Текст книги "Бес шума и пыли"
Автор книги: Антон Мякшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 5
Наверное, я бы долго еще блуждал по лесу, если бы мое внимание не привлекли дикие вопли. Узнав среди прочих голос вождя Быстроногого Оленя, я, несмотря на усталость, ускорил шаг. Через некоторое время деревья стали редеть, и я вышел на опушку. Зрелище, которое открылось мне, заслуживает детального описания.
Стройные ряды вигвамов головного поселения рода пиу-пиу были смяты и разрушены. Среди потушенного костра прямо на разбросанных угольях валялся без чувств, разметав руки, один из воинов. Рядом с ним, размахивая палицей, прыгал взъерошенный Быстроногий Олень. Кленовый Лист находился тут же. Брызгая слюной и истошно вопя, он наседал на вождя, кажется совсем не замечая того, что его (Кленового Листа, конечно) удерживают за руки два крепких мужика. Остальные члены племени – воины, женщины и дети – беспорядочно бегали вокруг и орали так оглушительно, что у меня на мгновение заложило уши.
– Я ему положил шестерку, вождя и воина! – надрывался Быстроногий Олень. – Летящая Стрела положил две скво и семерку! А у него только вождь и скво были – я сам видел! Откуда он семерку достал?! Из-под пятки! Жулик! Жулик! Хау!
– Сам ты жулик! Хау! – нападал, вращая выпученными глазами, Кленовый Лист. – Нечего было подглядывать! Подглядывать не по правилам! А семерку я по-честному отложил – на всякий случай, когда понадобится! Проиграл – плати как полагается, а не увиливай! Я не посмотрю, что ты вождь: так отметелю – родная мама Северный Ручей не узнает!
– Меня-а?! – задохнулся от наглости Быстроногий Олень. – Летящая Стрела, – указал он на мирно лежавшего в кострище воина, – уже получил за нарушение правил! Ты тоже хочешь отведать дубинки вожця?!
– Вождя! – передразнил Кленовый Лист. – Какой ты вождь, если всё с себя проиграл! Половина вигвамов в селении принадлежит моей семье! Нищеброд! Тьфу на тебя! Пустите меня, я ему сейчас накостыляю, самозванцу…
– Ах ты!..
– Ах ты!..
Быстроногий Олень и Кленовый Лист рванулись друг к другу почти одновременно. Но так как Кленового Листа держали двое, а Оленя никто не держал, вождь нанес удар первым: сделав обманный выпад дубинкой, он прыгнул чуть в сторону и влепил недругу пяткой в живот. Тот, рассвирепев от коварного удара, отдавил ногу одному из своих конвоиров и укусил за руку другого. Освободившись, Кленовый Лист первым делом сорвал с пояса дубинку, увернулся от свистнувшей откуда-то стрелы и бросился на вождя. Две дубинки замелькали в воздухе буквально как лопасти вентилятора. Народные массы пока бездействовали, сжимая кулаки: воины племени пиу-пиу явно не решили еще для себя, на чьей стороне вступить в схватку.
– Покараем наглецов! – орал Быстроногий Олень, с проворством заправского фехтовальщика отбивая удары противника.
– Долой вождя-голоштанника! – не сдавался Кленовый Лист, вновь и вновь занося дубинку над увенчанной орлиными перьями головой Оленя.
– Братцы! – подняв голову с кострища, возвестил о своем возвращении в этот мир Летящая Стрела. – Что же это получается? За амулет из щучьих костей и два ножа по морде бить?! Ведь по маленькой играли!
– Бейте их! – задыхался вождь. – Круши Кленового Листа, возвращай себе неправедно проигранные вигвамы!.. Жулик!
– Сам жулик! Ребята! Храбрые воины рода антилопы! Кто на мою сторону встанет, тому по вигваму совершенно бесплатно! Мочи гада! Почему это вождям можно по пять жен заводить, а простому народу нельзя?! Еще и руки распускает! Прошло твое время!..
Толпа индейцев, поколебавшись, разделилась на две группы. Первая – многочисленная – с боевым кличем: «Кленовый Лист – новый вождь рода пиу-пиу!» – обрушилась на вторую, которая, не отличаясь количеством, явно превосходила первую группу качеством.
