Текст книги "Бес шума и пыли"
Автор книги: Антон Мякшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
А девица, промаявшись двое суток в пустом гостиничном номере, вслух высказалась в том смысле, что душу бы продала за свободу…
Дежурный случайно поймал сигнал, и я вылетел на помощь. Легкое было задание, потому что ключ от наручников висел прямо над кроватью на гвоздике. Я справился за минуту… А вот кто другой из бесов раньше чем через два часа от прикованной девицы не отошел бы! И не факт, что, подустав, он освободил бы бедную любительницу острых ощущений, а не заказал бы в номер пиво, пиццу да не вызвал бы приятелей из преисподней…
Ага, значит, девица нашла выход, а я нет?.. Ну ей-то проще… Люди могут, попав в безвыходное положение, вызвать беса и таким образом спастись… А мне кого вызывать? Тут кричи, не кричи, если кто и придет – бестолковый нелюдь или какой-нибудь надзиратель-палач…
У девицы, между прочим, только руки были прикованы, а ноги – свободны… Теперь я оценил, какое это счастье – иметь несвязанные нижние конечности! Ими хоть поболтать можно в воздухе – тоже развлечение. Опять же почесаться, если постараешься, конечно.
Ой, зря я об этом! Как только подумал про «почесаться» – тутже зазудело между лопатками!..
Я потерся спиной о топчан, со страхом ожидая продолжения. Общеизвестно: если чего-то сделать нельзя, то немедленно начинает хотеться именно этого!..
Зачесалось правое плечо… Потом левое…
Ну, с этим я еще кое-как справился, использовав небритые щеки.
А потом зачесался лоб… Потом между глаз… Потом и сами глаза…
Очень скоро зудела вся поверхность моего несчастного тела, словно я полчаса назад подвергся мощной атаке комариной стаи… Что я вынес!
Ужаснее всего был зуд в ладонях, под коленками и на кончиках рогов! От отчаяния и безысходности я даже орал – к счастью, на мой зов никто не откликнулся… И зачем только придумали дыбу и прочие страшные на вид орудия пыток? Достаточно просто привязать пытаемого к жесткой неудобной лавке и оставить так на продолжительное время… Попробуйте, если не верите!
В конце концов, издерганный, измученный и уставший, я уснул. Задремал, то есть, на минутку… Догадайтесь, что мне снилось?
Бескрайняя прерия… Легкий утренний ветерок… Синее-синее небо, под которым я скачу иноходью, поднимая клубы желтой пыли, – свободный и счастливый…
ГЛАВА 3
Скрип двери ворвался в мое сновидение неожиданно. Я сразу очнулся и приподнял голову, напряженно вглядываясь в расцвеченный факельным пламенем полумрак, – кто там?.. Мне показалось, что вернулся Филимон, одумавшись и решив-таки меня освободить. Я даже закричал радостно:
– Филя! Дружище! Наконец-то!
– Сейча-ас, касатик… – продребезжал совсем не филимоновский голос. – Кто тут у нас отдыхает? А я вот тебе еду притащил… Ешь до отвалу, а не наешься, так я еще принесу. Мне не трудно. Лишь бы ты, касатик, жив-здоров был. До завтрашнего утра… Ф-фух, последняя камера – и на сегодня всё!
Дедок Никодим вполз в камеру задом наперед, волоча за собой уже знакомую мне кадушку. Поставил ее на пол и обернулся ко мне, вытирая пот с морщинистого лба.
– Филимон… – севшим от ужаса голосом проговорил я. – Дружище…
– Какой-такой Филимон? – встревожился Никодим. – Где?
Я молчал, холодея. Вспоминал все гадости, которые рассказывал про этого старикана мой бес-коллега. Случилось самое паскудное из того, что могло случиться. В мою камеру забрел не кто иной, как палач!
Никодим подошел ко мне близко-близко и сощурился.
– Где-то я тебя видел, – сказал он. – Ага! Ты из тех колдунов, про которых я начальству сообщил!
Я молчал, соображая, что же предпринять.
– И в цепя-ах… – протянул Никодим, облизываясь.
Трусцой он сбегал к двери, выглянул и, видимо, самому себе сказал:
– Никого нет…
Вернулся ко мне, потирая руки.
