Текст книги "Волгари в боях за Сталинград"

Автор книги: Анвер Тажуризин

Соавторы: А. Кантор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

А. С. Ананичев [10]10
  Ананичев Александр Степанович, бывший капитан парохода «Кузнец».


[Закрыть]
ПОД ПРИКРЫТИЕМ АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ОГНЯ

Навсегда запал мне в память рейс парохода «Кузнец» 5 октября 1942 года.

Рано утром к пароходу подвалил маленький катер, доставивший высокого худощавого майора – военного коменданта Сталинградского водного района.

– Я к вам с заданием от командования: из мелководной Воложки, что рядом с пристанью Тумак, надо доставить к переправе у завода «Красный Октябрь» два парома.

Переправа нарушена, – продолжал майор. – Гитлеровцы потопили наши суда. Эти два парома крайне нужны для транспортировки войск и боеприпасов.

Вместе с майором мы наметили план предстоящего рейса: вдоль правого берега пробраться прямо перед носом у фашистов. Другого выхода не было.

– Надо созвать членов команды, – предложил майор.

Через несколько минут старший помощник капитана Михаил Иванович Кононов, механик Сергей Николаевич Володин и другие товарищи были в сборе.

– Говорите, капитан, – сказал майор, – здесь вы командир.

– Сегодня к 23 часам, – начал я, – мы должны доставить из Тумака к переправе у «Красного Октября» два парома. В пути попадем под огонь немецких батарей, находящихся на берегу. Все может случиться. Поэтому в рейсе будут участвовать только те, кто добровольно изъявит желание.

Я знал своих людей и не сомневался, что никто из них не пожелает остаться на берегу.

– Передайте командованию, что не подведем, – сказал на прощание майору старший помощник Кононов.

Через несколько минут катер отвалил от борта парохода.

– Готовиться в путь! – приказал я членам команды. – Еще раз проверить машину, осмотреть колеса!

В Тумаке военный комендант майор Бейник сообщил, что в момент прохождения караваном района пристани Бакалда наша артиллерия откроет огонь по врагу, чтобы отвлечь его внимание.

Под вечер мы отправились в путь. Нас сопровождал представитель воинской части сержант Полпрядов.

– Ну, капитан, смотри в оба! – сказал Полпрядов. – Не так-то просто будет прорваться к «Красному Октябрю».

Как только фашисты заметили наш состав, они сразу же открыли огонь.

– Началось… – тяжело вздохнул мой помощник Кононов. Снаряды все чаще и чаще стали рваться у бортов парохода.

«Надо пройти во что бы то ни стало, – думал я. – Ведь от нас зависит судьба переправы».

«Кузнец» то на полных парах шел вперед, то почти застывал на месте. Такая тактика оказалась правильной: снаряды рвались там, где только что находился караван, или впереди его.

– Как машина? – спросил я через переговорную трубу механика.

– Работает нормально, – донесся голос из машинного отделения.

Обстрел продолжался. «Еще немного бы продержаться, – думал я, – а там прикроет наша артиллерия».

Вот, наконец, пристань Бакалда. Вдруг раздался страшный грохот – заговорили наши пушки.

– Молодцы! – с чувством произнес Полпрядов. – Крепко теперь фашистам достанется. Не до нас им будет.

– Самый полный вперед! – скомандовал я.

«Кузнец» шел, напрягая все свои силы. Машина работала на предельных оборотах. Осталось несколько минут до срока нашего прихода. Последние сотни метров…

И вот мы на переправе у «Красного Октября». Паромы поставили в яру, у левого берега, причалили их за деревья. Теперь надо собираться в обратный путь.

^{Александр Степанович Ананичев, бывший капитан парохода «Кузнец». Возглавляемый им экипаж в дни Сталинградской битвы успешно выполнял задания командования.}

Между тем, в небе появились разведывательные самолеты врага.

– Надо уходить как можно скорее, товарищ капитан, – обратился ко мне Полпрядов. – Того и гляди, сейчас обстрел начнется.

Теперь нам было легче: шли мы «легкачом» да к тому же вниз по течению. Но наша артиллерия уже не прикрывала нас. Враг этим воспользовался и открыл по пароходу огонь. Мы искусно маневрировали, и снаряды, пролетая над судном, рвались в реке.

