Текст книги "Гюстав Флобер"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Анри Труайя
Гюстав Флобер

Глава I
Колыбель

Молодые люди нравятся друг другу и пользуются всякой возможностью для того, чтобы поболтать наедине. Их взаимная симпатия ни для кого не секрет. И тот и другой благонравны. Оба принадлежали к хорошим семьям. Почему бы не поженить их? Этот вопрос задает себе в конце 1811 года доктор Ломонье, главный хирург больницы Отель-Дье в Руане. Он принял в свой дом маленькую Анну-Каролину Флерио, дочь одного из своих двоюродных братьев (доктора Жана-Батиста Флерио), который умер в 1803 году. Анна-Каролина осталась без матери через неделю после своего рождения, а без отца – в возрасте десяти лет. Воспитанница двух пожилых учительниц школы Сен-Сир, которые держали пансион в Онфлере, Анна-Каролина после их смерти осталась сиротой, и чета Ломонье великодушно приняла ее в свой дом. По матери девушка – представительница родовитой нормандской ветви Камаберов из Круамара, предки которых принадлежали к дворянству мантии.[1]1
  Дворянство мантии – титул, приобретенный гражданской службой. (Прим. перев.)


[Закрыть] Она красива, скромна, рассудительна. Эти качества легко покорили двадцатисемилетнего доктора Ашиля-Клеофаса Флобера, который был направлен в Руан для работы под началом Ломонье.

Флоберы – выходцы из Шампани. Из поколения в поколение все мужчины рода были ветеринарными врачами или занимались выхаживанием лошадей. Во времена Революции отец Ашиля-Клеофаса был депортирован за то, что не проявил должного патриотизма. Термидор[2]2
  Термидор (Thermidor – франц.) – одиннадцатый месяц республиканского календаря Французской революции, «месяц жаров» (19 июля – 18 августа н. ст.). 9 термидора 2 года (27 июля 1797 г.) произошел контрреволюционный переворот – падение Робеспьера, чем был положен конец террору. (Прим. перев.)


[Закрыть] реабилитировал его. Детство Ашиля-Клеофаса прошло в Ножане-сюр-Сен, где вспыльчивый Никола лечил домашних животных со всей округи. Ашиль-Клеофас не пошел по стопам отца и очень рано посвятил себя медицине. Блестяще завершив учебу в Париже, он прошел третьим по конкурсу в интернатуру и поступил на службу к знаменитому Дюпюйтрену. Последнего тотчас насторожили исключительные способности ученика. Опасаясь, как бы Ашиль-Клеофас не помешал его собственной карьере, он удалил молодого человека из Парижа, посоветовав ему добиваться места прево анатомии в Руане под началом Ломонье.

Руан в то время был богатым индустриальным городом с населением сто тысяч человек. Его гордостью были церкви, заводы, пакгаузы, обширные портовые сооружения, тянувшиеся вдоль Сены, куда причаливали корабли со всего мира. Город, покой которого хранил величественный собор, равно гордился тем, что был признанным культурным центром. Он имел академию, музеи, школы. Ашилю-Клеофасу, который приехал туда, отнюдь не показалось, что ему не повезло. Тем более что его новый патрон Ломонье с самого начала принял его дружески, проявив уважение и доверие. Он чувствует себя как дома в семейном кругу, освещенном присутствием очаровательной Анны-Каролины. Увлеченный работой, поддержанный в любви Ашиль-Клеофас делится своими намерениями с тем, кого Анна-Каролина считала своим отцом.

Ломонье одобряет их желание пожениться. Однако девушка не достигла совершеннолетия, ей восемнадцать лет. Окончательное решение должен принять семейный совет. Для того чтобы оценить нравственные качества жениха, собрался семейный совет – врачи, землевладельцы, адвокаты, члены избирательной коллегии из Кальвадоса. Беседа оставила благоприятное впечатление. Бракосочетание состоялось 10 февраля 1812 года, и молодожены поселились в доме № 8 на улице Пти-Салю.

