Текст книги "Том 1. Педагогические работы 1922-1936"

Автор книги: Антон Макаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

Странно звучит такое место (с. 162): «Во вспомогательный детдом направляются трудные дети… которые своими побегами создали невозможность охвата их педагогической работой».

Точно во вспомогательном детдоме педагогическая работа не ведется.

Вот пример очень неудачной редакции: «и поэтому детей, которые направлены в социальные учреждения постановлениями комиссии, нельзя переводить или исключать из этих учреждений без постановления комиссии, комиссия, определяя тип учреждения» или «чтобы она (беседа) имела определенный эмоциональный тон».

Подобных мест, к сожалению, много.

5. «Юридическая помощь»

Раздел составлен хорошо.

Общее заключение.

Считаем, что в таком виде, как оно подано на рецензию, «Руководство» пускать в печать нельзя. «Руководство» – это официальный документ НКП, каждое его слово – это директива или совет НКП, и поэтому здесь не может быть неудачных, скороспелых, а тем более идеологически неточных мест.

«Руководство» необходимо на местах, в материале есть много ценного, но его необходимо переработать самым тщательным и ответственным образом. Думаем, что такая осторожность при издании официальных руководств необходима, так как было уже несколько случаев выпуска наспех проредактированных и недостаточно проработанных материалов.

Что касается индивидуалистического уклона, то, конечно, это дефект не только «Руководства», а и всей работы комиссий, и прис составлении «Руководства» это не могло не отразиться.

Надо сказать, что так небрежно поданный материал, просто не выправленный после машинки, с пропусками букв, описками и т. д., производит впечатление недостаточной серьезности.

Мнение «шарошки»

Секретарем совета командиров назначен Камардинов, как кандидат. Это очень хорошая кандидатура. Он коммунар старый, знающий все правила коммуны и хорошо грамотен. К тому же он очень активен и пользуется авторитетом среди коммунаров.

Кандидатура в КК – самое больное место. На этом посту должен стоять энергичный человек и не шляпа. Он должен вмешиваться во все дела коммуны и проверять все. На эту работу намечено две кандидатуры – Долинный и Никитин. Долинный еще очень молодой коммунар. С этой работой ему будет трудно справиться. Никитин – коммунар старый и человек энергичный. Приветствуем Никитина.

Очень важным органом является совет заместителей заведующего. Он соединяет в себе и распорядительный комитет, и штаб соревнования. Кроме того, мы должны помнить, что в начале лета воспитатели пойдут в отпуск и членам СЗ придется очень часто заменять заведующего. Летом у нас много бывает разных экскурсий, и наших и заграничных, – их нужно принимать, показывать коммуну.

Намечены все кандидатуры дельные – все ребята хорошие и с этой работой справятся. Мы возражаем только против Фролова С., который уже намечен к выпуску из коммуны и должен много заниматься. Кандидатуры в дежурстве по коммуне. Их намечено 9 человек. Это хорошо, реже будут дежурить и не будут так уставать. Намечены все коммунары хорошие. Мы высказываемся только против кандидатуры Каплуновского. Он еще не знает хорошо всех коммунарских правил, да и без этого о нем много пишут нехорошего: плохо он относится к девочкам и замечен в похабных выражениях – такой человек не способен поднять культуру нашего быта, а в этом главная задача дежурства.

Все предложенные в санкомиссию – чистюльки, а для этой работы такие и нужны.

Что касается кандидатур в командиры, то о них сказать трудно. Как будто отрядам виднее, во всяком случае, среди намеченных есть и кандидатуры неудачные. Например, Петкова явно командир будет никудышный – совершенно несерьезная особа. Каплуновский, безусловно, не годится в командиры, да еще такого заслуженного отряда, как второй. О Прасове тоже нельзя сказать ничего особенного – парень еще далеко не дисциплинированный и не вполне сознательный коммунар.

А для чего выдвигают Грушева? Можно подумать, что для того, чтобы в отряде было больше беспорядка и чтобы каждый делал то, что хотел. Швед, прекрасный парень, но командир будет определенно слабый.

Семенцов до сих пор хамоват немного, пусть бы еще капельку «обкультурился» до следующих выборов. А там для Крыма это будет хороший командир – он человек разбитной и знающий. Наконец, почему наметили Сычова в бельевую комиссию? Человек меньше всего подходит для такого тонкого дела.

