Текст книги "Узкие врата (СИ)"

Автор книги: Антон Дубинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Глава 5. Арт

…Он сходит с ума.

Артур Кристиан, двенадцати лет от роду, понял это, как только началась осень. Или даже раньше – кажется, это началось в конце лета, в августе, когда еще было жарко, но уже пошли первые дожди.

Или нет, по-настоящему плохо стало все же в третий день учебы, когда в школе объявили недельный карантин. Потому что в Артуровом классе заболела одна девочка, а через день – еще один мальчик, не то что бы друг, но близкий приятель Арта, и объявили, что это не пустяк какой-нибудь, а дифтерия. И занятий теперь у всего класса не будет, потому что вдруг они все заразные, то есть, как это, вирусоносители, и нельзя сказать, что кого-нибудь в классе это огорчило. Потому что неделя свободы в то время, как остальным приходится учиться, да еще и в пору золотой осени – это же мечта любого школьника! Все двадцать два человека (кроме тех двоих, что лежали в больнице) были просто в восторге… Нет, пожалуй, в восторге не был еще и Арт.

И не только потому, что заболел один из немногих его друзей, кроме того бывший и тезкой – его тоже звали Арт, только не Кристиан, а Бонифаций. Как раз в этот самый день, третьего сентября, стало совсем плохо у первого Арта в голове. Как-то темно и тесно, и опять вернулись эти сны, мучившие его когда-то в раннем детстве, да если б еще не проклятая песенка… Дело в том, что Арту казалось – за ним следят.

Не то что бы следил кто-то конкретный. Нет – просто весь город, весь мир, все подряд. Причин для этого не было никаких, и оно-то и было хуже всего. Потому что когда за тобой правда следят, ты идешь в полицию или еще куда-нибудь, где тебе помогут; а если тебе все время так кажется, то остается идти только к психиатру. Который стучит тебя молоточком по коленке, заставляет отвечать на дурацкие вопросы, а потом улыбается и объявляет, что у тебя паранойя, и поэтому тебя надлежит отправить в диспансер на обследование, и оттуда ты уже не выберешься никогда. Или выберешься через полгодика – очень тихий, очень послушный, умеющий прекрасно склеивать спичечные коробочки и строить домики из счетных палочек.

Но даже коробочки лучше, чем этот ужасный страх. Арт никогда не был особенно трусливым, как, впрочем, и особенно смелым – он был обыкновенным, нормальным мальчишкой, хотя несколько раз в жизни делал отважные деяния «на слабо» – перешел по льду озерко за городом, хотя лед трещал и пружинил под ногами; подрался-таки с Бертом из параллельного класса, хотя тот и занимался единоборствами… Но этот страх был совсем особенный. Он был не снаружи, он был изнутри. Просто Арту казалось, что он скоро, очень скоро умрет.

И ведь не расскажешь-то никому! Лучшему другу Эрну вот рассказал. Не помогло, тот ничего не понял. Захохотал и сказал, что это Арт перечитал ерунды про «Человека-в-Маске» или про «Черного Невидимку». Маме попробовал заикнуться – и тут же понял, что зря: та жутко переволновалась и потащила-таки сына ко врачу. Врач-психиатр, оказавшийся, кстати, отличным дядькой, совершенно нестрашным – маму из кабинета выпроводил и очень мило побеседовал с Артом полчаса, причем мальчик под конец купился на его дружелюбный тон и рассказал ему почти все, даже про сны… кроме как про песенку. Про песенку он застеснялся.