Год спустя, 9 февраля 1813 года, Анна-Каролина родила сына. Его назвали Ашилем, как отца, и, если на то будет божья воля, он, как отец, станет врачом. Младенец еще никак не проявил себя, а мать уже с гордостью думает о нем. Она гордится и своим мужем, профессиональные знания, моральные качества и авторитет которого высоко ценят в его окружении. В 1815 году, за две недели до Ватерлоо, доктор Флобер становится преемником доктора Ломонье, получив назначение на должность главного хирурга руанской больницы. Следующий родившийся в семье ребенок, Каролина, умирает в младенческом возрасте. Затем на свет появился мальчик Эмиль-Клеофас, проживший тоже лишь несколько месяцев. Вслед за ним – малыш Жюль-Альфред, тщедушное сложение которого оправдало опасения родителей. Тем временем, после смерти доктора Ломонье, последовавшей 10 января 1818 года, семья Флобер обосновалась во флигеле больницы Отель-Дье, служившем квартирой главного хирурга, – благородном массивном трехэтажном здании серого кирпича с высокими окнами. Просторная комната на первом этаже служит лабораторией и прозекторской. Ашиль-Клеофас не только лечит и оперирует больных, увлечение наукой побуждает его серьезно заниматься медицинскими исследованиями. Доктора уже хорошо знают во всей округе. Его авторитет и жалованье растут год от года, что позволяет ему купить за тридцать восемь тысяч франков поместье в Девиль-ле-Руане, маленьком, с двумя с половиной тысячами населения, патриархальном пригороде.

В усадьбе, обнесенной стенами, есть двор, сад, большой, крытый черепицей хозяйский дом. Здесь же часовенка, оранжереи, конюшня, стойло для скота, крытое гумно, пекарня. Все владение имеет площадь почти два гектара. Сюда семья будет приезжать на лето. Воодушевленный приобретением, Ашиль-Клеофас устанавливает в центре цветника бюст Гиппократа. Его жена снова беременна. Супруги надеются, что на этот раз родится девочка. Однако в среду 12 декабря 1821 года в своей комнате в Отель-Дье в Руане Анна-Каролина родила сына. Несмотря на разочарование, родители делают вид, что рады младенцу. Новорожденного назвали Гюставом. 13 января следующего года его окрестили в церкви Сент-Мадлен. Верный своим антиклерикальным взглядам, отец не присутствует во время обряда. Полгода спустя – малыш Гюстав еще сучит ножками в колыбели – умирает его брат Жюль-Альфред. Горе родителей было недолгим. Они хотят иметь многочисленное семейство. За новым трауром следует новая беременность. 15 июля 1824 года на свет появилась малышка Каролина. Ей дали то же имя, что и сестре, умершей в пеленках, которые будут теперь служить ей. Она на два с половиной года моложе Гюстава и на одиннадцать лет – Ашиля, который успешно учится и отличается прилежанием. Можно сказать, что он уже принадлежит миру взрослых. Из шести детей выжили трое – неплохо для того времени. Ашиль-Клеофас считает, что на этом можно остановиться. В помощь супруге он нанимает служанку Жюли (настоящее имя – Каролина Эбер), которая с первых дней отдает предпочтение трехлетнему Гюставу.

Доктор Флобер придерживается строгого распорядка. И зимой, и летом в половине шестого утра он выходит из квартиры в Отель-Дье и со свечой идет в больничные палаты. Коллеги почтительно сопровождают его от кровати к кровати. До обеда он без перерыва оперирует и вторую половину дня посвящает консультациям. Несмотря на либеральные взгляды, из которых он не делает секрета, его в 1824 году избирают в королевскую Медицинскую академию. Больные признательны ему за честность и самоотверженность, коллеги восхищаются им, власти относятся с уважением. В глазах маленького Гюстава он – нечто вроде всесильного божества в фартуке, забрызганном кровью. Целый мир держится на его плечах. Он все знает, он все может, он управляет жизнью и смертью. Часто Гюстав и Каролина, играя в саду, взбираются на решетку, которой забрано окно первого этажа, и заглядывают в комнату, предназначенную для вскрытий. Они видят отца, склонившегося со скальпелем в руке над трупом. Мертвенно-бледные застывшие тела, глубокие надрезы оставляют в сознании детей впечатление мрачной мясной лавки. Однако любопытство сильнее отвращения. «Солнечные лучи падали в комнату, – напишет Флобер, – те же мухи, которые вились вокруг нас и над цветами, летели туда, возвращались, жужжали!.. Я все еще вижу, как отец поднимает голову от трупа и просит нас уйти».[3]3
  Письмо к Луизе Коле от 7 июля 1853 года.


