Текст книги "Нет жизни никакой"
Автор книги: Антон Твердов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Глава 3
– Ого-го! – сладко проговорила она, имея в виду то, что имел в виду он.
Статья «Пик страсти»/раздел «Счастливая клубничка»/руб-ка «Тайны горячей плоти»/журнал «Звезды афродизиака» №8 (179) понедельник/18 февраля 2003
Как известно, ифриты обладают исключительным чутьем. Большинство ифритов могут брать след так же легко, как самые лучшие собаки-ищейки, а некоторые даже легче. Поэтому ничего удивительного не было в том, что герр Мюллер, чтобы определить направление погони за бесследно исчезнувшими преступниками Вознесенским и Г-гы-ы, отрядил из своего взвода самого опытного поискового ифрита Валета, приставив к нему еще двоих милиционеров – Себастиана и Изю, потому что, хоть Валет прекрасно мог идти по следу, ничего другого, в силу чрезвычайно скудного умственного потенциала, он делать не умел.
Сам герр Мюллер с остатком взвода, изрядно поредевшего после битвы с карликами, встал лагерем на песчаном морском берегу – недалеко от того места, где последний раз видели отбывавшего ссылку Никиту и его паскудного приятеля Г-гы-ы.
Допросив голубобородого бригадира, герр Мюллер выяснил, что никаких личных вещей преступник Вознесенский не оставил. На вопрос: «Каким же образом поисковый ифрит сможет взять след, если не знает запаха преследуемого?» – голубобородый ничего не ответил, только замялся и добавил, что есть, конечно, один вариант, но…
Герр Мюллер с готовностью подставил ухо, в которое голубобородый тут же прошептал несколько слов. Выслушав бригадира, герр Мюллер покраснел, почесал в затылке и свистом подозвал к себе Валета.
Чтобы пошептать на ухо Валету, герру Мюллеру пришлось опуститься на корточки, так как ифрит Валет передвигался исключительно на четвереньках.
– Понятен приказ? – выпрямляясь, осведомился герр Мюллер.
Валет смущенно почесал левой ногой за ухом правой головы.
– Вот и прекрасно, – сказал герр Мюллер и повернулся к голубобородому: – Проследуем.
Бригадир кивнул и сказал милиционеру еще что-то, после чего герр Мюллер с Валетом удалились к длинному бараку, на котором висела изрядно потоптанная табличка «Заступил на вахту – протри оружие производства».
Оказавшись внутри барака, герр Мюллер втянул ноздрями темный густо пахнущий воздух, покосился на широкий лежак посреди помещения и отчего-то засуетился, неловко теребя руками обшлаг форменной куртки. Валет тоже чувствовал себя неудобно. Вскидывая зад, он на четвереньках пробежался по бараку, принюхался к лежаку и взволнованно подвыл левой головой и гавкнул правой.
Дверь открылась, уронив на земляной пол полутемного барака светло-желтый прямоугольник солнечного света, и в помещение вошел бригадир. Следом за ним, потупившись, семенила высокая голубокожая красавица – совершенно голая. Герр Мюллер с трудом отвел от красавицы глаза и заморгал.
– Вот, – сказал бригадир. – Как договорились.
– Ага, – почему-то хрипло ответил герр Мюллер. – Теперь оставьте нас… Постой, это последняя, с которой?..
– Да.
Бригадир кивнул, вздохнул и вышел – перед тем, как закрыть за собой дверь, он два раза оглянулся на голубокожую девицу и два раза вздохнул.
– Позвольте представиться, – значительно нахмурившись, чтобы скрыть охватившее его при виде обнаженного тела волнение, начал герр Мюллер. – Начальник восемьдесят пятого отдела милиции сорок второго округа третьего района Тридцать Третьего Загробного Мира. Я откомандирован сюда с целью поимки сбежавшего преступника Никиты Вознесенского.
– Ничего не буду говорить, – с ходу заявила голубокожая красавица. – Никита – передовик производства и почетный осеменитель. Мы все его любим и выдавать не собираемся.
Произнесено это было твердо и безапелляционно. Герр Мюллер вначале растерялся, а потом решил применить тактику давления.
