Текст книги "Todo negro (сборник) (СИ)"
Автор книги: Антон Мокин
Соавторы: Антон Мокин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Если Мананнан хотел бы убить гостей в своем доме, ты бы ему не понадобился. – старпом продолжил говорить странное. – Отдай нож.
Старпом с капитаном приблизились. Уже на расстоянии удара. Неужели получится? Ермолаев почти готов был протянуть нож, но…
– Лжец!
Безумная гримаса, стремительный выпад – но теперь капитан оказался быстрее и был вооружен. Паша упал на колени, хватаясь за горло. Хрипел и пытался вдохнуть. Пара минут агонии казались вечностью – тяжёлое зрелище. Красов уронил наваху. Его трясло.
– Тела в холодильную. И Пашу, и Игоря. Всем… отдыхать. В ближайшее три часа стоим на якоре. Мне нужно…
Красов пошатнулся, но Бахтин подставил плечо.
– Что ты нес, Федя? Кто там будет недоволен?
– А, это… ну… – Бахтин явственно замялся. – Да из Лёвиной песни. Ирландские мотивы. Я типа решил, что раз он говорил про Льва, прежде чем с катушек слететь…
Красов не припоминал у «Левиафана» ничего подобного, но последний альбом он не слушал, да и творческое наследие Платонова уж очень обширно. Только истовый фанат всё упомнит.
– Сейчас мы с твоим Платоновым серьезно поговорим. Очень. Но сначала руку перевяжу… и выпью. Я убил человека, которого знал восемь лет.
***
Музыкант был ровно настолько же спокоен, как когда его заперли. На лице Лёвы сияла та же блаженная улыбка, которую Бахтин помнил из детства. С улыбкой всё понятно. Интереснее иное: откуда он помнил…
…впрочем, об этом речь и пошла сразу же. Платонов говорил так ровно, таким серьёзным тоном, словно бы не городил полнейшую дичь. Феде Бахтину, правда, эти слова ересью сумасшедшего уже почти не казались, а вот Кэп…
А капитан, как ни странно, тоже был спокоен. Может, смерть Ермолаева выпила все эмоции? Хотя Иваныч верно сказал, когда вся эта дичь ещё только начиналась: капитан должен сберечь судно и экипаж. Остальное вторично.
– Старые сказки, Федя… – протянул музыкант, не глядя в глаза ни ему, ни капитану. – Сказки, которые ты знаешь лучше, чем думаешь. Нам нужно идти на Личутинский корг и только туда.
– Это ещё почему? – приказов Иваныч явно уже наслушался.
– Потому что иначе мы все погибнем.
– Да ну?
– Вы же сами видите, что положение становится только хуже. С каждым часом. Если ледокол не погибнет во тьме и льдах, то люди на нём просто перебьют друг друга. Сигнал по радио был не из Североморска. Он был вообще не отсюда. Мы в Сиде. Мы в стране Мананнана Мак Лира, которая всюду простирается, где только плещется море. Ложный сигнал ведёт корабль прочь от корга, но одновременно и к погибели. Единственный шанс – действовать наоборот. Идти туда, куда собирались.
Звучало до такой степени безумно, что даже могло быть разумной тактикой. По крайней мере, на взгляд Бахтина, который самому ему уже казался каким-то помутневшим. Капитан сохранял более ясный рассудок. И вопрос задал пусть не свежий, однако очень своевременный.
– Так всё-таки, зачем тебе на Личутинский корг?
– Этот вопрос теперь уже не имеет ни малейшего значения. Тяжёлое время сомнений, капитан, прошло: сейчас выбор стоит между жизнью и смертью, а он очевиден. Вы можете мне не верить, конечно… Как и в темноту посреди полярного дня, в лёд посреди лета. В то, что убили человека. Но от этого не изменится ни-че-го. Единственное, что способно изменить ситуацию – это ваше решение: идти на Личутинский корг, как мы договорились и как я предлагаю, или же нет.
Бахтин догадывался, о чём думает Красов. Личутинский корг сейчас банально ближе, нежели все другие варианты: Новая Земля, упомянутый в приказе Североморск, родной Северодвинск. Идти туда с точки зрения борьбы за корабль и жизни его экипажа – рационально само по себе, даже без странных речей Платонова. Дойти до берега, встать на якорь, отдышаться. А уж оттуда – на связь с большой землёй. Хоть своё начальство в Северодвинске, хоть эти… североморские. Не важно. Там, на корге, уже можно будет спокойно всём разобраться.
