряда подводно-технических работ: затопленные суда быстро поднимались и возвращались в строй.

…Вблизи Камышина фашистские самолеты затопили мощный буксирный пароход. Группа судоподъемщиков с ходу взялась за дело. Водолазы спустились под воду, обследовали судно, подвели две баржи, с помощью которых решено было начать его подъем.

И вдруг в воздухе раздался гул самолетов. Вскоре над судами появились три «Мессершмитта». Пулеметные очереди полоснули по воде. Продолжать работу было бессмысленно. Мы тут же на лодках отправились в береговое укрытие. Так повторялось несколько раз в день.

Враг не давал нам покоя и ночью. То и дело над рекой раздавался гул самолетов. Вот по правому борту грохнул взрыв, потом – по левому. Третья бомба упала на наклоненную палубу судна, скользнула по ней и взорвалась. Осколками убило трех матросов. Пароход покорежило еще больше. Тросы оборвались.

Все пришлось начинать сызнова.

…Из Астрахани вверх по Волге двигался пароход с большой баржей, груженной снарядами. Над этим караваном неотступно кружились фашистские стервятники. Они много раз бомбили караван, но безрезультатно. Однако вблизи села Солодники врагу удалось повредить баржу, и она пошла на дно.

Хотя баржа затонула, но снаряды уцелели. Командование приказало нам поднять их со дна реки.

Стояла хмурая осень. О берег бились свинцовые холодные волны. Ночами над рекой вспыхивали зарницы снарядных разрывов, горели ракеты, неторопливо опускавшиеся вниз. В такие ночи под носом у врага работали наши люди.

Срок был жесткий. Водолазы не вылезали из воды целыми ночами, хотя их рабочая смена исчисляется тремя часами. Один за другим они вытаскивали на берег тяжелые снаряды, которые могли взорваться от малейшего удара. Но работа подвигалась медленно: водолазных костюмов не хватало. И тогда кто-то из наших ребят (не помню сейчас его фамилии) крикнул: «Полундра, братцы, в воду!» – и первый, одев на лицо маску, как был в костюме, бросился на помощь водолазам. Ныряли в холодную мутную воду, извлекая со дна снаряды, которые на берегу клали на автомашины и отправляли на фронт. Так за две недели водолазы подняли 1000 тонн снарядов, которые с нетерпением ждали фронтовики.

Десятки судов подняли со дна Волги наши водолазы. А сколько людей спасли они от явной гибели!

…На затонувшем теплоходе остались помощник механика и жена одного из членов команды с ребенком на руках. Судоподъемщики, быстро явившиеся на место происшествия, тотчас же приступили к обследованию теплохода. Судно лежало неглубоко, и солнечные лучи светили в иллюминаторы. Водолазы установили, что помощник механика уже умер, а женщина с ребенком еще живы. Женщина стояла на ножке перевернутого стола и держала в руках ребенка. Это была потрясающе: растерянная мать с мертвенно бледным лицом и обезумевшим взглядом и плачущий ребенок, тянущийся ручонками к свету, проникающему в иллюминатор…

Мы решили сделать все, что только возможно, чтобы спасти мать и дитя.

Три часа подряд самоотверженно работали под водой водолазы, многие выбились из сил, но женщина с ребенком были спасены.

* * *

Со времени великой битвы под Сталинградом прошло уже 18 лет, но наши подводники нет-нет да и слышат эхо тех грозных дней.

В 1959 году в районе металлургического завода «Красный Октябрь» наш отряд построил водозабор. Потребовалось лишь проверить, правильно ли лежит на дне труба. Спустили в воду водолаза Сухарева. Он прошел по траншее и вдруг наткнулся на ящик. Тогда водолазы тщательно осмотрели все вблизи и обнаружили целый склад мин и снарядов. Взрывать их на месте нельзя было: разрушится водозабор. Решили вытаскивать боеприпасы на берег и рвать их небольшими партиями.

Водолазы трудились без отдыха, без сна до тех пор, пока в воде не осталось ни одного снаряда.

Многие бывалые водолазы стали замечательными воспитателями молодежи. Павел Иванович Кобылкин и Павел Иванович Орлов, например, старательно передают свой богатый опыт молодым специалистам подводных работ.

Живут и множатся в нашем отряде славные традиции волгарей. На смену бывалым эпроновцам приходят молодые специалисты-патриоты, ежедневно совершающие трудовые подвиги.

