Текст книги "Том 1. Педагогические работы 1922-1936"

Автор книги: Антон Макаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

Мая 28. В первый раз заводом выпущено 50 электросверлилок в день.

Мая 29. Новый подбор на вокзале (беспризорных, принято) 30 новых воспитанников.

Июня 2. Начало проектирования производства фотоаппарата типа «Лейка» (ФЭД).

Июня 21. Введение в учебный план коммуны военизации коммуны.

Июня 21. Постановление правления о начале проектирования электрошлифовалки и более мощной электросверлилки типа «Блек и Деккер». Организация специального экспериментального бюро по разработке пленочного фотоаппарата типа «лейка». Перевод завода на хозрасчет. Утверждение строительства бани-прачечной, водопровода и канализации.

Июля 6. Постановление о переходе цехов на хозрасчет.

Июля 16. Начало третьего коммунарского штурма за 1 тысячу сверлилок в июле.

Июля 30. Выпуск в июле 1002 сверлилок.

Июля 31. Выезд коммунаров в отпуск в Бердянск.

Августа 31. Возвращение коммунаров из Бердянска.

Сентября 8. Перевыборы бюро комсомольского коллектива. Секретарем избран Швед.

Коммуна имела уже три цеховые ячейки и общее число комсомольцев достигло 180 человек. Комсомольская организация уже имеет опыт большой производственной и организационной работы.

Сентября 15. Пять коммунаров поступили в военно-инженерные институты и 13 – в Харьковский машиностроительный институт.

Сентября 20. Выборы совета командиров 15 созыва. ССК – Волченко. Этому созыву выпала честь праздновать 15-летие Октября и 5-летие коммуны. У коммуны снова большие планы впереди.

Октябрь 26. Выпуск первых трех фотоаппаратов.

Октября 31. Экспертизой профессоров и специалистов по фотоаппарату «ФЭД признан хорошим, не уступающим заграничному образцу, с некоторым преимуществом в оптической части» (исследование ГОИ).

Ноября 9. Начало постройки жилого дома для инженерного и рабочего коллектива завода фотоаппаратуры.

Ноября 9. Организовано управление строительством завода фотоаппаратуры ФЭД при коммуне.

Ноября 14. Начало изготовления технического проекта завода пленочного аппарата типа ФЭД производительностью 30 тысяч аппаратов в год.

Ноября 16. Утверждение новой схемы управления электроинструментального завода. Тогда же организация оргбюро по постройке завода пленочной фотоаппаратуры.

Ноябрь 27. Утверждение контрольных цифр промфинплана на 1933 г.: электросверлилок ФД-1 – 7000 штук, электрошлифовалок ФД-2 – 1500, электросверлилок ФД-3 – 1000, штативов ФД-1 – 1750, штативов ФД-3 – 250.

Декабря 13. Организация в коммуне ИТС.

Декабря 26. Закончена производственная программа.

Декабря 28. Выпуск в СССР первой серии пленочных фотоаппаратов типа ФЭД.

Декабря 29. Пятилетие коммуны.

* * *

За время существования трудкоммуны им. Ф. Э. Дзержинского ее посетили 214 делегаций: СССР – 87, Германия – 37, Франция – 16, Англия – 17, Южная Америка (Перу, Чили, Мексика, Аргентина, Бразилия, Уругвай, Парагвай) – 11, США – 8, Испания – 7, Чехословакия – 4, Бельгия – 3, Польша – 3, Галиция – 2, Швеция – 2, Дания – 2, Швейцария – 2, Венгрия – 1, Китай – 1, Индокитай – 1, Голландия – 1, Норвегия – 1, Австралия – 1, Филиппины – 1, Египет – 1, Эстония – 1, эсперантистов – 4.

Материалы очерка о коммуне им. Ф.Э. Дзержинского

Украшенные будни Харьков. Из Харькова бежит шоссе на Белгород. Впереди по шоссе обычный для нашего времени вид: целый новой город, к нему же суетливо поспешают трамвайные вагончики, а справа и слева – молодой дубняк. здесь хорошо: и ново все, и строимся, и воздух не харьковский.

Вдруг справа у вас арка, почти триумфальная, – два обелиска, наивно скрывающих под серой краской сосновый материал, а на обелисках повешена сетчатая вывеска: «Трудовая коммуна им. Дзержинского»; дело сразу становится понятным: арку строили коммунары.