– Работа на сегодня почти закончена, – пробормотал он, мутнея глазами и становясь всё оживленнее, – старуха меня не ждет, так что можно немного и…
Он не договорил – просто несколько раз сжал и разжал пальцы, точно хищная птица когти. И я всё понял…
Удивительно, как любимое дело преображает человека! За минуту Никодим из дряхлой развалины превратился в сияющего энтузиаста – престарелого, конечно, но еще полного сил…
– Погоди, касатик, сейчас…
Никодим нагнулся и вытащил из-под топчана деревянный ящик, в котором неприятно лязгнули какие-то железяки. Они походили на хирургические инструменты – только несколько варварского вида.
– Что бы ты ни собирался делать, – проговорил я, косясь на железки, – имей в виду: Филимон – мой друг!
– Друг, друг, – согласился Никодим, вдохновенно перебирая инструменты, – знаем… И батюшка-государь у тебя в родне ходит… Так что если я тебя хоть пальцем трону, то мне худо будет… Слышали… Я, касатик, сорок лет в застенках работаю заплечных дел мастером! Чего только не наслушался… Прямо диву даешься: человек в цепях лежит, к пытке готовится – а всё равно грозится!
– А ну прекратить! – крикнул я, не зная, что еще предпринять. – Указания насчет применения ко мне физического воздействия были?! Сгною! Уволю! Неужели у тебя никаких других дел нет, кроме как безвинного беса мучить? Ведь почтенный старикан, внуки, должно, ждут…
– Нет у меня никаких дел, – нервно оглядываясь и потирая руки, проговорил Никодим. – Нет… Почти… Не забыть бы цепи смазать… В соседней камере… А то недалеко и до греха…
– Какие еще цепи?! То есть иди немедленно и смазывай! Всё Филимону доложу!
– Не доложишь. Язык я тебе отрежу – и не доложишь… Ишь какой указчик нашелся!.. А цепи я обязательно смажу. Без этого нельзя. Серьезный душегуб в соседней камере содержится – Ахмет Медный Лоб зовут его. Лбом любую стену пробьет – только дай волю… Да волю-то ему никто и не дает! Обмотали цепями, спеленали, болтается, как муха в паутине… Трепыхается день и ночь, выбраться хочет, зверь такой, чтобы снова бесчинства творить… Кажный день цепи смазываем особым составом. Ежели не смазать – разорвет и вырвется!
– Так чего ты ждешь! Ведь вырвется! Оставь меня в покое, иди Ахмета охраняй! Или пытай его!
– Не-эт, касатик… Не такой я дурак, чтобы к басурманину приближаться. Еще изловчится да и двинет меня лбом своим медным!.. А цепи я смажу, смажу, конечно. После того как с тобой натешусь!
– Трус! – закричал я. – Старый идиот! Помогите! На помощь! Филимон!!!
– Ори, ори… – бормотал Никодим, плотно прикрывая дверь. – Здесь же пыточная. Стены, значит, особые – тройной крепости. Никто не услышит. Кроме меня. А меня крики не раздражают. Они мне нравятся.
Я смолк. Не потому что не хотел доставлять лишнего удовольствия заплечных дел мастеру, а потому что вдруг увидел глаза Никодима. Доселе мутные, они прояснились и заблестели. У меня даже дыхание перехватило! Словно жерла фабричных мясорубок смотрели на меня – кроваво-черные провалы, на дне которых смыкаются и размыкаются смертоносные ножи-лезвия… Да, этот не остановится – даже под угрозой собственной смерти! Он просто больше не владеет собой.
– Меня же завтра на казнь надо будет живым и здоровым выводить, – хрипло проговорил я, – по приказу царя… Тебе же… нахлобучка будет… старый душегуб!
Никодим на мгновение остановился. Облизнулся – я заметил, какие у него не по-стариковски розовые губы, – шумно сглотнул и сказал умоляюще:
– Ну я только немножко… Не до смерти… Шибко охота мне… Работы совсем не стало – молодые хлеб отобрали. Раньше имя мое гремело по всем землям православным, а сейчас только еду таскать арестантам дозволяют. Но я же – мастер! Где справедливость?.. Никто не узнает… – Тут он захихикал. – Завтра тебя прихлопнут – и концы в воду! Никто и разбираться не будет…
Я не нашел что ответить.
