Текст книги "ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №1"

Автор книги: Анри Торосов

Соавторы: Гюнтер Шпрангер,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Пожалуйста.

Несколько мгновений было тихо, затем он услышал всхлипывания и потом слова, отрывисто выкрикнутые в крайнем возбуждении:

– Господин Фридеман мертв… и его жена… также. – Деттмар узнал голос горничной. В отчаянии он закрыл глаза, но тотчас вновь открыл их. Мужской голос резко спросил: – Кто говорит?

Стремительным движением он повесил трубку и прислонился к стенке будки. Так, значит, это правда. Он почувствовал, как покрывается потом. Ему хотят пришить мокрое дело? Даже если полиция установит его невиновность, то с ним все равно будет покончено. И не только потому, что его последняя надежда спастись связана с Фридеманом. Он уже видел перед собой броские заголовки: «Стройподрядчик подозревается в убийстве», «Не был ли отказ в кредите причиной двух убийств?» Договоры на банковские кредиты будут расторгнуты, поставки приостановлены, и фирма покатится к краху.

Его охватил дикий страх оттого, что он может оказаться козлом отпущения. Он вспомнил свой военный опыт, представив, как легко штемпелевали виновных из невиновных. Нет, надо бежать, и бежать немедленно. Когда он покидал телефонную будку, на него с удивлением посмотрел младший Брандлехнер.

– Вам плохо?

Деттмар покачал головой.

– Где ваш отец? – спросил он устало. – Я должен с ним переговорить.

– В конторке, – ответил Брандлехнер.

Старший Брандлехнер читал газету и пил кофе. Его круглое лицо с обвисшими усами было скрыто сигарным дымом. Он предложил Деттмару чашку кофе, но тот отказался и сел напротив.

– Заботы? – спросил Брандлехнер.

Деттмар кивнул.

– Мне надо немедленно уехать.

– Мы все приготовим, – услужливо произнес Брандлехнер. – Очень жаль, что ты не можешь дольше побыть у нас. Послать кого-нибудь за багах<ом?

Деттмар отрешенным взглядом смотрел в пол.

– Ты неправильно меня понял, – сказал он. – Никакого официального отъезда с проводами и носильщиком. Я должен уехать, исчезнуть, и чтобы никто не знал куда.

Лицо Брандлехнера выплывало из клубов дыма, точно полная луна из-за облаков. Кончики его усов приподнялись – явный признак возбуждения, охватившего его. Какое-то мгновение Деттмар прикидывал, не сообщить ли ему о том, что случилось, но тут же прогнал эту мысль. Наверняка Брандлехнер не согласится ему помочь. Никто не желает иметь дело с убийцами.

– Следовательно, ты хочешь уехать на машине с номерным знаком Федеративной республики, – догадывался Брандлехнер.

Деттмар размышлял.

– Нет смысла, – сказал он. – К номерному знаку у меня нет документов, а мой «фольксваген» так и так на подозрении.

– Где ты намерен перейти границу? У Пассау, Браунау или у Зальцбурга?

– Там они будут особенно настороже, – возразил Деттмар. – Мне надо в Италию. Оттуда через Швейцарию я смогу вернуться домой.

Брандлехнер покачал головой.

– Ты должен Попытаться в Гантерне, – сказал он. – Там не так оживленно. Но сначала надо туда добраться. Поездом…

– У меня нет времени, – прервал его Деттмар. – Одолжи твой «рено»!

– А если тебя задержат…

– Машину я оставлю в Гантерне. Твой сын пригонит ее оттуда.

Брандлехнер раздавил окурок сигары.

– Послушай, – сказал он грубо. – Я не знаю, почему ты должен смыться, и вовсе не хочу знать. Но с такими вещами я не хотел бы иметь дело. Если они тебя сцапают, то я покажу, что ты машину украл. Идет?

– Вот это называется настоящий друг.

– Друг, но и не идиот. Если все обойдется, то машину мы вернем. Так что ж? Согласен?

– Ничего другого не остается, – с горечью ответил Деттмар. – Не знаешь кого-нибудь в Гантерне, кто мог бы меня переправить?

Брандлехнер задумался.

– Спроси Рудольфа Леенштайнера. Он живет за церковью. Его парень поможет тебе. Иногда у него бывают дела на той стороне.

