Текст книги "Пластмассовый космонавт"

Автор книги: Антон Кротков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 17

Дней до старта оставалось всё меньше. Сегодня в половине одиннадцатого утра в кабинет к Беркуту мимоходом заглянул генерал Камчатов:

– Алексей Поликарпович, бросайте все свои дела и пошли, через пятнадцать минут начинается партийное собрание! – с порога позвал он. Но, заметив на рабочем столе яркую обложку американского журнала, «Черномор» заинтересовался. Не владея иностранными языками, полистал журнал, с любопытством разглядывая качественные иллюстрации и фотографии. И с каким-то опасливым выражением лица положил обратно, многозначительно посоветовав:

– Вы поосторожней с этим, Павел Поликарпович, за такое знаете…не только партбилетом можно поплатиться…Забыли, как после Кореи вас целых полгода трясли? А ведь могли и по этапу пойти, если бы «Хозяин» на ваше счастье не умер.

Конечно Беркут ничего не забыл. Такое не забывается… Когда его МИГ сбили в Корее, и он чудом избежал плена, его вначале представили к награде и отправили в Союз на лечение и за наградой. А дома начали таскать на допросы в министерство Госбезопасности. Следователей очень интересовало, что произошло за те несколько дней, пока о судьбе сбитого лётчика ничего не было известно, и не завербовали ли его за этот срок американцы. В его объяснения чекисты не верили, желая разоблачить в нём шпиона. Родное начальство предвидя плохой исход и желая подстраховаться, назначило дату партийного собрания с повесткой об исключении коммуниста Беркута из партии. И лишь внезапная смерть Сталина остановила раскрутившуюся следственную машину…Такое не забывается.

«Красный уголок», в котором раз в неделю проводились партсобрания, был размером со школьный класс. Стены сплошь покрыты наглядной агитацией – плакатами, фотографиями партийных съездов и вождей, вырезками из центральных газет – «Правды», «Известий», «Красной звезды». Слева от двери, у дальней стены, на задрапированном кумачом постаменте, на фоне почётных знамён, обязательный для каждого «святилища» атрибут – массивный бюст Ленина, а над ним парадный портрет генсека Брежнева.

Тема собрания посвящалась предстоявшему старту.

– Думаю нашим товарищам не надо напоминать, какое важное и ответственное дело им доверено, – хорошо поставленным голосом диктора советского телевидения вещал парторг, пристально глядя на сидящих перед ним на первых двух партах членов основного экипажа и их дублёров. – Что постройка корабля, на котором они полетят, обошлась государству в десятки миллионов рублей, а наш народ ведь ещё пока стоит в очередях за самым необходимым, не имеет нужных товаров. Государство на многом вынуждено экономить ради славы страны…

Первым с ответным словом, как и полагается командиру, выступил Беркут. Когда он закончил говорить и под аплодисменты опустился на своё место, парторг объявил: «А теперь я хочу дать слово кандидату в члены коммунистической партии Николаю Степановичу Кулику».

Напарник поднялся, откашлялся и, стараясь перебороть смущение, начал:

– Товарищи… я знаю, что мне оказана высокая честь стать в одном ряду с великими знаменосцами нашего славного времени. Поверьте, то, что я сейчас говорю, не просто слова, а многократно обдуманный и выстраданный всею моей молодой жизнью выбор. Я глубоко убеждён, что мы космонавты должны не только в работе, но и в быту, во всей своей жизни отвечать высоким критериям морального кодекса строителей коммунизма. И для меня это не просто слова, а руководство к действию, высочайший критерий, которым я ежедневно поверяю свои поступки…

…Через сорок пять минут был объявлен короткий перерыв. Проходя мимо курилки Беркут увидел напарника в компании двух своих молодых приятелей. Расслабившись, Николай «заливал» им в уши очередную свою «правдивую» историю:

– Только представьте, – хвалился он, – личико у неё словно картинка с обложки журнала «Советский экран», смотрит на меня влюблённым взглядом, а в глазах рубины переливаются. Губы у неё, что спелая вишня, – приоткрыты в ожидании поцелуя, значит. И внизу у неё всё любовным соком сочится в нетерпеливом ожидании моей отборной спермы. Только я не спешу, потому что следую завету классика: «Чем меньше женщину мы любим – тем больше нравимся мы ей». А пока тискаю её напропалую. Она в моих объятиях ни жива-ни мертва, тяжело дышит, вот-вот в обморок хлопнется от наслаждения. И жалобно мне так: «Хочу, говорит, вас поскорей, мочи нет терпеть. Сжальтесь надо мной, а то ехать мне надо, потому что папа у меня очень строгий».

«А кто у тебя папа?» – спрашиваю.

«Министр – отвечает. – Он жениха мне уже подобрал, сына генерала и дипломата. Только мне это всё равно. Потому что я только вас люблю и хочу стать вашей женой, Николай Степанович. Вот сделаете мне ребёночка и родителям придётся смириться с моим выбором».

Только я ей на это отвечаю: «Обижаете, Машенька. Николай Кулик не какая-нибудь там мелочь, чтобы его контрабандой в семью протаскивать. Я между прочим, без пяти минут космонавт и Герой всего Советского Союза. А это повыше ваших генералов и дипломатов! Так что с ребёночком, милая Маша, повременить нам придётся, пока я сам не решу». Сказал так и вдул ей по самое не могу. Два раза подряд. А потом наполовину бесчувственную, но счастливую безмерно отправил на такси к родителям. Не огорчать же бедолагу, что у меня таких «невест» – пол-Москвы, хоть конкурс на замещение вакантной должности жены объявляй! Николай Степанович Кулик теперь самый завидный жених в столице!

Дружкам Кулика рассказ понравился. Павел же лишь снисходительно хмыкнул: в целом неплохой ему достался ведомый, вот только заливать и выпендриваться уж больно горазд!

После перерыва слово взял генерал Камчатов:

– Я спокоен за этот полёт, товарищи. Этим офицерам действительно не надо напоминать о долге. Командир основного экипажа – боевой лётчик. Два года назад во время испытаний нового реактивного двигателя гвардии подполковник Павел Беркут отказался катапультировать, и с огромным риском посадил горящий самолёт, чтобы конструкторам легче было устранить технический изъян. Тогда он получил серьёзные ожоги, многие думали, что его спишут с лётной работы, а он уже через три месяца вернулся в строй. Вот какой это лётчик! Если вдруг война, то лучшего ведомого мне не найти. Он настоящий советский человек, и коммунист!

При упоминании того случая Павел невольно внутренне сжался. Ведь он тогда едва не погиб. Вообще-то машина была хорошая, но на тот момент ещё слишком «сырая» со множеством дефектов. Но в том-то и состоит работа испытателя, что ему часто приходиться учить перспективный самолёт летать, попутно помогая конструкторам избавлять только рождённый в их КБ истребитель или бомбардировщик от «детских болезней». Один из таких дефектов едва не стоил ему жизни….

Павел будто снова пережил тот тревожный день. В ушах зазвучал мелодичный женский голос, невозмутимо предупреждающий о пожаре. Голос системы бортового контроллера раз за разом предлагал ему катапультироваться. В конце концов он так достал своей приветливой заботливостью, что Павел не выдержал и огрызнулся в ответ на очередное предложение покинуть горящую машину:

– Да заткнись же ты наконец!

Мало того, что в тот день он возвращался на аэродром, волоча за собой с высоты двенадцать километров густой шлейф чёрного дыма, и что спину начинало всерьёз припекать от пожирающего хвост самолёта пламени, так ещё у самой земли горящий самолёт начал предательски рыскать по курсу, что не предвещало ничего хорошего!

