Текст книги "Печать тернового венца"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Падре Фелиппе Ортега

Мои попытки отыскать сестру Марселину не увенчались успехом. Удалось узнать, что она прислуживала папе Адриану на вилле Кастель Гандольфо, где стала свидетельницей его смерти. Вернее, по мнению кое-кого из кардинальской коллегии, проспала кончину святого отца, вовремя не уведомив врачей о начале сердечного приступа. Сестру Марселину в два счета выставили из папской резиденции на улицу и велели замаливать сей ужасный грех. В ордене кармелиток, к которому она принадлежала, мне не смогли сообщить, куда она отправилась: ее не было ни в монастыре, ни в столичном представительстве ордена, ни у ее престарелой сестры и младшего брата.

Таинственное исчезновение сестры Марселины очень занимало меня. Почему от нее избавились еще в ночь смерти Адриана? Только ли из-за того, что она проспала его смерть, или по каким-то иным причинам? Что она знала? И чего не знала? Это мне и предстояло выяснить.

Ситуация складывалась следующая: в тот день, когда папа Адриан пришел в себя, он продиктовал что-то сестре Марселине и велел передать в срочном порядке своему личному секретарю, находившемуся тогда за границей. Всего несколько часов спустя Адриан скончался (по слухам – был отравлен). Сестра Марселина на следующее утро доставила письмо в дом, где проживал Ян Мансхольт, и вручила его любопытной супруге консьержа. Мансхольт, вернувшись в Рим, прочитал письмо, а затем был задушен в ванне, вроде бы мальчиком по вызову. От послания папы Адриана остался конверт, который я похитил с места преступления.

Мой брат Антонио просил (вернее, требовал), чтобы полиция к расследованию не привлекалась. Он, как и многие в Ватикане, желал избежать громкого скандала. К тому же стремился и я. Подумать только, какой эффект будет иметь весть о том, что папа Адриан умер не своей смертью, и какой удар она нанесет по репутации католической церкви! Замалчивать правду – не значит становиться на сторону преступников. Я дал себе слово, что не покину Рим, пока не докопаюсь до истины и не разыщу виновных. Для меня это стало делом чести.

Итак, что мне уже стало известно? Во-первых, множились слухи, согласно которым Адриана отправили на тот свет при помощи яда. Его тело, выставленное на обозрение в соборе Святого Петра, почернело и вздулось. Ватикан утверждал, что такая метаморфоза связана с небывалой августовской жарой и поспешно, а также неумело проведенной бальзамировкой. Но кто-то из монахов или прелатов проболтался прессе, и желтые издания намекали на то, что папа умер не своей смертью. Кардинальская коллегия постановила накрыть тело папы хрустальной крышкой и приблизила дату погребения на день.

Во-вторых, сестра Марселина наверняка могла бы рассказать кое-что интересное, но исчезла. Меня терзали сомнения: а что, если кто-то, убивший папу (если мы примем за истину утверждение о том, что Адриан был отравлен или лишен жизни иным насильственным образом), решил избавиться от чрезвычайно опасной свидетельницы? Она ведь могла много чего видеть и слышать в ту ночь, и именно поэтому статс-секретарь выгнал ее прочь, обвинив в халатности и смерти Адриана.

В-третьих, сестра Марселина была одной из немногих, что беседовала с Адрианом после того, как он пришел в себя. Это беспокоило меня более всего. Что сказал ей папа? И что она под его диктовку записала и передала Яну Мансхольту? Письмо в квартире покойного секретаря обнаружено не было, исходя из чего у меня возникло две версии: или он по прочтении уничтожил его сам, или его похитил (но уничтожил ли?) убийца. Чтобы установить, какое из предположений соответствует истине, мне требовалось выйти на след сестры Марселины, что я и пытался сделать, правда, пока без всякого успеха.

