Текст книги "ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №1"

Автор книги: Анри Торосов

Соавторы: Гюнтер Шпрангер,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Хеттерле осторожно двинулась по узкой тропинке к дому и вошла в подвальный переход. Когда достигла лестницы, ведущей в зал, услышала шорох. Она остановилась и прислушалась. Ни звука. Кругом царила абсолютная тишина. Она поднялась наверх и открыла дверь в пустой и мрачный зал.

Мгновение она напряженно вслушивалась, не проснулась ли Карин, потом бесшумно проскользнула в коридор, ведший в спальню Доры. Рабочий кабинет Фридемана, расположенный напротив, был не заперт. Здесь стоял письменный стол, книжный шкаф, а по правую руку группа кресел, на которых прошлой ночью сидели гости Фридемана, игравшие в карты. На стене висела картина «Весенний пейзаж». Быстрыми шагами она подошла к письменному столу. Все ящики были заперты, но имеющейся у нее стамеской она легко вскрыла их. Письма, формуляры, вырезки из газет, и ничего более. Она еще раз проверила все сверху донизу и снова ничего не нашла.

Тогда Хеттерле подошла к стене и сняла картину. Под ней оказалась дверца стенного сейфа. В лихорадочном возбуждении она начала искать ключ. В письменном столе его не было. Возможно, он лежит в шкафу, рядом с дверью? Она бессмысленно рылась в шкафу и вдруг с криком отскочила. Кто-то включил свет. Смертельно перепуганная Хеттерле увидела Эдгара Маффи.

– Интересно, фрейлейн Хеттерле, – сказал он холодно. – Что вы здесь делаете?

– Ничего, – сказала Хеттерле, приходя в себя. – Выпустите меня. – Она попыталась, оттолкнув его, проскользнуть в дверь.

Маффи схватил ее за руку, подвел к письменному столу в усадил на стул. Наручники не надел. Подвинув к себе телефонный аппарат и не спуская с нее глаз, набрал номер отдела полицейской дирекции.

– Она здесь, господин Нидл, – сказал он, услышав ответ. – Пожалуйста, доложите обер-комиссару.

* * *

Двадцать минут спустя Шельбаум и Нидл были на вилле Фридемана. Они не ждали, пока им откроют, – ключ от входной двери у них был. Карин была разбужена шумом в доме. Накинув пальто поверх пижамы, она спустилась в кабинет, где уже были Шельбаум и Нидл.

– Вы знаете, что она искала? – спросил обер-комиссар.

– Она не желает со мной разговаривать, – ответил Маффи. – Возможно, вам она скажет.

– Я предполагал, что предпримете нечто подобное, – сказал Шельбаум, обращаясь к ней – Паспорт, который вы предъявили нашему сотруднику, оказался в порядке. Но вот старая контрольно-учетная карточка выдана не районным отделением полиции в Видене. Она подделана.

Он постучал костяшками пальцев по крышке стола.

– Что вы искали в этой комнате?

Хеттерле, точно окаменев, продолжала молчать. Шельбаум обратился к Карин.

– Мы имеем ордер на обыск виллы и сада. Но не думаю, что нужно обыскивать все и вся. Пока достаточно ограничиться этой комнатой, спальней хозяина и квартирой фрейлейн Хеттерле. Правда, сейчас не особенно благоприятное время для обыска, – продолжал Шельбаум, – но здесь и в комнате фрейлейн Хеттерле я все же хотел бы начать немедленно. Попытайтесь, Маффи, подыскать среди соседей двух понятых.

Нидл смотрел на Шельбаума с чувством огромного уважения. Да, у Шельбаума тонкий нюх. По его теории, перед ним был человек, а именно Хеттерле, который годами мирился со сложившимися обстоятельствами. Но коль скоро шантажист был мертв, она должна была попытаться как можно скорее привести в порядок свои дела, прежде чем возникнут новые осложнения. Вот почему Шельбаум дал задание Маффи спрятаться ночью на вилле.

Минут через десять Маффи вернулся с двумя мужчинами. Шельбаум пояснил им их обязанности. Затем взял связку ключей, извлеченную из карманов покойного, и открыл сейф.

В сейфе были различные бумаги, а также довольно значительные суммы денег в австрийских шиллингах и западногерманских марках. Перебирая бумаги, Шельбаум обнаружил конверт. Он вскрыл его и вынул регистрационный бланк. В первые годы после войны такие бланки заменяли удостоверения личности в американской зоне оккупации Германии.

– Вы искали это, – сказал он Хеттерле. – Как любезно со стороны вашего хозяина, что он сохранил здесь ваши настоящие документы, фрейлейн Бузенбендер.

