Текст книги "Волгари в боях за Сталинград"

Автор книги: Анвер Тажуризин

Соавторы: А. Кантор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Правильно, Толстой!

Степан Андреевич стал смущенно протирать свои очки.

«Механик Власов» до середины декабря «молотил» лед дубками. На корму посадили бойцов, они по указанию наших кадровых слесарей Чепачина и Полякова то и дело меняли дубки и цепи.

Наступление нашей армии ширилось. Это чувствовалось и на переправах. Высокие штабели ящиков с боеприпасами, сотни орудий, горы мясных туш, валенки, полушубки – беспрерывный поток всего, что нужно фронту, шел с разных концов страны и упирался в водную преграду. И речники – капитаны, механики, ремонтники делали свое дело. Истрепанные беспрерывными бомбежками суда пробивали ледовые заторы, доставляли грузы воинам-героям, отстоявшим волжскую твердыню.

Но вот ударили крепкие морозы. Первые смельчаки с гружеными салазками проскочили по тонкой ледовой корке, а через несколько дней пошли автомашины-«полуторки». Наконец, в один из морозных дней через Волгу переправились гусеничные гаубицы, а за ними вереницей – машины, орудия, повозки…

Спешно, вдогонку наступающим войскам, переправлялись тыловые части, санбаты, склады. Канонада советской артиллерии гремела все дальше и дальше.

А. В. Голубихин [12]12
  Голубихин Александр Петрович, бывший главный инженер узла связи Нижне-Волжского пароходства, ныне начальник узла связи Волго-Донского канала им. В. И. Ленина. Проживает в Сталинграде.


[Закрыть]
СВЯЗИСТЫ

Фронт приближался к Сталинграду. В то время я работал главным инженером узла связи Нижне-Волжского речного пароходства. Одновременно исполнял обязанности заместителя начальника узла. Находились мы тогда в двухэтажном домике, напротив транзитного вокзала.

20 августа меня вызвал к себе начальник главсвязи наркомата речного флота Семен Кузьмич Самылин.

– Собирай ремонтную бригаду, – сказал он. – Только что получено сообщение: в результате налета вражеской авиации повреждена магистральная линия Сталинград – Астрахань. Связь нужно восстановить немедленно.

Сборы были недолгими. Вместе со мной на участок Красноармейск – Светлый Яр отправились дежурный техник телефонной станции Иван Михайлович Тихонин, техник связи Константин Иванович Кузнецов, линейный техник Константин Иванович Лобанов и еще несколько связистов.

К вечеру приехали на участок. Связь была нарушена во многих местах. В некоторых пролетах свисали обрывки порванного провода.

– Да, работенки хватит, – покачал головой Иван Михайлович Тихонин. – Только бы новых налетов не было: не очень-то приятно на столбе висеть, когда рядом бомбы рвутся.

Вдруг послышался надрывный гул приближающихся бомбардировщиков. Фашисты не зря так часто наведывались сюда: здесь пролегала дорога, по которой шло интенсивное движение войск.

Из-за облаков вынырнули четыре бомбардировщика и сделали круг над дорогой.

– Жаль, нет наших голубков, – вздохнул Лобанов. – Они дали бы стервятникам жару.

– Ложись! – крикнул Тихонин.

Послышался свист летящей бомбы. В ста метрах от канавы, где мы укрылись, взметнулась земля. Сверху в укрытие посыпались комья.

– Что, приехали в канаве отсиживаться? Так связь и будет бездействовать, – проворчал Кузнецов. – Вижу, бомбежка скоро не кончится. Одни самолеты улетят – других жди.

– Следи за воздухом, – говорю одному из связистов, – а мы начнем. В случае налета дашь сигнал.

Мы быстро взобрались на столбы. Не успели как следует взяться за дело, как слышим сигнал:

– Воздух!

И сразу же начали рваться бомбы.

Недалеко от нас находилась зенитная батарея. Она не давала возможности вражеским самолетам спускаться низко и обстреливать войска, шедшие по дороге.

Это было нáруку и нам: мы продолжали свое дело.