В-четвертых, требовалось узнать, что произошло одиннадцатого декабря прошлого года, когда папа Адриан впал в кому. Прелат, говоривший с журналистами, обладал очень длинным языком, и таблоиды намекали: причина убийства папы – некая тайна, которую он желал обнародовать, чего ватиканские чинуши не могли допустить. И вот здесь я оказывался в затруднении. Что это была за тайна? И правда ли, что кто-то пытался размозжить папе голову? Если последнее имело место, то значит ли, что тот же человек убил Адриана восемь с лишним месяцем спустя, когда тот пришел в себя? И что ж за тайна такая страшная, ради сохранения которой был убит сам понтифик?

Вопросов у меня было много, но ни единого ответа, а только предположения, домыслы и версии. Атмосфера в Риме и Ватикане накалялась, причем не только в прямом смысле (градусник зашкаливало: на солнце было под сорок), но и в переносном – близилось погребение святого отца, и все хотели знать, что же послужило причиной его смерти.

Антонио в те дни я видел редко. Он каждый день принимал участие в генеральных конгрегациях, где прибывшие со всего света в Италию кардиналы обсуждали насущные проблемы (которых было более чем достаточно), занимались подготовкой похорон Адриана и предстоящего конклава и пытались договориться о том, кто же станет следующим наместником святого Петра.

...В тот день с утра я посетил институт, где работал профессор Маурисио Пелегрино. После телефонного звонка моего брата-кардинала он любезно согласился принять провинциального священника.

Первое, что бросилось мне в глаза, был страх, явно читавшийся на лице медика.

Профессор принял меня в большом светлом кабинете, стены которого были украшены абстрактными рисунками. Пелегрино сразу же сообщил мне:

– Падре, я не могу уделить вам много времени, через полчаса начинается операция, которой я руковожу.

Но он не столько спешил, сколько боялся. Профессор старался не смотреть на меня, а на висках у него выступили капли пота, и я не верил, что это последствие небывалой жары – в кабинете работали кондиционеры и царила приятная прохлада.

– Профессор, как вы относитесь к слухам о том, что папа Адриан умер не своей смертью? – спросил я, решив, что лучше всего атаковать его прямым вопросом.

Пелегрино вздрогнул и яростно ответил: – Папарацци в погоне за дешевыми сенсациями не останавливаются ни перед чем. Даже перед смертью святого отца!

– Это не ответ на мой вопрос, а скорее, общие слова, – настаивал я на своем. – Меня интересует смерть папы Адриана. От чего она последовала?

– Перечитайте официальный бюллетень, – заявил профессор. – Там все очень подробно освещено.

– И все же, не могли бы вы повторить для меня? – сказал я. – Говорят, что вы написали бюллетень под диктовку статс-секретаря и камерленго.

– Что за чушь! – возмутился профессор, и я тут же понял, что попал в точку. – Оба кардинала не имеют отношения к составлению бюллетеня. Я бы никому не позволил оказывать на себя давление! Вы хотите знать, что произошло той ночью? Извольте! После выхода из комы ослабленный организм его святейшества пережил подлинный шок, что и привело к коллапсу спустя несколько часов. Его сердце отказалось работать, и сделать было ничего нельзя.

– А из-за чего остановилось его сердце? – упрямо спросил я, подумав про себя, что профессор, похоже, хорошо знаком с тактикой софистов.

– Падре, вы не мой коллега по цеху, чтобы я излагал вам сугубо медицинские детали кончины одного из моих пациентов, – заявил профессор с нервной усмешкой. – Для дилетантов наподобие вас вполне достаточно того, что я уже назвал.

– Значит, вы исключаете, что папа был отравлен или умерщвлен каким-либо иным образом?

Маурисио Пелегрино моргнул, и в тот момент я окончательно уверился в том, что Адриана убили.

– Конечно же, я исключаю! – прогрохотал профессор и в раздражении хлопнул ладонью по полированной поверхности стола. – Или вы сомневаетесь в моей компетенции, падре? В смерти святого отца нет ничего таинственного. И конечно же, он не был убит!

– А отчего он впал в кому? – спросил я. – Правда ли, что удар по голове...