– Что-о?! – взревел герр Мюллер. – Запираться? Идти против закона? Молчать?! Молчать! Не разговаривать! Говорить! Отвечать на вопросы? Так вы что же – соучастница? участвовали в преступной деятельности Вознесенского?!
– Участвовала в деятельности, – призналась красавица Только не в преступной.
– А в какой?!
– В трудовой, – решительно сказала девица.
– Та-ак… – протянул основательно сбитый с толку герр Мюллер. – Вижу здесь заговор. В каких отношениях состояли с преступником?
– Он не преступник! – взвизгнула девица.
– В каких отношениях?!.
– Он не преступник! Он передовик!
– Повторяю! – заорал герр Мюллер, решивший идти до конца. – В каких… Отвечать на вопрос! Я два раза не повторяю.
– У него похвальных грамот двадцать штук, – всхлипнула девица. – Полный комплект трудодней…
– Повторяю, – повторил герр Мюллер. – Я два раза не повторяю! В каких отношениях…
– В личных, – сникла девица и расплакалась. – В каких же еще…
Валет хихикнул. Герр Мюллер обескураженно почесал в затылке.
– Я с ним, с моим хорошим, в личных отношениях состояла, – сказала снова девица. – Я и еще двести пятнадцать моих подружек.
– Вы были последней, с кем преступник Вознесенский… имел дело, – проговорил герр Мюллер. – Видите, мне и это известно. Чем вы занимались?
Девица вытерла слезы и удивленно посмотрела на начальника отдела.
– Известно чем… Странные у вас вопросы.
Герр Мюллер понял, что и на этот раз сморозил глупость.
– Нам известно, что вы известно чем занимались, – сказал он на всякий случай. – Расскажи, как дело было.
– Зачем?
Герр Мюллер открыл рот, чтобы ответить на вопрос, но вдруг услышал все нарастающее странное шуршание вокруг барака. Он оглянулся вокруг и недоуменно поморщился – еще минуту назад помещение барака было освещено падающими сквозь щели солнечными зайчиками, теперь в бараке стало намного темнее, зато между неплотно пригнанными друг к другу бревнами стен сверкало множество глаз – и слышались приглушенные голоса.
«Весь взвод собрался, – с досадой подумал герр Мюллер. – Ифритов теперь от щелей трактором не оттащишь. Придется вести допрос в такой… не располагающей к этому обстановке».
– Ладно, – вслух продолжал герр Мюллер. – Опишите последнюю встречу с преступником. А я зафиксирую ваши слова для протокола.
Он вытащил из кармана портативный диктофон и нажал кнопку. Девица вздохнула.
– Ну же, – сурово проговорил начальник отдела. – Начинай говорить. Колись! Что сказал Вознесенский, когда вы встретились?
– Я не помню…
– Вспомни! Для следствия важна каждая деталь!
– Он… Он не сказал. То есть он сказал, когда вошел сюда, но не ко мне обращался, а к себе…
– Как это?
– Он вздохнул и проговорил: «Устал, как собака…» И еще…
– Что?
– Он напевал песенку.
– Песенку? – изумился герр Мюллер. – Какую?
— Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой – он Трудный самый… Никита часто именно эту песенку напевал. Он всегда работал с песней… С огоньком… – Голубокожая девица снова начала всхлипывать.
– Без сантиментов! – строго приказал герр Мюллер. – Выкладывай все начистоту. Что там у вас дальше было?
– Дальше? – переспросила девушка. —Дальше… – повторила она мечтательно, вспоминая, откинула назад голову, приоткрыла рот, и глаза ее затуманились… – Никита стал нежно целовать меня в губы, – голосом тихим, словно доносимым с другого берега голубого моря, продолжала девица, – ласкать язык, посасывая сначала нижнюю, потом верхнюю губки. Его язык совершал медленные круговые движения по внутренней поверхности моих губ, заставляя все мое тело наполняться сладкой истомой… Потом настала очередь мочек ушей… шеи…
Герр Мюллер гулко сглотнул. Шорох за стенами барака смолк. Внезапно откуда-то прорвался голос несносного голубобородого бригадира:
– Что вы здесь столпились?! Ну-ка пошли… – Но звучный удар оборвал его речь и, надо думать, сознание.