Заметка в стенгазете «Дзержинец»

«Кропачевщина»

В сегодняшнем номере я обратил внимание на две статьи. Одна об ужасном браке в литейном цехе, по случаю которого автор закричал: – Ай, ай, ай, ужас, ужас… Вторая – письмо к коммунарам товарища Когана, в котором он без всякой злобы описывает, как работают коммунары. Меня неудача с глиной в ужас не привела. Ошибки бывают во всяком деле, особенно часто бывают и в новом деле, каким для нас и наших условий является литье.

Напротив, все обстоятельства этой ошибки показали мне, что у нас «кропачевщина» среди руководящего персонала производства кончилась. Как только установили, что глина не годится, товарищ Коган и все мастера приняли самые решительные меры к исправлению ошибки. Я прямо говорю: проявленная ими энергия и находчивость могут послужить прекрасным примером прежде всего для коммунаров. В течение всего одного дня им удалось сговориться по телефону с заводом «Свет шахтера», съездить на завод, узнать, где они достают глину, и даже достать у них несколько возов глины, которая оказалась вполне подходящей.

И вот получилось такое, чему коммунары могут позавидовать. Вчера установили ошибку, а сегодня уже произвели отливку с новой глиной, и произвели хорошо. Почему-то коммунары не заметили и этой энергии, и этой находчивости, не заметили и очевидного мастерства Поляченко. А это нужно было заметить прежде всего для того, чтобы поучиться. Больше того, мастера-литейщики отказались от своего трехдневного заработка, чтобы не вводить коммунаров в убыток. Это совершенно лишнее: честно совершенная ошибка в начале такого дела не может идти за счет наших рабочих. Я считаю, что рабочим должно быть оплачено время полностью, но то, что они сами предложили им не платить, делает им честь. Спросим себя прямо: многие коммунары готовы были бы на подобную жертву? Если в руководящей части производства «кропачевщина» кончилась, то она, кажется, не кончилась среди самих коммунаров. Во всяком случае, еще и теперь приходится наблюдать отвратительные картины: «клубов» возле кузницы, шатания по коммуне без дела, ухода из мастерских, курения и матерщины в цехах. Многие наши герои при всяком случае готовы симульнуть, но это не мешает им геройски ругаться, нисколько не хуже любого холодногорского кавалера и душки.

«Кропачевщину» надо решительно гнать теперь из рядов самих коммунаров. Мы не должны больше видеть лежащих лентяев на травках и восседающих в пустословных болтаниях языком возле кузницы. Мы также не должны больше наблюдать, что коммунар уходит из цеха и просто шатается по коммуне и мешает другим работать. Все эти штучки, товарищи, надо решительно бросить. Довольно, в самом деле, прикидываться и такими, и сякими – хорошими, а на самом деле просто лодырничать и лежать. Дело о возмутительном поведении бригады Редько передал к расследованию.

А. С. Макаренко

Докладная записка члену правления коммуны им. Ф. Э. Дзержинского

Я Вас очень прошу считать это письмо совершенно неофициальным. Это просто попытка изложить мои взгляды человеку, который не хочет ограничиваться по отношению ко мне одним цуканьем и нажимом.

Я сильно и глубоко убежден, что моя педагогическая работа всегда была и есть настоящая советская работа. Я при этом совершенно не склонен падать ниц перед многими утверждениями и положениями так называемой советской педагогики только потому, что они высказаны от имени советской власти. Я позволяю себе затруднить Ваше внимание некоторыми общими педагогическими соображениями. Я убежден (я так себе представляю, что я это ясно вижу, у меня никаких сомнений нет), что что «советская педагогика» на самом деле есть в значительной мере безответственная выдумка нашей российской интеллигенщины. К этому я приходил очень медленно и сам в двадцатом году начинал работу, будучи убежденным ее сторонником.

В настоящее время я не только в своём опыте нашёл много доказательств правильности моих сомнений, но уже могу наблюдать, как и советское общество и, в особенности, партийная мысль начали разбираться в непроходимом клубке предрассудков, созданных нашими педагогическими писателями и писаками. Я прилагаю при этом одну интересную книжку, вышедшую недавно с довольно убийственной критикой системы народного образования в Союзе.