Вокруг вождя мгновенно сгрудилась кучка особенно крепких воинов. Подбадривая себя выкриками типа: «Бунтовать?! А вот этого не хотите?!» – они заработали палицами умело, слаженно и беспощадно – как взвод омоновцев при разгоне демонстрации.
– Е-мое… – только и смог проговорить я, глядя на то, как воины некогда дружного и благополучного племени лупцуют друг друга в хвост и в гриву.
Клянусь своим хвостом, я чуть не расплакался от осознания собственного бессилия. Начальство ж мое через старшего товарища Филимона и капитана Флинта строго-настрого приказало легализоваться без шума и пыли, действовать тихо и скрытно, а я? Не успев прибыть на неисследованный континент, сразу ввязался в драку, устроил для племени койота праздник обжорства, вызвав нечаянно мамонта из доисторических времен, поцапался со жрецом, до слез расстроил местного духа добра и всепрощения, ввергнув его в пучину запоя, вдобавок посеял среди людей могущественного рода пиу-пиу семена разброда и шатания, довел наивных дикарей до междоусобной заварушки!..
Наверное, оттого, что мне недостает жестокости и изворотливого коварства, присущих большинству членов бесовского племени, у меня всё и получается наперекосяк… Ладно, сейчас не об этом… Сейчас нужно хватать в охапку Гаврилу и бежать с ним подальше отсюда. А то, не ровен час, вернется из лесу жрец Небесная Чаша, расшифровав похабные частушки пенсионера Таронха, увидит развернувшееся побоище и обвинит во всём меня! Не то чтобы он будет не прав, нет… Однако я уверен: разбираться по всем правилам юриспруденции старец не станет, а попросту обратит агрессию толпы в нужное русло – на нас с Гаврилой…
А драка тем временем шла вовсю. Буйная первобытная энергия, сдерживаемая во время благополучного существования, рвалась наружу.
Революционеры во главе с Кленовым Листом оправились от первого потрясения и, двинувшись со всех сторон одновременно, порядочно проредили кольцо защиты вождя. Оставшиеся в строю законопослушные воины продолжали сражаться, а повергнутые в прах их товарищи хватали зубами нападавших за голые лодыжки. Таронха своим самогонным зельем защитил подопечных от повреждений, но не лишил их чувствительности к боли – поэтому визг над вскипевшим лагерем стоял невообразимый.
Дети в ужасе сбились в кучку на краю поселка. Мустанги разбежались в разные стороны, как мухи при виде баллончика дихлофоса…
Сторонники Кленового Листа, пользуясь численным преимуществом, перли вперед. Быстроногий Олень, оседлав здоровенного воина, возвышался над сражавшимися: одной рукой вождь управлялся копьем – используя оружие на манер бильярдного кия, сшибал наиболее рьяных драчунов под ноги своему скакуну, второй рукой прикрывал макушку, из которой чья-то ловкая рука успела выдрать украшенный перьями оселедец.
Неуемный Кленовый Лист, отплевываясь от пыли и грязи, выплыл на поверхность куча-малы, вскарабкался с камнем в руке на чьи-то плечи и, с трудом удерживая равновесие, прицелился. Умело запущенный булыжник врезался в лоб вождя. Быстроногий Олень, пискнув: «Спасите!» – вылетел из седла.
Воодушевленные бунтари удвоили напор. Следуя примеру изобретательного вождя, часть из них взгромоздилась на шеи единомышленников и, подбадривая их пятками по бокам, стремительной конницей врезалась в самую середину группы противника.
Я было подумал, что исход схватки решен: не быть больше Быстроногому Оленю вождем рода пиу-пиу! – но ошибся. В самый критический момент от сваленных и переломанных в пылу драки вигвамов в гущу битвы метнулось с десяток женщин.
– Ага! – взвился в небо крик Кленового Листа. – Вождь подкрепление вызвал! И играет он не по правилам, и сражается не по правилам! Жен своих и тещ на нас напустил! Поднажми, ребята!
Ребята поднажали, но толку от этого было мало. Как ни странно, женский летучий отряд, затесавшийся в гущу воинов, внес в ход битвы ужасающую сумятицу. Видно, индейцы пиу-пиу были не совсем уж дикарями и в полную силу со слабым полом сражаться не решались. А вот женщин в этом смысле ничто не останавливало! Над головами сражающихся, как черны вороны, закружились с корнями вырванные клочья волос, лоскуты вдрызг разорванных одежд, обрывки бус и амулетов. Бунтари дрогнули и попятились, но сдаваться и не думали.