А Никодим развил бурную деятельности. Притащил из угла жаровню, ахнул о пол табуретку, с помощью ее обломков и настенного факела разжег в жаровне огонь. Мурлыча под нос какую-то песенку, положил на закопченную решетку большой зазубренный крюк, соединенный с кривым лезвием.
– Это что такое? – спросил я. Никодим всплеснул руками:
– Интересно?!
– Вообще-то да…
– Сейчас, сейчас, касатик… Пока жаровня раскаляется, время есть… – Он поднял ящик с инструментами, огляделся и, не найдя лучшего места, вывалил железки мне на колени. – Ты – молодец! – одобрительно проговорил палач. – Никто раньше не интересовался. Все почему-то когда такие штучки видят, орут и плачут. А я ведь мастер! Мастерство мое вместе со мной и уйдет. Учеников-то нет! Молодые надо мной смеются: им бы плетьми бить да дубинами колошматить – никакого таланта в них! Дуболомы! Инструменты почти не использует – вот они и валяются по пыточным, пылью покрываются… Погляди, касатик. Этот резак – для отпиливания пальцев: видишь зазубрины… Это – игла подноготная, средняя. Эта вот – большая подноготная… А эти щипчики – для отрывания кусочков кожи… Ах, сволочи, щипчики затупили! Сколько раз говорил – не использовать для срывания ногтей! Только для кожи! Это ж тонкая работа! Понимать надо!
Никодим раскраснелся, словно маньяк-филателист, демонстрирующий восхищенной публике уникальные экземпляры из своей коллекции. Меня давно уже мутило, я пару раз простонал:
– Не надо!.. – Но он меня не слышал.
– Буравчик! Бурит всё, даже кость – очень медленно и болезненно… Удавка. Конский волос высшего сорта! Нет, не для шеи, а для перетягивания конечностей до полного онемения…
– Хватит! – заорал я. – Всё! Делай, что хочешь, только перестань! У тебя эта железная хреновина на решетке раскалилась и готова к употреблению! Лучше муки физические, чем духовные! Хватит!
– Успеется, – мельком глянув на жаровню, сказал Никодим. – А это вот – специальная игла и специальная соляная нить для наиболее болезненного зашивания естественных отверстий человека…
– Не-эт!..
И тут я стал молить о чуде освобождения. Искренне и вслух!.. Правда, молил абстрактно, без адресата, потому что не знал, к кому обращаться: моя контора подобных услуг своим сотрудникам не оказывает (в соцпакете не оговорено), а конкурирующей организации до меня дела нет.
– Капельница… Из нее раскаленное олово удобно капать… – дребезжал старческий голос.
Я охрип. Подустал и Никодим. Откашлявшись, он произнес:
– Ну, теперь можно приступать…
И тогда случилось чудо, в которое я уже, надо сказать, не верил. Правда, я сразу не понял, что это – именно чудо, а не очередной удар судьбы-злодейки.
Топчан-дыба сам собой подпрыгнул едва ли не до потолка и рухнул на пол. Потом еще раз и еще… Вороты тяжко ворочались в креплениях, древесина трещала, щепки летели во все стороны, цепи гремели…
Никодим с воплем шарахнулся к двери, но сослепу наткнулся на жаровню и, опрокинув ее, упал сверху…
А топчан всё скакал…
Паскудный престарелый палач выл и визжал, катаясь по полу и стараясь ладонями потушить горевшую одежду. Вдруг раздалось громкое шипение – будто паровоз выпустил пар. Это Никодим опрокинул на себя кадушку с бульоном, счастливо избегнув смерти от огня. Впрочем, вопли не прекратились – наоборот, стали еще громче…
Или это я сам орал?.. Топчан колотился между полом и потолком; я бился головой и прочими органами о его поверхность; вороты трещали и скрипели – это было поистине кошмарно!.. Как и всякий кошмар, мой тоже закончился внезапно.
С гудевшей башкой, в разорванной одежде (синяки проглядывали сквозь лохмотья), с расквашенным носом и подбитым глазом – но живой! живой! – я выкарабкался из-под обломков, стряхнул с себя покореженные кандалы, глупо улыбнулся и неведомо кому сказал:
– Спасибо!
Что это было? Конечно, чудо! Только кто его устроил?.. А, ладно, не важно. Главное – я выбрался!.. Всё-таки правильно говорят – безвыходных ситуаций не бывает!..
