Текст книги "Код бикини. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Антон Гейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Встречаться нам нет никакого смысла, – сказала она наконец. – Видите ли, в свое время мы с Гретой нехорошо расстались, и я не хочу ничего знать об "Агрип-шоу". Так что еще раз спасибо за кофе. И скажите Загребскому, чтобы не прятался. Его задрипанный "опель" и рыжую бороду знает каждая собака на правом берегу Рейна. Собственно, и на левом тоже.

– Каковы успехи? – спросил Загребский запуская мо-тор.

– Какие там успехи, – Алик плюхнулся на вытертое сиденье "опеля". – Она меня насквозь видит. Как рентген.

– Я же говорил, что она барышня непростая. Оставь ее на десерт. Займись пока другими.

Загребский включил передачу.

– Погоди, – решительно сказал Алик. – Переночуем в

мотеле, а завтра я попробую поговорить с ней еще раз.

– Мотель денег стоит, – хитро прищурился Загребский. – Опять перед Гретой оправдываться?

– Ты же сам говорил, что она не обеднеет.

– Обожаю людей принципиальных, – захохотал боро-дач. – Таких, как я сам.

Наутро Алик дождался Ренату в застекленном вести-бюле у двухголового младенца.

– Вы что, преследовать меня вздумали? – вскинула

брови девушка.

– Да нет... – замялся Алик, остро ощущая, как много сейчас зависит от его ответа. – Просто я хотел вам ска-зать... Не думайте, что вы так уж меня приворожили. Вы, конечно, красивая, но вчера вы вели себя так, будто я милостыню у вас прошу. Выставили меня эдаким Гре-тиным альфонсом...

– Вы соображаете, что говорите?

– ... выспросили всю мою подноготную, – упрямо продолжал Алик, глядя себе под ноги, – а о себе не пожелали сказать ни слова. Отказались со мной встречаться. И те-перь, наверное, гордитесь собой неимоверно...

Алик, готовый принять отповедь, поднял голову, но вместо ожидаемого гнева в глазах девушки светилось любо-пытство.

– Знаете что, – сказала она. – Давайте поговорим поз-же. А сейчас мне нужно идти. У меня через полчаса операция, и я должна думать только о ней и ни о чем больше. Позвоните мне. У вас же есть мой номер?

Глава IX. В свете красных фонарей

Совет был коротким.

– Мы не можем сидеть и ждать, пока Алик склеит эту докторшу, – твердо сказала Мила. – Или Загребский разы-щет, наконец, эту загадочную Ингу.

– Правильно, – кивнул Загребский. – Значит, надо выдвигаться в Гамбург. Кстати, Эстер нашел я.

– В жизни бы ты ее не нашел, если бы эта сучка эль-

засская снова не помогла. И все-то она знает...

– Габи – умничка, – подтвердил Загребский.

– Эта умничка со своей подругой из нас чертову уйму денег высосали, – раздраженно отозвалась Мила. – Эти люди даром ничего не делают.

– Зато за деньги делают все, о чем ни попросишь, – возразил Загребский. – Лично мне такие люди симпатичнее альтруистов-бездельников. Собственно, Эстер тоже из этой породы.

– А чем она занимается? – насторожился Алик.

– Не переживай, – усмехнулась Мила. – Я думаю, тебе

понравится, жеребчик ты наш мышиный. Я даже уверена.

– Надеюсь, не в пиццерии работает?

– О нет, – закатила глаза Мила. – Ее профессия гораздо древнее официантки.

– Эстер промышляет в Гамбурге, в квартале красных фонарей, – внес ясность Загребский. – Творческий псевдо– ним – Гедда. У шеста не крутится, в борделе не служит. Работает индивидуально, в аквариуме. Есть там специальное место, где эти дамы за стеклом клиентов поджидают. Не то Хербертштрассе, не то Хренбертштрассе. Габик сказала – восьмое окно от угла по левой стороне. Собственно, там вся улочка с гулькин хрен – не заблудишься. Так что отдыхай, Алька, набирайся сил...