Я прилагаю при этом одну интересную книжку, вышедшую недавно с довольно убийственной критикой системы народного образования в Союзе. Уже в ней можно наблюдать нарождение совершенно здоровых, настоящих советских установок по отношению к образовательному процессу. Но если так обстоит дело в образовательном процессе, то в области чистого воспитания, буквально, ничего советского ещё не сделано.

Наши детские дома в огромном большинстве случаев самые безобразные учреждения, какие только можно себе представить. И они не оттого таковы, что там плохие работники или что мало денег дают на их содержание, а исключительно потому, что они до конца отравлены дамской педагогикой, в существе своём не имеющей никакого отношения ни к идее социализма, ни к пролетариату, ни к труду, ни к Советской власти, ни просто к здравому смыслу. И поэтому совершенно неудивительно, что настоящая и воспитательная и образовательная работа сейчас передана управлению нашей промышленности и что сколько-нибудь удачные детские дома находятся в Союзе в руках ГПУ. Фактов провала нашего соцвоса так много, что отрицать их собственно говоря нельзя, а между тем, отдельные интеллигентско-российские идеи настолько живучи и так успели заразить и всё советское общество и в том числе и партийное и комсомольское, что сейчас многие люди, вопреки фактам и действительной логике нашего развития, продолжают верить в спасительность большинства соцвосовских средств и продолжают настойчиво рекомендовать их употребление. Интеллигентская педагогика как раз и характеризуется совершенно тупой верой в действительность средства только на том основании, что это средство стройно вытекает из разных идеальных положений. Так, например, среди интеллигентщины искони была вера в полезность и высокую моральную ценность бесплатного труда, в помощь бедному, в милостыню, в непротивление «злому», в спасительность душевных разговоров, в какое-то особенное значение «любимого» учителя, в сверхъестественное значение интереса и в так называемую «доминанту», представляющую из себя, собственно говоря, вредительское установление, ибо эта самая доминанта знаменует только одно: воспитание истеричек и одержимых, способных из всякого переживания сделать катастрофу и всякую мысль обратить в бред сумасшедшего.

Я с 1920 г. организовал и заведовал колонией им. Горького сначала в Полтаве, затем под Харьковом, сделал ее известной всей Украине и РСФСР, и в значительней мере и за границей; [2]2
  С 28 авг 1926 по 11 дек 1927 (за один только год) колонию посетило 32 иностр делегации. В 1928 в H.-Йорке кн: Л. Вильсон. «Новая школа в новой России». В ней с большим одобрением описывалась колония им. Горького.


[Закрыть]результаты моей работы и работы подобранного мной педагогического коллектива были по меньшей мере удовлетворительны, и все-таки это не мешало в течение всех восьми лет травить меня и нашу работу разным совершенно бездельным людям, которые занимались исключительно тем, что выигрывали на высказывании разных похвальных взглядов и педагогических премудростей.

Окончилось все это тем, что меня заставили уйти из колонии и при этом почти сознательно пожертвовали ценностью учреждения. Немедленно после моего ухода начали применять в работе разные шаблонные патентованные средства, и в последнем счёте сейчас эта колония стоит на границе развала и безусловно через год или полтора будет расформирована.

Вся эта поучительная история имеет только потому значение, что я никогда не подстраивался под педагогическую интеллигентщину и всегда открыто высказывался против нее и настойчиво и упорно проводил свою систему организации, с моей точки зрения более соответствующую нашей нужде и нашему идеологическому кредо.

Очень многое из того, что было мною сделано в области метода и что было мишенью для возмущения и травли, потом в общесоветском масштабе было проведено как положительное средство.

К примеру, могу указать на некоторые элементы военизации, которые я предлагал еще с 20-го г. и за которые получал названия Аракчеева, жандарма и пр. Как известно, элементы такой военизации, даже в большей степени, были введены в практике пионерработы, а в настоящее время признаются желательными в детских домах.

…Даже в коммуне им. Дзержинского в прошлом году целая комиссия комсомола, увидев на стене у нас подвижную диаграмму междуотрядного соцсоревнования, изображавшую движение отряда вперед при помощи картинного указания на различные способы передвижения (аэроплан, лошадь, авто, пешком), пришла прямо в ужас и категорически запретила мне употреблять такую диаграмму.