– Неправда! – произнес, вставая, профессор. – Конечно же, неправда! Вы начитались глупых статеек в дурных газетенках, падре. Одиннадцатого декабря у святого отца был сердечный приступ, который привел к остановке сердца и клинической смерти. Его удалось вернуть к жизни, но папа Адриан впал в кому. Пять предыдущих пап также умерли от сердечной недостаточности, так что здесь нет ничего удивительного. Надеюсь, у вас более нет ко мне вопросов!

– Нет, как же, – произнес я, – профессор, я хотел бы бросить взгляд на историю болезни папы Адриана, если вы не возражаете.

– Возражаю! – заявил, подходя к двери и распахивая ее, бывший лейб-медик. – Только ордер, подписанный судьей, принудит меня сделать это. Я обязан соблюдать врачебную тайну даже по отношению к моим покойным пациентам. А теперь прошу вас удалиться!

Мне не оставалось ничего иного, как ретироваться. Оглянувшись, я обнаружил на этаже туалет и, зайдя в него, заперся в одной из кабинок. Нестандартная ситуация требовала нестандартных мер. Я знал, что все мои прегрешения Господь мне простит: ведь я, в отличие от профессора, действовал во благо церкви.

Я быстро стянул черную сутану и остался в джинсах и майке. Из портфеля я извлек тонкий белый халат и надел его. Быстрым движением приклеил на верхнюю губу роскошные усы, а на нос водрузил очки в роговой оправе, затем надел седой парик.

Завершив внешнюю метаморфозу, я вытащил из портфеля наушники, прикрепленные к небольшому приборчику, и принялся слушать разговор в кабинете профессора Пелегрино. Я ведь прикрепил к столешнице крошечный, похожий на скрепку, передатчик, который позволял мне слышать все, что говорили в кабинете профессора, самому находясь на удалении до ста пятидесяти метров. Покидать институт я пока не собирался, ведь профессор, если он не лгал, собирался вскоре отправиться на операцию.

– Он только что ушел, – услышал я встревоженный голос Пелегрино.

Итак, мой план удался: я вывел его из равновесия и дал понять, что откровенно подозреваю его во лжи. Профессор, конечно же, позвонил своим сообщникам, беседу с которыми я и хотел услышать. Опустившись на крышку унитаза, я внимал каждому его слову. Увы, фразы собеседника доктора до меня не доносились, но и того, что сказал лейб-медик папы Адриана, было вполне достаточно.

– Этот Ортега – настырный тип, из разряда засранцев, с радостью сующих свой длинный нос в чужие дела, – продолжал профессор, а я скромно улыбнулся: мне льстило признание моих заслуг из его уст. – Но не такой он и умный, как про него говорят. Думал, что если как бульдозер проедется по мне, то я расскажу ему всю правду...

Пауза. Профессор ошибался – я и не надеялся получить от него информацию, а хотел спровоцировать на разговор с сообщником, что и произошло.

– Не беспокойся, я ничего ему не сказал, – заявил Пелегрино. – Держался официальной версии. Он, судя по постной роже, не поверил, ну да черт с ним. Ах, извини, Умберто, у меня случайно вырвалось!

Умберто? Похоже, я знаю, с кем так мило чирикает профессор Пелегрино – с кардиналом Умберто Мальдини, статс-секретарем Святого престола. Собственно, открытием для меня это не стало. Я подозревал, что Мальдини имеет самое непосредственное отношение к замалчиванию причин смерти папы Адриана. В Кастель Гандольфо в ночь, когда умер святой отец, были вызваны лейб-медик, камерленго и великий пенитенциарий. Двое последних, не исключено, не посвящены в тайну гибели папы, а вот кардинал Мальдини...

– Да, да, я понял, – вещал после очередной паузы профессор. – Советую проследить, чтобы он не контактировал с Формицетти. Они многое знают!

Братья Формицетти! И как же я мог упустить их из виду? Я мысленно поблагодарил профессора за то, что он навел меня на отличную идею. Братья Формицетти бальзамировали трех последних пап. Они действительно многое знают.

– Хорошо, Умберто. Да, на меня можешь положиться. А вот кардинал делла Кьянца, брат Ортеги, ведет себя слишком вызывающе. Какие у него шансы получить тиару, Умберто?