Коммунары-дзержинцы? Они способны построить именно такую арку, очень скромную, веселую и в то же время почти триумфальную.

Коммунаров-дзержинцев знают не только в Харькове, народ этот подвижный и склонный к путешествию. Это может и не все знают, на зато каждый видел этих стройных мальчиков и девочек, марширующих по шести в ряд за своим великолепным оркестром и с полным стариком дирижером впереди. 1 мая и 7 ноября они всегда открывают марш рабочих организаций и, проходя мимо трибуны, по-детски грациозно подбрасывают вверх руки, салютуя правительству.

А это въезд в их владения. Арка открывает дорогу, проложенную в лесу, дорогу правильную, вымощенную, снабженную телефонными столбами и электрическим освещением. Через лес идти недолго. За лесом – поле, а в конце его виден целый ряд серых корпусов, отдельным новым миром стоящих впереди темного леса. Два красных флага реют над ними. Скоро рядом с вами начинает мелькать узорчатая ограда, корпуса все ближе и ближе, и ваша машина останавливается у кирпичных ворот.

Широкий асфальтовый тротуар ведет к дому, справа и слева от вас протянулись в стороны широкие обильные цветники и дорожки.

Здесь и живут коммунары-дзержинцы.

В дверях вы обязательно столкнетесь с подтянутым ловким мальчиком, который машинально уступит вам дорогу и немедленно забудет о вашем существовании, улетая куда-то по своим важным коммунарским делам.

В вестибюле часовой с винтовкой только в том случае обратит на вас внимание, если вы не сняли галош. Если же вы человек культурный, не бойтесь часового, и можете даже осведомиться у него, к кому обратиться, чтобы посмотреть коммуну. Он вас направит к начальнику коммуны, или к его помощнику, или к дежурному командиру, или просто передаст на руки первому свободному коммунару. Вы теперь обеспечены любезным чичероне, вас проведут по всем помещениям коммуны, покажут клубы, спальни, завод, школьные кабинеты и ответят на все ваши вопросы, даже самые ехидные и недоверчивые.

Если вы попали в рабочее время, вы почти не увидите коммунаров в коридорах или спальнях. Только случайно вас может догнать звонок на переменку – и мимо вас прольются из классов мальчишеский гомон, девичий смех, звуки резиновых мячиков малышей. Зато на заводе вы попадете в среду, щедро наполненную шумом, работой, движением, производственным материалом, запахом серьезного большого завода и самое главное – коммунарами.

И на заводе, и в спальнях, и в клубах, и в столовой вас

обязательно поразит какая-то совершенно исключительная опрятность и нарядность этого этого особого мира – мира до конца социалистического. Все здесь блестит и радуется: безукоризненный паркет, зеркала, блестящие никелем и чистотой станки, правильно сложенные детали и полуфабрикаты, портреты, гардины и цветы, солнечные пятна на каждой стене, сверкающие улыбки молодежи, снова цветы и снова улыбки. Цветов много: в столовой, в спальнях, в клубах; много и радости, но все это каким-то чудесным образом не кажется вам праздником. Нет, это будни, это вы чувствуете на каждом шагу, так много здесь делового движения, так мало здесь торчащего излишества, так все по-деловому прилажено и скромно. Да, это совершенно новый мир, здесь новая радость, и даже цветы кажутся новыми. И это мир рабочий.

Вам непременно захочется проникнуть в самое существо этого мира. Что это за коммунары-дзержинцы?

Идиллия или социализм? Вам захочется проникнуть в самое существо этого мира. Вас к тому же немного смущает внешняя идилличность коммуны, и вы не можете связать ее с другими вашими впечатлениями: с серьезной заводской работой, с уверенным и четким ритмом коммунарской жизни. Поэтому и самый завод, и ритм, и настоящий рабфак вам иногда начинают казаться тоже идиллией.

Потом вы начинаете догадываться, что идилличны не коммунары, а вы сами. Они вас растрогали и удивили, а пока вы стоите и умиляетесь, они разбежались куда-то по своим делам и забыли о вас – им некогда. Вы начинаете соображать, что они счастливы тем счастьем, за которое и вы, может быть, боролись и истратили на один метр ваших нервов.

