Текст книги "Код бикини. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Антон Гейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Рекогносцировку можно считать законченной, – удовлетворенно прогудел он, складывая циркуль. – Из этой чешской глуши всюду однохренственно далеко. Так что возвращаемся на базу через Нюрнберг. В списке остались только две души – Рената и Инга. Где только ее черти но-сят...

Мила принялась собирать разбросанные вещи Терезы.

– Хочешь повторить сеанс психологического стрипти-за? – ехидно спросил ее Загребский, протягивая скомкан-ные атласные трусики. – Мысль богатая. Еще Федор...

Мила размотала тюрбан и хлестнула Загребского мок-рым полотенцем.

– Теперь я знаю, от чего происходит фамилия Достоев-ский, – сказала она в сердцах. – От слова "достал"...

Глава XIII. Страдания юного А.

– Я думала, ты уже никогда не позвонишь, – сказала Рената.

От ее первого "ты" у Алика перехватило в горле.

– Ерунда какая, – выдавил он, ненавидя себя за неуме-ние ответить быстро и остроумно. – И в мыслях не было обижаться.

Они встретились в "Кнёзеле" и после кофе отправились бродить по старому городу. Среди черепичного моря крыш в прорезях крутых мощеных спусков блестела зеленая вода Некара. Жирные сизые гуси расхаживали по пробиваю-щейся изумрудной траве.

Как бы заглаживая вину, Рената рассказывала о себе. После краха "Агрип-шоу" ее удочерила семья медиков, она долго училась на врача и стала хирургом.

– Между прочим, у нас используют при операциях те же углекислотные лазеры, над которыми ты работаешь. Так что мы с тобой почти коллеги.

– Почему же ты меня прогнала?

– Я ведь говорила, что мы с Гретой нехорошо рас-стались. Мне противно все, что с ней связано.

– Что же между вами произошло?

– Мы с ней встретились несколько лет назад на ку-рорте в Шварцвальде. У меня тогда был жених, тоже врач. Она его соблазнила.

– Влюбилась?

– Какая там любовь. Хотела доказать себе, что даже под шестьдесят может закрутить с тридцатилетним. Она такие эксперименты регулярно проделывала. Это у нее после тюрьмы началось. Освобождение Фимы ничего не изменило.

– Он ничего не знал?

– Грете в голову не приходило что-то от него скрывать. Она всегда шла напролом и добивалась своей цели. После нее всегда оставались одни руины... Вот как эти, – Рената протянула руку с коротко остриженными ногтями в сторону взорванной средневековой башни.

– Выходит, Фима все знал и прощал?

– Коган ее боготворит. Он все принимает, как долж-ное.

– И ей было не жаль тебя?

– Бог с тобой. Мы все были для нее расходным мате-риалом. Ей было жаль только труда, который она в нас вкладывала, если он не давал отдачи.

Алик и Рената брели по нескончаемой Хауптштрассе. Рената стянула через голову свитер и осталась в зеленой футболке.

– Здесь должен быть оранжевый скорпион, – Алик до-тронулся до голого плеча девушки.

– Я и забыла, что ты специалист по "Агрип-шоу". Ну да, здесь он и был. Его наколола по приказу Греты эта сумас-шедшая старуха-татуировщица. Для Греты это было знаком собственности, символом ее власти над нами. У каждой из нас был эта отметина, как тавро у телки. Я его свела. Таутуировки – это грязь. Ненавижу грязь. Ни на теле, ни в отношениях. Мне казалось, что вместе со скорпионом я избавилась и от Гретиной власти. Но в Шварцвальде она наглядно доказала, что это не так.

– Ты его до сих пор любишь?

– Уже нет. Но я все еще не гожусь для романтических отношений. Мне пока недоступен подъем духа, без кото-рого не бывает сильных чувств... Однако как врач, доско-нально знающий женскую физиологию, я вполне могу себе представить половую близость с мужчиной. Хочешь со мной переспать? – Рената остановилась и заглянула Алику в глаза. – Ты ведь для этого мне позвонил?

– Н-нет... – Алик споткнулся о неровную брусчатку и едва не упал.

– Вот ты и струсил. А зря. Грязь секса легко смыть в дýше. Грязь в душé может оставаться всю жизнь. Как стойкая инфекция.

– А что если ее того...

– Чего того?

– Произвести оперативное вмешательство. Ты же хи-рург.