Уже восстановили четыре пролета, как взрыв большой силы потряс воздух. Несколько минут нельзя было разобрать, где разорвалась бомба. И лишь когда рассеялся дым, мы установили, что она попала в торец телеграфного столба и взорвалась в воздухе. По счастливой случайности никто из наших товарищей не пострадал.

Всю ночь связисты работали без отдыха. Бывало так: восстановим связь в одном месте, едем в другое и вдруг узнаем: там, где мы недавно были, опять все разбито. Возвращаемся и снова начинаем восстановительные работы.

Трудно сказать, кто больше отличился в эти долгие и трудные часы. Все работали с особым рвением. Казалось, что люди забыли о смерти, бродившей совсем рядом и постоянно напоминавшей о себе вспышками ракет и взрывами бомб.

В семидесяти местах нам пришлось восстанавливать линию связи. Только поздно вечером 21 августа бригада возвратилась в Сталинград. Связь с Астраханью была восстановлена.

^{Алексей Васильевич Кириллин, бывший начальник радиостанции узла связи Нижне-Волжского пароходства. Пенсионер. Проживает в Сталинграде.}

23 августа сотни немецких самолетов появились в небе Сталинграда. Тысячи смертоносных бомб посыпались на дома. Город пылал.

Мы получили приказ немедленно начать демонтаж оборудования узла.

– А вам уходить! Сию минуту! – приказал я телефонисткам, сидевшим за коммутаторами.

– Никуда мы не пойдем! – в один голос заявили Пехтелева и Иванова. – Сейчас связь как никогда нужна, а мы в щель полезем…

– Приказываю! – резко сказал я. И осекся. На лицах телефонисток я увидел такую решимость, что сразу понял: уговоры, приказы – все бесполезно.

А ведь рядом рвались бомбы. Каждую минуту люди, находившиеся в здании, подвергались страшной опасности. Но все решили до конца исполнить свой долг.

Вот вытащена из здания часть оборудования. Еще немного времени – и документация будет вынесена в безопасное место.

– Горим! – раздался крик.

Пламя с соседнего здания, в которое попала зажигательная бомба, перекинулось на наше. Уже занялась крыша. Красные языки огня поднимались все выше и выше.

Никакой паники. Связисты действовали быстро и умело. Самая необходимая документация была вынесена из огня.

Вскоре все здание было охвачено пламенем.

Ни в тот вечер, ни на следующее утро не удалось переправить оборудование на левый берег Волги. И лишь 24 августа, вечером, нам предоставили баржу.

В этот вечер мы понесли тяжелую утрату. Я уже говорил, какое мужество проявили наши телефонистки, отказавшиеся покинуть работу, когда началась бомбежка. Среди них была и Сахнова, молодая девушка, всегда радостная, приветливая. И вот незадолго до отплытия баржи подбегает ко мне один из работников:

– Сахнову убило! – кричит он. – Только что, у транзитного вокзала.

Я бросился туда. Возле тела девушки уже собрались товарищи. Не хотелось верить, что не увидим больше этой жизнерадостной, чудесной девушки за коммутатором.

…На левом берегу сложили спасенное оборудование, Радиостанция, начальником которой был Алексей Васильевич Кириллин, разместилась в землянке. Она обслуживала оперативную группу пароходства, руководившую движением флота.

На следующий день мне и линейному технику Лобанову было поручено доставить из подвала узла связи аккумуляторы, без которых нельзя было наладить радиосвязь. Поехали мы за ним из Красной слободы днем и, конечно, угодили под бомбежку. Однако доплыли благополучно и вскоре были на знакомом дворе. Вытащили мы из подвала 6 аккумуляторов и ночью доставили их на левый берег.

В последующие недели мы налаживали связь. Помню, как мне и технику Тимофею Петровичу Щербакову было приказано в Красной слободе протянуть линию от телефонной станции до почты, где находился коммутатор, обслуживавший весь район. Расстояние небольшое, но враг обстреливал Красную слободу из минометов.

По пустынной улице, то пригнувшись, то ползком, передвигались мы с Щербаковым, прикрепляли провод к деревьям, к карнизам домов, засыпали землей. Гитлеровцы как будто почувствовали, что мы делаем. Мины стали падать все чаще и ближе.

