Текст книги "Нет жизни никакой"
Автор книги: Антон Твердов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– Кто это? – спросил Никита, вцепившись пальцами в борт кабинки.
– Конь в пальто, – зашипел полуцутик. – Ну давай, поехали скорее! Видишь, какой огромный? У меня, наверное, энергии не хватит, чтобы его трансформировать. А вон за ним еще хмыри какие-то маячат. Ой, зря я Марию попросил нас в этот мир перебросить. Только сейчас понимаю, какого дурака свалял. Ой, больше никогда так поступать не буду. Думать буду и с другими советоваться. Никита, газуй! Давай, говорю! Газуй!
Чудовище склонилось к земле – из-за туманной завесы Показалась огромная башка, покрытая, словно дрянной позолотой, желтоватыми чешуйками. Глаз среди чешуек заметно не было, но то, что чудовище увидело пытающийся сбежать от него ужин, определить можно было по восторженному воплю.
– Газуй! – завопил полуцутик.
Никита ударил ногой педаль – и кабинка рванулась г места, врезалась в туман и пропала.
– А куда мы летим-то? – спросил Никита Г-гы-ы, когда вопли разочарованных монстров не стали слышны. – Впереди туман один. И сбоку туман. И сзади. Куда мы летим?
Полуцутик, все еще сидящий на его плече, ответил:
– А хрен его знает. Главное, подальше от этих уродов.
– Надеюсь, туман когда-нибудь рассеется, – сказал Никита, пытаясь разглядеть хоть что-то на пути ровно летящей над поверхностью земли кабинки генератора. – А то так и врезаться можно неровен час…
– Ничего туман не рассеется, – вздохнул полуцутик. – Я тут вспомнил – мне знакомые полуцутики рассказывали, что в Пятьдесят Восьмом Загробном всегда туман. И солнца никакого нет. Такой уж мир. Неказистый. А чего ему казистым быть, если тут только такие сволочи обитают, как те, которые нас только что чуть не сожрали?
На это Никита не нашелся, что ответить.
Однако полуцутик Г-гы-ы оказался не прав. В том плане, что туман через некоторое время полета все-таки рассеялся. И даже выглянуло солнышко – правда, не ярко-желтое, как то, которое привык видеть Никита, а какое-то диковатое по цвету – красно-зеленоватое. Но и такое солнце было все же лучше, чем никакое.
– А ты говорил! – воскликнул повеселевший Никита. – Туман никогда не рассеется, солнышка не будет… Посмотри вверх! Какое-никакое, а солнце все-таки!
– Ну и что? – беспечно проговорил полуцутик. – Я в этом мире не был. Только по рассказам знакомых знаю, что это за место. А знакомые могли и приврать. Какая разница? Главное, что мы свалили от чудовищ. Ой, смотри, что-то там впереди виднеется.
– Дом, – присмотревшись, определил Никита.
Некоторое время они молчали. А как только кабинка генератора поравнялась с домом, Никита остановил агрегат.
– Пошли посмотрим, что там? – предложил полуцутик. – Чего ты сидишь-то?
– Странно, – пробормотал Никита.
– Чего странного?
– А того… Картина больно знакомая. Как будто я на Земле оказался вдруг. Уж не нас ли Мария на Землю отправила по ошибке? А не попугая Степу.
Полуцутик встревожился.
– Ты чего такое говоришь-то? Как это на Землю? Это значит – в мир живых, что ли? Не городи ерунды. Не может такого быть.
– Ты же сам говорил, что возможно. Что Мария, находясь… м-м-м… во власти чувств, могла перепутать кое-что в своих вычислениях… К тому же уровень ее энергии максимально был повышен в связи с… как бы тебе это объяснить,
– Как умеешь.
– Да объяснить-то я умею, – усмехнулся Никита. – Только вряд ли ты поймешь.
– Почему?
– Потому что ты бесполый.
– Ну знаешь, – обиделся полуцутик. – Бесполый-то я бесполый, но с людьми дело имею давно. С планетами вот Нечасто приходилось сталкиваться. Но, как я понял, во многом человек и планета схожи. Как мне говорил один мертвец… Гете, кажется, его звали… он говорил: каждый человек– это целый мир. То есть планета. Так вот. Если ты Имеешь в виду тот факт, что оргазм повышает энергетический уровень особи, то я это знаю.