Команда четко выполняла мои распоряжения. В эти минуты, когда смерть была рядом, каждый действовал смело и уверенно.

– Эх, и злятся фашисты! – На лице Кононова заиграла улыбка. – Ведь второй раз добычу упускают.

В полтретьего ночи мы вернулись на пристань Тумак. Вскоре меня вызвал к себе майор Бейник.

– Поздравляю команду с успехом, – сказал он. – Важное, очень важное задание выполнили. Передайте экипажу благодарность от лица защитников Сталинграда.

* * *

Шли последние дни осени. Меня вызвал к себе главный диспетчер пароходства.

– Получай задание, Александр Степанович, – сказал он. – В Поповицком затоне стоит большая деревянная баржа с людьми и имуществом. Ее надо доставить в Булгаковский затон – там безопаснее.

– Ясно! – ответил я. А сам думаю: «Нелегко будет выполнить задание – ведь лед идет сплошняком». Но какие могут быть разговоры, когда речь идет о спасении людей?

В рейс собрались быстро. С большим трудом дошли до Поповицкого.

Лоцман Михаил Тимофеевич Таганов доложил, что толщина льда в затоне доходит до 8 сантиметров. И все же мы решили пробиваться вперед. Сделали заход, но судно продвинулось только наполовину корпуса. Дальше не пускали льды. Пришлось отрабатывать назад.

Со второго захода мы сломали ледяную утору и зашли в затон.

На барже нас ждали с нетерпением. Появление «Кузнеца» было встречено радостными возгласами. Для буксировки баржи у нас был заготовлен оцинкованный трос. С помощью опытного речника, шкипера Василия Анисимовича Жукова быстро учалили судно и стали выбиваться из затона.

Как только вышли в ходовой волжский лед, караван понесло вместе с огромными льдинами по течению.

«Лишь бы не разбило баржу, ведь там женщины, дети», – подумал я.

В это время нас прибило к Насоннычеву яру. Пробуем двинуться вперед – никакого толку. Правое колесо задевает грунт: нельзя пускать главную машину.

Я решил по мере возможности перекладывать рули, а имеющимися шестами отталкивать лед.

После огромных усилий медленно двинулись вперед. Каждые 10 метров приходилось менять ход, чтобы бороться с льдинами.

И вдруг случилось непредвиденное: баржа уперлась в большую льдину. Ход ее задержался. Получился сильный рывок, и трое, соединявший пароход с баржей, лопнул. Признаюсь, страшно стало в ту минуту: ведь там, слева, куда сейчас относило баржу, было минное поле…

Раздумывать было некогда.

– Лево руля! – скомандовал я. – Полный вперед!

Я понимал, что шансов на спасение очень мало, но надо было сделать все возможное.

Под плицами парохода захрустели ломавшиеся льдины. Набирая скорость, «Кузнец» приближался к барже.

Члены экипажа проявили самоотверженность. В машинном отделении без устали работали кочегары. Твердо держал штурвал рулевой.

До баржи остались считанные метры. Но нас разъединила большая льдина. Как подать трос? На помощь пришли люди с баржи. Шестами, баграми они уперлись в льдину, стараясь протолкнуть ее. А мы, пустив машину на полную мощность, пошли на таран. Еще немного, и матросы уже подают на баржу трос…

Вскоре мы доставили баржу в Булгаковский затон. Прощаясь, люди, которых мы спасли от верной гибели, сердечно благодарили нас, желали экипажу благополучных рейсов.

В. М. Евдокимова
ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ

С наступлением темноты баркас «Ерик» выходил в рейс, ведя на буксире дощаник «Связист», груженный боеприпасами и продовольствием. Капитан Николай Иванович Езушин, механик Василий Иванович Анисимов, все члены экипажа хорошо знали, как нуждались в боеприпасах наши бойцы, и прилагали все силы и старания, чтобы как можно быстрее доставлять к месту назначения боевой груз.

На этот раз «Ерик» повел ларам с танками для дивизии, сражавшейся в районе завода «Красный Октябрь». Экипаж баркаса был готов к любым неожиданностям. И действительно, как только «Ерик» вышел из Ахтубы на Волгу, гитлеровцы открыли по нему огонь из шестиствольных минометов. Езушин, умело маневрируя, вывел состав из-под обстрела и через два часа привел его к месту выгрузки.