– Оставив на время грудь и живот, он опустился к моим ступням, – томно говорила девица, – и продолжал свои ласки с мелкими поцелуями моих пальчиков – первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой… – Голубокожая красавица прервалась для страстного вздоха (такой же вздох послышался из-за стен барака), прижала ладони к вискам, закрыла глаза и заговорила снова – громче и быстрее:
– Потом он переключил свое внимание на перепоночки между пальчиками, потом на икры, нежную кожу под Коленками, внутреннюю поверхность бедер… Дальше – опять к губам, мочкам ушей, шее, груди, животу и особенно пупку, затем руки, начиная с кончиков пальцев – первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой… Локтевой сгиб… Потом он опускался все ниже и ниже, целуя, покусывая, пощипывая… А потом… потом…
– Достаточно! – крякнул совершенно багровый герр Мюллер. – Переходим к самому главному…
– Переходим к самому главному, – эхом отозвалась девица. – Он сказал мне встать вот так…
Тут она неожиданно подалась назад, прогнулась, как гимнастка, и сложилась в такую сложную фигуру, какой герр Мюллер не видел ни в одном фильме излюбленного им жанра.
– Хватит! – закричал герр Мюллер.
За стенами барака возмущенно зароптали.
«Надо торопиться, – лихорадочно подумал герр Мюллер, – а то ифриты сейчас разнесут эту халупу по досочкам…»
– Валет! – рявкнул начальник отдела. – Взять след!
Валет подковылял к застывшей в неудобной позе девушке, закрыл глаза, изогнувшись, подполз под сплетенные в единый голубой клубок руки и ноги и в растерянности подвыл.
– Ищи! – приказал герр Мюллер. – А вы, свидетель, потрудитесь указать моему сотруднику место, где… орудие производства преступника оставило след.
Девушка не шевелилась. Валет, поелозив немного, вынырнул из-под нее наружу, трусцой подбежал к своему начальнику и открыл глаза.
– След взят? – осведомился герр Мюллер. Валет согласно тявкнул.
– Тогда – ищи!
Ифрит пулей вылетел из барака. За ним, покачиваясь, вышел и герр Мюллер.
– Себастиан! – позвал он. – Изя! Вперед, за Валетом. Будьте на подхвате
* * *
А в это время в мире Пятом Загробном в самом сердце Колонии X Арнольд одернул на себе кожаную куртку, натер рукавом до блеска заклепки на ней, передернул затвор помпового ружья, сдвинул брови, поджал губы, выпятил и без того торчащий вперед массивный подбородок, еще больше взъерошил ежик волос – словом, придал себе вид устрашающий и грозный, – посмотрел в зеркало и остался доволен увиденным.
– Ну, я пошел, – сказал он Алене Ивановне.
– Иди, сынок, – вздохнула она. – Господь да благословит тебя на подвиги ратные. С силой нечистою, с селезнем поганым… А я остануся слезою умываться да из терема высокого в окошко поглядывать, в чистом поле искать…
– Гхм… – довольно громко кашлянул Арнольд, и Алена Ивановна осеклась.
– Ну, я пошел, – сказал он снова. – Ежели что, как говорится у вас… у нас то есть… не поминайте лихом.
– Ступай, – разрешила Алена Ивановна.
Арнольд еще раз посмотрелся в зеркало, отвернулся и вышел вон, предварительно по настоянию приемной матушки помолившись на образа.
Долго искать ему не пришлось. Едва Арнольд вышел на центральную улицу– проспект Каплан, – как сразу заподозрил неладное – проспект был совершенно пуст, чего обычно никогда не бывало. Пуст и тих, только откуда-то издалека доносился шум непонятного происхождения.