– Ну, что-то подобное я и хотел сказать.
– Я и понял, – фыркнул полуцутик. – Но когда я говорил, что Мария могла перекинуть кого-то из нас на Землю по ошибке, то я имел в виду Степу, и только Степу. А нас никак не могло на Землю кинуть.
– Почему это? – поинтересовался Никита.
– Да потому что я – полуцутик! – воскликнул Г-гы-ы. —Ты когда-нибудь на Земле полуцутика видел?
Никита задумался.
– Ну… когда я в Питер с братвой ездил… на курсы повышения квалификации, я в кунсткамеру заходил… Там много чего видел – и не таких, как ты… А если серьезно ты хочешь мне сказать, что…
– Полуцутик никак не может оказаться в мире живых, – твердо выговорил Г-гы-ы. – Просто никак не может. Одно дело – изотерическая проекция.
– Чего? – наморщился Никита.
– Ну, я с этим Дрыгайло общался в виде изотерической проекции, – объяснил полуцутик.
– Понятно…
– Одно дело – изотерическая проекция, а совсем другое дело – полуцутик в натуральном виде. Полуцутик или там цутик в мире живых – это невозможно. Это как кусок льда в пламени. Против всяких законов. Я могу себе представить, что Степу перекинуло в мир живых, но что никто никогда себе не представит – это коренное население Загробных Миров в мире живых.
– Ясно, – вздохнул Никита. – Другими словами – мы все еще в пределах Цепочки. А я-то думал…
– Мы в Пятьдесят Восьмом Загробном, – отрезал полуцутик. – И точка.
– Ладно, – сказал Никита. – Проехали… То есть – поехали. Прямо к этому дому. Просто поразительно – дом. такой, какие бывают у нас, в Саратове. Пятиэтажка.
– А?
– Дом, состоящий из пяти этажей, называется пятиэтажкой-
– Надо же, – усмехнулся Г-гы-ы, – язык сломаешь-
– И лавочка. А на лавочке кто-то сидит. Бог мой! – воскликнул Никита. – Две бабульки! Прямо как у меня дома – в Саратове!
Пятиэтажный дом, тихий, как будто безлюдный – две бабки на сломанной скамейке, вместо одной из ножек которой сложены друг на друга несколько обломанных кирпичей, дряхлый садик и символическая изгородь вокруг него. Тихо было очень.
Кабинка генератора затарахтела, останавливаясь. Клубы черного дыма снова пыхнули изо всех щелей генератора. Полуцутик легко выпрыгнул наружу. Никита последовал его примеру.
– Однако ровно полдень, – сказал Никита, посмотрев на красно-зеленое солнце, и направился к подъезду, возле которого громоздилась сломанная скамейка.
Бабки встретили его настороженно.
– Это что за дом? – осведомился Никита.
– Дом номер пять, – ответила одна из бабок, оглядывая полуголого Никиту с пяток до набедренной повязки таким взглядом, что даже бесполый полуцутик присвистнул, а Никита смутился и стал смотреть в сторону.
– Мы тут кое-кого ищем, – сказал полуцутик.
– Кого? – спросила бабка.
– Кое-кого. Ну… кое-кого, – проговорил Г-гы-ы и подмигнул.
Никита удивленно посмотрел на него.
– Не знаем, – ответила вторая бабка. – И нечего здесь машиной своей гудеть. И так весь воздух загрязнили в центре мира – даже здесь дышать нельзя.
Никита оглянулся на безмолвно стоящую кабинку генератора.
– Я не буду гудеть, – терпеливо сказал полуцутик, – и воздух загрязнять не буду. Только найдем кого надо и уйдем. И все.
– Машины здесь ставить нельзя, – неприязненно проговорила бабка и почесала свалявшиеся пакли волос под нечистой шалью.
– Так ведь знаков нет нигде запрещающих…
– Вот знак… – И бабка поднесла к носу Г-гы-ы сморщенный кулачок, из пальцев которого была сложена вполне неприличная фигура.
Г-гы-ы поморщился. Никита тоже.
– Ну, чего встали-то? – осведомилась одна из бабок. – Проходи давай…
Никита вздохнул, усадил на плечо полуцутика и вошел в единственный подъезд пятиэтажки.
