Текст книги "Код бикини. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Антон Гейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Лицо и грудь женщины оставались в тени, и ее ярко освещенный невероятный зад, казалось, жил отдельной от своей хозяйки жизнью. Он светился в полумраке зала, слов-но гигантский помидор. Малиновые жилеты восхищенно крякали.

Когда волна восторгов пошла на убыль, бармен про-возгласил:

– Господа! Делайте ваши ставки!

Лукас первым выбросил руку:

– Сто восемьдесят один!

– Сто восемьдесят восемь! – молодецки гаркнул облада-тель усов пожарного.

– Сто восемьдесят три! – возбужденно выкрикнул румяный Тео.

Юный бармен с выпирающим после съеденного айсбайна брюшком тщательно записывал озвученные циф-ры. Когда высказались все участники действа, юноша зачитал список вслух, сверяя номера. Малиновые жилеты кивали головами, подтверждая свои ставки. Мила и Загребский недоуменно переглядывались.

Тем временем зазвучало па-де-де из "Щелкунчика". Астрид поставила ступни в третью позицию, вытянулась и сомкнула ладони над головой. Прыщавый бармен покинул стойку и вступил в световой круг. В его руке ослепительно блестела, посылая в зал быстрые зайчики, хромированная измерительная рулетка. Юноша опустился на одно колено и скотчем закрепил конец разграфленной ленты на мощном бедре своей повелительницы. Затем он выдержал паузу и, чинно ступая в такт музыке, обошел вокруг обтянутого огненной тканью необъятного зада, разматывая на ходу рулетку. Убедившись, что лента по всему периметру плотно прилегает к телу хозяйки, молодой человек перехватил ее двумя пальцами в том месте, где она наложилась на нулевую отметку, и поднес к глазам.

– Сто восемьдесят четыре сантиметра! – голосом цере-монимейстера провозгласил бармен и отлепил скотч. Лента с треском влетела в блестящую коробочку.

Юноша вернулся к стойке, поглядел в список и торжественно произнес:

– За последнюю неделю обхват бедер госпожи Астрид увеличился на два сантиметра. Победителем объявляется господин Тео, чья ставка оказалась наиболее близкой к истинному результату.

Послышались аплодисменты. Тео, сверкая румянцем,

приблизился к стойке и получил половину из лежащих в шляпе монет. Загребский кусал бороду, сдерживая смех.

Астрид между тем покинула освещенный круг. Мила схватила стоящую под столом сумку и устремилась за ней. Она настигла хозяйку у дверей ее спальни.

– Все готово для примерки, – сказала она, искательно улыбаясь. – Если подойдет, получите бесплатно, как обеща-

но.

– Давай попробуем, – хозяйкой гостиницы владело возбуждение актрисы после успешного спектакля. – Хотя на мою жопу у вас вряд ли что-нибудь найдется.

В спальне Мила разложила на огромной кровати разноцветное белье. Астрид сбросила рубашку и бюстгальтер, обнажив не тронутое загаром тело. В отличие от бедер, грудь у нее оказалась обычного размера. "Двоечка, – мелькнуло в голове у Милы. – До моей четве-рочки, как до Луны". Астрид выбрала розовый атласный лифчик с передней застежкой. Он оказался ей впору.

– Как сидит плотно, – женщина снизу подтолкнула гру-ди. – А можно еще один? – спросила она, хорошея от жад-ности.

Мила кивнула. К розовому бюстгальтеру добавился его лиловый собрат с маленьким пунцовым бантиком посере-дине.

– Тоже хорошенький. Кролик как увидит – удержу не будет, – довольно улыбнулась Астрид. – А что там с трусиш-

ками?

Мила достала самые большие, занимающие полкро-вати "трусишки", переставила крючки на последние петельки и растянула их на руках, словно делала упраж-нения с эспандером.

Астрид стянула с циклопического зада пламенеющие лосины, и освобожденные ягодицы стекли вниз, обретя форму гигантской груши. Она энергичными движениями размяла затекшие ноги и повернулась к Миле.

– Я готова!

Мила скользнула взглядом по уютно лежащим в лило-вых чашках грудям Астрид, по ее торсу, вставленному в бедра, как букет в пузатую вазу, по пупочной впадине и остановилась на широком треугольнике лобка. Он был так же неомраченно бел, как и окружавшие его безбрежные чресла, лишь посередине кокетливо змеилась тонкая невы-бритая полоска.