До Гамбурга добрались уже в полной темноте. Над ночной Репербан сеялся мелкий дождик. Во влажном воздухе расплывались неоновые огни. Цветные отражения дрожали на мокром асфальте. Бордели, секс-шопы и стриптиз-бары стояли вплотную друг к другу, как воины в греческой фаланге. За стеклом, словно боевое оружие, громоздились искусственные фаллосы, витые плети, эбони-товые стеки. Рыцарскими доспехами блестела обильно снабженная заклепками и шипами кожаная амуниция для любовных сражений. Знаменитая "греховная миля" сверкала во всем своем развратном великолепии.

По ярмарке порока текла жизнерадостная толпа. Секс в изобилии предлагался повсюду, как горячие колбаски с пивом. Обыденность предложения лишала его прелести запретного плода, что с лихвой возмещалось витающим в воздухе острым ощущением мгновенной и безоговорочной доступности незнакомых женщин.

– Ну, и где же витрины? – раздраженно спросила Ми-ла. – Где эта Эстер-Гедда, вяжущая носки в ожидании кли-ента?

– Хочешь ее унизить? – засмеялся Алик. – Ничего не выйдет. Это тебе не родные просторы, где проституток презирают, хотя и пользуются ими с удовольствием. Здесь они такие же трудящиеся, как все, – профсоюз, налоги, трудовой стаж...

– Можно подумать, здесь их не презирают, – фыркнула

Мила.

– Презирают, – кивнул Алик. – Синие чулки, которые и сами рады бы согрешить, хоть задаром, но им никто не предлагает. А также дамы, которым сам факт существова-ния проституток помогает ощущать себя порядочными женщинами.

Мила обиженно замолчала.

– Ладно, не дуйся, – примиряюще сказал Алик. – Это должно быть где-то здесь... – он повозил пальцем по экранчику телефона, пытаясь сориентироваться в переплетении улиц.

За очередным поворотом открылся узкий мощеный проулок. Его перегораживал высокий забор, раскрашенный струящимися языками веселого, вероятно, адского пламе-ни. На грубых металлических воротах была изображена обнаженная грудастая красотка с дымящейся сигаретой и надписью "Lang lebe deine Sünden"*. Плакат был усеян рекламными наклейками близлежащих борделей. Между окнами кафе "На якоре" висел автомат по продаже презер-вативов. По сторонам ворот были наклеены объявления, где крупно, белым по красному на немецком и английском языках извещалось, что женщинам вход запрещен.

– Вот тебе раз, – возмутилась Мила. – Это же чистой воды дискриминация по половому признаку!

– При чем тут дискриминация? Ты же не возмущаешься разделением туалетов на мужские и женские.

– Ни фига себе, ты сравнил.

________________________________

* Lang lebe deine Sünden – да здравствуют твои грехи (нем.)

– Сравнение вполне корректное. Сюда мужики ходят справить сексуальную нужду, а значит, женщинам тут делать нечего. Кроме тех, кто эту самую нужду удовлет-воряет. В общем, так. Садись в "На якоре" и пей кофе, а я скоро вернусь.

– Экий ты решительный сегодня, – усмехнулась Мила. – Давно ли помидорки твои выздоровели после Кёльна? Как бы не пришлось их снова тархуном мазать.

– А ты тут пока меньше чем за пять евро на фелляцию

в подворотне не соглашайся, – напрягся Алик. – Если, коне-чно, вообще предложат.

– Солдафонский юмор...

Алик решительно толкнул створку ворот и оказался на короткой, в сотню метров, улочке. Здесь прохожих было значительно меньше, и на мостовой не толпились зеваки. Мужчины, вглядывающиеся в большие, размером с дверь, окна походили на покупателей универсального магазина. Однако в разноцветном сумраке витрин их взору представали не галстуки, не ботинки и не модные подтяжки с хлястиками. На высоких стульях в свободных позах сидели легко одетые женщины – в сапогах и бикини. Некоторые были в одних только сапогах. Иные обходились и без сапог. Когда мужчины подходили поближе, они зазывно улыбались и, повинуясь их жестам, принимали за стеклом соблазнительные позы.

"И шлюхи у них какие-то другие, – думал Алик. – Даже становясь раком по первому требованию клиента, они умудряются сохранять с ним какую-то дистанцию. Как бы подчеркивают, что торгуют одним только телом, а не отдаются всей своей сутью, как наши шалавы. От этой показной покорности за версту несет презрением богатого торговца к ищущему "подешевле" покупателю. Эти профсоюзные бляди с ясным коммерческим разумом несомненно ощущают свое превосходство над мужиком с затуманенными похотью мозгами..."