– Разворот под девяносто, я на подходе, – подробно проговаривал все свои действия пилот, зная о том, что работают магнитофоны голосового регистратора и ведётся запись на несгораемую проволоку, которая даже в случае его гибели поможет инженерам восстановить хронологию последних минут полёта. – Система бортового пожаротушения отработала, но сбить пламя не смогла. Текущие повреждения от пожара оцениваю примерно в 22 %. Пытаюсь дотянуть до полосы. Температура в двигателях, отсеке ЭВМ и в кабине растёт, за последние полторы минуты приборы зарегистрировали резкий скачок. Предполагаю, что у меня может и не получиться…

На земле тоже вели запись происходящего в воздухе, но из-за пожара бортовая радиостанция работала всё хуже и хуже, помехи мешали диспетчерам слышать его.

– Повторите, полста-первый, как у вас ситуация?

– Нормальная ситуация…горю…и дымлю. Но в любом случае, готовьте технику, встреча обещает быть жаркой.

Это был предпоследний вираж перед заходом на полосу. Осталось вывести истребитель на глиссаду, а дальше, плавно скользя, словно с пологой горы, он сядет и сам. Но в этот момент всё резко пошло в разлёт – самолёт вдруг начал заваливаться на левое крыло, грозя перевернуться. Двигать ручкой и педалями было бесполезно – команды не проходили, бортовая ЭВМ окончательно спеклась. Как опытный лётчик, Беркут сразу определил, что пламя повредило проводку системы управления механизацией крыла – закрылками и элеронами, – отчего закрылок заклинило намертво. «Зажевало», как у них принято говорить. Накрылось управление по тангажу, а значит скоро и ему крышка. Прыгать теперь уже поздно – слишком малая высота исключала возможность удачного катапультироваться.

От безысходности пришлось пойти на крайний риск – садиться коряво, с ходу, в общем, как получится. Вырубив левый двигатель, одновременно он до упора поднял обороты на правом, и сразу резко вниз! Пошёл к земле по очень крутой траектории, выполнив лишь два небольших манёвра, чтобы хоть немного погасить вертикальную скорость.

Посадкой это можно было назвать с большой натяжкой, более подходящее определение тому, что тогда произошло на его любимой взлётно-посадочной полосе № 4 было «падение». К счастью шасси выдержали чудовищный удар по бетонке и хребет его тоже, хотя в позвоночнике что-то хрустнуло. От чудовищной перегрузки лётчик на несколько секунд потерял сознание. Но это всё равно ничего теперь не решало, ибо неуправляемая машина неслась вдоль по бетонке и притормозить её было невозможно. В последний момент пилот выпустил тормозной парашют, но в огненном шлейфе купол почти сразу «испарился». Скорость была такая, что самолёт вынесло за полосу. Подрубив плоскостями молодые деревца, истребитель ткнулся носом в насыпной бруствер. В считанные секунды огонь охватил самолёт почти полностью. Краем сознания Беркут слышал сирены спешащих пожарных машин, но они ещё были очень далеко: пока доедут, он сгорит.

На его глазах, как в замедленной съёмке в огромном киле на месте метровой красной звезды образовалась дыра в расплавленном металле и вскоре хвост отвалился от фюзеляжа. На чью-то помощь рассчитывать не приходилось, пришлось самому выбираться из раскалённой кабины, пробиваться сквозь бушующее пламя. И он сделал это, к изумлению спасателей, которые не ожидали, что кто-то может выползти из десятиметрового костра и чёрного едкого дыма. Словно из ада выбрался – с чёрным, как у негра лицом, в дымящейся шкуре комбинезона. Должно быть видок у него тогда был ещё тот! Павел как сейчас видел совершенно обалдевшие лица спасателей. Лишь, когда он сам себя спас, прибывшие пожарные начали заливать огромный костёр пеной.