В педагогической области боятся каждого нового живого слова и, как только оно кем-нибудь сказано, начинают крыть его при помощи различных рацей, введенных в употребление нашими безответственными педагогическими мудрецами. Вот почему для этих юношей, комсомольцев было совершенно ясно, что такая диаграмма принесет обязательно вред и нужно ее непременно о поскорее убрать. А между тем вот на днях в последнем номере «Прожектора» описывается такая же точно диаграмма (даже еще более сильная, ибо в ней едут уже и на коровах), которая употребляется на Нижегородском автомобильном заводе.

В самом положении о соцсоревновании, поскольку оно намечено в постановлении ЦК партии, рекомендуется давать простор начинаниям на местах и отдельным формам, которые могут быть выбраны на местах. А вот все-таки среди наших педагогических деятелей никакого простора нет: знают все, что должно быть соцсоревнование, но при этом стараются его вогнать обязательно в те формы, в которые уже где-то вогнали: признается законной только кривая, изображающая повышение или понижение процентов промфинплана, а самое существо соревнования уже рассматривается только как функция промфинплана.

В коммуну ГПУ я переходил с радостным ощущением той необходимой свободы, которую я буду иметь в области создания нового советского воспитательного метода. И действительно, у нас в коммуне мне такая свобода представлена, и только поэтому наша коммуна может претендовать на одно из первых мест в Союзе. Но и здесь, в коммуне, на каждом шагу на дороге становится все та же логика «педагогической теории», сделавшая почему-то достоянием буквально каждого охочего человека.

Я меньше всего хочу сказать, что вот мне одному известны секреты работы, больше их никто не знает и поэтому никто не имеет права рассуждать о моей работе. Я только один из многих людей, находящих новые, советские пути воспитания, и я, как и все остальные, собственно говоря, стою еще в начале дороги. О нашей работе обязательно нужно высказывать суждение, иначе мы обязательно заблудимся. Но это высказывание ни в коем случае не должно принимать характера навязывания методов и средств, которые только «кажутся» хорошими и революционными, кажутся потому, что наскоро и совершенно по-дилетантски безответственно выведены из некоторых хороших понятий, а еще чаще даже не понятий, а слов и терминов. Например, сколько совсем пустых слов наговорено вокруг так называемой общественно полезной работы детей. Только потому, что в словах «общественно полезная работа» содержатся признаки положительного содержания, только поэтому с детскими коллективами производят манипуляции, которые ведут прямым путем к развалу коллектива и к полной неудаче воспитания.

Нисколько не претендуя на звание великого изобретателя, я хочу только одного, чтобы о ценности метода судили по его результату, а о ценности системы судили по общему результативному итогу.

Сейчас же получается такая картина: плох там я или хорош, но я работаю с беспризорными больше десяти лет. За это время я ни одного дня не более и никогда не был в отпуске. Мой рабочий день не меньше 15 часов. Это – больше 50 тысяч рабочих часов работы непосредственно в детском коллективе. Я уже не считаю моей работы дореволюционной, которая тоже дала мне некоторый опыт, так как мне посчастливилось все время работать в рабочей школе. Работа моя была все время более или менее успешной. За это время, представьте себе, сколько я передумал, перепробовал, сколько видел чужих опытов, сколько приобрел навыков почти механических. За это время я научился очень многому, и сейчас я отдаю это до конца искренне и воодушевленно советскому воспитанию.

Представлять себе воспитательную работу как простую цепь логических категорий, разумеется, просто неграмотно. Сказать, что вот в этом случае нужно поступить обязательно так, а в этом иначе, просто будет безобразием. Товарищ Б-н, например, без возмущения не может говорить о том, как это можно вычесть из зарплаты коммунара стоимость разбитой чашки 15 копеек. И он глубоко убежден в том, что он орудует с методической логикой, что взять из зарплаты вообще всегда недопустимо. Совершенно понятно, что вся его логика строится на некотором представлении некоторого идеала: ребенок, деньги, насилие. Разве может советская педагогика базироваться на таком идеальничании, ведь это в идеологическом и методическом способе позорно.

Все подобные соображения идут от очень стареньких интеллигентско-буржуазных философских положений о свободе личности, от индивидуалистических убеждений в том, что ребенок безответствен, просто от положений дамского доброго сердца. А чаще всего они идут от случайно пришедшей в голову мысли, что так, дескать, нужно и так будет хорошо.