[Закрыть] Общение с болезнью, тлением и смертью становится привычным для детей с первых их шагов в этом мире. По саду проносят носилки. Истощенные люди бредут по аллеям. Выражение лиц некоторых пациентов – клиническая идиотия. Гюстав забавляется, подражает им, вытаращив глаза, широко раскрыв рот.

Если отец приносит в своей одежде запах больницы, то от матери исходит тепло домашнего очага. Однако весь ее вид с темными печальными глазами, иссиня-черными волосами, бледной кожей, редко улыбающимися губами являет собой страдание. Тревожная, нервная, даже немного маниакальная, она дрожит над своим потомством. Впрочем, старший мальчик Ашиль радует своим здоровьем и умом, а вот двое других столь субтильны, что она с трудом представляет себе их будущее. В особенности Гюстав кажется ей чересчур впечатлительным и в то же время отстающим в развитии. Он часто странно забывается, положив палец в рот, у него отсутствующее выражение лица, он не слышит того, что говорят рядом с ним, и не может правильно произнести предложение. Первые уроки, сдерживая беспокойство, дает ему мать. Он запинается, произнося слова, не хочет учить алфавит. Отец сокрушается такому нерадению. Этот неуклюжий и упрямый мальчишка раздражает его. Он не видит в нем, как в Ашиле, достойного продолжателя рода Флоберов. Гюстав чувствует это и становится еще более замкнутым. Коль скоро мать, в свою очередь, отдает предпочтение нежной Каролине, то он чувствует себя отвергнутым родителями и непроизвольно ищет понимания у друзей. К одному из них он особенно привязывается. Эрнесту Шевалье, внуку папаши Миньо, который живет как раз напротив Отель-Дье. Папаша Миньо сажает иногда Гюстава на колени, чтобы почитать вслух «Дон Кихота». Таким образом, не научившись еще читать, Гюстав восхищается воображаемыми подвигами знаменитого укротителя ветряных мельниц. Он с равным жадным вниманием слушает народные сказки, которые шепотом рассказывает служанка Жюли. Этот фантасмагорический мир перемежается в его сознании с мрачными картинами больницы. С одной стороны – живая игра воображения, с другой – грубая реальность каждого дня. Мечта для ребенка все больше и больше становится убежищем от жизни. Он едва научился держать перо в руке, а уже мечтает стать писателем. Как тот Сервантес, который придумал Дон Кихота.

31 декабря 1830 года – ему только что исполнилось девять лет – он делится планами со своим другом Эрнестом Шевалье в не очень грамотном письме: «Если ты хочешь с нами писать то я буду писать комедии, а ты будешь записывать свои сны, а так как есть одна дама, которая ходит к папе и которая нам всегда рассказывает глупости то я и напишу их». И месяц спустя тому же Эрнесту Шевалье: «Я прошу тебя ответить и сказать мне хочешь ли ты с нами сочинять истории, я прошу тебя, скажи мне это, так как если ты захочешь все-таки присоединиться к нам, то я пошлю тебе тетради которые начал писать, и попрошу тебя вернуть мне их, я буду очень рад, если ты захочешь туда что-нибудь написать».

Сюжеты возникают в его голове один за другим. Он записывает их: «Прекрасная Андалузка», «Бал-маскарад», «Мавританка». Папаша Миньо поощряет его первый литературный каламбур и побуждает даже сочинить панегирик во славу Корнеля под заглавием: «Три страницы ученической тетради, или Избранные произведения Гюстава Ф…». За этим школьным сочинением следует трактат о запоре, который, по словам автора, случается «из-за заклинивания чертовой дыры». От возвышенного до непристойного – только шаг, и Гюстав забавляется этим. «Я был прав, когда сказал, что чудесное объяснение знаменитого запора и панегирик Корнелю будут служить и славе, и заду»,[4]4
  Письмо Эрнесту Шевалье от 4 февраля 1832 года.