Ю. Беркович, А. Лебедев-Морской
СКВОЗЬ ЛЬДЫ

Еще с вечера вражеские самолеты обнаружили новую переправу и сейчас гитлеровцы направили туда всю мощь своего огня. Погрузка временно прекратилась, но каждый находившийся здесь понимал, что приказ командования о завершении переброски подразделений и приданной им техники к шести ноль-ноль завтрашнего утра должен быть выполнен во что бы то ни стало.

За час до полуночи капитану Челышеву пришло от командования переправы короткое распоряжение: «Буксирному пароходу „Краснофлотец“ с баржей перейти на новый участок, на полтора километра ниже». Такое же распоряжение получили и командиры подразделений.

Челышеву хорошо было знакомо это место. Там, за крутым поворотом берега, где стояли оставленные еще с осени понтоны наплавного моста, было надежное укрытие от огня противника. Но как подойти туда? К какому месту установить баржу? Крутые берега отделялись от воды широкой песчаной отмелью, забитой сейчас льдом. Чем больше вспоминал Челышев это место, тем упорнее работала мысль: как туда подойти?

Медленно отошел «Краснофлотец» от причала. За ним на коротком буксире двинулась баржа.

Пароход подходил к месту, где у крутых берегов начиналась широкая песчаная отмель. Челышев, стоявший на мостике, поднес рупор к губам и крикнул в сторону бака:

– Вахтенный! Как глубины?

Разорвавшаяся где-то в вышине ракета осветила на мгновение берега, палубу буксира и поднятую на баке тонкую полосатую наметку. Через несколько секунд ракета погасла, а холодный ветер донес из темноты высокий девичий голосок:

– Десять с половино-о-ой!

А через полминуты снова:

– Одиннадца-ать!

– Раиска на вахте, – прислушиваясь к знакомому голосу, подумал капитан. – И это в такую ночь! А почему в «такую»? Разве вчерашняя была не такой, а лучше? Разве все те девяносто дней и ночей, которые они провели здесь на переправах, были другими?

– Десять с половино-о-ой!

Ударивший ветер оборвал последние звуки и унес их вместе с налетевшим снежным вихрем куда-то в сторону.

…А все-таки лучше бы не брать ее в такое плавание: ни спокойного сна, ни отдыха человеческого… Не устоял против просьб – взял на судно… Еще тогда приятели шутили: «отец – капитан, дочка – рулевой, сын – матрос. Возьми еще жену в старшие механики – и семейный экипаж скомплектован».

– Девять с половино-о-ой!

…Жена осталась дома, а вот Раиска и Геннадий плавают с ним. Ей пошел шестнадцатый год, ему – четырнадцать. Оба любят реку, знают каждый хуторочек от Астрахани до Горького. Да и как не знать? Ведь и родились-то на волжских плесах. Раиска на пароходе «Сильный», а Генка на «Микуле Селяниновиче».

– Восемь с половино-о-ой!

…А все-таки лучше бы не брать или в крайнем случае отправить на зиму домой, к матери. Зря не сделал так! Зря похвастался несколько дней назад полковнику: «Не команда, а орлы!» Ну какой она орел? Чижик, пуночка… Есть такая птичка заполярная, где-то слышал о ней. A-а… Вспомнил: читал стихотворение, посвященное папанинцам. Хорошие слова: «И пуночки плачут о вас…»

– Восе-эмь!.. Семь с половино-о-ой! – доносил с бака порывистый ветер.

Глубины терялись. Поднимая и кроша тяжелыми плицами лед, пароход подходил к песчаной отмели.

С берега временами едва долетал на мостик приглушенный рокот моторов, скрежет танковых гусениц, неясные голоса людей. Здесь было спокойнее: разрывы снарядов и вой мин остались позади.

Где-то близко рассыпалась ракета, осветила на миг берег, черные точки понтонов, людей, копошившихся возле них, и погасла. Из темноты донеслись неясные, протяжные голоса команды.

– Навали-и-ись! Взяли-и-ись!

Но потом голоса резко обрывались и, судя по тому, что за ними не слышно было обычных в таких случаях дружных «поше-ол», «поше-ол», становилось ясным, что то, на что наваливались, упирались плечами и спинами, стояло на месте, как припаянное.

«Наверное, хотят из понтонов плавучий причал сделать, – подумал Челышев. – Только зря надрываются: куда проще легонько буксиром дернуть». – И, повернувшись в сторону бака, крикнул:

– Вахтенны-ый!

Маленькая фигурка рванулась с бака к трапу, в несколько секунд преодолела полтора десятка металлических ступенек и, как только показалась меховая шапка над палубой капитанского мостика, звонко ответила высоким знакомым голоском:

– Есть вахтенный!

