Текст книги "Пластмассовый космонавт"

Автор книги: Антон Кротков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14

Утром Павел проснулся с больной головой, на часах уже половина девятого, а в десять у него начинается занятие по физподготовке! Вот засада! Старший инструктор Центра Валентина Кудрявцева опозданий не терпит, требуя максимального почтения к своему предмету и персонально к себе, всё же первая женщина в Военно-воздушных силах в генеральском звании! Так что лучше поспешить.

Торопливо зашнуровывая ботинки в прихожей, Павел наблюдал как в гостиной жена на бамбуковом коврике выполняет йоговские асаны. Интеллигенты-интеллектуалы её круга увлекались йогой и индуизмом, собирали иконы. В обществе, в котором Вика вращалась, ходили по рукам бледные от частого перекопированния ксероксы Блаватской и Штейнера, магистра чёрной магии Папюса. Вика регулярно устраивала «квартирники», на которых на полном серьёзе обсуждались вопросы телепатии, астрологии, а также визиты инопланетян. И никого из присутствующих на таких полуподпольных сборищах похоже не смущало, что муж хозяйки вообще-то космонавт и член партии. Вероятно, это даже придавало ситуации пикантной щекотливости, даже поднимало статус полуподпольного «лектория».

Из недавних увлечений жены был спиритизм; в компании «продвинутых» единомышленников Вика по субботам после полуночи вертела блюдечко «вызывая духов». Вероятно, весть этот псевдорелигиозный эрзац раскрашивал им жизнь, делал её не такой пресной. И при этом жена тоже очень рвалась вступить в партию (ради карьеры, конечно). Павла такая двойная мораль удивляла, но для них это было нормально. Вика была истинной дочерью своего отца, который тоже не страдал от когнитивного диссонанса, великолепно чувствуя себя и в роли этакого барина, и в качестве живого классика соцреализма.

– Ну как твоя головка – бо-бо после вчерашнего ночного «зигзага»? Ты уже мерил давление? – с ехидным укором поинтересовалась жена, стоя по-йоговски на голове. – Хочешь постоять со мной рядом? Через пятнадцать минут твоего похмелья как не бывало – гарантирую! Голова станет ясная, как стёклышко! Я давно предлагаю научить тебя медитации, это тоже отлично помогает.

– Ничего, пробегу кругов двадцать по стадиону в хорошем темпе и буду как огурчик! Кудрявцева нам спуску не даёт – ответил Павел.

Как Беркут ни гнал машину, он всё-таки опоздал на полчаса. Когда он выбежал из раздевалки на поле стадиона, Валентина в позе византийской царицы стояла в центре футбольного газона и властно распоряжалась кому из космонавтов в какой тренировочный сектор следует направиться и какой темп нагрузки удерживать. Синий костюм олимпийской сборной с надписью: «СССР» на спине и вышитым золотом гербом Советского союза на груди ладно облегал её крупную фигуру. На лацкане поблескивал золотой значок «Заслуженный мастер спорта СССР». На шее «тренерши» болтались на шнурке свисток и секундомер. С таких дородных крепких баб с железными характерами в тридцатые годы лепили героинь для парковых статуй спортсменок и колхозниц. Да и манеры Валентины не отличались утончённостью. С её голосом и большим запасом крепких выражений ей реально дивизией можно командовать.

– Что за х…! Разве я не предупреждала, что буду яйца отрывать за опоздания? Живо десять штрафных кругов по стадиону, и не филонить, если не хочешь лишиться своей седой мошонки! – заорала она ему в мегафон, явно припомнив, как он при последней их встрече фактически сбежал от неё. А такие женщины умеют быть мстительными. Поэтому, когда после окончания основного времени тренировки часть группы направилась в раздевалку, Беркуту пришлось задержаться.

– Паш, у тебя на носу медкомиссия, – став вдруг заботливой, напомнила Валентина, будто не материлась на него всего сорок минут назад в свой «матюгальник». – Тебе не мешает «подсушиться». Хорошо бы сбросить килограмчика два-три, а лучше сразу пяток, чтобы у медицины к тебе даже вопросов не возникло.