[Закрыть] – пишет он вновь Эрнесту Шевалье.

После посещения с родителями театра он начинает мечтать о пьесах. Он сочиняет их в пылу вдохновения и играет вместе с сестрой, Эрнестом Шевалье и, спустя некоторое время, с еще одним другом – Альфредом Ле Пуатвеном перед родителями и слугами. Представления проходят в бильярдной. Сценой служит бильярдный стол, поставленный к стене. Маленькая Каролина делает декорации и костюмы, Эрнест Шевалье исполняет обязанности рабочего сцены; кроме того, оба они еще и актеры. Чтобы поспевать за аппетитом труппы, Гюстав спешно сочиняет трагедии и комедии: «Скупой любовник», «который не хочет делать подарков своей любовнице и которую соблазняет его друг», история Генриха IV, еще одна – Людовика XIII, следующая – Людовика XIV… На сен-роменской ярмарке, которая проходит в Руане в октябре месяце, он смотрит представление марионеток – искушение святого Антония в борьбе с дьяволом. Этот спектакль восхищает его. Воспоминание об адских галлюцинациях святого будет преследовать его всю жизнь. Все, что он видит, все, что слышит, все, что читает, подстегивает его воображение. Как большинство начинающих, он, с удовольствием копируя других, представляет себе, что пишет сам.

С открытием мира литературы его поведение меняется. Скрытный до недавнего времени, рассеянный, аморфный ребенок мало-помалу открывает для себя смысл жизни. Он по-прежнему робеет перед родителями, однако за этой робостью таится сильное внутреннее напряжение. Герои, живущие в его воображении, отвлекают от мира, в который хотят заточить его взрослые. Он ненавидит все, что мешает ему предаваться незатейливой игре мысли. Потребность изливать свои чувства побуждает его писать письмо за письмом своему дорогому Эрнесту Шевалье. Они подписаны: «Твой лучший друг до самой смерти, ей-богу» или: «Твой бесстрашный и грязный поросенок, друг до смерти». Он очень любит этого веселого мальчика. Радости и разочарования, грандиозные планы и грубые шутки – он хочет делиться всем этим с ним. Это уже не только детская дружба, это страстное желание общения, необходимость быть рядом. «Нас соединяет так называемая братская любовь, – пишет он ему 22 апреля 1832 года, – я так люблю тебя, что преодолею тысячу лье, если нужно будет, для того, чтобы встретиться с лучшим из моих друзей, ибо нет ничего прекраснее, чем дружба». Переполненный чувствами, он просит ученика своего дяди Парена, золотых и серебряных дел мастера, сделать две печатки, на которых выгравированы следующие слова: «Гюстав Флобер и Эрнест Шевалье – братья, которые не расстанутся никогда».

В 1832 году во Франции свирепствует холера. Для перевозки больных специально выделена повозка. Больница переполнена умирающими. За перегородкой в столовой слышатся кашель, хрипы. У доктора Флобера много работы. Гюстав не слишком страдает в этой мрачной атмосфере. Он привык к ней.

В 1833 году вся семья отправляется в почтовом дилижансе на летние каникулы в Ножан-сюр-Сен, родовую колыбель семейства Флоберов. По случаю Гюстав побывал со всеми домашними в Фонтенбло, Версале, Ботаническом саду[5]5
  Парижский парк. (Прим. перев.)


[Закрыть] и увидел, как играет «знаменитая мадам Жорж» в «Раскаленной комнате», «драме в пяти действиях, в которой умирают семь человек». «Она исполнила свою роль превосходно»,[6]6
  Письмо начала сентября 1833 года.


[Закрыть] – пишет он со знанием дела Эрнесту Шевалье. Большего и не нужно для того, чтобы им вновь овладело творческое вдохновение. Пьеса или роман – не все ли равно, лишь бы рассказывать о мире страстей и звоне шпаг. Когда же он сможет душой и телом отдаться своему призванию? Сейчас, несмотря на неодолимую тягу к творчеству, он должен думать о мрачной садовой решетке, опоясывающей колледж.

