Текст книги "Гюстав Флобер"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

К Новому году госпожа Бренн, «дорогая красавица», посылает ему коробку шоколада. Он взволнован ее вниманием: «Вы, я чувствую, любите меня, и я благодарен вам от всего сердца». Но в письме, сопровождающем подарок, она дает ему совет искать достойную и хорошо оплачиваемую работу. Он возражает: «Прошу вас, дорогая моя, не говорите больше со мной о службе или каком-либо положении! Сама мысль об этом наводит на меня скуку или, точнее, унижает меня, понимаете?»[647]647
  Письмо от 30 декабря 1878 года.


[Закрыть]

Несколько дней спустя, поскольку она возвращается к той же теме, он говорит еще более откровенно: «Что касается места, должности, моя дорогая подруга, то я на это не соглашусь никогда! никогда! никогда! Это равнозначно тому, что он захотел бы мне подарить офицерский крест. Когда дела идут из рук вон плохо, можно жить в гостинице на тысячу пятьсот франков в год. Я скорее соглашусь на это, нежели получу хоть сантим из бюджета… Да и, по правде говоря, разве я способен занять должность, какой бы она ни была? Меня завтра же выставят за дверь за дерзость и неповиновение. Несчастье не сделало меня более уступчивым, наоборот! Я больше чем когда-либо неисправимый идеалист и скорее сдохну от голода и злобы, нежели пойду на самую незначительную уступку».[648]648
  Письмо от января 1879 года.


[Закрыть] Его максима: «Почести бесчестят, звание унижает, должность отупляет». А между тем Альфонсу Доде признается: «Жизнь моя тяжела. Мне нужно быть сильным, как вол, дабы не сдохнуть».[649]649
  Письмо от 3 января 1879 года.


[Закрыть]

Он досадует на то, что доктор Фортен не дает ему принимать опиум, чтобы уснуть. Вечером после ужина он зовет Жюли, одетую в старое платье в черную клетку, которое когда-то носила госпожа Флобер. Он теряется от неожиданности. Ему кажется, что это мать вернулась на землю и занимается своими домашними делами. «Я думаю о матушке, да так, что на глаза наворачиваются слезы, – пишет он Каролине. – Вот и все мои радости».[650]650
  Письмо от 16 января 1879 года.


[Закрыть] 21 января продажа лесопильни откладывается, он снова пишет племяннице: «Мы не можем ничего говорить, ни строить какие-либо планы, даже на ближайшее будущее, до тех пор, пока не состоится продажа! Мне хочется, чтобы это произошло как можно скорее! Когда все кончится, у меня будут хоть какие-то несколько тысяч франков, которые позволят мне довести до конца „Бувара и Пекюше“. Стесненные обстоятельства, в которых я нахожусь, все больше выводят меня из равновесия, и от этой затянувшейся неизвестности я впадаю в отчаяние. Несмотря на огромное усилие воли, я чувствую, что не могу избавиться от тоски. Со здоровьем все было бы в порядке, если бы я мог спать. Но у меня постоянная бессонница; когда бы ни лег – поздно или рано, – засыпаю только в пять утра. А потом после обеда у меня все время болит голова… Жаловаться бесполезно! Но еще более бесполезно – жить! Какое у меня теперь будущее? Не с кем даже поговорить. Я живу совершенно один, как злобный дикарь». Ему хочется поехать в Париж, чтобы пополнить материалы, но Комманвили занимают его квартиру, а втроем там жить невозможно. «Здесь меня хотя бы ничто не раздражает, а там – как знать», – пишет в заключение он.

25 января, отправив письмо, Флобер упал на обледеневшей дорожке в саду, когда шел открывать дверь в ограде, и сломал ногу. Первое, что нужно сделать, – успокоить Каролину: «Боюсь, как бы „Нувеллист“ не поместил заметку, которая тебя взволнует. В субботу, поскользнувшись на обледеневшей дорожке, я вывихнул ногу, есть трещина в малой берцовой кости, но нога не сломана. Фортен (которого я ждал двое суток) хорошо лечит меня. Ко мне часто приезжает Лапорт и остается здесь на ночь. Сюзанна[651]651
  Сюзанна – молодая служанка Флобера.