Мила подавила вздох.

– Чего вздыхаешь? Загер сам бородищей зарос и тебе бриться не позволяет? Предпочитает джунгли непроходи-мые? – засмеялась Астрид.

Она с сомнением оглядела уникальный предмет туале-та и принялась натягивать его на контрабасные бедра.

– Загер тут ни при чем, – поморщилась Мила. – А инти-мные стрижки я и впрямь не люблю. Предпочитаю малень-кие тату в разных местах.

– Терпеть не могу татуировок, – Астрид, пыхтя, тащила "трусишки" вверх. – Накалываешь – платишь, сводишь – платишь... Выброшенные деньги. Был у меня на плече тар-акан оранжевый – еще со времен "Агрип-шоу", так его по-койный Гюнтер вывести заставил. Строгих правил был муженек...

Вначале дело шло довольно споро, но на середине бедер процесс замедлился. Женщины совместными усили-ями по сантиметру продвигали резинку вверх.

– Уф, не могу больше. Давай передохнем, – Астрид стояла посреди комнаты со стянутыми резинкой, словно сросшимися в русалочий хвост ногами.

Скрипнула дверь. Астрид подняла голову и увидела курчавую бороду, отливавшую красной медью, как купол колокольни. Загребский, заполнив громоздким телом двер-ной проем, пристально разглядывал ее все еще открытый взорам белый треугольник с вьющейся посередине полос-кой. Из-за его плеча выглядывала кроличья мордочка юного бармена.

– Загер, пошел вон! – закричала Астрид.

Она судорожно рванула трусы вверх, ткань треснула и распалась на два живописных лоскута.

При виде этого зрелища, бармен проявил недюжинную активность. Он оттолкнул Загребского, сбил с ног стоящую на пути Милу и совсем не кроличьим, а вполне ягуарьим скоком бросился на обнаженную патронессу. Неудачливые коммивояжеры ретировались в коридор.

– Надо бы оставшиеся образцы забрать, – Мила кивну-ла в сторону закрытой двери.

– Пусть это будет ей за валлис и кирш, – сказал Загреб-ский, прислушиваясь к толчкам за стеной. – Спишем на представительские расходы.

Когда компаньоны спустились в столовую, старики в малиновых жилетах азартно играли в карты. Старинные воскресные традиции брали верх над ультрасовременными экстравагантными развлечениями, привнесенными чуже-странкой в налаженный веками быт швейцарской деревни.

В это время на другом конце батюшки-Рейна Алик открыл глаза. Сквозь неплотно закрытые шторы в комнату пробивалась полоска серого света. Рядом, свернувшись калачиком, спала Ашхен. Ее лицо скрывали рассыпавшиеся по подушке черные кудри.

Алик осторожно покрутил головой. Шея поворачива-лась с легким хрустом, словно между позвонками перекат-ывались невидимые песчинки. В паху по-прежнему ныло, но боль была терпимой. Выздоравливающий сдвинул одеяло и обнаружил себя лишенным какой-либо одежды. Он свесил ноги с кровати и повел глазами. В маленькой ком-нате царил беспорядок, однако его одежда и белье были аккуратно сложены на стуле. Алик опустил голову и с отвращением увидел на бедре зеленые разводы неясного происхождения.

Молодой человек осторожно поднялся, отыскал дверь уборной и долго мочился изумрудной струей. Вернувшись в комнату, он сразу же столкнулся с маслянистым взглядом волоокой гурии. Ашхен сидела в кровати с распущенными волосами в ворохе оборок и кружев. Из батистовой пены весело помахивал клешней оранжевый скорпион. Алик при-крыл ладонью низ живота.

– Тебе еще больно, им сирели*? – томно спросила гу-рия.

– Не очень, – пробурчал Алик и потянулся к одежде.

– Подожди! – Ашхен протестующе замахала рукой. – Не

торопись, залезай обратно. Спешить некуда, у меня сегодня выходной, – она откинула угол одеяла и подвинулась, осво-бождая место.

Алик сел на кровать и прикрылся одеялом.

– Как там твои бедные дзу**? – сочувственно спросила девушка.

– Что еще за дзу?