Глава II
Первые литературные опыты. Первые чувства

Осенью 1831 года Гюстав поступает экстерном в восьмой класс королевского колледжа в Руане.[7]7
  Сегодня лицей Корнеля, носящий это имя в честь одного из самых знаменитых его учеников. Открыт в 1595 году.


[Закрыть] Ему девять с половиной лет. В марте 1832 года он становится пансионером. В этом заведении со старыми традициями царит строгая, как в казарме, дисциплина. Преподаватели носят ток и тогу с белыми обшлагами. У каждого ученика своя чернильница из рога, разделенного на две части, в одной – черные чернила, в другой – красные. Ученики пишут гусиными перьями, которые затачивают ножом. Все одеты в форму. Парт нет. Пишут на коленях. Просторные классные комнаты отапливаются плохо. Зимой дети мерзнут. Над кафедрой преподавателя возвышается черный деревянный крест. С наступлением вечера пансионеры ложатся спать в белые кровати, завешенные белыми занавесками, в общей спальне, освещенной масляной лампой. «Ночами я подолгу слушал зловещее завывание ветра… – напишет Флобер. – Я прислушивался к шагам надзирателя, который медленно ходил с фонарем, а когда он приближался ко мне, я притворялся, что сплю, и в самом деле я засыпал, утомившись то ли от мечтаний, то ли от слез».[8]8
  «Записки безумца».


[Закрыть]

Подъем в пять утра. Под бой барабана, который сотрясает стены. Сорок пансионеров, дрожа от холода, выскакивают из-под одеял и, не до конца проснувшись, путаясь в темноте, одеваются. Торопливо умываются ледяной водой из фонтана во дворе. Затем, вернувшись в спальню, становятся в положение «смирно» перед своими кроватями в ожидании первой переклички.

Эта жизнь, расписанная по минутам, жизнь под присмотром приводит в отчаяние Гюстава. «Со времени учебы в колледже я стал печальным, – напишет он, – я скучал там, я горел желаниями, я страстно стремился к безудержной и бурной жизни, я мечтал о страстях, мне хотелось бы испытать их все».[9]9
  «Ноябрь».


[Закрыть] Он страдает оттого, что находится в заточении, оттого, что у него нет свободы; он страдает оттого, что должен маршировать в строю; он страдает оттого, что еще маленький. И оттого еще, что разлучен с Эрнестом Шевалье. Он жестоко иронизирует по поводу самого незначительного события, которыми отмечен каждый день жизни маленького сообщества. Он горделиво хочет быть непохожим на других, презирает легкие удовольствия, не признает ни одного официального отличия.

В одиннадцать лет он уже язвит по поводу посещения королем Луи-Филиппом своего доброго города Руана.

«Луи-Филипп находится теперь со своей семьей в городе, который видел рождение Корнеля, – пишет он Эрнесту Шевалье. – Как люди глупы, как ограничен народ! Бежать ради короля, голосовать за выделение 30 000 франков на проведение празднеств, выписать за 3500 франков музыкантов из Парижа – ради чего такое усердие! ради короля! Стоять в очереди у входа в театр с трех часов до половины девятого – ради кого? ради короля! Да, да! Как же глуп этот мир. Зато я не видел ничего – ни парада, ни прибытия короля, ни принцесс, ни принцев. Только вышел вчера вечером для того, чтобы посмотреть иллюминацию».[10]10
  Письмо от 11 сентября 1833 года.


[Закрыть]

И на следующий год, в двенадцать лет, когда он, по его собственным словам, работает над романом об Изабо де Бавьер, он с возмущением говорит Эрнесту Шевалье о ничтожестве человеческого существования: «Ты думаешь, что я скучаю без тебя, и не ошибаешься; если бы в голове и на кончике пера у меня не было королевы Франции пятнадцатого века, жизнь окончательно опротивела бы мне и пуля давно бы уже избавила меня от той несносной штуки, каковую именуют жизнью».[11]11
  Письмо от 29 августа 1834 года.