Доктор послушал, покивал, потом попросил Арта вытянуть руки и потрогать кончик носа. Арт удивленно проделал это все, заехав себе ладонью куда-то в ухо. Потом доктор показал ему несколько картинок, спрашивая, что они ему напоминают. Арт серьезно подумал, глядя на цветные геометрические фигуры, и честно ответил, что ничего особенного, самих себя. Потом доктор еще немножко с ним поболтал о каких-то пустяках, позвал обратно маму – и сообщил им обоим свой вердикт: Арти – на редкость здоровый и психологически устойчивый молодой человек, который просто не смог сразу переключиться после каникул на рабочий, школьный ритм. «Вам, молодой человек, я вижу, надоело ходить в школу, – подмигивая Арту, самодовольно заявил усатый врач. – Но вот честное слово, сумасшедший из вас не получится. Лучше в следующий раз используйте кашель или подверните ногу.» И засмеялся собственной шутке, радуясь, какой же он несравненный знаток подростковой психологии… «Ну что же, шустрый Арти, (Артур дернулся,) вы можете идти. Не забывайте принимать витаминчики…» Разозленный вероломством врача Арти заставил себя промолчать. Странно, – хотя именно психиатра он ужасно боялся, теперь, когда его объявили здоровым, мальчик почему-то чувствовал себя разочарованным. И выйдя на улицу, он даже понял, почему: от врача он все же ожидал хоть какой-то помощи. Например, что тот покивает серьезно, скажет: «Знаю, знаю. Это мы можем вылечить», и пропишет что-нибудь, волшебные таблетки, и все это пройдет… Так нет же. Доктор, правда, выписал общеукрепляющие витамины («У них у всех сейчас осенний авитаминоз») и еще что-то, «стабилизирующее нервную систему», но Арти было все равно – пить их или не пить. Все равно никуда не денется знание, что его хотят убить.

…Артур медленно шел по парку, загребая носками ботинок палую листву. Листья буков были как свежие, так и прошлогодние, совсем истончившиеся, паутинно-прозрачные; если подобрать, можно сквозь лист увидеть небо в тонкой сеточке, алое золото кленов, свою собственную руку… Кленовые листья – самые красивые, алые, оранжевые, и цвета заката; каштановые – похожие на раскрытые золотые ладони. И прекрасные каштановые орехи, коричневые, блестящие, которые очень хочется засунуть в рот и раскусить, хоть и знаешь, что они внутри горькие, как лебеда.

Арт ужасно любил парк. У них с Эрном и со вторым Артом здесь даже был свой собственный шалаш – в укромном местечке, куда мало кто ходит и где нет асфальтовой дорожки… Правда, зимой шалаш, сплетенный из живых ветвей, напоминал связку прутьев – но пока что он был еще очень хороший, настоящий индейский или разбойничий, смотря во что играть. Еще несколько дней назад друзья постелили там отличную чистую картонку и притащили крепкий ящик из-под бутылок, на котором можно сидеть. Здесь валялась пара журналов со страшными комиксами, пустые бутылки из-под газировки и Эрнов старый деревянный пистолет. Дерево ведь не ржавеет, а в штабе всегда должно быть оружие!..

Арт, собственно говоря, и пришел в парк, чтобы посидеть в шалаше. Они собирались тут встретиться с Эрном и во что-нибудь поиграть вдвоем, раз уж второго Арта нет и раз уж учиться пока не надо. Но Арт, пришедший первым, не выдержал там в одиночестве больше двух минут: в замкнутом пространстве, вдали от дорожки с фонарями было так невыносимо страшно, что он едва ли не бегом, стараясь не оглядываться, выскочил на центральную аллею – где лавки, где влюбленные парочки, где бабушки с колясками и дядьки с собаками, где люди! Но люди почему-то не успокоили его: проехал парнишка лет десяти на самокате, прошли две взрослые хихикающие девицы… Одна из них, кажется, оглянулась на Арта – или нет, показалось. Кто ты? Кто ты, зачем за мной следишь?

Не уйдешь.

Бабушка на скамейке. Что она тут делает в семь вечера? Самое ей время идти домой – нет, сидит, не вяжет и не читает газету, совершенно одна, и глядит на Арта… Исподлобья, косенько, странно. Да нет, Боже мой, что за бред. Старушка просто дремлет.

Что я тебе сделал? Зачем ты хочешь убить меня?..

Артур свернул с дороги. Сзади добродушно залаял какой-то пес, судя по тембру голоса, небольшой… Мальчик обернулся, как ужаленный – это оказался отличный рыжий спаниэль, он несся по палой листве, улыбаясь во весь рот и маша ушами. Одно ухо вывернулось наизнанку и было ярко-розовым.

– Алькор! Алькор! – надсадно звала девица, и рыжий Алькор, решив, что долг превыше всего, развернулся, слегка буксуя на повороте, и так же радостно помчался обратно. Арт смотрел ему вслед и чуть не плакал от презрения к себе. Трус проклятый. Что же это с тобой творится, парень?..