– То, что у тебя болит. По-русски это слово звучит очень грубо. А по-армянски нежно...

– Очень нежно, – поморщился Алик. – Будто звенит что-то. Вернее, звенят...

– Точно! – Ашхен всплеснула руками и заливисто зас-меялась. Оборки на ее груди разошлись, глубоко открывая внушительного размера бюст.

– Ты чего такая веселая? – подозрительно спросил Алик, потирая шею. – Вчера в пиццерии подступиться было невозможно...

– Ну, во-первых, – девушка говорила нараспев, смягчая согласные на кавказский манер, – Дамир бы мне все равно не дал с тобой поговорить...

– А во-вторых?

– Во вторых, я тебя совсем не знала.

– А теперь знаешь?

– Конечно! Я все про тебя узнала, пока ты спал. Ты бе-зопасный.

________________________________

* Им сирели – мой дорогой (армянск.)

* Дзу – яйцо (армянск.)

– По карманам лазила?

– Не очень. Только удостоверение аспирантское посмо-трела – и все. И паспорт – чуть-чуть.

– Понятно... А почему ты решила, что я безопасный? Разве аспирант не может ограбить или, допустим, изнаси-ловать?

– Грабить у меня нечего, как видишь, – Ашхен обвела комнату раскрытой ладонью. – А насиловать ты пока нико-го не можешь. У тебя там все синее. Поэтому безопасный.

– Скорее, зеленое. Непонятно только почему.

– Это я тебя тархуном намазала. И пить давала тар-хунную настойку, когда ты бредил без сознания. Тархун от всех болезней помогает, чтоб ты знал.

– Чепуха какая-то... – Алик в замешательстве снова по-тер шею.

– Ты не думай ни о чем, – проворковала Ашхен. – Иди сюда, я тебя еще полечу...

Девушка дернула Алика за руку, и он повалился носом в одуряюще пахнущую лавандой кружевную пену. На его шее сомкнулись полные мягкие руки, в рот впились благоухающие клубничной карамелью губы. События раз-вивались стремительно, однако Ашхен категорически не желала расстаться с последней деталью туалета. Она вновь и вновь с неистовой страстью набрасывалась на Алика, но всякий раз жестко пресекала его попытки стащить с нее старомодные, с широкой резинкой синие трусы.

– Ты чего? – Алик заглянул в затуманенные страстью глаза девушки. – У тебя критические дни?

Ашхен слабо улыбнулась и покачала головой.

– А ты не такой уж и безопасный, – пробормотала она и с новой силой оплела молодого человека руками и ногами.

"Какой-то борцовский петтинг", – мелькнуло у него в голове.

После четверти часа утомительных упражнений, столь же распаляющих, сколь и бесплодных, Алик вывернулся из жарких объятий и, тяжело дыша, отвалился на спину.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Ты же са-

ма...

– Что сама? – горестно откликнулась Ашхен. – Что са-

ма? Разве я виновата, что бог поселил огонь в моем теле, а в детдоме мне дали такое имя?

– Какое имя?

– Ашхен по-армянски означает "небесная", – со скорб-ной торжественностью произнесла девушка.

– Хм, а звучит очень даже по-немецки. Лизхен, Грет-хен, Ашхен...

– Вот и немцы так думают. Евреи уверены, что это их

имя – от "ашкенази". Турки за свою держат. Поэтому лип-нут и те, и другие, и третьи... – девушка вытерла подолом сорочки вспотевшее лицо. – Но дело не в евреях. Раз я "небесная", то должна выйти замуж исключительно непо-рочной девственницей.

– Отчего же до сих пор не вышла?

– Вай-мэй, как будто ты не знаешь! – Ашхен в сердцах хлопнула себя по ляжке. – Вам, мужикам, ведь сразу секс подавай. Не дашь – недотрога. Дашь – шлюха...

– Понимаю... И ты выбрала компромисс в виде такой вот эротической акробатики. Самой не надоело?

– Еще как надоело, Алик-джан! – Ашхен схватила моло-дого человека за руку и прижала его ладонь к своей нема-лой груди. – Здесь внутри знаешь какой вулкан! И там тоже, – она скосила вниз глаза. Хочешь, все это твоим будет – раз и навсегда?

– Я не могу так сразу, – отдернул руку Алик. – Мы же с тобой едва знакомы...