Но выгрузить танки здесь не удалось. Тяжеловесный причал, специально построенный для этой цели на правом берегу, был уничтожен огнем противника за три-четыре часа до прихода «Ерика».

Как быть? Возвращаться на базу, не выгрузив танки? Этого и в мыслях не мог допустить Езушин. И тут Николай Иванович вспомнил, что немного ниже есть еще один причал, правда, легковесный, но танки он, пожалуй, выдержит. Посоветовавшись с военными, сопровождавшими паром, Езушин повел состав к новому месту выгрузки…

Близился рассвет, когда «Брик» с разгруженным паромом тронулся в обратный путь. Позади остался правый берег. Вот уже виднеется Скудровский Яр. Кажется, опасность обстрела миновала. И вдруг в воздухе раздается вой снарядов.

– Василий Иванович! – кричит Езушин в переговорную трубу механику Анисимову. – Прибавь ходу – обстрел начался!

Но в этот момент снаряд угодил прямо в паром. Другой снаряд перебил буксирный трос. Паром начал тонуть, а на нем были бойцы, участвовавшие в выгрузке танков. Тогда Николай Иванович на полном ходу разворачивает баркас и, маневрируя между разрывами снарядов, ведет его к тонущему парому. Бойцы спасены.

Едва «Ерик» отошел от места гибели парома, как у самого борта раздался оглушительный взрыв. Баркас покачнулся, в капитанской рубке посыпались стекла. Николай Иванович почувствовал острую боль в руках, нестерпимо жгло лицо – это впились осколки стекла. Но Езушин не выпустил штурвала из рук. «Ерик» продолжал свой путь.

* * *

Дивизия полковника Людникова, прижатая с трех сторон к узкой прибрежной полюсе, вела тяжелые оборонительные бои. На исходе боеприпасы, иссякли запасы продовольствия, не хватало медикаментов для раненых. Помощь могла прийти только из-за Волги.

Путь к осажденной дивизии лежал через узкую мелководную Воложку, хорошо пристрелянную противником. Водить груженые суда по такому труднопроходимому и опасному участку могли только речники, отлично знавшие плес и умевшие ориентироваться в ночное время. Именно таким судоводителем являлся капитан Николай Иванович Езушин. Вот почему, когда потребовался лоцман для проводки бронекатеров к осажденной дивизии, руководство пароходства предложило военному командованию кандидатуру Езушина.

В штабе военной флотилии Николай Иванович получил подробные наставления. На вопрос начальника штаба, не пугают ли его трудности предстоящего рейса, он спокойно ответил:

– Постараюсь оправдать доверие командования. – И в свою очередь спросил: – Когда прикажете собираться в путь?

– Сегодня же, с наступлением темноты.

…Проверив маршрут по карте, Езушин повел отряд катеров в боевой рейс. Николай Иванович знал, что нелегко будет провести через мелководную Воложку глубокосидящие суда. Но он верил в то, что накопленный им опыт судовождения и на этот раз выручит. Сам он находился на головном катере. Как только корабли показались у выхода из Воложки, гитлеровцы открыли огонь. С катеров ответили пушки. Завязалась ожесточенная перестрелка. Ориентироваться в пути через смотровую щель да еще ночью было очень трудно. Во время стрельбы бронь накалялась, дымилась краска. Езушина душил кашель. Но он ни на минуту не отрывался от щели, напряженно вглядывался в ночную темь.

– Вижу водокачку! – вдруг крикнул Езушин командиру. – Идем точно по заданному курсу!

Не сразу можно было в ночной мгле увидеть контуры водокачки. А ведь именно к ней, к назначенному месту, вел отряд боевых кораблей капитан Езушин. В этом вскоре убедились все командиры катеров.

Так начались эти полные опасности ночные рейсы бронекатеров к «острову Людникова», как называли в ту пору участок обороны, занимаемый дивизией.

Третьим рейсом бронекатера доставили бойцам Людникова гранаты. В ту ночь противник вел интенсивный огонь по району разгрузки. Но работа ни на минуту не прекращалась. Участвовал в разгрузке и Езушин. Николай Иванович нес по палубе катера очередной ящик с гранатами, когда рядом, у носа судна, разорвалась мина.

