Текст книги "Том 1. Педагогические работы 1922-1936"
Автор книги: Антон Макаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)
39. Горький – Макаренко. [Москва, примерно 19.06.1934 г.]
Дорогой мой друг Антон Семенович —
спасибо за письмо!
Очень обрадован намерением правительства широко организовать детские трудкоммуны, очень ясно сознаю необходимость Вашего участия в этом прекрасном деле, но – огорчен тем, что вторая часть «Педагогической поэмы» Вашей «подвигается медленно».
Мне кажется, что Вы недостаточно правильно оцениваете значение этого труда, который должен оправдать и укрепить Ваш метод воспитания детей. Вы должны сделать что-то, чтоб «Поэма» была кончена Вами и прочитана в момент организации новых коммун. Этим актом Вы поможете поставить дело правильно, как было поставлено в Куряже и в коммуне Дзержинского. Убедительно прошу Вас – напрягитесь и кончайте вторую часть «Поэмы». Настаиваю на этом не только как литератор, а – по мотиву, изложенному выше.
Крепко жму руку, будьте здоровы
и – за работу!
М. Горький
40. Горький – Макаренко. [Москва], 10.09.1934 г.
Дорогой Антон Семенович —
вторая часть «Поэмы» значительно менее «актуальна», чем первая; над работой с людьми и землей преобладают «разговоры». В них много юмора, они придают «Поэме» веселый тон, – это, конечно, еще не порок, если не снижает серьезнейшее тематическое, а также историческое значение социального опыта, проделанного колонией.
Мне кажется, что эта часть поэмы весьма выиграет, если Вы сократите ее. Сокращать надо незначительное, чтобы ярче оттенить значительнейшее. Длинновата сцена покупки лошади. Очень хороша свадьба. Недостаточно ясна Ваша полемика с НКПр о методах воспитания. Не звучит ли некое «Скрипниковское» в указаниях НКП на применяемую Вами «военизацию»?
Думается, что Вы недостаточно подчеркнули воспитательное значение этой игры, а она ведь настраивала ребят серьезно.
Я «придираюсь», потому что глубоко убежден в серьезнейшем значении «Поэмы», в правде метода, в поучительности опыта. Но чтоб опыт был ясен читателю, – даже и тогда, когда он – профессионал-педагог, – Вам необходимо более четко изображать постепенность перерождения ребят. В этой части личная Ваша фигура и работа оставляет ребят несколько в тени. И это – потому что работу Вы освещаете словами, тогда как освещение ее требует фактов. Незаметно, как ребята пришли к необходимости учиться в рабфаках, решение это является неожиданным.
Вообще, очень прошу Вас внимательно прочитать и местами сократить, а кое-где дополнить рукопись. Крайне важно дать эту Вашу работу в форме – по возможности – совершенной.
Крепко жму руку.
М. Горький
10. IX.34
41. Макаренко – Горькому. Москва, 18.09.1934 г.
Дорогой, родной Алексей Максимович!
Не нахожу слов, чтобы выразить Вам свою благодарность и любовь. Одно знаю хорошо, что ни я, ни моя поэма не стоят того исключительного внимания, которое Вы оказываете нам, и не стоят огромного труда, который Вы нам дарите.
О второй части у меня нет ясного представления: то она мне кажется очень хорошей, гораздо лучше первой, то чрезвычайно слабой, ничего не стоящей. Писал я ее в ужасных условиях, во время большой напряженной работе в коммуне, в летнем походе коммунаров: в вагоне, на улицах городов, в передышках между торжественными маршами.
И поэтому и по моей неопытности и слабости в ней, конечно, много недостатков, которые я в особенности ясно увидел после Вашего отзыва: много «разговоров», выпирает моя фигура, есть лишнее зубоскальство.
Я постарался вычеркнуть все то, что бросается в глаза, всего вычеркнул больше двух печатных листов, но как-нибудь основательно переделать всю часть я уже потому не могу, что она вся построена по особенному принципу, который я считаю правильным, но который, вероятно, плохо отобразил в своей работе над книгой.
Я очень прошу Вашего внимания к следующему:
Моя педагогическая вера: педагогика – вещь прежде всего диалектическая – не может быть установлено никаких абсолютно правильных педагогических мер или систем. Всякое догматическое положение, не исходящее из обстоятельств и требований данной минуты, данного этапа, всегда будет порочным.