Проворству Раиски всегда дивились: в школе, где она была первой заводилой, и дома, где ее звали «стрекозой-непоседой», и здесь, на судне, где не раз при тушении «зажигалок» выручала ее сноровка, и даже бойцы в окопах, переправлявшиеся через Волгу на «Краснофлотце», не раз потом вспоминали: «Ну и матросик! Не дивчина, а молния!»

Челышев, всегда относившийся на судне к дочери и сыну с подчеркнутой строгостью, не мог сейчас скрыть улыбки. «Верно, что стрекоза. Будто ветром вынесло на мостик». «Стрекоза» не заметила в темноте этой улыбки, но уловила своим тонким девичьим слухом какую-то нежность в отцовском голосе. Ночной декабрьский ветер метнул в сторону и унес в темноту обычные слова команды:

– Всех наверх, приготовиться к спуску шлюпки и завозке буксира на берег!

Девушка звонко повторила слова команды, лихо повернулась на одной ноге и вихрем метнулась обратно, в сторону трапа.

Десять минут спустя шлюпка со стальным буксиром отвалила от борта к берегу. Рулевой Павлуша Зиновьев и пожилой матрос Александр Яковлевич Кашкин, упираясь багром в лед, прокладывали путь шлюпке. Старший помощник Смолин, стоя на корме, правил громадным веслом, а у его ног мелькали руки Раисы, распускавшей и выкидывавшей за борт стальные кольца буксира.

Метрах в пятидесяти от парохода и примерно в таком же расстоянии от берега шлюпка остановилась; багры тщетно упирались в лед: тонкая корка легко впивала в себя острие, податливо разбивалась под ударами тяжелых весел, но с предательским упорством не пускала шлюпку ни на один метр вперед.

– Застряли, – коротко и невесело произнес стоявший на носу шлюпки третий помощник капитана Можнов, – приехали!

Стальной виток буксира, готовый минуту назад нырнуть в воду, неподвижно повис на борту.

– Придется, пожалуй, пешком добираться – другого выхода нет…

Эту мысль, которая была на уме у каждого находившегося в шлюпке, первой высказала вслух Раиска.

– Давайте, я пойду, – предложил Павел Зиновьев, – не ночевать же здесь…

Кашкин связал несколько легостей, длиной метров по двадцать пять каждая, прикрепил один конец к буксиру, а другой отдал Павлу. Зиновьев осторожно закинул ноги на лед, попробовал его крепость, а потом, выставляя впереди себя багор, двинулся в сторону берега. Лед здесь был крепкий, приплывший сверху, но метрах в тридцати от берега перешел в тонкий смерзшийся наст. Павел попробовал обойти наст стороной, найти где-нибудь лед потолще – тщетно! Тогда он лег и пополз. Лед треснул, выпустив на поверхность темную холодную воду. Не поворачиваясь, Павел пополз обратно. Он добрался до шлюпки мокрый, в липком снегу, злой.

– Никак не выдержит. Трещит как стекло – и крышка!

В шлюпке стало тихо. Свистел ветер, шелестела снежная поземка на льду, а люди молчали. И снова первой нарушила тишину Раиска:

– Александр Иванович, – решительно обратилась она к старшему помощнику Смолину, – а что если мне попробовать? Павел вон какой тяжелый, а я ле-о-гонькая!

^{Переправа боеприпасов и продовольствия в Сталинград в условиях ледохода. Ноябрь 1942 г.}

Этот певучий голосок вывел всех из раздумья. Отворачивая лицо от жгучих ударов ветра, Смолин недоуменно протянул:

– Ты что, девушка, в своем ли уме!

Но иронический ответ нисколько не смутил Раиску. Она пододвинулась к самому смолинскому полушубку и настойчиво уговаривала:

– Александр Иванович, родненький! Вот вы боитесь, а я скажу вам, что это ничуть не страшно и даже не опасно… Знаете, Александр Иванович, когда мы зимовали однажды на Белой, нам с ребятами приходилось в соседнюю деревню в школу бегать. Недалеко – километра два с половиной. А по дороге речка была. Осенью надо было через нее по мостику ходить, но это было дальше. Как только появлялся первый ледок, мы стали прямиком бегать. Лед-то то-о-оненький, а мы ляжем на него и ползем. Интересно было!.. Александр Иванович, разрешите мне!

Смолин слушал девушку, сидевшую рядом с ним, и думал: «А что, если и вправду разрешить?.. Нет, опасно!» Он повернулся в сторону судна, точно желая получить оттуда хотя бы какую-нибудь помощь или услышать совет. Но пароход безмолвным черным пятном стоял в стороне, его палубы казались безжизненными. Решать приходилось самому и решать быстро.