Алик отсчитал восьмое окно слева – оно было наглухо зашторено, лишь по периметру пробивалась слабая световая полоска. На стекле смутно белел приклеенный изнутри лист бумаги. В красноватом отсвете Алику едва удалось разобрать написанное:

Name Gedda

Age 21

Height 176

Bra size 85 D

Weight 65

Hair color Rot

Eye color Blau

Nation Russian

Languages Deutsch, Englisch, Russian

Intimate rasiert

«Все правильно, Гедда, – кивнул сам себе Алик. – Что ж, подождем. Но какого черта она пишет, что ей двадцать один год? Ей же должно быть в районе тридцатника».

Алик прошелся из конца в конец улицы. Дамы за со-седними стеклами, обладавшие профессиональным чутьем, реагировали на его появление не слишком активно. Он почувствовал себя уязвленным.

Внезапно дверь Гедды распахнулась и выпустила высокого сутулого мужчину. Он нахлобучил шляпу поглуб-же, быстро дошел до конца Хербертштрассе и скрылся за воротами на Репербан.

Штора на окне поднялась, и Алик увидел в неоновом сиянии рыжую женщину в зеленом бикини. Она утвердила на вертящемся стуле внушительный зад, лениво прогнула спину и, приблизив лицо к зеркалу, принялась подводить губы.

Увидев отражение Алика, она обернулась и подняла брови в приветственном удивлении. Второй клиент подряд, да еще молодой и симпатичный. Гедда поправила волосы и отворила окошко в центре витрины.

– Гутен таг, сэр, – произнесла она с вежливым досто-инством. – До ю спик инглиш? Шпрехен зи дойч?

– Я говорю по-русски, – ответил Алик, разглядывая ру-ки женщины. В свете пересекающей комнату гирлянды розовых огоньков на левом плече женщины мерцали оран– жевые скорпионьи клешни.

– Надо же – второй русак подряд, – дама с улыбкой по-далась навстречу Алику и приподняла ладонями веснушча-тые груди, стиснутые расшитым стеклярусом лифчиком. – Ну, заходи, милости просим...

– Я, как бы, еще толком не осмотрелся...

– Заходи, не бойся. Круче меня тут все равно никого нет. Лучше русских девок вообще не бывает. Здесь две болгарки, одна румынка – косит под местную немку, вен-герка толстая, остальные старухи сорокалетние. Есть еще филиппинка, так та вообще на мальчика похожа – жопка с кулачок и сисек нет – соски прямо на ребрах лежат. А у меня – гляди...

Гедда молниеносным движением расстегнула лифчик, и освобожденные груди тяжко колыхнулись перед лицом Алика. Еще один скорпион, явно скопированный с первого, весело махал клешней своему товарищу, усевшись на левом соске.

– А там... – запнулся Алик, не находя слов под напором Гедды.

– Между ног? – деловито уточнила проститутка. – Там все разирт, как положено, – она ткнула пальцем в прикле-енный к стеклу листок с данными. – Побрито, то есть.

– Поглядеть бы, – выдавил из себя Алик.

– Может, ты просто извращенец? – девушка, презри-тельно скривила губы. – Хочешь на пизду поглазеть на халяву? Тот, что перед тобой был, тоже все разглядывал, как будто в первый раз ее видел, но сначала хоть деньги заплатил. А как мани отслюнявил, так и дело свое справил, – засмеялась Гедда. – Жаль, видать, стало полтешок за один погляд отстегивать...

Смутная догадка мелькнула в голове Алика, но доду-мать ее он не успел.

– Короче, так, – построжала Гедда. – Или ты платишь и получаешь все, что положено, или отваливаешь и не отпу-гиваешь клиентов, понял?

Алик торопливо достал пятидесятиевровую банкноту, и Гедда мгновенно выхватила ее из руки.

– Ну тогда смотри, вуайерист хренов.