Единственно, что я хочу утверждать: в коммунистическом воспитании единственным и главным инструментом воспитания является живой трудовой коллектив. Поэтому главное усилие должно быть направлено к тому, чтобы создать и сберечь такой коллектив, устроить его, связать, создать тон и традиции, направить…
В первой части «ПП» я хотел показать, как я, неопытный и даже ошибающийся, создавал коллектив из людей заблудших и отсталых. Это мне удалось благодаря основной установке: коллектив должен быть живой и создавать его могут настоящие живые люди, которые в своем напряжении и сами переделываются.
Во второй части я сознательно не ставил перед собой темы переделки человека. Переделка одного, отдельного человека, обособленного индивида, мне представляется темой второстепенной, так как нам нужно массовое новое воспитание. Во второй части я задался целью изобразить главный инструмент воспитания, коллектив, и показать диалектичность его развития.
Инструментовку я хотел изобразить в следующих главных чертах:
1. Пролетарская классовая направленность – отрицание индивидуального крестьянского хозяйства.
2. Превалирование интересов коллектив над интересами личности.
3. Дисциплина.
4. Бодрость.
5. Коллективный труд и хозяйство.
6. Образовательный и культурный процесс.
7. Настоящие живые люди (Калина, Силантий, Мария Кондратьевна).
8. Стремление вперед, обязательное развитие.
9. Традиции, в том числе и внешние.
10. Эстетическое оформление жизни.
Может быть, это все мне плохо удалось, это другое дело.
В третьей части я этот коллектив хочу показать в действии: в массовой переделке уже не отдельных личностей, а в массе – триста куряжан. В третьей части у меня богатый материал для изображения такой переделки и доказательства того, что силами коллектива эта переделка легче и быстрее.
В третьей же части я хочу изобразить и сопротивление отдельных лиц в НКП. Во второй я хотел показать только первые предчувствия, первые дыхания борьбы. Нападение НКП на мою работу было вызвано именно обстоятельствами активной деятельности коллектива горьковцев в Куряже.
В третьей же части я хочу показать, как здоровый коллектив легко размножается «почкованием» (дзержинцы).
Это моя схема. Очень возможно, что я не сумел и не сумею рассказать все так, чтобы и читателю было ясно. Страшно хорошо, что это обнаруживается сейчас: в третьей части я теперь постараюсь все прояснить, если хватит у меня способности.
Еще раз спасибо Вам, дорогой Алексей Максимович. Ужасно тяжело, что я не увидел вас, и еще тяжелей, что Вы хвораете.
Желаю Вам здоровья и бодрости.
Преданный Вам
А. Макаренко
Москва
18-IX-34
42. Макаренко – Горькому. Харьков, 26.01.1935 г.
Дорогой Алексей Максимович.
Если Вы помните, весной прошлого года я был принят Вами и представил Вам свою пьесу «Мажор», которая перед тем побывала на конкурсе Совнаркома и удостоилась даже рекомендации.
В общем Вы пьесу мою одобрили, предложили кое-что исправить. Я драматург молодой, и мне легче написать новую пьесу, чем исправить старую. Я все-таки еще поработал над «Мажором» и передал ее для печати в Гос. Изд. «Художественная литература». Оттуда я получил очень хороший отзыв, скоро она должна выйти в свет.
Ваше положительное отношение к моему драматургическому дебюту и потом успех пьесы в «Художественной литературе» меня настолько окрылили, что я даже пренебрег полной неудачей моих попыток пристроить ее театре (МХАТ отозвался отрицательно, все другие даже не ответили), тем более что эти попытки не отличались особенной энергией.
Короче говоря, я написал еще одну пьесу «Ньютоновы кольца» (почему-то скрываюсь под фамилией Гальченко). Меня увлекла тема изобразить игру мельчайших бликов, зайчиков на очень ограниченном участке нашей борьбы, мне хотелось этой радужной игрой подчеркнуть величие и уверенность нашего движения. Сегодня я прочитал Вашу статью «Литературные забавы», и теперь я понимаю, что меня в моей пьесе интересовала «химия» явлений среди наших людей. Очень возможно, что такой химии у меня не получилось, я не имею никакого понятия о качестве «Ньютоновых колец». Но так как в эту работу я вложил кое-что и так как в ней есть рисунки настоящих живых людей и живых конфликтов, которые я наблюдал вокруг себя, то я осмеливаюсь просить Вас, если позволяет здоровье и если у Вас найдется время, прочитайте «Ньютоновы кольца», которые я Вам одновременно посылаю. Внимание и забота, которые Вы мне всегда оказывали, позволяют и теперь обратиться к Вам с этой просьбой.