– Хорошо.

– А как у тебя с давленьицем, со сном, бессонница не донимает? – участливо интересовалась Валя. – Ты вроде говорил, что у тебя лифт в доме ремонтируют, ты на каком этаже живёшь?

– На девятом.

– Когда по лестнице поднимаешься, одышку не чувствуешь?

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Ладно, об этом потом, а сейчас давай ещё 15 кругов. И темп держать максимальный.

…Мучительнице всё же удалось совершенно доконать его, хотя держался Беркут до последнего. Отпрыгав со 100-килограмовой штангой на плечах три километра (и это после обычной «пятнашки»), он почувствовал, что сегодня с него довольно. Но Валя придерживалась иного мнения:

– Паш, всё равно что-то не так. Давай ещё раз сделаем прикидку на скорость и выносливость. Я поставлю в забег на 5000 метров ребят покрепче, среди них будут твои дублёры по предстоящему полёту – это тебя психологически подхлестнёт. Покажи этим молокососам, что ты по-прежнему самый крутой в отряде.

Беркут глянул на неё почти с ненавистью, но пошёл на старт… Когда несколько лет назад, после многих отказов его всё-таки зачислили в Центр подготовки космонавтов, то нагрузки показались ему просто убийственными. Хотя он летал на истребителях и считал, что находится в неплохой физической форме. Но в Отряде космонавтов тренировались на уровне сборных команд по лёгкой и тяжёлой атлетике, плаванию. Нагрузки были рассчитаны на молодой сильный организм. Его же тренировки до этого сводились к эпизодической «физкультуре» навроде игры в футбол в выходной день или «кроссу», чтобы не опоздать на электричку, когда машина оставлена в гараже. Но к своему первому космическому полёту он сумел неплохо подготовиться физически: сбросил почти 20 килограммов, нарастил приличную мускулатуру и даже помолодел лет на пятнадцать. Но, как теперь выяснялось, природу всё равно не проведёшь, рано или поздно биологический возраст своё возьмёт…

Прямо со старта молодые парни резко набрали скорость, словно сговорились между собой сбросить старика с пьедестала. Хорошо ещё в «коробочку» его не взяли. Просто не посмели так поступить с самим Беркутом! Однако темп ребятки взвинтили до упора. И вскоре ветеран почувствовал, что бежит на пределе возможностей, и край возможностей его организма уже очень близок. Через километр дублёры сделали резкий рывок на 450 метров, потом последовал ещё один. После третьего рывка (хотя до финиша ещё оставалось полтора километра) он просто сдался, не выдержав физически. Опустившись на гаревую дорожку, Беркут с тоской наблюдая, как его один за другим обходят молодые лейтенанты и капитаны, ещё ни разу не летавшие в космос. Оглянувшись, он увидел молодого двадцатилетнего атлета, капитана Фёдора Железнова, своего персонального дублёра, командира запасного экипажа, который бежал с гордо поднятой правой рукой и, обгоняя его, шутливо отдал ему честь, потом притормозил и поинтересовался с показным сочувствием:

– Товарищ подполковник, вам плохо, может «скорую» вызвать?

– О себе думай, – хрипло, прохрипел Беркут. – Давай, давай, беги дальше! А я как-нибудь разберусь с собой.

Еле доковыляв до финиша, Павел повалился без сил на траву. В ушах гулко стучало, подташнивало, ощущалась предательская слабость в когда-то сильном и послушном теле. Мысль, что надо отказаться от старта, снова показалась ему единственным разумным решением. Сойти с дистанции пока не поздно, этот неравный забег к заветному лифту на вершину ракеты проходит для него на грани жизни и смерти. Всё происходящее напоминало историю знаменитого советского бегуна-стайера Владимира Куца. На ⅩⅤI олимпийских играх он с огромным трудом победил на дистанции в десять километров сильнейших английских атлетов. Но победа на «десятке» не прошла без последствий: на следующий день врачи обнаружили в моче спортсмена кровь, от страшного напряжения пострадали многие внутренние органы. Необходимо было длительное восстановление. Врач предупредил спортсмена: «Вы с большой вероятностью умрёте прямо на дистанции, если в ближайшие дни рискнёте снова выйти на старт». Но руководство советской делегации потребовало, чтобы не успевший восстановиться Куц снова вышел на второй забег – на «пятёрку». Чиновник из спорткомитета пригрозил Куцу исключением из партии за отказ, заявив: «Володя, ты должен бежать, потому что это нужно не тебе, а нашей Родине». Куцу за победу пообещали генеральскую пенсию. Схватка на последнем рубеже не прошла для прославленного чемпиона без тяжёлых последствий, он умер ещё не старым человеком, как раз в том возрасте, которого нынче достиг Беркут.