[Закрыть]

Эта детская мизантропия не мешает ему продолжать с грехом пополам учебу. Ученики начиная с восьмого класса на уроках изучают только латынь. Перевод с латинского и на латинский, изложение на латинском, стихи на латинском, латинская грамматика, комментирование латинских авторов занимают три четверти школьной программы. Преподаванием французского пренебрегают. Впрочем, у Гюстава плохие оценки по этому предмету. Слишком много воображения и недостаточное знание орфографии. Он успешно осваивает естествознание и с особенным интересом историю. Его учитель – молодой, увлеченный предметом преподаватель Пьер Адольф Шерюэль. Мальчик запоем читает книги Мишле, Фруассара, Комминса, Брантома, Гюго, Дюма. Во время классных прогулок с учителем он узнает историю города и его окрестностей. Роскошь и жестокость минувших веков отвлекают его от заурядной реальной жизни. С одобрения Шерюэля он принимается писать бурные рассказы. За этим романтическим потоком следуют сказки и пьесы. В течение нескольких лет подряд он раз за разом получает награды по истории. А в 1834 году придумывает для товарищей по колледжу рукописный журнал «Искусство и прогресс», который сам же и пишет. В это время он уже учится в шестом классе, в программу которого входят помимо латыни изучение басен и география. В пятом классе он начинает изучать греческий, древнюю историю, английский язык, Телемака. Затем приходит черед открыть Бомарше, Вольтера, Шекспира, Рабле, Вальтера Скотта… Каждое новое чтение пробуждает его горячее желание самому стать писателем. Он – ученик всех великих авторов, которых читает. Из написанного им в это время почти ничего не осталось. Количество заменяло качество!

Однако с первыми литературными мечтами пробуждаются первые юношеские чувства. В 1834 году во время летних каникул, которые он проводит с семьей в Трувиле, морском, малоизвестном в то время курорте, где у его родителей есть собственность, он познает радости и тревоги флирта. Познакомившись с двумя дочерьми английского адмирала Генри Коллье – Гертрудой (род. 1819) и Генриеттой (род. 1823),[12]12
  Впоследствии миссис Тенан и миссис Кемпбелл.


[Закрыть] он влюбляется в обеих. Обмениваются несколькими рукопожатиями, несколькими нежными вздохами, несколькими поцелуями в щеку и расстаются. «Это было что-то очень нежное, детское, что не обесценивалось мыслью об обладании, но у чего из-за этого не было силы, – напишет он. – Это было простоватым даже для того, чтобы быть платоническим… Следует ли говорить, что это столь же походило на любовь, как сумерки походят на полдень».[13]13
  «Записки безумца».


[Закрыть]

С началом учебного года он снова возвращается в холодные классы, в тесную спальню, к заданиям, которые делает на скорую руку. Между тем в этой школьной рутине его озаряет мысль о создании произведения. Друг за другом следуют: «Смерть Маргариты Бургундской», «Путешествие в ад», «Две руки на короне», «Тайна Филиппа Осторожного», «Запахи», «Светская женщина», «Чума во Флоренции», «Библиомания», «Злоба и немощь», «Нормандская хроника X века». Он, кто позднее будет испытывать муки, работая над предложением, пишет легко, увлеченно и выспренно. В «Запахах» он признается в том наслаждении, которое испытывает оттого, что марает бумагу: «Вы не знаете, может быть, какое это удовольствие – сочинять! Писать, о, писать – это владеть миром, его предрассудками, его добродетелями и рассказывать о них в книге; это чувствовать, как рождается мысль, как она растет, живет, становится на пьедестал и остается там навсегда. Я только что закончил эту странную, причудливую, непостижимую книгу. Первую ее главу я написал за день; потом целый месяц не прикасался к ней; за неделю я сделал еще пять глав и за два дня закончил ее». Его философия, по его собственным словам, «печальная, горькая, мрачная и скептическая». Однако реакцией на эту склонность к неврастении становится похотливая шутка и сальный смех. Приблизительно в это время в его воображении рождается персонаж Гарсон. Придуманный им самим и несколькими его друзьями, в их числе и новым другом Альфредом Ле Пуатвеном, Гарсон – веселое, гротескное, раблезианское чудище, задача которого поносить провинциальную глупость. Своей вульгарностью и краснобайством он разоблачает окружающий мир. Гюстав выплескивает через него свой безудержный гнев против посредственности.