И тогда ваша мысль поневоле направляется к источнику этого прекрасного дела: кто это придумал, кто это так разумно, с такой любовью к детям, с таким уверенным знанием создал это детское счастье, кто это смог не испугаться идиллии, о которой и вы мечтали и которая, как потом оказалось, называется социализмом? Счастье здесь не от папашиного капитала, не от жизни беззаботной, не от паразитского обжорства, не в слое разведенного жирка, покрывающего мускулы, а счастье в рабочем усилии, в ощущении самих мускулов, в просторной дороге вперед, по которой идут миллионы трудящихся, в этом слиянии с мировым делом. Счастье в том, что уже не может быть стыдно от паркета, цветов и зеркал, счастье в настоящей человеческой свободе.

И вы начинаете понимать, что это и ваше дело, что это дело нашей революции, что фундаменты его заложены на неизмеримых полях великих и победных классовых битв. А чекисты были последовательны и логичны: увековечить память Дзержинского после его смерти они решили этим уголком социализма, тем более что социализм – это не остановка, это тоже движение, и движение вперед.

Коммуна открыта 29 декабря 1927 г. Чекисты Украинцы не были так богаты, чтобы строить дорогой завод, большие корпуса. Все дело в том, что чекисты обладали очень небольшими средствами, собранными путем вычетов из их жалованья. Они вложили в дело другой капитал: силы своего коллектива, свою мысль, свое преклонение перед памятью Дзержинского, они реализовали новые представления о человеке, позволяющие беспризорного поставить в первые ряды общества, в первые ряды не только по характеру прав, но и по характеру обязанностей, по требованию к человеку.

Коммуна 1927 г. была совсем маленьким детским коллективом – всего на 50 человек, он владел только одним домом, небольшой мастерской полукустарного типа, в которой даже эти 50 поместиться не могли. Дети эти не умели работать и не знали, что они должны делать, они были малограмотны и малокультурны: «цветы» интервенции и войны, беспризорные.

Но чекистский коллектив в эту небольшую ячейку вложил большие запасы энергии, большевистской настойчивости и возможности далекого развития, вложил в форме крупной человеческой заботы и мысли о детях. Коммунары пришли в светлые солнечные комнаты, в уют и тепло, им были сказаны настоящие человеческие слова о работе и жизни, и полдесятка станков и две классные комнаты были поставлены перед ними как отправная точка будущей их работы.

Было это небольшое хозяйство до конца продумано, прилажено, строго проверено до последней мелочи, и в него была уже с первого дня вложена идея того же счастья, о котором мы говорили выше.

Сейчас, когда прошло пять лет, когда коммуна живет полной жизнью, коммунары вспоминают имена своих первых начинателей с благодарностью и любовью.

Скажите перед коммунарами эти имена – и коммунарские лица расцветают улыбками, гремят аплодисменты, и после того еще долго не может замереть щебетание детских, девичьих, юношеских голосов, взволнованных родными образами, возникшими перед ними. Тогда в коммуне ярко вспоминаются и первые детские дни, и первые годы, наполненные проблемами и стремлениями, иногда недалекие и от нужды, бороться с которой коммунары были всегда в силах, тем более что нужда тоже возбуждалась стремлением вперед и сознательным отказом от некоторых вещей. Вспоминаются и первые «достижения» – кустарная мебельная фабрика, и арматурный цех, и напряженная борьба за настоящий завод, годами проводившаяся в деревянных худых цехах, среди чахоточных дряхлых станков, борьба с кустарщиной и дешевкой. Вспоминаются и поражения, и победы: поражения учили коммунаров работать, победы вели к новым победам, вели вперед.

Опыт методики работы детской трудовой колонии
(Материалы книги)

[конец 1932 – начало 1933]

1. Предисловие

Содержание настоящей книги я хотел бы ограничить узкометодическим материалом, не производя разведок в область теории воспитания…

К сожалению, мне приходится считаться с разрывом между теорией и практикой воспитания. «Теория» живет отдельно от практики, влияние ее в нашем деле ничтожно, а в последнее время она и сама поняла тщету своего существования и потихоньку замерла в одной из запыленных кладовочек великолепного дворца наук. Воспитательная практика, оказавшись не в силах понять теоретические тексты и привязать их к делу, в лучшем случае опирается на здравый смысл, в худшем – на ходячие старенькие педагогические предрассудки, а очень часто – на самые завирательные идейки, которые каким-то чудом заводятся в бесшабашных головах разных педагогических деятелей. Методика воспитания не может опереться на педагогическую теорию как на нечто действительно существующее в данный момент и надежное. Поэтому мне придется довольно часто задерживаться на теоретических вопросах, чтобы логика того или другого приема сделалась ясной.