«Только бы в гранаты не угодило», – молниеносно пронеслось в голове, и он упал на ящик, прикрыв его грудью. В тот же миг Езушин почувствовал острую боль в спине, под левой лопаткой. Напрягая все силы, он донес ящик до места и тут же потерял сознание…

Очнулся Николай Иванович в машинном отделении, где ему сделали перевязку. К этому времени выгрузка была закончена. Надо было возвращаться на базу. И снова Езушин поднялся в рубку головного катера, чтобы проложить путь кораблям.

Н. П. Заславский [11]11
  Заславский Натан Петрович, бывший директор Сталинградского судоремонтного завода, ныне главный инженер Сталинградского линейного пароходства. Награжден орденом Красной Звезды.


[Закрыть]
БОЕВЫЕ БУДНИ ЗАВОДСКОГО КОЛЛЕКТИВА

Первое испытание

Знойный июль 1942 года. Над Волгой все чаще появляются вражеские самолеты, но на Сталинградском судоремонтном заводе не прекращается ремонт пароходов и барж. Дня не проходит, чтобы наша «скорая помощь» не лечила поврежденные суда.

– Воздух!

По этому сигналу люди нехотя останавливали станки, на полпути бросали начатое дело и, проклиная все на свете, лезли в эти «чертовы щели».

Вот и сейчас: не успели пустить станки, а тут опять «воздух!»

Василий Кузьмич Грачев, бригадир котельщиков, согнувшись, пытается просунуть в щель свою кряжистую фигуру и чертыхается.

– Ты, Кузьмич, родителей не тронь, а лезь порезвей, – подшучивая, торопит его Семенов.

От страшного грохота заходил настил укрытия. Кто-то пробежал мимо блиндажа, крикнул:

– Разбили третий паром!

Все кинулись к берегу. В затоне уже стояла мертвая тишина. Будто ничто и не нарушило здесь покоя – паром стоял, мирно приткнувшись к дровяному плоту. Оттуда донесся глухой стон. С бревна на бревно пробрались через плот на паром.

Огромный пролом в деревянной палубе. Его рваные края оскалились острыми зубцами. На носу парома первым я увидел модельщика Глазунова. Смуглое лицо его стало бледно-зеленым. Изо рта пузырилась розовая пена.

Вспомнил: модельщика послали помочь плотникам.

Неподалеку стонал плотник Паничкин.

Глазунова и Паничкина перенесли в блиндаж.

– Пробито легкое, – шепнул мне фельдшер Васин, – надежд никаких. А Паничкина – немедленно в госпиталь!

Глазунов умер в ту же ночь. Паничкин прожил еще четыре дня. От этой же бомбежки погибли еще двое рабочих.

Глазунова хоронили, скорбно склонив обнаженные головы. Речей не было. На обратном пути, словно по уговору, все шли плотными рядами. Шли по своим улицам, мимо своих домов прямо на завод. И все, не сговариваясь, собрались в небольшом зале парткома. Молчаливые, суровые люди заполнили зал до отказа. Сидеть уже было негде – стояли в проходах.

– Ильич, надо людям что-нибудь сказать, – шепнул парторгу слесарь Жирнов.

Чекушкин снял военную повидавшую виды фуражку, повертел ее в руках и взглянул в мою сторону. Но слова застряли у меня в горле. Страшна гибель первого товарища, если ты еще не обстрелян и суровая правда войны тебе еще в новинку.

Чекушкин понял меня. Он пришел к нам на завод после трудного года: воевал на самых горячих участках фронта, был изранен вражескими осколками и кое-как заштопан фронтовыми хирургами. Ему бы еще долечиваться надо – незажившие шрамы на лице причиняли острую боль.

– Товарищи, – заговорил он глухо, – жаль Глазунова – молодого коммуниста, отца пятерых детишек. Кровь народная уже больше года льется, но на нашей заводской земле – это первая кровь. Это всегда тяжело бывает. Но я знаю, каждый из нас готов отдать жизнь за Родину. Коммунисты были и будут впереди.

Первым заговорил плотник Ушанов.

– Беспартийные будут вплотную с коммунистами, – заверил он в конце своей короткой речи.

Другие давали советы:

– Надо перестраиваться по-фронтовому, оружие каждому дать!