Конечно, никакого освещения в подъезде не наблюдалось, но и безо всякого освещения видно было, что стены обшарпаны практически до кирпичей, с потолка свисают обрывки проводов вперемешку с паутиной, а под ногами громоздится всякая мусорная дрянь.
Никита с полуцутиком на плече поднялся на площадку второго этажа. Сверху тянуло кислыми щами и давно не стиранным бельем, где-то, кажется, на чердаке, оглушительно заорали кошки. Дневной свет косо падал из обнаженного подъездного окошка на осыпающуюся кирпичной крошкой стену – а на стене виднелась намалеванная грязно-серой краской короткая надпись:
– «Туда», – и стрелочка вниз.
– Слушай, – шепотом спросил Никита Г-гы-ы, – а чего ты плел этим бабкам? Кого это «кое-кого» мы ищем?
– А тебе не все равно? – откликнулся полуцутик. – Бабки нас как-то подозрительно осматривали, вот я и придумал дело, которое нас сюда привело. Без дела неловко чужое внимание занимать.
– Лучше ничего придумать не мог? Ищем кое-кого. И подмигивает еще.
– Говорил бы сам тогда, – огрызнулся полуцутик. – А то глазки в землю упер и все дела.
– А чего она так смотрит? Г-гы-ы захихикал.
– Ты такой привлекательный. На тебя не только голубокожие гуманоиды западают и планеты, но и даже старушки. Причем покойные.
– Пошел ты… Кстати, что за странная табличка?
– А я знаю? Пошли посмотрим.
Никита пожал плечами и снова спустился на первый этаж. На площадке первого этажа находились две двери – но вели эти двери, несомненно, в жилые помещения.
Услышав шорох позади, Никита быстро обернулся. Полуцутик от неожиданности подпрыгнул на его плече.
– Шарит тут чего-то… – донесся до них неприятный скрипучий старушечий голос. – Чего шарить-то?
Никита не ответил. Полуцутик тоже. Голова вредной бабки помаячила еще немного в дверном проеме подъездной двери и скрылась.
– Куда же «туда»? – спросил полуцутика Никита – и тут его самого неожиданно осенило.
Он вприпрыжку спустился к самому выходу из подъезда и обернулся к решетчатой двери, ведущей, судя по всему, в подвал.
– Наверное, здесь, – решил Никита.
– Наверное… – сказал и Г-гы-ы. Никита толкнул решетку и тотчас с брезгливой гримасой отдернул выпачканную непонятной зеленой слизью руку. Решетчатая дверь открылась с душераздирающим скрипом. Пожалев о том, что не имеет привычки захватывать с собой карманный фонарик или смоляной факел, Никита направился вниз по лестнице – в подвал. Его ноги оскальзывались на ступеньках, а когда они закончились, стало ясно, Что подвал затоплен мерзкой водой, доходящей Никите почти до щиколоток. Никита снова остановился и в кромешной темноте пошарил рукой по стене в поисках выключателя, но не добился ничего, кроме того, что окончательно измазал себе руки.
– Ты видишь что-нибудь? – спросил он у полуцутика – почему-то шепотом.
– Пока ничего не вижу, – ответил тот, – но сейчас поправлю.
Он щелкнул пальцами, и над его головой, как нимб у христианского святого, возник неяркий полукруг бледно-желтого света, и при его неровном свете Никита направился наугад по одному из коридоров, осторожно переставляя промокшие ноги. Шел он довольно долго, то и дело пригибаясь, чтобы не расшибить себе голову о покрытые грязной слизью трубы, тянущиеся вдоль потолка, – но все-таки не уберегся и на очередном повороте пребольно приложился лбом к какому-то коварному металлическому рукаву, свисающему с потолка совсем уже безобразным образом. По лицу Никиты тотчас брызнула теплая струйка.
– Кровь! – испугался он.
Но это была, конечно, не кровь, а какая-то вонючая жидкость, сочившаяся из рукава. Утершись, Никита хотел было продолжить путь, но полуцутик, посветив вперед своим нимбом, понял, что уже пришел.
Прямо перед ним – в нескольких шагах – белела в темноте новенькая металлическая дверь, на которой той же грязно-серой краской было крупно выведено:
– «Здесь».
– Слушай, – проговорил вдруг Никита. – А чего мы сюда приперлись?