– А если он откажется?

Брандлехиер просвистел пару тактов.

– Знаешь эту песню?

– Не начало ли «Эдельвайс и Энциан»?

– Да. Если они это услышат, значит, все будет в порядке.

– А этого достаточно?

– Достаточно. Естественно, вместе с соответствующим вознаграждением.

– Понимаю, – сказал Деттмар. – В Южном Тироле вы имеете дело с…

Движением руки Брандлехнер оборвал фразу.

– Меня не интересует, что ты вынужден расхлебывать, но и ты не лезь в дела, которые тебя не касаются.

Деттмара задела резкость этих слов. Брандлехнер был связан с террористами, намеревающимися решить южнотирольскую проблему на свой манер. Но это была не та тема, которой позволялось касаться посторонним.

– Ну хорошо, – сказал стройподрядчик, вставая. – Пойду собираться…

– Украденные ключи от гаража, – произнес Брандлехнер, бросив на письменный стол связку ключей. – Тебе необязательно ломать ворота.

– Спасибо, – пробормотал Деттмар. – Тогда я попрощаюсь уже сейчас.

Он протянул руку Брандлехнеру. Тот не шелохнулся. Деттмар с неудовольствием отметил, как изменилась ситуация. Он не был более привилегированным клиентом, по глазам которого угадывалось любое желание. Он был всего лишь преследуемым, которому вынуждены помогать.

Наверху, в своем номере, его вновь охватил страх. Они могут прийти за ним сюда. Нельзя медлить ни минуты. Он лихорадочно стал запихивать свои вещи в чемодан.

В это время в номер вошла Герда Брандлехнер.

– Сто тридцать восемь шиллингов, – громко произнесла она. – Старик считает, что на этот раз лучше было бы обойтись без счета.

«И за свои деньги боится», – подумал Деттмар, отсчитывая шиллинги.

* * *

Окружной инспектор Нидл был красным от гнева.

– Кто вам позволил сообщать по телефону, что ваш господин мертв? – грубо набросился он на горничную.

– Этого мне никто не запрещал, – защищалась Анна.

Нидл вынужден был признать логичность аргумента и несколько спокойнее спросил:

– Вы не знаете, кто звонил?

Девушка отрицательно покачала головой и, напуганная, ушла на кухню.

Инспектор, поручив одному из сотрудников не спускать глаз с телефонного аппарата, вернулся в спальню Доры Фридеман. Фотограф и следственная группа уже закончили свою работу и вместе с Шельбаумом и Маффи ушли на берег Старого Дуная.

– Ее можно унести, – сказал врач Нидлу. – В институте произведут вскрытие, но я не думаю, что оно внесет какие-то существенные изменения в мое заключение.

Нидл погладил ежик своих волос.

– И что же говорится в заключении?

– Асфикция в результате удушения, – ответил врач. – Орудие убийства – шарф.

Желтый шарф висел на спинке кресла. Нидл взял его и потрогал. Он был из натурального шелка.

– Следовательно, убийство?

– Едва ли это был несчастный случай… – язвительно ответил врач, закрывая черную кожаную сумку. Кивнув Нидлу, он отправился обследовать другой труп.

Инспектор подал знак полицейскому, стоявшему у двери. Вскоре появились двое мужчин с носилками. Когда труп вынесли, Нидл вернулся в зал. Он на мгновение задумался и неодобрительно покачал головой. Маффи вовсе не следовало бы звонить в отдел, к чему привлекать комиссию по расследованию дел об убийстве, если и так все ясно? Правда, дела об убийстве подлежат ее компетенции. В любом случае, даже если человек сам повесился на берегу Старого Дуная.

Из столовой, расположенной рядом, послышались голоса. Он открыл дверь и увидел сидевшую на стуле бледную Карин. Ее допрашивали.

Милая девушка, подумал Нидл. Крепко ей досталось. Потерять таким образом двух родственников. Теперь ей будет нелегко. Конечно, волей-неволей привыкнешь к одиночеству, как, к примеру, привык он за пятнадцать лет своего вдовства. О своей супружеской жизни, продолжавшейся всего полгода, он вспоминал редко и неохотно. Однако где-то в самой глубине своего сознания он понимал, что слишком любил свою жену, умершую от белокровия, чтобы жениться вторично. Поэтому он весь отдался исполнению своего служебного долга. Он поддерживал удивительные отношения с преступным миром Вены, отношения, вызывавшие подчас у сослуживцев подозрение.