Валя присела рядом, удручённо покачала головой, глядя на секундомер:

– Твои результаты ухудшились. В беге на три километра ты показал 16 минут, хотя не должен был выходить из 12-ти. Про «пятикилометровку» я вообще не говорю. Ну-ка, дай, – она бесцеремонно взяла его запястье и стала считать пульс. – Ого, как колотится! Можно подумать, что ты из «группы здоровья», они тут после нас оздоровительной физкультурой занимаются – старички-пенсионеры, в основном после инфарктов и инсультов.

Он перевернулся на бок, внимательно взглянул на Кудрявцеву. А она, глядя куда-то вдаль, принялась рассуждать:

– Чувствуется что тебе скоро полтинник. Для истребителя возраст предельный, тем более для космонавта. Молодые дышат в затылок… Конечно, за тобой опыт, репутация. Но сам ведь знаешь: в нашем деле за медиками далеко не последнее слово.

– Чего ты добиваешься, Валь?

– Хочу тебе помочь, – повернулась к нему с мягкой улыбкой Валентина. – Ты ведь знаешь: я к тебе неровно дышу. А когда женщина любит кого-то по-настоящему, она готова на всё…

Валя расстегнула молнию своей олимпийки, якобы ей стало жарко, при этом откровенно приоткрыв ему декольте своей пышной груди (бюстгальтер она «забыла» надеть). Но Павел перевернулся обратно на спину, устремив взгляд на проплывающие облака, и услышал, как она произнесла с укором:

– Вот видишь…Ты уже возрастной, Паша, чтобы на равных тягаться с молодыми. Эти жеребцы скоро тебя затопчут…

– Это мы ещё посмотрим, – упрямо возразил он.

– И смотреть тут нечего, против природы не попрёшь…

Немного помолчав, Валя прилегла на живот рядом, с нежностью провела мягкой рукой ему по лбу. – Но мы обманем эту суку, Паша, – пообещала Валя. И понизила голос до заговорщицкого полушёпота: – С помощью науки и фармакологии!

Она вытащила из кармана какой-то пузырёк:

– Эти таблетки используются в наших олимпийских сборных. Допинг для улучшения спортивных результатов. Самый новейший! Разработка секретной лаборатории, где куются наши мировые и олимпийские рекорды. Их по моей просьбе достал для тебя Юлик Манкевич. Сам знаешь, какие у него обширные связи в медицинских кругах.

Так как Беркут не спешил благодарить, Валя стала убеждать его:

– После сорока у мужчин снижается выработка половых гормонов, отсюда падает мышечная масса, снижается выносливость, и как следствие угасает интерес к женщинам; характер становится стариковский. Так вот, Манкевич заверил, что после курса биопрепарата мужчина будет эндокринирован по высшему классу, на уровне 18-летнего юнца! Ты это сразу почувствуешь, Паша: мир заиграет свежими красками; снова будешь готов рвать конкурентов! По утрам будешь просыпаться как в юности… А, главное, появится реальный шанс ещё раз слетать туда…

Ей ли было не знать душу космонавта, каждое слово Валентины отзывалось в нём волнами эмоций.

– Нас – слетавших в космос – совсем немного, Паш! Всего-то меньше двадцати, и только мы можем по-настоящему понять друг друга. Тот, кто слетал в космос, живёт лишь мыслью о возвращении туда. Мы просто-напросто не мыслим себя без этих ощущений… Магия космических полётов не отпустит никогда, это нечто куда более сильное, чем земная гравитация. А самый большой наш страх – быть навсегда отстранённым от полётов. Мы неизлечимо больны космосом. Просто сумасшедшие, нас в психушку запереть и лечить от «космосозависимости»!