– Как это чего? Ты дом хотел посмотреть. Он тебе знакомым показался. Ностальгия тебя, понимаешь, замучила…
– Странные какие-то надписи, – проговорил Никита. – «Туда», «здесь»…
–Да какая тебе разница? Толкай дверь и пошли. Посмотрим, что там. Мне уже интересно.
– Постучаться надо сначала.
– Ну так стучись…
– Н-да… – неопределенно проговорил Никита и постучался.
Глава 2
Одним словом, суета поднялась необыкновенная. Собравшиеся метались по комнате назад и вперед, но ничего совершенно поделать не могли. Стулья с грохотом катились по испачканному полу, полки слетели со стен, и нехитрая утварь побилась решительно вся…
Ф. Достоевский
В эту ночь Георгий Петрович спал плохо, точнее, совсем не спал. Никак не удавалось уснуть Георгию Петровичу. Он пыхтел и ворочался в проваливающейся под его тяжелым телом слишком мягкой постели.
Он и вздыхал, и поднимался пить воду из носика чайника, и считал в уме до ста. Дольше считать не хватало терпения, и мысли с пустого счета сбивались на другие – лихорадочные и будоражащие; он уже три раза выходил курить на балкон, чтобы холодный ночной воздух остудил тело и было потом приятно согреваться в постели и так незаметно уснуть. Но ничего не помогало.
Георгий Петрович даже попробовал пихнуть в бок давно и сладко спящую рядом супругу Нину с целью разбудить ее и заняться с ней известного рода упражнениями, после которых, как Георгий Петрович знал по опыту довольно долгой семейной жизни с Ниной, засыпается легко и спится крепко, но Нина, не пожелав открыть глаза, так в ответ пихнула локтем Георгия Петровича, что тот едва не скатился с кровати и долго еще растирал ушибленные супругой ребра и что-то ворчал под нос себе.
Наконец часам к трем ночи Георгий Петрович понял, что скорее всего уснуть сегодняшней ночью ему так и не удастся.
Кряхтя, он поднялся с кровати и, шаркая босыми ногами по холодному линолеуму, прошел на кухню, включил там свет, закрыв предварительно за собой дверь поплотнее.
Там – на кухне, – рассеянно глядя на разбегавшихся по стенам тараканов, Георгий Петрович снова закурил, но так и просидел с дымящейся сигаретой, ни разу не затянувшись, пока не заставил его очнуться от оцепенения серый столбик невесомого пепла, упавший с кончика сигареты на его голую коленку.
Георгий Петрович выругался, швырнул окурок в раковину и поднялся, чтобы включить маленький стоящий на холодильнике телевизор.
Работал только один канал, по которому передавали яркое шоу, где под вкрадчивую музыку извивались вокруг сверкающего застывшей змеей столба девушки, постепенно освобождаясь от скудных лоскутов, покрывающих их, вне всякого сомнения, прекрасные тела – и обнажая такие места, которые вообще-то обнажать не принято.
Этот-то канал и стал смотреть Георгий Петрович. И несмотря на то что был взвинчен настолько, что не мог заснуть, увлекся – и даже не заметил, как дверь на кухню открылась, и перед Георгием Петровичем, заслонив собой экран телевизора, появилась супруга Нина.
Растерявшись от неожиданности, Георгий Петрович вздрогнул и заморгал.
– Ну и как это называется? – зловеще осведомилась Нина, уперев мускулистые руки в массивные бока – перед тем как выйти замуж на Георгия Петровича, тогда подающего надежды комсорга, Нина, несмотря на свое псевдодворянское происхождение, довольно длительное время работала крановщицей на стройке.
– Ни один канал больше не показывал, – сглотнув, пояснил Георгий Петрович, – вот я и… А что такого, вообще? Для того и показывают, чтобы смотрели…
– Старый хрен, а туда же, – процедила Нина, в минуты личных и семейных катаклизмов враз забывавшая о своих именитых предках, – и выдернула вилку из розетки, отчего экран маленького телевизора вздрогнул и покрылся серым снегом. – Ну-ка пошли спать. Тебе завтра надо хлопотать насчет экстрасенсов, а ты полуночничаешь тут…
Георгий Петрович вздохнул и уже приподнял свою дряблую коммунистическую задницу со стула, но что-то подкосило его, и он снова шлепнулся на мягкое сиденье.