Шельбаум понимал его лучше других. Он знал, почему Нидл стал таким. Он был свидетелем того, как Нидл метался целыми днями в состоянии полной растерянности, когда умирала жена. К тому же он чувствовал и некоторую ответственность за него. Нидл был хорошим криминалистом, и Шельбаум сам пригласил его в уголовный отдел. Нидл, который вообще не интересовался политикой, был предан обер-комиссару. В любой момент, если в том была необходимость, ему можно было дать задание. Если его не было дома – он жил на Вебергассе, – то его можно было найти в кафе Ладингера за партией шахмат.

Некоторое время Нидл прислушивался. Нет, Карин не слышала, совершенно ничего не слышала. Она спит в мансарде, под самой крышей. Она не может также сказать, как вчера закончился праздничный вечер. Она почувствовала себя неважно и приняла снотворное. Труп она увидела после того, как его обнаружила экономка, – все это она уже излагала обер-комиссару.

В столовую вошла Хегтерле с подносом, уставленным чашками с дымящимся кофе. Она поставила поднос на стол и собралась уходить.

– Одну минуточку, – сказал Нидл. – Нам хотелось бы еще раз услышаТь о наиболее существенном, замеченном вами.

Хеттерле посмотрела на него без всякого выражения.

– Я уже все сказала.

– Несмотря на это, – возразил Нидл и взял чашку кофе.

Хеттерле села на краешек стула, скрестив руки жестом, который у Нидла вызвал особенно тоскливое чувство. Он напомнил ему умершую жену, которая отдыхала в такой же позе.

Хеттерль отвечала тихим монотонным голосом. Да, она обнаружила труп. Карин вошла в спальню после нее и позвонила в полицию, затем появился молодой сотрудник из уголовной полиции, который также хотел позвонить по телефону после того, как обнаружил мертвым господина Фридемана.

Нидл задумался. Не слышала ли она что-нибудь прошлой ночью? Нет, еще до конца вечера она ушла в садовый домик и легла спать.

– Допустим, ваш уход совпал с концом вечеринки, – вслух размышлял Нидл. – А почему гости так поспешно покинули виллу?

– Не было ни одного года, чтобы прием кончался нормально, – ответила Хеттерле. – Фридеман почти всегда ухитрялся найти повод для скандала и выгонял всех.

– А на этот раз?

– Он все время был в возбужденном состоянии, – сказала экономка. – Он вбил себе в голову, что жена имеет любовника.

– Это правда?

– Я не знаю, – ответила Хеттерле, пожимая плечами. – Об этом она со мной не говорила.

Карин, потупившись, смотрела на пол. Один чиновник, допрашивавший ее, пил кофе, другой стенографировал.

– Других причин у него не было?

Карин подняла взгляд. Инспектору показалось, что вее глазах что-то, промелькнуло. Хеттерле тоже какую-то долю секунды медлила, прежде чем ответить. Но он мог и ошибаться.

– Нет, – сказала Хеттерле.

– Что с вашим лицом? – спросил Нидл.

– Двенадцать лет назад я попала в катастрофу и ударилась о ветровое стекло, – ответила Хеттерле, бледнея.

– Я не это имел в виду. Левая сторона вашего лица припухла. Тоже ударились о что-то?

Хеттерле смотрела неподвижным взглядом.

– Вчера меня ударил господин Фридеман, – тихо сказала она наконец.

– Срывал на вас зло из-за жены?

Он вновь отметил еле. заметное колебание.

– Да, – сказала она. Нидлу показалось, будто белокурая девушка с облегчением вздохнула. Он поднялся и взял кофе.

– С вами еще раз побеседует обер-комиссар, – сказал он. – Прошу из дома не уходить.

Он кивнул им и вместе с двумя чиновниками вышел в коридор.

– Проследите, чтобы никто из этих ошалевших репортеров не проник в дом. – строго приказал он. – Любыми средствами держите их на расстоянии.