Начал третью часть «Педагогической поэмы», которую надеюсь представить к альманаху седьмому. Очень хочу, чтобы третья часть вышла самой лучшей, поэтому стараюсь закончить ее раньше, чтобы успеть сделать исправления, а может быть, даже написать наново, если потребуется.
Простите, что письмо на машинке – уже две недели, как лежу в постели, немножко надорвался – нервы.
Преданный Вам
А. Макаренко
Харьков 5 коммуна Дзержинского
26 января 1935.
43. Горький – Макаренко. [Москва, 08.02.1935 г.]
Дорогой Антон Семенович —
на мой взгляд, «Ньютоновы кольца» пьеса интересная и может быть разыграна очень весело, если за нее возьмутся молодые артисты, напр., филиал МХАТа, играющий в Коршевском театре.
Но я уверен, что любой режиссер скажет Вам: пьеса – растянута и требует солидных сокращений «по всей длине» ее текста.
К этому недостатку присоединяется другой: недописаны фигуры Хромова, Лугового, Никитина. Хромов особенно требует добавлений, ибо драматизм его положения недостаточно подчеркнут. Ему надо бы дать сцену с Рязановой, – сцену, после которой она почувствовала бы, что Хромов работает честно.
Впрочем – все это дело режиссуры, и я Вас спрашиваю: будете ли Вы переделывать пьесу сейчас же или – сначала покажете ее режиссеру? Жду ответа.
Сударь мой! Мне очень хочется обругать вас. Вам бы следовало сначала довести до конца «Педагогическую поэму», а потом уж писать пьесы. А Вы, по примеру литературных юношей, взявшись за одно дело и не кончив его, начинаете другое. Первое дело от этого – весьма страдает, а оно важнее пьес. Значительно важнее!
Ну вот, обругал. Легче мне стало? Увы, нет!
Всего доброго. Крепко жму руку.
М. Горький
44. Макаренко – Горькому. [Харьков, середина-конец февраля 1935 г.]
Дорогой Алексей Максимович!
Ругаете Вы меня или помогаете, а я все равно не умею так написать Вам, чтобы хотя бы на минутку Вы почувствовали всю глубину и теплоту моей благодарности и любви к Вам. И я страшно злюсь на себя и на наш век за то, что теперь люди такие деловые и суровые, что они умеют только возиться с материей, что явления в собственных душах такие для них стали непосильные.
Спасибо, что обругали. Это у Вас так сильно и ласково выходит, что мне может позавидовать любой мой воспитанник. Секрет педагогического воздействия таким образом еще и до сих пор для меня проблема. Во всяком случае, после Вашей проборки мне хочется написать не третью часть «Педагогической поэмы», а третью часть чего-то страшно грандиозного.
Это, однако, не мешает «жалкому лепету оправданья».
«Педагогическая поэма» – это поэма всей моей жизни, которая хоть и слабо отражается в моем рассказе, тем не менее представляется мне чем-то «священным». Я не могу писать поэму в сутолоке моей работы в коммуне. Для поэмы мне нужен свободный вечер или какое-нибудь уединение. А пьесы я набрасываю в коммунарском кабинете в трехминутных перерывах между деловыми разговорами, выговорами, заседаниями, удовлетворяя писательский зуд, который так поздно у меня разгорелся в значительной мере благодаря Вашему ко мне внимания. Теперь я уже не в состоянии пройти безучастно мимо интересных людей и коллизий. А так как мне записывать некогда, то хочется написать скорей, пока не забыл ничего.
Оправдался? Кажется, нет. Поэтому даю слово не писать ничего, пока не окончу «Педагогическую поэму», кстати, конец уже недалеко.