В пыточной воняло гарью. Никодима нигде не было – очевидно, он сообразил, чем для него может закончиться мое освобождение, и благополучно слинял.
Пошатываясь, я вышел в коридор. Сейчас этот сморчковидный садист наведет сюда опричников… Нужно сматываться, да побыстрее. Конечно, можно спрятаться и здесь, но… Как же Гаврила с супругой? Если Филимон раньше не доберется до них, то несчастных казнят утром на площади…
Я захромал вдоль по коридору, очень скоро раздвоившемуся… По каком раструбу меня вели? По левому или правому? В упор не помню… Как-то не озаботился запоминанием дороги.
На колебания в выборе дальнейшего пути не было времени. Я свернул наугад и побежал так быстро, как только позволяло мне истерзанное взбесившимся топчаном тело.
* * *
Переплетение бесконечных ходов, переходов и поворотов – вот во что очень скоро превратился коридор! Лабиринт… Факел надо было захватить из пыточной! Ничего не видно… И тихо, как… в гробу! Аж в ушах звенит!.. Лишь стук моих копыт отражается сырыми каменными стенами. Эхо многократно усиливает перестук, и кажется, будто по коридорам шагает не один, а сразу несколько бесов…
Где искать Гаврилу? Тут самого себя потерять можно! Темень такая, что, как говорится, сам черт ногу сломит… Ох!
Я пребольно приложился коленом о какой-то коварный каменный выступ и вынужден был на несколько минут прервать свое путешествие, чтобы ощупью выяснить степень повреждения. К счастью, ничего страшного… Не сломил… То есть не сломал. Всё в порядке! Кроме одного обстоятельства: я продолжаю слышать стук шагов, стоя на месте…
Отогнав глупую мысль о слуховой галлюцинации, я спрятался за ближайшим поворотом. Впереди мелькнул свет факела, и мимо меня протопали два нелюдя.
Дальше я шел осторожнее, время от времени останавливался и прислушивался. Таким образом я счастливо избегнул столкновения с тремя группами нелюдей. А вот опричника-человека, чего-то забывшего в этом подземелье, пропустив на шаг, оглушил по голове копытом, связал снятым с него же кушаком и отобрал сапожки, шапку и факел. Факел – чтобы освещать себе дорогу, а сапожки и шапку – чтобы прикрывать вторичные бесовские признаки (рога и копыта). Мало ли что еще может случиться? Совсем не улыбается мне случайно набрести на более или менее многолюдное общество и мгновенно стать объектом всеобщего внимания…
Иногда попадались двери, обшитые железом. Я стучал в них кулаком и тихонько звал:
– Гаврил а-а!
Арестанты обычно отвечали: кто-то жалобными стонами, кто-то ругательствами и проклятиями, а кто-то идиотским хихиканьем… Гаврилы не было.
М-да, мрачное местечко… Посидишь тут, не видя никого, кроме Никодима, и, конечно, свихнешься!..
Эх, надо было престарелого садиста пленить, посадить на поводок, заткнуть пасть и пустить впереди себя, чтобы дорогу показывал…
Я блуждал по коридорам довольно долго. Факел мой догорел, пришлось его выбросить и идти дальше на ощупь. Это очень, знаете ли, неудобно. Я еще пару раз стукнулся коленом о какие-то дурацкие выступы, чуть не расшиб себе лоб о низкую притолоку и чуть было не свалился в возникшую под ногами яму…
А яма оказалась вовсе и не ямой, а началом круто уходящей вниз лестницы.
«Ну хоть какое-то разнообразие, – подумал я. – Сколько же мне по лабиринту блуждать? Авось лестница куда-нибудь выведет… Конечно, было бы лучше, веди она не вниз, а вверх, но… Выбирать не приходится…»
Я стал спускаться. Лестница всё тянулась и тянулась. Она была такой длинной, что я уже подумывал плюнуть на всё и вернуться обратно. Появились неприятные ассоциации с межконтинентальным лифтом, немало меня обеспокоившие. Кто его знает? Если во дворе вдовицы Параши есть ход в Америку, то почему бы в подвалах Кремля не быть такому же… в Австралию, например?!
Лестница неожиданно закончилась. Впереди я увидел недлинный узкий коридор, освещенный… настоящей электрической лампочкой!