– Никогда не думал, что километр такое большое расстояние, – пожаловался Щербаков. – Прямо конца не видно…

Вот, наконец, почта. Последнее усилие, и контакт включен.

В ноябре я получил задание от начальника пароходства Г. Ф. Коченина отбыть во Владимировну.

Во Владимировне мы создали новый узел связи пароходства, который просуществовал вплоть до февраля 1943 года, когда гитлеровские войска были окружены и разгромлены под Сталинградом.

М. Н. Созин [13]13
  Созин Михаил Николаевич, старший диспетчер Сталинградского технического участка водного пути.


[Закрыть]
ЧАСОВЫЕ ВОЛГИ

Был конец сентября. К вечеру небо затянулось мутным, серым пологом. Накрапывал мелкий дождь. Набегавший ветер срывал с деревьев пожелтевшие листья. Мы приготовились ужинать, когда в дверях землянки выросла высокая фигура в плащ-палатке. Это был представитель одной воинской части. Он сообщил, что переправа на участке Скудры – завод прекратила работу из-за того, что река обмелела, и просил принять срочные меры, чтобы возобновить движение флота.

Начальник участка пути Константин Семенович Емельянов, выслушав военного, на минуту задумался, словно припоминая что-то. Неожиданно его взгляд остановился на мне. Решение начальника я понял без слов: мне, хорошо знавшему фарватер Волги, надлежало отправиться на бездействующую переправу. Константин Семенович сказал несколько напутственных слов, и мы тронулись в путь.

В здании Управления завода, куда мы приехали с представителем воинской части, состоялось короткое совещание. Переправу войск и боевой техники нужно возобновить как можно быстрее. Враг бросает в бой все новые и новые силы. С каждым днем труднее становится сдерживать его натиск. В местах, где сильно обмелела река, решено вести взрывные работы, чтобы углубить фарватер.

– В ваше распоряжение, товарищ Созин, выделяем трех солдат, – сказал мне худощавый майор. – Знаю, мало, но ничего не поделаешь. Сами видите обстановку…

Тут же мы получили взрывчатку, шнур, капсюли – все необходимое для производства взрывных работ. Сам я не взрывник, но некоторые познания в этом деле имел: несколько лет назад я проходил специальную подготовку в Горьковском техническом участке пути.

Благополучно доехав до места, мы сделали несколько промерой глубины. Нужно было углубить фарватер не менее чем на 30 сантиметров на участке в 120 метров.

После первых же взрывов противник разгадал наш план и тотчас же открыл артиллерийский и минометный огонь. Снаряды и мины ложились недалеко от нас. Осколки пробили лодку, но мы продолжали работу. Только на следующий день доложили командованию, что фарватер углублен. Уставший, еле держась на ногах, но довольный тем, что задание выполнено, я возвратился в оперативную группу пароходства.

Это было мое первое боевое крещение. Так я вступил в жизнь, полную опасностей и тревог.

Но не о себе хочу нести разговор. Мне хочется рассказать о славных боевых делах работников участка пути – бакенщиков, путейцев, простых тружеников Волги.

…Пост бакенщика Степана Михайловича Пряхина был на левом берегу Волги, напротив тракторного завода. Когда завязались бои в районе тракторного, домик Пряхина стал своего рода госпиталем. Сюда через Волгу везли раненых воинов, а ночью приходили санитарные машины и увозили их в тыл. Степан Михайлович дни и ночи находился на участке, показывал путь судам.

Однажды прекратилась телефонная связь города с левым берегом: оборвалась линия. Нужно было срочно устранить повреждение. Предстояло это сделать почти на глазах у противника. Ответственное боевое задание было поручено Пряхину. Степан Михайлович тщательно обдумал свои действия. Он изготовил специальные крючки для подъема проводов. Когда стемнело, он сел в лодку и отчалил от берега, осторожно работая веслами. Долго искал Пряхин место обрыва и когда нашел его, поднял крючками со дна реки провода, соединил их. Связь была восстановлена.