Теперь и Нина присмотрелась к своему мужу и поняла, неладное с ним творится. Вовсе не сластолюбие, характерное для престарелых работников органов, заставило его подняться ночью от теплого и толстого бока спящей жены и Уединиться на кухне для просмотра эротического тележурнала. Ей и самой было до сих пор не по себе. Да и кто тут будет соблюдать спокойствие в ночь после того, как в квартире прорвало сразу две трубы и канализацию. Конечно, теперь, когда первая волна потрясения уже схлынула, а вонючие подтеки на обоях и линолеуме подсохли, происшествие из ранга потустороннего перешло в ранг обыденный. В самом деле – что тут такого странного? Дом старый, сантехника ни к черту…
– Дом старый, сантехника ни к черту, – проговорила Нина и, подоткнув полы халата, присела рядом с мужем – на второй стул. – Мы, наверное, зря переживали. И идею с
экстрасенсом, который избавил бы нас от барабашки, я зря выдвинула. Просто трубы прорвало – чего тут такого? Я понимаю, что ты волнуешься. Мне и самой неспокойно. Степочка-то неизвестно, погиб где-то или еще живой, а мы уже в его квартиру переехали, будто заживо его похоронили..
Георгий Петрович поморщился.
Он вдруг понял, что именно не давало ему уснуть. Не испытанное никогда чувство, поселившись в его партийной голове, теперь разыгралось вовсю. Чувство называлось совесть, хотя Георгий Петрович об этом не догадывался, до недавнего момента приписывая бессонницу пережитому волнению.
– Экстрасенс, – проворчал он, закуривая новую сигарету. – Я сразу сказал, что ерунда эта твоя идея.
– Про барабашку ты первый заговорил, – напомнила Нина.
– А ты про наказание с небес плела! – огрызнулся Георгий Петрович. – Тоже не лучше. Ну ладно, понервничали мы и хватит. Трубы прорвало – с кем не бывает. Обыкновенное дело…
– Обыкновенное дело, – вздохнула Нина. – А чего же ты не спишь в таком случае?
Георгию Петровичу вдруг пришли на ум какие-то дикие слова: «покаяние», «раскаяние», «нравственность», «любовь к ближним»… Он помотал головой и подумал: «Надо меньше телевизор смотреть…» А вслух проговорил:
– Ну, так что же мы решили?
– А ничего не решили, – сказала мудрая Нина. – Экстрасенса звать мы не будем. Трубы прорвало… Ерунда. Только вот… может, в церковь сходим? Или священника вызовем, чтобы он квартиру освятил?
Георгий Петрович побагровел.
– Какого еще священника?! – прохрипел он. – Опять у тебя начались задвиги дворянские. Скажи еще – свечку ставить за исчезнувшего Степана или службы служить… Не допущу я, чтобы тут какой-нибудь беспартийный поп прыгал с этим… с как его…
– Кадилом, – печально подсказала Нина.
– Во-во… Не попа надо вызывать, а сантехника из коммерческой фирмы, – подытожил Георгий Петрович, довольный тем, что трезвый разговор с супругой почти прогнал наслаивающуюся в мозгах потустороннюю муть. Какая-то мыслишка о том, что свечку как раз неплохо было бы Степану поставить, еще копалась на самом дне сознания Георгия Петровича, но он решительно нахмурился, как в былые грозовые дни, сидючи в своем рабочем кабинете, и прихлопнул мыслишку, как надоедливую мошку.
– И все, – сказал он сам себе. – И все! – крикнул он, нарушая ночную тишину квартиры и разгоняя остатки неприятного чувства, не дававшего ему спать.
Степан Михайлович Турусов, подуставший от дневных трудов, поджав под себя лапки и склонив набок хохлатую головку, прикорнул на родной стеклянной кухонной люстре. Дикий крик Георгия Петровича разбудил и испугал его. Проснувшись, Степан Михайлович первым делом ощутил себя сидящим под самым потолком и от неожиданности едва не свалился вниз.
Вовремя восстановив равновесие взмахом крыльев, Степан Михайлович огляделся и увидел сидящих за столом подлых оккупантов. Потом перевел взгляд на часы, показывающие половину четвертого ночи, и злобно усмехнулся:
– Не спится, гады?