Большая серая ворона сидела на поваленном стволе, глядя Артуру прямо в лицо своими бусинными глазами. Он замер, скованный бешеным ощущением присутствия смерти и беды – еще не здесь, но уже рядом, рядом…

– Кыш, проклятая! – крикнул Арт и взмахнул руками, но ворона почему-то не испугалась и не улетела, только взмахнула крыльями и переступила кривыми желтыми ногами. Арт, не на шутку взбесясь, швырнул в нее камнем – и она наконец сорвалась с места, тяжело, словно бы лениво вспархивая на ветку. Но смотреть не перестала. И каркнула – коротко и насмешливо.

– Арр-ррт…

– Дрянь! – беспомощно крикнул он, оглядываясь, чем бы еще в нее запустить. Серая птица, видимо, утомившись перепалкой, снялась с ветки и шумно полетела прочь, и Артуру стало смертельно стыдно. Это же просто ворона, Арти. Какой же ты дурак.

Кто-то легко коснулся его волос. Мальчик взвился, как будто его огрели кнутом – но это был всего-навсего лист. Широкий и распяленный, как пятерня, лист каштана задел его шею, падая на землю.

Осень, Арти. Ты скоро умрешь. Уже совсем скоро.

Он ударил кулаком в шершавый каштановый ствол – раз, второй, третий, стараясь болью и бешеным ритмом ударов сменить на что-нибудь другое проклятую мелодию. Если бы хоть не эта песенка!.. Она хуже всего, хуже всего, кроме разве что снов…

Это была навязчивая, простая – аккорда на три – мелодия из детской передачи «Колыбельная», той, которую показывают по телевизору каждый вечер. Предполагается, что после короткой сказочки и мультфильма детки будут лучше засыпать, и это правда, Арт до семи лет тоже так думал, а потом просто не мог ее смотреть – и все из-за этой колыбельной. Колыбельная там в конце, под заставку, когда рисованные детишки уплывают на кораблях-кроватках в ночное небо, и это хорошая картинка, добрая и хорошая, и разве же Артур Кристиан был виноват, что в первый школьный год с ним случилось то, что случилось?..

Он об этом почти забыл. Но вот вспомнил недавно, когда песенка вернулась. Только тогда он эту песенку слышал на самом деле, а теперь в ней все время менялись слова, неотвязно ложась все в новых вариациях – на ту же простенькую мелодию, только имя оставалось прежним, ну почему авторам передачки пришло в голову именно это имя?..

Маленький Арти тогда возвращался из школы. Почему-то он был совсем один – ах, да, всех встретили родители, а его не встретили, маму задержали на работе, и он долго сидел в раздевалке, ожидая, что мама за ним придет, а потом, вежливо поблагодарив сторожиху за предолжение проводить, сказал, что ему тут близко и он доберется один. «Точно дойдешь, малец?» «Точно дойду, мэм. Спасибо вам большое.» Он правда был еще маленьким – для своих семи лет слишком хрупкий, в высоченной синей кепке, которая придавала ему росту хоть на немножко. Школа его была не самая лучшая в городе Файт – не одна из двух платных, а общая, где и мальчики и девочки учатся вместе, и стояла она не на красивой улице Школьная, а возле самой дешевой в городе столовой, в узкой улочке. Именно узкой – это очень важно: туда почти никогда не заезжали такие огромные грузовые фургоны, как…