– Решайте, капитан. Времени осталось мало: скоро хитрость Сида заведёт нас так далеко, что уже не будет конца ни ночи, ни льдам, ни крови.
– Так на Личутинском корге, выходит, прямо самый Сид и есть?
– Возможно. И что? Бегать от медведя глупо – умрёшь уставшим. А вот если лезешь к нему в берлогу с рогатиной…
– Очень поэтичная метафора. Уместная – вот прямо слов нету…
Однако принимать решение Красову действительно было нужно. Старпом понимал: советы его капитану не нужны. Сам разберётся, да и решение уже практически принято.
***
А дальше всё было как в сказке.
Дурацкая только сказка, вот уж правда. То ли в запое её писали, то ли под чем-то ещё, то ли просто автор – мудак: этого уж Бахтин уверенно сказать не мог. Вроде было море кругом, а вроде – цветущий луг. Почувствуй себя Вещим Олегом на ледоколе. Никаких льдов. Никакой больше ночи.
Ну и остров был, конечно. Бахтин уже понимал: вряд ли обитатели этой земли зовут её Личутинским коргом. Он вообще понимал всё больше, и поначалу это озарение повергало в страх, потому что вырисовывалась в голове мысль, которая никому не понравится. Но затем стало как-то спокойнее. Не потому, что всё равно: потому, что как-то… неизбежно.
– Я ведь говорил тебе, Федя: только недавно понял некоторые вещи из нашего детства. С тех пор, как ирландскую мифологию изучил, как пообщался с людьми, как про Шеклтона накопал…
– Да, ты говорил.
– Ну вот. Ты если до сих пор ничего не вспомнил… то слишком не удивляйся тому, что на острове увидишь. За сердце можешь не хвататься: инфаркт тебе не грозит.
Бахтин то ли вспомнил, то ли нет.
Ледокол «Вольга» подошёл к острову с пологими берегам, сплошь покрытыми высокой травой. Подошёл куда ближе, чем могла бы позволить глубина при его осадке – но на такие мелочи уже даже капитан внимания не обращал, чего говорить о старпоме.
Красов не раз ходил мимо Личутинского Корга. Это всегда была голая скала посреди северного моря: ничего общего с цветущей землей, по которой он сейчас ступал. Но капитан знал, что остров – тот самый. Понял, что такое «место силы», о котором говорил Платонов. Вернее, не понял – прочувствовал. Разумом такое не постичь. Обычные явления ощущались иначе, точно в «пещере» Платона. От молодой травы веяло тысячелетним покоем. Белые бабочки чувствовались порхающими цветами, зеленые холмы – застывшими волнами. Глаза видели одно, а сердце воспринимало иное, постигая самую суть.
Показалась деревушка. Деревянные дома не отличались красотой и изысканностью. Поставь такой сруб в бедном архангельском поселке – ничем не выделится. Да и друг на друга постройки походили, как травинки на лугу. Но от них веяло уютом, безопасностью, теплом – всем тем, что является сущностью дома.
Местные не обращали на чужаков внимания, занимаясь повседневными делами. Простые, под стать своим домам, люди – с простыми лицами и заботами. Кузница, мельница, огороды… Все при деле. Наверное, труд поселенцев был нелёгким. Но наверняка – стократ более приятным, чем безумная гонка за достатком на «большой земле».
Красов наконец прочувствовал стержневую идею этого места: умеренность и постоянство. Вокруг не было ничего вызывающего, нарушающего общую гармонию и простоту. И никогда не будет. Приди в голову кому-нибудь безумцу построить на этой земле хоть Тадж-Махал, хоть Нотр-Дам – их красота будет здесь чужеродной. Никому не нужной. Здесь и так всё хорошо.
А вот Фёдор даже не понял, как они с Лёвой и Иванычем оказались на берегу. Словно во сне: там ты обычно не знаешь, откуда пришёл и что было раньше. А где матросы, остальной экипаж? Не ясно… Вспомнилось лишь: отчего-то моряки по поводу смены курса совсем не волновались, а ведь должны были.
Словно прямо с момента, когда капитан принял своё решение, оказалась «Вольга» во власти фэйри полностью. Ничего не решал уже экипаж – и здесь, на берегу, делать ему просто нечего. Матросское дело простое. Не про них, матросов, эта история.
Музыкант, капитан и старпом покинули судно втроём.
Трое же их посреди деревни и встречали.
В двух людях, которые вряд ли на самом деле являлись людьми – ничего такого уж необычного. Женщины как женщины. Высокие, рыжие, красивые. Ну точно: Прекрасный народ. А вот третий…
– Я ж говорил: сильно не удивляйся.
Бахтин отчасти был уже к этому готов. Но не полностью.
– О, Лёва. Давно не виделись! Да и с тобой тоже.
Третий человек, встретивший их посреди сказочного острова, не иначе – самого Тир Тоингире, был точной копией Фёдора Бахтина. Никакого различия не увидишь, хоть под лупой рассматривай – в этом старпом был убеждён, хотя лупу не использовал.
– Давно, Федя, не виделись. – Лев обратился к не к тому Фёдору, что прибыл на «Вольге». – Ты уж прости: мне потребовалось много лет, чтобы во всём разобраться. Непростое дело. Подменыши – старые легенды, почти забытые. Трудно оказлось найти того, кто всё объяснит.
Бахтин почти разобрался.
Он, конечно, никакой не Бахтин. Настоящий Фёдор Бахтин – вот он, стоит напротив, между двух рыжих красавиц. Он давно в Сиде. Давно в Тир Тоингире. С того дня в карельском пионерлагере. Федя Бахтин и Лёва Платонов вошли в лес. Лёву рыжая женщина оттуда вывела. А вот вместо Феди вывела она…
– Но почему я всё забыл? – Бахтин обратился то ли к настоящему себе, то ли к Лёве, то ли к этим женщинам.
– Не знаю. Что-то пошло не так. Фея из тебя, Фёдор, дерьмовая получилась.
Ну хоть старпом неплохой – и то радость? Да, Лёва был абсолютно прав. Потому и не помнил Фёдор детства до случая в лесу: не было его. Потому и был так потерян: мало что в чужом мире – так и по меркам своего-то бракованный.
– И зачем всё это? – в нескрываемым гневом спросила женщина. – Ради чего? Ты что задумал, безумец: обмен? Забрать своего друга, вернув… это? С чего ты взял, что мы просто… что мы тебя…
Она так негодовала, что даже не могла подобрать слов. «Как самая обычная баба в ссоре на кухне» – подумал капитан. Тоже мне, феи!.. Не лучше Бахтина.
– Всё очень просто. – спокойствие Лёве не изменяло. – Дело в том, что так будет справедливо, и вы лучше меня это знаете. Подмена не удалась. Вы мучаете человека и, что ещё хуже, мучаете того, кто принадлежит Прекрасному народу. Мананнан не одобрит этого. Я могу воззвать к нему, и тогда владыка Сида сам нас рассудит. Воззвать?
Женщины злобно сверкали глазами, но молчали.
– Воззвать? А? Ааа? А?!
– Нет!
Одна из красавиц подняла руку, растопырила ладонь. Не хотят они иметь дело с самими Мананнаном. Не хотят.
– Пусть человек сам решает.
Похоже, они рассчитывали: настоящий Фёдор не захочет уйти. И нетрудно было бы понять такое решение: довольно посмотреть на остров. На этих женщин. А потом представить реалии молодой российской демократии.
Однако настоящий Фёдор даже не колебался.
– Тут движения нет. Прогресса. Ничего не меняется. Куда угодно, только прочь отсюда. Лёва, забери меня!
Не такое Прекрасный народ желал услышать. Одна женщина положила руки на плечи пленника Сида, другая шагнула вперёд. Этак дошло бы и до Мананнана, но тут послышался капитанский голос.
– Не хотите парня отпускать? Давайте только без драки. Есть одно соображение…
***
Корабль уходил, капитан оставался. Это казалось неправильным, но было единственно верным. У дурака нет цели, есть только путь. А у человека должна быть цель, и Красов своей достиг. Тихая гавань, райский остров. Как бы горько ни было смотреть на пенный след, оставляемый «Вольгой», капитан скорее жалел покидавших его навсегда людей, чем жалел о самом расставании. Что ждёт команду на родном берегу?
Единственное, что связывало его с далекой землей, которая раньше была домом – жена и сын. Но ведь фэйри умеют увлекать людей в свой мир, так что встреча – вопрос времени. О том, как время течёт в Сиде, капитан не задумывался.
Где-то в глубине сознания шевелилась мысль, что без капитана и старпома корабль в опасности. Но разве не опасен весь мир за пределами Сида? Да и с благословением Мак Лира «Вольгу» не то что Сеня – хоть Платонов доведёт до любого порта.
– А пиво здесь хорошее, как при Союзе. Правда, Федя? Или как тебя там…
– Можно и «Федя». Это древний рецепт. С него, говорят, ещё святой Патрик плевался: тёмное любил.…
Бывший старпом выглядел так, словно не домой вернулся, а в тюрьму попал. Но таким покоем и уютом похвастаться может только настоящий дом.
– А Лёва правду сказал? Что Сид – царство старых народов, которых люди прогнали с земли? Более мудрых…
– Так говорят старшие. Но старшие везде много говорят. Прошлогодняя трава всегда зеленее, а молодежь уже не та… Я ведь не старше настоящего Бахтина.
– Как думаешь, а тут нашлось место…
Красов оборвал фразу на полуслове. Отстраненно-грустное выражение лица Фёдора убивало желание откровенничать.
– Кому?
– Да так…. Хороший Мананнан мужик. Справедливый.
– И глаза добрые-добрые?
– Дурак ты, Федя.
Капитан и старпом молча пили пиво на берегу. Впереди у обоих была вечность. Может быть, не райская, по-своему тяжелая, но неизменная и предсказуемая. Благословенная для одного и тягостная для другого. А ледокол уходил за горизонт, возвращаясь в изменчивый и непостоянный мир людей.
Красов отложил пустую кружку и потянулся к гитаре. Своей, старой. Платонов за каким-то лешим оставил на ней надпись перманентным маркером «Вспоминай!» – со своей закорючкой. Можно подумать, Прекрасный народ слушает «Левиафан».
Дворовый аккорд на чудесном острове прозвучал точно древняя лира…
Этот поезд в огне,
И не важно, что он ледокол.
Мы почти что на дне,
Как партия и рок-н-ролл.
И пускай перемен чьи-то алчут сердца —
Пусть разложатся в липовый мед;
Под холмами за морем с тобой до конца
Мы дождемся пока всё пройдет.
Скоро пройдет.
Мальчики в зелёном
Спортом я занимаюсь дольше, чем себя помню. Порог борцовского зала переступил в пять лет – сначала вольная, потом самбо. Плюс лёгкая атлетика, и везде получалось недурно. Однако по-настоящему мою жизнь изменил американский футбол: как раз об этом история.
Мама, растившая меня в одиночку, однажды разыграла классическую комбинацию «америкэн бой, уеду с тобой». Так родное Подмосковье сменил Новый Орлеан. Есть в США много плохого, уж мне-то поверьте – до дыр заел шкуру эмигранта, но за одно могу Америку похвалить. Это подход к спорту.
Огромная система, привязанная к школам, колледжам и универам: ты попадешь в неё ребёнком и шагаешь по удобным ступенькам до «спорта высших достижений», если осилишь. Выступаешь за школу – обычную, в любой для этого есть возможности. Получаешь спортивную стипендию на учёбу в вузе. Потом… ну, или с бесплатным дипломом в погоню за американской мечтой, или в профессиональные спортсмены. Рабочий социальный лифт из любой дыры, с самого дна жизни.
Но моя история не просто о спорте. Она также о фантастических и безумных вещах, в которые сложно поверить. Короче говоря: всё началось в баре El Baron.
***
Тот вечер я помню прекрасно, будто всё случилось вчера. Начало учебного года – последнего для меня в high school, средней школе по-нашему. Был вечер: тёплый, радостный и музыкальный, как в Новом Орлеане полагается. Я был весел, бодр, небрит и слегка влюблён – безответно, ясное дело. Мы с Рики и Линком собирались посмотреть футбол.
Нью-орлеанские «Святые» играли в регулярном сезоне Национальной футбольной лиги. Конечно, мы болели за местную профессиональную команду: Рики и Линк – потомственные луизианцы, а я ничего иного в Америке и не знал ещё толком.
Рики Мартинес в нашей школьной команде был квотербеком. Без паники: понимаю, вы едва ли много знаете об американском футболе. Я буду объяснять. Квотербек – главный игрок команды. Грубо говоря, распасовщик. При каждом розыгрыше в атаке мяч отдают ему, а что случится после – как раз от квотербека зависит.
Квотербек – это как вокалист в рок-группе. Он всегда в центре внимания, у него больше всего славы, фанаток, а в профессиональной лиге – и денег. Надо сказать, Рикардо отвечал сравнению в полной мере: вечная душа компании, прирождённый заводила. Да что там… Хоть мы ещё были школьниками, на футболе не зарабатывающими – денег у него тоже водилось больше, чем у Линка и совсем нищего меня.
Гулять часто доводилось за счёт Рики, и неловкость такой ситуации он старался сгладить.
– Не парьтесь! Я вам за будущую карьеру должен!
Линк, то есть Линкольн Флэтчер, был чернокожим: ну, кому ещё такие имена дают… Я не расист, даже совсем наоборот, не подумайте – просто из песни слова не выкинешь. Он в нашей команде играл ресивером: это игрок нападения, который должен ловить мяч, брошенный квотербеком. Линкольн пасы от Рики принимал прекрасно. Высокий, прыгучий и отлично умеющий оказаться в нужном месте. Всё, что требуется от «принимающего».
А главное – это был замечательный парень. Как и Рики. Мы прекрасно дружили.
– А куда идём-то?
– Как куда? Конечно же в El Baron. Не выпить за «Святых» грешно!
Вы, может, не знаете – но в США совершеннолетие с двадцати одного года, так что мы по закону бухать права не имели. Однако El Baron всегда был, скажем так, особым местом. О баре болтали всякое, и как я тогда думал – в основном чепуху, это теперь понимаю куда больше. Однако если даже наводнение после урагана «Катрина» обошло заведение стороной, когда затоплен оказался почти весь Новый Орлеан – стоит ли удивляться, что документы у молодёжи там не спрашивали?
По дороге обсуждали предстоящую игру: победы «Святых» хотели одинаково, верили в неё… по-разному. Рики – железно, Линк – не очень.
– Окей, прогноз понятен. Не согласен, но запомним. Сквер, что ты думаешь?
Сквер – это я.
На самом деле меня зовут Пётр Романов. Но с таким именем в Америке… варианта два. Или меня называли на местный манер Питером, что ужасно раздражало, или начинали шутить про русского царя. Поэтому друзья всегда говорили «Сквер». «Квадрат» по-нашему. Так уж повелось: мол, he’s almost square, «почти квадратный».
Я реально почти квадратный. Ростом не вышел, зато вширь раздался от тренировок знатно. Вес – как у иных парней, что выше на голову.
Играл я на позиции раннинбека. То есть «бегущего». Пояснить?
Вы наверняка видели в кино, как всё начинается. Стоят ребята друг против друга, один держит на земле мячик – и между ног бросает его назад. Когда мяч попадает к квотербеку, у него обычно три варианта. Может побежать вперёд сам, но это редко. Может высмотреть вдалеке свободного ресивера и бросить ему. А может сразу отдать прямо в руки раннинбеку, который с мячом в атаку и ломанётся. Это называется «вынос».
Раннинбек должен уметь быстро бегать и не попадаться в лапы защитникам. Я бегал быстро, но главное – хрен Сквера собьёшь с ног! Мощи хватает, центр тяжести низко, а борцовское прошлое дало отличную координацию, умение сохранить равновесие и увернуться от приёма. Маленький рост для футболиста – минус, но я умел извлекать из него плюсы.
Если проще… я ведь сравнил квотербека с вокалистом рок-группы. Если так, то ресивер будет гитаристом, а раннинбек – это как играть на басу. Вроде легко, но поди исполни как следует. А все остальные на поле – барабанщики: зрителям меньше интересны, однако без них не сыграть.
El Baron стоял в центре Нового Орлеана, ближе на берегу Миссисипи, что логично: бар открыли почти двести лет назад, тогда окраины ещё не построили. Семейное предприятие. Так что мы шагали по красивейшему кварталу, не похожему ни на что иное в стране: наследие испанцев и французов, правивших Луизианой до американцев. Кому-то нравятся небоскрёбы Нью-Йорка и пляжи Калифорнии, но я уверен – ничего прекраснее сердца Нового Орлеана в США нет.
Особенно вечером. Все колониальные дома в два-три этажа подсвечиваются разноцветными фонарями и вывесками, завитки кованых перил отбрасывают узорчатые тени. Зелень прекрасно пахнет, играет музыка: из любой двери или окна своя. Где рок, где старенький джаз, где что-то помоднее. Трудно поверить, что эта Америка – не Латинская. Отсюда и небоскрёбов почти не видно, они в Новом Орлеане… одно название. По стилю похожи на какой-нибудь Нью-Йорк, но ростом не вышли так же, как я.
Музыка – вообще особое дело. Без музыки Новый Орлеан представить нельзя, без неё никогда не было бы настроения города-праздника. А праздник во Французском квартале ощущается не только на Марди Гра: каждый уик-энд, пускай и без карнавала. Людей на улицах всё равно полно – здесь умеют гулять как следует.
Речь не о хипстерских тусовках Санта-Моники, не о пафосных клубах финансовых столиц. Веселье в Новом Орлеане совершенно другое. Ощущается точно так же, как звучит джаз. Оно и простое, и какое-то… утончённое, я думаю. И приятно расслабленное, и с глубоким чувством.
Патриоты скажут, что я дал слабину, но не постесняюсь признаться в любви к этому городу. Уж по крайней мере – к Французскому кварталу.
Настрой по дороге подпортила только встреча с Адамсом. Этот хлыщ, похожий на Драко Малфоя, манерно вышагивал навстречу: обнимая стройную негритянку, в окружении извечных подпевал. Помахал рукой – вроде бы приветливо, но мне всё равно стало противно.
Ещё один наш раннинбек, и у меня были причины крепко его не любить. Адамс ничего не делал, чтобы устранить эти причины. Сейчас я понимаю: сложно чего-то требовать, если парня за год до выпуска уже подписал один из лучших в футбольном плане универов страны. За его результаты, конечно. Хорошее образование на халяву и дорога из жёлтого кирпича в профессиональные футболисты. Кружит голову! Но тогда я Адамса был готов придушить, и не просто из-за зависти…
Об этом после. Пока же мы достигли угла старинного здания. Над дверью висела очень скромная, почти неприметная во всей окружающей цветомузыке вывеска: EL BARON est. 1822
Заведению не требовалась яркая реклама. Бар и так знали все, кому нужно.
– Когдааа «Святые» идут маааршем!.. – Мартинес пропел строчку из старой песни, джазового хита и спортивного гимна.
Он уверенно шагнул внутрь.
***
Пиво нам продали без вопросов. Свободного столика не нашлось, но за стойкой места хватило.
– Рука у Дрю Бриза слабеет. – с неудовольствием отметил я после первой четверти матча.
Дрю Бриз, конечно, легенда. Один из лучших квотербеков в истории НФЛ – и лучшее, что когда-либо случалось со «Святыми». Но увы, ему ведь уже сорок лет… годы не щадят никого.
– Зато у тебя рука крепнет!
– Ой, иди в жопу…
Рики меня на тему неудач личной жизни подначивал регулярно. Без злобы, по-дружески. В силу спортивного амплуа наш мексиканец, конечно, был фанатом Бриза – потому на критику кумира и обижался слегка.
Я сам когда-то начинал играть именно квотербеком: силушки бросать мяч дальше всех хватало. Но то – ещё в подростках. Когда стало ясно, что выше я уже не вырасту, тренер велел бегать с мячом. Мол, без роста не рассмотришь ситуацию на поле.
Справедливо. В том же Бризе – 183 сантиметра: на десяток больше, чем у меня. И считается, что для квотербека он коротковат. Зато Рики в свои восемнадцать вымахал под два метра, вот и судите сами.
– Всё с Бризом в порядке. Опять сделает «Святых» чемпионами!
– Если только Святой Дух поможет.
– Видишь, Линк? Я всегда говорил: русские ничего не понимают в футболе. Их тема – хоккей! Сквер, почему ты не хоккеист?
– Ну не знаю. А почему ты не повар в Taco Bell?
– Когда попаду в профессионалы, обязательно куплю какой-нибудь Taco Bell.
– Сначала в колледж попади!
Пока у Рики не имелось предложений на спортивную стипендию – что говорить об НФЛ, куда попадают именно из вузов. Зато у его семьи были деньги на образование, а в университетских командах и «платников» полно. Национальная ассоциация студенческого спорта ограничивает количество халявных учебных мест для спортсменов.
– Сейчас из «Лепреконов» карьера светит только Адамсу.
«Лепреконы» – это наша команда. Основали её, когда директором школы был ирландец: оттуда и название. Играем в зелёной форме, ясное дело. Школа у нас государственная – public school, но сравнительно приличная, как и футбольный коллектив. Лучшие школьные турниры штата, финалы которых играются на стадионе «Святых», не выигрывали – но доводилось участвовать. А это уже немало.
– Адамс… гондон.
– Ну почему «гондон». Он этот… блин… – Рики почесал затылок. – Забыл слово. Сквер, как ты говорил?
– Оппортунист.
– Во, точно. Настоящий гондон в команде один.
Само собой, речь о мистере Ли – нашем тренере. Вслух про это даже в баре старались лишний раз не говорить, но все всё понимали превосходно.
– Адамс просто принимает то, что ему дают. В книжке читал: «умирающий от жажды в пустыне берёт воду у того, кто её предлагает».
– Умирающий от жажды в пустыне не обязан вести себя как гондон.
– Гондонам в пустыне никто воду не предлагает.
– В отличие от стипендий в колледжах.
Линк Флэтчер твёрдо настроился пробиваться по жизни через спорт, что для чёрного разумно. Тем более что он, положа руку на сердце, не слыл особо умным парнем. В крайнем случае был готов и на «общественный колледж» – это как ПТУ. Дёшево, всего два года, но и оттуда парни иной раз пробиваются в НФЛ.
У моей матери ни на какой колледж денег не было.
Разговор об Адамсе потянул за собой дерьмовые мысли, настроение ушло ниже плинтуса в один миг. Я даже отвернулся от экрана, хотя вторая четверть была в разгаре и «Святые» играли хорошо.
– Сквер, ну ты чего?..
Чего-чего… в голове заиграла старая песня «Касты». Так отчётливо, словно вовсе не в голове, а прямо в зале El Baron. «Уже ж не маленький мальчик, что-то надо делать, значит…» Всё верно: уже не маленький, остался последний год школы. Последний год, за который нужно что-то решить и что-то сделать.
«Мама одного из них вспоминала потом, что были планы переехать за кордон – жили бы там охуенно, в будущем уверенными, в особняке здоровенном, денег немерено…»
Ну да, ну да. Хотите, умную вещь скажу? Если у вас не складывается на родине – то за кордоном и подавно не сложится. Иммигрант всегда должен доказывать больше, чем местные. Работать тяжелее всех. Это очень непросто.
«Не сидеть же на шее у отца и матери», ага. Особенно если отца снова нет.
– Да ничего, парни, всё нормально.
Ничего не нормально. Без футбола у меня не будет образования, а без образования – не будет будущего. По крайней мере такого, ради которого матери стоило увозить меня в Штаты. Жить на дне можно и под Москвой, Новый Орлеан тут ничем не лучше. А кое-чем даже хуже.
Да, мы недолюбливали тренера. Были ли тому основания?
Мистер Ли – убогий фанат Трампа, республиканец в худшем смысле этого слова. Доживи Хантер Стоктон Томпсон до нашего времени, ему Никсон на фоне мистера Ли показался бы нормальным мужиком. Тренер терпеть не мог негров, латиносов, а уж тем более русских – и никогда даже не пытался скрывать это.
Разница в том, что заменить Рики Мартинеса в любом случае некем. Второй наш квотербек, Тони – одно название, мяч дальше своего члена не бросит. Линку приходилось сложнее, однако всё равно легче, чем мне.
Примета «Лепреконов»: если на трибунах скаут – то мяч на «вынос» будет получать не Романов, а Адамс. Не каждый раз, конечно, но чаще всего. Когда наш милый мистер Ли решал атаковать через раннинбека на глазах людей из колледжа – он в семи случаях из десяти выбирал схему, где с мячом бежит Адамс. Ведь Адамс – настоящий белый южанин, white anglo-saxon protestant, ему только флага Конфедерации на лбу не хватает. И древка со вторым флагом в заднице.
«Лепреконы» играли по довольно старомодной схеме с полноценным раннинбеком – Адамсом, и пашущим на него мной. Расчищай путь на поле главной звезде, отвлекай внимание, иногда всё-таки «выноси» мяч… Не самое востребованное в современном футболе амплуа. Сулящее немного перспектив. Мистер Ли был консервативен не только в политике, но также в игре.
А когда Адамса подписали в Клемсон, скауты к нам вообще почти перестали приезжать.
Ну и чему тут удивляться?
Есть вопросы, за что я терпеть не мог Адамса?
Ладно, не будем о нём. Возможно, вступление моей истории оказалось слишком долгим и вы от него слегка устали. Что поделать: нужно было кое-что пояснить о футболе, обо мне, моих друзьях и не только.
Сама по себе история началась минут через пять после этого неприятного разговора.
El Baron был забит под завязку – а как иначе, в день игры «Святых»! Мужики прилипли к экранам, девочки сновали туда-сюда: себя показать, на парней посмотреть. Заведение двухэтажное: зал внизу, наверху лаунжи для публики покруче нас. Наверняка и там сейчас смотрели футбол, но вряд ли пили простенькое светлое пиво. И если внизу звуки трансляции соперничали с роком из колонок, то там – скорее джаз или вроде того.
В матче наступил перерыв, и было решено подышать свежим воздухом.
Не мы одни такие: в дверях образовалась толкучка, без футбольных навыков не пробиться. На улицу выплеснулась куча народа, со стаканами и бокалами, шумно обсуждающая игру. Мы тоже говорили о футболе – понимая в нём больше остальных.
Вот тут-то и появилась она.
– Мальчики… вы футболисты, да?
Сначала был голос. Низкий, немного хрипловатый, оттого особенно будоражащий. Эта женщина говорила с сильным акцентом, который я не опознал: не американец, у меня природного слуха на акценты нет.
– Футболисты! – без промедления отозвался Рики.
Дама годилась нам в матери, но выглядела чертовски эффектно. Выше меня ростом, с солидными формами, в дорогом и не очень-то скромном платье. Даже под разноцветными уличными огнями было понятно, насколько у неё бледная кожа – и это выглядело не болезненно, а благородно. По плечам струились пышные рыжие волосы.
Она была навеселе, я бы даже сказал – довольно сильно пьяна, на каблуках стояла уже не очень уверенно. И судя по стакану-«роксу» в руке, останавливаться не собиралась. Запрет на курение в общественных местах даму не заботил. Незнакомка потягивала сигариллу через длинный, аж в два с половиной пальца, мундштук.
– Футболисты… футбол – это так сексуально! Даже американский. Ладно, буду честна… особенно американский.
Надо ли объяснять, насколько нам понравились эти слова? Женщина-то была… знаете, что означает аббревиатура MILF? Ну, в общем… да-да, оно самое. Именно так мы все и подумали. По крайней мере, я сам.
– Для профессионалов вы, мальчики, молоды. Дайте угадаю: университет Луизианы? Приехали в благословенный Новый Орлеан из скучного Батон-Руж?
– Мы из школьной команды.
– Ах, нужно было догадаться. Как она называется?
– «Лепреконы». Это общественная шко…
– «Лепреконы»! Вау!
Незнакомка так обрадовалась, что едва не расплескала напиток. Я почувствовал запах, пробившийся через её дорогие духи: это ром.
– Ох, простите, мальчики. «Лепреконы» – великолепное, на мой вкус, название! Просто я сама, так уж вышло, из Ирландии. Радуюсь всякому кусочку родины.
– Это Рикардо, это Линкольн. А меня называют Сквер.