Вы должны войти в мое положение. Ведь никакой такой простой и короткой логики в моей работе нет. Моя работа состоит из непрерывного ряда многочисленных операций, более или менее длительных, иногда растягивающихся на год, иногда проводимых в течение двух-трех дней, иногда имеющих характер молниеносного действия, иногда имеющих, так сказать, инкубационный период, когда накопляются потенциальные силы для действия, а потом оно вдруг приобретает характер открытый. Всякая такая операция представляет очень сложную картину: прежде всего она должна преследовать главную цель – воспитательное явление на целый коллектив, во-вторых, она должна иметь в виду влияние на данную личность, а в-третьих, она должна в какое-то гармоническое положение поставить и меня, и коллектив воспитателей, потому что «амортизация» педагогического коллектива – самое ответственное дело, какое у нас есть, и вообще к этому вопросу нужно относиться чрезвычайно осторожно.

Кроме этих трех главных целей в каждой операции присутствуют еще и второстепенные: сохранение материальных ценностей, удешевление воспитательского процесса, влияние на окружающую среду, доброе имя коммуны.

Конечно, идеально проведенной операцией будет считаться только такая, при которой все указанные цели достигаются в наиболее оптимальном виде. Но как раз в большинстве случаев задача принимает характер коллизии, когда нужно бывает решить, какими интересами и в какой степени можно пожертвовать и полезно пожертвовать. Для того чтобы такая коллизия благополучно разрешилась или даже приняла характер гармонии, нужно бывает пережить колоссальное напряжение. В таком случае задача требует от меня прямо какой-то сверхъестественной изворотливости и мудрости, требует широкого развертывания приема и иногда сложной игры с детским коллективом, настоящей сценической игры.

Если уж Вы пошли на это, чтобы истратить на чтение моего письма изрядное количество времени, то разрешите проанализировать случай с Ге-чем.

Кражи, подобные Ге-ча, имеют особенное значение в жизни детского коллектива, и при этом очень сложное. Ге-ч мальчик очень гнилой. Тов. Б-н представил его как продукт несчастного влияния Ярошенко. На самом деле это не так. Ге-ч очень развит, умен, циничен, нахален, своекорыстен, смел и, самое главное, имеет возмутительный моральный опыт: он никого не уважает и ничего не уважает. Это представитель редкого типа, который я называю типом неоправданного действия. Такие люди ставят себя против общества совершенно сознательно, не пытаясь никакими признаками логики как-нибудь оправдать свою позицию.

Я знаю происхождение такого типа и знаю, что перевоспитание их дается очень тяжело. Оно вообще возможно только в том случае, если перед такими людьми поставлена сильная воля, которая на них регулярно давит, которая приучает их к сопротивлению общества. Манипуляции с убеждением приносят только вред, ибо только дают простор для упражнений в циничной логике, что же касается «влияния доброго сердца», то оно производит прямо противоположный эффект по отношению к ожидаемому.

Ге-ч крал в коммуне регулярно. Удалось выяснить только кражу двух шинелей и часов, но с уверенностью можно сказать, что целый цикл краж, прошедший по коммуне в течение полутора месяцев, не обошелся без Ге-ча. В детском коллективе кражи не так страшны своими материальными последствиями.

Пропадают вещи, в коллективе бродят подозрительные соображения по адресу очень многих коммунаров, говорятся укоряющие и обвиняющие речи, заводятся ссоры, создаются целые стихии ненужных разговоров.

Когда обнаружился совершенно неожиданно виновник краж, общее негодование против него явилось естественной реакцией. Это негодование, конечно, не должно было определять характер мер против Ге-ча, но такую или иную уступку общественному мнению нужно было все-таки сделать. Нужно было вообще сделать так, чтобы воспитательное влияние на весь коллектив всей этой истории было наибольшим. С такой точки зрения истории, подобные кражам Ге-ча, бывают сплошь и рядом весьма полезными толчками в развитии всего коллектива, и, если бы подобных историй не было, общий воспитательский процесс мог бы получиться более замедленным. Коллектив выковывается на явлениях, имеющих общественное значение, хотя бы даже и на таких, как кража. Это положение представляется, разумеется, парадоксальным и, пожалуй, может послужить темой для шуток. Однако тем не менее оно остается справедливым в такой степени, в какой здесь говорится о пользе для коллектива предпочтительно перед пользой для отдельной личности. Во всяком случае, гневное напряжение нашего коллектива, вызванное кражами Ге-ча, нужно было переключить в полезные комплексы переживаний для наибольшего числа членов коллектива.

