Текст книги "Нет жизни никакой"
Автор книги: Антон Твердов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Ифриты хохотали.
– Ах так! – завопил селезень. – Продолжаю! Вы все у Меня в списках есть! Ифрит Годзилла, служивший на Земле
б ставке хана Арбитмана, проник в отряд евнухов и растлевал жен хана, потому что евнухом не был.
Ифрит Годзилла, поднявшись, раскланялся, что вызвало очередной приступ хохота у присутствующих.
– И этим существам доверена защита граждан Загробных Миров! – визжал селезень. – Ифрит Шестерка, покуда жил на Земле, был настоящим шестеркой – носил шербет и рахат-лукум хану Богдыхану! Ифрит Заир грабил караван-сараи в Персии! Ифрит Жуковица – был масоном! Ифрит Усама тайно принял иудейское вероисповедание!..
– Ну вот, – вытирая обильно струившиеся по щекам слезы, говорил Гаврилыч Эдуарду. – А ты боялся! Это же настоящий комик! Почему его нет в программе? Надо же – я никогда так не смеялся. Хи-хи… Усама тайно принял иудейское вероиспо… Кстати, а что это такое?
– Молчи! – прошипел Эдуард. – Ты что – не понял, чем все это может закончиться?
– А чем все это может закончиться? – поинтересовался Гаврилыч.
– Этот твой комик перебрал уже всех ифритов из свиты Велихана!
– Ну и что?
– А то, что он сейчас доберется до самого Велихана! Гаврилыч помедлил немного.
– И что? – спросил он.
– Как что? – воскликнул Эдуард. – А если этот Черный Плащ и про инспектора какие-нибудь компрометирующие сведения выдаст? Это же подорвет авторитет инспектора! Одно дело – смеяться над подчиненными. Совсем другое дело – смеяться над начальником!
Гаврилыч подумал и решил, что Эдуард все-таки прав.
– И что теперь делать? – спросил он.
– Не знаю, – простонал Эдуард. – Повязать его теперь не дадут… Может быть, незаметно пробраться на сцену и утащить этого урода? Откуда он только взялся?
– Пошли! – загорелся идеей Гаврилыч. – А я что говорил? Я говорил, что сразу надо было…
Эдуард Гаврилыч поднялся, но не успел сделать ни шага, потому что вредный селезень заорал вдруг:
– Тишина-а-а! Полная тишина-а-а! Зал мало-помалу смолк.
– А теперь! – торжественно взвыл Черный Плащ. – Узнайте правду про своего предводителя! Ваш Велихан…
– Отставить! – поднялся со своего места инспектор.
– Ваш Велихан – не ифрит! – объявил Черный Плащ. – А по правилам, только ифрит может занимать должность инспектора.
– Вранье! – вякнул было Велихан, но селезень затараторил дальше:
– Не ифрит! Не ифрит! На самом деле его зовут Петя, и на Земле он был человеком, притом алкоголиком. Он работал прорабом на стройке и пил в три горла – вот почему у него сейчас три головы! Позор! Позор! Позор!
– Взять его! – крикнул Велихан.
Но не успели ифриты броситься на сцену, как Черный Плащ демонически захохотал, вынул что-то из кармана и швырнул это что-то себе под ноги. Раздался взрыв – на мгновение ослепивший и оглушивший всех находящихся в зале. А когда ифриты протерли наконец глаза, то увидели, что никакого селезня на сцене нет – там, где он только что стоял, медленно расползалось в разные стороны тяжелое облако темного, удивительно вонючего дыма.
Велихан, кряхтя, влез на сцену.
– Граждане! – без предисловий начал он. – Не буду Долго говорить о том, что подобные шутки крайне неуместны… Мурзик, перестань ржать! Распорядители программы донесут соответствующее наказание. А выступление селезня объявляю несуществующим, потому что никакого выступления не было – была только групповая галлюцинация. Понятно?
– По… Понятно, – вразнобой ответили ифриты, хотя никто из них не имел ни малейшего понятия о том, что такое групповая галлюцинация.
– Распорядители, ко мне! – грозно скомандовал Велихан.
Эдуард Гаврилыч уже бежал по направлению к сцене со всех ног.
– Главное, не матюгайся! – умолял на бегу Эдурд Гаврилыча. – Инспектор не выносит матюгов!