Девушка мигом стянула трусики, и, поджав под себя

пятки, закружилась перед Аликом на вертящемся стуле. Поочередно замелькали сплющенные o сиденье пупырчатые ягодицы и бледный, лишенный волос пах. Вращение замед-лялось, так что Алик постепенно смог разглядеть кельтский орнамент на пояснице и какое-то темноe пятно спереди. Стул плавно совершил последний оборот, и Гедда с разве-денными коленями оказалась лицом к Алику. Он впился взглядом ей между ног и увидел еще одного – третьего по счету скорпиона, воздевающего клешни навстречу верхним собратьям. Больше на белой, выбритой подушечке лобка ничего не было. Алик разочарованно вздохнул.

– Come on buddy, do not be shy!* – услышал он нетрез-вый возглас проходящего мимо волосатого парня и оконча-тельно стушевался.

– Нагляделся? – Гедда наслаждалась его смущением. – Приступим к делу или как?

– Не сейчас, – помотал головой Алик.

В лежащем на полу зеленом белье ему вдруг почуди-лась хирургическая роба Ренаты.

– Тогда приходи еще, – с энтузиазмом откликнулась Гедда. – Так и быть, сброшу тебе десятку!

Окошечко захлопнулось. Алик потоптался у витрины и двинулся к Репербан. Компаньоны дожидались его в кафе "На якоре".

– Можно поздравить? – Мила лучилась иронией. – Взял реванш за фиаско в Гейдельберге?

– У меня с этой проституткой ничего не было, – насу-пился Алик. – Она мне просто показала... – Алик замолк, подбирая подходящий эвфемизм.

– Что показала? – спросила Мила. – Выражайся ясней, не стесняйся. Это же бизнес, ничего личного.

– Ей-богу, люди – странные существа, – рассудительно сказал Загребский. Почему-то слово жопа считается лите-ратурным, а пизда – нет. А ведь территориально они совсем рядом. Да и функционально часто совпадают... Даже раз-

деляющая их промежность – слово абсолютно цензурное. Опять же, лобок вполне легален. Пах запросто употребим. И

________________________________

*Come on buddy, do not be shy! – смелее, приятель! (англ.)

отдельные пиздяные части тоже сплошь и рядом в текстах упоминаются – клитор там, губы большие и малые, влага-лище... А пизда в целом – нет. То же и с хуем...

– Загер, заткнись! – не выдержала Мила.

– Ты же сама говоришь, ничего личного...

– Я хотела сказать, что гордиться тут нечем. Заплатил шлюхе бабки и пользуйся. Профессионалка и не в таком меланхолике самца разбудит.

Алик молчал, обдумывая ответную гадость.

– Вы неправы, миледи, – возразил Загребский. – Муж-ское либидо сильно отличается от женского. Оно, можно сказать, имеет противоположную природу.

– Да ладно умничать-то, – скривила губы Мила. – Му-жик хочет бабу, а баба хочет мужика – вот и вся филосо-фия.

– Натурально, вы заблуждаетесь, миледи. Мужское во-жделение – это азарт охотника. Причем, современного охот-ника, который убивает не для пропитания, а ради порции адреналина. Добыча, которой можно завладеть без труда, его не возбуждает. Женщина же, будучи дичью, ценит неу-томимого, изобретательного пикапера и презирает разлени-вшегося, потерявшего кураж зверолова.

– Красивая отмазка! – засмеялась Мила. – Типа, сучка не захочет – кобель не вскочит.

– Эту поговорку придумали феминистки. Им страсть, как хотелось сравняться с мужчинами, невзирая на очевид-ные конструктивные различия. Превратиться из наседок-домохозяек в грозных амазонок. Но все, чего они добились – это поколение инфантильных мужчин, испуганно шараха-ющихся от воинственных дам, находящихся "в своем праве".

– Прямо как наш Алик! – засмеялась Мила.

– Дура! – вспыхнул Алик.– Тебе самой место в аквариу-ме на Хербертштрассе.

– Вот это вряд ли, – с сомнением заметил Загребский. – На такой работе нужно уметь угодить мужчине. – А вы, миледи, с вашими манерами, школы гейш явно не заканчи– вали...

Мила поднялась со стула и начала медленно обходить стол. Загребский с неожиданной прытью засунул бороду за ворот свитера и выскочил из кафе.

Глава X. За кулисами вагнеровского фестиваля

– Если сделать небольшой крюк, то можно попасть на родину... – Загребский широко зевнул красногубым, обрам-ленным ржаными зарослями ртом.