Наблюдать за сражением становилось всё опаснее. Поле битвы расширялось, охватывая всё новые и новые территории, набухало, как хорошее дрожжевое тесто. Те, кто не хотел поначалу драться, неожиданно оказались среди мордующих друг друга воинов. От вигвамов осталось одно воспоминание. Дети, зараженные азартом боя, шныряли вокруг; кидались камнями, конскими яблоками (сорт «мустанг»), кричали на разные голоса, подбадривая сошедших с ума родителей. Особенно выделялся Хитрый Скунс – сказывался отцовский воинский практикум! – не одно пущенное его меткой рукой конское яблоко залепило глаза защитникам чести и достоинства вождя, не один камень гулко ударился во вражеский череп.
Я вприпрыжку побежал по направлению к вигваму жреца – единственному уцелевшему посреди дикой междоусобицы. Кто-то – может быть, тот же мелкий поганец Хитрый Скунс – сгоряча бросил мне вслед камень, но я вовремя пригнулся. На бегу призывал во всё горло Гаврилу. Добравшись, ввалился в помещение, не успев как следует затормозить, – так рухнул последний вигвам селения.
– Гаврила! – позвал я, барахтаясь среди шкур и обломков жердей. – Вылезай, пора ноги делать, пока нам их не оторвали…
Никто не отозвался на мой крик. Пошарив еще, я убедился, что Гаврилы здесь нет. Куда он делся? Не мог же я его не заметить в гуще сражающихся? А вдруг не заметил? Ведь сомнут моего клиента и «прости» сказать поленятся… Им-то, индейцам, защищенным зельем Таронха, всё как с гуся вода – они сражаться могут до второго пришествия, а Гаврила под покровительством духа добра и всепрощения не состоит.
Я побежал назад, выкрикивая имя детины, и… совершенно неожиданно наткнулся на него самого.
Гаврила летел, едва касаясь ногами земли. Таким я, признаться, его еще не видел. Глазищи горят, как театральные софиты в сцене убийства Дездемоны, руки сжимают вывороченную березку (с корней сыплются земляные ошметья), рот – красная четырехугольная дыра, из которой, как фарш из мясорубки, сыплются страшнейшие ругательства.
Меня мой клиент не заметил. Пронесся мимо и врезался в куча-малу, словно торпедный катер в мелководную заводь. Брызгами разлетелись в разные стороны индейцы, неосторожно оказавшиеся на пути детины. Почти сразу же послышались глухие тяжкие удары – это заработала его импровизированная дубинка. Бах! Бах! Бах!.. То один, то другой воин взлетали метра на три вверх и с воплями шлепались обратно.
Люди племени пиу-пиу оторопели – будто узрели перед собой не рассвирепевшего непонятно по каким причинам воеводина сына, а самого злобного Тависка, явившегося собрать кровавую жатву. Ровно минуту Гаврила беспрепятственно сеял разрушение и смуту, а потом народ пиу-пиу опомнился. Забыв о междоусобице, всем кагалом накинулись на чужеземца стар и млад. Гаврила взревел, словно медведь, облепленный вцепившимися в него собачонками, встряхнулся и вновь поднял свою дубину…
И чего это он озверел? Чего это ему в голову взбрело подраться? Совсем недавно лежал хворый и квелый… Горячая кровь, что ли, взыграла? Ну здесь ему не на кулачках с боярскими отпрысками силами мериться. Полтораста неуязвимых, откормленных воинов с женами-мегерами и детьми-дьяволятами точно сделают из него отбивную… Правда, если верить пенсионеру Таронха, неуязвимы пиу-пиу только для своих краснокожих братьев и диких зверей, а про русских недорослей он ничего не говорил… Равно как и про бесов – оперативных сотрудников… Так что Гаврила вполне может успеть отправить на тот свет десяток-другой индейцев прежде, чем превратится в отбивную…
Делать было нечего – пришлось самому вступать в бой. Не бегать же вокруг дерущихся и не умолять плаксивым голосом: «Ребята, ну хватит… Ребята, ну перестаньте…»
Хвала преисподней, индейцы успели подустать. Только этим и можно объяснить то, что Гаврилу не растерзали, пока я, раздаривая направо и налево плюхи, добрался до него.
