Текст книги "Код бикини. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Антон Гейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Annotation

Гейн Антон Валентинович

Гейн Антон Валентинович

Код бикини. Часть 2

Часть вторая

Глава I. Вещие сны Максимилиана Фабиановича

Прикованный к запястью "дипломат" тянул ко дну; его все время нужно было удерживать поверх спасательного круга. Когда это удавалось, тяжелый кейс притапливал круг, забирая всю его плавучесть, так что приходилось барахтаться в воде, держась за леер. Очередная волна сталкивала чемоданчик с круга, и он снова якорем тащил за собой в бездну. Сил оставалось все меньше, холодная балтийская вода высасывала из тела последнее тепло. Какое-то время удалось продержаться, надев круг на себя и прижав чемоданчик к груди, но в такой позе тело погружалось в воду до самого подбородка. Нестерпимо болела спина, кровоточило растертое наручником запястье, икры сводило каменной судорогой.

Оставалось умирать. Отпустить леер, оттолкнуть от себя бублик круга, и увесистый якорь "дипломата" неудержимо увлечет за собой в мутную коричнево-зеленую пучину, избавляя от нестерпимой муки. От последнего шага удерживало только вошедшее за годы службы в кровь правило держаться до конца в любых обстоятельствах.

Тело позволило рассудку отключиться лишь при виде грязно-белого катера со свесившимися через борт фигура-ми в брезентовых рыбацких робах. Сознание вскоре вернулось – вместе с чувством невыразимого облегчения. Тело лежало на твердом соломенном тюфяке, запястье было свободно от наручника. Пахло рыбой и машинным маслом. На заляпанном рыбной чешуей массивном столе лежали засаленные фартуки и разделочные ножи.

– Matka Boża, to jest złoto!* – донесся из каюты изум-ленный голос.

В теле уже накопилось достаточно сил, чтобы поднять-ся с тюфяка и, хватаясь за переборку, добраться до разделочного стола. Загремело опрокинутое по дороге вед-ро.

________________________________

* Matka Boża, to jest złoto! – Матерь божья, здесь золото! (польск.)

– Sprawdzić na naszej utopiony!* – весело воскликнул тот же голос.

Послышались шаги, и на пороге камбуза появилась долговязая фигура в рыбацкой робе. Колющий удар был поставлен еще в Голицынском училище имени Ворошилова, так что узкий, с хищным лезвием филейный нож угодил вошедшему точно между пятым и шестым ребром, пробив верхушку сердца. Долговязый с торчащей из груди рукоят-кой сполз по переборке на пол.

– Max, co się z nim?**

На пороге появился второй рыбак. Он был плотнее и ниже первого, и рука со стертым от наручника запястьем автоматически скорректировала удар, так что нож вошел ему тоже между пятым и шестым ребром.

На столе лежал раскрытый кейс с одиннадцатью золо-тыми брусками. Солнце, играя с золотом, разбрасывало по потолку каюты дрожащие блики. Они становились все ярче, невыносимо резали глаза и, казалось, проникали прямо в мозг...

Максимилиан Фабианович, защищаясь от режущего света, провел рукой по лицу и проснулся. По темной комнате метался красный лазерный лучик.

– Ты чего там ищешь? – Максимилиан Фабианович приподнялся на локте и щелкнул выключателем. Ночник осветил обнаженную женскую фигуру с фонариком в руке.

– Прости, пупсик, не хотела тебя будить. У тебя води-чка есть? Сушняк невыносимый...

– Я, кажется, просил не называть меня пупсиком...

– Хорошо, пупсик. Так, где же водичка? Ага, вот она...

Девушка с треском скрутила жестяную крышечку и надолго припала к бутылке.

– Уфф, хорошо... – она звучно рыгнула. – Извини, пуп-сик, водичка, сцуко, с газиками...

– Сколько тебе говорить...

– Ладненько, больше не буду.

________________________________

* Sprawdzić na naszej utopiony! – Проверь нашего утопленника! (польск.)

** Max, co się z nim?? – Макс, что там с ним? (польск.)

Девушка сделала еще один затяжной глоток и навз-ничь повалилась на кровать.