[Закрыть] ухаживает за мной. Я читаю и курю в кровати, придется пролежать полтора месяца… Когда мне сделают доску, чтобы писать в кровати, напишу тебе подробнее».[652]652
  Письмо от 27 января 1879 года.


[Закрыть]

Преданный Лапорт, несмотря на то, что является генеральным советником, присматривает за ним, остается время от времени ночевать в Круассе и даже под его диктовку пишет письма. Флобера трогает эта забота, он называет его «сестрой». В Круассе приходят послания, в которых выражается сочувствие. Флобер рад и в то же время раздражен: «Вчера я получил пятнадцать писем, сегодня утром – двенадцать, на них нужно отвечать или просить отвечать. Какие расходы на марки!» Но больше всего его возмущает «Фигаро», опубликовавшее информацию о случившемся: «Вильмессан посчитал, видно, что оказывает мне честь, доставляет удовольствие и служит мне. Как бы не так! Я во-о-о-змущен! Мне не нравится, когда публика что-то знает о моей особе. Скрывай свою жизнь (максима Эпиктета)»,[653]653
  Письмо от 30 января 1879 года.


[Закрыть] – пишет он Каролине.

Как только с ноги сходит опухоль, он надеется через пару недель сесть в кресло. Ему сделают «сапог из декстрина». Едва он надевает его, как начинается страшный зуд, который не дает спать. Во время бессонницы он только и думает, что о «проклятых делах». «Это так далеко от того, в чем я был воспитан, – пишет он племяннице. – Какая разница! Мой бедный батюшка не умел составить счет до самой своей смерти, а я не видел бумаги с печатью. Мы жили в таком презрении к занятиям и денежным делам! И под такой защитой, в таком благосостоянии!»[654]654
  Письмо от февраля 1879 года.


[Закрыть] Когда ночью он закрывает глаза, начинаются кошмары: «Я полз на животе, а Поль (консьерж) оскорблял меня. Мне хотелось проповедовать ему религию (sic), но меня все покинули. Я был в отчаянии оттого, что ничего не мог сделать. И все еще думаю об этом. Только прекрасный вид реки меня немного успокаивает».[655]655
  Письмо от февраля 1879 года.


[Закрыть]

Несчастья Флобера вызывают сочувствие у друзей. За несколько недель до этого у Тэна родилась хорошая идея. Узнав о том, что академик Сильвестр де Сасси, хранитель библиотеки Мазарини, умер, он подумал о Флобере, который мог бы получить это место благодаря поддержке Аженора Барду, министра народного образования. Это назначение обеспечило бы Флоберу достойное жалованье и хорошую служебную квартиру. Однако Флобер сомневается, раздумывает, а когда Аженор Барду в январе оставил пост из-за изменений, которые произошли в правительстве, дело и вовсе остановилось. В феврале за дело решают взяться друзья Флобера. Тайно совещаются Иван Тургенев, Эдмон де Гонкур, Альфонс Доде, Жюльетта Адан. Обращаются к Жюлю Фери, новому министру народного образования, и к Гамбетте, председателю Палаты.