От удивления я остановился. Мгновение спустя заметил, что и стены здесь покрыты не плесенью и копотью, как наверху, а хорошей финской керамической плиткой, правда, с довольно своеобразным рисунком – незамкнутой пентаграммой. «Наверное, по спецзаказу делали», – подумал я и пошел дальше.
Скоро коридор свернул. Следующий отсек также освещался электричеством. По потолку тянулись многочисленные провода и кабели, соединенные сверкающими никелированными зажимами, а вдоль стен стояли довольно безвкусные статуи, изображавшие аляповато раскрашенных людей в средневековых одеждах, с навеки застывшим на физиономиях выражением крайнего изумления и страха…
Кажется, излишне реалистичная манера. На любителя… Кому, интересно, приятно смотреть на выпученные глаза, вываленные языки и причудливо безобразные позы?.. Я, конечно, не специалист, но, по-моему, к такой плитке больше подошли бы в качестве украшений узкогорлые напольные вазы или карликовые деревья в керамической посуде. Или, допустим…
Я споткнулся, едва не наступив на маленького василиска, притаившегося за очередной статуей. Тварь сверлила меня круглыми черными глазками и громко скрипела желтыми зубами, очевидно жалея о том, что меня, как истинное создание Тьмы, нельзя превратить в камень взглядом… Бочком-бочком я обошел василиска и дальше двигался уже на цыпочках.
Н-да, а статуи вдоль стен – вовсе не элемент декора. Это, судя по всему, останки случайной кремлевской челяди, заплутавшей в подземелье… Неплохая идея – поставить василиска на входе вместо таблички «Посторонним вход воспрещен»!
* * *
Дверь, которой заканчивался коридор, была приоткрыта. Я осторожно заглянул в комнату…
Собственно, не комната открылась мне, а большой зал – светлый, сверкающий стеклом, пластиком и никелированным железом. Компьютерные мониторы на столах, стопки дисков, пульты управления, бесчисленные приборные доски и кнопки, кнопки, кнопки… И рубильники, рубильники, рубильники… И провода, провода, провода – целые гирлянды проводов, свисающих отовсюду, как лианы в джунглях…
В общем, если бы не начерченная на полу пентаграмма, зал походил бы на центр управления космическими полетами… Правда, тут еще и пахло так, как вряд ли может пахнуть в любом уважающем себя центре управления, – просто у пентаграммы (кстати, начерченной чем-то бурым, очень напоминавшим по цвету запекшуюся кровь) валялось с десяток крысиных трупиков, вокруг которых с отвратительным жужжанием вились мухи. В центре пентаграммы из бугорка синего песка рос цветок неподвижного оранжевого пламени…
Где-то я такой костерок уже видел… Ага, в вигваме жреца рода койота Потаенной Мыши!
Шорох заставил меня вздрогнуть. Я хотел было пошире приоткрыть дверь, но тут в поле моего зрения появился Филимон – всё так же одетый в опричничьи одежды, сосредоточенный и хмурый… Я попятился, но Филимон вряд ли мог меня заметить – он говорил по мобильному телефону, супя брови, глядя себе под ноги и теребя крохотную клиновидную бородку.
– Как это не отвечают! – сердито выговаривал он кому-то. – Должны отвечать! Номера пятый и сто сорок шестой, приказываю сходить и проверить, чем это они там занимаются, вместо того чтобы заниматься тем, чем нужно!.. Да! Немедленно!.. Куда? Верхний ярус, камера третья слева… Понятно? Выполнять! О выполнении сообщить!
Нелюдей распекает… Это у нелюдей вместо имен – номера. Так удобнее для всех, и для них в том числе. Они ж на одно лицо и тупые как валенки! Дай им имена – тут же их перепутают и еще передерутся, выясняя, кто чье имя незаслуженно присвоил!..
Ого, какой строгий Филимон!.. Не стоит, конечно, показываться ему на глаза. Хоть я ему и друг, но на этот раз он церемониться не будет. Чтобы меня нейтрализовать, сделает… сделает… Что-нибудь ужасное сделает! Ведь такая серьезная операция! А я мешаюсь… Правда, в данный момент ничего существенного за мной нет… Ну покалечил немного местного палача… Ну связал и ограбил опричника… Подумаешь! Хотя…
На всякий случай я отошел чуть-чуть назад и… наступил на ногу стоявшему позади стрельцу!