Преисполненный отваги Арнольд устремился вперед по проспекту и очень скоро нагнал длинную процессию, в самом хвосте которой катился герой украинского народа Покатигорошек, влекущий за собой тяжеленный пулемет «максим». Орудие грохотало по брусчатке проспекта, а Покатигорошек тянул бесконечную песенку, состоящую из одного постоянно повторяющегося свирепого припева:
Наркоз идет по трубам, Мы встретимся в аду С кровавым эмбрионом, Зарезанным в гробу…
При этом герой так устрашающе хохотал, скаля желтые зубы, что даже настроенный на кровопролитие Арнольд не испытывал никакого желания справляться у него о том, что собственно, происходит, памятуя об исключительной бесчеловечной жестокости последнего – как известно, героем Покатигорошек сделался именно тогда, когда расчленил и сжег своих приятелей Вернигора, Вертидуба и Крутиуса.
Сделав вид, что он идет по своим делам, с показной беспечностью помахивая помповым ружьем, Арнольд обогнал колонну и пристроился сбоку по самой кромке тротуара вровень с Ильей Муромцем и Дартом Вейдером, идущими во главе процессии и несущими нечто похожее на носилки. Присмотревшись, Арнольд понял, что вовсе не носилки несут Муромец и Вейдер, а импровизированный паланкин, сконструированный явно на быструю руку из четырех старинных пистолей, связанных в виде четырехугольника, и картонного ящика из-под телевизора «Сони». В картонном ящике, покачивающемся на раме из пистолей, кто-то копошился, непрерывно издавая богомерзкие пронзительные, хотя и неразборчивые вопли.
Справившись с первым приступом естественного изумления, Арнольд окликнул Илью, с которым давно был знаком и часто проводил спарринг-бои на основе дружественных отношений.
Илья ничего Арнольду не ответил, только сурово кивнул головой, словно желая сказать: «Я слишком занят!»
Арнольд хотел возмутиться, но физиономия Ильи выражала такую истовую преданность тому неизвестному, кто надрывно крякал в ящике, что Арнольд решил не ставить под угрозу свою дружбу с Ильей, справедливо предположив, что в друзьях иметь Муромца гораздо выгоднее, чем с ним же враждовать.
«Интересно, – подумал еще Арнольд, – кто смог так ловко охмурить простую душу Ильи? Идет и прямо светится от счастья, что ему доверили тащить эту коробку. А Дарт Вейдер?»
Арнольд перебежал дорогу процессии, пристроился с другой стороны и попытался было заговорить с Вейдером, но тот только мерно переставлял нижние конечности и непроницаемо молчал, покачивая черным шлемом в такт своим шагам.
«Дела… – подумал Арнольд. – Что это происходит?»
Он хотел было произнести этот вопрос вслух, адресовав его кому-нибудь из колонны, но тут сидящий в коробке и до этого издававший исключительно нечленораздельные вопли особенно резво встрепенулся и произнес обращение:
– Друзья мои! – голосом удивительно резким и неприятным, сравнить который можно было только с внезапным милицейским свистком в стылой ночной тишине пользующегося дурной славой микрорайона.
Арнольд вздрогнул и поморщился. Впрочем, тотчас он тряхнул головой и жадно начал внимать словам неизвестного в надежде хоть немного прояснить для себя ситуацию.
– Друзья мои! – верещал неизвестный из-за стенок ящика. – Довольно мы терпели гнет продажного правительства и его подлых наймитов. Мы – сами себе голова! Герои, как говорится, никому не должны давать отчета в своих действиях! И никто не смеет обсуждать действия героев!
– Правильно! – крикнул из толпы кто-то, в ком Арнольд, приглядевшись, узнал героя Французской революции Марата.
– Друзья мои! Неправы те, кто считает, что жестокость героев неоправданна! Герой всегда прав, ибо по определению ратует за справедливость, какой бы несправедливой эта справедливость ни была!
– Вер-рно! – раздался издалека рев Покатигорошка сопровождаемый громоподобной очередью из «максима».,
– Нам тесно в колонии! Нам скучно в колонии! Наша жизнь-после-смерти лишь жалкое подобие той потрясающей эскапады подвигов и приключений, к которой мы готовили себя на Земле!
«А ведь и правда, – подумал вдруг Арнольд, чувствуя, как пронзительные вопли неизвестного ложатся на его пораженное вирусами смерти сердце живоносным бактерицидным пластырем, – он правду говорит. Никак не справиться со скукой. А все почему? Потому что там, где существуют сто героев, одному герою никак не развернуться…»
– А кто виноват в страшной бедности нашего существования? – взлетел к небу следующий крик.