Непонятно, откуда эта машина взялась: она ехала медленно, урча и занимая собой всю улицу целиком, и красная надпись на лобовом ее стекле, наклеенная надпись, такие покупают иногда любители шуток и приколов, гласила: «Не уйдешь». Арти тогда был маленький, он плохо читал, научился всего год назад, и некоторое время, пока этот мастодонт медленно пер на него, он смотрел расширенными глазами прямо ему в морду, пытаясь прочесть. В следующее мгновение он все-таки развернулся и побежал, причем не сразу на тротуар, а прямо, по дороге, и в глазах его все плясали красные надвигающиеся буквы. Честно говоря, он составил их в слово, только когда уже побежал, и разум подсказал ему, что надо на тротуар, и он метнулся в сторону, споткнувшись о бордюрчик и чуть не упав. Но все-таки удержался на ногах и побежал дальше, а медленный фургон – все это длилось не дольше минуты – как грузный слон, качнулся, взбираясь на тротуар передним колесом, и все происходящее было так недостоверно страшно, что Арти заорал. И сквозь собственный ор он услыхал-таки музыку, громко звучавшую из кабины водителя, а водителя не было видно, солнце ярко сияло, отсвечивая в лобовом стекле, слепя того, кто попробует обернуться… И это была не разухабистая мелодия с ритмом «Туц, туц, ту-ду-дуц», и не хриплые излияния о тюремной жизни – вид музыки, которого можно ожидать от такой машины… Нет, сладкий, высокий женский голосок вел потрясающе знакомую песенку, оглушительно-громко сквозь приспущенное ветровое стекло. И Арти, который бежал, задыхаясь, и от грохота собственного дыхания не мог больше орать, слышал ее, когда уже пахнуло сзади теплом и вонью бензинного чудовища, забравшегося-таки двумя правыми колесами на тротуар…

«Крошка Арти, ты устал,

Много бегал и скакал,

Ждет тебя твоя кровать,

Шустрый Арти хочет спать…»

Это было так ужасно, что он подумал – вот сейчас сердце разорвется.

Крошка Арти, задыхаясь и пуская слюну, наконец споткнулся, рыпнувшись куда-то вбок, и что-то тяжелое и горячее толкнуло его в спину, и он упал на колени и распластался, захлебываясь ужасом. Невыносимая темнота и вонь —

«Скоро, скоро ты уснешь,

Будет новый день хорош…

За окном луна плывет,

Завтра новый день придет…»

– смяли, сожрали, скомкали его, и он понял, что умер, что это его смерть. Так он думал все те полторы секунды, пока огромная железная тварь проволакивала над ним свое грязное брюхо, -

«Крошка Арти, мой малыш,

Наконец ты сладко спишь…»

– и снова стало светло. Еще не веря, что остался жив, Арт не сразу оторвал от земли зареванное лицо, все в пыли, в слюнях, лицо человека, только что побывавшего в аду. К нему уже бежали люди, живые люди, что-то кричала на бегу тетенька сторожиха – та самая, которая хотела его проводить и выбежала на крик, еще какие-то прохожие… «Не уйдешь», – медленно выговорил мальчик не своим голосом; тень смерти уходила постепенно, он все еще был под ней и не мог опомниться.

– Ох ты, Господи! Что стряслось такое? Ты цел?..

– М-машина, – выговорил он, стоя на четвереньках и с трудом разлепляя губы. – На тротуаре. К-колыбельная.

– Да что ты несешь? Упал, малец? Ушибся?

Арт поморгал глазами, растирая сопли и слезы по лицу, и наконец жутко, отчаянно заревел…

…Добрая сторожиха его утешила, подобрала его откатившуюся кепку, проводила ребенка до дома и сдала с рук на руки маме. В большую машину она не поверила, то есть не совсем поверила – она же выскочила из школы, как только мальчик закричал, и никакого удаляющегося фургона не заметила, да и не поехал бы он по такой улочке, что ему тут делать?.. А мама – непонятно, поверила или нет, но именно тогда она крепко схватила сына за плечи и взяла с него честное-пречестное слово – никогда не бегать по проезжей части. И не переходить улицу на красный свет… Того, как огромный фургон полез за ним на тротуар, Арт рассказывать не стал. Почему-то не получилось, вот и все. Как и про песенку.

Где-то в то же время начались и сны. Они приходили не каждую ночь, но хватало и одного раза в неделю, чтобы мир подернулся серой сеточкой. Арт тогда не мог спать без ночника, конечно, он предпочел бы, чтобы все лампы в доме горели – но на это мама не согласилась, а вот ночничок купила: очень славный, в виде маленького маячка. Башенка из пластмассы, а на верхушке – огонек. Правда, где-то через пару месяцев сны кончились, все стало хорошо, ночник отправился в кладовку, и Арт почти совсем забыл, как это было – дети легко забывают… Дети легко забывают, сказал себе посреди вечернего парка двенадцатилетний Артур, которому на этой неделе снова приснился такой же самый сон.