– Хорошо! – сказал он Раиске. – Бери легость, но пойдешь не одна – вместе пойдем.

Первую половину пути, где был толстый лед, прошли легко, но толстый лед быстро кончился.

– Подожди здесь, – сказал Смолин. – Надо проверить, где лучше пробираться.

Раиска осталась, а Смолин ушел. Он ползал вдоль кромки, тыкал багром, гладил ладонью. В одном месте матово-черный наст неожиданно кончился, за ним лежала чуть-чуть в бугорках ледяная поверхность, запорошенная снегом. Смолин с силой воткнул багор. Лед глухо ответил, но не поддался. Смолин осторожно сделал несколько шагов вперед – лед держал. Так добрался он почти к самому берегу. Почти… Дальше снова лежала узкая, шириной в каких-нибудь восемь-девять метров, матово-черная полоска молодого наста.

Он вернулся обратно и взял с собой Раису. Она привязала к плечу конец легости, легла на лед и поползла. Смолин видел, как быстро преодолела она первые пять-шесть метров, как легко перебирала руками по снежной поверхности – точно плыла. Потом он услышал треск и вскрикнул: темная фигурка Раиски провалилась. Он лег на лед, быстро пополз вперед, но вдруг остановился – не поверил тому, что увидел: поднявшись во весь рост, Раиска, почти по пояс в воде, двигалась к берегу… Потом он увидел ее уже на берегу. Она что-то крикнула и убежала в ту сторону, где находились понтоны, и скоро вернулась вместе с бойцами.

Тоненькая змейка легости натянулась, быстро поползла к берегу, за нею, шурша об лед, пополз буксир.

Минут двадцать спустя «Краснофлотец» сделал первый легонький рывок. Понтоны податливо двинулись вперед…

Когда «Краснофлотец» подошел к вновь установленному плавучему причалу, на его палубу вскочила маленькая фигурка в длиннополом армейском полушубке, в громадных валенках и, стараясь быть незамеченной, метнулась в сторону носового кубрика. Но ее остановил голос капитана, нежный и ласковый:

– Раиска, подойди, родная!

Девушка не успела оглянуться, как почувствовала, что ее лицо охватили дрожащие руки, и на секунду замерла под горячим отцовским поцелуем.

* * *

До шести ноль-ноль оставалось пять с половиной часов. Конечно, этого времени для перевоза всего намеченного не хватит. Но было ясно одно: приказ должен быть выполнен!

После первого рейса у Челышева созрел план. Его одобрил комендант переправы. Решено было производить погрузку не только на буксируемую баржу, но и на палубу парохода.

Несколько минут спустя вся команда «Краснофлотца» и большая группа бойцов взялись за дело.

Когда на палубе не осталось ни одного предмета, без которого можно обойтись при коротких рейсах с одного берега на другой, началась погрузка. Вслед за четырехколесными повозками на палубу вкатывали походные кухни.

Первые пять рейсов прошли спокойно. Пароход ушел в шестой рейс, который по расчетам капитана и коменданта переправы должен быть последним: грузов на левом берегу оставалось совсем немного.

Иссиня-зеленая полоска на востоке стала шире, немного поднялась над горизонтом. Приближался рассвет. Отдаленный гул моторов донесся с той стороны, откуда шел пароход. Стервятники заходили обычным для них порядком – с кормы. Не больше двух минут отделили этот звук от схватки парохода с четырьмя вражескими самолетами.

Первыми начали бой зенитчики. Заградительная полоса металла и огня прочертила границу между пароходом и самолетами, но те с ревом мчались к своей цели.

Первый из них метнул свои бомбы чуть левее от курса. Второй стервятник, собравшийся пролететь над самой палубой, но прошитый пулеметной очередью, резко повернул в сторону и скрылся в предрассветном сумраке.

Надрывное жужжание моторов теперь доносилось не с кормы, а с той стороны, где у правого берега стоял причал. Самолеты шли навстречу «Краснофлотцу», шли на порядочной высоте.

В этот момент начинавшее сереть небо лизнула короткая полоса луча, потом в противоположной стороне – вторая, за ней – третья. Лучи медленно поднялись кверху, вытянулись и скрестились. Гигантская крестовина зашевелилась, задвигалась вправо и влево, опустилась книзу, потом снова поднялась. Белые линии свободно раскачивались в высоте, не встречая на своем пути никаких препятствий. Но вдруг луч наткнулся на маленькую серебристую точку, которая медленно приближалась к «Краснофлотцу». Неожиданно точка провалилась вниз, но вслед за ней упал один луч, потом второй. Точка оказалась в центре двух лучей, а третий, упав несколько ниже, подхватил вторую такую же точку. На берегу, будто аплодируя ловкости прожектористов, захлопали зенитки, затрещали разноцветными строчками многоствольные пулеметы.