– Операция по иссечению души... – задумчиво сказала Рената. – По латыни это звучало бы как анимотомия. Мо-жет, ты и прав... С точки зрения медицины, послеопераци-онный рубец гораздо безопаснее постоянного источника инфекции.

– Всю душу не надо, – запротестовал Алик. – Только пораженную часть.

– С этим как раз закавыка, – печально улыбнулась Рената.

– Какая закавыка?

– Женская душа, конечно, не является жизненно необ-ходимым органом, но на части не делится. Ее можно удалить только целиком. Как матку.

Солнце скрылось за огромным, в полнеба, фиолетовым облаком, и сразу стало ясно, что до настоящего тепла еще

далеко. Рената зябко поежилась и надела свитер.

– Знаешь, дорогой, – сказала она неожиданно, – мы с тобой расстанемся прямо здесь и сейчас.

– Почему? – спросил Алик ошарашенно.

– С тобой все как-то непросто, непонятно, мучительно, одним словом – по-русски. Я даже не знаю, зачем ты прие-хал и чего тебе от меня нужно. Я только начала приходить в себя, а ты опять всю меня взбудоражил. Хватит, не хочу бо-льше.

Алик промолчал, наткнувшись на непроницаемый взгляд оливковых глаз.

Поезд летел на юг сквозь чернильный сумрак полей и

вспыхивающие в преддверии ночи желтые огни прирейн-ских городков.

"Ты дура, – выстукивал Алик эсэмэску для Ренаты. – Все твои рассуждения о хирургии души не стоят... – он задумался над сравнением и быстро нашелся, – не стоят сведенной татуировки. Вчера она была, а сегодня нет. Ты просто упиваешься своими страданиями, хотя должна сказать спасибо Грете за то, что она избавила тебя от твоего казановы. Все твои тонкие переживания – чистой воды идеализм. Это ты не знаешь, чего хочешь..."

Алик случайно отправил неоконченный текст. Его требовалось завершить какой-то сильной фразой, убеди-тельным силлогизмом, в крайнем случае – горьким упреком. Однако запал прошел вместе с отлетевшей эсэмэской, и фраза не клеилась. К тому же, поезд начал приторма-живать перед станцией. "... а не я." – отправил Алик вдогонку квинтэссенцию обуревавших его чувств и выскочил на платформу.

– Ну и сколько ты собираешься ее обхаживать? – раздраженно спросила Мила.

– Не знаю, – Алик, сидя за кухонным столом, сосредо-точенно крошил в пальцах апельсиновую корку.

– А почему с Миркой быстро получилось? С Ашхен?

– Ты еще про Эстер спроси, – насупился Алик. – Рената не такая.

– Да что ты говоришь! И какая же она?

– Она красивая, – задумчиво произнес Алик.

– О господи! – всплеснула руками Мила. – Этого еще не хватало. Ты понимаешь, что мы на финишной прямой?

Алик кивнул.

– Ты помнишь, сколько нам светит за это денег?

Алик не успел ответить. В прихожую ввалился Загреб-ский. С его бороды падали тяжелые капли.

– Как успехи? – весело спросил он. – Крепость пала?

– Загер, прекрати пошлить, – поморщился Алик. – Ме-жду нами ничего не было.

– Наш мальчик, кажется, некстати влюбился, – мрачно вставила Мила.

– Почему же некстати? – искренне удивился Загреб-ский. – Так даже легче до сути добраться...

– Заткнись! – голос Алика взлетел до фальцета. – Не смей так о ней говорить!

– А что я такого сказал? Ренатку по-любому надо до-жать. И если у нее там чисто, то переключишься на эту козу Ингу. Надеюсь, я к этому времени ее найду...

Алик выскочил из-за стола, грохнув табуреткой.

– Алька, погоди, – схватил его за плечи Загребский. – Я ж ничего такого не имел в виду. Просто задачу прооптими-зировал. Использовал метод ранжирования промежуточных проблем...

Алик дернул плечами, освобождаясь от рыжих волоса-тых лап.

– Представляешь, если отметина все таки у Ренатки? – не унимался Загребский. – Это же готовая богатая неве-ста...

Алик резко развернулся и схватил не в меру разговор-чивого бородача за отвороты куртки.

– Если ты сейчас не заткнешься, – выкрикнул он, дав петуха, – я тебе морду набью, понял?