А после «Педагогической поэмы» я мечтаю не о пьесах, а о таком большом деле: написать тов. Бубнову – предложение. Я хочу написать большую, очень большую работу, серьезную книгу о советском воспитании. Если у меня хватит здоровья, я уверен – это будет очень важный и капитальный труд. Я однажды приступил к нему, но увидел, что такую книгу можно писать в полном отрешении от текущей работы и обязательно «с книгами в руках», просмотрев все высказывания старого опыта, истории, художественной литературы. Вы даже представить себе не можете, Алексей Максимович, сколько у меня скопилось за 30 лет моей работы мыслей, наблюдений, предчувствий, анализов, синтезов. Жалко будет, если все это исчезнет вместе со мной. Я потому и буду просить т. Бубнова, чтобы мне дали возможность жить в Москве, поближе к книгам и к центрам мысли, и работать. Мне понадобится два года.
Видите, я не очень отравлен драматургией и помню ваше указание – писать о педагогическом деле. Но сейчас мои мозги очень скомканы коммуной: ведь у нас 520 ребят, а я уже достаточно заморился.
Не знаю, как сказать, как благодарить Вас за то, что прочитали «Ньютоновы кольца». Совесть мучит меня, что я затруднил Вас этой работой, но утешаюсь тем, что в «Ньютоновых кольцах» тема тоже педагогическая. Ведь теперь перевоспитываются не только дети. В пьесе я и хотел захватить кусочек великого процесса перевоспитания, только выражая его не в «небывалых чудесах», а в простой «химии». Перевоспитывается не только Хромов, а и Рязанова, и Луговой, и Ходиков, и Елочка.
И не потому перевоспитывается, что стоит над душой гениальный педагог, а потому, что вся атмосфера, весь тон жизни и отношений новые. Конечно, все это тонкие штуки, и поэтому сократить, дописать, доработать пьесу наедине с самим собой я не сумею. Если пьеса того заслуживает, если она станет объектом работы режиссера или театрального коллектива, я с большим успехом смогу ее улучшить. И Вы так пишете. Поэтому, если Вам придется говорить о моей пьесе с режиссером, Вы считайте, что за моими исправлениями остановки не будет.
Спасибо еще раз за Ваше великое человеческое внимание ко мне и за ласку.
Преданный Вам
А. Макаренко
Харьков, 54 Коммуна им. Дзержинского, А. С. Макаренко.
45. Макаренко – Горькому. Киев, 28.09.1935 г.
Киев, 28 сентября 1935 г., ул. Леонтовича, 6 кв. 21
Дорогой Алексей Максимович!
Сегодня авиапочтой выслал Вам третью часть «Педагогической поэмы». Не знаю, конечно, какой она получилась, но писал ее с большим волнением.
Как Вы пожелали в Вашем письме по поводу второй части, я усилил все темы педагогического расхождения с Наркомпрососом, это прибавило к основной теме много перцу, но главный оптимистический тон я сохранил.
Описать Ваше пребывание в Куряже я не решился, это значило бы описывать Вас, для этого у меня не хватило совершенно необходимого для этого дела профессионального нахальства. Как и мои колонисты, я люблю Вас слишком застенчиво.
Третью часть пришлось писать в тяжелых условиях, меня перевели в Киев помощником начальника Отдела трудовых колоний НКВД, обстоятельства переезда и новой работы – очень плохие условия для писания, в сутки оставалось не больше трех свободных часов, а свободной души ничего не оставалось.
Работа у меня сейчас бюрократическая, для меня непривычная и неприятная, по хлопцам скучаю страшно. Меня вырвали из коммуны в июне, даже не попрощался с ребятами.
Дорогой Алексей Максимович! Большая и непривычная для меня работа «Педагогическая поэма» окончена. Не нахожу слов и не соберу чувств, чтобы благодарить Вас, потому что вся эта книга исключительно дело Вашего внимания и любви к людям. Без Вашего нажима и прямо невиданной энергии помощи я никогда этой книжки не написал бы.
У меня сейчас странное ощущение. Работа окончена, но остались уже кое-какие навыки письма, кое-какая техника, привычка к этой совершенно особенной, волнующей работе.
А в то же время я вдруг опустошился, как будто всю свою жизнь до конца выложил, нечего больше сказать.
Я очень хочу надеяться, что Вы не бросите меня в этот неожиданной пустоте.
Посоветуйте, как сначала наладить мое писательское самочувствие, куда броситься, как сохранить те элементы стиля, которые, вероятно, все-таки есть в моей работе?
Искренне преданный Вам
А. Макаренко
P.S. Второй экземпляр выслал в редакцию альманаха «Год XVIII».
В Москве буду числа 6-го – 12-го. Если нужно, вызовите меня телеграммой, а то так не пускают.