– Ты хочешь, чтобы я сжульничал? Тебе же лучше меня известен порядок: члены отряда должны сообщать нашим врачам, даже если накануне приняли банальную таблетку от головной боли.

– Плевать на правила! – небрежно отмахнулась от его аргумента Кудрявцева. – Наши с тобой жизни не были «радугой счастливых обстоятельств», нам всё приходилось выгрызать у судьбы. Щепетильничать могут себе позволить золотые девочки и мальчики, а за нас похлопотать некому. Выбор у тебя небольшой: быть списанным на ближайшей медкомиссии, или стать первым, кто второй раз слетал в космос – дважды героем!

Аргумент был убийственен. Мужчина взял пузырёк, с сомнением повертел его в руках: «А ведь, как не крути, она права. Мир жесток. А космонавтика – тот же спорт больших достижений: в ожесточённой битве сверхдержав за мировой престиж нам отведена почётная, но суровая роль расходного материала. Пока ты ещё на что-то годен – ты нужен всем. Но как только исчерпаешь ресурс – тебя без сожаления выбросят в помойное ведро, как одноразовую зажигалку, в которой кончился бензин. Зачем возиться с кем-то, есть можно просто взять нового».

– У тебя будет год, может быть полтора, – пообещала Валя.

– А что потом?

– Перейдёшь на «тренерскую работу», как я, – улыбнулась Валя и потрогала свисток у себя на груди. – Подумай. По-моему, решение тут простое, как трусы за рубль двадцать, но решать тебе. Если надумаешь, то в следующий раз я принесу тебе упаковку с ампулами биопрепарата для внутривенных инъекций: курс как раз рассчитан точно на две недели…

Она поднялась и на удивление лёгкой для её крупного тела походкой направилась к трибунам. Беркут проводил её долгим взглядом и, снова откинувшись спиной на мягкий газон, уставился в небо. Через некоторое время поднял руку с чудо-пузырьком и стал рассматривать на просвет. Капсулы внутри напоминали кусочки янтаря, они красиво светились в солнечных лучах. Однако стоило открутить крышку пузырька, как в нос ударил неприятный запах, воняло засушенными мышами. Фу, дрянь!

Будто кто-то произнёс у него в голове: «Подумай хорошенько! Слава и награды, конечно, дело хорошее, но в этот раз гораздо больше шансов быть с последними почестями замурованным в кремлёвскую стену. А жизнь, – какая бы она не была, – всё равно бесценна. Ближе к пятидесяти, это особенно отчётливо осознаёшь».

«Пожалуй, что так… – согласился Павел, и подумал: – А что, если это само Проведение пытается меня уберечь, а я, словно глухой и слепой, не хочу ничего понимать!».

«Послезавтра на медкомиссии представится удобная возможность сняться с полёта по здоровью «сохранив при этом лицо». Никто не сможет обвинить тебя в трусости – убеждал некий голос. – Наоборот, все станут сочувствовать. А с этими пилюлями ты сожжёшь все мосты. Начнёшь их принимать, и дороги назад уже не будет».

Глава 15

В прежние, более жёсткие времена Галилея Ненашева просто уничтожили бы физически. Не посмотрели бы на то, что академик, лауреат и кавалер высоких орденов – просто «пришили» бы слишком свободному в своих мыслях и высказываниях учёному печально-знаменитую 58-ю статью «антисоветская деятельность» за критику партии и высокого начальства, а труп «врага народа» сбросили в расстрельный ров.

Но со времён Сталина нравы всё-таки заметно смягчились, и потому расправляться с неугодными стали тоньше. Блистательного учёного, влюблённого в науку и в своих сотрудников, автора признанных профессиональным сообществом научных трудов просто объявили свихнувшимся. Якобы, на почве многолетнего умственного сверхнапряжения и сопутствующего ему алкоголизма у академика возникли серьёзные проблемы с головой. С диагнозом «вялотекущая шизофрения» Ненашева выкинули из научной и общественной жизни, изолировав от мира на подмосковной даче, словно в тюремной камере пожизненного заключения.