…Впору хоть отыскать ночничок в кладовке. Только вряд ли он поможет, потому что остаются темные пространства под шкафом и креслом, и самое страшное – под кроватью, с которым может равняться только темная щель под дверью в соседнюю комнату.

Эти сны, или, вернее, этот сон Артур никогда не мог ни с чем спутать. Притом, что начаться он мог с любой картинки, с любой обстановки – хоть дом, хоть школа, хоть незнакомый большой город… Просто наступал некий момент, когда Арт понимал – это оно. Напрасно я посмотрел в ту сторону, или напрасно я открыл эту дверь, потому что я знаю – сейчас оно начнется…

Но чаще всего это все-таки сразу был большой дом. Длинный коридор с белыми дверями, по которому Артур шел, ища выхода, потому что отсюда надо было срочно выбраться, и среди дверей была и та, что надо, та, что выводила наружу. Ошибиться было нельзя, потому что когда Арт ошибался – а ошибался он всегда, и распахивал на себя рывком неправильную дверь (но эта должна быть правильной, Боже мой, помоги, помоги, пожалуйста) – он знал, что там будет. Там у высокого окна стоял человек в длинной белой одежде (в детских кошмарах Арт определял его как «врача», может быть, потому и боялся врачей, но это было только такое название, на самом деле, кто бы он ни был, он был хуже всего на свете). Он стоял спиной к Арту, этот «врач», и смотрел за окно, держась руками за подоконник, но Арт знал, что тот ждет его. И еще он был одновременно белый и темный, потому что стоял против света, и мурлыкал себе под нос, да, конечно же, эту мелодию, «Крошка Арти, мой малыш», то со словами, то без слов, а потом медленно начинал разворачиваться к нему. Очень медленно, и Арт, замерший от последнего ужаса, который не дает дышать, понимал с безумной ясностью, что просто не выдержит видеть его лицо.

…Обычно он просыпался от собственного крика. Или просто просыпался на этом моменте – в поту, с колотящимся сердцем, с еще звучащей в ушах мелодией, и сползал с кровати, трясясь, и зажигал настольную лампу.

– Арти, ты читаешь? – сонно спросила его мама из-за ширмы, заметившая полоску света на потолке. – Уже два часа, спи. Не порть глаза.

И ему пришлось погасить свет. Так было на этот раз, потому что раньше-то мама знала, что значит, когда среди ночи Арт с криком прибегал к ней, и она брала его к себе в постель. Но теперь он уже вырос, двенадцать лет – не тот возраст, и поэтому Арт просто посидел на кровати, весь дрожа и закутавшись в одеяло, а потом сделал странное деяние: взял с полки небольшую синюю книжечку с крестом на обложке, Евангелие, и улегся с ней в обнимку, и вскоре заснул.

Конечно же, он никогда не был богомольным. Мама его в детстве крестила, как и всех в детстве крестят; и в церковь он ходил по ее же просьбам – несколько раз в год, на праздники, тем более что и церкви-то в Файте раньше не было, ее только к этому году построили, и приходилось с мамой трястись в автобусе – за горы, в Монт… Это теперь времена изменились, и в школе ввели обязательный предмет – Закон Божий, и поговаривали что-то об обязательной исповеди и обязательном свидетельстве о крещении при поступлении в институт или на работу. А раньше-то всем было не очень важно, читал ты Библию или нет, вот Арт и не читал. Так, сунул нос пару раз, попал в самый конец, где была какая-то белиберда о жене, родившей младенца, за которой охотился дракон. А вначале – еще хуже, Моисей влез на гору и спустился обратно, чтобы сообщить, что раба надо продавать по одной цене, а рабыню – по другой… Есть книжки и поинтересней. Например, про разных разбойников и рыцарей. Или про космических роботов. Или про Ирвинга, Человека-в-Маске, в приключения которого они с Эрном этим летом начали играть…

Но, конечно же, Арт был христианином. То есть рефлекторно крестился, когда было очень страшно, и держал скрещенные пальцы, когда загадывал желание. И молился на ночь Ангелу-Хранителю, как приучила мама с младенчества – «Святой Ангел, от Бога Хранитель мой, не оставляй меня в жизни земной». И распятие у него в углу комнаты висело, а рядом иконка, старенькая, бумажная – но все же видно, что на ней – Богоматерь с Ребенком на руках. И именно синенькое Евангелие с крестом на обложке потянулись схватить руки Арта позавчера, когда было так страшно, что хоть вой.