– Эй! – крикнул я, ожесточенно отлягиваясь от подступавших ко мне воинов. – Джеки Чан, воеводин сын, ты меня слышишь?!
Гаврила грузно развернулся, дубиной повергнув наземь одновременно пятерых нападавших.
– Адик! Ты как здесь?
– Я-то? – воскликнул я, проводя серию ударов в корпус краснокожего отморозка, пытавшегося кремниевым ножом снять с меня, живого, скальп. – Я тебя выручаю, а ты?!
Детина не ответил, увлеченный вбиванием в землю по пояс вооруженного сразу двумя палицами индейца…
Да-а, и не поговоришь особо в такой толчее!.. Кто-то верткий и сильный, как удав, остро вонявший потом и бизоньими окороками, прыгнул мне на шею. Когда я наконец расцепил намертво сошедшиеся на моем горле пальцы и зашвырнул диверсанта далеко за пределы поселка, Гаврилы рядом уже не было. Судя по хлестким звукам плевков и богатырскому уханью, он бился где-то недалеко – метрах, может быть, в десяти от меня. И уходил всё дальше и дальше.
«Дошло-таки до твердолобого, – подумал я, – что сваливать отсюда надо подальше, а не играть в супергероя. Размял косточки – и хватит…»
Столкнув лбами налетевших с двух сторон воинов, я рванул за Гаврилой, по пути перехватывая копья и дубинки, нацеленные в меня самого. Еще несколько щедро выданных лично мною нокаутов, прыжок вперед – и я оказался в фарватере прорубавшего себе дорогу детины. Здесь уже драться мне было не нужно – вся трудность состояла в том, чтобы устоять и продолжать движение, когда под ноги мне валились изувеченные краснокожие. Я порядком напрыгался, пока мы выбрались на более или менее свободное пространство. Утерев пот со лба, я оглянулся: толпа индейцев еще колыхалась сама в себе, словно рассуждая, кого бить, если основные противники – Рогатый Дух и Большой Дух – куда-то запропастились?.. Времени было в обрез – вот-вот раздастся вопль: «Здесь они! Лови их!» И я решил применить истинно бесовскую тактику, а именно: дважды выкрикнул на разные голоса:
– Кленовый Лист – жулик! – И: – Долой диктатуру Быстроногого Оленя!
Племя пиу-пиу мгновенно вспомнило недавние распри и занялось делом…
Я повернулся к Гавриле, чтобы посоветовать ему бежать быстрее и по возможности не останавливаться, но вдруг заметил, что детина-то, оказывается, не один: на его плече покоилась краснокожая девушка в изорванной одежде.
«Это еще что за новости? – пронеслось в моей голове. – Захват заложницы?!»
Но проводить разбор полетов было некогда. Гаврила сам рявкнул:
– Бежим!
И мы побежали.
* * *
– Надо развести костер, – заявил Гаврила.
– Не надо, – ответил я. – Дикари по дыму нас в два счета найдут. Хочешь еще подраться? Не весь пар выпустил?
– Нам бы согреться, – пробурчал детина. – Я ноги промочил, и она вся мокрая… Почему мы по воде-то бежали? Ручей всего два шага в ширину – нет, нужно было ноги мочить!
– Со следа сбивали преследователей, – объяснил я. – Чтобы дольше искали… Ты мне лучше скажи: зачем девку уволок? Совсем, что ли, с ума спятил? И так всё племя переполошили, как эпидемия атипичной пневмонии – Китай, так ты еще и заложника взял, изверг этакий!
Мы одновременно посмотрели на девушку из рода пиу-пиу, неподвижно лежавшую в густой траве. Дикарка находилась в глубоком обмороке; о том, что скачки на Гаврилиной спине не выбили окончательно из нее дух и она всё еще жива, можно было догадаться по слегка подрагивавшим векам и чуть приподнимавшейся при слабых вдохах-выдохах груди. Слегка прикрытая разодранной кожаной рубашкой грудь лежавшей без сознания девушки была такая, что я бы лично поостерегся делать искусственное дыхание: имея дело с этакими формами, и не заметишь, как увлечешься и процедура оживления плавно перерастет в нечто совершенно иное… «Не дэвушка, а пэрсик!» – как сказал бы один из моих недавних клиентов, продавший душу за торговую точку на Измайловском рынке. Кстати, чем-то на Оксану похожая. По крайней мере, привлекательна не меньше…
– Она не заложник! – возмутился воеводин сын. – Я испугался просто, что стопчут ее… Она же в ихних разборках участия не принимала. Просто шла через поселок, когда всё началось…
– Откуда ты знаешь? – спросил я, с трудом отводя глаза в сторону. – Видел, как там всё было?.. Жены за мужей вступились, дочери за отцов… Полномасштабная племенная месиловка.