Вот дьявольщина! Будь стрелец живым и здоровым, он бы только ойкнул и, возможно, негромко выматерился бы. Но, превращенный в неподвижное изваяние, служивый пошатнулся и с оглушительным грохотом рухнул на пол.
Филимон подскочил на месте, потом бросился в мою сторону, на бегу вынимая из ножен саблю. Не больше секунды было у меня на размышление, и я принял единственно верное решение: отступил за первую попавшуюся статую и застыл, разведя руки, вытаращив глаза, а рот раззявив так широко, как только смог.
У меня получилось! Филимон пролетел мимо, даже не взглянув в мою сторону, – так натурально я слился с рядом истуканов!.. Пришлось простоять в неподвижности несколько минут, выслушивая, как бес отчитывает василиска, который, по его мнению, и свалил одну из статуй.
Наконец Филимон вернулся в зал. Я расправил затекшие конечности и снова вздрогнул от замогильного волчьего воя – это зазвонил мобильник Филимона.
– Пятый и сто сорок шестой, вы что, окончательно отупели?! В маразм впали?! Как это они исчезли?! Никуда они из камеры деться не могли! А семнадцатый и восемнадцатый что говорят? Ничего не говорят?! Мычат и скулят?! Что там у вас, чтоб вас псы чистилища разорвали, происходит?!
Я вдруг понял, о чем речь. Вернее, о ком… Филимон – вот ведь злопамятный гад! – не забыл о своем намерении уничтожить Гаврилу… И что такого мой Гаврила ему сделал?.. Нет, много чего, конечно: опозорил, колдовскую силу вытянул, побил… Ну да ведь у Филимона сейчас более важные дела есть, кроме как непоседливого воеводина сына наказывать!..
Видимо, и Филимон подумал о том же. Он покосился на часы в углу компьютерного монитора и ахнул:
– Всего час остался!.. Ладно, отбой! Забудьте про сбежавших пленников, все срочно на площадь! Что?! Еще одна проблема?! Издеваетесь?! Какая? Никодим?.. И что с ним?.. Куда забился?.. Почему на курином насесте прячется?.. Какие еще сумасшедшие топчаны?! Почему обожженный весь?.. Почему плачет?.. Он что – тоже с ума сошел?! А цепи он смазал Ахмету Медному Лбу?! Нет?! Идиоты, смажьте сами! Не хватало еще взбесившегося басурманина утихомиривать!.. Где раствор? У Никодима?! Так вытащите Никодима и пускай срочно исполняет свои обязанности! Выполнять! Головы всем поотрываю!!
Сбежавшие пленники!.. Значит, Гаврила сумел-таки бежать?.. А что же он сделал с двумя нелюдями, посланными его уничтожить? Нелюди – это ведь просто машины смерти, их не то что голыми кулаками – их даже мастерством убойной плевбы не возьмешь!..
Я снова застыл с открытым ртом и по-дурацки выпученными глазами – Филимон пробежал мимо меня, на ходу пряча мобильник под одеждой. Выждав минуту, я двинулся за ним. Постараюсь идти на шум его шагов – авось не заметит, авось выведет из этого проклятого подземелья!..
* * *
«А Гаврила-то! – думал я, неслышно скользя за Филимоном, уверенно и быстро шагавшим по подземным переходам. – Не удумал ничего лучше, чем вырваться на свободу!.. Сидел бы себе спокойно… Хотя, с другой стороны, Филимон нелюдей послал, чтобы убили его… Ну и что? Забаррикадировался бы и сидел… Чего доброго пойдет Оксану воровать из-под венца и помешает ходу операции!.. Эх, найти бы мне сейчас детину и отговорить от поспешных действий…»
Мы выбрались на верхний ярус подземелья. Свет – неяркий, предутренний, синеватый – проникал через узенькие как бойницы окошечки под самым потолком. Было видно, как наверху, на земной поверхности, мелькали чьи-то ноги, древки копий, алебард, приклады пищалей, полы красных кафтанов… Это проснувшиеся стрельцы громогласно сморкались, зевали и обсуждали предстоящую церемонию.
– Как жениха с невестой выведут народу показать, так и государь-батюшка покажется – благословлять молодых будет! – услышал я. – Ухо надо востро держать!