Я очень сожалел, что не мог услышать ответа статс-секретаря.

– Так, так. Как бы там ни было, Умберто, даже если он и станет папой, мне на его вопли плевать, при нем я в лейб-медиках не останусь. А пост свой сохраню только в том случае, если понтификом станешь ты.

Ого! Не хватало еще, чтобы фарисей Мальдини стал моим новым владыкой! Недаром говорят: кто заходит на конклав папой, покидает его кардиналом. Нет, у итальянцев нет решительно никаких шансов снова занять папский трон.

– Все ясно, Умберто. Да, тело Адриана потому и вздулось. И еще эта адская жара... Хороните его быстрее, и дело с концом. Про голландца только и можно сказать: жил грешно и умер смешно. Ну, у меня сейчас операция, так что закругляюсь. И не забудь – если станешь папой, возьми меня в доктора!

Профессор противно засмеялся, и я подумал, что кому-кому, но кардиналу Мальдини точно не светит сменить Адриана VII на престоле. Вот каков лейб-медик его святейшества! С врачами надо быть осторожнее – лечивший Пия XII профессор тайно сделал фотографии агонизирующего папы и продал их желтым изданиям. А Пелегрино, кажется, пошел еще дальше!

В туалет кто-то зашел, я спустил воду из бачка и закашлял. До меня донесся стук закрываемой двери, и я понял: профессор Пелегрино отправился на операцию. Выждав для верности около пятнадцати минут (вдруг он вернется?), я покинул туалет и направился к его кабинету.

Каюсь: вскрывать закрытые кабинеты и квартиры я научился, путешествуя с бродячим цирком. Но греховные навыки пригодились мне, когда я начал выполнять тайные задания во славу Господа.

Убедившись, что в коридоре никого нет, я вставил проволочки в замок, и через несколько секунд он щелкнул. Я проскользнул в кабинет и осторожно прикрыл дверь.

Поставив на пол портфель, я извлек из него прозрачные резиновые перчатки и надел их. Первым делом я убрал со стола неприметную «канцелярскую скрепку» – передатчик, а затем принялся рыться в столе профессора. Три ящика, за исключением верхнего, были заперты на врезные замки, что для меня не являлось препятствием. Я бегло просматривал документы, отыскивая историю болезни папы Адриана. Существовала вероятность того, что Пелегрино ее уничтожил или хранил в другом месте – например, дома или в банковском сейфе, но я надеялся на чудо и милость Господню.

В столе ничего не оказалось, поэтому я подошел к большому шкафу со стальными дверцами, в котором, как я предполагал, хранились важные документы. Замок был посложнее, чем в ящиках, поэтому пришлось повозиться пару минут, прежде чем моему взору предстала коллекция из папок, расставленных в ящиках в алфавитном порядке. Я выдвинул один из множества ящиков и присвистнул: чтобы просмотреть все документы даже бегло, мне потребуется целый день!

Я попытался найти историю болезни под литерой «H», ибо латинское имя папы было Hadrian, но потерпел неудачу. Имелся банкир Хадриани, страдавший простатитом, и некая синьора Хадрио, обладательница зоба, но медицинской карты папы Адриана не было.

Ее не оказалось и в начале картотеки – я подумал, что профессор мог разместить историю болезни на букву «А», используя итальянское имя «Adriano», синоним латинского «Hadrian». Всевозможных комбинаций с фамилией «Адриано» было полтора ящика, которые я добросовестно и просмотрел, обнаружив несколько кинозвезд, политиков и крупных промышленных боссов. Словом, чьи угодно имена, только не покойного папы.

Я взглянул на часы и обнаружил, что нахожусь в кабинете профессора уже почти час. Мне было стыдно признаваться, что мое вторжение не принесло результатов. Пелегрино мог хранить папку не в картотеке, а под ковром или среди множества книг в шкафу. Или спрятать в кресле!