…Но против врача, кажется, ничего не поможет.

– Я не хочу сходить с ума, – громко сказал он уже полусумеречному молчащему парку, стараясь заглушить ненавистную мелодию в голове.

(Крошка Арти, ты устал,

Чтобы черт тебя побрал…

Завтра новый день придет,

Скоро смерть тебя возьмет…)

– Я не хочу сходить с ума. И я не сумасшедший. Я не слышу никаких песенок.

(В сентябре луна растет,

Скоро смерть твоя придет…)

– Ничего я не умру! И никто за мной не следит!!

(Скоро, скоро ты умрешь…

Будет новый день хорош…)

– Да пошли вы все! – заорал Арт изо всей силы, запрокидывая лицо в бледное, но уже вечереющее небо, и побежал. Нарочито громко шурша листвой под ногами, побежал со всех ног, чтобы шум собственного дыхания стучал в ушах…

В шалаше уже ждал нахохленный Эрнест. Он принес в штаб шоколадное мороженое, которое в ожидании съел уже больше, чем наполовину, и дурную весть, что со вторым Артом в больнице, говорят, все очень плохо.

Тень смерти, четко проговорил кто-то в голове у Арта. Это должен был быть ты, добавил еще кто-то, более вкрадчивый. Шалаш потрясающе пах увядающей листвой, но Арту почему-то было очень холодно. Игра в Неуловимого Ирвинга, Человека-в-Маске, сегодня явно не могла удасться. Арт съел мороженое, отчего замерз еще больше – но он-то был в куртке, мама перед выходом заставила надеть, «все-таки осень уже», а Эрн прибежал совсем раздетый – в новенькой футболке с этим самым Человеком-в-Маске на груди, подарок столичного дядюшки, и племянник такую красоту не собирался ничем скрывать.

Поэтому когда он зябко поежился, Арт понял наконец, что это не просто ему, Арту, холодно – а в самом деле вечер выдался холодный.

– Ты чего трясешься?

– Да так. Мороженое…

– Ага, мороженое. Просто кто-то выпендривается, в маечке ходит…

– А кому-то и выпендриваться нечем, – ловко отразил удар языкастый Эрн. Он вообще из них двоих был более языкастый и храбрый – а Артур зато лучше придумывал всякие штуки, например, во что можно поиграть. Эрн, пожалуй, еще был более красивый – немножко горского типа, черноволосый, смуглый и ловкий, и подростковых недостатков – прыщей там разных или угловатости фигуры – у него никогда не было. И, конечно же, Эрн был более богатый. Не то что Артур, живший с мамой в однокомнатной квартирке с черно-белым телевизором, на мамину скромную зарплату горничной в гостинице. А у Эрна была своя комната, и духовое ружье, и отличный плэер и роликовые коньки, и свой личный компьютер, и куча дисков с интереснейшими комьютерными играми! Учился в бесплатной школе он только потому, что из платной его исключили за прогулы. Правда, Арт ему никогда не завидовал. Нельзя же завидовать тому, с кем дружишь.

– Подумаешь, миллионер, – беззлобно сказал он и ткнул Эрна локтем в бок. Некоторое время они со вкусом мутузили друг друга и в пылу боя перевернули ящик для сидения; потом посидели, тяжело дыша, и понимая, что веселиться как прежде невозможно, если еще один друг в больнице. И его не выпускают. Даже наоборот – говорят, что с ним все очень плохо.

– Хочешь, пойдем ко мне, – нарушил молчание Эрн. – Брат притащил новую игру – называется «Меч и магия». Он сказал, можно взять и первому пройти. А мать утром сказала, что торт-мороженое на ужин купит…

Но Артуру что-то было не до меча и магии. И даже не до торта-мороженого. Сказать по правде, ему хотелось домой – только там он чувствовал себя в относительной безопасности. Но не скажешь же другу: «Я к тебе не пойду, потому что боюсь!» И он сказал другое:

– Поздно уже…

– Ну, и останешься на ночь. Подумаешь. Завтра же не идти учиться.