У Голодного острова, напротив элеватора, находился пост бакенщика Гавриила Осиповича Ваганова и Марии Петровны Бардаковой. Все время, как часовые, о, ни бдительно несли службу, выезжали на лодках навстречу судам и проводили их через самые опасные участки.

Гавриил Осипович и Мария Петровна по велению сердца занялись еще одним делом – увозили раненых бойцов из Сталинграда. Едва выпадет свободная минута, отважные бакенщики отправляются в рейс на правый берег за ранеными. Не раз попадала лодка под сильный обстрел, получала пробоины. Днем Гавриил Осипович ремонтирует ее, а ночью – снова в рейс, на правый берег.

Был такой случай. Только уложили тяжелораненых и отчалили от берега, как лодка попала в водоворот. Бакенщики отчаянно работали веслами, но лодка словно вышла из повиновения. То ли стон раненых, то ли плеск весел услышали враги, и над самой головой неожиданно повисла ракета. Лодка обнаружена. Зловещая цепочка трассирующих пуль потянулась к одинокой чернеющей точке. Ваганов и Бардакова напрягали последние силы, чтобы быстрее добраться до левого берега. Маневрируя, лодка метр за метром шла вперед…

– Что случилось? – встревожилась Мария Петровна, когда лодка вдруг снова закружилась на месте.

Руки Ваганова бессильно опустили весла.

– Что с вами, Гавриил Осипович? – не своим голосом спросила Бардакова.

– Ничего, Маша, маленько задело, – глухо ответил Ваганов.

Пересиливая боль в правом плече, Гавриил Осипович снова взялся за весла. Лодка медленно пошла вперед. Одна за другой взлетали ракеты, освещая реку. Пулеметы врага захлебывались. Но беззащитная цель, как заколдованная, уходила все дальше и дальше. Когда до берега осталось несколько десятков метров, Мария Петровна почувствовала, как теплая струйка потекла по левому плечу. «И я ранена», – пронзила мозг мысль.

Но смельчаки продолжали борьбу за жизнь раненых бойцов. Истекая кровью, они гребли до тех пор, пока лодка не уткнулась в песчаный берег.

Образцы мужества и отваги показали старший бакенщик Песковатского поста Захар Никифорович Никляев и младший бакенщик Федор Федорович Мельников. У входа в Песковатскую Воложку вражеские самолеты атаковали пароход «Академик Губкин», шедший с пятью баржами, груженными горючим. Одна из бомб попала в носовую часть баржи «Алазань». Вспыхнул пожар. Бакенщики бросились расчаливать состав, чтобы отделить горящую баржу. Во время расчалки у Захара Никляева загорелась одежда. Сбросив пиджак и шапку, он затоптал огонь и снова взялся за работу. Никляеву и Мельникову удалось отделить горящую баржу и, действуя огнетушителями, песком, потушить пожар, наглухо закрыть отсеки, где находилось горючее.

…В районе Купоросного ценой огромных потерь врагу удалось прорваться к Волге. Уничтожить прорвавшегося противника можно было только ударом в лоб со стороны Волги. Осуществление этой операции командование возложило на бронекатера Волжской военной флотилии. Но участок реки был мало изведан, и бронекатера подвергались риску сесть на мель.

На помощь военным морякам пришел старший бакенщик Нижне-Купоросного переката Николай Ильич Субботин. Ночью, не зажигая обстановочных огней, под сильным минометным и пулеметным обстрелом, он повел бронекатера к участку берега, занятому противником. Высаженные на берег десантные группы при поддержке огня с бронекатеров стремительно атаковали гитлеровцев. Группировка врага была уничтожена.

Николай Ильич Субботин дни и ночи находился на своем участке. Он оказывал нашим частям помощь в наведении плавучих мостов, в организации перевозок боеприпасов, оружия и продовольствия. На лодке и на небольших плотах, сбитых им же из бревен, он перевозил на левый берег раненых бойцов, ценное имущество.

В первых числах ноября в небольшой домик, где размещалась оперативная группа пароходства, пришел представитель военного командования подполковник Ткаченко.