Альфред Ле Пуатвен и Луи Буйе – его новые друзья по философским дискуссиям и планам на будущее. Альфред Ле Пуатвен на пять лет старше его. Созерцатель по складу ума, склонный к меланхолии, он тем не менее интересуется женщинами. Луи Буйе не отстает от него. Разговаривают между собой развязно, по-мужски цинично. Гюстав, подхватив этот тон, пишет своему дорогому Альфреду письмо в виде списка распределения школьных наград: «Продолжительное содомистское желание: первый приз – (после меня): Морель. Испражнение в трусы: первый приз: Морель. Онанизм в одиночестве: приз: Рошен».[14]14
  Письмо от 1837 года.


[Закрыть] В разговорах этих товарищей речь идет только о «яйцах, мужском члене, эрекции, совокуплении».

Этот грязный лексикон не мешает Гюставу трепетно мечтать об идеальной женщине, недоступной, достойной, которая свяжет его по рукам и ногам. Если он обходится еще удовольствиями в уединении и тайными ласками с товарищами, то каждая клеточка его кожи жаждет настоящей любви, той, которая соединяет два существа противоположного пола в экстазе сильном, как смерть. Флирт с маленькими англичанками в Трувиле только пробудил его голод.

И вот в 1836 году он снова едет с родителями на летние каникулы в места своих первых сентиментальных переживаний. Поездка до Трувиля была в те времена равнозначна маленькому путешествию. Чтобы добраться до него от Пон-л’Евек, нужно ехать в экипажах по непроходимой дороге. Иногда идут пешком, лошади везут багаж. Курорт – лишь неприметная рыбацкая деревушка. Два скромных постоялых двора делят между собой посетителей, а шесть дощатых кабин, сооруженных на песке, служат защитой для редких купальщиц. На плавание в море смотрят еще как на чудачество. Семейство Флоберов останавливается в отеле «Золотой телец». Гюстав, которому исполнилось четырнадцать с половиной лет, любит гулять в одиночестве по берегу моря. Его волосы развеваются на ветру. «В то время я был великолепен», – скажет он. Он очень высок ростом, очень строен, у него свежий цвет лица, светло-русые волосы, прямой взгляд зеленых глаз и, несмотря на юный возраст, вид атлета, который находится в лучшей своей форме. Однажды утром, гуляя по берегу, он замечает красную, отделанную черным накидку, которую вот-вот подхватят волны. Он подбирает ее и переносит подальше от воды. В тот же день во время обеда в общей столовой к нему мелодичным голосом обращается женщина. Это владелица накидки благодарит его за услугу. Он смотрит на нее и ослеплен. «Эта женщина была так прекрасна, – напишет он, – я еще вижу, как ее горящий зрачок под черной бровью остановился на мне, точно солнечный луч. Она была высокого роста, загорелая, с великолепными черными волосами, которые косами падали ей на плечи; у нее был греческий нос, глаза ее сияли, высокие брови были прекрасно изогнуты, кожа ее была будто позолочена солнцем; она была стройная и изящная; на ее загорелой шее светились голубоватые вены. Добавьте к этому легкий пушок, который оттенял ее верхнюю губу и придавал ее лицу мужественное и смелое выражение, подчеркивая его свежесть… Она говорила медленно; голос ее был мелодичным и нежным».[15]15
  «Записки безумца».


[Закрыть]

Он каждое утро ходит смотреть, как она купается. Стоя на берегу, он представляет, как волны ласкают ее гибкие руки. У него начинает кружиться голова, когда он видит, как она в мокрой одежде, льнущей к груди и бедрам, выходит из воды. «Сердце у меня бешено билось, я опускал глаза, кровь приливала к голове, я задыхался. Я чувствовал рядом с собой женское полуобнаженное тело, которое пахло морем. Я ничего больше не видел и не слышал, я словно чувствовал ее рядом с собой… Я ее любил».