– А ты не забудь, как его правильно по имени и отчеству, – огрызнулся в ответ Гаврилыч. – Инспектор не любит, когда его имя и отчество коверкают…
Эдуард Гаврилыч вскарабкался на сцену.
– Ага! – взвыл Велихан. – Это вы авторы безответственного номера, которого, кстати, не было вообще?
– Позвольте оправдаться! – выдохнул Эдуард.
– Валяй!
Надо думать, от страха и быстрого бега все мысли в голове Эдуарда перепутались, потому что он открыл рот и единым духом выпалил:
– Ингерман Велиханович… – и тут же осекся, поняв, что допустил фатальную ошибку.
Инспектор побагровел.
Гаврилыч ошеломленно посмотрел на Эдуарда.
– Ебс, – только и смог выговорить Гаврилыч. – Сам же предупреждал…
– Вон отсюда! – заорал Велихан. – Я до вас еще доберусь.
Эдуард посмотрел на Гаврилыча, Гаврилыч посмотрел на Эдуарда.
– Вон! – снова дико заорал инспектор.
Эдуарду Гаврилычу не оставалось ничего другого, как только убраться из помещения клуба вон.
– Я еще с вами поговорю! – неслось им вслед.
– Вот и снова мы с тобой под выговор подпали, – сказал Эдуард, когда закончилась финальная головомойка.
– Да, – скорбно кивнул Гаврилыч. – Причем не просто под выговор, а… как это…
– С предупреждением, занесением в личное дело и постановкой на вид, – сформулировал Эдуард. – Проще говоря, еще один проступок – и нас вычистят на пенсию.
– Хреново, – сказал Гаврилыч.
– Да уж…
На столе перед Эдуардом Гаврилычем лежал листок бумаги. Гаврилыч тоскливо толкнул листок толстым пальцем.
– А это что за дерьмо?
– А это, – ответил Эдуард, – постановление. По которому мы обязаны ликвидировать тот бардак… который тут – в Колонии X – развели. Так и написано.
– Ликвидируем, – вздохнул Гаврилыч. – С чего начнем?
– Как с чего? С Раскольникова, конечно, и с этого Черного Плаща. Раскольников вообще в последнее время распоясался. Сколько старух своим топором на кусочки разрубил. Ты знаешь, что он даже частное предприятие организовал? ЧП «Нарубим бабок».
– Знаю, – сказал Гаврилыч.
– Кстати, откуда взялся еще этот селезень? – продолжал Эдуард. – Что-то я не помню, чтобы в нашу колонию прибывал герой с таким именем. И вообще герой-селезень – я о таком и не слышал.
– Посмотрим по спискам, – сказал Гаврилыч.
– Посмотрим по спискам, – согласился Эдуард.
Из ящика стола была извлечена толстая папка. Эдуард склонился над исписанными мелким почерком листами.
– Черный барон, – начал читать он. – Джек Черная Борода… Чак Норрис… Че Гевара… Черноморские герои… Шерлок Холмс…
– А он-то почему на «Ч»? – удивился Гаврилыч.
– Потому что – частный детектив, – пояснил Эдуард и продолжал:
– Четыре мушкетера… Чук и Гек… Слушай, нет тут никакого Черного Плаща.
– Как это может быть? – не поверил Гаврилыч. – Он что – не отмечался в списках прибывших?
– Должен был отметиться, – сказал Эдуард. – Хм… Странно. Ладно, пока оставим этого селезня и перейдем к другому вопросу.
– А что у нас за другой вопрос?
– Раскольников.
– Я за ним уже послал, – заметил Гаврилыч. – Его сейчас должны задержать и привести сюда. Вот – слышишь топот? Наверное, его ведут.
За дверью кабинета и правда раздавался дробный топот. Это стучали копыта подручного Эдуарда Гаврилыча кентавра Борисоглебского. Борисоглебский в свое и жизни-до-смерти был человеком, да не простым – а известнейшим бегуном на дальние дистанции, поэтому и возродился в Загробных Мирах в виде кентавра. Эдуард Гаврилыч очень ценил своего подручного, поскольку тот способен был догнать любого нарушителя, как бы быстро этот самый нарушитель ни передвигался. К тому же все поручения Борисоглебский выполнял по-спортивному – с огоньком и задором. Вот и сейчас, проскакав галопом в кабинет, подручный участкового взмахнул гривой и проржал:
– Физкульт-привет!