– Правительство!!! – в один голос грохнула толпа.
– Значит, что надо делать?
– Переворот!!!
Услышав это слово, Арнольд подумал, что теперь наконец разобрался в целях, с которыми колонна двигалась к правительственному корпусу. Он окинул колонну испытующим взглядом, увидел в первых рядах весело гарцующего кентавра Борисоглебского и снова запутался, вспомнив, что Борисоглебский исполняет обязанности подручного инспектора Эдуарда Гаврилыча и, следовательно, не должен участвовать в антиправительственных действиях.
– Герои! – завывало в картонном ящике. – Забудьте о своих делах! Сейчас для вас существует только одно дело – переворот! Сейчас вы должны думать только об одном — как вам доказать себе самим и всем окружающим, что вы — истинные герои, а не какие-то там вшивые добропорядочные граждане! Переворот! Переворот!!!
– Переворот! – бесновалась толпа. – Даешь героям – героическое!
– Переворот? – обескураженно проговорил Арнольд. – Как это? Это значит идти против власти? Мне, американскому народному герою, такой поворот событий чужд… Но…
Видимо, из-за того, что усыновленный старухой Аленой Ивановной Арнольд под воздействием воспитания приемной матушки нечувствительно принял в себя частичку великой и загадочной русской души, мысль о перевороте не казалась ему такой уж страшной, каковой она, несомненно, показалась бы ему некоторое время назад, когда Арнольд был круглым сиротой. Теперь, наравне с вполне законными сомнениями, на ум героя Арнольда приходили соблазнительные мысли относительно перспектив, которые в случае, конечно, успеха сулит переворот.
– Переворот!
– Переворот!!!
«Переворот! – эхом отдалось во взметнувшейся душе Арнольда. – Не этого ли я хотел? Зачем мне нужен этот паршивый селезень, на которого меня матушка Алена Ивановна науськала? Переворот – это гораздо круче! Это даже, наверное, круче, чем тот робот-враг, о котором я мечтал. Тем более что для участия в нем нужен не один герой, а много… А если я отличусь в перевороте, то возвышусь среди остальных героев! Герой среди героев – что может быть лучше?!»
Так подумал Арнольд, а когда мыслительный аппарат его целиком усвоил новую идею, Арнольд вскрикнул радостно и приветливо тому гениальному неизвестному, сидящему в картонном ящике, – и выстрелил в воздух из своего ружья.
Только отгремел в воздухе выстрел, как треснула картонная коробка, стенки ее развалились на все четыре стороны одновременно, и на открывшейся площадке над головами всех присутствующих возник большой и пухлый селезень. Уперев одетые в желтые краги крылья в бока, горделиво подняв к небу тяжелый клюв, он стоял, широко расставив ноги, и внезапно поднявшийся ветер свирепо клокотал, запутавшись в складках развевающегося за его спиной черного плаща.
– Вперед, герои!
«Вот лапочка! – умильно подумал Арнольд. – А я-то хотел его изничтожить… И кто я после этого?»
Перехватив покрепче свое верное помповое ружье, Арнольд решительно присоединился к колонне, яростно скандирующей одно слово:
– Переворот!
Потомственный колдун и чародей Никифор назначил встречу Георгию Петровичу на восемь часов утра.
Едва дождавшись семи часов, Георгий Петрович, четыре часа просидевший в прихожей полностью одетым для долгой зимней прогулки, выскочил из дома и побежал к автобусной остановке с такой скоростью, с какой он не бегал никогда в жизни – даже тогда, в тот памятный день его молодости, когда он был застукан парторгом Петровым в складском помещении на ящиках с тушенкой в обществе известной всему комсоставу кладовщицы Забиздулиной. Георгий Петрович до сих пор помнит, как парторг Петров, погрозив молодому Георгию пальцем, направился к телефону .в свой рабочий кабинет, а Георгий, натягивая на ходу штаны, помчался домой – и домчался, успел, – вломившись в квартиру, пролетел мимо юной супруги Нины, схватил телефон и заперся с ним в туалете. Так что, когда неторопливый Петров позвонил и сказал в трубку: «Знаете ли вы, уважаемая Нина, что ваш супруг в рабочее время наших сотрудниц улюлюкает?», Георгий голосом Нины пропищал: «Знаю» – и перегрыз телефонный провод…
Колдун Никифор, оказавшийся одетым в черную рясу довольно молодым человеком с безбородым лицом и ленивыми глазами, встретил взъерошенного Георгия Петровича очень приветливо, попросил не волноваться, а когда Георгий Петрович прямо на пороге расплакался, напоил его каким-то странным на вкус чаем, после одной чашки которого Георгий Петрович успокоился до такой степени, что поведением стал напоминать консервированный овощ.