На восклицание его оккупанты никак не отреагировали по той самой причине, что никакого восклицания слышать Не могли. Как только Степан Михайлович догадался, что его пробуждение для Георгия Петровича и Нины прошло бесследно, он решил устранить это досадное недоразумение и, соскользнув с люстры, спикировал на кухонный шкафчик, откуда в последовательном порядке смахнул на пол две тарелки, две чайные чашки и стеклянную бутылку постного масла. Собственную вазу в виде извивающихся друг вокруг друга дриад он пожалел, зато с удовольствием отправил в последнее путешествие фамильную хрустальную салатницу Георгия Петровича, которую Нина еще вчера на шкафчик водрузила.
– Мама! – взвизгнула Нина, подскочив при виде разлетающихся по полу осколков.
– Аи! – крикнул басом Георгий Петрович и тоже вскочил.
Степан Михайлович, горланя торжествующую песню, описал вокруг люстры круг победы и на минуту притих, с интересом наблюдая за смятением в рядах противника.
Георгий Петрович и Нина тем временем стояли, не смея пошевелиться, разведя в стороны руки, и растерянно смотрели друг на друга.
– А ты говорила – не надо экстрасенса, – шепотом произнес Георгий Петрович.
– Это ты говорил – не надо экстрасенса, – тоже шепотом ответила ему Нина. – Хотя… может быть, все это только случайность. Посуда упала со шкафчика… Наверное, это от того, что шкафчик покосился…
Георгий Петрович с сомнением посмотрел на ровно висящий шкафчик, потом перевел взгляд на осколки под ногами и промямлил:
– Может быть, это и случайность.
Чтобы доказать ненавистным родственникам, что все происходящее к случайности не имеет ни малейшего отношения, Степан Михайлович снова взвился под потолок и тут же развил бурную деятельность, последствиями которой были: опрокинутый стул, рассыпанная по столу соль, сдернутая занавеска и вывернутый моечный кран.
Минуту Георгий Петрович стоял неподвижно, тоскливо глядя на хлещущую из крана струю воды, потом, опасливо ступая по загаженному полу, проследовал к мойке и присел на корточки перекрывать воду. А когда выпрямился и увидел плачущую Нину, только вздохнул и всплеснул руками. Степан Михайлович, которого никто из присутствующих в комнате не видел и не слышал, мстительно хохотал на подоконнике.
– Я, когда телевизор смотрел – ночной канал, – видел бегущую строку, – проговорил Георгий Петрович, обращаясь к своей супруге. – Написано там было – потомственный колдун и чародей Никифор избавляет от сглаза, порчи и семейных проклятий. Звонки круглосуточно. После полуночи – скидка… И телефон. Телефон я запомнил, потому что у меня исключительная память на цифры.
– Так звони, – вытирая слезы, посоветовала Нина.
– Телефон же сломан.
– От соседей.
– В полчетвертого ночи? – изумился Георгий Петрович. – До утра потерпим.
Степан Михайлович слетел с подоконника. Последовавшие вслед за этим разрушения дали Нине и Георгию Петровичу ясно понять, что до утра они вряд ли дотерпят. Даже больше – если распоясавшийся барабашка будет продолжать в том же духе, вряд ли они доживут до утра.
– До утра мы можем не дожить, – хрипло заявил Георгий Петрович, выкарабкиваясь из-под осколков люстры и счищая с себя ошметки котлет, которые еще пару минут назад мирно лежали в помещенной в холодильник кастрюльке.
– Звони, Жора, – сквозь слезы и томатную пасту из Разбитой трехлитровой банки проговорила Нина. – Соседи Все равно, наверное, не спят. Которые снизу.
Степан Михайлович оглянулся вокруг в размышлении– чего бы еще порушить – и не нашел ничего существенного, кроме маленького телевизора, который тут же – правда не без труда – свалил на пол. Телевизор тяжко грохнулся о пол и разделился на две составные части – корпус и кинескоп, оплетенный с одной стороны какими-то разноцветными проводками.
«Все равно он старый был», – подумал Турусов.
– Звони, – вскрикнула Нина, бочком ретируясь из обезображенной кухни. – Звони, Жора, а то хуже будет.
– Будет! – заверил Степан Михайлович.