– Речники поработали неплохо – такое мнение командования, – сказал подполковник. – Но теперь нужно перевозить еще больше людей и боеприпасов. Этого требует обстановка.

А флота не хватало. Где достать хотя бы еще одну баржу? Но вот кто-то из путейцев вспомнил, что в Куропатке стоит металлическая баржа. Хотя она сильно пострадала от бомбежки, но восстановить ее можно. И в самом деле, за несколько часов на барже были заделаны пробоины, восстановлено рулевое управление и устранены другие неисправности. Баржа была подготовлена для перевозки людей и техники.

С каждым днем все больше и больше войск переправлялось на правый берег. Мы чувствовали, что советские войска готовятся к большому наступлению. И вот наступило 19 ноября. С рассветом заговорила наша артиллерия. Оглушительный грохот орудий смешался с могучим гулом самолетов. Радостными возгласами, подбрасыванием шапок мы провожали эскадрильи наших самолетов, шедших на бомбежку позиций врага, и желали им благополучного возвращения.

Это было поистине гигантское наступление Советской Армии, которое, как известно, завершилось окружением и полным разгромом крупной группировки врага.

В феврале 1943 года путейцы полным ходом развернули подготовку к открытию навигации: готовили фонари и обстановочные знаки. Работники участка пути Ремезов, Зенин, Субботин и другие собирали на берегу все, что могло пригодиться в обстановочном хозяйстве. Несмотря на большие трудности, навигация на Волге весной 1943 года открылась своевременно. Враг находился тогда далеко от Сталинграда, но не отказался от попыток парализовать работу важнейшей транспортной магистрали. Как только по Волге пошли первые суда, гитлеровцы бросили свою авиацию на минирование русла. На судовой фарватер сбрасывались тысячи мин, суда подвергались бомбардировке.

Военное командование оказало большую помощь речникам. На пароходах устанавливались зенитные пулеметы, а в ряде случаев – и пушки. Непрошеных гостей встречали ураганным огнем. Это заставило фашистских стервятников держаться на большой высоте, что заметно снизило эффективность бомбардировок. Была организована специальная служба наблюдения, в состав которой вошли и речники. Заминированные участки обставлялись специальными знаками, и тральщики Волжской военной флотилии очищали их.

Вот что рассказывает бакенщик Иван Егорович Игольников о борьбе с минной опасностью на его участке:

– Лунная ночь. Вдоль широкой реки растянулась серебряная дорожка. Недалеко от меня колышется на легких волнах бакен. Из-под большого маскировочного зонта еле виднеется слабый огонек. Тихо, очень тихо. И вдруг слышу гул самолетов. По звуку узнал, что это не наши. Всмотрелся я в темноту и вижу: летят самолеты вдоль Волги на небольшой высоте.

«Для чего же они летят здесь? Может, разведчики? Тогда, значит, ожидай „гостей“», – думал я. Вернулся на пост, разбудил жену, Ульяну Петровну.

– Вставай, – говорю, – стервятники только что пролетели.

Ждать пришлось недолго. Примерно через час снова послышался гул моторов. Черным коршуном снизился самолет над водой, мелькнули голубые искорки – и с пронзительным визгом упали в воду две мины. Хорошо приметив место падения, мы с женой захватили минный бакен и только успели отплыть от берега, как снова послышался гул моторов. Самолет пролетел над самой лодкой и сбросил еще две мины. Нам пришлось вернуться и захватить еще один минный знак. За ночь нам удалось обозначить все минные поля.

Утром, едва занялась заря, смотрим: сверху идет караван. Надо предупредить капитана об опасности. С женой садимся за весла и выезжаем навстречу каравану. Доехали до минного поля, которое на самом фарватере. Встал я на лодку и шапкой начал сигналить капитану, чтобы держал судно к луговой стороне. Сигналы поняты. Судно резко сворачивает с курса и благополучно обходит минное поле.