– Проблема ваша не так уж и страшна, – сказал колдун Никифор, и разомлевший после чая Георгий Петрович согласно кивнул. – Самое главное, берегите свои нервы, а об остальном я позабочусь лично. Барабашка, да? Устраню без проблем. Оплата по договоренности, после констатации положительного результата сеанса. Вас устраивает это?
Георгий Петрович снова кивнул.
– Вот и отлично, – полуприкрыв глаза, проговорил Никифор. – Таксу обговорим позже. Другие услуги потомственного чародея и колдуна интересуют? Для комплекта, так сказать. Устранение барабашки для серьезного специалиста – работа слишком простая. Может быть, вам еще кого-то надо устранить? Грызунов, насекомых, соседей, родственников? За устранение родственников беру полцены, так как услуга среди местных колдунов сейчас очень распространенная.
Георгий Петрович, родственники которого были в свое время удачно устранены естественным путем, отрицательно помотал головой.
– Ну как хотите, – закончил разговор Никифор. – Идите домой и ничего не бойтесь. Я зайду в течение дня.
– Уж пожалуйста, – снова заволновался Георгий Петрович. – Зайдите, не обманите… Я вам и авансик могу оставить… А то нам с женой житья никакого нет… – Тут Георгий Петрович опять не удержался и расплакался.
Колдун и чародей Никифор напоследок едва ли не насильно заставил посетителя выпить еще одну чашечку чая, После чего Георгий Петрович, двигаясь как в тумане, покинул квартиру, вышел на улицу, чуть не погиб под колесами троллейбуса – и оживился немного лишь тогда, когда водитель, свесившись из окна кабины, кулаком дал ему сверху по пыжиковой шапке.
Но несмотря на это, прямо скажем, не особенно приятное происшествие, Георгий Петрович, подходя к дому, обрел прекрасное расположение духа и преисполнился надеждой избавиться от назойливого полтергейста и жить нормально в завоеванной квартире настолько, что даже открыл подъездную дверь какой-то бабульке, чего с ним не случалось вообще никогда.
Насвистывая, Георгий Петрович проехал в лифте несколько этажей, проследовал к дверям собственной квартиры, извлек из кармана ключи, открыл дверь, заранее радуясь тому, как он будет рассказывать об удачном визите жене, и шагнул на порог.
– Нина! – крикнул Георгий Петрович. – Ты где? Ответа он не услышал, и прихожая была темна. Тогда Георгий Петрович нашарил на стенке выключатель и включил свет.
И на долгую минуту замер с открытым ртом.
То, что открылось взору Георгия Петровича, было просто непостижимо. Ему вдруг показалось, что он попал в гигантских размеров аквариум, которому неизвестный шутник решил придать вид жилой квартиры…
– Мать вашу… – тоскливо проговорил Георгий Петрович. – Опять началось… И зачем мы в эту квартиру переехали? На даче холодно было, зато безопасно…
На этом месте Георгий Петрович прервал свои рассуждения и пригнулся – пустая пивная бутылка, пролетев мимо его головы, с грохотом разбилась о входную дверь за его спиной.
Георгий Петрович присел на корточки, осторожно запустил пальцы в груду осколков и выудил оттуда бело-коричневую этикетку.