Я не удержался и скользнул искоса взглядом по дикарке – от груди и ниже… Зря, между прочим, индейские женщины носят штаны вместо юбки. Штаны, конечно, удобнее, но юбка… сами понимаете… К тому же на таких очаровательных ножках короткая юбочка с разрезом до середины бедра смотрелась бы гораздо лучше порванных на коленях кожаных легинсов.
– Нет у нее ни отца, ни матери, – сказал Гаврила, который и сам старательно рассматривал собственные колени. – У нее из родни только дед один остался. И тот сейчас отсутствует…
– Внучка жреца! – догадался я. Гаврила вздохнул и почесал в затылке.
– Она самая. Хорошая девка. Прибрежной Галькой зовут. Уважительная, не то что этот поганец Хитрый Скунс. Как ухаживала за мной! На ноги меня, можно сказать, поставила отварами из трав. А я уж думал – дуба дам из-за обжорства своего.
Я стремительно поднялся. Чары девичьей юной красоты мгновенно иссякли, как лоскуток серебряной паутинки сдуло порывом ветра.
– Ополоумел? – заорал я на Гаврилу. – Нашел кого похищать! Какую-нибудь другую девку уволок бы – только не эту!
– А что? – опешил детина.
– А то! Старикан Небесная Чаша всю местность носом перероет в диаметре тыщи километров, чтобы ненаглядную свою единственную внучку вернуть! Неужели не понятно? Он уже, наверное, шурует где-нибудь поблизости с отрядом вооруженных до зубов воинов! Лучше бы мы вовсе не убегали, а привязали друг друга к жертвенным столбам и огонь под столбами разожгли – сэкономили бы время и силы. Да нас через пять минут найдут!
– Не кричи, Адик! – опомнился Гаврила. – Никого я не уволакивал. Я ее спас, понимаешь? Разве не видел, что там творилось? Все вели себя так, словно бес в них вселился… э-э, то есть… извини… будто рассудком тронулись! Дедушка мне еще и спасибо скажет! Если бы не я, ее бы уже в живых не было!
– Она и сейчас, между нами говоря, почти мертвая, – заметил я.
– Дышит! – парировал Гаврила. – Просто в чувство надо привести.
– Вот и займись этим. Твоя добыча, не моя…
Детина густо покраснел. Он встал с травы, отряхнул портки, шумно сглотнул и робко прикоснулся пальцем к запястью девушки. Тут же отдернул руку и отскочил на шаг, умоляюще глядя на меня.
– Отвернуться? – спросил я.
– Что ты?! Я… это… Прикрыть бы ее чем-нибудь.
– Полуметровым слоем дерна! И травой закидать, чтобы с близкого расстояния видно не было! Мол, не видели мы никакой Гальки и понятия не имеем о том, куда она подевалась… Кто ей одежду так разодрал? Интересно, что Небесная Чаша подумает, когда сюда заявится со своими головорезами?
– Скажешь тоже… – проворчал Гаврила. – Нет, ну правда… Воды бы плеснуть на нее, так нет ни глотка… Давай костер разведем – может, согреется и придет в себя…
– Значит, так, – принялся я инструктировать. – Правую и левую ладони кладешь ей на грудь. Совершаешь надавливания и пощипывания. Губами плотно прижимаешься к ее губам…
– Хватит! – оборвал меня детина, весь красный и потный, словно после получасового сеанса секса по телефону. – Всё-таки поганый вы народ – бесы! У меня же ничего такого в мыслях нет… почти. А ты – про губы и про грудь сразу!
– А в чем дело? – удивился я. – Про технику искусственного дыхания никогда не слышал? Как у вас, например, людей в чувство приводят, если они сознание теряют?