– Привет, привет, – откликнулся Гаврилыч. – А где задержанный?
– А нет его, – весело ответил кентавр. – Всю колонию обскакал, нигде не нашел. Как сквозь землю провалился ваш Раскольников. А частное предприятие его «Нарубим бабок» ликвидировано.
Эдуард присвистнул.
– Это что же получается? – задумчиво проговорил он. – Не колония, а проходной двор какой-то… Одни приходят, другие уходят. И это при том, что по закону пределы колонии покидать запрещено. Да и нельзя никак выбраться за пределы – цутики магический забор воздвигли, чтобы наши герои не разбежались. И куда Раскольников подевался? И откуда на наши головы Черный Плащ свалился?
– А может быть, он просто спрятался, – предположил Гаврилыч. – В смысле – Раскольников?
– Исключено, – мотнул гривой Борисоглебский, – я всех героев опросил. Они Раскольникова давно уже не видели. Пропал он. А прятать они его не будут. Он тут всем надоел, никто его не любит.
– Да не мог Раскольников просто исчезнуть! – воскликнул Эдуард. – Это невозможно!
– Значит, возможно, – проворчал Гаврилыч. – Эх, если инспектор про этот бардак узнает – точно нам кранты! Когда он обещал с повторной комиссией прибыть?
– Скоро, – ответил Эдуард. – Не успеешь оглянуться.
– Ну, я поскакал? – спросил застоявшийся на одном месте Борисоглебский. – А то у меня еще рысистые испытания. С тремя богатырями. С Ильей Муромцем, Добрыней и этим… поповским сыном… Алешей!
– Скачи, – разрешил Гаврилыч, а Эдуард не разрешил.
– Погоди, – сказал он. – Рысистые испытания потом. Не до них сейчас. Сначала попробуй отыскать нам Черного Плаща.
– Кого? – наморщился Борисоглебский.
– Черного Плаща, – повторил Эдуард.
– Не знаю такого, – сказал кентавр.
– И я не знаю, – вздохнул Эдуард. – А тем не менее он есть.
– Сейчас я опишу тебе этого урода, – встрял Гаврилыч. – Знаешь, такой мерзкий селезень с отвратительным носом… клювом… У него мерзкие крылья, поганые лапки и такой чудовищный черный плащ…
– Вот и решена проблема недостатка населения, – пробормотал Никита, натягивая набедренную повязку.
– А я-то старался с этими голубокожими… Нет, самое интересное, что в Первом Загробном секс возможен только после соответствующего укола, а здесь– в любое удобное время в порядке рабочей дисциплины. Атмосфера, что ли, такая тут?
– Не атмосфера, – басовито, хотя и томно ответила Мария. – Магическое заклинание, наложенное цутиками. В любых других загробных мирах секс неестественен, поэтому возможен только при искусственной стимуляции. Уколы, например, как в Первом Загробном, или еще что…
Никита огляделся вокруг. Он вдруг почувствовал себя неловко. Мария замолчала. И чтобы что-то сказать, Никита снова огляделся по сторонам и позвал:
– Мария? Вы еще здесь?
– Во-первых, я еще здесь, – немедленно откликнулась Мария, – вернее, ты еще здесь. А во-вторых, мы с тобой давно перешли на «ты». Не помнишь?
Никита не помнил.
– Ты обещала отпустить нас, как только я…
– Отпущу, – сказала Мария. – Летите себе на здоровье. И спасибо за все.
Сразу после этих слов в душном еще воздухе пещеры материализовался полуцутик.
– Пожалуйста, – ответил он за растерявшегося Никиту. – Так мы пойдем?
При взгляде на хитрую рожу полуцутика Никита вдруг мысленно предположил, что никуда Г-гы-ы не улетал. Подглядывал – это вполне в его стиле. А предположив это, он еще больше заторопился.
– Улетаем, улетаем, – сказал он. – А где попугай?
– А здесь, – проговорил Г-гы-ы, запуская палец себе в ухо. – Я его уменьшил немного, чтобы он не потерялся.
Полуцутик извлек из собственного уха нечто похожее на толстого комара, взмахнул этим комаром, подул на него, и на пол пещеры упал совершенно ошеломленный Степан Михайлович – сильно помятый и все еще в обличье попугая.
– Степа хо-роший, – прохрипел Степан Михайлович. – Дай сахар-рок…
– Обойдешься, – откликнулся полуцутик и повернулся к Никите: – Полетели?