– Н-да… – неопределенно проговорил Никита и постучался.
Никто ему не ответил. Тогда Никита постучался снова и вознамерился было двинуть по металлической поверхности двери пяткой, но его остановил Г-гы-ы.
– Погоди, – сказал полуцутик. – Не горячись. Не хотят открывать – не надо. Мы сами откроем. Ну-ка…
Он слетел с плеча Никиты и, трепеща крылышками, завис в полуметре примерно от поверхности зеленой жижи, покрывающей подвальный пол.
– Отойди-ка в сторону.
Проговорив эти слова, полуцутик так сурово нахмурился, что Никита предпочел не спорить – и без промедления отошел на несколько шагов назад, прислонился к стене, но тут же с гримасой отвращения на лице отпрянул – стена сочилась какой-то липкой гадостью.
Г-гы-ы воздел пухлые ручки к низкому потолку и прошептал несколько слов.
– Чего-чего? – переспросил Никита.
– Ничего-ничего, – проворчал полуцутик. – Если враг не сдается, его уничтожают. Если нам не открывают, надо выбить дверь.
– А может, не надо? – с сомнением проговорил Никита. – Мы же не беспредельщики какие… Нас не приглашали, а мы вламываться будем. И вообще – что мы тут забыли?
– Как это не надо? – возмутился полуцутик и взмахнул руками – в сжатых кулачках его вдруг появился громадный молот размером в два раза больше самого полуцутика. – Как это не надо? – повторил Г-гы-ы, без всяких видимых усилий размахивая громадным и, судя по всему, очень тяжелым молотом. – Я полуцутик или кто? Здесь моя родина, а какие-то мертвые хмыри смеют запирать двери и не пускать меня… Я – представитель господствующей расы! К тому же мне жутко интересно, что там – за этой дверью, – добавил он. – А тебе не интересно?
– И мне интересно, – сказал Никита. – Но не до такой степени, чтобы дверь ломать.
– А мне – до такой степени, – отрезал полуцутик и размахнулся.
Молот с оглушительным свистом прочертил в темном и сыром воздухе подвала полукруг и ухнул в металл двери. Никита непроизвольно зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел Г-гы-ы, с обалделым видом стряхивающего с себя Мелкие серые крупинки, в каковые превратился чудовищный молот после удара. Дверь не пострадала нисколько.
– Чудеса, – констатировал Г-гы-ы. – Эта железяка Должна была разлететься в кусочки после одного удара. А Она… Молот мой сломался, а двери – хоть бы хны. Так не бывает…
– Почему не бывает? – возразил Никита. – Бывает, может быть, дверь сделана из сплава какого-нибудь повышенной прочности. Есть такие сплавы, которые никакой Молот не возьмет. Вот если автогеном попробовать…
– Да каким еще автогеном! – рассердился полуцутик, потирая ушибленные ладони. – И при чем тут твои мудацкие сплавы? Молот-то магический был! Настроенный на уничтожение любой преграды. —А-а…
– Бэ-е… – передразнил Никиту Г-гы-ы. – Ума не приложу – в чем тут дело.
– Наверное, и дверь магическая, – предположил Никита.
Полуцутик внимательно посмотрел на него, потом на дверь. И усмехнулся.
– Соображаешь, – сказал он. – Мне это как-то в голову не пришло. Значит, теперь делаем так…
– Не надо, – попытался было сопротивляться Никита, но Г-гы-ы даже не договорил начатой фразы – дверь вдруг, тихо скрипнув, отворилась.
Никита присвистнул.
– Вот так-то! – став сразу довольным и веселым, сказал полуцутик. – Поняли, сволочи, с кем дело имеют. Пошли разберемся с этими запиральщиками…
– Постой!
– Да чего еще?
– Тебе не кажется, что дверь не просто так открылась?
– Конечно, не просто так, – сказал полуцутик. – Я по ней шандарахнул, вот она и открылась.
– Когда ты по ней шандарахнул, – торопился объяснить Никита, – она даже не шевельнулась. Даже не вздрогнула. А молот твой магический – в пыль разбился. А теперь дверь открывается, словно она сама…
– Ну хватит! – Полуцутик топнул ножкой по зеленой жиже и раздраженно почесал себе живот. – Чего ты менжуешься? Забыл, кто я такой? Я полуцутик – представитель господствующей расы. Другими словами, мне все можно. Так вот и не говори зря, а подчиняйся моим приказам. Вперед!