Хеттерле устало опустила голову.

* * *

Инспектор Нидл вышел в коридор и взял трубку.

– Ах это ты, Вацек. Так, где горит?… Любопытное дельце, – сказал он, услышав новость. – Проникли в кредитное бюро Фридемана? И ничего не похитили? Ну хорошо, что сообщили мне. Кого вы послали туда с Леопольдгассе?

На Леопольдгассе размещался полицейский комиссариат второго округа.

– Хундлингера? – Он знал участкового инспектора Хундлингера. Последний обладал сказочным талантом не замечать следы преступлений или же стирать их.

– Да, да, немедленно вышлите за мной машину. Конечно, Хундлингер будет недоволен, но мы постараемся не вмешиваться.

Через десять минут автомашина уже стояла перед кафе. Они проехали вдоль Дунайского канала, пересекли Аспернбрюкке и остановились на Пратерштрассе.

Нидл пересек улицу и исчез в доме. На втором этаже собрались любопытные, которых полицейский не пускал дальше коридора. Дверь в комнату была полуотворена, и оттуда слышались голоса. Нидл вошел. В помещении находились трое: Хундлингер, молодой неизвестный ему чиновник и пожилая женщина в очках с толстыми стеклами. Женщина находилась в крайнем возбуждении.

– Кое-что украдено! – воскликнула она. – Что поделаешь, если я только теперь это Заметила…

Хундлингер, услышав, что кто-то вошел, обернулся.

– Что надобно здесь уголовной полиции? – спросил он недовольным тоном. – Здесь всего лишь мелкая кража со взломом. Вы ведь этим не занимаетесь?

– Кредитное бюро принадлежит человеку, труп которого нашли вчера на берегу Старого Дуная, – сдержанно ответил Нидл. – Его жена также умерла неестественной смертью.

Женщина заплакала. Красное лицо Хундлингера покраснело еще больше.

– Я не нуждаюсь в ваших поучениях. Здесь речь идет о краже со взломом, а это относится к нашей компетенции.

– Согласен, – быстро сказал Нидл. – Все, что не связано со смертью супругов Фридеман, меня не интересует. Согласны с таким предложением?

Хундлингер неохотно кивнул.

– Каким образом проникли преступники? – спросил Нидл.

– Через дверь, – грубо ответил Хундлингер. – Фрау обратила внимание, что дверь не заперта.

Нидл повернулся к женщине.

– Вас не было вчера в бюро?..

Женщина еще раз всхлипнула и утерла слезы.

– Моя фамилия Цигенхальс, – застенчиво произнесла она. – Вчера у меня был нерабочий день. После празднеств у господ Фридеман мы имели право на следующий день не работать. Но кто же мог знать…

Она вновь заплакала.

– Как была взломана дверь? – спросил Нидл участкового инспектора.

– Взломана? – повторил Хундлингер. – Она вовсе не была взломана. Негодяй имел подобранный ключ.

Нидл был потрясен беззаботностью, с которой Хундлингер вел дознание. Он пошел к двери и осмотрел замок. В отверстии он заметил едва видимый, прозрачный, точно из стекла, осколок.

– Он работал с целлюлозной пленкой, – сказал Нидл. – Дверь дома была заперта?

– Нет, – ответила женщина, прекратив всхлипывать. -

Дворник сегодня утром уже обратил на это внимание.

– Тогда все случилось прошлой ночью, и дверь дома была открыта тем же способом, – сказал Нидл. – С таким замком справится и ребенок. Что украдено?

Фрау Цигенхальс подошла к этажерке и указала на пустое место в ряду папок.

– Нет папки «28Т-У», – сказала она.

– И только? – Нидл посмотрел на нее с недоверием.

Хундлингер заложил руки в карманы пальто.

– И из-за такого пустяка они подняли на ноги полицию, – проворчал он.

Не обращая на него внимания, Нидл обратился к молодому чиновнику:

– Вы обнаружили отпечатки пальцев?

– Тысячи, – сказал молодой человек. – Полным-полно. Большинство ее. – Он кивнул в сторону женщины. – Но были и другие. Я не знаю, имеет ли смысл…

– По-видимому, нет, – сказал Нидл. – Но парочку снимите. Все остальное цело? Деньги, бумаги?..

– Думаю, что да, – сказала женщина. – Правда, у меня нет ключа от сейфа, но ведь он не поврежден…

Нидл подумал, что это еще не доказательство, но лишь спросил:

– Что было в папке?

– Переписка.

– С кем?

– В основном с ССА.