Стоя у входной двери, он бросил взгляд на улицу. Двое полицейских изо всех сил старались сдержать дюжину газетчиков, вооруженных фотоаппаратами. Увидев Нидла, они на мгновение успокоились. Но затем начали выкрикивать вопросы, ни один из которых он в суматохе не разобрал. Еще хуже стало, когда, он вышел на улицу. Пришлось заткнуть уши. Он взмахнул рукой, и все смолкли

– Через два часа, – крикнул он, – я готов сообщить вам о том, что мне известно! Не ранее! Кто проникнет в сад или войдет в дом, не получи) от нас никакой информации. А что положено за нарушение неприкосновенности жилища, вам известно.

– Параграф восемьдесят четыре, до пяти лет! – выкрикнул репортер из «Абендпоста». – Я очень хотел бы проверить, придерживаетесь ли вы этого параграфа в отношении нас.

– Не советую проверять, – сказал Нидл, пересекая улицу.

Местность, простиравшаяся до Старого Дуная, также была оцеплен полицией. У причального мостка стояли полицейские и чиновники уголовной полиции. Труп положили на носилки и прикрыли. Был виден лишь один левый рукав замшевой куртки Врач беседовал с Шельбаумом, который в качестве исполняющего обязанности начальника отдела полицейской дирекции вел расследование. Собственно, он так и так вел бы его, только прежде успех втихомолку присвоил бы Видингер, а неудачу отнесли на счет Шельбаума.

– Для меня совершенно ясно, что петля явилась причиной смерти, – сказал врач. – Странгуляционная полоса совпадает с положением веревки. Мужчина совершил самоубийство просто безукоризненно.

– И все же я хотел бы иметь точные данные осмотра, – сказал Шельбаум.

– Как пожелаете, – ответил врач раздраженно и пошел вверх по берегу.

– По-видимому, ясный случай, Алоис, – сказал Шельбаум

Нидлу. – За измену покончил с женой, а затем повесился сам.

Он посмотрел на сук, с которого сняли Фридемана. Одна ветвь была надломлена. По-видимому, Фридеман, готовясь к самоубийству, был в очень возбужденном состоянии.

– У забора он попал в желтую краску, – продолжал вслух размышлять Шельбаум. – Она застряла в его рифленой подошве и не стерлась о траву. Следы ее видны на мостке. Одно мне только непонятно.

– А именно? – спросил Нидл.

– След ведет прямо до конца причального мостка, – ответил Шельбаум. – Фридеман выходит из дома, пересекает улицу, бежит к причальному мостку и без какой-либо паузы вешается. Какой бойкий самоубийца…

– Петлю он мог подготовить заранее, – подал мысль Нидл.

– Самоубийца, поступающий с рассчитанной точностью! – усмехнулся Шельбаум. – Он заготавливает петлю, возвращается в дом, где душит свою жену, идет сюда и немедленно кончает с собой. Не кажется ли вам такой график несколько необычным?

– Почему? – спросил. Нидл. – Человек, сытый по горло жизнью, хочет повеситься. Когда он вешает петлю, его охватывает ярость. Он возвращается, убивает жену и доводит до конца задуманное.

Шельбаум пожал плечами.

Маффи, который до сих пор вместе с другими чиновниками держался несколько в стороне, подошел к ним и сказал:

– Мы изъяли все, что он имел при себе.

На листе бумаги было разложено содержимое карманов покойного: зажигалка, шариковая ручка, портмоне, портсигар, связка ключей. Рядом лежали его ботинки подошвами кверху. На одной из них сохранились ясные следы желтой краски. Перед каждым ботинком лежало по. куску веревки, на которой повесился Фридеман.

– Чудесный натюрморт, – проворчал Шельбаум и, кряхтя, опустился на корточки. На связке ключей висела металлическая пластинка с инициалами ВФ. Зажигалка и портсигар имели такую же монограмму. Шельбаум взял маленький ключик, который лежал отдельно от общей связки. Инициалы на этом ключике были выгравированы на кольце.

* * *

В дверь громко постучали, и женский голос прокричал:

– Кто-то с тобой хочет говорить, Руди!

Рудольф Кернер, в определенных кругах прозванный Ловким, перестал жевать и спросил настороженно:

– Кто там?

– Один молодой господин, – ответил голос со значением.

Лицо Кернера покрыла смертельная бледность. Совесть его была настолько нечиста, что он постоянно боялся визита полиции. Он подошел к двери и отодвинул засов.

За дверью стояла толстая, неряшливо одетая женщина с мальчишкой лет восьми.