– Вот видишь, какой ты! – мохнатые ресницы гурии распахнулись, и на синеватом глазном яблоке жгуче заси-яли маслины зрачков. – В трусы лезешь запросто, будто с детства со мной спишь, а как жениться – так едва знакомы!

Ашхен обиженно замолчала.

– Ну хорошо, – сказал Алик, – нельзя так нельзя. Но за-чем тебе эти допотопные трусы? Если нарвешься на на-сильника, они тебя все равно не спасут.

– Не в этом дело, – потупилась Ашхен. – Просто я стес-няюсь...

– Что?! В постели такое вытворяешь, а снять эти бабу-

шкины рейтузы стесняешься? По-моему, стыдно быть в них, а не без них.

– Нет, я голой быть не стесняюсь. Тут другое...

– Какое?

– А, пусть! – Ашхен перевернулась на живот и подло-жила ладони под подбородок, словно одалиска Буше, на которую художник, повинуясь внезапному эстетическому капризу, напялил уродливые сиреневые панталоны. – Тебе скажу. Ты все-таки ученый парень, аспирант, а не какой-нибудь баран, вроде Дамира.

– Поделись, если хочешь, – сказал Алик как можно равнодушнее.

– Так и быть, скажу, – вздохнула девушка. – У меня в этом самом месте картинка татуированная. Вернее, над-пись.

– Что за надпись? – в ушах Алика раздавались гулкие пульсы.

Ашхен молчала.

– Не могу вслух произнести, – сказала она после долгой паузы. – Если интересно, сам прочитай.

– Ну, покажи...

– Ладно, – Ашхен соскочила с кровати и просунула большие пальцы под широкую резинку на поясе. – Учти, этого не видел еще ни один мужчина, – она решительным движением стянула рейтузы и отбросила их в сторону, как бы сжигая некие невидимые мосты.

Перед Аликом предстало обильно заросшее поле, простирающееся едва ли не до пупка. О том, чтобы про-честь что-либо под девственными зарослями не могло быть и речи.

– Ну как? – с тревогой спросила девушка. – Прочитал?

В ответ Алик снял со стены зеркало и продемонстри-ровал Ашхен ее райские кущи.

– Ты сама туда когда-нибудь заглядываешь? – спросил он с досадой.

– Чего я там не видела? – пожала плечами развенчан-ная гурия, опускаясь на кровать.

– Как же ты с таким развесистым кустом в баню хо-дишь?

– Зачем мне в баню? Я в душе моюсь.

– А на пляж?

– У меня купальник закрытый, в стиле ретро. Я его на фломаркте* купила.

– С ума сойти. В баню ты не ходишь, загораешь в ба-бушкином купальнике. Скоро плесенью покроешься. Так ты никогда замуж не выйдешь.

– Что же мне делать? – девушка сокрушенно опустила голову.

– Не плачь, я тебе помогу.

– Правда? – Ашхен тут же перестала плакать, мгновен-но перейдя от отчаяния к просветленной надежде. – Ты все-таки хочешь на мне жениться?

– Прежде, чем кто-то на тебе женится, ты должна стать современной девушкой. Выбросить купальник и вообще все старье, сменить прическу, привести в порядок тело. Поняла?

– Не очень, – вздохнула Ашхен.

– Хорошо, давай для начала доберемся до того, что там у тебя написано. Кстати, после этого ты сможешь ходить в баню и на пляж. Теперь поняла?

Девушка наморщила лоб и испуганно покачала головой.

– Тяжелый случай, – Алик усилием воли сдержал раз-дражение. – Ладно, я объясню. Ты ведь подмышки бреешь, насколько я успел заметить?

– Угу. К этому нас еще в танцшколе приучили. Грета орала как сумасшедшая, если даже несколько волосков найдет. А у меня волосы с детства везде растут...

– Это я уже понял, – прервал ее Алик. – Подмышки ты бреешь, а почему внизу такое безобразие?

Ашхен выпучила и без того широко раскрытые глаза.

– Ты что! Я же говорила, что у меня там вулкан. Я даже прикоснуться боюсь.

– Вот я и помогу тебе.

– Как?

По лицу Алика заходили желваки. Он сходил в ванную

и вернулся с полотенцем и бритвенными принадлежностя-ми.