– А ты пуп... папик хоть куда. Страшно вспомнить, сколько мы вчера вылакали в этой, как ее, "Кобре", "Зебре"?

– "Либре".

– Вот именно. И ты после всего еще умудрился за руль сесть. А потом бодал меня полночи. До сих пор жжет, будто горчицей натерли. Хоть бы вазелином смазал...

– За рулем был не я.

– А кто?

– Таксист.

– И в постели таксист?

– В постели я.

– Ну, ты меня успокоил... Так вот я и говорю, ты папик хоть куда, несмотря что старый. Сколько тебе лет? Пятьде-сят? Шестьдесят? Семьдесят?

– Что-то вроде этого.

– Круто. Старик, а стоит, как у молодого. И все вче-рашнее помнишь. Может, ты и имя мое запомнил?

– Представь себе, Людик.

– Отпад! А я вот ни хрена не помню, даже как тебя зо-вут.

– А я и не представлялся.

– Тогда представься немедленно. А то выходит, я пере-спала с первым встречным.

– Ну и что? Как теперь у вас, у молодежи говорят, секс – не повод для знакомства.

– Так бляди формулируют. А я не блядь.

– Это я понял. Не люблю профессионалок. Слишком у них все заученно. И в глазах одни деньги.

– Собственно, я тоже не совсем альтруистка... Разве я вчера не говорила?

– Не волнуйся, не обижу. Времена честных давалок да-вно прошли.

– А ты прикольный! Так как же тебя зовут?

– Зачем тебе? Сейчас оденешься и фьюить.

– А если я захочу встретиться еще?

– Для чего?

– Я же говорю, что ты прикольный. Да еще если помо-

жешь материально бедной студенточке... – девушка повер-нулась на бок, подложив руку под сдобную грудь, как рембрандтовская Даная.

– Ты учишься? На кого?

– На учителя младших классов.

– Это твое призвание?

– О господи, какое еще призвание. На кого взяли, на того и учусь. Так как же тебя зовут, в конце концов? Колись, а то опять пупсиком станешь.

– Максимилиан Фабианович.

– Чево-о? Не-ет, это слишком много букав. Я тебя буду звать Фабиком.

– Это так же пошло, как пупсик или папик.

– Да ладно. Слыхал, как евреи друг друга называют? Асик, Зорик, Юлик, Марик... Даже Нолик.

– Я не еврей, я поляк.

– Какая разница? Ну хорошо, тогда ты у меня будешь Фабиус.

– Тоже пошловато.

– А по-моему, таинственно и загадочно, как псевдоним разведчика... О, я придумала игру! Ты будешь резидентом Фабиусом, а я твоим агентом Людиком... Давай-ка прове-дем пробный сеанс связи. Где там твой микрофон? – деву-шка проворно запустила руку под простыню.

Голова новоиспеченного агента Людика ритмично зад-вигалась вверх-вниз. Резидент Фабиус положил ладонь на волнистые волосы связного и прикрыл глаза...

... В маленьком незапертом сейфе нашлись документы убитых. Больше подходило фото долговязого. Для усиления сходства его паспорт пришлось несколько минут подержать в морской воде. Впору оказалась и его одежда.

На тела рыбаков удалось натянуть сетчатые мешки из-под балтийской сельди. В качестве утяжелителя идеально подошли круглые гранитные булыжники, которые, видимо, использовали при засолке рыбы.

Благодаря наступившей безлунной ночи и разыграв-шемуся шторму, удалось проскочить мимо восточных пог-ранцов, и катер на подходе к Любеку перехватили уже бундесы.

В семидесятые годы многие прорывались на Запад, поэтому польский рыбак Максимилиан Клумек, бежавший от преследований АBW, не вызвал больших подозрений.

Переплавка килограммовых банковских брусков в мелкие слитки оказалась хлопотным делом – этому в училище не обучали. Пришлось раздобыть тигель, формы и почитать кое-какую литературу. Золото было высшей про-бы, ювелиры и зубные врачи платили за него хорошие деньги...

– Прекратите медитировать, пан Фабиус! – Людик прервала энергичные движения и повернула раскраснев-шееся лицо к Максимилиану Фабиановичу. – В конце концов, для кого я стараюсь?