– Наверное, ожидал других посетителей? – сказала она, смеясь.

– Чего ты хочешь? – недовольно спросил он мальчишку.

– Старик сказал, чтобы ты пришел в заднюю комнату.

Ловкий соображал. Полицией здесь не пахнет. Едва ли бы она так вежливо приглашала его, да к тому же в заднюю каморку папаши Паровского.

В бледно-лиловом костюме с серым жилетом и галстуком в мелкую клетку он, точно денди, спустился на первый этаж, прошел через гостиную во двор, а оттуда в заднюю комнату, именовавшуюся «конференц-залом». Старик Паровский охотно предоставлял ее для «деловых бесед», и тем охотнее, чем большее участие в сделках принимал сам. Когда Кернер увидел ожидавшего его мужчину, у него возникло желание тотчас же повернуть обратно. Но посетитель дружески улыбнулся и пригласил его за стол. Потом он пододвинул ему стакан с вином, чего полиция никогда не делает.

Скромно одетому незнакомцу также было явно не по себе. Поэтому, опуская всякие церемонии, он спросил, склонившись к Ловкому:

– Не хотели бы вы заработать пять тысяч шиллингов?

Кернер вздрогнул. Пять тысяч – приличная сумма.

– Охотно, если речь идет о честной работе, – сказал он сдержанно.

– Не менее честной, чем та, которую вы исполняете в закусочной на Аусштеллунгсштрассе, – сказал он, засмеявшись. Это был громкий, сердечный смех, сломивший барьер неуверенности между ними.

Какое дело этому незнакомцу до его заработка на Аусштеллунгсштрассе? Кернер владел всеми видами азартных игр, от штосса, карточной игры, именуемой в иных местах «твоя тетя – моя тетя», до «фараона». Но порвать с гильдией азартных игроков значило наверняка оказаться трупом, выловленным из Дунайского канала.

– Что вы хотите? – зло спросил он.

– Вы знаете кредитное бюро «Деньги для каждого» на Пратерштрассе?

– К чему вы мне это говорите?

Незнакомец пододвинул ему свои сигареты и поднес зажигалку.

– Мы хотим, чтобы вы посетили это место, – просто сказал он.

– Я не взломщик!

– Но вы им были.

Кернер жадно затянулся сигаретой. Именно из-за таких визитов он и вынужден был иногда дышать тюремным воздухом. Правда, азартные игры также запрещены, но за этим ремеслом они его еще не застукали. Если и дойдет до этого, то он отделается предварительным арестом или денежным штрафом, который, кстати, будет выплачен не им самим, а из фонда ассигнований на непредвиденные инциденты.

– Это дело прошлого.

Он вспомнил, как после войны начал изредка воровать по мелочи. Более солидного он тогда не мог предпринять, а пять сестер – собственно, сводных сестер, каждая из них имела своего отца, – были голодны. Мать долго болела, потом умерла от чахотки. Так он покатился по наклонной, пока не познакомился с судьей по делам молодежи. Но к этому времени гильдия уже крепко держала его в своих руках.

– До свидания, мы ждем от вас предложений, – сказал незнакомец. – К примеру, если найдется на товарной станции в Матцляйнсдорфе динамо-машина, которую можно купить за восемьсот шиллингов.

У Кернера стало тревожно на душе. Откуда этот тип знает про машину? Проболтался кто-то из коллег? Может быть, негритянка Вэлли?.. «Нет, нельзя его раздражать», – подумал Кернер,

– Для меня это большой риск, – пробормотал он.

– Совершенно никакого! С дверью дома вы справитесь за просто. Помещение, в которое вы должны проникнуть, не имеет автоматического замка с секретом. Охраны никакой.

– Я не взломщик сейфов.

– Этого и не требуется. С этажерки, стоящей рядом с дверью, вы должны достать папку с надписью «28Т-У». Она нам нужна.

– Кому это «нам»?

– Это вас не касается. За папку мы выплачиваем пять тысяч шиллингов.

Кернер размышлял. Предложение заманчиво. Намерение подвести его маловероятно. Это они могли сделать и проще, поскольку знали о нем достаточно много. Его удивляло только одно, почему они сами не выкрадут папку, если это так просто…

– Есть в конторе сигнальное устройство? – спросил Кернер.