– О чем же переписывалось бюро с этой организацией?

– Доверие – основа нашего дела, – сказала Цигенхальс. – Мы не можем…

– Но поскольку папка украдена, – прервал ее Нидл, – вы никакой тайны не выдаете. Можете спокойно рассказывать.

Этот аргумент показался Цигенхальс убедительным, и она сказала:

– ССА иногда обращался к нам за кредитами, и господин Фридеман в меру своих сил стремился удовлетворять просьбы.

– Вам известны подробности?

– Нет. Последний раз речь шла о типографии, остальное я не помню…

Нидл был недоволен. Он никак не мог уловить, почему была украдена такого рода переписка. Очевидно, содержимое железного сейфа внесло бы ясность, но сейфом сейчас он заниматься не мог.

* * *

Обер-комиссар Шельбаум заглянул в комнату, где работали Нидл и Маффи, и сказал:

– Зайдите ко мне. Есть кое-что интересное.

Когда они вошли в его кабинет, он уже сидел за письменным столом и доставал сигару из деревянного ящичка. Маффи поднес зажигалку, Шельбаум откинулся и с наслаждением закурил.

– Сегодня утром я был в известном магазине на Таборштрассе, – сказал он, подмигивая Маффи. – Уж очень нужен был мне новый галстук. Полагаю, вам также известен этот магазин.

Маффи сник в смущении.

– Неплохой магазин, – сказал обер-комиссар, любовно рассматривая галстук. – Я имею в виду ваш магазин, Маффи.

Жаль, что я не молод.

– И женат, – сухо добавил Нидл.

– И это тоже, – смеясь, согласился Шельбаум. – Во всяком случае, все было так, как вы рассказывали. Большего ваша подружка не знает.

Он посмотрел в окно на фасад стоявшей напротив полицейской тюрьмы.

– В нашей профессии, к сожалению, мало такого, чему можно было бы радоваться, – произнес он меланхолично. – Не лишайте себя этого малого, Маффи.

Юный криминалист в ответ пробормотал нечто невнятное.

– Есть известия о нашем друге Деттмаре? – спросил Шельбаум.

– Транспортная полиция обнаружила его автомашину на Лейщтрассе, – сказал Маффи. – Известно, что он живет в отеле «Штадт Линц».

– Что предпринято?

– Отель под наблюдением, – ответил Нидл.

– Хорошо, – сказал обер-комиссар. – Этим мы займемся потом. Какие еще новости?

– Прошлой ночью совершена кража со взломом в кредитном бюро Фридемана, – добавил Нидл и рассказал о своем визите.

Шельбаум поскреб свой двойной подбородок.

– Потом посмотрим, что в сейфе. На всякий случай поставим вопрос о конфискации, даже если это и окажется бесполезным.

Несомненно, самое важное было в этой папке.

– Но почему ее держали совершенно открыто на этажерке? – спросил Нидл.

– Потому что она не имела значения, пока Фридеман был жив. – сказал Шельбаум. – Лишь смерть Фридемана сделала ее опасной.

– Для кого?

– Если бы я это знал. Все же переписка с ССА…

– Вы полагаете, здесь замешана политика? – ошеломленно произнес инспектор.

– Пока я не знаю. Возможно, в ней вся суть дела. Для меня теперь совершенно ясно, что…

Он осторожно положил сигару на край пепельницы и попеременно посмотрел то на одного, то на другого.

– …Дора Фридеман была убита не своим мужем, – произнес он медленно.

От неожиданности лицо Маффи приняло глуповатое выражение.

– Я был в отделе экспертизы уголовной полиции, – сказал Шельбаум. – Следы на дверной ручке спальни соответствуют отпечаткам пальцев Доры Фридеман. Под ними обнаружены другие, но Дора, кажется, держала ручку последней.

– Что значит «кажется»? – спросил Нидл.

– Отпечатки были слегка стерты.

– Экономка или племянница… – начал было Нидл.

– Нет, – возразил Шельбаум. – Дверь была лишь притворена. Ее можно было толкнуть, не касаясь ручки. И обе, как они нас заверили, этого не делали.

– Почему это не мог быть Фридеман?..

– По всей очевидности, убийца был в перчатках, которые и стерли следы. – сказал Шельбаум. – Если кто-то убивает, а затем кончает с собой, тот в перчатках не нуждается. Разве вы заметили перчатки на покойном?

– Я не могу с вами согласиться, – возразил Нидл. – Дора Фридеман была в халате, когда ее обнаружили. Следовательно, она сама впустила убийцу. Ему не надо было хвататься за дверную ручку А когда он уходил, то только притворил дверь.