– Оружие – это не все. Маскироваться надо!

– Как ни маскируйся, а баржу под воду не спрячешь.

– Почему под воду? Накидай сотню кустов на палубу – черта с два он сверху разглядит.

Встал еще раз Ушанов:

– Давай нам, Ильич, по коммунисту на каждую бригаду, чтобы бдительность наладить, – попросил он Чекушкина.

– Ты, Афанасий, коммунист душой. Пора тебе в партию вступать, – ответил парторг.

– Я бы с превеликим желанием, да грамоты мало.

– Сейчас коммунист не грамотой проверяется. Другой грамотей, а душой – заяц.

– Не скажи.

– А чего – «не скажи». Раз чувствуешь, что до конца не отступишься, – вступай.

– Нам отступаться некуда, это ты знаешь.

Все соглашались с парторгом. Ушанов все еще стоял в нерешительности…

– Товарищи, сегодня за день шесть заявлений в партию подано, – заявил Чекушкин.

– Вот еще, седьмое!

Из крайнего угла, неловко пробиралась к столу могучая фигура котельщика Жаркова.

– Вот видишь, Афанасий, – сказал парторг Ушанову, – Жарков не грамотней тебя, а вот правильное решение принял.

…Далеко за полночь. Мы с членами парткома сидим в опустевшем зале. Думаем, что сделать, чтобы советы рабочих лучше использовать. Принятое решение сводилось к главному: надо скорее перестроить работу завода по-фронтовому, готовиться, если потребуется, к тому, чтобы перебазировать завод.

^{Алексей Ильич Чекушкин, бывший парторг ЦК ВКП(б) на Сталинградском судоремонтном заводе. Снимок сделан в 1941 году.}

Вы, говорят, пароходы вытаскиваете?

Ранним августовским утром в одном из цехов меня нашел молодой офицер.

– Разрешите обратиться: лейтенант Горобец, комиссар эвакороты, – представился он.

Из рассказа комиссара я понял, что занимается его рота нелегким делом: из пекла боя она вытаскивает подбитые танки и доставляет их для ремонта на судоверфь. Случилась беда – в двух километрах от совхоза, что вот уже три раза переходит из рук в руки, с плотины в глубокий пруд «уронили», как сказал лейтенант, два танка.

– Два дня бьемся – и никак! А вы, говорят, пароходы из воды вытаскиваете. Кроме вас, помочь некому, – заявил лейтенант.

На место выехал начальник судоподъема Шарипов, бригадиры Иван Осадчий и Семен Чеплаков. С ними послали коммуниста Ситняковского.

На третьи сутки бригада вернулась. Лица почернели, осунулись, но глаза блестят.

– Готовились долго, а выдернули сразу, – доложил Иван Осадчий.

– А мы думали, вы прижились там, харч-то у танкистов добрый, – шутит Георгий Семенов.

Бригадир кипятится:

– А ты попробуй побыстрее, когда «мессера» голову поднять не дают!

– В следующий раз попробую, – соглашается Семенов. На том и помирились. Осадчий молча выкладывает на стол гостинцы танкистов – полмешка консервов и добрый десяток пачек украинского «цукора». Настроение заметно повышается.

^{Манаф Махмутович Шарипов, начальник судоподъемного цеха Сталинградского судоремонтного завода. Награжден медалью «За боевые заслуги».}

«Чапаев» – волжская канонерка

В нашем затоне собрались уже тысячи сталинградцев, перевезенные на левый берег речниками после варварской бомбардировки города.

Ночью на завод приехал Везломцев, заместитель начальника пароходства. Богатырского сложения, потомственный волгарь, он заметно волнуется. И в далекие дни национализации флота, и в суровый год кронштадтского мятежа, когда в числе пяти тысяч коммунистов он ушел для укрепления Балтфлота, его никогда не покидали думы о родной Волге. И вот в один день на ее берегу все взрыто, взорвано, изуродовано. Он старался быть спокойным. Приглушенно гудит его басок.

– Сейчас начнем массовую переправу людей. Народ забился в подвалы, не знает, как перебраться за Волгу. Мне и Сергею Андреевичу Кучкину нарком поручил наладить переправу; вам – усилить ремонт, переоборудовать некоторые суда в канонерские. И еще задание: к утру приготовить блиндаж для командного пункта пароходства. Связисты придут устанавливать рацию.