– Никакого.

– Расскажите-ка о некоторых деталях.

Незнакомец рассказал. В заключение он потребовал:

– Все сделать надо сегодня ночью. Завтра в это же время я заберу папку. Где встретимся?

– Лучше здесь, – ответил Кернер. – С условием, что вы будете иметь деньги при себе.

Незнакомец расхохотался, как будто он услышал веселую шутку.

– Обязательно буду иметь.

Он кивнул на прощание Ловкому и вышел во двор.

Кернер воспользовался выходом, который вел в гостиную. В гостиной у окна сидели двое рабочих. Хозяин стоял за буфетной стойкой и откупоривал для них пивные бутылки.

– Одну мне, – сказал Кернер. – Кто же это все-таки был?

Старик Паровский обеспокоенно посмотрел на него.

– Что-то неладно? Мне он тоже показался каким-то странным, но он сказал, что он твой лучший друг. Шесть лет назад вы вместе сидели в одной камере. Назвался он Ритцбергером.

Кернер молча взял пиво.

* * *

Черный «штейр-фиат» выглядел в сравнении с «мерседесом» точно карлик рядом с геркулесом.

– Уж выезжать господину Фридеману было на чем, – заметил инспектор Нидл, бросив взгляд на огромную машину.

– На «мерседесе» ездила госпожа, – уточнила горничная.

Нидл посмотрел на нее таким ошеломленным взглядом, что Шельбаум не мог удержаться от улыбки. Он подал знак Маффи запереть гараж и начал подниматься по наклонному съезду. Увидев за забором нетерпеливо ожидавших репортеров, он быстро зашел за дом, огибая террасу. Великолепно ухоженный сад со множеством фруктовых деревьев заканчивался полосой стройных голубых елей. Маффи и Нидл подошли к Шельбауму. Анна вернулась в дом.

– Как все это выглядит изнутри, мы теперь знаем, – сказал Нидл. В его замечании звучал вопрос: «Что мы, собственно, здесь ищем?»

Шельбаум пока и сам не знал, чего он ищет. Шарф, которым была задушена Дора Фридеман, принадлежал ее мужу, а муж покончил самоубийством. Дело было однозначно, по-видимому, слишком однозначно. Но где это было видано, чтоб все было таким очевидным? Они еще раз прошли из коридора в гостиную, осмотрели террасу и столовую. В крыле здания был рабочий кабинет Фридемана, а напротив – спальня его жены. На втором этаже располагались: музыкальный салон с балконом, спальня Фридемана, две гостиные и две ванные комнаты. На третьем этаже находилась мансарда, где жила Карин.

Следовательно, супруги Фридеман спали в разных комнатах. Но в этом не было ничего особенного. Шельбаум потер подбородок.

– Я хотел бы еще раз побеседовать с экономкой, – сказал он. – Позовите ее в столовую, Маффи.

Хеттерле появилась с видимой неохотой.

– Судя по вашим показаниям, вы не немка, фрейлейн Хеттерле – дружеским тоном спросил обер-комиссар. – Откуда вы родом?

– Я родилась в Кримау, в Чехословакии, – ответила она неохотно. – В 1948 году приехала в Вену.

– Свои личные документы вы потом сдадите моему сотруднику, – сказал Шельбаум, указывая на Маффи, который сидел рядом и вел протокол допроса. – Меня интересует ваше отношение к господину Фридеману. Вы испытывали иногда неприятности?

Хеттерле утвердительно склонила голову.

– Вас оскорбляли и действием?

Хеттерле медлила, но не могла отрицать того, что уже сказала. – Редко, – ответила она.

– Как он относился к своей жене?

– Иногда он ее избивал, а она, естественно, защищалась.

Обер-комиссар обстоятельно высморкался в носовой платок.

– О предполагаемом любовнике Доры Фридеман вы действительно ничего не знаете?

Хеттерле покачала головой.

– Хорошо ли относилась фрейлейн Карин к своему дяде и своей тетушке?

– О плохом не знаю.

От дальнейшего допроса Шельбаум отказался. Она не относилась к типам, раскрывающимся легко. Но явно не была и человеком, за которым ничего не числилось. Он отпустил ее и попросил послать к нему Карин Фридеман.

– Как вы ее находите, Маффи?