Предмет этой тайной страсти зовут Элиза. Ей двадцать шесть лет. Гюстав парализован от робости перед ее красотой, грациозностью и уверенностью. Он чувствует, что слишком юн, слишком зауряден для того, чтобы заинтересовать такую особу. Но уже догадывается, что она станет женщиной всей его жизни, той, кому он будет посвящать свои самые безумные мечты и о которой расскажет, назвав другими именами, в своих будущих произведениях. Ничего или почти ничего не зная о ней, он хочет сохранить ее образ в памяти. Что касается Элизы, то эта особа не очень обременяет себя соблюдением общепринятых приличий. Она вышла замуж в восемнадцать лет после того, как оставила стены монастыря, за молодого офицера Эмиля Жюде и ушла от него, прожив недолго; с тех пор она сожительствует с натурализовавшимся французским пруссаком, издателем музыкальных произведений Морисом Шлезингером, который старше ее на тринадцать лет.[16]16
  Морис Шлезингер женится на Элизе только в сентябре 1840 года после смерти в 1839 году Жюде.


[Закрыть] Она только что родила от него девочку, которую назвали Мари. Она считается «незаконнорожденной», поскольку чета не состоит в браке. Гюстав хотел бы быть на месте этой девочки, чтобы чувствовать тепло тела любимой женщины. Однажды он увидел, как Элиза обнажила грудь, чтобы покормить ребенка. Вид плоти потрясает его. «Ее грудь была полной и округлой, – напишет он, – загорелой с голубоватыми венами, которые светились из-под горячей кожи. Я никогда до тех пор еще не видел обнаженной женщины. Бог мой! Тот особенный экстаз, который овладел мной при виде этой груди; я пожирал ее глазами, как мне хотелось всего лишь прикоснуться к этой груди! Казалось, что если бы я прикоснулся к ней губами, то не смог бы оторваться, а сердце таяло от наслаждения при мысли о нежности, которую вызвал бы этот поцелуй. Боже! Как долго потом я представлял себе эту трепетную грудь, эту длинную грациозную шею и головку с черными волосами в папильотках, склонившуюся к ребенку, сосавшему молоко, которого она медленно качала на своих коленях, напевая итальянскую мелодию».[17]17
  «Записки безумца».


[Закрыть]

Морис Шлезингер, «вульгарный веселый мужчина», дружески относится к робкому поклоннику своей любовницы. Гюстав плавает с ними на лодке, составляет компанию в их прогулках и даже часто сидит с ними за одним столом. В сентябре он присутствует на балу у маркиза де Помелля. Однако он слишком молод для того, чтобы танцевать. Он смотрит на других, взрослых. Унизительное положение вызывает его усмешку. Чем ближе час расставания, тем больше он страдает оттого, что не может признаться в своей любви. Однако каникулы заканчиваются. Чета Шлезингер и семейство Флоберов укладывают багаж. Идиллия завершается на пустынном пляже под дождливым небом. «Прощай навсегда! – напишет Гюстав. – Она исчезла, как дорожная пыль, которая рассеялась следом за ней. Сколько я думал о ней с тех пор!.. Моя душа не находила себе места, она бушевала, разрывалась; и все прошло, как сон… Я увидел наконец дома своего города, я возвращался к себе, все казалось мне пустынным и зловещим, пустым и заурядным; я стал жить, пить, есть, спать. С наступлением зимы я вернулся в колледж… Если бы я вам сказал, что любил других женщин, то солгал бы, как низкий человек».

Вернувшись в колледж, он не может забыть этого волшебного лета и решает описать его в «Записках безумца». С пером в руке он грустит, переживая каждое мгновение этого любовного приключения, такого значительного для него и о котором Луиза, вне всякого сомнения, ничего не знала. Храня тайну, он называет ее в своем рассказе Марией. И в заключение пишет: «О! Мария! Мария, нежный ангел моей юности, та, которую я увидел, когда не изведал еще чувств, которую я любил так трепетно, нежно, о которой столько мечтал, прощай!.. Прощай, но я всегда буду помнить тебя!.. Прощай! Если бы я был старше на несколько лет, когда увидел тебя, если бы был смелее… может быть!..»[18]18
  «Записки безумца» были закончены в 1838 году.


[Закрыть] Эта исповедь посвящена его новому другу Альфреду Ле Пуатвену. Они вместе насмехаются над женщинами, не стесняясь непристойных выражений, и вместе мечтают о них.