В Гамбурге было решено не ночевать, и зеленый

"опель" уже несколько часов, неутомимо пыхтя изношен-ным мотором, катил на юг.

– На какую еще родину? – в зеркале показалась вскло-коченная голова Милы.

Она снова заняла место на заднем сиденье, поскольку Алик считался полностью оправившимся после Кёльнской битвы. Сейчас он мирно храпел, уперевшись лбом в при-борную панель.

– В город-герой Кульмбах, – исполненным уважения голосом сказал Загребский.

– Там были тяжелые бои?

– Там родина пива. Она же – его мировая столица. В Кульмбахе пиво варят дольше всех на свете, больше всех на свете и делают это лучше всех на свете.

– Свихнешься ты, Загер, со своим пивом. Расскажи лу-чше о той, ради которой мы трясемся всю ночь в твоем "кадиллаке". Алекс, проснись, тебя это в первую очередь касается.

Алик приглушил храп и открыл один глаз, демон-стрируя готовность слушать.

– Мирка была в "Агрип-шоу" самой веселой девчонкой. Любила пошалить, как бы сейчас сказали, на грани фола. Однажды, поссорившись с Гретой, она даже попыталась соблазнить Фиму.

– Да ладно. Сколько же ей тогда было?

– Десять лет. Грета была в отъезде, а она разделась догола и шмыгнула к нему под одеяло.

Алик перестал храпеть и открыл второй глаз.

– И что?

– Да ничего. Коган ее, конечно, из постели выгнал. Но

потом, ожидая награды за свою честность, рассказал об этом Грете.

– Типичная мужская глупость, – засмеялась Мила. – И баб меж собой поссорил, и сам, небось, в дураках остался.

– Так и было, – кивнул Загребский. – Грета возненави-дела Мирку чисто по-женски, словно была ей не приемной матерью, а соперницей. Фима и вовсе был объявлен ла-тентным педофилом. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы Грету не посадили.

– И на этом все успокоилось?

– Если бы. В первой приемной семье она избивала мла-дшего брата, во второй едва не подожгла дом, а в третьей...

– Пристрелила новых родителей? – Алик окончательно проснулся.

– Хуже. Переспала с приемным отцом.

– И тем самым разбила крепкую немецкую семью?

– Нет. Обманутая супруга оказалась тертым калачом и выдала малолетнюю нимфоманку замуж за своего бывшего любовника. Внушила ему, что он, как творческая личность, должен черпать вдохновение в трепетном юном теле.

– А чем он занимается?

– Миркин муж? На флейте пиликает. Хотя, по виду, должен был бы на контрабасе гукать. Здоровенный такой, брюхатый, бородища рыжая...

– Ты себя, что ли, описываешь? – засмеялся Алик.

Загребский озадаченно поглядел в зеркало.

– А что, в целом похоже, – он довольно улыбнулся. – Только этот Краузе своими ручищами так "Тангейзера" на пикколо лабает, что вся их вагнеровская тусовка кипятком писает. А я своими сардельками только пиво открывать умею. Хотя в этом деле я тоже своего рода Вагнер...

За поворотом дороги открылся парк, расчерченный радиусами дорожек, словно огромный торт. Аллеи сходились у здания, составленного из двух разновысоких объемов, в котором сразу угадывался театр. Мокрая зеле-ная крыша весело сверкала на солнце. Фронтон из палевого кирпича рассекали белые пилястры. На лужайке перед главным входом был разбит огромный цветник.

– Сейчас они начнут выходить, – Загребский посмот-

рел на часы. – Только ты не тушуйся. Не забудь микрофон.

Раскрылись высокие двустворчатые двери, и публика повалила в сад. Алик остолбенело уставился на гуляющих. Дамы в кринолинах томно обмахиваясь веерами. Их обла-ченные во фраки спутники опирались на щегольские тро-сти. Над аллеями плыли похожие на клумбы шляпы. Блес-тел шелк, матово переливалась парча, шуршали складки тафты. Галантный девятнадцатый век шествовал по парку среди пробивающейся молодой зелени.

– Красиво? Мне тоже нравится. Однако вот и наша па-рочка.