– Пошел к чертовой матери, – заругался Никита. – Тебе Надо, ты и иди вперед. А я уж следом. Я же не господствующий.
– Куда уж тебе уж, – ухмыльнулся Г-гы-ы и, заложив руки за спину, спокойно прошел за дверь.
Никита заколебался на минуту, но, увидев, что полуцутик скрылся, а в подвале стало еще темнее и холоднее, пошел за ним следом.
Он перешагнул порог, и дверь звучно захлопнулась у него за спиной.
И сразу вспыхнул яркий свет, источником которого служила, как с удивлением отметил Никита, обыкновенная электрическая лампочка, правда, не снабженная ни патроном, ни проводами, а висящая в воздухе под страшненьким облупленным потолком без всякой опоры.
– Попались, – прозвучал голос.
Никита вздрогнул. Это говорил рослый молодой человек с черным чубом, косо падающим на костистое лицо; в белых парусиновых брюках и красной косоворотке. Позади молодого человека стоял еще кто-то.
– Куда это попались? – осторожно спросил полуцутик Г-гы-ы, оказавшийся почему-то за правой ногой Никиты.
На это ответа не последовало. Никита с интересом оглядывался – комната, в которой он оказался, что-то смутно напоминала ему, но вот что именно, он вспомнить никак не мог. Кирпичные стены, покрытые частично обвалившимся кафелем и завешанные плакатами, с которых на пришельцев строго и недружелюбно глядели суровые женские и мужские лица, и надписи ярко-красными буквами:
– Не болтай!
– Болтун – находка для шпиона!
– Сохраняя тайну, помогаешь Родине! – Враг не дремлет!
Посреди комнаты стоял широкий и приземистый, как танк, стол. На столе белели разбросанные бумаги и возвышалась монументальная пепельница, исполненная, как мысленно предположил Никита, из мрамора.
Брюнет в красной косоворотке, некоторое время исподлобья рассматривавший незваных гостей, заложил руки в карманы и проговорил полувопросительно:
– Сами, значит, пожаловали?
– Сами, – согласился Никита. – А позвольте узнать, где это мы?
Брюнет недобро усмехнулся.
– Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть на самом деле, мистер шпион, – сказал он. – Вы прекрасно знаете, где находитесь. Иначе бы вас тут не было.
Несколько секунд Никита пытался проникнуться логикой высказывания, но это ему не удалось. Пока он раздумывал над тем, что ответить брюнету, в разговор вступил полуцутик Г-гы-ы, который не имел привычки раздумывать над чем-то вообще и над своими словами в частности.
– Ты чего мне лепишь? – выкрикнул Г-гы-ы, отпуская ногу Никиты и выходя на свет из своего убежища. – Ты кто такой вообще, придурок?
– И это вам наверняка известно, – все так же загадочно высказался брюнет. – Ну, уж если вам угодно играть игру, то, пожалуй, скажу. Я – Олег Кошевой. А вот он…
Вперед выступил еще один брюнет – очень похожий на первого и точно так же одетый. И выражение лица у обоих брюнетов было одинаковым – собранное, волевое и целеустремленное, как у человека, которого внезапно застал в общественном транспорте приступ диареи.
– А вот он, – продолжал говоривший. – Тоже Олег Кошевой. Только – Олег Кошевой-младший. Если присмотреться, можно заметить, что он несколько уступает мне в размерах.
Никита присмотрелся и согласно кивнул. Потом вдруг спохватился.
– Это какой Кошевой? – спросил он, смотря то на одного брюнета, то на другого. – Тот самый, что ли?
– Тот самый, – хором подтвердили брюнеты.
– А ты что – их знаешь? – удивился полуцутик.
– У нас на Земле их все знают, – сказал Никита. – Подпольщики, борцы с фашистской Германией, с оккупантами. Члены организации «Молодая гвардия». Я кино видел в детстве. И книжку, кажется, читал. И еще в газете читал, что в книжке и в кино все – не выдумка, а как было на самом деле. То есть – правда. Очень приятно познакомиться, – с чувством проговорил Никита, шагнув навстречу брюнетам.