Лучи с двумя серебристыми точками все ближе и ближе перемещались к пароходу. Точки виляли в разные стороны, проваливались вниз, вздымались кверху, но курсом шли только одним, – к пароходу. Было похоже на то, что сами лучи бережно и осторожно несли их сюда, вели на цель. Еще быстрее завертелись штурвальчики зениток, быстрее замелькали руки, подававшие снаряды, участили дробь пулеметы…

Вдруг над одной из точек появилось дымчатое пятнышко. Оно быстро удлинилось, точка вспыхнула темно-красным цветом. Описав гигантскую яркую дугу, самолет с воем вонзился в лед. Впереди «Краснофлотца» раздался взрыв, взметнулся кверху огненный столб, замахали в разные стороны кривые языки пламени. Но торжествовать не было времени – наступил самый напряженный момент боя. Центр крестовины с оставшейся одной серебристой точкой поплыл почти над пароходом. Потом точка нырнула вниз.

Взрыв… Буксир чуть приподнялся, качнулся в сторону и накренился… Загромыхали, ударяя друг друга, незакрепленные автомашины; затрещала в пазах палуба, зазвенели осколки битого стекла, и все стихло, замерло. Первым нарушил напряженную тишину стон на полубаке.

К полубаку бросилось сразу несколько человек. Стоны раненого и топот ног заглушили слова, раздавшиеся из коридора носового кубрика:

– В правых каютах пробоины-ы! Заливает водо-ой!

Молнией метнулись с капитанского мостика зенитчики запасных расчетов и старший помощник Смолин, вихрем влетела в нутро затемненного коридора подвахта кочегаров и матросов.

В двух каютах было по пробоине. Один осколок, разорвав фанерную обшивку выше иллюминатора и разбив верхушку шкафчика, вонзился в противоположный угол, второй пробил корпус. Сквозь громадную дыру вода с шумом ринулась в каюту. Прибежавшие первыми матросы, открыв дверь, отступили: вода подбиралась к самому комингсу. Расталкивая стоявших у дверей матросов, в каюту вбежал Смолин.

– Доски, доски давай! – крикнул он и бросился со сдернутым с койки тюфяком к пробоине. Струя отшвырнула тюфяк и обдала ледяным фонтаном Смолина. В каюту вбежал помощник капитана Геннадий Зенькович. Вдвоем им удалось закрыть пробоину. Теперь вода медленно текла по стенкам, оставляя широкую полосу. Пароход, не останавливаясь, продолжал свой тяжелый рейс.

Пароход подошел к причалу. Выгрузка быстро кончилась, и он отправился в обратный путь. Острые концы льдин вновь толклись в пробоину, но теперь давили не на тюфяк, а на деревянную подушку, обшитую листовым железом.

…Пароход в последний раз в эту ночь подошел к понтонному причалу и, приняв на себя весь оставшийся там груз и людей, медленно вышел на фарватер. Снежный поземок быстро замел следы человеческих ног на причале, широкую узорчатую колею автомашин на берегу, разметал в разные стороны и унес куда-то пучки сухого сена и обрывки бумажек…

Занимался серый декабрьский рассвет. Было еще темно, но на востоке все выше и выше поднималась и ширилась в разные стороны белая полоса.

Когда с палубы ушел последний ящик с боеприпасами, капитан Челышев передал вахту своему помощнику и в первый раз за эту ночь вошел к себе в каюту. Мягкий и зеленоватый свет настольной лампы падал из-под матового абажура на раскрытые листы вахтенного журнала. Челышев сел к столу, пододвинул к себе журнал, поставил вверху листа дату и крупным размашистым почерком записал: «Перевозили с левого берега на правый бойцов, воинское снаряжение и технику. Сделано семь рейсов. В шестом рейсе со стороны кормы налетели два самолета. Один сбросил на корму бомбу, а второй, очевидно, поврежденный, улетел, не отбомбившись. Пятнадцать минут спустя на большой высоте появились еще два самолета, один из которых огнем зениток сбит. Сброшенная бомба со второго самолета разорвалась у правого борта. Осколками в двух местах пробит корпус. Обе пробоины заделаны силами команды. Перевозка воинских подразделений и техники закончена в 5 часов 45 минут».