________________________________

*Flomarkt – блошиный рынок, барахолка (нем.)

– Ты хочешь меня побрить?! – потрясенно спросила Ашхен.

Алик молчал. На безмятежном лбу Ашхен зазмеились морщины – очевидно, там шла напряженная работа мысли. Первоначальное ошеломление на ее лице сменилось робким любопытством.

– Хорошо, Алик-джан, делай как знаешь, ты же муж-чина. Только я за себя не отвечаю, – добавила она тихо.

– "Небесная" решилась нарушить табу?

– Нет-нет, об этом даже не думай! Просто не удив-ляйся, если я громкая буду. Вулкан молчать не умеет.

– Меня этим не удивишь, – нетерпеливо проворчал Алик.

Он вставил в станок свежее лезвие и выдавил пригор-шню мыльной пены прямо на подлежащую искоренению растительность, отчего она стала похожей на заснеженный кустарник. Ашхен тихонько взвизгнула.

– Спокойно! Я еще ничего не делал.

Под сладострастные вздохи и вскрики вулканической гурии Алик энергично втер порцию пены в верхнюю границу распространения дикорастущей флоры и принялся миллиметр за миллиметром сокращать ее ареал. Время от времени он обращал взгляд на запавшие глаза Ашхен, на ее судорожно сжатые кулачки, на покрасневшую кожу на груди и продолжал осваивать целину. Постепенно на осво-божденном пространстве проступили фрагменты какого-то изображения – не то рисунка, не то надписи, но угасающий за окном зимний день не позволял различить детали.

– Где у тебя свет включается? – деловито спросил Алик, но Ашхен в ответ только замычала и отрицательно замотала головой. Вцепившись ему в бедро, она протяжно стонала и двигала тазом, но охваченному азартом золотоискателя Алику не передавалась страсть иной природы, и он про-должал методично разрабатывать перспективную жилу. В комнате становилось все темнее, и различимой оставалась только граница между отступавшей дремучей порослью и лунно-мерцающей опушкой с таинственными, едва разли-чимыми письменами.

Наконец в сгустившихся сумерках на бледной, никогда не видавшей света коже перед Аликом предстали смутные загадочные знаки. Для полноты картины оста-валось уничтожить последний островок растительности. Когда бритва коснулась мест чувствительных, девушка решительно рванула молодого человека на себя. Несколько минут прошло в неистовой борьбе, в которой Ашхен была одновременно нападающей и защищающейся стороной. Вскоре она дважды охнула неожиданно грубым голосом, конвульсивно вздрогнула и затихла с блаженной улыбкой на вспухших губах. Алику показалось, что наступил благоприятный момент для взятия крепости. Он изгото-вился к штурму, но когда до решающего броска оставался лишь миг, Ашхен вдруг вывернулась бешеным движением и что есть силы ударила его круглым коленом в пах. От нестерпимой боли Алик согнулся пополам и скатился с кровати.

– Я же тебе сказала, даже не думай! – услышал он грозный голос.

Щелкнул выключатель, и сквозь сомкнутые ресницы несостоявшегося героя-любовника забрезжил желтый свет. Алик с усилием разлепил веки и увидел над собой обнажен-ную фигуру с пухлыми руками, упертыми в крутые молоч-ные бедра.

– Не зря тебе имя такое дали. Алéк по-армянски – на-хал. Читай, что написано, тебе полезно будет.

Алик сфокусировал взгляд на контрастно-белом, отвоеванном у джунглей поле, над которым он только что так самозабвенно трудился, и увидел идущую полукругом надпись "Только для мужа". Очевидно, для того, чтобы исключить малейшие сомнения относительно объекта выта-туированной максимы, ее текст был дополнен указываю-щей вниз волнистой сиреневой стрелочкой.

– Ты что, в колонии для малолеток была? – сдавленным голосом спросил неудачливый золотоискатель. Он лежал на полу, свернувшись гигантской креветкой.

– Российский детдом – та же колония, – криво усмехну-лась Ашхен. – Ладно, вставай, хватит валяться.

Алик попытался подняться, но только застонал и снова скорчился на полу.

– Э, ты чего? – испуганно спросила Ашхен. – Как там твои дзу? Может тархуном намазать?

Превозмогая боль, Алик на четвереньках добрался до стула и принялся натягивать на себя одежду.