Тот кивнул.
– Генератор должен уже порядочное количество энергии нааккумулировать, – деловито проговорил полуцутик, вскарабкиваясь на кабинку. – Сейчас мы его заведем и…
– Можете не трудиться, – подала голос Мария. – Я сама вас могу перенести куда угодно по Цепочке.
– В любой Загробный Мир, в который мы захотим? – оживился Г-гы-ы.
– В любой, – подтвердила Мария. – Хотите в Сотый Загробный? Или в Трехсотый? И машинку вашу тоже переправлю. Только побыстрее решайте, потому что я… мне надо немного отдохнуть, чтобы сделанное Никитой пошло впрок.
– Хотим в Пятьдесят Восьмой Загробный, – хихикнув, объявил полуцутик. – Я там ни разу не был, как и никто из Присутствующих, наверное… А ты точно в Пятьдесят Восьмой нас перенесешь?
Мария помедлила с ответом.
– Точно, – сказала она, – кажется… Ну, плюс-минус пара-тройка миров. Понимаете, я сейчас так взволнована… Случилось то, о чем я так долго мечтала…
– Неплохо! – хмыкнул полуцутик.
– Слушай, – проговорил вдруг Никита. – А за пределы Цепочки ты нас выкинуть не можешь?
– Нет, конечно, – ответила Мария. – Хотя сейчас я так взволнована, что… Что энергия моя бьет через край. Итак, вы готовы?
Никита вздохнул.
– Готовы, – сказал за всех полуцутик.
– Тогда поехали…
Стенки пещеры вдруг завибрировали, а пол заходил волнами – так, что кабинка генератора сначала перевалилась набок, а потом установилась на попа. Никита пошатнулся и, чтобы не упасть, присел на корточки. Степан Михайлович испуганно заклекотал и затрепыхал крыльями, но был заботливо подхвачен Г-гы-ы.
– Готовы? – спросила снова Мария, и голос ее звучал как-то зыбко.
– Го… – успел проговорить Никита и, наверное, договорил бы слово, которое хотел сказать до конца, если б окружающий мир с бешеной скоростью не завертелся у него в глазах.
Стенки пещеры со всхлипом сомкнулись – но ни полуцутика, ни Никиты, ни Степана Михайловича уже в пещере не было.
В Колонии X в Пятом Секторе Положительных героев в ч доме номер сорок шесть, что на Петербургской улице, с самого утра стояла тоскливая тишина. Темные комнаты, тесно заваленные уродливым хламом, молчали. Изредка раздавалось только старческое шарканье, и летели из дальней комнаты длинные тяжелые вздохи, будто кто-то надувал громадный воздушный шар.
Скрипнула дверь и открылась. В комнату просунулась сначала рука, сжимавшая восковую свечу, желтый свет которой неохотно проел в комнатной темноте неправильной формы полукруг, затем гладко причесанная седовласая старушечья голова на тонкой и жилистой, словно куриная нога, шее.
– Арнольдушка! – несмело позвала в темноту старуха Алена Ивановна.
Ответа не последовало, зато показалось старухе, что темнота зашевелилась. Подслеповато щурясь, Алена Ивановна вползла в комнату, неся над головой свечу, и остановилась у длинного, но узкого дивана, совершенно задавленного какой-то бесформенной черной массой.
– Арнольдушка! – позвала снова старуха, сигнализируя свечой темноте.
Бесформенная масса дрогнула, диван жалобно застонал, а Алена Ивановна отступила на несколько шагов назад. Масса, оказавшись не кем иным, как Арнольдом, приняла вертикальное положение и проговорила:
– Чего тебе?
– Волнуюсь я, – сказала старуха. – Который день уже лежишь лежнем и головы не поднимаешь. Тоскуешь, родимый?
– Скучно мне, – не стал спорить Арнольд – и вздохнул.
– Так иди пройдись по колонии, развейся немного. Оно и скучно не будет.
– Пробовал уже, – сказал Арнольд и поправил на себе звякнувшую заклепками косуху, – ходил-ходил, гулял-гулял, а никаких приключений, понимаешь. Я ведь герой! Да еще какой – каких никогда не было, а нахожусь, так сказать, в простое… Ни тебе мир спасти, ни тебе робота уничтожить какого-нибудь. Даже Раскольников куда-то исчез – как сквозь землю провалился. Хотел надрать задницу его телохранителю… этому – Конану, пришел в «Нарубим бабок», а там табличка – «частное предприятие ликвидировано».