Он натянул куртку и вышел, хлопнув дверью.

– Кажись, и вправду влюбился, – Загребский озадачен-но примолк.

– Короче! – Мила поднялась со стула. – Раз эта хирурги-ня гейдельбергская целку строит, значит надо срочно разы-

скать Ингу. Загер, на тебя вся надежда.

Среди ночи Алик услышал тонкое козье блеяние, озна-чавшее получение свежей эсэмэски. Он торопливо схватил телефон и озадаченно прочел всплывший в рамочке текст: "Согласна с двумя первыми словами. Все остальное – чушь."

Наутро Алик столкнулся с Загребским на выходе из общежития.

– В Гейдельберг собрался? – проницательно спросил бородач. – Понимаю... Ночные разговоры с самим собой рождают массу вопросов, на которые хочется получить не-медленные ответы.

– Не знаю, – вздохнул Алик. – Не уверен, что мне во-обще светит какой-то ответ после ночного текста.

– Какого текста?

Алик молча протянул Загребскому телефон.

– Мдаа... И что же тебя смущает?

– Как что? Она считает, что я несу чушь.

– Правильно считает. Но разве ты не понял главного?

– Какого главного?

– Что она признает себя дурой. На языке женщин это означает капитуляцию.

Алик недоверчиво покосился на бородача.

– А ты куда собрался?

– Ты будешь смеяться, но нам опять поможет Габи. Сказала, что знает, где найти Ингу. Но по телефону эта цаца делиться информацией не желает, поскольку у нее железный принцип – деньги вперед. Так что придется снова ехать в Страсбург... Эх, бешеной собаке семь верст – не крюк. Давай-ка я тебя подвезу, Ромео. Заодно потолкуем по дороге...

– Мне кажется, я до конца жизни буду ездить вдоль Рейна-батюшки, – мрачно сказал Алик, когда Загребский вырулил на знакомый автобан.

– Я тоже когда-то думал, что до пенсии проработаю в родном "почтовом ящике". А остаток жизни буду ковыряться на своих шести сотках.

– Но судьба, как водится, распорядилась иначе...

– Вот-вот. Мне казалось, что в нашей замечательной стране работа, наконец, отделена от частной жизни. Но я ошибался. Стоило разок засветиться на митинге против съехавших с катушек кремлевских штукарей, как начальник пригрозил увольнением. А тут еще выплыла эта история с жуками...

– Которых для прослушки под плинтус засаживают?

– То жучки. Принцип тот же, только жук, которого мы делали, мог не только слышать, но и видеть. И даже летать. Влетает такой красавчик в форточку, растопыривает лапки-антенны, распахивает глазки-камеры и начинает вести трансляцию, как с футбольного матча.

– Этот жук может опрокинуть фарфоровую ступку? – спросил Алик, борясь с внезапно подступившей тошнотой.

– Какую ступку? – удивился Загребский.

– Извини, к слову пришлось. Давай дальше.

– Рассказывать особо нечего. Разработка была призна-на бесперспективной. Жука никак не удавалось сделать достаточно маленьким. Отечественная микросхема не вле-зала.

– И ваш "ящик" закрыли?

– Ящик работает до сих пор. Более того – процветает, благодаря современной тематике. Сейчас в российской обо-ронке столько денег, что их разворовывать не успевают...

– Так за что же тебя уволили? Гражданская позиция не позволила тебе прекратить оппозиционную деятельность, и ты снова пошел на митинг?

Загребский изумленно рассмеялся.

– В гробу я видал оппозиционную деятельность. А зао-дно и гражданскую позицию. И на митинги я больше не хо-дил. Просто толканул партию некондиционных жуков слу-чайному барыге. Их все равно списывать собирались...

– А как ты попал в Германию?

– Через жену.

– Она немка?

– Не думаю... Но ей удалось раздобыть справку, что ее бабушка была жертвой холокоста. По немецким законам это облегчает въезд в страну и дает право на материальную компенсацию.

Алик рассмеялся.

– Что тут смешного?

– Извини. Просто представил себе сегодняшнего рос-сийского немца, потребовавшего у российского же прави-тельства компенсацию за отобранное имущество и насиль-ственную депортацию.

– Ну да, сегодня это опять смешно, как, скажем, в се-мидесятые. А в девяностые, под сквознячок свободы, сдуру пытались требовать. И немцы, и крымские татары, и все остальные, кого Виссарионыч на восток в скотских вагонах переселял.