«Балтика, – подумал он. – Это я им вчера похмелялся. Девятый номер. Забористое пиво, но не настолько, чтобы летать…»
Он выпрямился и снова осмотрелся – да, как ни фантастично это бы ни звучало, но вся квартира была приведена в движение. Неподвижными оставались только стены, да и то – вот, извиваясь, словно водоросли под водой, шевелятся кусочки отставших от стен обоев. А вокруг летают, чудесным образом удерживаясь в воздухе, разнообразные предметы – коврики, стулья, вилки, ложки, складной карманный ножик; тетрадка помахивает исписанными страницами, как птица крыльями; извиваясь жгутами, стелется по полу простыня; воздушным змеем порхает пунцово-красный Нинин шарфик.
– Нина! – вспомнив о своей жене, воскликнул Георгий Петрович. – Нина, ты где?
Перепрыгнув через простыню, сторонясь потянувшихся к нему со всех сторон змееподобных обойных полос, Георгий Петрович, не думая больше ни о чем, бросился на кухню, но, споткнувшись о перегородивший ему путь кожаный поясной ремень, не удержался на ногах и грохнулся на пол. А как только поднял голову – вытаращил глаза и открыл рот.
Из кухни в гостиную величаво проплыл по воздуху обеденный стол. С развевающейся на нем скатерти посыпались чайные чашки и кофейник, но на пол не упали, а, Расплескивая по обоям остатки чая и кофе, принялись кружить возле стола, точно птенцы, не очень хорошо еще выучившиеся летать.
– Это уж слишком, – хрипло выговорил Георгий Петрович. – Это не барабашка, это… монстр какой-то.
«Монстр, – злобно подумал сидящий верхом на парящем кофейнике Степан Михайлович. – А как же иначе? И не то еще будет. Где моя собака, сволочи? Где Джема?»
Кофейник оторвался от стаи чашек, подлетел под стол описал по прихожей свистящий круг и спикировал прямо на голову Георгия Петровича, туда, где скрывалась тщательно маскируемая волосами лысина.
– Ой! – воскликнул осыпанный осколками Георгий Петрович, хватаясь за ушибленный затылок.
– Кто здесь? – немедленно раздался из ванной глухой плачущий голос. – Я слышала чей-то голос… Кто здесь? Это ты, Жора?
– Нина! – позвал Георгий Петрович и пал на колени, спасаясь от атаки одной из чайных чашек. – Ты в ванной? Что происходит? Опять…
Договорить он не успел, потому что заметил, как проследовавший было в гостиную обеденный стол на половине дороги медленно развернулся и неуклюже, как боевой дредноут, пошел прямо на Георгия Петрович. Чайные чашки, взлетев повыше, все более и более разгоняясь, вращались вокруг люстры.
– Эскадра! – скомандовал Степан Михайлович, размахивающий перьями в центре грозно и неумолимо перевшего стола. – Огонь прямой наводкой!
Конечно, Георгий Петрович этого крика не слышал, но он уже и не был новичком в битве с потусторонним. Как только Георгий Петрович заметил подозрительно повышенную активность чашек, он тотчас схватил деловито проплывавший мимо глубокий жестяной поднос и нахлобучил его себе на голову, как сомбреро. Чашки одна задругой спикировали на голову Георгия Петровича, и он стоически выдержал атаку и даже перешел в контрнаступление, сорвав с головы поднос и швырнув его в надвигающийся стол.
Поднос громыхнул, отскочив от крышки стола, который нисколько не замедлил ход, а даже напротив – разогнался еще больше, и Георгию Петровичу не осталось ничего, кроме как спешно ретироваться.
Он едва успел отскочить в сторону, как обеденный стол, развивший немалую скорость, тяжелым снарядом пролетел через тот отрезок пространства, который еще одну терцию секунды назад занимал Георгий Петрович, врезался в колыхавшую щупальцами обоев стену – и рассыпался грудой деревяшек.
Георгий Петрович перевел дух. Степан Михайлович, выбравшись из-под обломков стола, гибель которого никакого вреда ему не причинила, отряхнул перья и пешком отправился на кухню, сказав вслед Георгию Петровичу:
– Битва еще не закончена.
– Нина! – закричал Георгий Петрович, осторожно продвигаясь по стене из прихожей в ванную. – Ты цела?
– Почти… – глухо ответил Нинин голос.