В медсанчасти у него диагностировали перелом челюсти, левого голеностопа и травму колена. Но опасней всего были серьёзные ожоги спины и частично ног. А то, что попутно у него четыре зуба раскрошились, из носа и ушей – короче, из «всех дыр» сочилась кровь, полопались мелкие сосуды в глазах и мелкие кровоизлияния были почти по всему телу, так это были сущие пустяки. Врачи удивлялись, как с такими травмами он смог самостоятельно выбраться из кабины. Да он и сам не очень-то это понимал, была у него лишь одна версия… Пришлось признаться медикам по пути в операционную, что прежде чем попытаться выбраться, он залпом выпил бутылку коньяка. Замалчивать этот факт было бесполезно, от героя за версту несло спиртягой. Так уж случайно вышло, что перед взлётом по пути к самолёту Павел случайно встретил знакомого пилота, пригнавшего свою крылатую машину с Кавказа, и тот сунул ему в качестве восточного сувенира бутылку дагестанского коньяка. Этот коньяк в конченом итоге, вероятно, и спас ему жизнь.

Обычно после такого лётного происшествия под списание идут и лётчик, и самолёт. Но он каким-то образом выздоровел и смог вернуться к лётной работе. Здоровье тогда ещё позволяло. Хотя, кто знает, возможно именно тогда в его организме возникла серьёзная трещина, которая привела к нынешним проблемам…

…В самом конце партийного собрания в класс заглянул полковник Филиппов из штаба войсковой части и сообщил, что в Звёздный городок приехал сам руководитель ОКБ-52 академик Чаломеев. После смерти Королёва он считался самым авторитетным ракетным конструктором. Зачем-то ему понадобилось встретиться с космонавтами, хотя пока экипажи продолжали летать в космос на изделиях королёвской «фирмы». Но, видимо, в воздухе уже витали какие-то важные перемены.

На первый взгляд знаменитый соратник и одновременно главный конкурент великого Королёва не производил впечатления стального наркома сталинского типа, каким, например, были сам Сергей Павлович или ещё один член «триумвирата великих» Валентин Глушаков.

Рыхлый старикан в заношенной кепочке простого работяги, вроде ничего особенного. Однако, внешний вид Чаломеева был обманчив. Это был очень хитрый и жёсткий деятель.

Разговор с конструктором происходил в учебном зале Центра подготовки космонавтов. Естественно, космонавтов больше всего интересовали лунные перспективы.

– Уверен, что Н-1 не полетит, – почти сразу заявил Чаломеев, наплевав на все этические законы. – Авантюра всё это…

Беркут был поражён, ведь гигантская лунная ракета была главным наследием великого Королёва, а Чаломеев говорил о ней с нескрываемым презрением, как о почти шарлатанском проекте. Он не слишком вдавался в технические подробности, сказал только, что синхронизировать работу двадцати четырёх двигателей – задача неподъёмная, а там ещё интерференция истекающих из сопел на сверхзвуковой скорости газов…

– Сам чёрт ногу сломит – подвёл черту Чаломей. – Так что, ребятки, вся надежда на мою ракету-носитель УР-500 «Протон». Мы у себя в КБ досконально проработали основные этапы полёта по варианту орбитального комплекса для облёта Луны. А скоро проработаем и вариант с высадкой на Луну с выводом полностью готового корабля в космос трёхступенчатой ракетой УР-500К в составе разгонного блока «Д». Так что у нас всё обстоит действительно самым серьёзным образом, и милости просим на борт…

Павел видел, что его товарищи по отряду уважительно кивают, фактически соглашаясь со словами конструктора. Почти у всех загорелись глаза. Но не у него. Да, он и сам прекрасно понимал, что предложенная ещё Королёвым схема экспедиции с высадкой на лунную поверхность очень сложна. Космонавт должен был переходить из орбитального корабля в посадочный модуль через открытый космос, затем направлять спускаемый аппарат к Луне и осуществлять посадку в одиночку, рассчитывая исключительно на своё мастерство. Более чем возможный сбой на любом из этапов означал для космонавта верную смерть…

Понимал он и то, что после смерти великого конструктора, при его приемнике Королёвская «фирма» упала, ибо многое держалось на выдающихся личных качествах Сергея Павловича.