– Не знаю, – покрутил головой Гаврила. – На моей памяти никто никогда сознание не терял. Только Микола-шорник однажды, когда яблоки из батюшкиного сада воровал, головой вниз с забора свалился, но ему никто губы в губы не это… Сторож Евсей портки спустил, крапивой ожег одно место – Микола тут же подскочил и без портков убег!.. Да ежели б наши парни про… искусное дыхание знали, сами бы девок по голове дубинами глушили, чтобы потом посоромничать!
– А еще на бесов наговариваешь! – хмыкнул я. – Ладно, пусти меня. Сейчас я ее… Можешь отвернуться – полагается пострадавшему всё до пояса расстегнуть.
Я шагнул вперед, но Гаврила, неожиданно нахмурившись, загородил мне путь.
– Ты чего?
– А ничего! – буркнул он. – Стыда никакого не допущу!
– Ну, тогда сам с ней возись! – обозлился я. – Больно надо!..
Не драться же мне с ним! Я демонстративно стал смотреть в сторону, скрестив на груди руки. Воеводин сын долго пыхтел, топтался вокруг бесчувственной девушки, вставал на колени, ползал, тихонько свистел в ухо, хлопал в ладоши, один раз попытался осуществить мои инструкции, но, дотронувшись до девичьей грудки, от смущения едва не расплакался и наконец сдался.
– Я отвернусь, – сказал он, трогая меня за плечо. – Ты уж постарайся, Адик… А то она и правда… как неживая лежит.
– Постараться? Ладно. Ты ищи крапиву, а я буду снимать с нее…
– Нет, не так! – замахал Гаврила руками.
– Хорошо. Снимай штаны ты, а крапиву я поищу.
– Не валяй дурака, пожалуйста! – воскликнул детина.
– Это ты мне говоришь?! Я тебе уже полчаса толкую о том, что надо сваливать отсюда как можно дальше, а вот ты как раз валяешь дурака! Ну что с ней сделается? Здоровый человек, дитя природы… К тому же она – неуязвима, как и все пиу-пиу. Перепугалась немного, помяли ее в свалке… Очухается и пойдет домой. Дедушка-жрец внучку пожалеет. А нас он жалеть не будет! Даже представить себе страшно, что он с нами сотворит, когда настигнет! Мы, конечно, будем сражаться, как десяток львов, но полторы сотни воинов нам не одолеть! Небесная Чаша, кстати, мог уже и из других селений подтянуть сотню-другую бойцов на поиски любимой внучки!
Гаврила молитвенно сложил руки. Я вздохнул и опустился перед распростертым телом.
М-да… От девушки пахло лесными ягодами. Теплое дыхание вырывалось из припухшего ротика. Груди покачивались, как морские сонные волны… Был бы на моем месте другой бес – Франциск, скажем, или Филимон тот же, – рассусоливать не стали бы. Послали б Гаврилу разыскивать ближайшую аптеку, где отпускают без рецепта нашатырный спирт, а сами в это время… Даже грубиян Флинт, увидев перед собой столь обольстительную особу, не рявкнул бы свое привычное: «Встать! Р-руки по швам!» – а высказался бы гораздо нежнее. Например, так: «Вольно!»
Начинать, что ли?.. А самой Прибрежной Гальке каково будет? Открывает она глаза и видит припавшего к ее губам… Нет, не прекрасного принца на белом мустанге, а самого настоящего беса с рогами, хвостом и копытами!
В общем, пожалел я невинную девушку. Воспользовавшись тем, что Гаврила добросовестно отвернулся, я довольно чувствительно ущипнул Прибрежную Гальку за ладонь.
– Ай! – вскрикнула она и, приподнявшись, села.
– Очнулась! – обрадовался Гаврила. Прибрежная Галька опасливо попятилась от меня.
Думаю, сделай Гаврила шаг ей навстречу – она бы, откинув сомнения, прыгнула ему на руки.
– Доброе утро, – вежливо проговорил я. Девушка, пробормотав что-то, обеими руками сделала отвращающий знак. Меня ощутимо кольнуло в области печенки.
– Но-но! – схватившись за живот, запротестовал я. – Давай без дедовских штучек! Я тебя в чувство приводил, и всё!
– Рогатый Дух – злой дух, – сообщила Прибрежная Галька Гавриле. – Дедушка говорил, что общение с ним доведет до беды.