Я захлопнул шкаф и решил признать поражение, как в голову мне пришла простая и в то же время гениальная мысль. Не сомневаюсь, что именно Господь подал мне эту идею и, сжалившись над моими мучениями, указал дорогу к храму Истины.

Распахнув шкаф, я выдвинул один из нижних ящиков, на котором значилось: «Wi». И как только я мог упустить из виду, что до принятия имени Адриан (все понтифики, начиная с раннего Средневековья, вступая на престол, принимали новое имя: сейчас то или иное имя обозначает приверженность тому или иному курсу, а началось все гораздо прозаичнее – один из епископов, ставший в 533 году папой, звался Меркурием, но не мог же христианский патриарх носить имя языческого божества, поэтому он стал Иоанном II, положив тем самым начало многовековой традиции) – святой отец звался Корнелиусом Виллебрандесом!

Приличных размеров папка из темного картона была украшена вензелем Святого престола, а наклейка гласила: «Cornelius Willebrandes, alias Hadrain VII, Pontifex Maximus».[4]4
  «Корнелиус Виллебрандес, он же Адриан VII, великий понтифик».


[Закрыть]

Я вознес благодарность Господу и, усевшись в кресло профессора Пелегрино, принялся пролистывать историю болезни покойного папы. Меня не занимали хвори Адриана, мучившие его при жизни, интересовали только последние страницы, хранившие историю его смерти.

Запись от седьмого декабря прошлого года. Ну и почерк у профессора Пелегрино, ему только шифровальщиком в министерстве обороны работать! Смесь латыни и итальянского. И тем и другим языком я владел в совершенстве.

«Жалобы на учащенное сердцебиение... Тоны сердца приглушены, ритм правильный, систолический шум на верхушке, акцент 2-го тона на аорте... В легких дыхание ослаблено, единичные средне-пузырчатые хрипы в нижнебоковых отделах... Пастозность стоп. Симптом Пастернацкого отрицателен с обеих сторон... Сознание ясное...» Так, это можно пропустить. Вот, одиннадцатое декабря!

«...Состояние крайне тяжелое... Сознание сопорозное... Дыхание по типу Чейн-Стокса... Анизокория... Сухожильные рефлексы понижены... Имеются признаки пирамидной недостаточности слева... Парез слева... Синдром Брудзинского положителен... Синдром Кернига положителен... Повышен хоботковый рефлекс... Симптомы орального автоматизма повышены...»

Три раза перечитав скупые записи папского лейб-медика, я откинулся на спинку кресла и попытался унять дрожь в руках. Вот он, момент истины! Подтвердилось еще одно ватиканское правило: если кто-то упорно говорит «нет», понимай это как «да»!

Итак, слухи небеспочвенны: кто-то напал на святого отца и нанес ему черепно-мозговую травму! В медицинской карточке папы – прямые тому доказательства. Но как это могло случиться? Как будто дело происходило не в Кастель Гандольфо, одном из наиболее тщательно охраняемых мест в мире, а где-нибудь в римской подворотне на окраине!

Я перевернул последнюю страницу истории болезни папы Адриана и бросил взгляд на записи от четвертого августа. Exodus[5]5
  Летальный исход (лат.)


[Закрыть] в 2 часа 38 минут. О том, что послужило причиной смерти понтифика, – ни слова. Разве такое может быть?

В углу кабинета лейб-медика покойного папы я заметил копировальный аппарат. Сделаю второй экземпляр истории болезни и возьму его с собой. Это послужит неопровержимым доказательством того, что папа сначала стал жертвой нападения, а потом и убийства.

Аппарат, гудя, выплюнул две страницы, когда я, к своему ужасу, услышал звук поворачивающегося в замке ключа. Прижав в груди историю болезни папы, я в последний момент нырнул за книжный шкаф.

– Скверно, что все так закончилось, профессор, – услышал я чей-то голос. На что Маурисио Пелегрино ответил:

– Однако мы сделали все, что могли.