Теоретические рассуждения, не опирающиеся на широко поставленную науку, разумеется, рискуют оказаться дилетантскими, но я надеюсь, что нам поможет общая ясность тех принципов, на которых строится советское общество.

Поэтому всякие упрёки в ненаучности, какие может вызвать эта книга, я заранее отвожу. Эта книга вообще не имеет в виду сохранить выдержанность в «научно-педагогическом» отношении.

Я должен еще сделать несколько замечаний по существу вопроса.

Человек воспитывается целым обществом. Все события в обществе, его работа, движение вперед, его быт, успехи и неудачи – все это настолько могучие и настолько сложные воспитательные факторы, что адекватно показать их работу можно в большом специальном исследовании, которое может убедительным, только опираясь на большое количество удостоверенных наблюдений. Это уже не методика, а нечто более широкое.

Детское воспитательное учреждение в современной практике руководит ростом человека на очень ограниченном отрезке времени – три года – пять лет. Его работа ограничена во времени, количественно, но она ограничена и в глубину, так как детская колония может овладеть только очень небольшим пучком влияний, идущих от всех элементов общества, природы, наследственности. Правда, влияние детской колонии и в этом случае может быть чрезвычайно могучим, так как оно проводится в специально концентрированных формах действия, но это не уничтожает его ограниченности.

Тема еще более суживается благодаря специфической позиции автора. Я не педагогический мыслитель, не специалист-исследователь детской жизни и жизни детского учреждения. Я работал в двух детских учреждениях: в колонии для правонарушителей им. М. Горького с 1920 по 1928 г. и в коммуне им. Ф. Э. Дзержинского с 1928 по 1932 г. Оба эти учреждения, каждый в свое время, достигли хороших результатов. Это обстоятельство дало повод многим товарищам принуждать меня к изданию книги о работе в детской колонии. Но я никогда не имел досуга ни записывать свои наблюдения, ни подсчитывать результаты отдельных приемов и влияния отдельных событий в коллективе. Все же передо мною прошло за 12 около 2000 молодых людей, и я пережил около 70 тысяч часов рабочего педагогического напряжения.

Всё это «материал» слишком сырой, но я ни на какую особенную «сухость» и не претендую, хотя я понимаю, что дело становится узким до самой последней степени. И дальше я работал почти исключительно с беспризорными – ещё уже.

В итоге я предлагаю читателю чрезвычайно мало, но глубоко убежден, что многое из моего опыта и кое-что из моих соображений нашим работникам пригодится.

2. Вступление

Цели воспитания.

Чрезвычайно существенный момент в нашей работе – она должна быть до конца целесообразна. Мы обязаны воспитывать такого человека, который нашему обществу нужен. Иногда эта надобность определяется обществом очень нетерпеливо и требовательно: дайте инженеров, врачей, формовщиков, токарей. Это требует партия, хозяйственники, плановики.

Врачи, инженеры и формовщики требуются не только у нас рабочим классом. На Западе буржуазия предъявляет такие же требования к педагогам. Но кадры, выпускаемые у нас, и кадры для буржуазных стран за пределами своего профессионального единства должны отличаться прямо противоположными личными особенностями. Удается ли буржуазии воспитывать эти необходимые ей особенности – вопрос посторонний, но наше воспитание должно быть удачным. Здесь мы уже выходим за границы понятия «кадры» в том смысле, в каком это слово часто поднимается теперь. Мы уже должны говорить не только о профессиональной подготовке нового поколения, а о воспитании такого типа поведения, таких характеров, таких личных комплексов, которые нужны именно в Советском государстве в эпоху диктатуры пролетариата, в момент нашего перехода к бесклассовому обществу. Цели воспитательной работы могут быть выведены только из общественного требования, из его нужды.

Попытки повозиться с «целями воспитания» у нас, конечно, были.

В начале революции наши педагогические писатели и ораторы, разогнавшись на западноевропейских педагогических трамплинах, прыгали очень высоко и легко «брали» такие идеалы, как «гармоническая личность». Потом они заменили гармоническую личность «человеком-коммунистом», в глубине души успокаивая себя соображением, что это все равно. Иногда они расширяли идеал и провозглашали, что мы должны воспитывать «борца, полного инициативы».