Но знал он и другое. Вместо того, чтобы болеть интересами государства, объединить усилия для того, чтобы сообща одолеть такого сильного конкурента как США, великие конструкторы всеми правдами и неправдами отстаивают узкокорпоративные интересы. Каждый тянет одеяло на себя. Конечно, где-то и Чаломеева можно понять. За несколько лет до своей смерти Королёву фактически удалось отобрать у него лунный проект. Ведь эскизный проект пилотируемого корабля для облёта Луны был подписан Чаломеевым 30 июня 1965 года – в день своего рождения. Однако Королёв выступил категорически против проекта ЛК – 8К82К (УР-500К), обрушив тогда свою беспощадную критику на носитель УР-500. Влияние Королёва в Министерстве обороны, в Академии наук и на предприятиях промышленности было исключительно велико, и ему удалось в значительной степени затормозить работы по созданию и доведению новой тяжёлой ракеты, создаваемой коллективом Чаломеева. Затем Королёву почти удалось убедить членов Госкомиссии передать проектирование всей лунной техники в его организацию, отобрав у ОКБ-52 это интереснейшее задание.

Теперь Чаломеев жаждет полного реванша. И наследнику Королёва в кресле руководителя его «фирмы» будет архитрудно бороться с этим мастодонтом, ведь у них разные «весовые категории». Чаломеев своим авторитетом обязательно попытается задавить Бурова. Опытный руководитель старой школы он умеет бить своих противников, тихо удушая их интригами и публично громя убойными аргументами. Вот и теперь он напомнил космонавтам заключение комиссии Келдыша, одобрившей именно его ракеты «Протон» и раскритиковавшей изделия Королёва. А дело было так. В тот же день, когда Чаломеев представил на обсуждение свой план облёта Луны, то сеть 30 июня 1965 года, для проверки правильности принятых им технических решений по созданию ракетно-космического «лунного» комплекса 8К82К-ЛК, специальным постановлением Комиссии по военно-промышленным вопросам при ЦК КПСС была назначена научно-техническая экспертная комиссия под председательством знаменитого академика М.В. Келдыша. Экспертная комиссия, получившая в истории советской лунной программы название «комиссии Келдыша», состояла из представителей Министерства обороны, ведущих конструкторских бюро, научно-исследовательских институтов и Академии наук. И вначале большинство членов комиссии поддерживали проект Королёва.

Говорили, что и сам Чаломеев с самого начала не слишком верил в успех своих разработок. Понимал, что против Королёва ему не выстоять. Поэтому на заседания комиссии почти не ездил, а если приезжал, то от него чаще всего слышали лишь знаменитую фразу: «Если не хотите помогать, то хоть не мешайте». Но неожиданно для всех по ходу работы комиссии сам Келдыш, несмотря на дружбу с Королёвым и пренебрегая советами высокого партийного руководства, вдруг встал на защиту проекта Чаломеева. Тогда это вызвало большой скандал. Но теперь, когда конъюнктура резко изменилась, всё больше влиятельных персон вспоминали ту историю. И по самоуверенному виду высокого гостя было заметно, что он уже предвкушает закат конкурента и начало триумфа своих изделий. И великодушно приглашает всех желающих перейти под знамёнами будущего триумфатора. Тем более, что сам «король ракетных двигателей» Глушаков уже фактически работал на него.

– Скоро мне понадобятся самые лучшие космонавты на мой лунный корабль, – важно произнёс Чаломеев. – На моих «Протонах» вы полетите к Луне, а потом на Марс!

И кажется, большинство космонавтов было не прочь. Павел даже порадовался, что здесь нет Михаила Бурова, и невольно представил, как он стоит в сторонке, потерянный, раздавленный, уперев взгляд в пол, чтобы не видеть, как его предают те, кто ещё недавно мечтал поймать на себе его внимательный, оценивающий взгляд.

– А вы? – вдруг обратился персонально к Беркуту конструктор. – Вы хотели бы полететь к Луне на моей ракете?

Чаломеев был гений. Вероятно, такого же калибра, что и Королёв. Для любого космонавта предложение лететь на его технике стало бы огромной честью и счастьем. От Беркута всего-то и требовалось, что сказать ему то, что он желает услышать. «Предай, соври – и снова попадёшь в первачи». Вместо этого Павел ответил ни секунды не раздумывая и не отводя взгляда:

– Я намерен лететь на Н1 так как полностью доверяю приемнику Сергея Павловича Королёва новому генеральному конструктору Михаилу Васильевичу Бурову.