Арнольд снова вздохнул. Жалостливо глядевшая на него Алена Ивановна, приложив ладонь к морщинистой щеке покачала головой.
– На месте «Нарубим бабок» теперь находится мебельное агентство сэра Ланселота Озерного, – продолжал Арнольд, – «Круглый Стол» – так агентство называется. Заглянул я туда – а там тоже закрыто. Учет. Ну а на улицах со мной никто не связывается. Как на габариты мои посмотрят и на ружьишко помповое, так и сторонкой стараются обойти. А мне подраться хочется.
– А ты бы их за шиворот – и по морде, – посоветовала Алена Ивановна. – Все развлечение…
– Да не могу я, – с досадой отмахнулся Арнольд, – я положительный герой. Мне не полагается просто так по морде. Вот если бы кто-нибудь там… угрожал планету взорвать или еще чего– так тогда я с радостью… А пока все тихо – засохну я от тоски.
– Да, – посетовала и Алена Ивановна, – тяжело нам, героям…
– Давно хотел спросить, – оживился вдруг Арнольд, – а ты как, Алена Ивановна, в Колонии X оказалась? Ты ведь не герой вроде?
– Я не герой? – удивилась и даже обиделась старуха. – Да кто же герой, как не я? Умерла мученической смертью, защищая грудью свои капиталы, – и после этого я не герой? Да я всю жизнь, понимаешь, прожила под Вологдой, копила состояние, торгуя самогоном, куска хлеба недоедала, пенсию всю на книжке оставляла, а сотню тысчонок скопила… И погибла в неравном бою с дедом Харлампием, который мне четвертью тутового самогона голову проломил. Сволочь… И после этого я не герой? Да я ему ухватом два ребра сломала, репродукцией картины Шишкина «Утро в сосновом бору» нанесла сотрясение мозга, а «Книгой о вкусной и здоровой пище» отбила яички… хотя они старому Харлампию все равно не нужны были… И я не герой?
Алена Ивановна взмахнула руками. Пламя свечи взметнулось на стены, и на потолке, словно два нетопыря, мелькнули разлапистые тени ее и Арнольда.
– Да ладно-ладно… – Арнольд несколько опешил после взволнованной речи старухи. – Герой ты, базара нет. Героиня то есть. Только мне-то от этого не легче… Засыхаю от тоски совсем…
Он вдруг мечтательно закатил глаза и снова опустился на диван.
– Мне бы найти такого робота… – вдохновенно проговорил Арнольд. – Знаешь, такой – который сделан из жидкого металла и может как угодно менять свою форму? Вот с ним бы я схватился…
Тут он замолчал – на несколько минут замер в полной неподвижности, потом вдруг издал протяжное сладострастное мычание и сделал в воздухе жест сильными руками – как будто кого-то душил.
– Такого робота никогда не видела, – сказала Алена Ивановна.
– А что, такие бывают?
– Еще как бывают, – ответил Арнольд и опять вздохнул.
– Только – я слышала – в нашей колонии снова объявился какой-то возмутитель спокойствия, – заговорила Алена Ивановна. – Ну, такой же баламут, каким и Раскольников был. Зовут этого нового товарища – Черный Плащ. Говорят, он не человек даже, а селезень…
– Как? – переспросил Арнольд.
– Селезень, – повторила Алена Ивановна. – Большой такой, жирный. Ходит в черном плаще. Неожиданно появляется и неожиданно исчезает куда-то. Никто его схватить не может. Недавно совсем сорвал смотр самодеятельности. Появился на сцене и чего-то такого наговорил, что инспектор Велихан Сагибханович Истунбергерман едва нашего Участкового на пенсию не отправил.
Арнольд вскочил с дивана и пружинисто пробежал по комнате. Пламя свечи снова заметалось, размывая по стенам и потолку неясные темные силуэты.
– Никто поймать этого селезня не может? – внезапно остановившись напротив старухи, спросил он.
– Никто, – подтвердила Алена Ивановна. – А он редкостная сволочь. По слухам, его видели на улице Героев-панфиловцев. Он там тоже всех разоблачал. Говорил, что Саша Матросов на амбразуру не падал, а его толкнули. Говорил, что Гастелло в детстве занимался спекуляцией, а Рихард Зорге – японский шпион.