С самого начала и проповедникам, и ученикам, и посторонним зрителям было одинаково понятно, что при такой абстрактной постановке вопроса наблюдать достижения подобных целей и таким образом проверить педагогическую работу все равно никому не доведется, а потому и постановка указанных идеалов было делом совершенно безопасным.

Таким же безопасным делом была и дальнейшая работа на педагогическом «турнике»: идеалы эти очень удобно укладывались в какие угодно логические комбинации. Один из авторитетных авторов не так давно без всякого особенного напряжения непосредственно выводил из поставленного идеала педагогическую методику: хулигана нельзя выгнать в коридор из класса, ибо в таком случае из него не выйдет «борец с инициативой», а получится «раб и подхалим».

Нужно удивлять нашему чрезмерному прекраснодушию. Мы читали все это с поразительным спокойствием, выключая и наш опыт, и политическое развитие, и здравый смысл. Больше того, мы почтительно поражались учености автора, и если на другой день мы все-таки выгоняли хулигана из класса, то делали это с ощущением своей преступности, хотя собственными глазами видели, что ни рабы, не подхалимы от нашего греха как будто бы не размножались. Очень часто мы убеждались и в том, что оставление хулигана в классе никогда не воспитывало из него «борца с инициативой».

Так сильно действует на впечатлительную душу педагога ловко сделанный трюк с идеалом.

Все же постепенно, по мере того как мы сами развивались в работе и проверяли ее результаты, мы начали сомневаться в ценности предложенных идеалов. Они нам не понравились прежде всего по причинам своего чрезмерного совершенства. Это именно идеалы, и нам нужны практические цели, понятные для нас, выполнимые и грамотные, как хорошие чертежи дома в жилищном строительстве: здесь балкон, здесь лестница, кухня.

Потом мы обратили внимание на небольшой «хвостик» индивидуализма, который незаметно торчит у каждого такого автора. Личность, коммунист, борец – все это обязательно в единственном числе. Так и представляется богатый кабинет в богатом доме – уютный, мягкий, затененный. В кабинете личность – сынок хозяйский, а над его душой ученый мастер, который за приличное вознаграждение взялся изготовить из хозяйского сына «гармоническую личность» в полном соответствии с либеральными убеждениями папаши, тем более что «гармоническая личность» очень идет и к хорошему автомобилю, к замечательной яхте, и к богатому дворцу, и к богатой невесте.

А у нас массовое воспитание, воспитание миллионов, кадры для наших исторических пятилеток, для мировой революции. О целях нашего воспитания нужно говорить в каких-то других словах, в каких-то цифрах, с совершенно иным пафосом, деловым, скромным, ответственным.

Цели нашей работы должны быть выражены в реальных качествах людей, которые выйдут из наших педагогических рук. Каждый воспитанный нами человек – это продукт нашего педагогического производства. И мы, и общество должны рассматривать наш продукт очень пристально и подробно, до последнего винтика. Как и во всяком другом производстве, у нас возможен выпуск прекрасной продукции, только удовлетворительной, только терпимой, наконец, условного брака, полного брака. Успех нашей работы зависит от бесчисленного количества обстоятельств: педагогической техники, снабжения, качества материала. Наш основной материал – дети – неизмеримо разнообразен. Спрашивается, сколько процентов этого материала годится для воспитания «человека, полного инициативы», – 90? 50? 10? 0,05. А на что пойдет остальной материал?

Если так подходить к вопросу, становится абсолютно недопустимым заменять точное описание нашего продукта общими возгласами, патетическими восклицаниями и «революционными» фразами.

В подобных целевыражениях так разит идеалом, что практическое их использование делает совершенно невозможным. Абстрактный идеал как цель воспитания неудобен для нас не только потому, что идеал вообще недостижим, но и потому, что в сфере поступка очень запутаны «междуидеальные» отношения. Идеальная вежливость, идеальный хозяйственник, идеальный политик, идеальный коммунист – это чрезвычайно сложные комплексы, так сказать, различных совершенств и определенных предрасположений и отвращений. Попытки воплотить выражение цели воспитания в короткой формуле доказывают только полный отрыв от всякой практики, от всякого дела. И поэтому совершенно естественно, что подобные формулы ничего не создали в живой жизни и в живой нашей работе.