– Подожди, Алик-джан, – причитала расстроенная гурия, прижимая к груди кружевную сорочку, – не уходи. Я думаю, мы с тобой подойдем друг другу. Только не надо спешить с самым главным...

Алик, сгорбившись, добрался до выхода и хлопнул дверью.

За окном скоростного поезда неслась серо-зеленая лен-та. Задремавшего Алика разбудил телефонный звонок.

– Здравствуй, дорогой, – послышался знакомый каркающий голос. – Как ты там?

– Симуля, привет! – радостно встрепенулся Алик. Ему вдруг страстно захотелось бросить к чертовой матери безумные поиски сокровищ, вернуться в Москву, снова заняться заброшенной диссертацией, по вечерам уха-живать за Симой, а по воскресеньям играть в парке в шахматы. – Как ты себя чувствуешь? – закричал он, пугая пассажиров.

– Все в порядке, мой юный друг. Но должна сказать тебе по секрету, когда прошел первый порыв и улеглась эйфория, я опять засомневалась, стоит ли продолжать эту историю. Выходит, черт в который раз одолел меня своим соблазном. Ты там будь поосторожнее. Если ничего не найдете – не беда, возвращайтесь домой.

– Я понял, Симуля. Что у тебя нового?

– Да ничего особенного. У нас в Москве, кажется, появились майские жуки-мутанты. Огромные и совсем не по сезону. Я их сама видела, и Грета рассказывала, когда приезжала. Прилетит, сядет и шурует лапками. Что это за мутация? Ответь, Алик, ты же все-таки ученый, хоть и сбившийся с пути истинного.

– Я в другой области ученый, – Алика вдруг охватила безотчетная тревога. – Но на всякий случай от таких жуков надо избавляться. Накрываешь салфеткой и – в форточку.

– Греточка со своим так и поступила. Она ведь вообще решительная. А мне противно эту гадость в руки брать...

– Она тебя навещает?

– Конечно. Чувствует мои сомнения и пытается на-строить меня на нужный лад. Мечтает о собственном те-атре, мне сулит особняк на Лазурном берегу... И вроде правильно все говорит, а какой-то червяк меня все равно гложет. Ты уж прости дуру старую. Вместо того, чтобы тебя подбодрить, сама сопли развела...

Рано утром поезд прибыл в Карлсруэ. Накрапывал дождик, с Рейна задувал сырой ветер и, казалось, это хмурое промозглое утро перейдет в вечер, так и не превратившись в день. "Вот так, наверное, болят на погоду старые раны, – думал Алик, ощущая тянущую боль в паху и хруст в шее. – Тоже мне, ветеран полового фронта..."

– Как самочувствие? – участливо спросил Загребский, открывая дверцу "опеля".

– Терпимо. Только прилечь тянет.

Загребский сочувственно кивнул.

– Устраивайся на заднем сиденье, – отечески сказал он.

– Вечно он сзади валяется, – проворчала Мила. – То пьяный, то покалеченный. А толку никакого.

– Отдых вполне заслуженный, – возразил Загребский. – В науке отрицательный результат – тоже результат.

– Загребский, не нуди, – отмахнулась Мила. – Алька, ты чем там занимался? У тебя такой вид, будто тебе одно место дверью прищемили.

– Это, в целом, недалеко от истины, – пробормотал Алик. – А какие у вас успехи?

– Сучки эльзасские нам все планы поломали, – Мила с раздражением глядела на работающие "дворники". – От Кёльна до Гамбурга тебе было рукой подать. А теперь еще раз придется на север ехать. Опять с Гретой объясняться по поводу непредвиденных расходов.

– Может и не придется, – устало буркнул Алик. – Авось

на блинщицах все и закончится. Или на этой, как ее... Ренате?

– Ренатка – дивчина непростая, – сказал Загребский.

– Да и Казанова наш не в лучшей форме, – насмеш-ливо добавила Мила.

– Спокойно, – поднял руку Алик, мысленно переживая перипетии борьбы с Ашхен. – И не таких обламывал.

– Ну-ну, – сказал Загребский. – Ни пуха, как говорится, ни хера. Но лучше бы сначала проверить Ингу. Ума не приложу, где ее искать...