В следующую ночь на моем участке вражеские самолеты сбросили девять мин. Мы с женой всю ночь не покидали лодку. Как только упадет мина, заметим место и обозначим его условным знаком. И так повторялось не одну ночь…

Путейцы вместе со всеми речниками Нижней Волги успешно выполнили возложенные на них задачи. В трудных условиях ледохода, под непрерывной бомбежкой, артиллерийским и пулеметным огнем они обеспечивали подвоз через Волгу всего необходимого для полного разгрома врага под Сталинградом.

А. А. Проваторов
НА ПОПОВИЦКОМ ПЕРЕКАТЕ

Лодка, переваливаясь через гребень волны, снова скрылась в темную бездну. Обычно в такую пору никто не решался выходить на лодке на середину реки. Но теперь бакенщику нельзя выжидать пока стихнет ветер, успокоится волна. Где-то на подходе к перекату, притаившись около правобережной кручи, с потушенными огнями, поджидает его караван.

Лодка продолжала медленно продвигаться вперед, навстречу каравану. Налетавшие порывы ветра свергали с пенистых гребней волн каскады брызг, обрушивали их в лодку, обдавая с ног до головы сидевших в ней бакенщиков. Но Андрей Николаевич ничего не видел, ни на что не обращал внимания. Думал он только об одном: надо успеть до подхода встречного парохода провести караван через перекат. Упершись ногами о дно лодки, он до боли напрягал мускулы. Сзади сидела жена. Стараясь не отставать от мужа, она в такт взмахивала веслами. Впереди, уже совсем недалеко, снова пробасил гудок.

– Ну-ка, посвети фонариком! – скомандовал Андрей Николаевич жене.

Прасковья Максимовна подняла весла, вцепилась одной рукой в борт, а другой подняла над головой фонарь. Налетевшая волна с такой силой ударила в бок лодки, что Прасковья Максимовна не удержалась на ногах и едва не оказалась за бортом. Андрей Николаевич успел схватить рукав ее плаща. На пароходе заметили моргнувший среди разъяренных волн тусклый огонек: дали ответный сигнал. Не прошло и получаса, и лодка очутилась около затемненного, казавшегося безжизненным буксировщика.

– Эй, вахтенные, принимайте чалку! – крикнул Андрей Николаевич, заворачивая лодку на подветренную сторону. Чьи-то крепкие руки подтянули ее вплотную к борту, помогли обессиленным бакенщикам взобраться на палубу.

– Мины не сбрасывали?

– Бог миловал, – ответил Андрей Николаевич. – Можете спокойно плыть.

Капитан подал команду поднять якорь. В этот момент впереди на берегу погас огонек, затем второй, третий…

– В чем дело? – заволновался капитан.

– Опять появился, дьявол, – сердито сплюнул бакенщик.

На пароходе воцарилась тишина. Сквозь завывание ветра и шум ударяющейся о судно воды послышался монотонный гул моторов. Он быстро нарастал, и вскоре из-за высокой береговой кручи вынырнула тень самолета. Проскочив мимо каравана, самолет сделал разворот и, подобно хищной ночной птице, стал рыскать над Волгой, удаляясь вниз по течению. Где-то недалеко на песчаном берегу взметнулся огненный столб. По-видимому, бомба была брошена наугад, так как в такую ночь трудно с высоты увидеть что-нибудь на воде.

– Трогай, мешкать нельзя, – поторопил капитана бакенщик, когда гул окончательно растворился в темноте.

Пароход ожил, задрожал мелкой дробью. Забурлила за колесами вода. Медленно поплыл мимо высокий обрыв, едва выделяемый на фоне неба. Андрей Николаевич стоял сбоку рулевого, до боли в глазах всматривался в темноту. То и дело слышался его хрипловатый, простуженный голос:

– Держать чуть левее… подверни трошки вправо…

Уже при подходе к повороту на берегу вдруг снова исчезли огоньки. Сзади донесся зловещий гул.

– Опять летит, – дрогнувшим голосом сказал капитан и хотел было дать команду застопорить машину.

– С ума спятил! – сердито дернул его за руку бакенщик. – Разве можно тут сбавлять ход, хочешь чтобы на мели очутились? Теперь мы и без огней пройдем. А он, леший с ним, пусть себе летает. Нас он все равно не заметит.