– Им тогда что-то дали? В девяностые?

– А как же. Разрешение на выезд в Германию. Это уст-роило и российских немцев, и принимавшую их Германию, и кремлевскую власть. В России ведь чем меньше людей, тем она богаче.

– Ну, ты загнул, – снова засмеялся Алик. – Чем меньше людей, тем меньше страна производит всякого богатства. Простая арифметика. Возьми хоть Китай...

– Россия – не Китай. Арифметика тут совсем другая. России незачем производить какое-то там богатство, ей это даже не к лицу. Национальное достояние хлюпает под нога-ми, и чем на меньшее число людей его делить, тем они богаче. Поэтому и население сокращается. Ферштеен?

– Какой-то автогеноцид...

– Что поделаешь, если к мазохизму и суициду склонны не только отдельные люди, но и целые народы.

– Нда... И как вы адаптировались на новой родине?

– Великолепно. Жена пошла работать в пекарню, а ме-ня взяли на завод рабочим.

– Как-то я с трудом тебя у станка представляю...

– Это было не самое трудное. Проблема была в другом – моя супруга стала делать стремительную карьеру.

– Стала директором пекарни?

– Стала женой ее хозяина.

Загребский замолчал. В приоткрытое окно врывался запах оттаявшей земли. Зеленый трактор пробовал потем-невшее поле рубчатыми гусеницами.

– И ты бросил завод?

– Само собой. Размеренная работа годится для разме-ренной жизни. Конечно, проблем прибавилось. Но взамен я получил свободу. Такую свободу, о которой не мог и меч-тать.

– Ты веришь в абсолютную свободу?

– Почему бы и нет? Честно говоря, мне не очень поня-тно противоречие между свободой и совестью, которым так мучились Лев Николаич и Федор Михалыч. Возможно, моя бывшая жена права, и совести у меня просто нет...

"Опель" миновал знакомый розовый мост. Загребский высадил Алика возле университета.

– По воскресеньям они не оперируют. Так что топай к ней прямо домой. Она здесь же, в кампусе живет. Блок "F", номер триста восемнадцать. Ни пуха, ни пера...

Обдумывая начало разговора с Ренатой, Алик побродил по кампусу, забрел в музей и долго стоял, тупо уставившись на шагающий вываренный труп. Он еще раз перечитал эсэмэску, вздохнул и решительно направился к блоку "F". У двери с номером "318" Алик снова заробел. Он потоптался на коврике, тщетно пытаясь снаружи заглянуть в светящуюся точку "глазка". Наконец он снова достал теле-фон и пробежался пальцами по экранчику.

В глубине квартиры зазвучала и тут же оборвалась музыкальная трель.

– Я хотел бы обсудить твое текстовое сообщение, – Алик твердо произнес в телефон всесторонне выверенную фразу. – Особенно его первую часть.

– Очень хорошо, – услышал он в ответ. – Я и сама хоте-ла тебе это предложить. Приезжай, если можешь.

– Тогда открывай, – сказал Алик внезапно охрипшим голосом.

Глава XIV. Продавщица из ювелирного

Алик вернулся в Карлсруэ только на следующее утро.

– Где тебя черти носят? – злобно спросила Мила, пере-тирая тарелки. – Ты хоть позвонить мог? И Загребский тоже хорош – взял деньги и исчез. Грета телефон оборвала.

Алик молчал, счастливо улыбаясь.

– Похоже, наш Казанова празднует триумф? – недоверчиво сощурилась Мила.

В ответ Алик только продолжал улыбаться, не в силах

удержать разъезжающийся рот.

– Рада за тебя. Но, может, ты поделишься практичес-кой стороной своей победы? Физиологические подробности можешь опустить.

Лицо Алика расплылось в сияющий блин. Глаза прев-ратились в щелочки.

– Что ты лыбишься, как идиот? Ты нашел то, за чем мы целый месяц по всей Германии гоняемся? – Мила изо всех сил сдерживалась, чтобы не ударить Алика по голове толстой, вызывающей сантехнические ассоциации фаян-совой тарелкой.

– Нет! – Алик замотал головой с такой силой, что у Ми-

лы зарябило в глазах.

– Чему же ты так рад, кретин?!