– Не совсем чистой, господин обер-комиссар.

– Я тоже, – согласился Шельбаум. – Будьте внимательны при допросе, когда она принесет свои личные документы.

Он дал ему некоторые советы.

– Жаль, что вы в последнюю ночь не были достаточно бдительны, – закончил он.

– Вчера я был– на службе, – сказал Маффи, – в очень устал…

Шельбаум рассмеялся.

– Но не только от службы.

– Господин обер-комиссар, я охотно бы…

– Уж не хотите ли вы извиняться? – прервал его Шельбаум. – Не считайте меня за дурачка, который упрекает вас за ваш образ жизни. Вы молоды, и я могу только позавидовать вам. Хороша ли девушка-то, по крайней мере?

– Очень, господин обер-комиссар, – вспыхнул Маффи.

– Тогда отнеситесь к этому делу серьезно, – сказал Шельбаум, – как того заслуживает малышка. Так, она слышала, как кричала женщина?

– Да.

– А дальше?

– Она разбудила меня. Я вышел в сад, но, ничего не заметив, вернулся в дом. На улице было прохладно, а я был…

– …очень уставшим. Во всяком случае, больше ваша подружка ничего не слыхала?

– Нет, иначе она бы мне сказала.

– Мы с ней побеседуем отдельно, даже если это и не принесет пользы, – сказал Шельбаум. – По-видимому, это мог быть только крик фрау Фридеман, когда ее душили.

Карин Фридеман была серьезна и бледна, но без особой скорби в лице. Следом за ней появился инспектор и сказал:

– В коридоре ожидает молодой человек, который непременно хочет зайти сюда, к этой молодой даме. Это некий господин Ланцендорф.

– Мой жених, – быстро сказала Карин.

– Пусть войдет, – распорядился Шельбаум, и Нидл впустил Ланцендорфа.

– Даже если вы с ней обручены, то все равно ведите себя спокойно, – предупредил его обер-комиссар. – Мы ее не съедим.

Юноша удивленно взглянул на Карин. Слабо улыбнувшись, она кивнула ему, и лишь тогда он успокоился. Шельбаум достал из коробки сигару и закурил. «Довольно быстрое обручение, – подумал он. – Но, возможно, оно состоялось уже давно».

– Известно вам, что здесь произошло? – спросил он Ланцендорфа.

Петер утвердительно кивнул. Об этом он слышал от людей на улице.

– Хорошо, – сказал Шельбаум. – Тогда я хотел бы спросить вас, фрейлейн Фридеман. Почему не действовал звонок, когда наш коллега сегодня утром хотел войти в дом? Вы очень напугались, увидев его?

– Мой дядя имел обыкновение отключать звонок на ночь, – ответила Карин. – По-видимому, он и вчера поступил так же, когда ушел последний гость. А напугалась я потому, что…

– Потому что вы приняли его за убийцу, не так ли?

Она утвердительно кивнула и бросила на Маффи виноватый взгляд.

– Вы венка?

– Нет, я родилась в Гантерне, в Тироле.

– Когда умерли ваши родители?

– Отец умер еще до моего рождения, а вскоре и мать, – тихо ответила Карин.

– Господин и госпожа Фридеман были вашими единственными родственниками?

– Да.

– Вы воспитывались у них?

– Нет. Община Гантерн отправила меня в детский дом в Инсбруке. Оттуда меня забрал дядя, когда мне исполнилось семь лет. Я была помещена в школу-интернат в Граце, где и пробыла до получения аттестата зрелости. В Вену я приезжала только во время каникул.

– Вы были привязаны к дяде?

– Он очень много сделал для меня. За это я ему буду вечно благодарна.

– Как складывались ваши отношения с тетушкой?

– Мы ладили друг с другом.

– С обоими вы не испытывали никаких трудностей?

– Нет!

Шельбаум заметил некоторое беспокойство на лице Ланцендорфа. Он потушил сигару в пепельнице, которую держал на весу, подошел к столу, поставил на него пепельницу и сдвинул лист бумаги, которым было что-то прикрыто.

– Все, что вы здесь видите, находилось в карманах вашего дяди, – сказал он. – Что вы знаете о назначении этих ключей?

Карин встала и взяла в руки связку.