Максимилиан Фабианович открыл глаза и благожела-тельно улыбнулся. Людик удвоила усилия, и вскоре резуль-тат был достигнут. Максимилиана Фабиановича охватила блаженная легкость. Явилось несвойственное закаленному воину желание понежиться в постели.

– Ну, я пошла! – Людик в полной экипировке стояла у кровати.

– Да-да...

Максимилиан Фабианович достал из-под подушки массивный портсигар, пробежался пальцами по экранчику на крышке и приложил к нему большой палец правой руки. Из боковой щели портсигара с жужжанием одна за другой выехали несколько денежных купюр.

– Вот это да! – восхитилась Людик. – Целый банкомат под подушкой.

– Омниа меа мецум порто, – кротко улыбнулся Макси-милиан Фабианович.

– Это на идише, что ли?

– По латыни. Все свое ношу с собой.

– Я же говорю – ты пупсик что надо!

Максимилиан Фабианович только вздохнул.

– Пока! – донеслось из прихожей. – Ты никуда из Моск-вы не уезжаешь? Я заскочу на неделе!

Дверь хлопнула, возвещая наступление полного покоя. Максимилиан Фабианович снова прикрыл глаза. "Надо же, связной агент Людик, – усмехнулся он про себя. – Это кто ж кого в итоге завербовал...".

Сон снова окутал его сознание. Явилась клиника пластической хирургии под Гамбургом – серый особняк с колоннами, спрятанный в дубовой роще на склоне холма, врач с длинными, как у пианиста, пальцами, сисястые медсестры, стекло и никель операционной. Через три недели сняли повязки и принесли зеркало. Добрый рязан-ский нос утратил сходство с картофелиной и обрел благо-родную римскую горбину. Еще недавно круглые, отлогие уши заострились кверху, плотно прижались к голове и наполовину спрятались под отросшими волосами. Подбо-родок из квадратного превратился в овальный и обзавелся аккуратной круглой вмятиной, словно в него вдавили горошину. Смягчилась линия рта, попухлели губы, налились впалые щеки, сгладился хищный излом бровей. Прежним остался только цепкий взгляд желтых рысьих глаз. Впро-чем, умение гасить остроту взгляда, делать его рассеянным входило в число давно усвоенных навыков, а нужный цвет глаз достигался с помощью набора контактных линз. Все это тоже отрабатывалось в училище и на курсах повыше-ния квалификации комсостава. Владение специальными навыками должно было защитить их обладателя от ведущих активную охоту сослуживцев...

Картинка сна сменилась. Помимо изменения внеш-ности требовался резервный комплект документов – это были азы выживания нелегала. Нужный человечек сыскал-ся в необъятном муравейнике Гамбургского порта. Ориентироваться в маргинальной среде в свое время научили все те же отцы-преподаватели родного училища. После войны теоретические знания были закреплены на практике в одном из мордовских лагерей. Владение криминальной психологией, подкрепленное золотом, срабо-тало безотказно, и польский беженец Максимилиан Клумек обзавелся дополнительным паспортом на имя гражданина ФРГ Макса Клумке.

Еще одним условием выживания были регулярные пе-

реезды с места на место. На одной из квартир появилось ощущение слежки, и пришлось на время притвориться сумасшедшим, который целыми днями поливает искусст-венные цветы на подоконнике. Это давало возможность вести постоянное наружное наблюдение.

Предпринятые меры оказались эффективными, и постепенно пришло чувство относительной безопасности. Бельский, несомненно, задействовал для розыска гигант-скую, охватившую всю Европу гебешную паутину, но профессиональное чутье подсказывало – сеть эта постепен-но приходила в упадок вместе с породившей ее системой и страной в целом.

Личина торгового агента подразумевала постоянные разъезды, контакты с множеством людей. Профессиональ-ное умение добывать информацию и сводить воедино даже незначительные ее крупицы помогало верно оценивать малейшие дуновения ветра перемен.