Глава VIII. Свидание в кунсткамере

– Как прошла фотосессия? – Загребский на секунду оторвался от дороги и подмигнул Алику. – Девчонки не слишком кочевряжились?

– За такие-то деньги? Гнулись и двигались, как по команде джойстика. Принимали любые позы. Да что толку...

– Вы там только фотосъемкой занимались? – ухмылка не сходила с лица Загребского. – Без продолжения?

– Они и на продолжение были готовы, – вздохнул Алик. – Но за отдельные деньги. Не мог же я Гретиными запла-тить.

– Экий ты щепетильный. Грета не обеднеет. Я бы тако-го шанса не упустил...

"Опель" обогнул холм, и Алик увидел широкую зеленую реку, оседланную розовым каменным мостом, пасущихся на прибрежном лугу надменных гусей, белые дома под красной черепицей. На крутом берегу над городом возвы-шался полуразрушенный терракотовый замок.

– Вот тебе и Хайдельберг, – Загребский двинул бородой в сторону замка. – Ну, или Гейдельберг – кому как нравит-ся. На-ка вот, сам с Ренаткой поговори, – он нажал на телефоне несколько кнопок и протянул его Алику.

– Ничего не изменилось, – голос собеседницы был звуч-ным, как виолончельный аккорд. – Встретимся через двад-цать минут в холле корпуса "С". Там что-то вроде анато-мического музея. Экспонаты весьма характерные – не заблудитесь, – в трубке послышался скрытый смешок.

Загребский припарковался у живой изгороди.

– Дальше иди один. У меня с этой плясуньей, как говорил Синявский, чисто стилистические расхождения...

Алик пересек небольшую площадь с пустующей клум-бой, толкнул дверь и оказался в огромном застекленном вестибюле. Здесь была устроена медицинская выставка, целью которой было, очевидно, показать зрителю заведо-мую бренность всего сущего. Все экспонаты были выпол-нены с предельным натурализмом, с каким-то паталогоана-томическим щегольством. Неискушенный посетитель, под-нимаясь по широким ступеням экспозиции, все глубже втягивал голову в плечи.

В стеклянной банке с формалином, сердито сжав кула-чки, плавал двухголовый младенец. На постаменте, в позе идущего с посохом Махатмы Ганди был выставлен умело законсервированный мужской труп, начисто лишенный кожных и жировых покровов. Вероятно, экспонат предназ-начался для изучения мышечных тканей. Другой учебный труп располагался горизонтально. Для удобства зрителя неизвестный мастер порезал его на ломти, толщиной в палец, каждый из которых был искусно заделан в прозрач-ный пластик. Срезы человеческого тела, как зубцы гигант-ского гребня, стояли на некотором расстоянии друг от друга, так что весь экспонат занимал в длину добрый десяток метров.

– Впечатляет? – услышал Алик.

Он обернулся и увидел невысокую ладную брюнетку. Стройность ее фигуры была не в состоянии скрыть даже просторная хирургическая роба. Зеленый балахон, перекли-каясь с живыми оливковыми глазами девушки, казался не спецодеждой, а стильным нарядом. "Черт знает, как это работает, – чувствуя волнение, подумал Алик. – Хоть мешок на такую фигуру надень, а все равно будет ясно что под ним эдакая статуэточка. Как же она угадывается? Наверное, все дело в движении. Стройные люди по-другому двигаются..."

– Что же вы молчите? – удивленно подняла брови девушка. – Entcshuldigen, sind Sie Alik?

– Ja-ja, – поспешно заверил Алик, обретая дар речи. -

То есть, да-да. А вы Рената?

Девушка кивнула.

– Как удачно вас назвали, – выдал Алик заранее заго-

товленную фразу, призванную расположить к себе собесед-ницу. – Будто заранее знали, что будете жить в Германии. Здесь ваше имя – не редкость. Насколько я знаю, в перево-де с латинского оно означает "возрожденная".

Рената неожиданно рассмеялась.

– Извините, – сказала она, доставая из кармана робы салфетку. – Это у меня разрядка после проведенной опера-ции. Вы, очевидно, готовились к встрече, – девушка вытерла уголок глаза, – только все это напрасно. Я была подкидышем, и Ренатой меня назвали в роддоме в честь главврача – Рената Рашидовича Хабибуллина. Так что ни-какой латынью тут и не пахнет. Что же вы хотели узнать про "Агрип-шоу"?