– Тому, что ничего не нашел! Иначе она могла поду-мать, что у меня к ней корыстный интерес.

– А какой же еще? – ухмыльнулась Мила.

– Милка, не будь свиньей. Я так рад, что она тут ни при чем...

– Надо же, какое у нас несчастье, – вздохнула Мила. – Казанова переквалифицировался в Ромео. Что ж, по край-ней мере, теперь у нас остается единственный, стопроцент-ный вариант. Куда только наш гроссмейстер подевался...

В этот момент стукнула дверь, и в прихожую ввалился Загребский. В его глазах горел победный огонь.

– Я нашел ее! – провозгласил он торжественно.

– Ингу?

– Ну да! Я ее вычислил. Что бы вы делали без моей ана-литики! Ну и Габи, конечно, помогла. А чего это у вас лица такие загадочные? Или она вам больше не нужна?

– Еще как нужна! – воскликнула Мила. – Теперь она и вовсе наш золотой ключик.

– Стало быть, обсуждение эсэмэски прошло успешно? – Загребский весело разглядывал Алика. – Молодец, поздрав-ляю...

– Наш пострел везде поспел, – саркастически сказала Мила. – Теперь он может переключиться на свеженайден-ную Ингу.

Тень прошла по лицу Алика. Он открыл было рот, но

Мила примиряюще подняла руку.

– Ладно, не обижайся. Для начала попробуем раскру-тить ее на фотосъемку, как блинщиц. Или подловить в бане, как Фриду. Или напоить, как Дагмар...

– Ну, не знаю, – покачал головой Загребский. – Эта штучка особая. Она, кажется, совсем не пьет и в деньгах, похоже, не нуждается...

– А чем она занимается?

– В магазине работает. Раньше у Дилмана обувь прода-вала, а сегодня я ее по Габиной наводке нашел в "Этлингер Тор". В ювелирном салоне.

– Продавщица, которая не нуждается в деньгах? – не-

доверчиво прищурилась Мила.

– По слухам, у нее богатый любовник, – сказал Загреб-ский. – Хотя достоверно ничего сказать не могу. Во всяком случае, с мужиками я ее никогда не видел. Знаете что, давайте-ка поглядим на нее прямо сейчас. Пока магазин не закрылся...

Трехэтажную галерею "Эттлингер Тор" венчал огром-ный прозрачный купол. Снаружи уже стемнело, и ряды сте-кол, обратившись в тысячи зеркал, отбрасывали электри-ческий свет внутрь громадного зала. Универмаг напоминал сверкающий многопалубный корабль.

– Второй этаж, четвертая секция слева, – скомандовал Загребский. – Я подожду в машине. Будет лучше, если она меня не увидит.

– Иди вперед, я по другой стороне, – шепнула Мила, когда они с Аликом поднялись на второй уровень.

Последние покупатели спускались по эскалаторам и тянулись к выходу. Алик миновал несколько освещенных витрин с пугающе натуральными манекенами и остановил-ся, пытаясь сориентироваться в череде стеклянных дверей.

– Вы что-то ищете? – услышал он за спиной.

Алик обернулся и за прилавком кондитерской увидел тоненькую девушку с огромной копной мелких кудряшек. "Похоже на парик, сделанный из бороды Загребского, – подумал он. – Только перекрашенный в черный цвет".

– Вы ведь говорите по-русски?

– Да-да, – спохватился Алик. – Вы не знаете, где тут

ювелирный отдел?

– Вторая дверь слева, – девушка улыбнулась и попра-вила кудряшки.

В ювелирном салоне покупателей уже не было. В поме-щении оставалась только продавщица в облегающем дело-вом костюме. Вся она – от изящного розового носика до то-нких белых лодыжек – была безызъянной, эталонной краса-вицей. "Похожа на породистую суку, – мелькнуло у Алика в голове, – только псиной не пахнет".

Псиной здесь действительно не пахло. Через распах-нутую стеклянную дверь доносился терпкий аромат араб-ских духов. Продавщица перед закрытием приводила мага-зин в порядок. Она выключила верхнее освещение и до-стала из зеркальной витрины тонкое колечко с крупным прозрачным камнем. Надев его на палец, девушка поднес-ла ладонь к узкому световому снопику настольной лампы. Тут же брызнули во все стороны разноцветные искры, заскакали по зеркалам световые иглы, задрожали в углах комнаты фиолетовые тени. Девушка зачарованно повора-чивала руку, и трепещущие цветные пятна, словно в калейдоскопе, послушно двигались по стенам и потолку погруженного в полумрак помещения.