Независимо от этого отдельной задачей стоял вопрос о судьбе самого Ге-ча и о наиболее полезном влиянии наших мероприятий по отношению к нему. Я принужден был в этом вопросе не считаться, конечно, со своим представлением о Ге-че как о мальчике тяжелом и открыто поставленном против коллектива. Если бы я ударился в сторону наименьшего сопротивления, мне как раз не нужно было обращаться к совету командиров для суда над Ге-чем, а нужно было собрать педсовет, который по всем правилам педагогической науки мог бы определить невозможность для Ге-ча оставаться в коммуне, явно для него малоприспособленной как тип учреждения. Ибо по педагогическим правилам для Ге-ча нужно учреждение с более суровым режимом.

Я обратился в совет командиров и потому, что мне нужен был выход для коммунарского гнева, и потому, что только в таком случае можно было рассчитывать на оставление Ге-ча в коммуне. Первое постановление совета командиров меня совершенно удовлетворило, так как после такого сурового постановления, с одной стороны, разрешались многие комплексы настроений в коммуне, с другой стороны, Ге-ч вводился в сферу суда детколлектива и можно было рассчитывать после недолгого остывания на амнистию по отношению к Ге-чу.

Такая конъюнктура, с моей точки зрения, была одинаково полезна и для коллектива, и для Ге-ча. Коллектив переживал свою «мощь», переживал волну негодования против кражи, должен был пережить и настроение снисхождения и ответственности за самого Ге-ча, все то, что для меня было как раз нужно во всех отношениях. Ге-че же, так открыто поставивший себя против коллектива и так же нахально и пренебрежительно державшийся на совете командиров, должен был испытать и ту же силу коллектива, и его негодование, и его амнистию. Таким образом, по моему плану достигались обе цели. Подобные операции для меня были далеко не новыми. В моей практике, в особенности по колонии им. Горького, их было много приблизительно такого типа (с индивидуальными уклонениями в ту или другую сторону). Только при помощи таких приемов и создается тот бодрый и дружный тон коллектива, который отличает и нашу коммуну, и отличал колонию им. Горького и который пока что является нашим главным достижением.

И вот в такую сферу моих намерений вдруг вплетаются мысли и приемы, направленные исключительно представлениями о правах человека и гражданина, представлениями, разумеется, идеальными, но никакого отношения не имеющими к педагогической технике. Тов. Б-н приехал в коммуну как защитник угнетаемого Ге-ча от коммунаров и этим сбил меня со всех позиций. Коммунары остались в положении виноватых, Ге-ч – в положении несчастного страдальца, которого коммунары хотели незаслуженно выгнать, и только защита члена правления позволила ему остаться. Его оставление в коммуне и в глазах коммунаров, и в глазах самого Ге-ча не было актом коммуны, и даже не было суждением о Ге-че, а было суждением о неправильном постановлении совета командиров.

Этот случай сам по себе незначителен. Никаких особенных бед у нас не произошло, несмотря на то, что мой план не был проведен. Хуже всего вышло для Ге-ча: он остался в коммуне на прежней позиции аморального стояния против коллектива, и на этой позиции его укрепил приезд товарища Б-на, коллектив пережил неясную напряженность действия, а т. Б-н попал в положение, не выгодное для члена правления, – положение неожиданного тормоза.

Я этот случай разобрал только для того, чтобы характеризовать возможность ненужного и логически чуждого советской педагогике вмешательства случайных соображений и коротких формул. Таких примеров можно из моей практики привести очень много, даже из практики коммуны им. Дзержинского, в которой, как я говорил, мне представлена исключительная свобода педагогического действия по сравнению с другими детскими домами. И в коммуне им. Дзержинского не менее половины моей энергии уходит на преодоление ненужных трений и сопротивлений случайных мыслей и случайных формул.