– Это ключ от дома… Этот от конторки… Там стоит сейф, от него должен быть этот… Вот от стенного шкафа… Этот от гаража… Этот подходит к письменному столу… Да, а вот этот от садовой калитки.

– А маленький? – Шельбаум поднял вверх ключик, который лежал отдельно от связки.

Карин покачала головой.

– Наверное, от денежной шкатулки… Впрочем, не знаю.

Обер-комиссар положил ключ на место и пристально посмотрел на нее,

– Вы сказали нам всю правду, фрейлейн Фридеман? – спросил он. – Вы ничего от нас не утаиваете?

Девушка занервничала. Ланцендорф бросил на Шельбаума возмущенный взгляд, но промолчал.

– Ничего, – ответила Карин.

Шельбаум отвернулся.

– Можете идти, – коротко бросил он. – Все эти штуковины заберем с собой, Алоис. Что касается ключей, то установим после, к чему они подходят. По некоторым соображениям я бы не хотел сегодня заниматься этим. Для вас, Маффи, у меня есть особое поручение. Сегодня вечером вы…

Инспектор Нидл слушал с возрастающим удивлением.

– Я не понимаю, – сказал он. – Я еще никогда не встречал такого ясного случая. Убийство и самоубийство, другого варианта нет. А вы даете такое поручение…

– Не все ясно в этой истории, – сердито произнес Шельбаум. – Вы ведь, Маффи, видали самоубийц?

– Многих, – сказал Маффи.

– Как они были одеты?

– Одеты? Ну, скажем, в брюках, рубашках, ботинках…

– В рубашках, потому что не хотели, чтобы им что-то мешало, – с нажимом произнес Шельбаум. – А наш самоубийца был одет в замшевую куртку, как будто он вышел погулять. Я нахожу это довольно странным. Не в меньшей-мере и то, как он все это подготовил.

Нидл был озадачен. Не тем, что в данном случае казалось Шельбауму странным, а его упорством. Прежде чем он успел что-то произнести, вошел полицейский, несший охрану у дверей, и доложил:

– Здесь одна из участниц вчерашней вечеринки, господин обер-комиссар. Фрау Ковалова. Она хотела бы с вами переговорить.

– Зови, – приказал Шельбаум недовольным тоном. – Возможно, она нам что-то расскажет.

В дверь протиснулась массивная фигура Коваловой.

– Собственно, я пришла к Карин Фридеман, надо же утешить бедное дитя, – начала она. – Однако потом я удивилась, откуда он все это знает?

– О ком вы говорите?

– О господине Деттмаре. Сегодня утром он позвонил мне…

* * *

На светящемся циферблате дорожного будильника стрелки показывали без десяти два ночи. «Начну ровно в два, – решила Хеттерле, – ни секундой раньше». Она жадно затянулась сигаретой. Рдеющий ее кончик отбрасывал слабый отблеск на кошку, которая мирно спала на подушечке у окна. Ее подозревают? Если поняли, из-за чего она в действительности получила пощечину от Фридемана, то здесь нет ничего плохого. Наоборот, молчание может быть истолковано в ее пользу. Но этот молодой чиновник из уголовной полиции так тщательно записывал ее биографические данные. Не нащупал ли он слабое место? Кажется, нет. Пока все идет нормально. Скорее всего ее просто мучают кошмары. Надо надеяться на лучшее. А если повезет, то она непременно вернет себе то, что много лет приковывало ее к Фридеману.

Где он «это» спрятал? В письменном столе или в стенном шкафу? Или, может, хранил в конторке? Если «это» лежит в конторке, то дело безнадежное, надо иметь от сейфа второй ключ. Но, возможно, он ее и не опасался, тогда вполне надежным ему представлялся даже письменный стол. Со столом-то она справится. Хеттерле потрогала небольшую стамеску в кармане своего фартука.

Минутная стрелка достигла цифры двенадцать. Она быстро встала и потушила сигарету. Включила карманный фонарик. Свет отразился в широко открытых глазах кошки. Уходя из комнаты, Хеттерле проследила за тем, чтобы Пусси опять не прошмыгнула мимо нее.

Она тихо вышла из садового домика. Светила висевшая на небе полная желтая луна, и голубые ели отбрасывали длинные тени. Она настороженно оглядела оба соседских участка. Ничто не нарушало тишины. Перепуганная Карин, конечно, оставалась в своей комнате.