– Уже доводило, – вздохнул детина, – и не один раз. А куда деваться, если жизнь такая?
– Он свел с ума мое племя! – ткнув в меня пальцем, обвинила девушка. – Обрушил людей в пучину порочный страстей!
– Они сами виноваты, – сказал я. – С жиру бесятся… А ты что, Гавря, язык пиу-пиу стал понимать?
– Не совсем, – ответил воеводин сын. – Но многое понимаю. Мы с Галиной долго разговаривали… пока я больной лежал.
– А чего же ты с Большим Духом общаешься? – возмутился я. – Он со мной ходит как привязанный, от него, наверное, тоже немало нехорошего нахвататься можно!
– Большой Дух – вовсе не дух, – сказала девушка, поднимаясь на ноги и отступая за широкую спину Гаврилы. – Он – простой смертный, как и я. Великая тоска любовная заставила его обратиться к злу за помощью. А дедушка говорил: те, кто от любви потерпел, – святы.
– На святого этот увалень мало похож, – заметил я. – Что-то не скажешь по нему, что он вот-вот на небеса вознесется. Такого и пятеро мустангов выше чем на пару метров от земной поверхности не оторвут.
– Неправда! Телом он грузен, но душа его проста и поэтому легче утиного пуха. К тому же Большой Дух рассказывал, что едва не взлетел недавно…
– Это она перепутала, – покраснев, объяснил Гаврила. – Меня от травок колдовских, которые лечебные, так здорово пронесло…
– Ну хватит подробностей, – оборвал я обоих. – Надо и о насущном подумать. Плохой я или хороший – не тебе, милая девушка, решать. Не нравится – иди на все четыре стороны, держать не станем. Тебя дома уже заждались.
– Куда она пойдет?! – вступился Гаврила. – Неизвестно, эти охламоны Кленовый Лист и Быстроногий Олень опомнились или до сих пор дерутся?.. Да и как ей одной? Места здесь глухие, звери дикие водятся…
– Большой Дух ласков и приятен, – оценила девушка. – Он не похож на мужчин моего племени. Он хороший!
– Соображаешь, что говоришь? – постучал я себя по лбу. – Какой дикий зверь неуязвимому пиу-пиу повредить может?
– Ну мало ли… – замялся детина.
– Никуда я не пойду, – неожиданно заявила Прибрежная Галька, потупившись. – Никому не известно, сколько дедушка пробудет у священного дуба. Может, два часа, а может, и два дня… Что я буду делать одна среди разъяренных мужчин?
Гаврила выразил свое согласие с девушкой энергичным кивком.
– Та-ак… – протянул я. – Ситуация проясняется. Ты, парень, скажи: выполнение моего задания отменяется? Оксана тебе больше не нужна?
– Какая Оксана? – округлила глаза Прибрежная Галька. – Оксана осталась в прошлом, так ведь? Злая она и никчемная, если не оценила по достоинству Большого Духа…
– Нужна! – завопил Гаврила. – Нужна! Я только это… по велению души! Девицу невинную спасти от озверевших дикарей!
– Не надо меня спасать, – надула губки девица. – Я уж лучше пойду… Тебе, Большой Дух, должно быть стыдно!
– Почему? – не понял Гаврила.
Объявив во всеуслышание о своем желании немедленно нас покинуть, Прибрежная Галька не торопилась сейчас же отправиться в путь. Гаврила лупал глазами.
Я схватился обеими руками за голову. Мы с детиной по уши вляпались в серьезное дерьмо, а здесь завязывается какой-то идиотский бразильский сериал со среднерусско-американской подоплекой! Сопливый вестерн!.. Не хватало еще, чтобы Гаврила заправил домотканую рубаху в портки и вместо кушака подпоясался бы кожаным ремнем, отягощенным двумя кольтами, а Прибрежная Галька нацепила бы волнующий воображение купальник цвета морской волны и взяла бы в руки тонкостенный бокал с мартини…
Бардак, одним словом!
– Решайте скорее! – нахмурился я. – Или мы с Большим Духом уходим, или кое-чей дедушка в сопровождении мобильного отряда воинов-копьеносцев догонит нас по свежим следам.