Я понял, что пациент, которого оперировал Пелегрино, скончался на операционном столе. Поэтому-то профессор и вернулся в свой кабинет намного раньше ожидаемого! Притаившись, я лихорадочно размышлял. Дверца шкафа с карточками осталась приоткрытой, а стоит Пелегрино пройти к окну, как он увидит меня. Что же делать? Напасть на профессора и оглушить его? Но профессор в кабинете не один. А если сопровождающий его тип поднимет тревогу?

Какой будет скандал, если меня арестуют! Имя моего брата-кардинала будут трепать в газетах, и тогда Антонио уж точно не стать папой. Этого он мне никогда не простит!

– Профессор, я должен сообщить его родственникам о смерти, – раздался голос спутника доктора, должно быть, ассистента.

– Оставьте, я сам займусь этим, – сказал Пелегрино. – Но вы можете присутствовать при разговоре, нужно учиться приносить людям страшную весть.

К моему несказанному облегчению, они вышли из кабинета. Я поблагодарил Господа за то, что он уберег меня от позора, и выбрался из-за шкафа. Времени на то, чтобы делать копии, уже не было, поэтому я быстро положил папку с историей болезни папы Адриана на место, закрыл шкаф, выскользнул из кабинета и бросился по коридорам к выходу. На одном из поворотов я столкнулся с возвращавшимся к себе Пелегрино. Он окинул меня мимолетным взглядом и, не узнав, продолжил разговор с ассистентом.

Только отойдя на сотню метров от здания института, я почувствовал облегчение и принялся безудержно хохотать. Странно, наверное, выглядел смеющийся тип в белом халате и с большим портфелем под мышкой. От маскарадного костюма я избавился, зайдя в туалет какого-то ресторанчика.

Там же я, присев за один из столиков, обмозговал ситуацию. Теперь мне окончательно было ясно, что папа Адриан стал жертвой преступления. На понтифика было совершено нападение, и Ватикан в лице профессора Пелегрино и высших сановников умолчал об этом. Инициатива по сокрытию истины наверняка исходила от статс-секретаря кардинала Умберто Мальдини.

Но почему об этом не сообщили всему миру? В Ватикане боялись, вдруг весть о том, что папе кто-то опустил на затылок тупой тяжелый предмет, дискредитирует Святой престол? Или все гораздо сложнее, и покушение на папу совершил один из его приближенных? Например, швейцарский гвардеец, или... или архиепископ, или даже кардинал! Я содрогнулся от подобной мысли. Зачем кому-то нападать на папу и пытаться его убить? Причем таким варварским образом...

По всей видимости, тот, кто покушался на Адриана, действовал импульсивно. Например, мог ли иметь место тяжелый разговор или даже бурная ссора. Я подумал об Иоанне Павле Первом: говорят, что накануне его внезапной кончины он беседовал с кардиналами, обсуждая предстоящие кадровые изменения в курии, с которыми те согласны не были. И даже если Иоанна Павла и не убили, то напряженная дискуссия стала последней каплей, переполнившей чашу, – произошло резкое ухудшение его здоровья, и последовала смерть папы, кажется, от легочной эмболии.

В случае с Адрианом кто-то не удовлетворился словами, а решил прибегнуть к весомым – в прямом смысле! – аргументам. По всей видимости, на череп святого отца опустилась статуэтка или нечто подобное, находившееся в его кабинете. И человек, совершивший неслыханное злодеяние, попросту вышел вон, оставив понтифика истекать кровью!

Папа выжил, но впал в кому. А когда пришел в себя, то снова стал жертвой преступления. Если кто-то приложил все силы для убийства понтифика, то он добивался одного: чтобы не стали известны какие-то страшные факты. Но что за тайна скрывается за всем этим?

Я навестил Антонио, проживавшего в Ватикане. У ворот Святой Анны (справа от площади Святого Петра) я предъявил швейцарскому гвардейцу, облаченному в обычную униформу (черное и синее), пропуск, и он разрешил мне пройти на территорию города-государства. Антонио я застал в его апартаментах. Он прохаживался по залу и о чем-то размышлял.

– Ах, Фелиппе, это ты? – произнес он в легком раздражении. – Надеюсь, порадуешь меня доброй вестью!