И благодаря этому в работе нашей коммуны мы никак не можем достигнуть того, на что мы в самом деле способны. Это очень печально: мы не можем достигнуть наибольших успехов только потому, что все к этому успеху стремимся и все его жаждем. Но в нашей работе нет цельности системы и нет доверия к одному ответственному лицу, и, не будем греха таить, и мы еще не освободились от педагогических предрассудков, раздирающих на части детские дома наробразовского соцвоса.

Очень много соображений, высказанных выше, нужно было бы, конечно, развить и сделать достоянием всех практических работников, но у меня для этого нет времени.

Но я буду считать положительно счастливым, если этот мой доклад хоть в небольшой степени позволит мне познакомить Вас с некоторыми моими планами и мыслями, если благодаря этому Вы меня поддержите своим доверием и позволите произвести последние усилия в нашем опыте.

Те общие положения об условиях работы, которые описаны выше, касающиеся решительно всех областей работы, комкают всю нашу систему целиком и не позволяют нашей коммуне приобрести настоящее четкое лицо.

Я позволю себе в следующем изложении коснуться некоторых проблем, которые, по-моему мнению, должны быть разрешены в скором времени и которые отчасти затрагивались на правлении.

Общий вид коммуны

В наших условиях – это тоже проблема. Как-то так получается, что общее представление о коммуне сложилось у многих сотрудников ГПУ и во всем нашем обществе почему-то неблагоприятное. Можно, пожалуй, доказывать, что раз такое представление сложилось, значит, что-то в самом существе коммуны организовано неверно, нужно это неверное искать и искоренить.

Никогда ни одной минутки я не представлял себе, что перед этим общим представлением нужно обязательно преклониться.

Я затрудняюсь назвать ту тенденцию, которая приводит к подобным представлениям о нас, но я ее очень хорошо понимаю. Она ясная и показывает свое существо на каждом шагу. Откуда-то в нашем обществе взялось чисто романтическое отношение к идее детского дома, честное слово, недалеко ушедшее от темы о рождественском мальчике.

Во-первых, если в коммуне более или менее счастливо живут полтораста ребят, если они получили от общества чистые постели и хороший дом, это всем кажется каким-то прорывом. Необходимо обязательно, чтобы эти дети были педерасты, чтобы они были обязательно изъяты из притонов разврата и преступления, чтобы они предварительно немножко порезались финками. Во-вторых, необходимо, чтобы они жили в условиях первобытной бедности, чтобы в коммуне не было паркета и хорошей мебели, чтобы таким путем они приучались к какой-то специально для них назначенной жизни. Сколько раз мне приходилось слышать упрек по моему адресу, заключающийся в том, что большинство наших детей не было на улице. Уличный стаж в данном случае требуется тоже в порядке романтической настроенности. Как это так? Мальчик не прожил на улице и месяца, а имеет дерзость воспитываться в нашей коммуне и этим самым лишает нас необходимых лавров, лишает нас возможности вокруг нашей работы иметь беспризорно-лирический ореол?

Многие идет еще дальше: ни разу не побывав в коммуне и увидев ребят только в клубе ГПУ на каком-нибудь празднике в чистом и хорошо сшитом платье, они все-таки довольно громко утверждают, что наши коммунары панычи, белоручки, барчата. Само собой разумеется, все убеждены, что наши ребята страшно легкие и их даже не нужно воспитывать, никакого труда не стоит с ними возиться, все это замечательно хорошие дети.

Ко всему этому присоединяется откуда-то идущее в нашу работу противопоставление нашей коммуны Прилукской, которая рисуется в самых радужных красках: и ребята там преступные, и живут проще наших, в Харьков приезжают в более или менее неуклюжей одежде, все не только были на улице, но побывали некоторые и в Соловках, а в то же время они все страшные труженики и из них обязательно вырастут настоящие цветы беспризорного воспитания.

Я в Прилуках не был, но были не один раз мои помощники и коммунары, несколько раз были у меня воспитанники-прилучане и очень искренне делились со мной своими жизненными впечатлениями. И поэтому романтические одежды Прилукской коммуны для меня малодействительны. По крайней мере до весны 30-го г. положение в Прилуках было таково, что о педагогических лаврах говорить было, пожалуй, преждевременно. Как теперь – не знаю, но знаю, что упорядочение детского коллектива дело очень сложное и довольно длительное. Кстати сказать, я решительно не верю утверждению, что из Прилукской коммуны за год убежало только сорок человек. У меня почему-то другие сведения.