3 февраля Тургенев едет в Круассе и умоляет Флобера проявить благоразумие: «Гамбетта попросил узнать, не согласитесь ли вы занять место г-на де Сасси: восемь тысяч франков и квартира. Ответьте». Взволнованный Флобер не спит всю ночь, взвешивает все «за» и «против» этого предложения. И утром, не выспавшийся, раздраженный, говорит Тургеневу: «Согласен!» Тургенев, удовлетворенный, уезжает. Однако, вернувшись в Париж, он, поразмыслив, отправляет другу следующую телеграмму: «Забудем это. Отказано. Подробности письмом. – Тургенев». На самом деле Гамбетта ничего не обещал. Встретив Тургенева у Жюльетты Адан, он даже дал понять, что против этого назначения. 15 февраля «Фигаро» публикует ироничное сообщение о встрече председателя Палаты и русского романиста. Читая статью, Флобер негодует. Тем более что уже успел узнать, что место было обещано его другу детства Фредерику Бодри, библиотекарю в Арсенале, зятю Сенара, председателя коллегии адвокатов, который некогда защищал «Госпожу Бовари». Тот, будучи депутатом республиканского большинства, старается устроить мужа дочери. И 17 февраля добивается положительного исхода дел. Флобер, прикованный к постели, задыхается от стыда и негодования. Не потому, что упустил завидное место (он скорее вздохнул с облегчением оттого, что не стал служащим), а потому, что друзья своим неловким усердием позволили всем узнать о его нужде и одиночестве. «Пишут о моей нищете! – говорит он племяннице. – И эти-то людишки жалеют меня, говорят о моей „доброте“. Как это жестоко! Как жестоко! Я этого не заслужил! Будь проклят тот день, когда в голову мне пришла роковая мысль поставить свое имя на обложке книги! Если бы не мать и не Луи Буйе, я бы ее не опубликовал. Как я теперь жалею об этом! Хочу одного – чтобы меня забыли, оставили в покое, чтобы никогда не говорили обо мне! Я сам себе жалок! Когда же я околею, чтобы мной больше не интересовались?.. У меня сердце разрывается от ярости, я не смогу перенести унижений… Что ж, поделом мне! Я был трусом, отступал от своих принципов (а они у меня всегда были) и наказан за это… Потеряно достоинство – главное в моей жизни… Чувствую, что посрамлен… Часто кажется даже, что не смогу больше писать. По моей бедной голове так долго стучали, что сломалась большая рессора. Чувствую, что разбит, и хочу только уснуть и не могу уснуть, так как ужасно чешется кожа. Да и зубы болят или скорее единственный зуб наверху, который остался у меня. Вот так-то! Грустно! Печально».[656]656
  Письмо от 22 февраля 1879 года.


[Закрыть]

Сознавая промахи, которые были допущены в этом деликатном деле, Эмиль Золя пишет Флоберу: «Мы все оказались неловкими… Не отчаивайтесь, прошу вас об этом, напротив, гордитесь, ибо вы – лучший из нас всех. Вы – наш учитель и наш отец. Мы не хотим, чтобы вы страдали в одиночестве. Клянусь, что сегодня вы столь же велики, как и вчера. Что касается вашей жизни, которая сейчас немного расстроена, то все устроится, будьте уверены. Поскорее выздоравливайте и увидите, что все будет хорошо».[657]657
  Письмо от 17 февраля 1879 года.


[Закрыть] «Вряд ли есть парень лучше, чем вы», – отвечает ему Флобер.

Теперь он может встать, но не решается встать на костыли. Думает, что слишком тяжел для того, чтобы повесить груз своего тела на две палки, и предпочитает передвигаться, опираясь коленом на стул. Придется ждать еще полтора месяца, прежде чем рискнуть спуститься по лестнице. Он не смеет мечтать и о поездке в Париж. Впрочем, у него нет достаточно денег для того, чтобы оплатить это маленькое путешествие.

В марте месяце 1879 года продана лесопильня Эрнеста Комманвиля. Однако сумма далека от того, что можно было ждать; ее хватает только для того, чтобы оплатить долги основным кредиторам. Завод и земли, оцененные в шестьсот тысяч, приносят только двести тысяч франков. А есть и другие кредиторы, с которыми необходимо расплатиться. В их числе Рауль Дюваль и Лапорт. «Это не так плохо, дорогая моя! – пишет Флобер Каролине. – Могло быть и хуже, по мне пусть уж так! Дело сделано, и мы знаем, как к нему относиться! Мы на дне пропасти! На самом дне! Теперь нужно из нее выбраться, то есть суметь жить… Мы можем кое на чем сэкономить – я больше не живу в Париже. Это жертва для моего сердца. Дни настают не очень веселые, но теперь хотя бы я успокоился. Ах! Покой! Отдых! Абсолютный отдых!»[658]658
  Письмо от 11 апреля 1879 года.


[Закрыть] Напрасно он сходит с ума, он ничего не понимает в сделках с недвижимостью. Ясно одно: у других кредиторов были гарантии, а у него их нет. Он слепо доверился Эрнесту Комманвилю. И вознагражден за это полным разорением. Но разве мог он поступить иначе, когда речь шла о счастье его племянницы?

В конце марта у него снимают вторую шину, и он делает несколько шагов по кабинету. Узнав о том, что в Париже добрые люди продолжают добиваться для него синекуры, он в который раз сердится. «Не желаю подобной милостыни, каковую, впрочем, я и не заслуживаю, – пишет он одному другу. – Те, кто разорил, должны кормить меня, а не правительство. Я глупый – да! Расчетливый – нет!»