– Не, мать волноваться будет, – Арт помотал русой головой. Это была правда – госпожа Присцилла Кристиана очень не любила, когда ее сын ночевал вне дома.

– Ну ладно, маменькин сыночек, ступай к мамочке, – Эрн поднялся на ноги, зябко поводя плечами. – Тогда я пойду, один разберусь с мечом и магией. Б-р-р, холодина какой…

– Хочешь, возьми куртку, – в запоздалом припадке дружелюбия Арт стащил с плеч свою зелененькую ветровку. – А я завтра к тебе приду, и ты мне ее отдашь. Будем играть в эту твою игру.

– А ты как же? – в Эрнесте явно боролись две натуры – гордая и замерзающая. – Тебе что, не холодно?

– Да мне же близко, я за пять минут добегу, а тебе еще трамвая ждать, – Арт, желая содеять хоть какое-нибудь добро другу, раз уж отказался к нему пойти, без лишних споров накинул ему куртку на плечи. Вернее, на голову. И произошла еще одна коротенькая потасовка, после которой ребята разошлись взаимно довольные. Довод про трамвай оказался решающим, и Эрн в зеленой куртке ушел налево, к остановке, а Арт в синей маечке побежал направо, через парк и через площадь дамы Файт – домой. Твердо про себя решив, что завтра перестанет наконец трусить и к Эрну в гости обязательно пойдет, хоть днем, хоть вечером, хоть в полночь. И еще – что обязательно сходит к Арту Бонифацию в больницу.

Но часто все оказывается вовсе не так, как мы планируем. Потому что наутро Арт узнал от перепуганной донельзя мамы, что к Эрну идти ему не придется ни завтра, ни когда бы то ни было в жизни. Потому что Эрнест Фредерик, школьник, вчера вечером был найден мертвым неподалеку от собственного дома. На теле – несколько ножевых ранений, пропоровших зеленую дешевую курточку с надписью «Спорт» на спине, теперь залитую кровью. Должно быть, пьяные хулиганы хотели денег, не нашли их у мальчишки – и с досады пырнули ножом… Впервые в городе Файт, всегда славившемся тем, что в нем вообще ничего никогда не происходит, – такое ужасное преступление! Весь город бурлил несколько дней, из Монкена приехал следователь, сэр Райнер Адальберт, и задавал дурацкие вопросы как поседевшим за одну ночь Эрновским родителям, так и соседям, и одноклассникам, и лучшему другу убитого, то есть Арту Кристиану… В школе в коридоре повесили портрет Эрна в черной рамочке и написали под портретом, какой это был замечательный ученик (проклятый прогульщик Эрн), и как его любили товарищи, и как сильно всем жаль, что его убили. Спокойным и ничуть не удивленным казался только его лучший друг, Арт. Он, конечно же, ревел, и на похоронах все время хлюпал носом, и все его утешали, не подозревая, что именно он во всем виноват. Но сам-то Арт знал некую истину очень хорошо, словно бы ему сказал об этом громкий и внятный голос.

«Это должен был быть ты».

Тень смерти.

Она подходила все ближе.

Но против нее сэр Райнер из Монкенского Уголовного Розыска ничего не мог сделать.

Это должен был быть я, неотвязно (сквозь слегка поутихшую, но не ушедшую мелодию колыбельной) думал Артур и на второй день после похорон, переходя на красный свет Монкенское шоссе по дороге в детскую больницу к другу. Если так продолжится еще немножко, то он просто не выдержит и в самом деле спятит. Но самое ужасное, что Арт никому не мог об этом рассказать. Кому, Господи? Маме, что ли?.. Уже лет с десяти он порой воспринимал ее как младшую, подопечную, которую нельзя волновать. И будет ли ей легче в жизни, если дорогой сын явится к ней с сообщением, что за ним охотится тень смерти, что его ищут, за ним следят?..

Примерно с такими мыслями Арт шагнул вперед, но тень смерти только зацепила его крылом и на этот раз.