Я решил пока утаить от брата то, что стало мне известно после вторжения в кабинет профессора Пелегрино, и попросил Антонио:

– Ты должен достать мне списки тех персон, которые навещали Адриана одиннадцатого декабря и третьего августа, накануне его кончины, – сказал я. – Наверняка подобные записи ведутся, и тебе не составит труда добраться до них.

– Зачем они тебе нужны? – произнес нервно Антонио.

– Чтобы установить круг подозреваемых, – ответил я. – Не могу себе представить, что в Кастель Гандольфо и в декабре, и в начале августа проник неизвестный, чтобы убить папу Адриана. Вилла очень хорошо охраняется. Значит, тот или те, кто напал на папу, имели туда доступ, а таких лиц не очень много.

Антонио на секунду задумался и протянул:

– Мне не нравится твоя затея, Фелиппе.

– Но ты же сам просил меня заняться расследованием! – изумленно произнес я.

Антонио потер мочку уха и уклончиво ответил:

– Фелиппе, прошу тебя, не проявляй такого усердия! Пришло время задуматься о другом: кто станет преемником Адриана! Вот это намного важнее всего остального!

– Антонио, – возразил я медленно, – представь себе, что убийца Адриана станет папой. Мы должны предотвратить это!

– Если ты будешь помогать мне, то подобного не случится, – заявил мой тщеславный брат. – Следующим папой намереваюсь стать я, Фелиппе. Так что забудь Адриана!

Увещевания Антонио показались мне подозрительными. И все же мне удалось настоять на том, чтобы он раздобыл мне списки лиц, посещавших папу в те два дня. Имена двух подозреваемых у меня уже имелись: статс-секретарь кардинал Мальдини и лейб-медик профессор Пелегрино. Они, как я убедился, были заодно и могли покрывать преступления друг друга.

Остаток дня я провел в Латиноамериканском колледже – пытался дозвониться до братьев Формицетти, занимавшихся бальзамированием тела усопшего папы. Карло и Микеле являлись владельцами одного из самых известных похоронных бюро итальянской столицы. Их телефон я обнаружил в Annuario Pontifico.

Сначала линия была занята, затем никто не подходил, и только часа через полтора мне улыбнулась Фортуна. На двадцать седьмом гудке, когда я решил, что придется проехаться до бюро Формицетти наугад, вдруг да застану братьев там, я услышал грудной женский голос:

– Алло!

Дама велела мне подождать. Минуты через две в трубке раздался осторожный тихий голос:

– Падре Ортега?

– Синьор Формицетти? – спросил я. – С кем именно я разговариваю?

– Что вам нужно? – не очень-то вежливо откликнулся мой собеседник.

– Поговорить с вами и вашим братом, – честно ответил я. – Меня интересуют некоторые аспекты смерти папы Адриана.

– К сожалению, не могу ничего вам сообщить по этому поводу, – ответил один из синьоров Формицетти и повесил трубку.

Пришлось все же отправляться в похоронное бюро, расположенное на вилле Трастивере. Выйдя из такси, я сразу увидел большую вывеску: «Похоронное бюро братьев Формицетти». Один из братьев, Карло, обитал в том же доме, только на втором этаже, в апартаментах, расположенных прямо над рабочими помещениями.

Дверь была открыта, и я прошел в холл, выложенный черными мраморными плитами и украшенный стилизованными под античные бронзовыми вазами, в которых находились композиции из сухих цветов. Откуда-то доносилась приглушенная музыка. Поплутав по коридору, я попал в большой зал, заполненный одетыми в черное людьми. Проходила церемония прощания с покойным.

Когда плачущие родственники покинули зал, ко мне подошел высокий пузатый мужчина лет шестидесяти пяти с роскошными рыжими усами, облаченный, несмотря на жару, в черный костюм и фиолетовый галстук с бриллиантовой булавкой.

– Падре, сейчас состоится кремация, – произнес он, – вам следует присоединиться к остальным.

– Синьор Формицетти? – произнес я, и мужчина наклонил голову. – Карло или Микеле?