Тем не менее под давлением обстоятельств он соглашается – если представится случай – принять временно пенсию, которую будет получать, как только останется совсем без денег. В любом случае условие: пресса не должна предавать это гласности. «Если вмешается „Фигаро“ или друзья меня с этим поздравят, я буду чувствовать себя неудобно, – пишет он Ги де Мопассану, – ибо, право, совсем не хочется жить на виду у всех».[659]659
  Письмо от 12 марта 1879 года.


[Закрыть] А Каролине следующее: «Есть все основания думать, что мне предложат пенсию, и я на нее соглашусь, хотя это унижает меня до глубины души (поэтому я хочу, чтобы все сохранялось в строжайшей тайне). Будем надеяться, что в это не вмешается пресса! Мне совестно принимать эту пенсию (которую я, что бы там ни говорили, совершенно не заслужил). То, что я не сумел соблюсти свои интересы, еще не причина для того, чтобы родина содержала меня! Дабы не мучиться и жить в ладу с самим собой, я придумал одно средство, о котором расскажу тебе и которое ты, уверен, одобришь… Если это мне удастся, на что я надеюсь, я смогу спокойно ждать смерти… В общем, я предпочту самое скудное, одинокое и печальное существование, нежели стану думать о деньгах. Я отказываюсь от всего, лишь бы жить спокойно, то есть сохранить свободу мысли».[660]660
  Письмо от 14 марта 1879 года.


[Закрыть]

Что касается кратких поездок в Париж, то ему хватит (убеждает он племянницу) и одной кровати в каком-нибудь уголке квартиры, которую она занимает. Врач, осмотревший его, считает, что он может позволить себе эту поездку в мае. Он тотчас объявляет о своем приезде принцессе Матильде и, пользуясь случаем, просит ее повлиять на жюри Салона в пользу картин Каролины: ее нужно выставить в галерее «на видном месте». Кое-как передвигаясь по дому, он беспокоится за свою старую собаку Жулио, которая чахнет на глазах. «Даем ей вино и бульон и поставим нарывной пластырь, – пишет он Каролине. – Ветеринар не удивится теперь, что она выжила. Позавчера его лапы были холодными, мы смотрели на него и думали, что он умрет. Совсем как человек».[661]661
  Письмо от 6 апреля 1879 года.


[Закрыть] Жулио поправляется, но все еще очень слаб. Флобер нежно заботится о нем.

Эта едва живая собака заставляет его вспомнить о себе. Однако он не решается еще делать записи, классифицировать их и читать книги по философии для своего «Бувара и Пекюше». Но его беспокоят другие бумаги, написанные в стиле привратника или нотариуса. «Вот подписанная и заверенная квитанция, – пишет он Каролине. – Этими делами я должен заниматься регулярно, каждый месяц, не понимая их смысла. Они все больше и больше раздражают меня. Характер переделать нельзя».[662]662
  Письмо от 12 апреля 1879 года.


[Закрыть]

В одиночестве он становится еще более раздражительным. Узнав о смерти Вильмессана, основателя и редактора «Фигаро», он пишет: «Его изобретатель околел, тем лучше! И я не скрываю своего отношения к этому!»[663]663
  Письмо принцессе Матильде от 16 апреля 1879 года.


[Закрыть] А Каролине пишет следующее: «Не занимайтесь моим приездом в Париж. Светская жизнь все меньше привлекает меня, не знаю, когда захочется сесть в поезд. Сама мысль о том, что нужно выйти за порог дома, мне неприятна».[664]664
  Письмо от 16 апреля 1879 года.


[Закрыть] Теперь он может ходить, только нужно носить повязку на лодыжке. «Едва я собрался вырвать один из последних коренных зубов, так у меня прострел. Блефарит. А теперь еще и разболелся фурункул, который вчера выскочил на самом видном месте».[665]665
  Письмо Эдмону де Гонкуру от 24 апреля 1879 года.