В случае надобности, я думаю, можно выбросить главы «У подошвы Олимпа» и «Помогите мальчику».
А. М.
46. Горький – Макаренко. [Тессели, 08.10.1935 г.]
Дорогой Антон Семенович —
третья часть «Поэмы» кажется мне еще более ценной, чем первые две.
С большим волнением читал сцену встречи горьковцев с куряжцами, да и вообще очень многое дьявольски волновало. «Соцвосовцев» Вы изобразили так, как и следует, главы: «У подошвы Олимпа» и «Помогите мальчику» – нельзя исключать.
Хорошую Вы себе «душу» нажили, отлично, умело она любит и ненавидит. Я сделал в рукописи кое-какие мелкие поправки и отправил ее в Москву.
Вы спрашиваете, «как сохранить элементы стиля» и т. д. Очень просто: ведите аккуратно запись наиболее ясных мыслей, характерных фактов, словесной игры: удачных фраз, афоризмов, «словечек». Пишите ежедневно хоть десяток строк, но так экономно и туго, что[б] впоследствии их можно было развернуть на две, три страницы.
Дайте свободу Вашему юмору. Делая все это, Вы не только сохраните приобретенное работой над «Поэмой», но расширите его.
Напомню Вам сказанное в «Поэме» о «чекистах».
Так же, как Вы, я высоко ценю и уважаю товарищей этого рода. У нас писали о них мало и плохо и писали не от удивления пред героями, а, кажется, «страха ради иудейска».
Сами они, к сожалению, скромны и говорят о себе молча. Было бы очень хорошо, если б, присмотревшись к наркомвнудельцам, Вы написали очерк или рассказ «Чекист». Попробуйте. Героическое Вы любите и умеете изобразить.
Если Вас тяготит «бюрократическая» работа и Вы хотели бы освободиться от нее – давайте хлопотать. Я могу написать т. Б. Или П.П. Постышеву, могу просить Ягоду, чтоб Вас возвратили к ребятам.
Ну – что же? Поздравляю Вас с хорошей книгой, горячо поздравляю.
М. Горький
P.S. Вы, конечно, использовали не весь материал – дайте десяток портретов беспризорников. Говорят, что теперь они – грамотнее, легче идут на работу, быстрей дисциплинируются. И, будто бы, причиной ухода из семьи на улицу служат: мачехи, вотчимы и «скука жизни» в семье. Отцам-матерям некогда заниматься детьми, детям не о чем говорить с родителями.
Методика организации воспитательного процесса
1. Организационное строение коллектива
Организация коллектива в детских учреждениях происходит по различным принципам. Дети могут разделяться на группы по признаку школы; при этой системе в интернатных учреждениях они поселяются в спальнях школьными классами или их частями. В этом есть свои выгоды: дети подбираются одного возраста, одного развития, для них удобнее и легче готовить уроки, пользоваться общими пособиями и учебниками, помогать отстающим.
Но в этом есть много недостатков: первичные коллективы, образованные таким образом, быстро замыкаются в кругу узких школьных интересов, отходят от трудовых и производственных вопросов, от вопросов хозяйственного роста всего учреждения.
Первичные коллективы воспитанников могут быть организованы и по другим принципам, а именно:
по производственному,
по возрасту и т. п.
В коммуне им. Ф. Э. Дзержинского основным признаком организации первичного коллектива является признак производственный. При такой организации нужно руководствоваться следующими положениями:
а) все воспитанники разделяются на отряды, которые являются отрядами и на производстве;
б) величина отряда может колебаться от 7 до 15 человек. Больше 15 человек иметь в одном отряде нельзя. Как показал опыт, первичной коллектив, если он составлен из большого числа членов, слабо подчиняется руководству своего старшего, а старший не в состоянии охватить всех членов отряда;
в) если воспитанники работают на производстве в две смены, лучше составлять отряды сменные;
г) если группа станков незначительна, можно составлять отряды, включающие воспитанников первой и второй смены, но эта форма является менее удобной, так как в таком случае ребята одной смены не встречаются на производстве с ребятами другой смены;
д) если позволяют условия производства, желательно в некоторых случаях составлять сквозные отряды, т. е. обслуживающие поток одних и тех же деталей от начала до конца;
е) каждый отряд должен быть расположен в отдельной спальне или в группе спален, находящихся рядом;
ж) в столовой отряды помещаются вместе.