– Карло Формицетти к вашим услугам, – ответил он. – Чем могу служить?

– Я разговаривал с вами или, возможно, с вашим братом около полутора часов назад, – сказал я. – Меня зовут Фелиппе Ортега, и я хотел бы...

Упоминание моего имени произвело разительную перемену: из флегматичного, полного скорби господина Карло Формицетти превратился в разъяренного холерика. Схватив за локоть, он потащил меня к выходу.

– Падре, вам здесь нечего делать! – брызжа слюной, заявил он. – И мне нечего вам сказать!

– Синьор Формицетти, я в этом не уверен, – сказал я, с трудом вырываясь из его мертвой хватки. – Не собираюсь отнимать ваше драгоценное время, я только хотел бы знать...

Формицетти молча выставил меня за порог и захлопнул дверь. Потирая локоть, я задумался. Что же вызвало такую ярость хозяина похоронного бюро?

Внезапно дверь его открылась, и я увидел господина, как две капли похожего на того, что выгнал меня. Только он выглядел немного старше, усы были не рыжие, а седые, и в темно-синем галстуке сияла не бриллиантовая, а сапфировая булавка.

– Отец Ортега? – спросил он.

Когда я утвердительно ответил, он, схватив меня за многострадальный локоть, втащил обратно в холл похоронного бюро.

– Меня зовут Микеле Формицетти, я – старший брат того самого болвана, который только что выгнал вас, – заявил он. – Приношу свои самые искрение извинения, падре. Я только что узнал, что вы звонили. Вы хотели побеседовать по поводу кончины папы Адриана?

– Если бы вы нашли для меня десять минут... – начал я.

Формицетти перебил:

– Сейчас идет последняя кремация, и, если вы соизволите подождать, падре, я охотно с вами побеседую минут через сорок.

Микеле Формицетти проводил меня в небольшую мрачную комнату, увешанную темными гравюрами, и удалился. Он оказался пунктуален и вернулся ровно через сорок минут.

– Вы должны меня извинить, падре, но в августе, в разгар такой жары, у нас масса работы, – произнес он. – Хотите что-нибудь выпить?

Я отказался, а Формицетти, подойдя к большой гравюре, украшавшей стену, что-то нажал, и она отъехала в сторону: открылся бар, заставленный бутылками со спиртным. Налив себе на донышко крошечного стаканчика какой-то ярко-зеленой жидкости, Формицетти залпом опрокинул ее в рот и, морщась, сказал:

– Сегодня на ногах с пяти утра. Уже давно думаю над тем, чтобы уйти на покой и передать бразды правления Карло или одному из своих сыновей, однако, по всей видимости, придется еще пару годков поработать.

Дверь скрипнула, и в комнату вошел Карло Формицетти. Заметив меня, он спросил:

– Микеле, что он здесь делает? Я же выставил его вон!

– А я вернул падре обратно, – ответил второй Формицетти.

Карло удивился:

– И зачем? Тебе нужны лишние неприятности?

– Неприятности будут, если мы с ним не поговорим, – ответил Микеле и накапал себе еще немного изумрудной жидкости. – Нашего гостя зовут падре Фелиппе Ортега...

– Я знаю его имя, – сказал воинственным тоном Карло и, подойдя к бару, налил себе в бокальчик чего-то кроваво-красного.

Микеле снисходительно усмехнулся и заявил, обращаясь ко мне:

– Падре, вы должны извинить грубые манеры моего брата. Он младше меня на шесть лет, и мне до сих пор приходится возиться с ним, как с мальчишкой.

– Ничего подобного! – запальчиво ответил Карло. – И вообще, для чего нам беседовать с этим священником? Я же сказал тебе, что он интересуется смертью папы Адриана!

Братья обменялись многозначительными взглядами, и я понял: Формицетти что-то известно. И решил, что не покину их похоронное бюро, пока не узнаю, в чем же дело.

– Неудивительно, – провозгласил Микеле, – ведь отец Ортега считается кем-то вроде Шерлока Холмса в Ватикане.