Текст книги "Todo negro (сборник) (СИ)"
Автор книги: Антон Мокин
Соавторы: Антон Мокин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Сам не знаю, почему я поехал в сторону города.
Менее отвратительным этот урбанистический монстр для меня не стал. Я по-прежнему видел в городе лишь гнетущее, нездоровое и угрожающее, однако что-то к нему потянуло – вроде непреодолимого желания смотреть вниз, когда стоишь на большой высоте. Да-да, так всё и было. Скользя вдоль безликих многоэтажек, я задирал голову – но на деле будто в пропасть глядел.
Счёт времени в последнюю неделю оказался утрачен, так что какой сегодня день – я не знал. Видимо, не пятница или суббота, потому что новостройки спали: всем завтра на работу. В центр, в самое чрево этого чудовища с зубами из стекла и бетона. Не позавидуешь.
Хотя многие в этих домах наверняка были счастливы. А я? Мне простое человеческое счастье давно не светило, конечно.
Погоревать о тяжёлой судьбинушке, за извечными чёрными полосами которой недавно и вовсе показалась задница зебры, я особо не успел. Едва рефлексия захватила мозг, оставив управление транспортом на чистые рефлексы и словно одеялом голову накрыв, как пришлось вернуться в реальность – жёстко, без прелюдии.
На велодорожке, идущей вдоль жилых домов, кто-то стоял.
Фонарей в новом районе ещё не хватало, а многие из поставленных не горели – так что я видел только силуэты, как это недавно было с Настей. Счастье ещё, что хотя бы очертания фигур вовремя различил, потому как сразу что-то сжалось в районе солнечного сплетения. Интуиция. «Чуйка», как Вован говорит: без «чуйки» нынче никак…
Это они. Я изо всех сил сжал тормозные рукоятки. Покрышки взвизгнули.
Незнакомцы, преградившие мне путь, не шелохнулись и не издали ни звука. Может быть… не они? Просто кажется? Нервы разыгрались? Я напряг зрение, как только мог, стараясь убедиться: видны голубые глаза или нет?
Такие глаза – верный знак, по глазам их всегда узнаешь. Моя смерть ездит в чёрной машине с голубым огоньком, да.
Никаких огоньков различить не удалось. Впрочем, во тьме я даже не был уверен, что незнакомцы повёрнуты ко мне лицами. Им ведь необязательно смотреть… у них тоже «чуйка». В самом прямом смысле. Как у собак.
Дистанция большая. Я нынче слабоват, но если вдарю по педалям прямо сейчас – не догонят. На своих двоих не догонят.
А если машина?..
Страх подстегнул рефлексы и сработал быстрее, чем рациональная часть мозга. Я развернул велик и что было мочи рванул в просвет между домами, во дворы. Не лучшее решение в незнакомом районе чужого города, но нечто внутри меня решило – так лучше, чем на открытой улице играть в догонялки.
Пёс знает, сколько времени прошло, прежде чем я понял: никто за мной не гонится. Скорее всего, и не гнался изначально.
Идиот! Сам себя накрутил, словно педалями. Испугался каких-то случайных полуночников.
Да ещё заехал невесть куда… Со всех сторон меня обступили, сжали в кольцо безликие тёмные строения. Сколько раз я поворачивал туда-сюда, не контролируя бегство? В какой стороне теперь деревня?
И не спросишь ведь никого. Даже будь на ночной улице прохожие – ни за что к кому-либо в городе я бы не приблизился. Подойдёшь, а из-под капюшона или козырька кепки покажутся голубые огоньки.
К такой встрече я не был готов. Не сейчас.
Выбраться удалось под самый рассвет – уж не знаю, по случайности или всё-таки интуиция снова помогла. Я бросил велосипед прямо за воротами, почти в беспамятстве добежал до спальни и рухнул на кровать без чувств, не раздеваясь.
***
Когда проснулся, уже снова стемнело. Разбудил стук в окно: сначала подумалось, что это вернулся Вован.
Нет, чушь. Вовану триста вёрст только в один конец, да пока он со старшими решит вопросы… И он знал, что не заперто. А кабы стучался, то не столь деликатно – это ж Вован, он руку не умеет пожать так, чтобы ничего не хрустнуло.
Но светящиеся голубым глазища я бы и через занавеску заметил. Это не они, к счастью.
– Здравствуйте!
Настя показалась ещё красивее, чем при первой встрече: наверное, теперь я просто получше её рассмотрел. Почти детское личико, но вполне выдающие зрелость формы. Длинная, тоненькая шея – такое вампирам должно быть по нраву, наверное? И глубокие впадины над ключицами.
– А у меня для вас пирог. – произнесла она, смущённо опустив глаза.
– Не люблю пироги.
– Ну может, чаю попьём? Дома кончился… У вас есть чай?
– Наверное, есть.
Чай я тоже не любил, а связываться с этой Настей – не самый умный в моём положении поступок. Но совершай я только умные поступки – в таком положении не оказался бы… И конечно, всё всегда из-за женщин: отродясь не умел держать себя в руках рядом с ними. Учиться, наверное, уже как-то поздновато… Одним словом, хоть Вован это и осудил бы, я пригласил Настю в дом. И даже заварил чай.
– А я вас узнала.
Не особо удивительно. Но такие слова я, конечно, меньше всего сейчас желал услышать… Настя это понимала. Молодая, подвластная дурному конфликту чувств с робостью, но не круглая дура.
– Вы только не волнуйтесь. Я… ну, я вас поддерживаю. Вы человек героической судьбы.
– Очень иронично звучит!
– Да, наверное… иронично. – она закусила губу. – Вы поступили правильно. Вас не поймут, конечно. Никогда не оправдают. Но это был правильный поступок.
– Спасибо. – я сказал это не из вежливости, вполне искренне. – Для меня важно это услышать.
К горячей чашке я до сих пор не притронулся, зато бледная девушка поборола стеснительность и вовсю запивала чаем собственный пирог. Было приятно смотреть, как она ест. Это разбередило старые воспоминания: вечер в ресторане из тех, где официант может оказаться одетым лучше тебя. Джаз вживую, свечи и женщина, которую я больше никогда не увижу. Сколько лет прошло?
– Я и сам думаю, что поступил правильно. – потянуло вдруг на откровенность. – Только вот благие намерения… издревле известно, куда они ведут.
– Наверное, вы понимаете это лучше всех.
– Справедливо. Только вы-то, Настя, зачем меня поддерживаете?..
– Как раз поэтому… Из-за справедливости.
Нет-нет, это не было правдивым ответом. Тут и «чуйки» Вована хватило бы, не говоря о моей интуиции и опыте общения с женщинами. Настя поняла, что я не поверил. Вопрос о том, зачем она пришла, не прозвучал – но был абсолютно очевиден. Не все слова нужно произносить вслух.
Но это я понимал, со своим жизненным опытом. А вот Настя, когда села поближе ко мне, зачем-то ещё и начала говорить.
– На самом деле я… Ну да, я вас узнала. Я следила за всем этим, что… ну, происходило. Новости и всё такое. Вы. Давно уже… в общем, понимаете… я бы хотела…
Семи пядей во лбу не требовалось, чтобы понять, чего она хотела. И было бы нелепо утверждать, будто я сообразного природе влечения не испытывал – что тогда, играя «Аквариум» на аккордеоне, что теперь.
– Настя, не надо.
Она посмотрела мне в глаза: совсем придвинувшись, едва не коснувшись носом.
– Но я очень этого хочу.
Понял уже, не дурак…
Нужно было её прогнать, конечно. Это я тоже прекрасно понимал. Мало ли, кто чего хочет – это не нужно ни мне, ни уж тем более ей. Настя неловко приобняла меня, положила голову на плечо. Вышло почти до слёз трогательно. Вот Вован бы не понял… Он совсем не такой, как я.
Вован сейчас выкинул бы Настю с участка за шкирку, а мне отвесил бы по-дружески подзатыльник и назвал дебилом. Только он далеко. Занимается моими проблемами, хотя абсолютно не обязан это делать – просто «для этого и нужны друзья»… а я? Чем я занимаюсь?
Осложняю положение пуще прежнего? Столько лет – ума нет…
Я чувствовал неровное дыхание Насти и гулкое биение её сердца. Ласковое тепло бледной, как Луна, кожи. А себя чувствовал идиотом, который вечно до последнего запрягает, а потом несётся напролом, как слепой лось в горящем лесу. По-русски, ага.
Тут послышался гул мотора: к воротам подъехала машина. И я сразу же понял, что это не Вован.
Что уж там: даже Настя поняла. Вскочила, как ошпаренная, опрокинув со стола чашку – и ладно бы в сторону ломанулась или в дом… так нет. Навстречу.
– Прохор! Мы знаем, ты там!
– Стой! – я успел схватить Настю за руку, оттащить назад, за себя. – Не лезь!
– Но я…
– Сиди!
– Прооохор!.. Не дури, некуда больше бегать! Выходи по-хорошему!
Ну да, «по-хорошему» – будто теперь меня при любом развитии событий могло ожидать нечто хорошее. Кто обчитается романов Энн Райс, забьёт себе голову глупостями – а кто сериалов про ментов обсмотрится и ведёт себя не лучше.
Но мне-то что? Я давно ничего не боялся и не планировал начинать. Судьбу в магазине не купишь, она уж какая есть… Страшно было только за Настю. Старому бабнику вроде меня много не нужно, чтобы ощутить ответственность за женщину.
– Спокойно! – крикнул я, уже различив за оградой голубые огоньки. – Тут я, тут! Сейчас выйду! Вы только сами не дёргайтесь! У меня девчонка тут, она…
– Быстрее, сука, выходи! До трёх считаем!
Да вы, говноеды, видать – дальше трёх-то счёту не обучены… Нажретесь «синьки» своей, глазами засверкаете, аки фарами – и несёт вас нелёгкая! Я пытался затащить Настю в дом, но она упорно сопротивлялась: сама хотела защитить меня, как это ни смешно. «Человек героической судьбы», ничего не скажешь…
– Раз!
– Валите отсюда! Он ни в чём не виноват!!!
– Настя, я тебя прошу…
Зажглись прожекторы на крыше тяжёлого автомобиля, свет заставил зажмуриться. Голубоглазым никакие прожекторы не нужны – это тоже эффекта ради… как в кино.
– Уроды!!!
– Два!
– Да выйду я сейчас! Спокойно!.. Девчонку, ироды, не погубите!
Настю-то они в охотку убьют вместе со мной, это было ясно. Такие разбираться не станут. Упыри, одно слово…
– Три!
А голубые глаза-то не у всех. Трое… нет, четверо. Остальные-то совсем дураки, как Вован сказал бы – «шестёрки». Вынес мой друг из столь лихо прошедших «девяностых» бандитский жаргон, у меня вызывающий только смех и брезгливость. Но иногда именно подобная лексика описывает вещи наилучшим образом.
Дико взревел мотор. Джип, наверняка семиместный и бронированный, без труда снёс ворота, переехал лежавший перед ними велик и едва не врезался в гараж. Я было схватил Настю в охапку, но девушка, которой от глупого чувства «справедливости» и известного желания совсем отказал инстинкт самосохранения, вывернулась.
– Он не виноват!!! Он же…
«Вжик». Конец фразы утонул в хрипе: Настя вздрогнула, некрасиво скрючилась и начала оседать. Я успел заметить оперение арбалетного болта прежде, чем девушка рухнула под стол. Ей всё ещё можно было помочь, но теперь…
…уже не так. По-другому.
Голубые огоньки рассыпались вокруг машины: ещё мгновение – веранду возьмут в клещи, и тогда мне суждено только быть расстрелянным в упор. Без суда, который всё равно стал бы лишь отсрочкой понятного финала, так что враги действовали вполне разумно.
Но и я, пусть в плохой форме, всё-таки был не лыком шит. Согнулся, прикрылся столом, скользнул через дверь дома… Планировку запомнил хорошо. Вон там чулан, да? Бутылок двадцать, Вован? А мне и одной хватит.
Конечно, в дом уже ломились: кто через дверь, кто через окно. Я опрокидывал за собой советскую мебель, преграждая противнику путь. Треск, грохот, тяжёлые шаги, крики – это фон, не имевший для меня никакого значения. Значение имел только чулан.
Рыться в нём не пришлось: вот старый холодильник в углу. Такой… с ручкой вроде автомобильной, небось – ещё упомянутого моим товарищем Сталина видел. Бутылки – на месте…
Возиться с пробкой я не стал: кое-как то ли отломал, то ли отбил горлышко – сам не понял. И хлебнул холодную, вязкую жидкость вместе с осколками стекла.
Не обманул Вован: напиток отличный. Не свиная, не коровья, не прочие суррогаты: настоящая человеческая кровь, и при том отменного качества. Не с бомжа или какого-нибудь вонючего гастарбайтера, которого никто не хватится, слитая – донорский продукт.
Завязка мне была на пользу, это правда... но куда деваться? И гости знали, что крови я давно не пью: потому так красиво подъехали, разве только без цыган с медведем. Даже не днём, хотя тем, которые с голубыми глазами, тоже ночью сподручнее.
Они ведь почти вампиры, просто ненастоящие. Суррогат, эрзац. Такой же, как свиная кровь вместо человеческой или нелепые многоэтажки, пожирающие русскую деревню. Клин клином вышибают: так противники «альтернативной разумной жизни» разумно рассудили.
Первое, что случилось – исчез страх.
Смешное дело: на днях меня пугала даже темнота. Естественная среда, нежная мать всякого из наших. А люди на велодорожке… ох и страху было, но теперь – ничего подобного. Я больше не боялся даже тех, кто нас такими вот создал – попадись под руку, передушил бы гадов.
Отступило ощущение слабости, ватных ног и затёкших рук. Мрак в чулане рассеялся: я снова видел каждую трещинку на деревянном полу, каждую пылинку в воздухе, хоть света совсем не было. Я слышал, как бьются сердца охотников, ворвавшихся в дом.
– Прохор!.. Прооохор! Ты где?
Да здесь я, человеки. Здесь.
Тот, что ближе, дышал прямо за стенкой – и я подумал, что за появление в доме лишней двери Вован обидится не сильно. Так что рванул прямо через перегородку: доски затрещали, щепа полетела во все стороны, а мой противник даже моргнуть не успел. Раз – и я, проломив стену, обхватил руками его голову. Два – ну… как крышку бидона повернуть.
Второй, в глубине коридора, для обладателя нормальных глаз оказался на удивление резким – успел выстрелить. Помню, читал польскую книжульку про борца с чудовищами: тот арбалетные болты отбивал мечом. Меча у меня, конечно, не было – ну так я и не вшивый мутант. Болт остановился у меня в руке, на лету захваченный пальцами: противник ещё успел округлить глаза от удивления. Неопытный. Даже как-то обидно: могли отнестись ко мне посерьёзнее!
Хватило им мозгов выследить беглеца. Хватило способностей почувствовать его слабость. Насчёт Вована не подумали: мы ведь с ним давно, давно не общались…
Охотника я переломил пополам – сложил затылком к заднице. Но остальные ещё были рядом – и уже смекнули, что лёгким бой не выйдет. Решили отступить, перегруппироваться за домом: это я легко почувствовал.
И рассудил, что с решающей схваткой успеется. Нужно было сделать кое-что другое – ведь до сих пор в доме билось, пусть совсем слабо, ещё одно сердце.
Настя, конечно, совсем не понимала сути своей мечты. Начитаются женских книжек, насмотрятся кино с красивыми актёрами… Но я не хотел, что ещё кто-то умер из-за меня. Хватило прежде смертей, которых я не хотел и которые никому не были нужны.
А ещё вспомнил ту женщину… сколько прошло? Около века. Я не сделал того, о чём она просила, и хоть всегда считал свой поступок правильным – но… Может, просто убеждал себя в собственной правоте. «За всё хорошее против всего плохого», наверное, никогда не лучший путь.
Вполне хватило времени, чтобы распороть клыком собственную плоть и прижать окровавленную руку к её губам. Многие из наших осудили бы меня за это – но «не наши» и так уже осудили. Как говаривал один старый знакомый: меньше взвода не дадут, дальше Сибири не пошлют. Он потом, правда, весь свой взвод в Сибири употребил, уйдя в запой, но это совсем другая история.
Оставив Настю на полу веранды, я вышел во двор. Не таясь, в полный рост.
– Ну что? Звали… вот он я.
Самонадеянно. Эрзацы эти голубоглазные – мне не ровня, но всё-таки они очень опасны. Только чего бояться? Есть у человеков поговорка: мол, двум смертям не бывать, а я уж и не помнил точно год, в который умер.
Но коронный момент – такой красивый, что и не страшно, будь он последним – мне обломали.
Над участком, закрыв звёзды и луну, пронеслась здоровенная, уродливых очертаний тень – в меня уже никто не целился, стреляли по ней. Без толку: цель вильнула в сторону, задала вираж, пару раз громко хлопнув крыльями, и ушла в прицельное пике.
Вовану всегда не хватало утончённости, всё-таки свойственной нашей природе, однако стоит признать: свой стиль у него имелся, да и пусть безобразно – зато эффективно. Мне остались лишь те двое, что поняли обречённость боя и пытались перебраться через забор.
Ярость схлынула так же быстро, как накатила. Торжество победы я ощутить не успел, равно как и голод, утолённый ещё в чулане: пришло только куда более знакомое, увы, отвращение. Никогда мне всё это не нравилось.
Я имею в виду, по-настоящему. На краткие мгновения природа хищника брала верх – и раньше, и этой ночью, но потом… всегда одно и то же.
Подступила тошнота. Пока Вован разрывал тела охотников, я валялся на мокрой от крови траве, держась за живот. А когда мой друг возвращал себе привычную форму, треща костями и воя, я выплёвывал изо рта сгустки крови. Слишком много выпил после слишком долгого воздержания.
Наш бронепоезд всегда на запасном пути. Только лучше бы всегда там и оставался.
Голова закружилась, я потерял сознание. А когда пришёл в себя, то увидел крайне недовольную рожу Вована.
– Вовремя ты, Во…
– Ага, ёмана, вовремя. Почуял обмороков этих, думаю – куда вопросы тереть, братана спасать надо… Сука, заколыхали! Но хер с ними. Ты-то какого рожна наделал, а? Мудила!
– Что?..
Вован указал в сторону веранды. Настя сидела там на полу, хлопая глазами и плача, переводила взгляд с меня на Вована, после – на торчащий из груди арбалетный болт, и обратно. Она ещё не поняла, что случилось.
– Нахера, Прохор?!
– Она бы умерла…
– А теперь живёт, что ли? У нашего племени чо – жизнь, по-твоему?! Ох, Прошка… мудаком ты родился, мудаком помер, мудаком до Страшного Суда и дотянешь. Не знал бы я тебя, конченого, триста лет…
Про триста лет он, кстати, не пошутил.
Прекрасный народ
Соавтор – Антон Мокин
Машина была паршивая: каждый километр по карельским дорогам наматывала каким-то чудом. Настоящее ведро с болтами, будь она лошадью – самое время пристрелить, чтобы не мучилась. Но Борщ, он же Илья Борщевский, не жаловался.
Чудо, что вообще достал какую-то машину и не вынужден ковылять от станции пешком. По бумагам из «дурки» Борщ вышел здоровым человеком, да и ощущал себя именно так – но водительские права тю-тю.
А ехать к Гене было нужно. Если ты четверть века пьёшь и употребляешь как не в себя, а потом уходишь в завязку – это резко сокращает круг общения. Кому-то с трезвенником скучно, а кто-то становится опасен: всегда есть риск сорваться. Нет, в Москве теперь невозможно. Питер – тем более не вариант, а с уральцами вообще сторчишься опять на раз-два. Оставался Гена… даже хорошо, что он поселился в такой глуши. Далеко от всего.
Вот Борщ и рулил к дому друга, постукивая пальцами по рулю в такт гитарному риффу. Волновался, конечно, но в целом настроение было отличное. Может, стоило предупредить о приезде? Нет. Пусть лучше выйдет сюрприз.
У Геннадия жизнь сложилась счастливо и скучно, если не считать одного печального эпизода. У Борща всё было наоборот: безумный водоворот событий, как пристало музыканту. А вот счастье в том кислотном калейдоскопе вышло кратким мигом, увы. Именно распавшийся брак убедил Борща: пора лечиться.
Когда ты начинаешь на полном серьёзе общаться с воображаемой женщиной – настоящая твоя супруга, скорее всего, не станет терпеть долго. И карьера тоже пойдёт под откос: пусть каждый рокер немного сумасшедший, но это уже перебор. Ши была очень милой. Наверное, лишь она одна понимала Илью по-настоящему. Немудрено, ведь как раз порождением его больного мозга и являлась.
Борщ посмотрел в салонное зеркало: Ши на заднем сиденье не было. Хорошо, но немного жаль.
Клиника, врачи, диагноз, терапия, таблетки… Таблетки приходилось принимать до сих пор. Борщ вспомнил, что не сделал этого с утра: зря. Надо выпить пилюльку уже на месте. Ничего страшного до тех пор не случится, верно?
***
Я честно пытался настроиться на работу – но сегодня у меня на фондовый рынок, как говорится, не стояло. До закрытия торгов оставалось три часа, а я бездумно сидел перед ноутом и пялился на стакан котировок. Этот стакан не вдохновлял, в отличие от стоявшего рядом «рокса».
С тех пор, как я променял столицу на глушь, а офис на удалёнку, слово «среда» перестало быть аргументом в пользу «не выпить». Не то чтобы теперь я заливаю шары семь дней в неделю. Просто посидеть вечерком с женой: хорошие напитки, хорошая музыка... Вот это по мне!
Прихватив бокал, я спустился из кабинета в гостиную. Рита читала на диване: очередная книга о культуре кельтов, которых в доме было полно. Я, как обычно, залюбовался своей благоверной. С нее легко можно было рисовать иллюстрации к фэнтези-романам, несмотря на приближающееся сорокалетие. Настоящая валькирия!
– Что, мой «медведь» уже наторговался?
– Я последнее время «бык», ватрушечка. Только сегодня что-то не быкуется. Может, по бокальчику?
– Смешай мне коктейльчик с самым красивым названием.
– «Маргариту»?
– «Маргариту».
Я уже было направился к бару – за текилой и «Куантро» для «Маргариты» и ржаным виски для себя, когда услышал приближающуюся к дому машину. Кого это принесло вдруг?
– Борщ! Илюха! Ты?!
– Паспорт показать? Вот, решил навестить друга… прости, что без предупреждения.
Мы пять лет весело прожили в общажной комнате, пусть общего было – как у Онегина с Ленским. Я в университете усиленно поглощал «микру», «макру» и прочие экономические дисциплины, питал живой интерес к рынку ценных бумаг. Борщ поглощал преимущественно водку и начинал питать интерес к вещам потяжелее. Впрочем, этим он развлекался, а вот жил – музыкой. У меня до сих пор валялись кассеты и диски друга. И сольники, и сессионные записи с легендами русского рока. И не только русского.
– Блин, как же я тебе рад! Ватрушечка! Рита! У нас гость! Проходи! Посидим, выпьем. А может, шашлык замутим? Мы с женой на завтра планировали, но можно и сейчас!
– Я мясо больше не ем. Трезвенник, веган, буддист, филантроп. Полный набор.
Смотрелся Борщ, конечно, не очень. Борода начала седеть, на лице – печать всего выпитого, выкуренного и употреблённого иными путями за долгие годы. Рок-н-ролл не щадит никого. Зато в глазах что-то прояснилось – даже по сравнению с молодостью. Как пел Гребенщиков: «между тем, кем я был, и тем, кем я стал, лежит бесконечный путь». Кажется, шёл Илья всё-таки в правильном направлении, пусть дорога выдалась тяжкой.
Я не заметил, как подошла Рита. Даже вздрогнул от неожиданности, когда жена приобняла меня со спины. Борщ, кажется, смутился. Вот уж чего за ним никогда не водилось, так это смущения.
– А Илья к нам надолго? Я не готовила с расчетом на гостей…
– Илья к нам на сколько захочет! Ты ж погостишь, да? А и с голоду не умрем! Тем более что Борщ теперь мяса не ест. Хоть кто-то эти кабачки будет, кроме тебя!
И я повел Борща в гостиную, попутно вещая про преимущества уединенной жизни на природе. Про баню, реку, чистый воздух, романтику, семейный уют… Поймал себя на мысли: очень не хватало возможности кому-то выговориться, поделиться новостями. Я уже и забыл, когда последний раз вживую общался с кем-то кроме Риты. Курьеры, доставляющие продукты из METRO, и приезжающий чистить септик ассенизатор на интересных собеседников не тянули.
Рита энтузиазма не разделяла, но я не очень переживал по этому поводу: женщины... Их предупреждать нужно, чтоб накрасились и прочие ритуалы провели. Ничего: через один-два коктейля жена повеселеет!
***
Гена мало изменился со студенческих времён. Стал чуть-чуть полнее, но ведь и тогда был плотненьким. Начал лысеть, но и в молодости роскошной шевелюрой не щеголял. Очки – как прежде. И он оставался таким же добряком, на полном позитиве.
– Ты писаться-то собираешься опять?
– Куда ж я денусь… без музыки на миру смерть не красна. Но прямо сейчас не могу, прямо сейчас сложно… ну, не знаю, как это объяснить.
– Понимаю.
Гена потягивал коктейль, а в стакане Ильи был сок, разумеется. Про «дурку» не говорили – либо про давнее прошлое, во времена которого дорожки ещё не разошлись, либо про будущее. С будущим Гены всё было более-менее ясно, как и всегда. Борщ не мог сказать о себе так же.
– Не думал опять в Штаты податься? Может, и музыка попрёт…
– Нет, дружище… я ведь неспроста в Россию вернулся. Хотя каждый мудак вечно спрашивает: ой, чего не остался?
– У тебя там хорошие записи получились.
– Хорошие, но… понимаешь, не мои. Да, могу понтануться: вон с какими людьми писался и выступал! Но это же творчество, это не твои акции-облигации, всё меряется немного иначе. То, что я играл в Штатах – оно мне не принадлежит. Русский рок – это русский рок, а у них там даже «Британское вторжение» недолго продержалось. Да, я могу лабать на гитаре что угодно. Но это не всегда будет творчеством.
– А деньги принесёт.
– Принесёт. Да на что я их потрачу?
Это Гена всегда хотел зарабатывать, и ничего не скажешь – заработал он порядочно. Пусть не стал миллионером, но хоть на этот дом взглянуть: мечта многих. Золотая эпоха финансовых рынков ушла в прошлое, никто никогда не вернётся в 2007 – однако у Гены дела пучком.
Общение со старым другом шло гладко, а вот что касается Риты – Илья ощущал всё большее напряжение. Поначалу казалось, что она просто не особенно рада внезапному гостю, да ещё и типу сомнительному: за это никакую любящую жену не осудишь.
Поначалу.
Рита была эффектной женщиной – может, не совсем красавицей в классическом понимании, но всё же. В измученной препаратами голове Ильи мелькнула мысль: «как Хелена Бонэм Картер, только лучше». Или: «как Мартиша Аддамс, только домашняя и чуть не от мира сего». Истина лежала где-то посередине. Бледная кожа, холодные глаза, пышные кудри цвета угля.
Постепенно что-то менялось. Бледный оттенок лица казался Борщу всё более болезненным, а может – даже каким-то неживым. В глазах Риты чудилась уже не смесь лёгкого раздражения с пренебрежением, а злоба. Синие кристаллы с острыми краями, того гляди – порежешься. И даже волосы… просто не парилась сегодня над причёской? Такие кудряшки уложить сложно.
Возможно. Но ассоциации где-то в глубине сознания появлялись нехорошие.
– Слушай, а чего ты мясо-то есть перестал?
Борщ отвлёкся от тревожных мыслей. В конце концов, совсем недавно он был по-настоящему психически болен: мало ли, какие побочные эффекты лечения, какие остаточные сбои сознания?
– Решил, что проще бросить всё сразу. Уж если здоровый образ жизни, то здоровый. Как в том фильме про рокеров, помнишь? «Ты всё в своей жизни умудряешься превратить в героин». Не самый дурной подход.
– А буддизм? Ты прямо серьёзно?
– Да пёс знает. Я ходил в церковь, было дело: попы мне не помогли. А это… вроде помогает. По крайней мере, не вредит.
Рита стояла чуть поодаль, нарезала колбасу огромным шеф-ножом: широкое лезвие блестело на удивление ярко. Этот свет одновременно притягивал и пугал. А ещё Илья заметил: она смотрит на него.
Неотрывно пялится прямо в глаза, кабы не сказать «прямо в душу». Буквально сверлит насквозь. Никакого движения на красивом лице, да и вообще – абсолютно статичная поза, только нож в руке ритмично поднимается и опускается, рассекая мясо, стучит по доске. Тук, тук, тук.
Рита даже не моргала.
***
Вечер выдался просто отличным! И то, что Борщ решил завязать с алкоголем, ничего не портило. С годами я уяснил, что выпивка в компании – как приправа к мясу. Какой-нибудь тухлятине можно придать иллюзию съедобности, засыпав специями: но поутру один черт пронесет, как наш фондовый рынок в пятнадцатом году. А для хорошего стриплойна достаточно пары щепоток перца да соли!
Рита ввернула про «не готовила на гостей» сугубо из женского кокетства: закусок хватало с лихвой. Илья хрустел сельдереем с морковкой, да и тофу со шпинатом отдал должное. Разве что кабачки игнорировал. Ну и правильно: дрянь редкостная. Единственное, в чем мы с женой не сходимся – это в кабачках! Я больше налегал на колбасу из сыровяленой оленины. Шикарная штука! Даже новоиспеченный веган Илья смотрел как завороженный, когда Ритка ее нарезала.
– А помнишь, как ты препода по экономистории первый раз встретил на калужском сэйшне в курилке за ДК? А через два дня к нему сдаваться заявился? А помнишь, как Санек на философию укуренный пришел? Иваныч нам про Маркса вещал, а Саню на «ха-ха» пробрало. Иваныч терпел-терпел, да и выдал: «Вы совершенно правы, Смирнов!» А помнишь, Гайаз на твоей днюхе с Машкой в комнату отлучался, и в темноте да по синеве вместо своих штанов её надел?
Помнишь, помнишь, помнишь…Черт, еще утром эти истории казались бесконечно далекими, а сейчас живо вставали перед глазами. Рита слушала и от души смеялась над каждым рассказом, изредка вставляя ремарочки-подколы в наш адрес. «Ну-ка, ну-ка, что это за Ленка? Гена мне не рассказывал!», или: «Фу, Илья это мерзко… Да ты продолжай, интересно же!»
Потом ностальгическая нотка сменилось лирической.
– Илюх… а вот по чесноку, как думаешь… у русского рока будущее есть?
– Рок ценен тем, что это не музыка, которую пишут ради денег или славы… хотя она приносит и то, и другое. Это настоящее высказывание, которое ты не можешь держать в себе. Реакция молодых и гневных на перемены в мире и собственную неспособность жить под флагами своих отцов.
– То есть если рэпер от души польет говном все, от чего наболело, это будет русский рок?
– Нет, Ген. Есть нюанс. Дело в том, что…
Борщ придвинулся ближе и доверительным шепотом продолжил:
– …что рэп – полное говно!
От смеха я облил Ритку «олд фэшном».
– Геночка, кажется, тебе уже хватит на сегодня! Может, тоже на сок перейдешь?
Совет был хороший… но следовать ему я, конечно, не стал.
***
Уже совсем поздно Борщ с Геной наконец остались одни – ненадолго, потому что Рита пошла спать, и муж явно хотел поскорее к ней присоединиться. Однако это отличный момент…
Пусть и разгар лета, но ведь лето северное: на открытой веранде стало весьма прохладно. Зато темнота наступать не спешила. Да она, может, не настанет и вовсе: кончились уже «белые ночи» в Карелии или нет? Свежий лесной воздух пах теперь особенно приятно. Прекрасный вечер: если бы Борщ ещё не испытывал такой тревоги…
Пугала ли его Рита? Возможно. Но главное – он всерьёз опасался за друга. Нужно было как-то мягко направить разговор в сторону жены Гены… зайти издалека, нащупать какой-то подход…
Ведь очевидно, что супругу Гена очень любит. Нельзя просто так взять и рубануть с плеча: «Дружище, а с твоей Ритой вообще всё нормально? Она кажется какой-то поехавшей!»
Особенно если сам только что от клейма душевнобольного избавился. Хотелось закурить, но нельзя. Да и нечего, Гена-то не курит. Сигарет в доме нет.
– …ну да, в этом плане у меня ничего не поменялось. Привычка, как говорится, вторая натура. У тебя, Ген, тоже ведь? Вот я всегда имел устойчивый вкус на женщин: люблю рыжих. А тебя, выходит, на имена тянет?
– А?..
Геннадий явно не понял, о чём Борщ говорит. Ну, он ведь выпивал – наверняка соображает не так быстро, как во время работы.