Из-за поворота аллеи показался высокий господин во фраке и сером цилиндре с подкрученными полями. Он с достоинством и отчасти напоказ держал плоский кожаный футляр, в каких носят флейты и гобои. Под руку с ним семенила молодая дама, затянутая в бежевый корсет. На ее высокой прическе помещалась шляпка-ток, похожая на крошечную корзинку с цветами.

Алик решительно вздохнул, поправил темные очки и с микрофоном наперевес двинулся вслед за живописной парой. Поравнявшись, он откашлялся и быстро произнес заранее заготовленную фразу:

– Извините за беспокойство, я журналист из России, хотел бы задать несколько вопросов...

Дама встрепенулась. Господин остановился и смерил Алика надменным взглядом.

– Вы из какого издания? – спросил он, нахмурившись. – Имейте в виду, я не раздаю интервью кому попало.

– Видите ли, я хотел бы взять интервью не у вас, а у фрау Краузе. По поводу ее карьеры в "Агрип-шоу"...

Высокий выпучил глаза до размеров, дозволенных природой. Мохнатые брови поползли вверх, лоб покрылся бороздами, как вспаханное поле. Щеки его побагровели, а шея над крахмальным воротничком приобрела цвет клюк-венного киселя. Из обрамленного холеными усиками рта донеслось гневное клокотание. На лице его спутницы по-явилось выражение ужаса, словно перед ней из ветвей дерева выползла змея.

– Вон отсюда! – закричал флейтист, обретая голос. Голова в цилиндре гневно затряслась, борода задрожала, придавая своему обладателю разительное сходство с Карабасом-Барабасом.

– Заткнись, дурак! – быстро сказала дама по-русски. – Ни слова про "Агрип-шоу"...

– Чтобы духу твоего здесь не было! – продолжал неисто-вствовать музыкант, потрясая футляром перед лицом Али-ка. – Катись к чертовой матери в свою Россию...

Алик в замешательстве сделал шаг назад.

– Запомни номер: четыре девятки, пять, – услышал он быстрый шепот из-под цветочной шляпки. – Позвони завтра в десять...

Краузе, изрыгая проклятия, схватил супругу за руку и поволок по алее.

– Облом? – сочувственно спросил подошедший Загреб-ский.

– Скорее, наоборот, – пробормотал Алик обескуражен-но. – Велела завтра позвонить.

– Тут-то она тебя и пошлет, – мрачно предположила Мила.

– Не будем загадывать, – зевнул Загребский. – Как гла-сит народная банальность, утро вечера мудренее.

Утомленные дорогой путешественники всю ночь про-спали тяжелым сном в гостинице.

Утром Алик позвонил Мирке ровно в десять.

– Ты что, совсем с головой не дружишь? – услышал он после первого же гудка.

– Простите, это вы мне? – озадаченно спросил Алик.

– Тебе, трепло картонное. Как ты мог при Краузе гово-рить про "Агрип-шоу"?

– А что тут такого?

– Ты еще спрашиваешь! Он меня чуть не убил потом своей дудкой.

– За что?

– Это не телефонный разговор. Давай-ка, подъезжай, будем разбираться.

– Куда?

– Ко мне домой.

– Чтобы ваш Карабас Барабас придушил меня своей бородищей?

– Карабас Барабас? – засмеялась Мирка. – А что, по-хож. Чуть что – кричит и ногами топает, как на Мальвину. Но ты не бойся, он сегодня утром в Вену улетел, на гастроли. Собственно, его дома почти и не бывает. Разве что во время фестивалей.

– Давайте встретимся в кафе. Или у меня в гостинице.

– Я же говорю – у тебя с головой не в порядке, как у Буратино. Не хватало еще, чтобы меня с кем-то в кафе увидели. А еще лучше – входящей с мужиком в гостиницу. Был уже печальный опыт – ооо... Дома безопаснее. Всегда можно сказать, что приходил электрик или сантехник. Ко-роче, жду прямо сейчас. Хегельштрассе, семнадцать...

В трубке щелкнуло и наступила тишина.

– Говорит, чтобы прямо сейчас подъезжал, – растерян-но сказал Алик. – Подозрительно все это...

– Не вижу ничего подозрительного, – сказал Загребс-кий. – По-моему, все просто – баба отправила мужа в ко-мандировку и желает провести время с залетным фраером. Чего тут думать, ехать надо. Разве не для того мы через всю Германию тащились, чтобы с ней встретиться?