Чувство легкой тревоги ненадолго возникло в восемь-десят втором, когда после смерти Брежнева до власти дорвался Андропов, мечтавший расширить КГБ до разме-ров СССР. Его, однако, хватило только на год с небольшим, и в результате он остался в народной памяти не как грозный тиран, а как добрый царь, великодушно пожало-вавший подданным дешевую водку, ласково прозванную "андроповкой". Сталинская трагедия обернулась андропов-ским фарсом.

Но это был лишь небольшой камень, на миг задержав-ший катящееся под гору колесо советской истории. Пришедший следом Черненко вошел в анналы как един-ственный в мире властитель, правивший огромной стра-ной, не выходя из реанимационной палаты. Приборы и аппараты, поддерживавшие жизнедеятельность умирающе-го генсека, разнообразил лежащий на больничной тумбочке "ядерный" чемоданчик. При таком раскладе повышенной активности со стороны бывших коллег можно было не опасаться.

Приход к власти Горбачева окончательно развеял все опасения. Для любой спецслужбы нет ничего страшнее реформ. Консервативная, складывающаяся десятилетиями структура КГБ, пронизанная тысячами невидимых нитей и тайных приводных ремней начала стремительно разрушаться, теряя свое всесилие и вездесущность.

В августе девяносто первого на всех телеэкранах мира плыл, покачиваясь на стропах, памятник Дзержинскому. Появилось ощущение прихода главных перемен. Началась череда странных самоубийств государственных и партий-ных бонз. Застрелился вместе с женой министр внутренних дел Пуго, пустил себе пулю в лоб зампред КГБ Цвигун, пове-сился маршал Ахромеев. Потом выбросились из окна управ-делами ЦК КПСС Кручина, его предшественник на этом посту Павлов и ответственный работник ЦК Лисовец. Когда же шагнул с балкона в небытие генерал Бельский, стало окончательно ясно: пора переходить от защиты к напа-дению. Требовалось найти тех, кто однажды выбросил его в штормовую Балтику с прикованным к запястью чемодан-чиком, отобрать у них все, что они не отдали в Варнемюнде и стереть, стереть их, наконец, без остатка...

Максимилиан Фабианович скрипнул зубами и прос-нулся. Вставать не хотелось, но выпитое накануне заставило его выбраться из постели. Он помочился голубо-ватой от вчерашней "виагры" струей, вернулся в постель и снова погрузился в дремотные воспоминания...

В Москве удалось быстро разыскать обеих баб. Стар-шая по-прежнему татушничала, младшая учила детей танцевать. Непохоже было, что они разбогатели, хотя и не бедствовали. Это означало, что они либо так и не добрались до ценностей, либо до сих пор их прячут. Пришлось понаблюдать. При молодой обнаружился все тот же шуст-рый еврейчик – бывший внештатник Шлёма. Все старался правдами и неправдами обеспечить ей счастливую жизнь. Его напарник Колян – из новой волны блатных спортсменов – пошел на вербовку легко; опыта работы с подобным контингентом было хоть отбавляй. Через него удалось уз-нать, что младшая с еврейчиком вот-вот свалят в землю обетованную, где контролировать их было бы намного труднее.

Эту проблему удалось решить через Коляна. Он под-ставил Шлёму с наркотой, и того надолго закрыли бундесы. Но Колян поступил как настоящий приблатненный дебил, сдав младшую заодно с еврейчиком. Сначала все гнал, что заложил ее для надежности, а потом раскололся, что она ему когда-то не дала, и теперь он ей, вроде как, отомстил. У новых блатарей начисто отсутствует понятие, как надо обращаться с бабами. Видел бы он эту недотрогу на корабле, перегнутую через диванный валик... Правда, ответка ее тогда была жесткой, ничего не скажешь. Но сама же и слабину дала со спасательным кругом. Не довела дело до конца, батончик неразумный...

Когда Колян ее подставил, была мысль его убрать или хотя бы отправить вслед за ней на нары. Но это желание быстро прошло. Было даже неплохо, что младшую ненадолго закрыли – теперь можно было спокойно заняться старшей без риска их неконтролируемого контакта. Она к тому времени стала часто ездить за границу, и в первую очередь следовало узнать, на какие деньги. Может, все же, существует где-то этот заветный загашник?