– Да ну? – удивился Арнольд.
– Вот тебе и ну. Последний раз этого отщепенца засекли на улице Американских героев. Там он говорил, что Авраам Линкольн хотел организовать в Северной Америке Нью-Израиль, а Нейл Армстронг на Луне торговал с гуманоидами неграми-рабами… Что там сейчас творится! Рембо от обиды за родную державу запил. Дюк Нюкем повесился – так и болтался на веревке два дня, а в тех, кто его снять хотел, плевал слюной и ругался грязными словами… Ужас просто…
Глаза Арнольда засветились так, что Алене Ивановне показалось, будто в комнате стало много светлее.
– Иду, – сказал Арнольд и передернул затвор ружья. — Я ему покажу, гаду… Я ему скажу мое последнее и решительное слово.
– Какое? – поинтересовалась Алена Ивановна. Арнольд поднялся на ноги, потер квадратный подбородок о приклад ружья и выговорил со зловещим присвистом:
– Аста ла виста, бейби…
С тяжким грохотом они рухнули на покрытую сыпучим щебнем каменистую почву. Никита первым поднялся, стряхнул с себя полуцутика и огляделся.
– Ничего не видно, – сказал он. – Туман.
– Туман – это хорошо, – бодро откликнулся Г-гы-ы, отряхиваясь. – Нас никто не увидит. А нам нужно время, чтобы спрятаться.
– Где? – спросил Никита.
– Пока не знаю, – сказал полуцутик, тоже оглядываясь. – Ничего же не видно. Но главное, что мы теперь не в Тридцать Третьем Загробном, а в Пятьдесят Восьмом. Тут лафа – ментов почти нет. Не любят они этот мир.
Откуда-то издалека донесся голодный вой. Никита поежился.
– А почему менты этот мир не любят? – спросил он.
– А чего ж им этот мир любить, если тут арестовывать некого, – ухмыльнулся Г-гы-ы. – Тут, в Пятьдесят Восьмом, обитают только покойные звероящеры с планеты Хым. У них размер головного мозга с кончик моего хвоста.
– У тебя же хвоста вообще нет, – покосился на полуцутика Никита.
– А у звероящеров мозга нет! – засмеялся Г-гы-ы. – Вообще! Зато есть клыки, когти, зубы, щупальца, крылья, шипы, панцири…
Никита поежился и встал поближе к полуцутику.
– А что еще у них есть? – спросил он, без особого, впрочем, желания узнать.
– Ну, не знаю… перепонки всякие… Я этих звероящеров особо не разглядывал. Их и не разглядишь особо…
– Такие они маленькие? – с надеждой проговорил Никита.
– Маленькие? – удивился Г-гы-ы. – Кто тебе это сказал? Вовсе они не маленькие. Огромные! А разглядеть их трудно, потому что они слишком быстро передвигаются – Как увидят кого-нибудь, так несутся со всех лап, чтобы сожрать.
Снова прорвался сквозь слоистые полосы тумана вой.
– Ё-моё, – проговорил Никита. – Какого хрена ты Марию попросил, чтобы она нас именно в этот мир переместила?
– Как это – какого хрена? – снова удивился полуцутик. – Мы ведь от ментов скрываемся, так? Потому что вот эту штуку, – он кивнул на валявшуюся рядом кабинку, – сперли. И контрабандой протащили в Загробные Миры мертвеца. А в этом мире – повторяю – ментов никаких нет,
– Зато звероящеры есть! – заорал Никита.
– Не ори, – посоветовал Г-гы-ы. – У звероящеров хороший слух. И аппетит хороший. А так как они мертвые и потреблять пищу им не обязательно, они из охоты развлечение сделали. Когда им надоедает друг за другом гоняться, они другую добычу ищут.
– Придурок, – процедил сквозь зубы Никита. – Нас же сожрут! Ну, не тебя, а меня скорее всего. Я ведь летать не умею. В случае чего мне остается только спасаться бегством. А ты сам говорил, что звероящеры передвигаются быстро.
– Быстро, – подтвердил Г-гы-ы. – Только не забывай о том, что я их превратить могу во что угодно – во что-нибудь безобидное, – как только они возникнут в зоне видимости. Ну, если успею, конечно. Быстрые они, сволочи… Прирожденные охотники.