– Так, вообще... Побольше подробностей – как начинали, куда ездили, какие были отношения в ансам-бле...

– Не понимаю, зачем вам это нужно, – пожала плечами Рената. – Тогда мы действительно гремели по всей стране, но сейчас о нас никто не помнит.

– Ретро входит в моду, – промямлил Алик. – Еще как вспомнят. Только знаете, – он умоляюще взглянул на девушку, – давайте уйдем отсюда – от этих заспиртованных младенцев и вываренных покойников. Здесь невозможно разговаривать.

– Ну, давайте, – снова засмеялась девушка. – А то вас, чего доброго, придется нашатырем откачивать. Подождите меня здесь, я переоденусь.

Рената вернулась через несколько минут. На ней были джинсы и облегающий свитер.

– Почему вы так на меня смотрите?

– Вы красивая, – выдавил из себя Алик.

– Спасибо. Это самый короткий комплимент, который мне доводилось слышать.

– Это не комплимент.

– Что же это?

– Это мое определение вас. Мы ведь всегда как-то обо-

значаем незнакомых людей: этот лысый, та – толстая, тот – элегантный. Вы – красивая.

– Что-то вроде, ну что, красивая, поехали кататься?

– Нет, конечно, – смутился Алик. – Мне эта пошлость в голову не приходила.

– Отчего же пошлость? – девушка с интересом взгля-нула на Алика. – Насколько я знаю, это популярная в России песня.

– Это популярная в России пошлость.

В кафе "Кнёзель" на стенах висели дагерротипы студенческих выпусков девятнадцатого века, потрескивал под ногами рассохшийся наборный паркет, тускло поблескивала потемневшая бронза подсвечников. Здесь все было таким древним, что стоявшая за стойкой седая хозяйка в кринолине и кружевном чепце казалась не старой, а лишь стилизованной под законсервированную в этом зале эпоху.

– Кто вы по образованию? – Рената поднесла чашку к губам. Ее коротко остриженные ногти не были покрыты лаком. – Вы же не профессиональный журналист? Или вообще не журналист?

– Я физик, – Алик вдруг почувствовал, что больше не в состоянии лгать под цепким взглядом оливковых глаз.

– Похвально, что вы решили больше не врать. Чем же вы занимаетесь – космос, атомная энергия, элементарные частицы? Рассказывайте. Как сказал известный литератур-ный герой, правду говорить легко и приятно.

Алик с облегчением ухватился за близкую тему. Он чувствовал странную зависимость от сидящей напротив едва знакомой молодой женщины, спокойно прихлебываю-щей кофе и задающей вопросы, словно это она брала у него интервью, а не наоборот. Отвечать ей правдиво и подробно казалось само собой разумеющимся. Спроси она сейчас о сокровищах, награбленных генералом К., он немедленно рассказал бы ей все, что знал.

Но Рената расспрашивала о семье, о работе, о жизнен-ных планах, и Алик, все больше увлекаясь и погружаясь в детали, описывал ей устройство сконструированного им прибора, суть задуманного эксперимента, содержание почти готовой диссертации.

Очнулся он только когда Рената поставила чашку на стол и, не скрываясь, посмотрела на часы.

– Вам нужно идти?

– К сожалению. У меня на сегодняшний вечер неотме-няемые планы.

– Но я не успел расспросить вас об "Агрип-шоу"...

– В этом нет необходимости. Никакое "Агрип-шоу" вас, конечно, не интересует. Вы ведь от Греты?

Алик поник головой.

– Господи, как это на нее похоже – подослать вместо

себя любовника. И что же вы должны были разнюхать?

– Я ей не любовник! – запротестовал Алик. – Она вдвое старше меня.

– Возраст в данном случае значения не имеет. Она относится к тому типу женщин, у которых и в старости водятся молодые кавалеры. Это я вам как врач говорю. Но это неважно. Спасибо за кофе, – девушка поднялась со стула. – Как говорится, приятно было познакомиться.

– Позвольте встретиться с вами еще раз.

– Зачем?

– Вы красивая.

– А вас не смущает, что я, допустим, замужем?

– Не смущает. А вы замужем?

Рената долго не отводила взгляда от лица Алика, спо-койно, по-хозяйски изучая его.