– Готовится покушение? – деловито осведомился кто-то.
– Нет. Слухов таких не было… Меды рекой потекут! Тут уж, братцы, держись: на всех всё равно не хватит – кто успел, тот и съел…
Чья-то рука крепко ухватила меня за шиворот и дернула назад. Я споткнулся и вдруг ощутил, что тело мое надежно опутала невидимая, но прочная, как стальная проволока, паутина.
Я рванулся изо всех сил. Филимон – моя звезда путеводная – уходил всё дальше и дальше. Сейчас скроется за ближайшим поворотом, оставив меня навсегда в этом подземелье! Хоть и верхний ярус, а плутать тут можно часами… Я снова рванулся – чуть слышно лопнуло несколько волокон; еще несколько движений – и я точно освободился бы совсем, но…
Неведомая сила сдавила меня на мгновение так, что я едва не испустил дух! Чувствуя, как трещат мои кости, я захрипел, потому что кричать попросту не мог. Чудовищные объятия ослабли и исчезли.
– Тише, Адик! – простонал Гаврила, хватая меня за руку. – Галина, сними заклятие, зачем ты?
– Прибрежная Галька! – простонал я. – Опять дедовские штучки? Чего тебе от меня надо-то?!
– Сам ведь сказал, любезный муж, чтобы я его задержала, – обиженно проговорила Прибрежная Галька.
Я обернулся. Она взвизгнула, бросаясь на шею Гавриле, – тому пришлось выпустить меня, чтобы подхватить супругу.
– Совсем сбрендили? – осведомился я, снимая с себя остатки колдовских пут. – Тьфу, слабенькое какое-то заклятие… И этим ты думала беса – оперативного сотрудника остановить? Каких-нибудь древних доисторических духов или демонов захудалых можно паутиной спеленать, но беса!.. Постой, так это ты нелюдей отделала? Ну правильно: против твоих заклятий они бессильны. Они же – низшие демоны… Даже и не бесы в полном смысле этого слова.
– Она! – подтвердил Гаврила, и в голосе его ясно слышалась гордость. – Эти… которые в одежде опричников были… подошли ко мне и сабли обнажили. Я приготовился драться, а Галина вдруг понюхала, понюхала и говорит: «Это же не люди! Это же злые демоны!..» – Галина меня спасла, рискуя собственной жизнью!
– Дедушка научил меня зло чуять, – вставила Прибрежная Галька. – Я их и в первый раз почуяла, когда они заходили. Только не сразу сообразила. А когда сообразила, то всё сказала Большому Духу.
Большой Дух, то есть Гаврила, вдруг отвел глаза в сторону и бухнулся на колени.
– Прости, Адик! – завыл он. – Грех случился! Поддался я злому чувству – заподозрил в тебе коварство!
– Не ори! Встань! Объясни толком, в чем дело?
– А когда ты живой оказался, я так обрадовался! Обнял тебя крепко-крепко!
– Ага, у меня кишки через нос едва не вывалились! Спасибо, дорогой друг!
– Как же тебе досталось! – Он отступил на шаг, разглядывая мою изорванную одежду и синяки, проглядывавшие сквозь прорехи. – Это всё я виноват! Прости великодушно, родненький!.. Галина сказала: злые демоны явились за злым Рогатым Духом и увели его, спасли, а нас оставили томиться в застенках до скорой смерти. Ну я озлился немного и сказал… сказал…
– Что сказал?
– Бей! – подставил Гаврила украшенную здоровенной шишкой макушку. – Я тебя проклял! Сказал: «Да что б его приподняло и пришлепнуло!..» – Как хорошо, что ты не убился!
Я вспомнил свихнувшийся топчан… и рассмеялся.
– Забыли! – великодушно предложил я. – А где, кстати, наш душегуб Пахом-Чик?
– Не знаю, – обрадованный моим смехом, ответил Гаврила и быстро поднялся с колен. – Когда Прибрежная Галька заклинаниями своими лишила речи и силы этих демонов, Пахом вскочил и убежал. Наверное, сам решил выбираться. А мы… вот. Блуждали, блуждали, прятались от всех и вдруг тебя увидали!
– Чую зло! – громко объявила Прибрежная Галька. – Оно приближается!