Решив навестить подневольного затворника, Беркут готовился встретить сломленного жизнью человека с погасшим взглядом, ведь именно таким его описал генеральный конструктор Михаил Буров. «Хорошо хоть учитывая прежние заслуги его в «жёлтый дом» не упекли и смирительную рубашку не надели, – помнится сказал Буров при их недавней встрече. – Но видел бы ты, Павел, каким он стал! Совершенно другой человек – погасший». Поэтому Беркуту представлялся сломленный, больной человек. Почему-то в кресле-каталке. Со склонённой на бок лысой головой, с нелепо топорщащимися остатками седых волос, с рыжеватой старомодной трясущейся бородой, ко всему безучастный, немощный старец.

Отпустив такси в начале нужной улицы, визитёр решил немного пройтись. Приближаясь к нужному дому, он услышал, как кто-то громко напевает песенку из популярного мультфильма. А через десяток шагов увидел и самого хозяина дачи: стоя высоко от земли на приставленной к стене дома лестнице, тот вешал на окно новенький наличник, украшенный красивой резьбой.

– Хорошее хобби, – начал разговор гость.

Хозяин на лестнице повернулся, внимательно глянул на него со своей верхотуры, и ответил, словно соседу или знакомому:

– Это всё, – дачник повёл рукой вокруг (по всему приусадебному участку были расставлены деревянные скульптуры сказочных героев), – чтобы не свихнуться с ума от безделья.

С первого взгляда было видно, что здесь живёт неугомонный, бодрый духом «молодой-пожилой» человек, которому не сидится без дела: от самой калитки до конька крыши дома, на котором красовалась забавная фигурка сказочного петушка из знаменитой Пушкинской сказки, многое тут радовало глаз талантливой задумкой и мастерским исполнением.

– А ещё скажу вам по секрету, – продолжал хозяин, – есть у меня шкурный интерес, – чтобы внуки почаще приезжали, им вся эта моя самодельщина жутко нравиться.

– Здравствуйте, я Павел Беркут.

– Могли бы и не представляться, я вас и так узнал. Свежие газеты мне не запрещено получать. Ну, проходите же, чего там встали! Извините, сейчас я закончу. А пока, будьте любезны, подайте мне пару гвоздей вон из того ящика.

…Наконец наличник был установлен, и они, как полагается при встрече, пожали руки. Хозяин оказался настоящий атлет для своего почтенного возраста. Поджарый, энергичный, на удивление моложаво выглядящий. Ненашев совсем не производил того тягостного впечатления, на которое Беркут настроился. Спокойное, полное внутреннего достоинства выражение его интеллектуального лица, приятная манера говорить, благожелательный, внимательный взгляд, с первых же минут общения вызывали чувство симпатии к этому человеку. Правда, из-за затворнического образа жизни, опальный академик видать махнул рукой на собственную внешность, отчего растрёпанные волосы его, видимо, уже несколько дней не встречались с гребнем.

Ненашев пригласил гостя пройти в дом. Участок занимал целый гектар и был получен Ненашевым в подарок от правительства за успешный запуск научного биологического спутника – ещё в те времена, когда академик считался одним из главных светил космической науки.

Сама дача была двухэтажной, довольно просторная по площади, но построенная в основном из дерева. Её изюминкой была открытая терраса на втором этаже, откуда можно было обозревать окрестности за вечерним чаем. На эту террасу, увитую диким виноградом, они и прошли. Хозяин усадил гостя в плетёное венское кресло, а сам, кликнув помощницу, куда-то удалился.

С террасы открывался чудесный вид на неспешно несущую свои воды реку, которая делала крутой поворот у песчаного обрыва с вековыми соснами. Совсем как на знаменитых пейзажах Поленова. До Оки отсюда было километра полтора, но запах речной свежести чувствовался очень отчётливо.

Появившаяся на террасе женщина – родственница или просто соседка по даче – принялась радостно хлопотать, собирая угощение к чаю. Вскоре вернулся и хозяин, неся в брезентовых рукавицах вёдерный самовар. Старинный купеческий самовар дымился и сипло пыхтел, словно паровоз.