Проектировка личности как продукта воспитания должна производиться на основании заказа общества. Это положение сразу снимает с нашего продукта идеальные хитоны. Нет ничего вечного и абсолютного в наших задачах. Требования общества действительны только для эпохи, величина которой более или менее ограничена. Мы можем быть совершенно уверены в том, что к следующему поколению будут предъявлены несколько измененные требования, причем изменения эти будут вноситься постепенно, по мере роста и совершенствования всей общественной жизни.

Поэтому в нашей проектировке мы всегда должны быть в высшей степени внимательны и обладать хорошим чутьем, в особенности еще и потому, что развитие требований общества может совершаться в области малозначительных и малых деталей.

И, кроме того, мы всегда должны помнить, каким бы цельным ни представлялся для нас человек при широком обобщении, все же нельзя его считать совершенно однообразным явлением. Люди в известной степени представляют собой очень разносортный материал для воспитания, и выпускаемый нами «продукт» обязательно тоже будет разнообразен. Так, объединяя многие вещества в одном понятии металла, мы не будем стремиться к производству алюминиевых резцов или ртутных подшипников. Было бы неимоверным верхоглядством игнорировать человеческое разнообразие и вопрос о задачах воспитания втиснуть в общую для всех словесную строчку.

Наше воспитание должно быть коммунистическим, классовым, и каждый воспитанный нами человек должен быть полезен делу рабочего класса. Это обобщающее положение с необходимостью предполагает именно различные формы его реализации в зависимости от различия человеческого материала и разнообразия его использования в обществе. Всякое иное положение есть обезличка, которая, к слову сказать, нигде не свила для себя такого крепкого гнезда, как в педагогике.

Общие и индивидуальные черты личности в отдельных живых явлениях образуют бесконечно запутанные узлы, и поэтому проектировка личности становится делом чрезвычайно трудным и требующим осторожности.

Самым опасным моментом ещё долго будет страх перед человеческим разнообразием, наше неумение из разнообразных элементов построить уравновешенное целое. Поэтому у нас всегда будут жить попытки остричь всех одним номером, втиснуть человека в стандартный шаблон, воспитать узкую серию человеческих типов – это кажется более лёгким делом, чем воспитание дифференцированное.

Между прочим, такую ошибку совершали спартанцы и иезуиты в свое время.

Преодоление этой проблемы было бы совершенно невозможно, если бы мы разрешали ее силлогистически: разнообразны люди – разнообразен и метод. Приблизительно так рассуждали педологи, создавали отдельные учреждения для «трудных» и отдельные – для нормальных. Да и теперь грешат, когда отдельно воспитывают мальчиков от девочек. Если и дальше развивать эту логику по линиям разветвления личных особенностей (половых, возрастных, социальных, моральных), мы придем все к тому же индивидуалистическому, единственному числу, так ярко бьющему в глаза в ультрапедагогическом слове «ребенок».

Достойной нашей эпохи организационной задачей может быть только создание метода, который, будучи общим и единым, в то же время дает возможность каждой отдельной личности развивать свои способности, сохранять свою индивидуальность, идти вперед по линиям своих наклонностей.

Совершенно очевидно, что приступая к решению такой задачи, мы не имеем уже возможности возиться только с отдельным «ребенком». Перед нами сразу встает коллектив как объект нашего воспитания. И проектировка личности от этого приобретает новые условия для решения. Мы должны выдать в качестве продукта не просто личность, обладающую такими или иными чертами, а члена коллектива, при этом коллектива определенных признаков.

Конечно, я не имею в виду, да и не имею сил произвести такую проектировку. Мне кажется, что эта тема достойна усилий нескольких больших ученых, и в особенности усилий наших наркомпросов, когда для воспитательного корпуса будет приготовлена папка «чертежей» – личных, типовых, коллективных. Но сейчас у нас у нас не только нет разработанных научных проектов личности, но нет и эскизов, самых первоначальных набросков, рабочих чертежей.

А что у нас есть? Есть в литературе, в журналистике, в газете и еще больше есть в живой жизни. В жизни общественные отзывы, осуждения, одобрения, пожелания рассыпаны щедрой рукой. Если бы можно было собрать мнения людей о своих помощниках (соратниках, сотрудниках, начальниках и соседях, друзьях и врагах, близких и далеких) хотя бы одного учреждения, мы получили бы богатейший черновой материал для нашей проектировки.

И как много таких суждений, так легко и естественно вытекают из них первичные итоги, средние представления о типе нужного для общества человека! Конечно, эти представления неодинаковы в различных социальных группах, в различных бытовых, производственных, культурных слоях нашего общества, но мы, воспитатели, должны знать, на что нужно опереться.