Было видно, что Чаломееву его ответ очень не понравился, он сердито буркнул:

– Если не хотите лететь, найдутся другие…

Павел понял, что возможно самый могущественный человек в его профессии, только что зачислил его в свои персональные недоброжелатели.

Глава 18

Сегодня ему предстоял высотный полёт на одноместном МиГе новой модели. Для подъёма в стратосферу требовалось облачиться в высотный скафандр. Затягивая на себе шнуровки с помощью прапорщика-техника, Беркут заметил, что у него предательски дрожит рука и сказал ассистенту:

– Мне надо выйти.

В туалете он подошёл к раковине, пустил воду из крана, и несколько минут задумчиво смотрел на себя в зеркало: быть или не быть? Жизнь бросала ему вызов и не ответить на него, значит, предать лучшее в себе. Поколебавшись ещё с минуту, Беркут всё же достал из кармана пузырёк с «янтарными» пилюлями, которыми снабдила его Валентина Кудрявцева; решительно закинул в рот сразу три таблетки (для верного эффекта) и запил водой из-под крана. Хотя давшая ему пузырёк Кудрявцева не рекомендовала зараз превышать дозировку в одну пилюлю.

…От зноя бетонные плиты аэродрома раскалились, словно блинная сковорода. Скорее уж туда – на высоту! Туда, где в синем небе ослепительно сверкают пышные шапки облаков – там прохлада.

Прокатившись по рулёжным дорожкам к линии старта, истребитель ненадолго остановился, дожидаясь разрешения на взлёт. Удерживаемый на тормозах мощный перехватчик весь вибрировал от жажды сорваться в разбег. В какой-то момент занятый приборами пилот случайно скосил глаза влево, и неожиданно заметил девушку метрах в тридцати от полосы, её рыжие волосы развивало горячим ветром из сопел его двигателей. Тонкую, словно тростинка незнакомку, едва не сдувало. В этом рёве и свисте она должна была оглохнуть, и всё же почему-то не уходила. Незнакомка не видела его лица – только глаза поверх кислородной маски под забралом шлема, но отчего-то улыбнулась ему и помахала рукой, словно хорошему знакомому. Как она здесь оказалась? Кто такая? Откуда? Вероятно, новенькая подавальщица из лётной столовой или молоденькая медсестра, которую лишь недавно взяли на работу. Павлу даже стало любопытно, но тут с диспетчерской вышки дали приказ на взлёт.

Оторвав тяжёлый МиГ от полосы, Беркут, едва не рыча от восторга, сразу вывел оба двигателя на полные обороты. Взлёт на форсаже вообще-то не был запланирован заданием, это была чистой воды импровизация. Почувствовал резкий рывок, машина пошла вверх по очень крутой траектории. Стремительно закрутились стрелки приборов перед глазами. С диспетчерской вышки тут же отреагировали на слишком агрессивную манеру взлёта:

– Полста-первый, вы превысили взлётный режим! Вы не на испытаниях, предлагаем придерживаться плана тренировочного задания, – строгим голосом напомнил ему руководитель полётов.

Примерно пятнадцать минут назад, ещё на пути к самолёту, Беркут внезапно ощутил подзабытое состояние «стопроцентной эрекции». Что-то вроде «большого взрыва», после которого «его персональная вселенная вдруг резко расширилась». Давно такого с ним не бывало…чтобы так мощно и ярко… На самом деле Павел уже и не помнил, когда переживал что-то подобное. Очень кайфовое состояние, когда не только яйца распирает от молодой спермы, а и всё тело требует самого энергичного действия. Чувствуешь себя «жутко прокаченным чуваком», – как принято говорить у молодых неформалов. В этом состоянии ты способен буквально «порвать мир в клочья», то есть можешь абсолютно всё. Словно с места легко набрал первую космическую скорость.