Накрыв стол и пожелав им приятного разговора, помощница хозяина оставила мужчин наедине.

– Вы не подумайте, я тут не только этими столярными пустяками балуюсь, – будто оправдываясь, заверил Ненашев, и стал показывать гостю чертежи из принесённой с собой толстой кожаной папки.

С хохолком наспех прибранных волос и горящим восторженным взглядом истинного жреца науки он увлечённо рассказывал о своих инженерных задумках.

Затем разговор плавно перешёл на общее состояние дел в космической науке и технике. Говорить об этой спокойно, без душевной боли, пострадавший за правду учёный не мог:

– Наши проблемы начались задолго до недавних неудач с автоматическими лунными разведчиками серии «Зонд», и нынешних взрывов ракетоносителей «Союз». Ещё в 1961 году. В тот год в космос полетел Юрий Гагарин. Этот полёт стал высшим, но в определённой степени последним великим достижением советской науки. После него стали появляться первые признаки предстоящего упадка почти во всех отраслях, в том числе и в космической. Потом умер Королёв… Меня иногда спрашивают, если бы был жив Сергей Павлович, смог бы он, с его авторитетом, противостоять процессам развала отрасли. Не знаю…вероятно. Но даже ему, с его поддержкой на уровне ЦК, стало бы невероятно трудно работать.

– Поэтому-то я приехал, – сказал Павел.

Ненашев что-то записал в блокнот, хитро улыбаясь:

– Шифрую кое-какие мысли, чтобы «кураторы» не догадались, о чём я думаю и разговариваю.

Павел заговорил о том, что привело его сюда:

– Проблемы с «Союзами» грозят тем, что под нож могут пустить королёвский лунный носитель H1, и он разделит печальную судьбу другого гениального проекта – супербомбардировщика, стратегического ракетоносца Т4. Так получилось, что я принимал участие в испытании мясищевской «сотки» и могу подтвердить: самолёт был гениальный. Американцы назвали его «убийцей авианосцев» и были близки к панике, ибо массовое появление таких машин в спорных районах мирового океана могло изменить весь паритет сил. Но оба прототипа реактивного бомбардировщика-ракетоносца под каким-то идиотским предлогом отправили на слом, а программу закрыли. Теперь та же участь может постичь наследие Королёва.

– А вы боец! Удивительно, но именно таким я вас себе и представлял, – хозяин дома одобрительно смотрел на гостя, по-детски хлопая пушистыми ресницами. – Но чего вы ждёте именно от меня?

Павел стал объяснять:

– Вы активно работали с Королёвым, в том числе над пилотируемым лунным проектом. Поэтому я тут.

Галилей Ненашев задумчиво молчал и слушал, и Беркут продолжил:

– У приемника Королёва, нового генерального конструктора Михаила Бурова пока нет такого авторитета, чтобы противостоять объединившейся против него «старой гвардии» во главе с Чаломеевым и Глушаковым. А ваш авторитет среди специалистов всё ещё очень высок. Люди знают истинную цену позорному клейму, которое вам пытаются приклеить. Поэтому, если возникнет серьёзное обсуждение на высшем уровне вопроса: «чей проект закрыть, а на каком полностью сосредоточить все ресурсы и усилия», то ваше слово, пусть даже неофициальное, будет иметь вес на уровне экспертного заключения.

– То, что вы говорите, мне безусловно отрадно слышать. И всё же пока я ещё не готов ввязываться в решительную схватку, – развёл руками Ненашев. – Ещё рано…Корни нынешних проблем находятся гораздо глубже, чем вы можете видеть. Я же это давно понял, но вначале держал свои мысли при себе. Я видел, как много неправильных решений принимается в угоду сиюминутным карьерным интересам и в ущерб делу. Как много небрежностей допускается при подготовке новых проектов. Но до поры всё как-то обходилось. Это была лишь внутренняя тревога, но потом стали случаться аварии. Их становилось всё больше. И недавние взрывы «Союзов», и крушение нашей автоматической межпланетной станции АМС «Луна-8», которая разбилась о поверхность Луны при попытке совершить посадку, явно не закроют печальный список аварий и катастроф…