Он мог ее закрыть, не касаясь пальцами…

– Неплохо, – сказал Шельбаум. – Каким же образом были стерты отпечатки?

– Наверное, их коснулся халат.

Обер-комиссар рассмеялся.

– Ответ ниже ваших способностей, Алоис. Следы существенно отличаются друг от друга, когда их касается халат или когда ручку двери хватает рука в перчатке. Придумайте что-нибудь получше. – Он посмотрел на часы. – Начнем допрос Хеттерле, или, точнее сказать, Бузенбендер. Магнитофон в порядке?

– В порядке, – подтвердил Нидл.

Маффи вышел и быстро вернулся с Бузенбендер и полицейским.

– Не ждите ее, господин Зайц. Я позвоню, – распорядился Шельбаум, указывая женщине на стул перед письменным столом.

Нидл сел слева, он работал с магнитофоном. Место позади занял Маффи, вооружившись блокнотом для стенографирования.

– Если хотите, чтобы я отвечала, – начала женщина, – отошлите этого. – Она кивнула в сторону Маффи.

– Он вам несимпатичен? – спросил Шельбаум.

– Он слишком молод, – послышался ее странный ответ.

Шельбаум задумчиво посмотрел на нее. Затем сказал:

– Маффи, выйдите, пожалуйста. Маффи молча покинул комнату. Обер-комиссар раскрыл папку.

– Здесь у меня все ваши документы. Как те, которые вы хранили в садовом домике, так и те, которые были в сейфе Фридемана. Назовите вашу настоящую фамилию.

– Эдельгард Бузенбендер.

– Год и место рождения?

– 26 ноября 1925 года. Виттенберг, Чехословакия.

– Ныне Вимперк, – заметил Нидл, который в географии был более сведущ, чем в политике.

– Ваша профессия? Бузенбендер медлила.

– В анкете записано: учащаяся, – сказал Шельбаум. – Следовательно, вы сдали экзамен на аттестат зрелости?

– Да.

– Вы должны были его сдать в 1944 году, – сказал Шельбаум. – Что вы делали до конца войны?

Бузенбендер тяжело вздохнула.

– Я была рингфюрерин в Союзе немецких девушек [7]7
  * СНД – женская молодежная организация, существовавшая в гитлеровской Германии и организованная по военному принципу. Рингфюрерин – одна из руководящих должностей


[Закрыть].

В голосе обер-комиссара почувствовался холодок.

– Какие обязанности вы выполняли?

– Я отвечала за призыв девушек на военную службу.

– Вы оставались там до конца?

Бузенбендер заколебалась.

– В конце апреля 1945 года я уехала в Баварию.

– Одна?

– Меня взял с собой крайсляйтер [8]8
  Крайсляйтер – руководитель районной организации фашистской партии.


[Закрыть].

Шельбаум покачал головой. Он подумал о том, как сам провел последние месяцы войны.

– Вы не смеете издеваться надо мной! – дико закричала Бузенбендер. – Да, я была его любовницей! Иначе он не спас бы меня от чехов.

– От чехов? – мягко спросил Шельбаум. – Если вас надо было спасать, значит, вы вели себя не совсем так, как требовалось, чтобы заслужить расположение населения…

Бузенбендер молчала.

– Итак, вы уехали в Баварию, – продолжал Шельбаум. – Что было потом?

– Они меня изнасиловали, – жестко сказала она.

– Кто «они»?

Она пожала плечами.

– Я их не знаю. Немецкие солдаты.

Нидл смотрел на крутящиеся катушки магнитофона. На лице Шельбаума отразилась глубокая печаль. «Это была эпоха коричневых, – думал он. – Она лишила молодых всего человеческого, превратила их в бессловесных тварей, а когда наступил конец, им никто не помог, а, наоборот, толкнул их в дерьмо, в грязь».

– Потом пришли американцы и посадили меня в лагерь для интернированных, вблизи Штаубинга. Ночью меня вызывали, и я должна была развлекать их за кусок хлеба или пару сигарет. Если я противилась, то меня били.

Шельбаума переполняло чувство гнева, чувство омерзения. Как ни была виновата эта женщина, она имела право на человеческое достоинство, а ей в этом отказывали все. Ясно, почему она не пожелала отвечать в присутствии Маффи.

– Спустя три месяца меня освободили, – продолжала Бузенбендер. – И я уехала в Мюнхен.

Обер-комиссар вздохнул.