Перехватил ее в Париже. Прикинута дорого, витрина подтянутая, брюлики в ушах. Настоящим баблом попа-хивает. После пластики не признала, конечно. На контакт пошла легко – бабы всегда чувствуют последнюю дачку судьбы...

Но в Москве у нее оказалась всего лишь двушка в Теп-лом Стане. Ну, не может человек, поймавший серьезный фарт, жить в Теплом Стане. Нервы тогда сдали немного, приголубил ее сапогом и тут же в аэропорт. Очень вов-ремя, как потом выяснилось...

Нельзя было нарушать свою же заповедь – любое дело должно быть доведено до конца. Ведь видел же Коляна этого насквозь, знал, что он мстительный, но не развел с ним все рамсы. А он за одного только "дебила" в свой адрес, за презрительную усмешку решил оборотку дать. Как говорится, сыграть на опережение. Стуканул, иуда, ментам, что есть, мол, такой иностранец – с виду торговый агент, хотя на самом деле контрабандист... Так что история в Теплом Стане вышла вовремя, и ментам осталась только вонь от сгоревшего керосина из двигателей "Боинга". Тем не менее в Москву пока лучше было не соваться.

Оставалось пощупать младшую в тюрьме. Предложить ей помощь, подружиться, а дальше уже действовать по обстановке. Но с самого начала все пошло не так. Свидание разрешили, она вышла, поглядела равнодушно, сказала, что знать не знает никакого дяди из Гамбурга, развернулась и ушла. Пришлось дачку, что с собой привез, презентовать другой арестантке – та тоже свиданки дожидалась. Разговорились. Она оказалась шлюхой из Венгрии по имени Магда. Девка ногастая, крепкозадая. Работала на трассе под Мюнхеном, отбивала хлеб у местных блядей. Те решили с ней разобраться, прихватили ее вчетвером. В итоге у одной путаны был сломан нос, у другой выбит каблуком глаз, остальные разбежались сами. В общем, объект достойный уважения. А когда выяснилось, что она однокамерница младшей, то вербануть ее стало просто необходимо. С учетом ее положения, это было не-сложно – еженедельные посещения, передачи, небольшие суммы, разговоры за жизнь.

Через два месяца Магда откинулась, и общение стало регулярным. Платная любовь позволяла маскировать реаль-ный интерес. Бывшие сокамерницы поддерживали перепи-ску. Магда была неряхой во всем, кроме секса, ее письма в беспорядке валялись на столе, и прочесть их можно было без особых ухищрений. В них звучала одна и та же тема – встреча с подругой в Москве после освобождения, после чего ее жизнь должна была резко измениться к лучшему. Создавалось ощущение, что эта встреча была обязательным условием благодатных перемен, неким ключом, разделен-ным на две половины.

Срок освобождения младшей близился, а появляться в Москве было все еще опасно. Пришлось ее встречу со стар-шей отложить с помощью нехитрой комбинации. Она све-лась к написанию двух писем: одного якобы от Магды к старшей в Москву, а другого – от Ады, выдуманной мос-ковской подруги старшей, к младшей в тюрьму. В обоих письмах сообщалось о скоропостижной смерти каждой из подруг.

Магда во время очередного сеанса любви поделилась новостью: младшая освободилась и уехала в Израиль. Еврейчик тоже скоро откинулся по амнистии. Впрочем, было уже не до них. Жизнь в России стремительно менялась. Наступали небывалые времена. Для тех, кто хорошо знал страну изнутри, возможности открывались фантастические. Бояться было больше нечего, и бизнес удалось раскрутить заново, не пересекаясь до поры с Коляном.

Когда же страна была в целом благополучно разворо-вана и поделена, наступил закат "золотого века" баснословной коммерции. Вообще говоря, сказочные вре-мена продолжались, но лишь для ограниченного круга приближенных к новому пахану, подмявшему под себя страну, податливую, как барышня из фабричного поселка в пригороде Иваново.

Наступил момент для завершения так надолго заморо-женной операции. Следовало "оживить" обеих подруг с помощью новых писем, свести их вместе, явиться в нужный момент самому и решить все вопросы.