За сутки штаб пароходства установил нити управления флотом: суда вызывались по радио, к ним посылались баркасы. Выяснив состояние судна, штаб немедленно давал заводу задание на ремонт. Но среди других поручений было самое срочное: одеть в броню жилые каюты парохода «Чапаев». Он превращался в канонерскую лодку.

Рулевая рубка уже обложена толстыми броневыми листами, осталось разделать смотровые щели. Котельный мастер Алексей Фирсов руководит работами, его главный подручный – газорезчик Николай Писков. Дело идет к концу, и Фирсов с удовлетворением принял приглашение командира канонерки пообедать вместе с краснофлотцами.

– Ешь, запомни нашу «чапаевку», – не без гордости угощают его матросы.

«Чапаевка» – гречневая каша, по-особому приготовленная корабельным коком.

И вдруг страшный грохот где-то совсем рядом потряс корабль.

– К орудиям!

Командир корабля выскочил на мостик, за ним кинулись по своим местам и краснофлотцы. Заговорили отрывистыми хлопками корабельные зенитки.

Фирсов бросился на берег. «В котел, его бомба не возьмет», – решил он и проворно забрался в топку старого котла, лежавшего на берегу с незапамятных времен.

– Куда полез? Оглушит! – крикнул кто-то.

Фирсов нехотя вылез из котла, но второй взрыв опять прижал его к земле. Следующий взрыв раздался уже где-то далеко за заводом.

Фирсов медленно поднялся, очищаясь от грязи и мусора, оглянулся: кормовой каюты «Чапаева» как не было. И вдруг мысль: «Пискова убило!» Фирсов кошкой взобрался на мостик. Увидел газорезчика и сразу же накричал на Пискова:

– Ты что тут сидишь? Хочешь, чтоб убило? Резать же давно кончил!

Писков сидел, прижавшись спиною к броне рубки. В руке он крепко зажал рукоятку от газового резака, но ни головки резака, ни шлангов не было: должно быть осколками оторвало шланги и половину инструмента. Чудом уцелел сам Писков.

Фирсов помог Пискову подняться. Он продолжал ворчать, но вместе с неостывшей еще тревогой слышалась радость: «Жив, жив дружище!»

По мосткам на берег понесли первых раненых.

Михаил Иванович Рожков, главный диспетчер завода, уже давал задания цехам: «Чапаева» отремонтировать немедленно – на рассвете он должен выйти на боевое задание.

…Стриженная ежиком седеющая голова главного диспетчера склонилась над графиком. Крепко держит Рожков в своих руках все нити междуцеховой увязки. И если где-нибудь назревает прорыв, то ищите в свитках Михаила Ивановича восклицательные знаки, красные и синие, тощие и жирные, и чем они толще, тем, значит, сильнее гнев главного диспетчера – «взбучка» отстающему обеспечена. Чем ершистей бывал Рожков спозаранку, тем спокойнее проходила заводская планерка. Очищенные главным диспетчером от мелочей, даже крупные вопросы решались на планерках оперативно, без лишних опорой начальников цехов-смежников. Так каждый стоял на боевом посту, выполняя задания фронта.

«Копай-город»

Поздно вечером мы получили распоряжение наркома эвакуировать завод.

– Оставьте группу опытных рабочих для оперативного ремонта судов на переправах, а остальных незачем под огнем держать, – приказал он.

Не скрою, далеко не все одобрили приказ.

– Вот вам и Волго-Балт, – уныло протянул Георгий Семенов, услышав об эвакуации завода.

С Волго-Балтом было связано большое будущее завода. Наш завод должен был стать крупной базой судостроения для Волго-Балтийского водного пути. К началу войны мы успели построить корпусный цех, были заказаны компрессоры, сварочные машины.

– Спорили, ругались, какие компрессоры лучше заказать, – угрюмо ворчал Ройтер, – а теперь все псу под хвост.

Но ненависть к лютому врагу требовала активных действий.

– Нельзя работать на земле – зароемся на время в землю, – решили мы на партийном собрании.

Коммунисты были закреплены на самых ответственных участках по эвакуации завода.