– Как это? – спросил Георгий Петрович и отпрыгнул в сторону, увернувшись от неловко сманеврировавшего в полете светильника в виде купающейся нимфы.
– Мне плохо! – закричала Нина. – Спаси меня, пожалуйста! Я ничего не понимаю. Я только… Я только проснулась и…
– Когда это все началось? – продвигаясь ближе к ванной, проорал Георгий Петрович. – Тут вообще кошмар какой-то творится… Может быть, ты чем-то нашего барабашку разозлила?
– Да нет… Да не знаю я! – плача, отвечала Нина. – Я проснулась, пошла на кухню, потом в ванную… А потом вспомнила, что у нас на кухне стоит до сих пор мисочка, которая осталась от Степиной собачки. Я эту мисочку в мусорное ведро выбросила. Только отвернулась, а мисочка опять на своем месте. Я снова выбросила, а она снова… на своем месте. Я тогда, признаться, немного разозлилась и выбросила мисочку в форточку… А она, вместо того чтобы упасть вниз, вдруг как взлетела вверх! Обратно влетела в Форточку и ударила меня по голове! Я кинулась в прихожую, спасаясь от мисочки, смотрю – мои туфли под потолком порхают. И рожок для обуви. Я, конечно, совсем перепугалась и начала кричать. Думала, может, соседи услышат и придут меня выручать. Но все соседи, наверное, на работе были – никто не пришел… Кинулась к телефону, а он молчит… и только потом вспомнила, что он сломанный – телефон-то… А потом из кладовки вылетает раскладушка – прямо как дикая собака – и на меня бросается. Я еле успела в ванной укрыться. А раскладушка – правда, как собака, – с полчаса, наверное, скреблась в дверь. Она, Жора, меня сожрать хотела, – сообщила напоследок Нина.
– Каким же образом она тебя сожрать хотела – раскладушка-то? – изумленно спросил Георгий Петрович. – У нее же зубов нет. Не говоря уже о желудке…
– Да не знаю я! Я не видела, чем она меня съесть хотела, – договорила Нина. – Я в ванной сидела за закрытой дверью. Но в дверь она скреблась так, что чуть ее не сломала.
И только теперь добравшийся почти до ванной комнаты Георгий Петрович обратил внимание на несколько продольных, довольно глубоких царапин на крашенной облупившейся уже белой краской поверхности двери.
– Помоги мне! – запричитала Нина. – Не век же мне сидеть тут… Кстати, ты привел колдуна?
– Скоро обещал, – ответил Георгий Петрович. – Я ему наш адрес дал… Я уже у двери, Нина… Открой мне.
Судя по звукам с внутренней стороны двери, Нина взялась было за ручку двери, но отчего-то открывать не стала.
– Ты что? – спросил Георгий Петрович и постучался. — Открой! Тут уже, кажется, все успокаиваться начало… Все, что могло разбиться, разбилось… Что могло поломаться, поломалось… Открой!
– Не открою, – заявила вдруг Нина. – Откуда я знаю, что ты и есть Жора?
– Как это откуда? – оторопел Георгий Петрович. – А кто еще, по-твоему, тут может быть?
Нина долго не отвечала, потом выговорила едва слышно:
– Раскладушке тоже было вроде нечем царапаться, а она едва дверь не выломала и меня не съела… Так почему мне нельзя предположить, что она и разговаривать научилась – твоим голосом? То есть голосом моего мужа Жоры?
– Ну, ты совсем съехала, старая! – заорал Георгий Петрович. – Родного мужа с раскладушкой перепутать!
– Я тебе вопросы буду задавать, – предложила Нина. – Чтобы по ответам сориентироваться, кто за дверью стоит – мой муж или раскладушка…
– Дура! – рявкнул Георгий Петрович. – С ума сошла? Какие вопросы? Какие ответы? Я тут стою, я! Открой, а то хуже будет! Дворянка недоделанная! Каренина гребаная!
Вне себя от злобы, Георгий Петрович забарабанил по двери кулаками, но очень скоро устал и принялся в бессильной ярости царапать крашеную поверхность ногтями.
– Ой! – пискнула Нина. – Опять скребется! Раскладушка!