И потому совершенно естественно, что в таком состоянии, – когда половые гормоны в считанные минуты превратили его в задиристого подростка, – руки сами сразу вывели обе турбины на полные обороты, резко двинув ручки РУД-ов от себя. Но как объяснишь руководителю полётов, что у тебя буквально душа поёт и требует тройную порцию адреналина, как бывало в восемнадцать лет?

– Вас понял, – ответил Беркут диспетчеру. – Но прошу разрешения придерживаться индивидуальной программы, она согласована с генералом Камчатовым.

…Через минуту активного радиообмена, диспетчер всё же дал ему добро на некоторые «импровизации», и пожелал удачного полёта.

Первые пятнадцать минут МиГ стремительно взбирался в верхние слои атмосферы, легко «пробив» раскинувшееся от горизонта до горизонта бескрайнее поле из шапок сверкающих на солнце облаков. Но после отметки 20 километров подъём замедлился: нос истребителя всё ещё был задран вверх, но голубая стрелка теперь едва ползёт по циферблату высотомера; шум двигателей почти стих – на такой высоте они потеряли около семьдесяти процентов своей мощности, ощущение такое, будто самолёт завис. Между тем земля под крылом приобрела кривизну, как при взгляде из иллюминатора космического корабля. Значит, самолёт почти достиг кромки космоса. Над головой осталось всего несколько километров верхнего слоя стратосферы – фактически тонкая воздушная линза, слегка подёрнутая серебристыми облакам, сквозь которую чернеет полная мерцающих холодных звёзд бездна. «Открылась бездна, звёзд полна, звездам числа нет, бездне дна» – лучше, чем Ломоносов и не скажешь.

На такой высоте очень холодно, собственное дыхание оседает инеем на стекле гермошлема. Вероятно, по причине каких-то атмосферных помех связь с наземной диспетчерской вышкой прервалась, из-за этого остро ощущается одиночество, ты будто песчинка, затерянная где-то во Вселенной. Павел отклонился назад в кресле и, насколько позволял тесный высотный скафандр, задрал голову, вглядываясь сквозь остекление кабины в бездонную пустоту космоса. Интересно, что он будет ощущать, когда придётся покинуть околоземную орбиту, чтобы устремится к Луне? Сумеет ли его разум справится с чувством вселенского одиночества? Ведь прежде никому ещё не приходилось испытывать ничего подобного. Ещё вчера специалисты с большой осторожностью обсуждали перспективу освоения человеком дальней орбиты Земли, а тут сразу придётся покинуть «прибрежные воды» и выйти в неизведанный океан открытого космоса! Не грозит ли это безумием для хрупкого человеческого разума? Когда прекратится прямая трансляция с Центром управления полётами, а вслед за связью начнут рваться и прочие ниточки, связывающие его с матерью-Землёй…А, впрочем, что толку загадывать так далеко, если даже результат ближайшего полёта на ближнюю орбиту окутан туманом.

…Над Балтийским морем Павел развернул свой МиГ на обратный курс. Даже остались силы и настроение немного поиграть в догонялки с двумя перехватчиками ПВО Краснознамённого Балтфлота, которые зашли ему в хвост, когда самолёт Беркута находился на траверзе Клайпеды. Пограничники затребовали у него подтвердить свою государственную принадлежность по кодировке «свой-чужой». Но если ты космонавт из первой пятёрки, то у тебя другие скорости. На своём новейшем истребителе, даже с двумя подвесными баками «под брюхом» Беркут без труда оторвался от чересчур бдительных коллег, уйдя от них «в точку». Разогнав машину до умопомрачительной скорости в три МАХа, – то есть более 3000 км в час, – Беркут с ветерком проскочил почти всю западную часть страны; даже сам не заметил, как оказался почти дома.