– Очень уж гладко все получается. А бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– Сыром иногда угощают в рекламных целях, – филосо-фски заметил Загребский. – При этом от случайного дегус-татора требуется совсем немногое – оценить его вкусовые качества и рассказать о нем своим знакомым. Не боись, аспирант. С такой барышней не грех и в мышеловку попасть.

Хегельштрассе оказалась в трех кварталах от гостиницы. Алик издали разглядел табличку "17" на темном кирпичном доме с выступающими эркерами. Поравняв-шись с входом, он замедлил шаг, но увидев, как на окне шевельнулась занавеска, вздрогнул и прошел мимо. Алик долго топтался на ближайшем перекрестке, собираясь с духом и сочиняя начальную фразу. Так ничего и не придумав, он вздохнул и, поминутно оглядываясь, двинулся обратно.

Дверь отворилась до того, как Алик коснулся кнопки звонка, и мгновенно захлопнулась, едва он переступил порог. В полумраке прихожей перед ним предстала Мирка в коротком зеленом халате. Девушка аккуратно заперла дверь на засов, повернулась к гостю и повела покатыми плечами, отчего шелковый халат сразу же стек на пол и улегся у ее ног зеленой лужицей. Сидящий на плече Мирки оранжевый скорпион приветствовал Алика поднятой клешней.

Мирка, не говоря ни слова, взяла остолбеневшего гос-

тя за руку и, как ребенка, повлекла в полумрак большого дома. В приступе внезапного дежавю Алик оглянулся. На натертом паркете прихожей вместо шелкового халата лежа-ла зеленая хирургическая роба.

Измочаленный Алик вышел на связь только к вечеру. Мила и Загребский дожидались его в пивной.

– Выглядишь орлом, хоть и полудохлым, – саркастичес-ки заметила Мила. – Но, похоже, цель по-прежнему не дос-тигнута.

– Не отнимай у него личной победы, – четыре кружки "Кульмбахера" настроили Загребского на философский лад. – Тогда придет и командный успех.

– Знаете, что я сейчас понял? – Алик сделал большой глоток пива. – Люди раскрываются, нарушая вековые табу. Они вдруг начинают осознавать, что многие их нравствен-ные убеждения – всего лишь вдолбленная с детства услов-ность.

– Начиная с Гамбурга, ты, как личность, растешь пря-мо на глазах, – насмешливо сказала Мила. – Главное – не зайти слишком далеко на этом скользком пути.

– Не спеши делать моральные открытия, Алекс, – груст-но улыбнулся Загребский. Встреча с гамбургской проститу-ткой и приключение с соломенной вдовушкой – еще не повод для революции в восприятии окружающего мира.

– Да ладно, – скептически сощурилась Мила. – Можно подумать, в Европе все бабы, кроме профессиональных

шлюх, порядочные женщины.

– Не стоит подходить к европейцам с нашими мерка-ми, – Загребский поскреб ногтями заросшую рыжей щети-ной щеку. – Секс для немки – это вообще как фитнесс. То есть физическое упражнение, доставляющее мышечную радость, вдобавок дающее наслаждение и разрядку. Если хочешь секса с западной женщиной, не надо пытаться ее в себя влюбить. Романтический туман тебе в этом деле не поможет, только дезориентирует ее. Я не хочу сказать, что все европейские бабы шлюхи, нет. Просто секс они воспри-нимают как радость жизни, а не как элемент любовной драмы, как на нашей высокодуховной родине. Для них дружба, любовь, секс, замужество – не следующие одна за другой фазы развития отношений с мужчиной, а вещи, существующие независимо друг от друга, которые могут появляться в жизни в любой последовательности. Поэтому в Германии женщины делятся на честных давалок и офици-альных проституток, которые работают легально и платят налоги. Здесь практически нет "порядочных женщин" в российском понимании этого слова. Тех, которые изо всех сил стараются выйти замуж за богатого мужика, то есть подороже продать свое тело, но проститутками себя при этом не считают. А добившись своего, начинают изменять постылому мужу, и, опять-таки, к шлюхам себя не относят, поскольку спят с любовниками не за деньги, а повинуясь высокому чувству и ощущению несчастной, изломанной судьбы. Собственно, на этом построен сюжет "Анны Каре-ниной".