Общий средний комплект общественного требования, между прочим, чрезвычайно ясен и общеизвестен. Нам говорят: «Выпускайте здорового, хорошо грамотного, а если можно, то и образованного человека, дисциплинированного, бодрого, обладающего хорошим развитием инициативой, упорядоченного в гигиене и быте, а самое главное, сознательно участвующего в общей работе коллектива, рабочего класса, активного деятеля нашего строительства, в любой момент способного стать в военные ряды для защиты нашего дела в Советской стране от армии буржуазии».

Я глубоко убежден: многие педагоги скажут, что этого мало, настолько мало, что граничит с оппортунизмом, что нужно гораздо больше – гармоническая личность.

А я утверждаю, что если бы мы могли обеспечить массовый выпуск такой «продукции», то это было бы прямо замечательно. И партия, и хозяйственники, и военные в таком случае сказали бы, что это действительно хорошо.

Никаких затруднений в количественной оценке приведенного заказа я не предвижу. Затруднения возникнут тогда, когда начнется толкование на старую тему: что есть истина? Что такое дисциплинированный человек? Что такое сознательное участие, что такое активный деятель? Это все великолепные площадки для теоретических споров.

Но и это не страшно. В конце концов, авторитетный арбитр скажет: «Так держать».

Большие трудности ожидают нас только на практической работе. Здесь на каждом шагу мы встретимся с противоречиями между отдельными деталями и условиями задачи, с одной стороны, и между коллективным и личным принципом – с другой. Эти противоречия очень многочисленны и могучи. Для разрешения их мы не имеем часто не только метода, но и основных принципов. В итоге это проблема коллектива и личности в коллективе. Проектировке личности поэтому необходимо должен предшествовать анализ внутриколлективных и личных явлений.

Не задерживаясь сейчас на этом вопросе, я рассчитываю коснуться отдельных тем такого анализа в соответствующих главах; таким образом, детали нашей проектировки будут выясняться на протяжении всего изложения. Но, кроме того, необходимо еще предварительно пересмотреть наши представления о коллективе.

Остается сказать несколько слов о затруднениях совсем особого порядка – о затруднениях педагогической логики. Ясность поставленной задачи, определенность проектировки личности – только небольшая часть дела. Исходя из данных проектировки или из других оснований, нам нужно прийти к педагогическому средству. Логические пути к нему в настоящее время находятся в печальном положении: они заросли сорняками, забиты непроходимыми нагромождениями каменистых осколков старого мира и старой идеологией. В третьей, и последней, главе я рассчитываю без больших претензий, но искренне подойти к этому тяжелому вопросу.

Коллектив.

Одни говорят: «Коллектив как реальность не существует. Реальна только личность».

Другие говорят: «Индивид как что-то самостоятельное в социальной действительности не существует. Существует только общество».

Третьи рады, что существует весь этот вздор, и пишут о нем целые тома.

И первые, и вторые, и третье – «учебные люди».

Мы не будем бросаться в волны подобной болтовни. Примем без доказательства, что личность и коллектив существуют. Не подлежит сомнению, что нам приходится иметь дело и с коллективом, и с личностью.

Что такое коллектив? Были попытки считать коллективом «группу взаимодействующих лиц, совокупно реагирующих на те или иные раздражения».

Приходится считаться с тем, что это определение есть, так сказать, последнее слово педолого-педагогической литературы. Приятно, если наш коллектив подойдет под это определение, тем более что коллектив дзержинцев есть как будто в самом деле коллектив: 330 ребят работают вместе, учатся вместе, обедают, играют, спят. Чего больше?

И все-таки коммуна им. Дзержинского не есть коллектив, потому что не удовлетворяет приведенному определению. Во-первых, она не вполне отчетливо выполняет требования взаимодействия. Конечно, можно допустить, что если живут вместе 330 коммунаров, то они как-то взаимодействуют. Но если уточнить этот сложный термин, то получается почему-то неудобно: каждый из коммунаров взаимодействует с 329 товарищами – это пусть будет 329 линий взаимодействия, а во всей коммуне таких линий, следовательно будет 100 тысяч. Существуют ли все эти 100 тысяч взаимодействий, или только 50 тысяч, или только 1 тысяча, имеет ли это какое-нибудь значение или не имеет?