– Так, – проговорил я. – И что же вы предполагаете дальше делать? Тс-с…
Мы втроем шмыгнули за угол. Мимо нас пронеслись двое нелюдей, волоча за собой Никодима, от которого остро воняло гарью.
– Признавайся! – орал на бегу нелюдь. – Где раствор для цепей?!
– А он прыгал и прыгал, прыгал и прыгал… А потом всё загорелось! – хныкал дедок и сучил ножками. – Отпустите меня, я спрячусь! Боюсь!
– Итак, – когда опасность обнаружения миновала, сказал я, – так что же всё-таки вы дальше намерены делать?
– Куда мой муж, туда и я. Хау! – заявила Прибрежная Галька.
– А ты, Большой Дух?
– А я… – Гаврила замялся и посмотрел на меня как-то… Как-то так посмотрел… Потом оглянулся на Прибрежную Гальку.
Я ожидал, что дикарка нахмурится, догадавшись, о чем идет безмолвный разговор, но она только потупилась и вздохнула.
И я промолчал. Что мне было говорить? Через какой-нибудь час, когда секретная операция по уничтожению Воителя Света Георгия Победоносца закончится, вся нечисть улетучится из этого временно-пространственного периода – и я вместе со всеми. Тогда уже никто не поможет бедному Гавриле завоевать Оксану… Но почему-то у меня такое ощущение, что Оксана перестала быть для детины единственным светом в окошке! После того как Прибрежная Галька в очередной раз спасла Гаврилу от верной смерти, он разглядел в ней… В общем, не то, что видел раньше… Впрочем, Гаврила, кажется, пока не разобрался в самом себе.
– Решай! – вдруг тихонько проговорила Прибрежная Галька. – Не могу я постоянно добиваться любви собственного мужа. У меня тоже сердце есть. Выбирай: или я, или…
– Адик… – несмело произнес Гаврила. – Насчет твоего задания… Я тут подумал и…
– Ну?
– Не знаю, – признался детина. – Не знаю… Галина дорога мне стала, но и Оксана еще люба… Не знаю…
– Чую зло! – опять объявила дикарка.
Мы снова спрятались и затаили дыхание. На этот раз двое нелюдей пролетели мимо нас в обратную сторону с куда большей скоростью. Вслед за ними с дикими воплями несся Никодим. Вытаращив глаза, он вопил что есть силы:
– Не виноват я! Не виноват! Топчаны сумасшедшие! Огонь! Огонь! Куда раствор подевался?!
– Это еще что за?.. – высунулся было Гаврила, но тут загомонили стрельцы снаружи:
– Везут! Везут! – Гаврила встрепенулся.
– Пойдем! – сказал он. – В последний раз посмотрю на Оксанушку, тогда и скажу вам… решающее мое слово!
– Э нет! – запротестовал я. – Вы куда собрались?
– На площадь! – в один голос заявили супруги, а Прибрежная Галька еще и добавила:
– Хоть взглянуть на эту Оксану – что она из себя представляет…
– Нельзя! – заявил я. – На площади такое сейчас начнется!
– Что начнется?
– Такое… В общем, давка, пьяная толпа… Ну разве не знаете, что такое массовые гуляния? Одно недоразумение сплошное! Давайте лучше здесь пересидим. Тихо, спокойно…
Словно в подтверждение моих слов из глубин подземелья донесся ужасающий вопль. То ли звериный, то ли человечий – не понять, но грохот под каменными сводами раскатился такой, что я невольно вздрогнул и плюнул через правое плечо. Прибрежная Галька, деликатно повернувшись ко мне спиной, сделала знак, отвращающий злых духов, а Гаврила поднял сложенные щепотью пальцы для крестного знамения.
Пол под нашими ногами задрожал. Затряслись стены. Сверху посыпалась пыль и мелкие камешки. И раздался тяжкий удар – где-то внизу и очень далеко. Потом еще один – чуть ближе. Потом еще один…
Вот тебе и тихо, спокойно… В голове моей вдруг зашевелилось страшное подозрение.
Тависка! Там, внизу Тависка!.. То есть он не то чтобы уже внизу, а стремится на поверхность! Операция началась!
Злой дух – это вам не нелюдь, и не демон, и уж, конечно, не василиск. Мощь злого духа древности лишь немного уступает мощи Воителя. Вот он – козырь в рукаве… Основной боец…