Правее Ленинграда начал плавное снижение. На подлёте к Москве из-за образовавшегося на пути грозового фронта разрешили посадку на его родном испытательном аэродроме в Жуковском. На подходе к «альма-матер» позволил себе ещё одну мальчишескую выходку. Лихо – на предельно малой высоте, гремя форсажем – прошёл над аэродромом, выполнил каскад пилотажных фигур, а потом с боевого разворота сразу мастерски посадил машину на свою любимую взлётно-посадочную полосу (ВПП) № 4. Самая длинная в Союзе, она позволяла обойтись без выпуска тормозного парашюта.

Пока рулил к стоянке знакомые ребята из технического персонала, узнавая сидящего в кабине лётчика, отдавали честь вернувшемуся в родные пенаты «блудному сыну» и приветственно махали.

Отстегнув привязные ремни, Павел мысленно поблагодарил машину за то, что не подвела, затем, лишь за счёт силы рук, легко поднял тело с кресла, радуясь вернувшейся силе, и перебросил себя через борт кабины. Спускаясь по приставной лесенке, увидал вдали мчащийся вдоль строя самолётов УАЗ-ик: похоже сам заместитель начальника лётно-исследовательского института по лётной работе Василий Трофимович Власов спешит его лично встретить.

В ожидании местного руководства Беркут стащил с правой руки перчатку, машинально потрогал обшивку МИГа, ладонь обожгло холодом: всего час назад самолёт находился у границы космоса, и образовавшаяся тонкая корка льда ещё не успела растаять.

– Вот так гость! – выбравшись из «козла», радостно изумился Василий Трофимович. – А я думал, что за тютюкнутого акробата, мать его, к нам занесла нелёгкая? Приехал лично намылить хулигану шею, – сердито шевеля одновременно густыми бровями и усами, посмеивался Власов. – А это оказывается Лёха Беркут собственной персоной! Ты же, бесовская твоя натура, нам едва диспетчерскую вышку не снёс!.. Хотя с другой стороны требовать от тебя летать строго по правилам, всё равно что от меня – совсем бросить пить. – он приветливо распахнул объятия. – Ну, здоров, бродяга, рад тебя снова видеть!

Павел поднял забрало высотного гермошлема. Обнялись. Крупный приземистый Власов заграбастал его в свои медвежьи объятия и затряс:

– Молодчина, что навести нас! – похлопывая его по плечу, радостно басил на ухо Власов. – Рад тебя видеть, дружище! Дай-ка, как следует на тебя посмотреть, – он немного отстранился и окинул бывшего подчинённого оценивающим взглядом. – Ничего! Начальственный жирок пока не нарастил, да и летать, как все мы только что имели возможность наблюдать, ещё не разучился. Только седины, пожалуй, прибавилось, а так почти не изменился.

Василь снова отстранился и прищурился:

– Так как, уделишь время бывшим однополчанам?

– Не знаю, я теперь гордый, – с серьёзным видом пошутил Беркут.

Власов захохотал, призывая в свидетели авиатехников:

– Вот, парни, каких орлов-беркутов мы тут у себя готовим!

Потом Василь обратил свой взор на самолёт Беркута, на борту которого красовалась эмблема космического центра:

– Ого! На каких машинах вы летаете. Нового поколения! Последнее слово науки и техники! Мы их тоже испытываем. – Власов снова повернулся к Беркуту. – Ладно, сейчас накормим тебя обедом с дальней дороги, а уж потом попаримся в баньке, посидим в дружеской компании.

При появлении Беркута в лётной столовой обедающие здесь лётчики без всякой команды поднялись из-за столов и продолжали стоять в знак уважения, пока он не сел.

Лицо немолодой официантки осветилось искренней радостью, стоило ей увидеть залётного гостя:

– Павел Поликарпович! Вы?! Как давно вы у нас не были, только по телевизору вас теперь и видим.

– Здравствуй, Зиночка, – улыбнулся в ответ Беркут, невольно философски отметив про себя, что женская красота – всё равно что тонкий слой золотого напыления – к сожалению, быстро облетает от душевных страданий. Когда он тут ещё работал, Зинаида была очень привлекательной женщиной, но постигшее её затем несчастье, связанное с внезапной болезнью десятилетнего сына, сильно её подкосило.