Алик сделал шаг вперед и откашлялся. Продавщица вздрогнула и спрятала руку за спину.

– Geschlossen! Wir haben geschlossen!* – ее высокий резкий голос был похож на крик павлина.

– Я хотел бы поговорить об "Агрип-шоу", – сказал Алик.

– Was zum Teufel?** – испуг продавщицы сменился раздражением. Льдистые глаза сверкнули с неожиданной ненавистью. – Geh Weg, ich habe kein Russisch!***

Алик попятился, и девушка захлопнула перед ним дверь. Сквозь толстое полированное стекло он увидел, как она заперла кольцо в сейф и исчезла за шторой в глубине помещения. Мила наблюдала сцену с противоположного "берега" пассажа.

________________________________

* Geschlossen! Wir haben geschlossen! – Закрыто! Мы закрыты! (нем.)

** Was zum Teufel? – Какого черта? (нем.)

*** Geh Weg, ich habe kein Russisch. – Уходи отсюда, я не говорю по-русски. (нем.)

– Как вам фифа? – спросил Загребский, когда развед-чики вернулись к машине.

– Эффектная сучка, – задумчиво сказала Мила.

– Не представляю, как к ней подступиться, – пробор-

мотал Алик.

– Я и говорю, что к ней на сраной козе не подъедешь... -подхватил Загребский. – Глядите, вот она!

По широким ступеням "Эттлингера", цокая каблучка-ми, спускалась Инга. Тут же подкатил дымящий ксеноно-выми фарами кремовый "Бентли". Из распахнувшейся дверцы вышла пожилая ухоженная дама в манто из белой норки с букетом желтых тюльпанов. Она встретила Ингу

долгим поцелуем, хлопнула ее по идеально круглому, обтя-нутому лайковой мини-юбкой заду и усадила в машину.

– Видали? – присвистнул Загребский. – Случай крайне тяжелый. Можно сказать – клинический.

– Да уж, – задумчиво сказала Мила, словно взвешивая что-то на невидимых весах. – Попробую заняться ею сама.

– Как?

– Еще не знаю. Но что делать, если у Алика крыша пое-хала от этой докторицы? Разве что ты возьмешься, Загер...

– Предстать передо мной голой она согласится разве что в виде трупа, – мрачно огрызнулся бородач.

Наутро Мила попросила отвезти ее к "Эттлингеру".

– Тебя подождать? – Загребский и Алик с надеждой смотрели на компаньоншу из окна "опеля".

– Не надо, – отрезала Мила. – Это особый случай. Вы мне только помешаете.

Глава XV. Месть Пауля

– Фабиус, все интервью окончены, – обескураженно сказала Людик. – Но результата почему-то нет. Я ничего не понимаю.

В этот раз Максимилиан Фабианович не ограничился приемом сообщения.

– Результат должен быть, – твердо произнес он.

– Ты, пупсик, часом не перегрелся? Откуда ему взять-ся, если его нет?

– Закрой рот, – неожиданно грубо сказал Максимилиан

Фабианович. – Слушай, что нужно сделать...

Закончив разговор с Максимилианом Фабиановичем, Людик набрала номер Коляна.

– Тут кое-что интересное затевается, – сказала она без обычного сюсюканья. – Мне кажется, тебе пора выдвигать-ся...

Загребский застал Алика за глажкой брюк. У стены сияли начищенные до блеска туфли.

– Опять к Ренатке собрался?

– Она сегодня дежурит, – вздохнул Алик. – Завтра пое-

ду. Жду не дождусь.

– Я тоже жду не дождусь, когда вся эта история закон-чится, – задумчиво сказал Загребский. – Вначале мне каза-лось, что это будет живое, интересное дело. Но все обер-нулось поисками какого-то дурацкого наследства. На самом деле хочется чего-то другого. Каких-то перемен в жизни...

– Какие могут быть перемены с пустыми карманами? Вот найдем наследство...

– Ты понимаешь, Алька, хочется, чтобы перемены за-висели не от денег, а от собственных желаний. Чтобы они шли изнутри... Вот чего лично тебе хочется?