– Придурок… – процедил опять Никита.
Вновь полоснувший туман вой заставил его вздрогнуть.
– Да не бздюмо, пацан! – захохотал Г-гы-ы. – В Пятьдесят Восьмом Загробном не так много уже этих звероящеров осталось. Они сами друг друга лопают почем зря. Вот и искоренили сами себя почти подчистую. Нет, конечно, пара-тройка тысяч чудовищ осталась… Но это ерунда. Пятьдесят Восьмой – это еще семечки. А вот где я точно не хотел бы оказаться – так это в Пятом Загробном. Там вообще мрак.
– Пятый Загробный? – наморщившись, переспросил Никита. – Это… Что-то слышал об этом мире.
– Там Колония X располагается, – сказал полуцутик.
– А-а-а… Вспомнил.
– Вот тебе и «а-а-а»… В колонии X обитают одни герои. Ну, то есть те люди, которые на Земле – в мире живых – воображали себя героями и возродились теперь в Загробных Мирах в соответствующем виде. Надо сказать, забавная у вас планетка – Земля. Интересная. Такая маленькая, а шухеру наводит на всю Цепочку. Где какая-нибудь свара затеялась, знаешь наверняка– без покойничков с Земли не обошлось.
– Да ладно, – напряженно оглядываясь по сторонам, отозвался Никита. – Вы – цутики и полуцутики – тоже народ веселый. Этого у вас не отнять. Взять хотя бы эту вашу страсть – кого попало в кого попало превращать…
– Кстати, – вспомнил вдруг полуцутик. – А где наш попугай?
– Правда. Где Степа хороший? Ты же вроде его держал, когда эта… Мария собиралась нас отправлять из Тридцать Третьего Загробного.
– Я?
Полуцутик похлопал себя по пухлым бокам, точно у него Могли бы быть карманы и в одном из этих карманов мог прятаться Степан Михайлович.
– Черт его знает, – ощупав себя с макушки до пят, проговорил Г-гы-ы, – помню, что схватил его, когда все началось, а что было потом – не помню. Меня как швырнуло, Как смяло… А потом грохнуло – вот об эту почву.
Никита, словно осененный неожиданной идеей, подбежал к кабинке генератора, перевернул его набок и пошарил Подошвой босой ноги по щебню.
– И здесь его нет…
– Наверное, – предположил полуцутик, – его швырнуло в другой мир. Такое бывает вообще-то… Когда перемещение не совсем аккуратно производят. А эта твоя Мария, как она сама сказала, была так взволнована, что могла попугая и из Цепочки выкинуть…
– Из Цепочки?! – ахнул Никита. – Это что же… в мир живых?
– Ну конечно, маловероятно, что она могла на такое пойти сознательно, – сказал полуцутик. – Это все-таки против всех правил и законов. Скорее всего просто энергетический уровень у нее зашкаливало. А я даже не представляю, какой энергетический уровень может быть у целой планеты. Наверное, в миллион раз больше, чем у нашего генератора. Слушай, а вот ведь вариант вернуться домой, который ты точно не рассматривал, – соблазнить планету, шуры-муры всякие… – Г-гы-ы мерзко подмигнул Никите и проделал несколько энергичных движений тазом, будто имитировал забивание гвоздей нижней частью живота. – Ну, ты понял, братан. А потом, когда она – планета – вся еще в волнении и томлении, попросить ее тебя куда-нибудь перекинуть. От переизбытка чувств у нее все мозги перепутаются, если они есть, конечно. И отправит тебя планета куда подальше – за пределы Цепочки. Какой-то процент вероятности успешного завершения операции есть. Да… Обидно будет, если попугаю повезло, а тебе нет. Н-да… А что такого? Нам этот попугай больше не нужен. Он помог мне устроить канал связи с миром живых – ничего из этого не получилось. Мы так и не нашли Шороха.
– Шороха… Нет, ты скажи мне, – взволнованно проговорил Никита. – Ты на самом деле думаешь, что наш Степа вылетел из Цепочки?
– Ну, ты помнишь, что Мария тебе говорила? – ухмыльнулся Г-гы-ы. – Когда ты у нее спросил – можно ли тебя в мир живых переправить? Она ответила, что нельзя, но – в принципе – можно. Потому что она волнуется, энергетический уровень зашкаливает… и вообще. Вполне вероятно, что попугай наш сейчас уже в мире живых. Причем в своем родном городе. Даже, наверное, в своей родной квартире, родина, как известно, притягивает. Выхлест планетарной энергии был чудовищной силы – меня чуть не размазало по этому вот щебню… Никита застонал.