Капитан отступил. Он уже слышал о Блинкове, о его смелых действиях. И все же он был поражен тем, на какой риск шел бакенщик. Ему, капитану, казалось просто невероятным провести пароход с двумя баржами на буксире через такую горловину без единого сигнального огонька. Мало того, что застрявший караван загородит фарватер и парализует продвижение судов, – наутро он станет подходящей мишенью для фашистских бомб. И тогда, как ни маскируй этот участок фарватера, уже не будет отбоя от вражеских самолетов.

Как бы угадывая мысли капитана, Андрей Николаевич добродушно сказал:

– Сколько, брат, я за эти ночи провел тут караванов! И словно метят, дьяволы. Только успеешь дойти до самого опасного места, глядь, они тут как тут. Но ничего, приноровился без огней. Думаю, и на этот раз проскочим благополучно.

Прошло еще несколько томительных, напряженных минут. На берегу снова появились огни. Но они уже не были нужны бакенщику. Караван начал отдаляться от берега, круто разворачиваясь вправо.

– Еще правее… так… так… подверни еще, – повторял Андрей Николаевич, и, как только оставшиеся позади огоньки очутились против кормы, он с облегчением вздохнул: – Вот и все, теперь вы без меня управитесь.

Попрощавшись с капитаном и членами команды и пожелав им благополучного пути, Блинковы спустились вниз. Тут же лодка отделилась от парохода и запрыгала на волнах, окутанная густой темнотой.

…Поповицкий перекат, расположенный примерно в шестидесяти километрах ниже Сталинграда, – самый трудный участок в низовьях Волги. Много хлопот доставлял он судоводителям после спада паводковых вод. Ширина и глубина здесь в этот период становились такими, что суда едва проходили в одном направлении. Вдобавок от самого переката фарватер делал крутой поворот влево, и караваны, шедшие вниз, на Астрахань, вынуждены были вплотную прижиматься к белым бакенам. На повороте быстрое течение заносило их учалы, стремилось прижать к правому берегу. Нужен был глаз да глаз.

^{Андрей Николаевич Блинков (справа) и его сын Виктор.}

И это в обычных условиях, когда вся судоходная обстановка освещалась яркими огнями и над головами не нависала смертельная опасность. Теперь же с наступлением сумерек перекат, как и все низовье Волги, погружается в темноту. Бакены не зажигаются. Судоводители ориентируются лишь по одним неярким, замаскированным сверху огонькам береговых створов. И то зачастую приходится их гасить, скрывать от фашистских стервятников. К концу лета 1942 года, когда вражеские полчища рвались к Сталинграду, на обслуживающем перекат посту остался один Блинков.

– Вот что, Андрей Николаевич, вся надежда теперь на вас, – сказал ему обстановочный старшина, когда ушел на фронт последний из помощников Блинкова. – Возможно будет – подошлем кого-нибудь на подмогу.

Старшина хорошо знал Блинкова и был уверен, что если потребуют обстоятельства, он сможет провести караван через перекат в потемках, при полной маскировке.

Родился и вырос Андрей Николаевич на Волге. Отец его был бакенщиком. Семья у отца была большая, жили впроголодь. В 1913 году Андрею пошел четырнадцатый год, и отец упросил начальство зачислить его к себе в помощники. Немало горя пришлось хлебнуть в то время Андрею.

С тех пор бессменно он нес вахту на этом посту. А после ухода отца на пенсию, в 1936 году, Андрея Николаевича назначили старшим бакенщиком. Он хорошо изучил капризы переката, знал какие опасности таит он для судов. Ранней весной, когда Волга была еще скована льдом, пробуривал лунки и делал промер глубины. А к открытию навигации ему до мелочей были известны изменения, происшедшие под водой на обслуживаемом им участке судового хода. Наиболее сильные изменения русла обычно происходили в период весенних паводков. В эту пору Блинков всегда был настороже. Дважды в день, а после спада воды – трижды прощупывал подводные кромки фарватера. При обнаружении каких-либо изменений сразу же перестанавливал бакены, сообщал диспетчеру.