– Я бы построил лазер новой конструкции. Но он стоит бешеных денег. Никакого наследства не хватит...

– Вы уже наследство делите? – раздался насмешливый голос.

Мужчины обернулись. На пороге стояла Мила. Ее щеки горели, глаза светились какой-то особой, будто бы почерп-нутой извне силой.

– Нашла?! – Алик со стуком опустил утюг на подставку.

– Представьте себе – да! – Мила тряхнула кудрями и счастливо засмеялась. – Финита ля комедия!

Мила закружилась по комнате и упала в кресло.

– Как тебе удалось?

– Ооо, не спрашивайте. Через такое пришлось пройти – бррр...

– Какое?

– Кошмар. Мне пришлось с ней переспать.

– Что же тут кошмарного?

– Ну ты нахал! Ты бы согласился на секс с мужиком?

Алик с ужасом посмотрел на рыжую бороду Загребс-кого и непроизвольно сжал ручку утюга.

– Мне кажется, у женщин это получается более органи-чно, – невозмутимо заметил Загребский. – Но как ты умуд-рилась ее соблазнить?

– Это была целая операция! Я наблюдала за ней и ее богатой старухой и вчера выследила их в ночном клубе...

– В каком? – неожиданно спросил Загребский.

– В "Унтерхаузе", – ответила Мила, глядя бородачу пря-

мо в глаза.

– И что же ты?

– Подыскала проститутку посмазливее – их там целый рой вьется – и дала ей тройную цену.

– Ты переспала с проституткой? – наморщил лоб Алик. Зачем?

– Алик, помолчи. Как говорит Сима, глупость проща-ется только женщине. В общем, за хорошие деньги эта сладкая мулаточка сыграла роль не хуже Аллы Пугачевой.

– Пугачева – певица.

– Неважно, – отмахнулась Мила. – Они там все большие драматические артисты в этой нашей эстрадной мафии. Короче, моя талантливая шлюшка умудрилась очаровать фрау Зибель.

– Какую Зибель?

– Миллионершу эту, в белой норке. Инга только уви-дела, как они целуются в танце, так сразу психанула – и в бар. А там уже я – в полной боевой готовности подлечить ее сердечные раны. Все остальное – дело техники...

– Действительно, настоящая спецоперация, – покрутил головой Загребский. – Тебя этому в родном педагогическом техникуме научили?

– Прекрати, Загребский! Ты просто ревнуешь к моему успеху. Завидуешь, что проблему решила я, а не вы. Что с вас взять, с мужиков? Один – несчастный влюбленный, другой – непризнанный гений...

– Ладно, не задавайся. Что тебе удалось разглядеть?

– А вот это я скажу только Грете. Я ей уже позвонила. Послезавтра они с Симой прилетают в Берлин. Так что завтра, мальчики, нам предстоит дальний путь. Советую

выспаться.

– Выспаться-то мы успеем, – сказал Загребский. – По-чему бы нам сейчас по пивку не врезать в приличном мес-те? За успех, а?

– Конечно! – Алик выключил утюг и мигом натянул штаны. – Милка, идем!

– Какое еще пиво! – махнула рукой Мила. – Я за ночь так вымоталась, что только о постели и мечтаю. Причем, одинокой.

– Тогда отдыхай, – со странным удовлетворением ска-зал Загребский. – Идем, Алька.

– Куда вас черти несут, – проворчала Мила. – В Берли-не пива нахлебаетесь...

"Опель" затормозил у громады "Эттлингера".

– Куда мы приехали? – Алик высунул из окна удивлен-ное лицо. – А как же пиво?

– Успеется с пивом. Надо проверить одну идейку.

– Что я слышу? Загребский отказывается от пива!

– Короче. Ты идешь со мной?

– Хоть на край света, Загер.

Компаньоны поднялись на второй уровень галереи. Инги в ювелирной секции не оказалось. Незнакомая прода-вщица помогала пожилой покупательнице примерить серьги.

Алик отыскал кондитерский магазинчик.

– Здравствуйте, – улыбнулась ему девушка с копной кудряшек. – Вы опять в ювелирный?

– Ммм... да. Хотел кое-что спросить у Инги. Но ее там больше нет.

– Разве вы не знали? – девушка понизила голос. – Ее еще позавчера полиция забрала.

– За что?

– Она фрау Зибель обворовала!

– Ничего себе. Мне казалось, они были подругами.