Еще не остыли котлы, а в двенадцати километрах от затона, в старом фруктовом саду колхоза имени Фрунзе, начал работать новый завод – завод под землей.

Блиндаж с перекрытиями в пять накатов толстых бревен могло повредить лишь прямое попадание. Здесь смонтировали станки, дизель-генератор. В отдельных блиндажах разместились столовая, пекарня, баня. «Копай-город» – в шутку прозвали мы свой новый заводской городок. Обжились на новом месте быстро.

Наши механики во главе с инженером Иосифом Генкиным отделали подземную электростанцию – сердце завода. Никто не мог подумать, что этот свежевыкрашенный пятидесятисильный «Крупп» еще неделю назад лежал на полузатопленном катере «Девятый» на центральной переправе, куда ни днем ни ночью живому человеку не подступиться.

– Ночью без огней не разберешь его, а днем хоть не показывайся, – рассуждали механики.

Думали, думали и решили:

Как только забрезжит рассвет, Николай Суворов, Илья Чепусов, Мясников и Генкин возьмутся за дело. Все шло по плану. Чтобы не обнаружить себя, отважная четверка вырезала в борту судна проем и, скрываясь за бортом, что со стороны Волги, вытащила двигатель по частям. Следующей ночью его доставили в «Копай-город». И вот уже сегодня в жилых землянках – яркий свет, а в цехах-блиндажах вновь ожили, шумно заговорили станки-переселенцы.

Обстановка накаляется

В октябре 1942 года на переправе 62-й армии работали пароход «Надежный» и баркасы «Донбасс», «Капитан Иванищев», «Абхазец», «Пожарский» и другие; на переправе шестьдесят четвертой армии в Татьянке и Светлом Яру курсировали большие пароходы – «Краснофлотец», «Варлен», «Громобой», «Механик Власов» и баркасы «Емельян Пугачев», «Спартаковец».

Помощь ремонтников требовалась ежедневно. Они были на каждой переправе. В Татьянке их возглавлял Толстой, на шестьдесят второй переправе – Ройтер. Работники технического отдела жили тут же, на переправах.

Такую же походную жизнь вел и Фирсов с котельщиками и Шарипов с судоподъемщиками.

В воинских частях, стоявших за Волгой, в то время явно не хватало ремонтных мастерских, и наши услуги стали цениться очень высоко.

Овчинников – «голова-человек». Недаром это прозвище прочно укоренилось за ним еще в мирные дни. Теперь он быстро осваивал ремонт автомашин и боевой техники.

Завязалась крепкая дружба с соседями – авторотой гвардейской дивизии, автобатами шестьдесят второй армии, с артиллерийскими и танковыми частями.

…Обстановка на переправах осложнялась. В середине октября фашисты потопили пароход «Надежный». Вражеские мины подожгли баркас «Донбасс». У «Стахановца» взрывом снаряда оторвало котел от фундамента.

В те дни враг сидел на Мамаевом кургане, и Волга легко простреливалась. Таял личный состав шестьдесят второй переправы: все чаще мы получали вести о гибели речников.

В Татьянке обстановка была поспокойнее, но и здесь флот нуждался в ремонте. Машины-«летучки» носились по фронтовым дорогам круглые сутки. Машин не хватало. Подчас не на чем было вовремя подвезти рабочим даже питание. Мы решили обратиться за помощью в штаб фронта.

Нас с парторгом завода принял заместитель командующего войсками по тылу генерал Анисимов. Свежевыбритый, в удивительно опрятной землянке, он выглядел очень домашним и добродушным.

– Ну, как поживаете, «заводчики»?

Я доложил о работе завода, рассказал о наших трудностях и попросил помощи.

– Знаю, что машины нужны войскам, но ведь и мы нужны фронту? – обосновывал я свою просьбу.

Генерал, улыбнувшись, ответил:

– Ладно, пяток машин дам, но глядите, чтобы из-за ремонта флот не стоял: без переправ нам жить нельзя.

С колонной новеньких «зисов» мы вернулись в «Копай-город».