Наконец, наступил момент, когда дальше молчать было бы безнравственно и даже преступно. Хотя и поётся у Галича «Промолчи – попадёшь в первачи», но я больше молчать не мог. И стал везде высказывать свои опасения. Один раз даже на заседании Политбюро рассказал о бардаке в нашей науке и на производстве. Мои выступления многих стали раздражать. На меня многие обозлились. Даже некоторые мои ученики и коллеги упрекали меня в непатриотизме, слишком болезненным для многих оказался ожог, неутешительными выводы, к которым я пришёл.

А однажды, в министерстве общего машиностроения произнесённая мною критика вызвала исключительную бурю. Бурю негодования. Особенно у министра Рогозьева, который просто чуть ли не ногами топал на меня, когда орал мне в лицо, что я давно оторвался от жизни, занимаясь своей теоретической наукой, что я плохой инженер и скверный руководитель и мне не место в отрасли. За мной закрепилась репутация «проблемного учёного». Сперва меня не выбрали в научно-технический совет родного института. Дважды «прокатили» с выдвижением на звание героя социалистического труда. А потом уволили с формулировкой, о которой мне и говорить стыдно…

…За разговором два часа пролетели незаметно. Посетителю пора было возвращаться в Москву. Ненашев вызвался проводить его до электрички. Уже вечерело. Тени от деревьев удлинились. Вокруг соседского дома висело, зацепившись за ветви огромных елей, серое облако дыма. Оттуда пахло хвойными дровами, вероятно сосед академика затопил себе баньку. Павел тоже был бы сейчас не прочь попариться, скинуть напряжение, продолжить интересный разговор за чашкой ароматного чая. Но благодушное настроение вмиг сняло с него как рукой, стоило космонавту заметить двоих, что маячили у них за спиной метрах в ста пятидесяти. Оказалось, опальный академик уже привык, что стоит ему выйти из калитки, как следом увязывается хвост из комитетчиков. А вот гостю такая опека была в новинку, и Беркут ещё пару раз оглянулся на чекистских филёров.

Ненашев это заметил и произнёс сочувственно:

– Видите, напрасно вы приехали. Я персона нон-грата в нашей отрасли. У вас могут возникнуть неприятности, если о вашем визите узнают.

– Ничего, я не из пугливых.

– А знаете после чего они признали меня сумасшедшим? – не понижая голоса, спокойно кивнул себе за плечо Ненашев. – Для этого оказалось достаточно всего трёх предложений. Стоило мне в одном разговоре вслух предположить, что есть влиятельные люди, готовые заключить с американцами тайную сделку, чтобы сдать им лунную гонку в обмен на разные экономические и прочие уступки, как уже на следующий день за мной приехала «психиатричка».

Павел подумал, что ослышался. Он даже остановился, чтобы уточнить:

– Простите, вы сказали, что кто-то в руководстве страны решил сделать лунную гонку договорной игрой?

Глаза учёного вдруг лихорадочным заблестели, словно и впрямь перед Павлом стоял безумец, умеющий лишь прикидываться нормальным.

– Поверьте, я знаю, о чём говорю! – будто торопясь высказаться прежде чем ему заткнут рот, заговорил он. – Есть влиятельные силы вплоть до Политбюро, которые склоняются к тому, чтобы превратить советскую лунную программу в разменную монету внешней политики. Они решили это за всех нас. Там наверху появилось немало циничных прагматиков. Этакий новый тип номенклатурщиков-дельцов, для которых гораздо важнее их личные и групповые интересы, чем престиж великой державы, продав который по сходной цене, можно отлично заработать. У меня собраны прямые улики, которые я вскоре намерен обнародовать.