– Так оно и было. Но Инга оказалась мошенницей. Фрау Зибель очень сильно расстроена. Она ведь так ее лю-била. Инга в Испании снималась в порножурнале, а фрау Зибель уговорила ее в Германию вернуться, на свою голову. Разве ваша девушка вам не говорила? Она вчера прихо– дила, и я ей все подробно рассказала.

– Она больше не его девушка, – вмешался Загребский. – Она тоже его обманула.

– Да что вы! – продавщица, взявшись за виски, широ-ко распахнула глаза. – Не может быть.

– Увы, – скорбно подтвердил Загребский. – К сожале-нию, мир состоит не только из кристально честных людей, таких как мы с вами...

– Вы знаете, каком журнале работала Инга? – спросил

Алик.

– В журнале "Приват". Ваша девушка, то есть ваша бывшая девушка то же самое спрашивала... А вы еще зайдете? – продавщица смотрела на Алика с робкой улыб-кой.

– Не сомневайтесь! – прогремел Загребский. – Такие парни не пропадают! – Загребский галантно поцеловал де-вушке руку.

Через пятнадцать минут "опель" остановился у город-ской библиотеки.

– Да, мы получаем "Приват", – остроносая, обсыпанная перхотью библиотекарша, по-птичьи склонив голову, смот-рела поверх очков глазами-бусинами. – Но это журнал для взрослых. У вас есть аусвайс?

– У меня есть, – Загребский отодвинул Алика плечом и хлопнул паспортом о стол. – Нам нужна подписка за пос-ледний год. Сколько ждать заказа?

– Нисколько. Вся подшивка перед вами. Еще не успели сдать в хранилище.

– А кто ее заказывал? – Загребский подался вперед.

– Дамочка вчера забегала, – презрительно скривила гу-бы остроносая библиотекарша. – Локоны у нее такие вуль-гарные. Тут эротика тонкая, изысканная, а она листала второпях, как озабоченная старшеклассница... Вот возьми-те. Приятного просмотра, господа.

Библиотекарша с кокетством птеродактиля скосила глаза вбок, придвинула журнальную подшивку к Загреб-скому и интимным движением смахнула с его бороды зате-савшиеся табачные крошки.

Компаньоны забрались в дальний угол зала. Нужные фотографии обнаружились в первом же номере подшивки. Художнику не пришлось много трудиться. Любой ракурс и любая поза были выигрышными для изготовленной по лучшим природным лекалам фигуры Инги. "Тонкую эро-тику" фотосюжетов немного портило только капризное вы-ражение тонкогубого лица модели, из-за чего фотограф предпочитал крупные планы ее безукоризненного тела, не обходя вниманием ни одного потаенного места.

Результаты просмотра поразили обоих мужчин. С левого плеча Инги ожидаемо щетинился клешнями оранже-вый скорпион. Имелся растительный узор на крестце и маленький иероглиф над левым соском – все это тоже вписывалось в образ. Но идеально правильный, имеющий форму равностороннего треугольника, расчерченный над-вое тонкой рыжей медианой лобок на всех снимках был непорочно пуст.

Весь обратный путь компаньоны потрясенно молчали. Милы дома не оказалось. Друзья сходили в магазин и вер-нулись с ящиком пива, кругом кровяной колбасы и караваем тминного хлеба. Едва они выложили этот диети-ческий набор на кухонный стол, как явился Пауль.

– Как удачно я вас застал, коллеги, – заявил он, не отрывая глаз от пивных бутылок. – Как раз хотел обсудить с вами подготовку к пасхе. Нельзя бездарно просрать этот великий для каждого христианина праздник...

– Ты знаешь, Павлуш, – миролюбиво сказал Загреб-ский, – нам с Аликом надо перетереть кое-что личное. Ты бы зашел ближе к вечеру... – с этими словами бородач протянул гостю две коричневые бутылки.

– Интересно получается, – презрительно сказал Пауль, принимая пиво. – Выходит, Загер, ты теперь обществу при-родных арийцев предпочитаешь этих московских тлей. Променял, значит, старинный тевтонский дух на манную кашу новой европейской пидорократии...

– Гляди, как формулирует, подлец! – удивился Загреб-ский. – Любо-дорого послушать. Но ты, Павлик, все же, за-

ходи позже.

Пауль, обиженно сопя, вышел на площадку и приник