Сварка помогла

Кончила жить шестьдесят вторая переправа. Вчера под утро снарядами потоплены «Абхазец» и «Пожарский». Флота уже не осталось, а враг и сегодня продолжает «утюжить» берег ненавистной ему переправы. Связь с частями, обороняющими район заводов, поддерживается теперь с Тумака двумя уцелевшими баркасами: «Емельяном Пугачевым» и «Двойкой». Тумак – это большое село, расположенное на Куропатке – протоке, отделенной от Волги длинным лесистым «Голодным островом». От Тумака баркасы идут почти 20 километров Куропаткой, а потом выходят на Волгу. Но здесь и глухою ночью не пройдешь незамеченным. Под обстрелом суда пересекают Волгу, пробираясь к городу.

– Я «цветок», я «цветок». Выхожу в «степь». Прикройте.

Наши артиллеристы знают позывные «Пугачева», знают, что «степь» – это Волга, и стараются прикрыть его своим огнем.

Землянка заводского парткома набита до отказа. Поздно ночью жадно слушаем последнюю сводку Информбюро. По общему уговору курим, не выходя из блиндажа. Дышим не воздухом, а газообразной махоркой.

– Говорит Москва! – раздался голос диктора. Мы приготовили карандаши, чтобы записать сообщение Информбюро, – завтра оно должно быть известно всем рабочим завода. Слушаем сводку, но кое-что мы видим и сами: десятки автоколонн день и ночь возят и возят снаряды, их складывают в лесочках и не расходуют. Значит, затевается что-то большое! И хоть очень тяжело еще нашим в Сталинграде, но всем ясно: скоро и на нашей улице будет праздник. Я вглядываюсь в лица сидящих и думаю: «Вот они, русские богатыри, суровые и кряжистые котельщики Треножкин и Жарков, юркие и быстрые татары Ахмедов и Шарипов, медленный украинец Куница и спокойный Ситняковский, вихрем войны занесенный сюда из Киевщины; евреи Генкин и Ройтер. Великая сила сплотила всех нас в железный кулак, готовый нанести любой удар по первому зову. Сколько неистребимой силы таится в нашем народе, если ее так много в одном этом блиндаже!»

– Вас вызывают на переправу: пришла летучка!

От морозного полушубка и шапки посыльного идет густой пар.

Срочно уезжаем в Тумак. Со мною Шарипов и Ройтер.

В землянке подполковника Ткаченко уже сидят Везломцев и военный комендант.

– Оба обломались. И рули и винты.

Нам ясно: оба – это «Пугачев» и «Двойка».

Подполковник нервничает:

– Сколько времени надо?

– Сколько надо – столько не дадите. Будем торопиться. Нужна помощь: полсотня бойцов.

– Дать сто человек, – приказывает Ткаченко.

Баркасы вытащили на берег на руках. У «Двойки» повреждения оказались пустяковыми, и их быстро исправили, но хуже с «Пугачевым»: у гребного винта только одна лопасть, а руль пришлось выбросить.

– Давайте отольем чугунный винт, – предложил Борис Гущин, начальник литейного цеха.

– Нет, дымить нельзя, – возразил Ройтер.

– Винт надо делать сварной, – настаивал Генкин.

Не прошло и суток, а летучка уже доставила на «Пугачев» еще не остывший винт, сваренный по чертежу Генкина из листового металла.

Командование еще раз поблагодарило ремонтников.

В дни наступления

19 ноября, на рассвете, грохот артиллерийской канонады не мог поднять только мертвых. Ураганный огонь мощных орудий накрыл фашистов. Солдаты в одних гимнастерках обливались потом, едва поспевая подносить снаряды. В частях читали приказ командования фронтом.

– В наступление, товарищи! За кровь наших детей – потоки вражеской черной крови! – повторяли слова приказа.

В этот день мы спешили в Татьянку – там случилась авария с пароходом «Механик Власов». В блиндаже комбата Павлова – та же радостная сутолока. Но седой майор встревожен:

– Не терпят колеса у вашего «Механика».

– Так они ведь не могут лед рубить!

– А мне от этого, думаете, легче?

Степан Андреевич Толстой, наш «полпред» в Татьянке, отзывает меня в сторону:

– Давайте привяжем вместо плиц дубовые бревна.

– Бревна? А чем привяжем?

– Цепями. Сломаются – новые привяжем.

Дубовые бревна вместо плиц – «новинка техники». Делать просто, а в работе будут надежнее.

Майору Павлову тоже понравилось это предложение: