Текст книги "Узкие врата (СИ)"

Автор книги: Антон Дубинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Еще одна мелочь – этим утром, ха, ему не судьба была побриться. Также как и умыться и почистить зубы. Во рту была просто помойка, глаза склеивались… кожа лица казалась чужой. Этот юноша не мог не бриться каждое утро. Даже в походе… даже в лесу.

Рик слегка споткнулся на складке серого ковра, и здоровенный полицейский заботливо придержал его за плечо. Второй постучал в дверь триста пятнадцатой:

– Ричард Эрих, сэр.

– А, Ричард! Да, конечно…

Отец Александр, по-домашнему уютненький в своей крестоносной форме, слегка невыспавшийся, с чем-то возился у стола. Жалюзи на этот раз были наполовину подняты, на полу лежал прямоугольник золотого света. Компьютер был еще – или уже – выключен, солнечные лучи отражались в сером слепом экране. Рик, моргая и почему-то сдерживая в горле позывы расплакаться, прошел несколько шагов до стула и тяжело сел. Плечи его сутулились.

Отец Александр бегло окинул его подслеповатым взглядом сквозь стекла – и, кажется, остался доволен осмотром.

– Молодой человек, вам чай или кофе?

Рик вздрогнул, как от удара, не поверив своим ушам. Желтый крест повторил терпеливо, как туповатому или глухому:

– Так чай… или… кофе?

– Ко… кофе, – торопливо выговорил Рик, сам поражаясь, как гадко звучит его мокрый, трепыхающийся голос. – И… если можно… сладкий.

– Конечно, конечно, – покладисто кивнув, отец Александр бросил в пластиковый стаканчик два сахарных кубика из коробки. Вот с чем он там возился у стола – ставил электрический чайник! У него тут, похоже, было все наготове – наверное, часто перекусывает чашечкой кофе на работе: упаковка рафинада, пластмассовая розетка с печеньем, и даже кофе не из пакетиков, а из круглой коричневой банки, растворимый… Самого высшего сорта.

– Я по утрам тоже кофе предпочитаю, – инквизитор аккуратно наполнил посуду дымящимся кипятком. Себе он заварил кофе не в стаканчике, а в высоком фарфоровом бокале с ручкой, с красной надписью по розовому – «Щенок Поппи и олимпиада – 133!» Рядом – портрет этого самого Поппи: висячие уши, красная шапочка, полосатые гетры… Порода щенка была – далматин, и улыбку он имел веселую и дурашливую. Не отрываясь, смотрел Рик на его забавную мордашку, и внутри у него со скрипом поворачивались какие-то ржавые колеса. Кажется, сейчас я зареву.

– Ваш кофе, – отец Александр предупредительно пододвинул пластиковый стаканчик, подложил сероватый разграфленный лист, чтобы не накапать на полировку. Рик жадно, всей пятерней схватил стакан (вот из таких же мы в Ордене пили чай… В каком ордене? Какой чай?.. Какие мы?.. Я… не помню…), отхлебнул, обжигая рот. Руку тоже жгло сквозь тоненький пластик, но он не отпустил.

Живое кофейное тепло побежало по телу – сверху вниз, в желудок, и Рик только сейчас понял, как же он промерз. Он не удивился бы, если б вокруг него курилось легкое облачко – так всегда бывает, когда войдешь с мороза в жаркий дом. Стул был умопомрачительно мягкий… даже деревянная спинка.

Отец Александр уютно уселся напротив в своем вертящемся кресле, вытянул коротенькие ноги. Коротко перекрестился на стенное распятие (Рик его вчера почему-то не заметил), шевеля губами, прежде чем начать есть. Отпивая из чашки, посматривал на Рика сквозь поднимающийся пар. То ли из-за этого самого пара, но казалось, что он подмигивает. Стекла очков его слегка запотели.

– Берите печенье, молодой человек. Очень хорошее, шоколадное. Повышает тонус… Или как это там называется.

Но у Рика уже кончился кофе. Кончился весь, даже ставший коричневым, не успевший раствориться сахар он высосал одним длинным глотком.

– Может быть, еще стаканчик, сын мой?..

Рик поспешно кивнул.

Уже наливая кипяток, инквизитор словно спохватился, поставил обратно белый чайник.

– Кстати… Перед вторым кофейком. Если вы не против.

Он вновь придвинул, подтолкнув по столу, серый длинный лист. В глазах у Рика зарябило, и он на миг опустил веки, брови его мучительно сошлись. Название организации… Дата основания… Дата официального заявления.

Рик сжал зубы так, что стало больно всей челюсти, взял заботливо поданную шариковую ручку и стал писать.

…Через пару минут он почувствовал возле локтя что-то горячее – стаканчик с кофе. Он отхлебнул, не глядя и снова обжигая рот, поморщился и укусил кончик ручки, вспоминая второе имя Адриана.

– Печенье не забывайте.

Рик взял одно, надкусил – шоколад так и таял во рту. У шоколада был привкус помойки.

Мало ж тебе надо, человек… Дешево же ты ценишь вас всех. Да и себя самого… свою бессмертную душу.

Вы не понимаете. Это была темнота.

…Наконец он дописал – едва уложился своим размашистым почерком. Кое-где остались неосознанные, ускользнувшие от его внимания сокращенья – «реконструкц. рыцарства»… «учащийся коллед.»…

Закончил, содрогаясь от отвращения к себе и к этой шероховатой толстой бумаге, оттолкнул от себя лист, не глядя никуда. Вот так, наверное, и совершаешь свое первое предательство. При этом не чувствуя ничего – ни боли, ни стыда, ни горечи… Только чешется левая лодыжка и слегка болит голова возле затылка. Да еще… хочется есть.

Отец Александр привстал – какой же он коротышка, прямо как карлик! – привстал, чтобы дотянуться, подтащил лист к себе. Пробежал глазами неровные синие строчки – невнимательно, слегка улыбаясь, потом перевернул на другую сторону… Потом поднял серый (и с чего я взял, что щучий?) взгляд. Глаза его сквозь стекла казались немного больше, чем на самом деле. Он улыбался.

– Отлично, молодой человек. Просто великолепно. Я вижу, вы вполне готовы к… сотрудничеству.

Лучше некуда, мрачно подумал Рик, слегка откидываясь на спинку стула. Я рад, что вам понравилось.

Внутри у него было пусто-пусто, как в нежилой гостиничной комнате. Что вам от меня еще надо? Я все сделал. Отпустите меня. Не мучайте меня больше.

– Так вот, сын мой… Вы помните, что я вам вчера говорил? Что все эти сведения нужны нам только с единственной целью… Как доказательство вашей доброй воли. Готовности помочь.

Рик выпучил глаза так, что они едва не выпали на стол: все так же улыбаясь – «И это единственная ценность, которую они – жжих – для нас – жжих – представляют, жжих-жжих-жжих» – Желтый Крест разорвал заполненный бланк показаний, сначала пополам, потом – еще раз, крест-накрест, и еще… Обрывки с кусками его слов бросил под стол, в корзину. Распрямился.

Рик смотрел на корзину, как зачарованный. Что-то он уже вообще все перестал понимать. Происходящее казалось совершенно лишенным смысла, как театр абсурда. Весь мир сошел с ума.

По-детски наслаждаясь произведенным эффектом, отец Александр смотрел на Рика. Гротескное сходство с младенцем придавала ему склоненная к плечу голова. Невысокий, пухленький, лысый… Слегка непропорциональный. Очень большой младенец, и он сейчас развлекается. Рвет бумажки.

– Хотя, может быть, вы думаете, что это какая-то уловка, молодой человек? Что я как-то пытаюсь отвести вам глаза? Можно сделать иначе…

Он наклонился, одним хищным движением выхватывая стопочку обрывков из корзины, чиркнул зажигалкой. Волокнистая бумага занялась мгновенно, Рик тупо смотрел на алые легкие язычки, с треском облекавшие его размашистые строчки. Огонь очень красив… огонь и свет. В кабинете чуть пахло горелым.

Когда почти вся бумага в руке инквизитора съежилась и почернела, он дунул на остаток, угашая огонь, чтобы не обжечь пальцы. Бросил дымящиеся черные клочки обратно в корзину.

– Ну что, сын мой… Теперь верите?

– Но что… – попытался сказать Рик, но голос его не слушался. Он прочистил горло, забитое какой-то слизью, попробовал еще раз. – Но чего тогда… вы от меня хотите?.. Службы?..

Последнее слово он выговорил неуверенно, но отцу Александру хватило и того. Он засмеялся, весь сотрясаясь от смеха, даже снял очки и протер выступившие на глазах слезы. Рик сидел весь сжавшись, от сладкого привкуса во рту хотелось сплюнуть. Отсмеявшись, чиновник присел, полируя стеклышки о лацкан пиджака.

– Ох, молодой человек, и насмешили вы меня… Службы. Это надо же так сказать, да еще с таким выражением лица!.. Будто вам лягушку съесть предложили, после чего отпустят на все четыре стороны… Хотя, может быть, можно выразиться и так. Службы. Но я предпочел бы говорить – сотрудничества.

– Хорошо… Ладно. А в чем оно должно выражаться?..

Лицо отца Александра мгновенно стало очень серьезным. Он водрузил на нос очки, и взгляд у него снова стал такой, что у юноши по спине побежали мурашки. Пусть он за ночь и перестал быть рыцарем, христианином, сверденкрейцером – но человеком-то он оставался, а есть вещи, от которых людям хочется бежать… очень далеко.

Взгляд, как у щуки. Или как у вурдалака.

– А вот об этом, молодой человек, – сказал он, придвигаясь вплотную к столу вместе с креслом, – я и хотел бы с вами поговорить поподробнее.

…В окно светило весеннее солнце. Совсем дневное, светлое, и Рик смотрел на него – плевать, что болят глаза, плевать, что портится зрение… Слезы от света текли по его лицу, кажется, слезы от света – совсем пресные. Одна слеза закатилась в уголок между щекой и крылом носа и замерла там, щекоча кожу. Плевать, я все равно буду глядеть – потому что, может быть, это в последний раз.

Отец Александр закончил говорить. Он опять положил сцепленные руки перед собой – небольшие, гладкие, белые. Словно бы от другого человека. Человека помладше лет на двадцать.

Рик еще посмотрел на солнце, вспомнил, как страшно и холодно было в темноте, и чего бы он только не сделал, чтобы туда не попасть снова… Но, к сожалению, оказалось, что выбора нет. Вернее, есть – но делаешь его вроде как бы и не ты. Просто ты делаешь единственное, что можешь, чтобы не разрушиться изнутри, и никакой твоей заслуги в этом нету.

Интересно, наверное, так и становятся героями, – собственную мысль Рик услышал как голос издалека. Или не так?.. Что чувствовал мученик, говоря, что он не может отречься от веры?.. Преодолевал себя – или испытывал вот такое самое… безнадежное спокойствие?.. Впрочем, неважно.

…Это даже не страшно. Почти.

Отец Александр смотрел на него, смотрел внимательно. Ждал ответа.

На какой-то миг Рику даже стало жалко его разочаровывать. И опять хотелось плакать.

Не всякому человеку выпадает редкая удача – стать в один день предателем, а потом – героем.

…Надо бы встать, чтобы сказать это торжественно. Чтобы стало понятно, что это его окончательный ответ. Но сил на то, чтобы встать, почему-то не было.

И Рик сказал очень буднично, глядя уже не на солнце, и не на распятие, вообще ни на что – на какой-то книжный стеллаж в углу, стеллаж, покрытый серой поволокой пыли… В глазах плавали зеленоватые пятна – это от солнца, весеннего солнца. И не почувствовал ничего нового, сказав, – просто сообщил, как печальный, но неизменный факт, как сообщил бы, что ему всего (или – уже?) двадцать два года… Что ездить верхом он, к сожалению, не умеет… Что он, к большому сожалению, не женат.

– Нет, отец Александр… Я никогда не буду этого делать.

…И ничего не произошло. Не обрушилась крыша, не стало хоть чуточку легче от сознания собственной правоты… Да и этой самой правоты тоже не произошло.

– Так не будете?

Голос его был даже каким-то ласковым… Упрашивающим.

– Нет.

Мягкостью интонации Рик попытался как-то смягчить резкость сказанного слова. Он смотрел на себя слегка со стороны, откуда-то из угла, и почти никак не мог участвовать в происходящем.

Коротким большим пальцем инквизитор надавил черную кнопку, и дверь открылась внутрь почти мгновенно.

Глава 6. Фил

…Почти мгновенно Алан заснул, положив голову на согнутую руку. Не мешал ему даже яркий – ну, умеренно яркий – свет шестидесятисвечевой лампочки под потлком, которую, кажется. всю ночь напролет никто не был намерен выключать. Впрочем, Фил спать все равно не собирался – он не думал, что ему бы это удалось, а даже если бы и удалось, бывают ситуации, в которых надо бодрствовать и держать все под контролем. А сейчас требовалось поразмыслить.

Фил сидел на жесткой скамье, упираясь локтями в колени и широко расставив ноги. Хотел было подпереть лоб ладонями – но наткнулся рукой на большую ссадину, да и глаз был подбит, стремительно раздуваясь мягкой опухолью… Вот чума. Нечего сказать, повезло – теперь у него точно уголовная рожа. Пожалуй, автостоп на время – по крайней мере, на дневное время – для Фила стал недоступен, придется перейти на электрички. Ни один водитель в здравом уме не отворит дверцу своего гостеприимного автомобиля для человека с такой рожей, особенно если тот не узок в плечах и одет в черную кожаную куртку с разорванной сверху донизу молнией…

Разве что Аланчика выставлять вперед, как образцово-показательный резерв.

Фил посмотрел на своего спутника – невольно, с легким отвращением. Тот лежал, вытянув ноги, накрывшись рыжей курточкой, и ресницы его чуть подрагивали в такт спокойному дыханию. Нет в мире справедливости – у этой скотины не было на лице ни малейших следов драки, свеженький, как ангелочек, без намека на щетину – похоже, в восемнадцать лет борода у него никак не могла начать расти, светлые волосы завязаны в коротенький хвост… Слишком короткие прядки над ушами, не дотянувшиеся до затылка и в хвост не попавшие, просто лежали на щеках. Пожалуй, этот урод был даже хорош собой – но в той женственной манере, которая Фила возмущала с самого детства.

Спит, идиот. И преспокойненько. Это после того, что приключилось сегодня вечером – приключилось из-за одного, а пало на обоих. Посмотрите, леди и сэры, вот из-за этого самого Эриха двое путников оказались в незнакомом городе без гроша в кармане, голодные, изрядно побитые, запертые на ночь в местном полицейском участке, а что сулит им утро – видит Бог, непонятно. Но похоже, что ничего хорошего.

Так, Фил, смотри на вещи здраво. Еще не причина для безысходной ненависти к своему спутнику тот факт, что вся мебель в комнате для задержанных – это деревянная лавка со спинкой да ржавый бачок в туалете за стеной. По хорошему дольше чем на сутки их вряд ли станут задерживать, хотя, кажется, имеют право. Кому они здесь, в конце концов, нужны?.. Вот то, что денег больше нет – это плохо. И достаточно скверно, что бок болит, как последняя гадина. Некогда у Фила было сломано ребро; те времена миновали, но о них сейчас напоминала боль, делавшаяся невыносимо острой при резких движениях. Сначала, в пылу драки, а потом – в пылу всевозможных неприятностей, он боли попросту не замечал, а теперь, стоило им остаться одним в относительном покое, оно накатило… Может быть, там трещина. Лучше бы нет, а то придется завтра искать по всему городу отделение Зеленого Креста. А там, скорее всего, захотят денег…

Денег. И началась эта история как раз с денег – как раз о них зашел разговор посреди вечернего Сен-Винсента, где высадил их разговорчивый дядька-водитель.

То был недочет Фила – на этот раз он решил поспать и откинулся на сиденье высоченного фургона, предоставив Алану развлекать доброго человека речью. Всякому известно, зачем шоферы-дальнобойщики берут попутчиков в кабину – чтобы те разговорами мешали им уснуть за рулем и вообще всячески скрашивали дорожный досуг. Тем более что двое странников надолго застряли под деревней со многообещающим названием Нижние Грязи – вот уже часа два они безуспешно попирали ногами обочину, вяло помахивая поднятым вверх большим пальцем. Собственно говоря, палец был Аланский – именно на его обаяние в нелегком деле автостопа было решено рассчитывать. Везло ему раза в три больше, чем такой громадной и мрачной фигуре, как Фил – помогали и хрупкость сложения, и светлая масть: одет он был тоже светло и безобидно, в рыжую курточку и ярко-синие джинсы, в отличие от полностью черного спутника. Алу надлежало и беседовать с заарканенными доброхотами: именно он склонялся к ветровому стеклу, делая большие и жалобные глаза, и взывал голоском приветливого школьника: «Извините, сэр, не подкинете ли нас с другом по трассе? Ну, сколько вам по пути… Если не трудно.»

Уже в машине нередко инициатива переходила к Филу – Аланчик дремал или глазел в окно, пока честный сверденкрейцер, скрепя сердце – да что там, на самом деле попросту скрипя сердцем вел с водителями долгие осмысленные дискуссии о том, где кто из них учится и работает, каковы в столице цены на пиво, а также приходилось ли Филу иметь дело с дорожными шлюхами. Почему-то проблема этих особ всплывала в шоферских речах раз за разом, и Фил, до сих пор и не подозревавший о существовании такой профессии, после десятой попутки знал о них почти все. По крайней мере, в сто раз больше, чем ему бы хотелось.

Один водила, здоровущий бритый детина с татуированными до самых плеч руками, динамик в огромном фургоне которого изливал произведения ненавидимой Филом группы «Падаль мира», даже вогнал бедного Алана в горячую краску. «А я думал, вы – девки дорожные, – разочарованно протянул он, вглядываясь сквозь опущенное ветровое стекло в их просительные лица. Алан даже подавился заготовленной фразой и издал только тоненький горловой звук. – А чего, вечер, чума вас разглядишь – стоит маленький, волосы длинные. Да еще и белые, эти самые девки все в такой точно цвет крашены… Ну, кинули вы меня, ребятки, ничего не скажешь… Ладно, залезайте, раз уж затормозили меня. Только до поворота.»

Нечего сказать, за трехдневное странствие друзья много чего насмотрелись. Подвозил их и молодой наркоман на раздолбанной грязной легковушке, принявший двух автостопщиков за собратьев по разуму и предложивший им по дешевке приобрести «отличную травку, восточный чаек». Был и усатый полицейский, подкативший на форменной серой машине с мигалкой. Этот явился вопреки ожиданиям с самыми добрыми намерениями – не оштрафовать за запрещенный автостоп, а подвезти… Алан, видите ли, напомнил ему сына. Была у Алана такая способность – напоминать людям их сыновей… Но самым удивительным дорожным приобретением оказалась ярко-оранжевая пожарная машина, которую перегоняли из столицы в город Виттенберг. Добрейший из смертных, пожилой пожарник, лысый, как колено, с красными от бессонных ночей глазами, отлично накормил двух друзей в придорожном кабаке ужином из трех блюд (правда, Фил воспротивился такому нахлебничеству и едва ли не силой впихнул благодетелю в руки бумажку в пять марок перед расставанием – чем, кажется, его немало оскорбил…) Тот же самый отличный дедуля предложил на пустынном ночном шоссе погудеть в сирену ради развлечения – и погудел, да так, что тихие лесные звери, наверное, стали за эту ночь заиками. Пожарник остался одним из самых светлых впечатлений от дороги.

А одним из самых темных – нынешняя ночка в Сен-Винсенте.

Вообще-то Алан неожиданно оказался неплохим попутчиком. Он был довольно вынослив, мило общался с контролерами в электричках и с шоферами на трассе, а открыто возроптал всего один раз – когда ему приспичило помыть голову в закусочной на автозаправке, где высадил их очередной попутчик, а Фил считал, что терять время нельзя, особенно драгоценные дневные часы. Голову цыпленочек в итоге все-таки помыл; это идиотское чистоплюйство, достойное не парня, а киношной дивы, доводило Фила до бешенства. Правда, потеряли они из-за этих банных процедур (проводившихся ледяной водой, под удивленные комментарии очереди шоферюг, желавших помыть перед едой черные от дорожной грязи руки) всего минут пятнадцать – зато самых ценных, предзакатных, когда нужно было использовать последние шансы. Ночью машин было меньше, а люди – подозрительнее; по ночам спасательная экспедиция по большей части спала, отойдя куда-нибудь в придорожный лесок и застегнувшись в спальниках, а если уж везло – спали в машине по очереди, один дрыхнет, другой развлекает водителя… Вот на этот раз так и вышло – очередь спать была Филова, и он моментально отключился на неудобном сиденье раздолбанного грузовика, сквозь сон еще какое-то время слыша, как Аланчик бодрым голоском заливает их новую историю – про то, что они с другом едут на свадьбу чьего-то кузена в Сен-Винсент, на праздник очень хочется, да и друг без них жить не может, а вот денег на поезд – не случилось… Такая неприятность.

Да не так, балда, не в город, хотел сказать Фил – но к собственному удивлению обнаружил, что спит. Дорожная усталость – штука необоримая, она к человеку не подкрадывается, а сразу бросается из засады: только что ты был свеж и бодр, топал по ночному шоссе – и вдруг р-раз – и все, просыпаешься часа через три в машине и пробуешь вспомнить, как ты в нее попал…

…В общем, Фил проснулся, когда Алан тряс его за плечо.

– Давайте, ребята, вылезайте. Сен-Винсент.

– Ага, спасибо вам большое, очень выручили…

– Да не за что. Все мы друг друга выручаем… Мне-то самому за город, так что счастливо вам добраться.

– Спасибо… Вам тоже…

И только когда они уже оказались на улице вместе со своими рюкзаками (у Фила, как водится, черный, у Алана – зелененький, только грязные одинаково…) Только тогда Фил, с еще тяжелой головой, моргая от городских оранжевых огней, понял, что же они наделали.

– Эрих! Ты что, идиот? Зачем он нас в городе высадил?

– Ну, как? Я же сказал, что нам в город надо… Кто его знал, что он дальше тоже едет. И так повезло, километров сто с лишним провез… Даже двести…

– Э-эрих…

– Не называй меня так!

– Да если бы я называл тебя, как мне хочется! – выдавил Фил, плюя себе под ноги. – Идиот, прости Господи… Младенцу известно, что вылезать из машины надо или не доезжая до города, или за ним…

– Да я знаю, только… Неудобно было…

Ал неуверенно оправдывался, переминаясь с ноги на ногу. На самом деле он попросту забыл это золотое автостопное правило, в чем теперь искренне раскаивался. В городе зависнуть, да еще и на ночь – хорошего мало. В лесу с ночлегом легко, отойдешь от дороги три шага, расстелешь спальничек… Тем более что ночи выдавались не такие уж холодные, чем дальше к югу – тем лучше, на прошлой их ночевке даже не пришлось всю ночь трястись. А к утру холод разбудит – так это к лучшему, значит, опять на шоссе пора. Можно даже костер развести, вскипятить горячего чаю к своим замшелым бутербродам. А тут попробуй разведи костерок на тротуаре!.. И ночью ты из города не выберешься – автобусы уже не ходят, а попутки только в лесу доверчивые…

– Ну ладно, – умоляюще произнес он, страдая от собственного промаха. – Завтра утром выберемся… А пока можно пойти куда-нибудь, поесть. В какую-нибудь ночную кафешку. Или на вокзал, лечь там спать в зале отдыха…

– Или в гостиницу, и снять там номер на двоих, – передразнил невыспавшийся и злой Фил, даже и в отдохнувшем состоянии не бывший особенно добрым. – Или в ночной бар-ресторан, а где еще ты в этой дыре ночью перекусишь? Посмотреть на танцы, взять по коктейлю… Идиот ты, цыпленочек. Идиотом и помрешь.

Ал прикусил губу, размышляя, что бы ответить. Беда в том, что когда попутчик начинал его напрямую оскорблять, он так терялся, что забывал все слова. А что тут скажешь? Я тебя ненавижу, поди к Темным? Тем более если Фил, по-хорошему, прав… Другое дело, что вот Рик на его месте повел бы себя совсем иначе. Он бы посмеялся неожиданному приключению, подергал бы брата за ухо, изображая негодование, и они пошли бы искать себе еду и ночлег… Рик.

Тоска по Рику так сдавила горло, что Алан привалился к фонарному столбу и прикрыл глаза. Фонари в старинном Сент-Винсенте были на редкость красивые, тоже вроде как старинные, на чугунных столбах – высокие стеклянные колпаки… В столице такие только в городском парке и на набережной, а тут – на главной улице города… Только свет у них был неприятный, оранжевый. Алан больше синие любил.

Фил тем временем махнул рукой и потянул его за плечо, видно, решив пока его не убивать, может, еще пригодится… Филу на самом деле тоже было нелегко. Во сне – ему редко снились сны, но в машине это наконец случилось впервые за несколько месяцев – он видел, как они с Риком идут по залитому светом утреннему шоссе под рюкзаками. Себя Фил не видел, но Рик был прекрасен – чуть загорелый, с сильно отросшими темными блестящими волосами, в незнакомой какой-то белой одежде, едва ли не рыцарской котте, которая так естественно смотрелась на солнечной трассе, будто бы все было наконец на своих местах… «Смотри, – сказал Рик, оборачивая к другу светлое, безвозвратно светлое лицо, глаза его сияли, блестели волосы, откинутые благодатным ветром, сияла полоска белых зубов… – Смотри, это они. Это за нами. Мы успели.»

Но кто были они, Фил так и не узнал. Потому что Алан начал трясти его за плечо.

Если бы здесь был Рик, а не его никчемный братец…

– Мой брат бы не расстроился, – как нарочно растравляя ему душу, изрек белобрысый придурок. На самом деле Филу хотелось заткнуть его каждый раз, как тот произносил слово «брат». Так надменно, с таким скрытым самодовольством, словно заявляя на Рика свои права – даже сейчас, когда тот был в беде, когда его почти что не было… Это мой брат, между прочим. А ты здесь и вовсе ни при чем.

Фил не ответил – зачем тут отвечать, зачем вообще отвечать человеку, которому приятно ковыряться гвоздиком в чужой ране… Он просто рывком оторвал его от фонаря и мрачно кивнул на противоположную сторону улицы, где виднелись огни ночных магазинов. В любом случае зверски хочется есть, и если надо как-то скоротать эту ночь – еда, в общем-то, помогает не заснуть… А потом – либо на вокзал, либо марш вперед по шоссе, голосуя наудачу проезжающим грузовикам…

Когда они переходили улицу, вокруг что-то тихо зашуршало. Фил сначала подумал, что показалось – волосы у него были жесткие и не сразу пропустили к коже головы холодные капли; но шедший рядом Алан произнес едва ли не радостно: «Ой, дождь… Первый в этом году!»

Первый в году, но вовсе нежеланный дождь припустил тем временем сильнее, и улицу пришлось перебегать. Вот ведь, везет, как военнопленным, мрачно думал Фил, дергая на себя дверь ярко освещенного магазинчика. Было заполночь, и тут, в провинции, в такое время суток на что-нибудь лучшее, нежели эта забегаловка, рассчитывать не приходилось.

Магазинчик и правда был забегаловкой – наполовину кабаком. Половину его, отгороженную невысокой стеклянной стенкой, занимала компания парней – человек десять, вовсю прожигающих жизнь за напитками в розлив. Не глядя на них, Фил подошел к прилавку, за ним неуверенно переминался с ноги на ногу Алан со струйками воды, ползущими по щекам, как слезы.

– Мадам, дайте, пожалуйста, два батона. И паштет печеночный. И пакет кефира.

– Н-нет… не надо кефир, – стон пришел со стороны Алана, но Фил даже бровью не повел.

– И пакет кефира, пожалуйста… Обезжиренного.

– Так надо кефир? – продавщица, дебелая тетенька с ярко-красными крашеными ногтями, переводила усталый полночный взгляд с одного клиента на другого. – Юноши, сначала определитесь, а потом…

– Надо, конечно, – железным голосом сказал Фил, отсчитал три с половиной марки (немало за такие мелочи, но что вы хотите от ночного магазина?) и обернулся к выходу. Алан, видно, на что-то решившись, оперся ладонями о прилавок и звонко добавил:

– Еще бутылочку пива… «Феникс», темного. И шоколадку.

Фил, не тратя слов, взял незадачливого покупателя шоколадок за локоть и попросту вытащил вон из магазина. Лицо совершенно безрадостной тетеньки за прилавком озарилось чем-то вроде улыбки. Похоже, скучно жить в этом городишке, и малое представление – в радость…

Смотрите, вот мы, бродячий цирк, клоуны Фил и Ал. Устраиваем показательные сражения в магазинах, работаем круглосуточно…

Дождь тем временем усилился, струи его звонко шелестели об асфальт. Алан вырвал свой локоть из крепких рук и привалился к стене магазинчика, обладавшей, к счастью, отличным металлическим карнизом – или навесом – о который дождь барабанил вовсю.

– Фил! Какого же Темного…

– У нас мало денег.

– У нас общие деньги, – капризно выговорил проклятый инфант, корчась, чтобы уместиться под крышу вместе с рюкзаком. Его лицо в оранжевом свете, с полосками воды по вискам, выглядело заплаканным.

– И что? – Фил скрестил руки на груди, чувствуя себя педагогом в детском саду.

– Да так… Почему-то ими с первого дня распоряжаешься ты. И еду всегда выбираешь ты, и всегда… самую противную. Я, между прочим, этот кефир… с детства ненавижу и не могу выносить, вот! И паштет… И кильку, – выплюнул это слово с настоящей ненавистью, – в томате.

Фил не знал, рассмеяться ему или заорать. Представление продолжается. Номер следующий – «Папа, дай конфетку».

Вместо ответа он расстегнул куртку, извлекая из поясной сумочки кошелек, и бросил его Алану. Тот не успел поймать, кожаный мешочек шлепнулся о витрину. А потом – на асфальт.

Алан молча поднял его и с гордым и независимым лицом удалился в магазин. Филу было тошно на него смотреть, он привалился к стеклу спиной, застегнулся и потер виски руками. В такую дрянную погоду не погуляешь по шоссе, похоже, надо все-таки отправляться на вокзал. Придется войти обратно и своим появлением еще раз потешить продавщицу, но что же делать, надо же вызнать дорогу. Штука в том, что больше всего на свете Фил ненавидел вступать в разговоры с незнакомыми людьми, и будь он один – просидел бы всю дождливую ночь тут, под навесом, или в каком-нибудь подъезде…

…Обернулся он как раз вовремя. Ал, сквозь туманное стекло особенно бледный и расплывчатый, взялся за ручку двери с обратной стороны. Другой рукой он прижимал к груди приобретения – темную желтоватую бутылку и две длинных палочки шоколада… «Принц», еще бы нет.

Парень, высокий и темный, один из тех, что пили за столиком, был у него за спиной. О чем-то, кажется, спросил… Ал, кажется, что-то ответил.

В этой сцене тончайший нюх Фила моментально почуял опасность. Так быстро, как только мог, он сбросил рюкзак прямо наземь и шагнул вперед, к стеклянной двери… Но не успел на какую-то секунду: картинка отпечаталась у него в голове, пока он длинным шагом преодолевал пространство – чужак кладет руку Алу на плечо, цыпленочек ее стряхивает, толкает его в грудь… Изумительно нелепым и бесполезным жестом. Будь Фил ночным любителем подраться – он бы за такое убил.

Парнюга за стеклом, видно, рассудил подобным же образом. Когда Фил ворвался-таки в магазин, все уже было довольно-таки плохо – Ала держал за локоть один любитель справедливости, другой, джинсовый, еще огибая разделительную стенку, уже находился в полете, чтобы двинуть цыпленочку в нос, а господа Третий, Четвертый, Пятый и Так Далее уже толпой сгрудились за спиной господина Второго, очевидно, по-своему стремясь принять участие в происходящем.

Тетенька с красными ногтями пронзительно орала, и из ее речи Филов разум вычленил только два элемента – «полиция» и «убирайтесь». Похоже, незапятнанная честь ее заведения была этой даме дороже, нежели исход гладиаторского боя. Однако мозги Фила уже стремительно перестроились на военный режим – на это хватило секунды, и рыцарь Меча и Креста превратился в смертоносную машину. Он чувствовал обостренно, будто бы видел сразу всей кожей; это помогло ему, перехватывая и заламывая руку господина Второго, одновременно наддать пинка господину Пятому, решившемуся на атаку с фланга. Алан тоже не дремал – он умудрился, невзирая на рюкзак, лягнуть г. Первого в лодыжку и высвободить, наконец, руку; но рюкзак ему явно не помогал в битве – какой-то еще г., возможно, Седьмой, в обход Фила рванул его за этот неудобнейший агрегат так, что бедняга поскользнулся на плитках пола и грохнулся на колени.