Организуя первичный коллектив по производственному признаку, нельзя оставлять без внимания возрастных различий. В учреждениях, где нет еще крепкого и хорошо организованного коллектива и не создан правильный дисциплинарный тон, совершенно необходимо, чтобы первичные коллективы – отряды для младшего возраста 10–14 лет – были отдельные; только как исключение можно допускать включение отдельных малышей в отряды старших, но в этом случае необходимо самым внимательным образом проверять индивидуальные способности: учесть, под каким влиянием будет находиться младший, как его принимают в отряде, кто персонально отвечает за его жизнь в отряде и работу, кто должен осуществлять особенную о нем заботу.
Если есть пионерская организация, необходимо, чтобы в каждом отряде была пионерская прослойка. Если пионеров хватает для всех отрядов малышей, то желательна организация специальных пионерских отрядов.
Точно так же должны располагаться и комсомольские силы в отрядах старших. Отдельные комсомольские отряды допустимы только в том случае, если во всех остальных отрядах есть по крайней мере 25–30% комсомольцев.
Это же относится и к активу: актив не должен замыкаться в отдельных отрядах и спальнях, а должен быть распределен между всеми отрядами. Членов актива нужно специально посылать в отсталые отряды.
Когда коллектив организационно и дисциплинарно сложился, созданы точный режим и здоровые традиции, тогда чрезвычайно полезно организовать смешанные возрастные отряды.
В коммуне им. Ф. Э. Дзержинского первичные коллективы-отряды организованы по принципу объединения разных возрастов.
Такая организация дает большой воспитательный эффект – она создает более тесное взаимодействие возрастов и является естественным условием постоянного накопления опыта и передачи опыта старших поколений. Младшие получают разнообразные сведения, усваивают привычки поведения, рабочую ухватку, приучаются уважать старших и их авторитет. У старших забота о младших и ответственность за них воспитывают качества, необходимые советскому гражданину: внимание к человеку, великодушие и требовательность, наконец, качества будущего семьянина и многие другие.
Весь этот сложный воспитательный процесс в хорошо организованном коллективе происходит без специальных усилий, в порядке постоянного наслаивания мельчайших и тонко нюансированных впечатлений, поступков и отношений.
Но такой стиль отношений старших и младших является более высокой формой организации воспитательного процесса и требует квалифицированного и вдумчивого руководства и влияния.
Необходимо всегда следить за тем, чтобы состав отряда по возможности не менялся, чтобы члены отряда сбивались в дружный коллектив. Слишком частые переброски воспитанников с одного рабочего места на другое не только вредят производственному процессу, но и разрушают первичные коллективы ребят. Вообще закрепление первичных коллективов в своем составе на более или менее продолжительное время является решающим обстоятельством во всем воспитательном процессе. Поэтому необходимо переброски ребят с одного рабочего места на другое производить как можно реже.
Во всяком случае, при производственном делении коллектива является правилом: если воспитанник переходит с одного рабочего места на другое, то он должен перейти и из одного отряда в другой, т. е. переменить и спальню и место в столовой.
В школе, разумеется, дети должны быть организованы по классам или курсам. В коммуне им. Дзержинского эта организация действует только в стенах школы во время учебной работы или во время подготовки уроков.
Организация же первичных коллективов в форме производственных отрядов должна считаться главной организацией, ей должно всегда уделяться самое пристальное внимание.
Необходимо самым решительным образом бороться с бытовой бесформенностью коллектива. Если ребята на производстве и в школе организованы, а в быту предоставлены случайным формам, воспитательные результаты будут ниже. В учреждениях с интернатом спальня ни в коем случае не должна рассматриваться только как общежитие. Спальня должна явиться дополнительной формой трудового, хозяйственного и политического воспитания; группа ребят в спальне должна быть связана своими школьными успехами, производственными удачами, неудачами, производственной борьбой, производственными злобами дня, ростом и успехами всего коллектива.
Если эта связь не будет организована, спальня сделается местом самотечной организации других связей, идущих обычно по линии наименьшего сопротивления и пониженных требований – примитивные удовольствия и развлечения, а иногда и антисоциальные связи и проступки.
Вот почему необходимо обращать серьезное внимание на четкую организацию быта, а ребят рекомендуется расселять в спальнях по отрядам.