[Закрыть]

Эти напасти не мешают ему принять в воскресенье на обед «двух ангелов»: госпожу Паска и госпожу Лапьер. После обеда обе, к его удивлению, засыпают – одна на диване, другая в кресле. А он садится за стол и пишет, «точно невозмутимый папочка». Возраст сделал его, думает он, целомудренным. Через несколько дней он поедет на обед к госпоже Лапьер на праздник Святого Поликарпа. Чтобы ухаживать за ним в случае необходимости, его сопровождает служанка Сюзанна. «В экипаже я чувствовал себя очень неудобно, – пишет он Каролине. – От тряски и движения колес болела нога, а от свежего воздуха кружилась голова. Один я не смог бы доехать». Чтобы развеселить его, Лапьер переоделся бедуином, госпожа Лапьер – Кабилом, а собачке госпожи Паска завязали банты. Вокруг тарелки и стакана знаменитого посетителя положили цветочную гирлянду. Госпожа Паска читает в его честь стихи. Пьют шампанское. «Радушные хозяева были очень любезны, но… креветки несвежие, – помечает Флобер. – Ты знаешь, что я каждый день ем креветки, поскольку не могу больше есть мясо. Фортен[666]666
  Фортен – врач Флобера.


[Закрыть] называет меня по-прежнему „толстая истеричная девка“». И в заключение пишет: «Я сейчас правлю корректуры „Саламбо“ для Лемерра. Так вот, по правде говоря, мне она нравится больше, нежели „Западня“.[667]667
  Письмо от 25 апреля 1879 года.


[Закрыть] Ему не нравятся „Сестры Ватар“ Гюисманса, „ученика Золя“, однако он увлечен „Тощим котом“ Анатоля Франса и „Братьями Земгано“ Эдмона де Гонкура. „Я в восторге от вашей книжицы. В некоторых местах я чуть не плакал, а сегодня ночью под этим впечатлением мне приснился страшный сон“.[668]668
  Письмо от 1 мая 1879 года.


[Закрыть] Его работа из-за болезни задержалась. Однако он заверяет Шарпантье: „Через год я буду близок к завершению, а когда вы прочтете произведение, то увидите, что я спешил“».[669]669
  Письмо от мая 1879 года.


[Закрыть]

Однажды вечером он решил достать и сжечь свои старые письма, о которых никто не должен знать. На этом ночном аутодафе присутствует Ги де Мопассан. Он с замиранием сердца смотрит, как Флобер пробегает глазами пожелтевшие страницы, одни откладывает в сторону, другие кидает в камин, глубоко вздыхая. В камине пляшет огонь, освещая грузный силуэт, лицо в морщинах, лысую голову и большие, влажные от слез глаза. Флобер задерживается на записке матери. «Он прочел мне несколько строчек из нее, – пишет Мопассан. – Я видел, как глаза его заблестели, потом слезы потекли по щекам… Пробило четыре часа. Вдруг среди писем он обнаружил небольшой сверток, перевязанный узкой лентой, медленно развязал его и вынул шелковую бальную туфельку, в которой лежала засохшая роза, завернутая в желтый женский носовой платок, обвязанный кружевом… Он поцеловал, тяжело вздыхая, эти три реликвии, потом сжег их и вытер слезы. Потом встал. „Я не знал, – сказал он, – что делать со всем этим: сохранить или уничтожить. Теперь дело сделано. Иди спать. Спасибо“.

2 июня в Париже, куда он наконец приехал, он узнает, что благодаря обращению Виктора Гюго к Жюлю Фери его назначают на место внештатного хранителя библиотеки Мазарини. Должность не потребует ни работы, ни даже присутствия и будет приносить ему три тысячи франков в год. На этот раз он в тупике и не может отказаться. Он сдается, негодуя, испытывая угрызения совести. „Дело сделано! Я уступил! – пишет он одному другу. – Моя несговорчивая гордость сопротивлялась до последней минуты. Но – увы! – я вот-вот сдохну от голода или что-то в этом роде. Итак, я принимаю вышеупомянутое место с доходом в три тысячи франков в год. И обещаю согласиться на все, что будет предложено, ибо, как вы понимаете, из-за вынужденного пребывания в Париже стану еще беднее, чем раньше“».[670]670
  Письмо от начала июня 1879 года.