– Не может такого быть! – выкрикнул он. – Я уже сколько шляюсь по этим гребаным Загробным Мирам – мечтаю попасть домой, строю планы, устраиваю государственные перевороты, ворую ценнейшие приборы, а ничего у меня не получается. А какой-то свежий покойничек, который к тому же еще и попугай… Р-раз – и в дамках! Не бывает такого.
– Бывает, – заверил полуцутик. – Есть ведь еще один закон Загробных Миров, о котором ты, наверное, еще не слышал. Закон подлости называется. По этому закону…
– Помолчи хоть минуту! – попросил Никита. – И без тебя тошно. Нет, ну почему его в мир живых, а не меня, а?
– Бывает, бывает, – говорил Г-гы-ы. – Я вот как-то с Друзьями полуцутиками жабал «бухло» в Двухсот Шестом Загробном, а там как раз указ вышел – мол, пить запрещено. То есть – пить можно, а жабать вусмерть нельзя. А я как Раз только в кабак зашел, кружку опрокинул. Друзей встретил – они все гашеные уже сидели, то есть практически лежали. Я присел рядом с ними – и сразу патруль в кабак вломился. Друзей-то не заметили под столом, а меня взяли. Хотя я почти трезвый был. И осудили на срок исправительных Работ – на какой точно, не помню, – осудили как раз на основании закона подлости. Представляешь? А ты говоришь…
– Заткнись! – проревел Никита, и полуцутик хотя и хронически хмыкнул, но на несколько секунд и правда заткнулся.
– А ведь это он, Степа, разъяснил нам, почему у нас с генератором ничего не получалось, – после паузы грустно сказал Никита. – И он нам подал идею, как сделать так чтоб получалось: придерживаться законов Загробных Миров– найти Шороха и заменить его на… меня, скажем Подумать только – только прибыл и уже все обо всем понял. Жалко – сколько дельных идей он мог выдать…
– Оно, конечно, так, – задумчиво проговорил Г-гы-ы. —Но я вот рассудил сейчас… Степу могло и не выкидывать из Цепочки… Его могло кинуть и в этот мир – только не в то место, куда нас. Подальше…
И полуцутик махнул ручкой куда-то в напластования тумана.
Недолго думая, Никита набрал в грудь побольше холодного воздуха и заорал:
– Степа-а-а-а! Степа-а-а-а-ан! Ты где?! Откликнись.., Оглушительный злобный рык был ему ответом.
– Кто-то откликнулся, – почему-то шепотом проговорил полуцутик. – Но явно не Степа… Дурак ты, Никита, между прочим…
Дядюшка Степана Михайловича Турусова Георгий Петрович начинал в КГБ как раз в отделе пропаганды. И до сих пор его излюбленным коньком оставалось стандартное коммунистическое словоблудие, которое он называл партийной риторикой и к которому относился с исключительным трепетом, как верующий к тексту сокровенной молитвы. Конечно, Георгий Петрович понимал, что окружающим не всегда доступен смысл его высказываний, почти полностью погрязший в вязнущих в зубах метафорах, но прервать самого себя он обычно не мог. В пору боевой молодости Георгия Петровича способ выражать свои мысли посредством коммунистических языковых штампов ни у кого не вызывал, конечно, неприятия, а вот когда путь к социализму неожиданно привел к перестройке и Георгий Петрович остался не у дел, собеседников его частенько стали раздражать высказывания на тему о гидре империализма или тлетворном влиянии Запада. Мало того – Георгия Петровича нередко бивали за его оголтелую пропаганду в забегаловках, кафе и барах, куда Георгий Петрович любил захаживать в силу своей непреодолимой тяги к спиртному.
Итак, сегодня, добравшись на своем стареньком «запорожце» до подъезда дома, где совсем недавно обитал Степан Михайлович, а теперь поселился Георгий Петрович с женой Ниной, дядюшка своего племянника оставил машину во дворе, а сам завернул в подвальную забегаловку, находящуюся буквально в двух шагах.
В забегаловке Георгий Петрович выпил пива и неожиданно расчувствовался, вспомнив о своем пропавшем невесть куда племяннике.