– "Анна Каренина" о другом, – Алик сделал затяжной глоток. – Она о том, что стремление человека к полной сво-боде несовместимо с понятием совести. Вот уж где страш-ное противоречие...

– Можно подумать, немки не изменяют своим мужьям, – фыркнула Мила.

– Изменяют конечно, – Загребский стряхнул с бороды пивную пену. – Только делают это без душевного надрыва и корыстных побуждений, а по чистой похоти.

– Чистая похоть? – изумилась Мила. – Похоть – это грязь!

– Вот пожалуйста, – развел руками Загребский. – Идти навстречу естественным желаниям – грязно, а соблазнить мужика, внушить ему, что теперь он в неоплатном долгу и женить его на себе – высоконравственный поступок. Вот и получается, что у немок между ног – врата рая, а у русских – охотничий капкан. Эх, прошли золотые времена рос-сийских честных давалок...

– Они прошли для тебя, – засмеялась Мила. – Это у тебя ностальгия по юношеской гиперсексуальности. А также грусть по поводу возрастного сужения круга потенциаль-ных половых партнерш.

– Ты просто давно в России не был, Загребский, -вклю-

чился Алик. – Там сейчас тоже нравы упали.

– Тоже упали?! – Загребский захохотал так, что вися-щие над барной стойкой бокалы отозвались тонким трево-жным звоном. – То есть, раньше Россию населяла беспороч-ная, наделенная эксклюзивной духовностью нация, а те-перь она морально разложилась, зараженная бациллами растленного Запада, так что ли?

– Именно так, – поджала губы Мила. – И, можешь не сомневаться, Россия скоро очистится от вашего европей-ского дерьма. А вы попросту выродитесь в красножопых бабуинов, гомосеки несчастные...

Мила обиженно замолчала, вытерла рот салфеткой и ушла в туалет.

– Ты знаешь, Алька, – грустно молвил Загребский, – как называются люди, которые нескончаемо трубят на весь мир о необыкновенной истории своей нации, ее особой культуре, исключительной духовности, особом пути разви-тия и непосредственной близости к богу?

– Как?

– Нацисты...

В то время как компаньоны философствовали в баварской пивной, у Максимилиана Фабиановича замурлы-кал телефон. В трубке завибрировал жизнерадостный голос Людика:

– Пупсик, все идет по плану. Уже прошли экватор. Шансы возрастают с каждым интервью. Надеюсь скоро порадовать тебя позитивчиком. Братец и сестрица стара-ются, дядя помогает, как может. Бабушки все еще в столичном гнездышке, но готовы вылететь по первому зову. Целую нежно.

Спустя минуту разразился затейливой трелью мобиль-ник Коляна.

– Колюнь, это твоя Люси. Я знаю, что имя высветилось, но ты мог хотя бы сказать, что узнал голосок своей ненаглядной Люсеньки? Дела нормально... Полработы готово, надеюсь, что всю делать не придется... Как там твоя кукурузинка? Господи, да я же говорю, что все по плану. Макс в стартовой позиции, ждет моего сигнала... В нужный момент выведу тебя на него, как филина на белку... Да не болтаю я лишнего. Просто представляю, какая сказочная у нас с тобой жизнь начнется, когда все устроится... Погоди, не отключайся! Тьфу, козел...

Глава XI. Люмпен-интеллигент из Бамберга

– Симу удар не хватил, когда она узнала, во что обо-шлась фотосессия в Страсбурге? – спросил Алик, стряхивая с груди хлебные крошки.

Туманным утром кодоискатели завтракали в придо-рожном кафе.

– Я разговаривала с Гретой, – мрачно ответила Мила. – И, конечно, наслушалась от нее всяких прелестей. Будто мы все это сами придумали. Иной раз подумаешь, во что ввя-зались – волосы дыбом становятся. Сами бы попробовали, работодатели наши...

Из туалета, на ходу застегивая штаны, появился Заг-ребский.

– Мы почти у цели, – громогласно заявил он. – От поворота на Нюрнберг до Бамберга полчаса езды.

– Нюрнберг, – с уважением повторила Мила. – Вот уж действительно историческое место. Здесь добро победило зло, и история пошла по другому пути.