Прибрежная Галька призывно взглянула на Гаврилу. Если бы такой взгляд адресовался мне, клянусь адским пламенем, забыл бы Тависка, Таронха, Филимона и всю контору вплоть до капитана Флинта!.. Э-э-х! Детина непонимающе хмыкнул и развел руками.
Гордо вскинув голову, внучка жреца отправилась восвояси. Я на всякий случай придержал Гаврилу за рукав – вдруг рванет за ней? Но нет – воеводин сын только промычал что-то протестующее и протяжно вздохнул.
Пригорок, поросший высокой травой, скрыл от нас Прибрежную Гальку.
– Вот и всё, – сказал я. – Хорошего понемножку. Пошли.
– Куда?
– В противоположном направлении. Ты молод еще и не представляешь, какая ужасная штука – месть женщины, на самые чистые чувства которой не ответили взаимностью…
Если я раньше хоть немного сомневался в том, что Небесная Чаша будет нас разыскивать до победного конца, то теперь все сомнения развеялись: девица ему такого понарасскажет, что он в лепешку разобьется, чтобы нас примерно наказать!
– Да почему же? – застонал Гаврила. – Ничего не понимаю… Какие чувства? Что я – ухарь какой-нибудь? На гулянье ее не звал, гостинцев не предлагал, песен не пел под окнами избы… Чего она так? Я же просто пожалел ее, а она напридумывала себе. Оксана – моя любовь на веки вечные! – твердо закончил он. Замолчал, подумал немного, ожесточенно скребя покрытый светлым пушком подбородок, и тихо добавил:
– А всё-таки она красивая… Может быть, чуть-чуть подурнее Оксанушки…
– Марш! – скомандовал я.
И мы двинулись в путь. Подальше от головного селения племени пиу-пиу, по открытой всем ветрам прерии к синеющим вдали вершинам скальной гряды, у подножия которой темнели редкие деревца…
* * *
…А Таронха мне и говорит: – Ты что же, брательник дорогой, от служебных обязанностей бегаешь?
– Я не твой брательник, – отвечаю я, – а всего-навсего исполняющий обязанности. Должность временная и малоответственная. Хитро вы устроились: Тависка напортачил, вверенное ему племя загнал в вонючую расщелину и скрылся куда-то. А я теперь расхлебывай?!
– Смирно! Руки по швам! – орет вдруг Таронха, стремительно преображаясь в капитана Артура Эдуардовича Флинта. – Я т-тебе поговорю! Я т-тебе посвободомыслю!! Почему дезертир Тависка до сих пор не найден?! Почему он до сих пор скрывается?!
– Потому и не найден, что скрывается, – говорю я, отчего-то нисколько не удивляясь тому, что вместо Таронха со мной разговаривает Флинт. – Не валяйте дурака, уважаемый капитан. Что я – глупый, да? Зачем Землю насквозь шахтой просверлили? Подумаешь, авантюру тайную затеяли… Я уже обо всём догадался. И с Таронха нечего спрашивать: он не сторож брату своему!
– Я не сторож?! – возмущается превратившийся в Таронха Флинт. – Я, мой симпатичненький, самый настоящий сторож! Тулупчик вот мне выкроили из бизоньих шкур… Из ясеня колотушку выточили… Самогон пью день и ночь… Песни пою… Чем не сторож? Хоть сейчас на пенсию выходи! Да мне уж и недолго осталось… Вот доберутся до наших земель бледнолицые – и айда обратно в свою контору – вперед, шагом марш!.. А насчет подозреваемого – это вы зря. Типы какие-то подозрительные тут шныряли – я замечал. Неместные… С рогами и с копытами!.. Они брательника моего и цапнули!
Тут началась какая-то совершенная галиматья. Сморщенное личико Таронха снова стало превращаться в оловянную физиономию капитана Флинта, но процесс почему-то на полдороге застопорился – получившаяся в итоге харя была так страшна, что я едва не перекрестился!
– Кто к вам в последнее время заходил?! – кричал Флинт-Таронха на самого себя. – Фамилии?! Адреса?! Явки?! Смирно!!!
– Ну Тависка заглядывал, – сам себе отвечал Таронха-Флинт. – Потом жрец Небесная Чаша… Потом гуси с бычьими головами… Потом мустанги – все как один точь-в-точь похожие на вождя Быстроногого Оленя… Потом крысы-мутанты… Потом черепашки-ниндзя… А потом я понял, что у меня белая горячка…