Но жизнь, как это часто бывает, ускорила события: младшая сама собралась в Россию на гастроли. Пришлось срочно лететь в Москву, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте.

Как всегда, на месте требовалась помощница. После нескольких дней наблюдений подвернулась подходящая кандидатура. Потом "случайная" встреча, ночной клуб, немного клофелина в алкоголь, некоторое количество денег, и на свет появился "связной агент Людик". Смешно, ей-богу. Знала бы она, насколько точно обозначила собствен-ную роль. Глупый батончик...

Глава II. Воскрешение из мертвых

Тем же утром на другом конце Москвы Алик собирал-ся к Симе. Он поставил на плиту чайник и переключился на незаконченный шахматный этюд.

День начинался как обычный выходной. Все было привычным: по-воскресному немноголюдная, полная слю-дяного солнца улица, дырявые тени от старого тополя, голубиная воркотня под крышей. Разве что влетевший в форточку майский жук выглядел совершенно неуместным в октябре и вдобавок был противоестественно крупным – размером с желудь. Жук по крутой глиссаде пересек комна-ту и с размаху совершил жесткую посадку на шахматную доску, сбив белого короля и теснивших его черных пешек. У насекомого был густо поросший белесыми волосками щи-ток, отчего черная блестящая головка казалась увенчанной седой, как у Эйнштейна, шевелюрой.

Одетый в одни трусы Алик, погруженный в анализ ладейного окончания, очнулся, взглянул на часы и начал торопливо собираться. Жук занял позицию в центре доски и угрожающе выдвинул вперед суставчатые усики, по-хожие на миниатюрные зубные щетки. Алик порыскал по комнате глазами в поисках тряпки или салфетки и, не найдя ничего подходящего, с опаской накрыл жука тя-желой фарфоровой ступкой.

Впрочем, если обращать внимание на всякие мелочи, странным в тот день был не только жук. Когда Алик, спустя полчаса, вышел из метро, солнце было уже скрыто плот-ными серыми тучами, и вдоль голой тополевой аллеи тянул пронизывающий ветерок. С другой стороны, всякому известно, что неожиданная перемена погоды в Москве – обычное дело. Алик поплотнее запахнул полы джинсовой куртки и прибавил шагу. Подходя к Симиному дому, он остановился у газетного киоска, и тут произошла еще одна странность – пустынная прежде улица внезапно наполни-лась разномастными людьми, словно вдруг явилась кино-съемочная группа или цыганский табор. Расплачиваясь за газеты, Алик почувствовал на себе взгляд и обернулся. Из толпы на него изучающе смотрел высокий, хорошо одетый старик с торчащими из-под элегантной шляпы чересчур пышными, какими-то бутафорскими бакенбардами.

Спустя пять минут Алик уже входил в Симину квартиру с кипой газет под мышкой.

– Опять опаздываешь! – услышал он каркающий голос. – Никак вас к порядку не приучу...

– Это все из-за твоих газет, – проворчал Алик. – Зачем они вообще тебе нужны? Сейчас все нормальные люди получают информацию из интернета.

– У вас, молодых, теперь все происходит через этот

электронный анус, – ворчливо отозвалась Сима. – И кино, и новости, и учеба, и дружба, и любовь. Всю пищу для ума и души вы теперь черпаете из одной и той же интернет-лохани – эдакие духовные поросята.

– Можно подумать, в газетах пишут не то же самое.

– Я читаю газеты не только для того, чтобы получать информацию.

– Для чего же еще? – Алик поставил перед Симой ды-мящуюся чашку кофе.

– Когда я разворачиваю газету и делаю глоток кофе, у меня возникает чувство, что начинается нормальный день. Тут важно все: и вкус кофе, и запах типографской краски, и даже световые зайчики на ободке чашки. Тебе, молодому всеядному интернет-ослу, этого не понять.

– Почему не понять? – возразил Алик. – Это же в чистом виде условный рефлекс, как у собаки Павлова. Мне известен аналогичный случай. Один мой приятель живет, как и ты, по раз и навсегда заведенному распорядку. Он очень практичный человек, и использует свое время предельно рационально. Каждое утро он садится на стульчак и, чтобы не тратить зря время, одновременно с основным процессом чистит уши ватным тампончиком на палочке. Однажды эти ухочистки у него закончились, и у бедняги случился форменный запор – до тех пор, пока он не купил новую упаковку...