После проводов на фронт последнего помощника Андрею Николаевичу не под силу было одному обслуживать этот участок. Выход был один: взять к себе на пост жену. И хотя Прасковье Максимовне никогда не приходилось заменять бакенщиков, она оказалась надежной помощницей.

Но тут на плечи бакенщиков свалились новые заботы: все чаще над Волгой стали появляться вражеские самолеты. Сперва они проплывали в небе на большой высоте. Потом, в середине лета, стали спускаться ниже, нагло охотиться за беззащитными пароходами, катерами, лодками. Пришлось промер глубин делать ранними утрами или вечерами, так как в эти часы самолеты не осмеливались углубляться в тылы наших войск.

Как-то на рассвете Андрей Николаевич и Прасковья Максимовна возвращались на пост. Они только что сопроводили шедший вниз пароход, который спешил к восходу солнца доплыть до укрытия.

Прасковья Максимовна неторопливо гребла. Андрей Николаевич сидел на корме, прижимая локтем кормовое весло. Руки и все тело ныли от усталости. Незаметно для себя он прикрыл веки, опустил голову на грудь. Прасковья Максимовна пристально смотрела на мужа, и сердце сжалось от жалости. Трудно в нем было узнать прежнего Андрея Николаевича, жизнерадостного, полного энергии и не по летам здорового. Теперь обросшие серой щетиной щеки ввалились. Под глубоко запавшими глазами образовались обвисшие складки морщин.

– Гляди, на кого ты стал похож, – покачала головой Прасковья Максимовна, когда лодка уткнулась в песчаный обрывчик и Блинков поднял голову. – Отдохнул бы хоть нынче.

– Успею, отдохну, – махнул рукой Андрей Николаевич. – Скорее присылай Виктора, нечего терять время. До солнца должны управиться.

Настаивать было бесполезно…

Прасковья Максимовна тяжело вздохнула, пошла в гору. Андрей Николаевич склонился над бортом лодки, зачерпнул ладонью холодную воду и стал промывать слипающиеся глаза. Вскоре прибежал Виктор. Он сел за весла, и лодка снова отплыла от берега. На повороте фарватера она замедлила ход, и Блинков опустил в воду полосатый шест.

– Прямо… чуть левее, – повторял он, то поднимая, то опуская вглубь наметку.

День продолжал разгораться. Над синеющим вдали лесом всплывало солнце. Искрились омытые росой листья деревьев. Серебристыми бликами играла плавно бежавшая к Каспию вода. Таинственная тишина стояла кругом. Ее нарушали лишь неторопливые удары весел. Любил Андрей Николаевич в такой тихий утренний час блуждать по фарватеру, встречать и долгим радостным взглядом провожать проплывающие мимо караваны.

Но в это утро ничто не радовало бакенщика. Тупая ноющая боль какой уже день сдавливала сердце. Он то и дело с подозрением поглядывал на выплывающее из-за леса солнце. И только огненный шар успел отделиться от макушек деревьев, Андрей Николаевич положил в лодку наметку, показал рукой на берег. Вдруг тишину нарушил едва уловимый ухом рокот мотора. Рокот этот быстро нарастал. И пока Андрей Николаевич смог различить, к какому самолету гул относится – к нашему или фашистскому, – самолет отчетливо стал виден в прозрачном невысоком небе.

– Вон он, вражеский! – воскликнул Виктор и быстро заработал веслами.

Самолет шел луговой стороной наперерез Волги, по-видимому, возвращался из нашего тыла. Андрей Николаевич посмотрел в сторону песчаной косы, за которой скрылся последний проведенный им через перекат караван и где еще не так давно струился легкий дымок. «Успели ли его укрыть?» – с тревогой подумал бакенщик. У него отлегло на душе, когда самолет миновал реку, повернул в степь. Но тут же самолет неожиданно сделал второй крутой разворот и, снизившись, пошел прямо на лодку. Виктор растерянно взглянул на отца, выпустил из рук весла, намереваясь выпрыгнуть из лодки.

– Ложись, Витя! – крикнул Андрей Николаевич и рванулся к сыну.