[Закрыть]

В Париже ему удается встретиться с братом Ашилем, которого он давно не видел и который проездом в столице. Ослабев после болезни, Ашиль вышел в отставку и большую часть года живет в Ницце. Флобер не чувствует особой симпатии к невестке, мещанке и ханже. Но по-прежнему очень любит Ашиля. Думая, что брат богат, рассказывает ему во время встречи о своих денежных затруднениях. Ашиль, разумеется, обещает помочь. Три тысячи франков в год. Однако тотчас забывает об обещании. Он страдает умственным расстройством. «Неизлечимый старческий маразм», – помечает Флобер. Но во время завтрака с Эдмоном де Гонкуром 8 июня он рассказывает о начавшемся улучшении финансового положения. «Он поясняет, что в самом деле переживал из-за того, что был принужден взять эти деньги, что уже настроился на то, что будет получать содержание от государства, – пишет Эдмон де Гонкур. – Его очень богатый брат, который умирает, обещал ему дать три тысячи ливров ренты; со всем этим и доходами от литературы он встанет на ноги… Цвет его лица кирпичный, как на картине Иорданса, а прядь длинных волос на затылке, зачесанная на лысый череп, напоминает о его происхождении от краснокожих». Через два дня на дружеском ужине в семье Шарпантье встречаются Флобер, Золя и Гонкур. За столом Флобер напоминает хозяину о роскошном издании «Святого Юлиана Милостивого», иллюстрировать которое он хотел бы только репродукцией витража Руанского собора. «Но, – возражают ему, – с вашим единственным витражом у издания не будет шансов на успех! Вы продадите двадцать экземпляров… Да и зачем вы настаиваете на том, что сами признаете абсурдным?» Флобер отвечает, театрально вскинув руку: «Исключительно ради того, чтобы изумить буржуа!»

Он использует свое пребывание в Париже и для того, чтобы вторую половину дня провести в Национальной библиотеке, где читает горы книг и делает записи. «Единственное мое развлечение – работа»,[671]671
  Письмо от 12 июня 1879 года.


[Закрыть] – пишет он Каролине. Даже внимание людей к нему выводит его из себя. Когда кто-то начинает жалеть его из-за того, что он сломал ногу, Флобер, усмехаясь, обрывает разговор. «Перелом надоел мне, – пишет он госпоже Роже де Женетт. – Совсем как „Бовари“, о которой я тоже не могу слышать; одно ее имя раздражает меня. Точно я не написал ничего другого!.. Литература становится все более трудным делом. Надо было превратиться в безумца для того, чтобы взяться за книгу, подобную той, какую я пишу».[672]672
  Письмо от 13 июня 1879 года.


[Закрыть]

Это признание в сомнениях не мешает ему думать о другом произведении. О книге, которая своим блеском и эрудицией заставит забыть все ранее написанные. «Знаешь, что мне теперь не дает покоя? – пишет он Каролине. – Я хочу описать битву при Фермопилах. Опять на меня это нашло».[673]673
  Письмо от 19 июня 1879 года.


[Закрыть] Увлеченный новым планом, он получает неприятное известие: Лапорта, «доброго Валерá», «Сестру», только что назначили окружным инспектором на мануфактурах в Невре. С его отъездом из Гранд-Куронн Флобер потеряет преданного друга, который время от времени скрашивал его одиночество в Круассе. Что ж, он привык к беспорядочному бегству дорогих людей. Одни – умерли, другие – уехали. Он обречен на вечное существование с самим собой.

Едва устроившись в своем доме на берегу Сены, он торопит Шарпантье с переизданием «Воспитания чувств», права на которое, согласно контракту с Мишелем Леви, возвращены ему 10 августа этого года. «Хочу, чтобы вышеупомянутая книга вышла как можно скорее, – пишет он госпоже Шарпантье. – Это очень важно. Сей роман задушили при рождении Тропман и Пьер Бонапарт.[674]674
  Тропман – убийца семьи Кинк в Ла Валетте. Его процесс наделал много шума. 21 января 1870 года он был гильотинирован. Пьер Бонапарт, сын Люсьена. 10 января 1870 года после полемики в прессе он убил выстрелом из револьвера журналиста Виктора Нуара. Верховный суд, заседавший в Туре, оправдал его.


[Закрыть] Было бы справедливо реабилитировать его. Это было незаслуженное фиаско».[675]675
  Письмо от 25 июня 1879 года.


[Закрыть]

Таким образом, несмотря на усталость и отвращение к литературной суете, он все более захвачен планами издания, корректурами, работой. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, он не может бежать из этого чернильного и бумажного ада, в который втянулся с юных лет и муки и радости которого стали с годами единственным смыслом его жизни.