– Нашел с чем сравнить! – расхохоталась Сима. – Вот оно, нынешнее поколение – никакой романтики, один го-лый рационализм. Мы в ваши годы... – она вдруг замолчала и поднесла газету ближе к глазам. – Боже мой, что это! – Сима вздрогнула и уронила газету. Лицо ее покрылось бело-розовыми пятнами.

– Что с тобой? – Алик вскочил со стула.

– Ничего... – с усилием проговорила Сима. – Ты там... посмотри.

– Где? – Алик обежал глазами газетный лист.

– Внизу. В театральных объявлениях. Там, где фото с девками голоногими, – Сима, прерывисто дыша, дрожала всем телом.

Алик нашел нужный абзац и прочел: "Вчера в Москву

с недельными гастролями прибыла труппа известного Тель-Авивского бурлеск-шоу "Grunya-revue" под руководством Греты Коэн. Выступления состоятся в помещении Эроти-ческого театра пластической драмы".

– Ничего не понимаю, – нахмурился Алик. – Ты хочешь сказать, что это то самое "Груня-ревю" и та самая Грета? Но ведь ее давно нет.

– Нет, – мрачно произнесла Сима. – Стало быть, это привет с того света.

– Да ладно, Сим. Давай не будем мистику разводить.

– Это не мистика. Боже мой, неужели ты оказался прав, и эта история еще не закончилась?

– Сима, успокойся. Здесь и фамилия другая – Коэн. Может, это кто-то из ее учениц?

– Коэн – это тот же, что и Коган, только на иност-ранный манер.

– Симуля, прекрати, – взмолился Алик. – С того света не возвращаются!

– Иногда возвращаются, – отрешенно произнесла Си-ма. – Если до конечной не доехали. Стало быть, кому-то было выгодно ее туда отправить и с полдороги вернуть.

– Но...

– Спокойно, дружок, слушай меня. Я пока еще в здра-вом уме, и предчувствия меня до сих не подводили. Возможно я ошибаюсь, но в любом случае мы должны все выяснить. Позвони в справочное. Нужно узнать, где находится этот театр с блядским названием.

– Сима, какое справочное в двадцать первом веке? – Алик пробежался пальцами по экранчику смартфона. – Вот, пожалуйста, Крымский Вал, десять. Вызвать такси?

Через полчаса Сима, затянутая в белый плащ, с помощью Алика выбралась из машины у Центрального дома художника.

– Тридцать с лишним лет здесь не была, – сказала она, оглядывая набережную. – С тех пор как виделась тут с Надей в последний раз. Что-то страшно мне, Алик. Будто и вправду сейчас кого-то с того света увижу. Дай-ка я постою немного, кислорода глотну.

Опершись на чугунную решетку, Сима с любопытст-

вом разглядывала нелепую махину памятника Петру I на стрелке Москвы-реки.

– Петр в Москве – это оригинально, – сказала она нако-нец. – У нас чем больше правитель народа угробит, тем больше к нему почтения. Возьми хоть Ивана Грозного, хоть Петра, хоть Ленина, хоть Сталина. А царей, что кровью не упивались, толком и не помнят. Вот и у нынешнего – пока осторожничал, рейтинг был не больше половины. А как во все тяжкие пустился, Тавриду схрумкал, положил тысячи душ на Украине – своих и чужих, то сразу взлетел чуть ли не до девяноста. Наш мирный народ не столько хлебу раду-ется, сколько зрелищам, особенно кровавым... Не обращай внимания на мою болтливость, Алик. Это я храбрости набираюсь.

– Тут все проще, – махнул рукой Алик. – Все дело в крепкой мужской дружбе, замешанной на серьезном бабле. Неугомонный этот скульптор с тогдашним мэром был на короткой ноге, вот и обставил всю столицу своими исту-канами. А этого Петра он вообще сначала как Колумба замышлял. Пытался его то американцам, то испанцам впарить по случаю пятисотлетия открытия Америки. Те не повелись, но старый друг и в этот раз выручил – не дал пропасть шедевру... Ну что, настроилась?