Для человека, далёкого от политики, это звучало слишком фантастично. Беркуту трудно было поверить в реальность такой «космической сделки». И тогда Ненашев привёл несколько аргументов:

– Гагарин и Королёв явно мешали этой тайной торговле. А теперь судите сами: вскоре после смерти Королёва, когда наша космическая программа ещё по инерции продолжала более-менее успешно развиваться, а у американцев дела напротив шли не шатко-не валко, они вдруг предложили новому руководству СССР чисто пиар-проект «Союз-Аполлон», позволяющий им впервые внедриться в полностью закрытую для иностранцев советскую космическую отрасль. Программа подразумевает, что американцы в течении 8 лет смогут совершенно свободно посещать наши режимные объекты, а наши ведущие учёные и чиновники тоже будут ездить в Штаты, «обмениваться опытом». А теперь внимание! Через два месяца после подписания странного соглашения о программе «Союз-Аполлон» и сразу после первого из целой серии аварийных пусков беспилотных лунных «Зондов» вдруг «совершенно случайно» гибнет Гагарин. А ведь вам лучше меня известно, что он возглавлял «лунный» отряд космонавтов, созданный Королёвым под свою программу. И именно Гагарин, с его огромным авторитетом у власти и в народе, мог сорвать скрытый саботаж лунной программы.

После гибели Гагарина, обращение космонавтов в ЦК уже не будет иметь такого веса, который мог ему придать первый космонавт Планеты. Сразу после его смерти у «наводчиков мостов» с Западом появился железный аргумент против крайне рискованных пилотируемых пусков к Луне: героев, мол, надо беречь. Ведь именно под этим предлогом вам, Павел, не так давно было отказано на уровне ЦК в праве рискнуть собой ради престижа страны и отправиться к Луне на «сыроватом» «Зонде»! А если сейчас на недоведённом до ума «Союзе» погибнет экипаж, то этот аргумент может окончательно восторжествовать. И мы фактически утратим лидерство в Космосе!

– Вы знаете этих предателей? – напрямик спросил не терпящий намёков и недосказанности Беркут.

Галилей Ненашев зыркнул в сторону шпиков и торопливо прошептал:

– Там разные люди. Кого-то купили загранкомандировками, прочими «бонусами». Но есть и идейные – экономисты, политологи, дипломаты, крупные кремлёвские функционеры, журналисты, – которые искренне считают, что, слив космической программы американцам приведёт к разрядке в международных отношениях и к большим выгодам для нашей буксующей экономики… Но по вашему лицу я вижу, что вы всё-таки не склонны мне верить.

Действительно, если в начале их разговора в словах академика присутствовала алмазная логика и блеск живого гения, то под конец их встречи у Беркута закрались серьёзные сомнения, а так ли уж неправы ли те, кто усомнился в здравости его ума?

– Извините, но я не могу представить, что Гагарина сознательно «убрали». Ведь его все любили… И как лётчик-испытатель, я всё же склонен считать, что там была «обычная» авиакатастрофа, от которой, к сожалению, никто не застрахован в нашей профессии. Да и кто бы мог подстроить гибель Гагарина и Серёгина в том роковом для них полёте?

– Исполнитель? – лицо бывшего академика исказила улыбка безумца. И он опять кивнул на наблюдателей у них на хвосте: – Неограниченный доступ ко всем нашим ракетам, равно как и к самолёту Гагарин, имело известное нам ведомство – КГБ! Роль которого очевидна, хотя и пока недоказуема. Им необязательно было устраивать классическую диверсию. Выражаясь вашим авиационным языком, самолёт с Гагариным и Серёгиным мог «случайно» попасть «в сложную авиационную ситуацию»… Да поймите же! – вдруг раздражённо вскричал академик. – В какой-то момент он стал для них опасен! Потому что стал тяготиться отведённой ему ролью этакого послушного улыбчивого простака, которым удобно управлять. Гагарин стал позволять себе думать и озвучивать собственные, несогласованные с кукловодами, мысли! Наверное, вы слышали эту историю, как на съезде ВЛКСМ Гагарин вдруг стал с трибуны возмущаться сносом храма Христа Спасителя, на строительство которого некогда всем миром собирали по народной копеечке. И это фактически в разгар очередной антирелигиозной компании! Говорят, были и другие скандальные инциденты с его участием, которые постарались засекретить. Его реально стали бояться…Потому что многие люди могли увидеть в нём вождя.