– Не так чтобы совсем, Алик. Но надо идти.

– Ноги держат?

– Не знаю, Алик. Я словно приближаюсь к какому-то источнику энергии. Не исключено, что когда я подойду к нему вплотную, он меня попросту испепелит. Но у меня нет никаких сомнений в том, что я должна пройти этот путь до конца.

Сима крепко уцепилась за локоть Алика и решительно заковыляла к каменным ступеням.

В полумраке вестибюля из-за закрытой двери доноси-лись то и дело прерывающиеся фортепьянные пассажи и властные отрывистые команды.

Сима решительно вздохнула и потянула на себя дверь. В большом зале царило бледное осеннее солнце. Оно свободно вливалось через высокие окна, отражаясь в зеркалах и до блеска натертом паркете. У балетного станка, сомкнув голенастые ноги в третьей позиции, выстроилась шеренга девочек с грациозно поднятыми руками. Вторая шеренга – точная копия первой – замерла в зеркальной стене. Третья, дрожа, расплывалась по паркетной глади. Все три шеренги сходились в перспективе зала, населяя помещение солнечными призраками.

Среди этой вакханалии отражений выделялась затя-нутая в черное трико женская фигура. Было заметно, что стройность ее линий была уже не даром молодости, а результатом диет и многолетних тренировок.

Дверь распахнулась, и две женщины, считавшие друг друга покойницами – одна в черном трико, охваченная белым солнечным пламенем, другая в белом плаще на фоне черного дверного проема – встретились глазами.

Стоящему за спиной Симы Алику показалось, что от этой встречи взглядов ярче вспыхнули солнечные блики, из зеркал брызнули световые кляксы, в слюдяное озеро паркета вонзились искрящиеся иглы. Он видел, как выпрямилась Симина спина, как расправились ее плечи, как вся ее осанка вдруг утратила старушечью неуверен-ность и обрела спокойствие и твердость. Пианистка вздрогнула и перестала играть. Девочки, как по команде, опустили руки и повернулись к двери.

Фигура в черном еще резче обозначилась на солнечном полотне, под эластичным трико напряглись тренированные мышцы.

Женщины смотрели друг на друга долгие полминуты, после чего начали сближаться – медленно, как на дуэли.

Алик вышел в полутемный вестибюль. Следом за ним из дверей высыпал табунчик долгоногих девочек в цветас-тых гетрах под предводительством осанистой пианистки.

Молодой человек потоптался в вестибюле и вышел на набережную. Прождав еще с полчаса, он в последний раз взглянул на дверь и зашагал к метро.

Придя домой, он увидел на полу расколотую надвое фарфоровую ступку. Жука нигде не было видно.

В это же мгновение на противоположном конце Моск– вы бритоголовый мужчина крепкого сложения посмотрел

на часы.

– Только не говори, что уже пора, – лежащая рядом девушка капризно сложила губы и потерлась щекой о его грудь, поросшую затейливыми волосяными зигзагами.

– Пора, Люська, пора.

– Давай еще разочек... Ну Колян, ну Коляшечка, пли-ииз...

– Нимфоманка...

– Разве плохо? Это же классно, когда девчонка страст-ная.

– Тебе же все равно, с кем трахаться.

– Не совсем. У тебя вон какой болт – целая кукурузина. Бабы за тобой, наверно, по следам бегают. Это тебе на зоне его так зарядили?

– Не твоя забота. Кстати, о бабах. У тебя есть знако-мые лесбиянки?

– А тебе зачем?

– Хочу лесбиянку шпокнуть. Говорят, это особый, ни на что не похожий кайф. Когда обычную бабу силой берешь, она тебя боится. А лесбиянка – ненавидит люто...

– Извращенец...

– Ладно, хватит болтать. Как у тебя с Максом прошло?

– Лучше не бывает. Он меня вроде как напоил и завер-бовал. Прикинь, не я его, а он меня. Так что я теперь типа его агент. Обхохочешься. А болт у него ничего, хоть и старый. "Виагру" жрет – я упаковку видела. Ну, Колянь...