– В Австрию вы прибыли лишь в 1948 году, как следует из этих документов. Или это не так? Вы ведь все подделали…

– Нет, это так, – горестно рассмеялась Бузенбендер. – И вы, хотели бы знать, что я делала три года. Вы сами не догадываетесь? Мне не оставалось ничего другого, кроме панели. На Ландсбергерштрассе всегда можно было заработать на кусок хлеба.

– Зачем понадобились вам фальшивые документы, которыми снабдил вас Фридеман?

– Разве и это непонятно? Я хотела начать заново, все заново.

Я хотела попытаться стать человеком…

– Для Фридемана? – спросил Шельбаум. – С мужчиной, который вас избивал? – Понизив тон, он добавил: – Обижал вас, как и те, другие?

Бузенбендер не возражала. Она выглядела некрасивой, эта женщина со шрамом, который, как кроваво-красная рана, пересекал ее измученное лицо. У Шельбаума шевельнулось чувство сострадания. Она также принадлежала к жертвам, которые не смогли найти верного пути. Что-то должно быть еще, о чем она умалчивает, – причина, по которой она приняла чужую фамилию, представлялась ему неосновательной, поскольку в Австрии ее никто не знал. Он перевел взгляд на Нидла, возившегося с магнитофоном. Из опыта знал, что сейчас нет смысла продолжать допрос. Она должна успокоиться. Возможно, она не имеет ничего общего со смертью супругов Фридеман, однако не исключено, что через нее можно напасть на верный след.

Он нажал стоп-клавишу магнитофона.

– Позвоните в тюрьму, Маффи. Пусть заберут ее обратно.

Нидл перематывал пленку. Шельбаум положил в папку документы, настоящие и подложные: свидетельство о рождении, свидетельство о крещении, конфирмационную грамоту, водительские права, контрольно-учетную карточку и все прочее, что они обнаружили.

Наконец женщину увели.

– Маффи, телеграмму в Мюнхен, земельному управлению по уголовным делам, – распорядился Шельбаум. – Надо узнать, числится ли что-нибудь за Бузенбендер.

Маффи записал задание. Затем он сказал:

– На улице вас ожидает мужчина, господин обер-комиссар.

У него украли автомашину.

– По-видимому, он ошибся адресом?

– Не думаю, – сказал Маффи. – Это владелец отеля «Штадт Линц». На его автомашине бежал Деттмар…

* * *

Дверь в гостиную «Золотого якоря» распахнулась, чтобы пропустить Кернера. На сей раз на нем был костюм сизого цвета, с которым гармонировал коричневый галстук-бабочка. В руках у него была черная кожаная сумка. В гостиной уже битых два часа его ждал Ритцбергер, который успел перепробовать все меню старика Паровского.

Кернер уселся напротив него, положив сумку на стол.

– Привет, – сказал Ритцбергер, скосив взгляд на черную сумку.

– Это было не так просто, как вы расписывали. Важно также знать, где приходится работать.

– Об этом я вам говорил, – равнодушно сказал Ритцбергер.

– Не все, – возразил Кернер с ударением и сдунул пылинку со своего рукава. – Я не знал, кому принадлежит заведение.

– Это имеет для вас значение?

– Огромное! Знай я об этом раньше, я бы не попал в историю с двумя трупами.

– Вы?..

– Да! Я увидел газету лишь сегодня утром.

– Но ведь дело выяснено, – успокаивал его Ритцбергер. – Убийство и самоубийство. Никого не впутывают.

– А почему полиция разыскивает Деттмара? Нет, здесь не все чисто.

– Не болтайте чепухи, – резко сказал Ритцбергер. – Вы легко заработали свои три тысячи шиллингов. Давайте-ка сюда папку

Кернер не поверил своим ушам.

– Что? Три тысячи? Разве мы не договорились о пяти?

– Вы, должно быть, ослышались, – холодно произнес Ритцбергер. – Три тысячи. Это более чем достаточно.

Он схватил сумку, но Кернер вырвал ее. Ритцбергер встал и обошел стол.

– Папку сюда, – тихо сказал он.

Кернер тоже поднялся и спрятал сумку за спину. Он понял, что Ритцбергер намерен заполучить сумку любой ценой, и подумал, что в драке он ему уступит.

– Фердл, – хрипло крикнул Кернер.

Дверь распахнулась, и на пороге вырос двухметровый великан весом в полтора центнера. Вчера Ловкому стоило больших трудов разыскать Фердла-Оплеуху, который отвечал за порядок во время азартных карточных игр.

– Кто-то звал меня? – спросил великан угрожающе.

Ритцбергер резко остановился.

– Что надо этому парню? – Тягаться с Фердлом он явно не мог и сразу понял это.

– Жди на улице, Ферди, – сказал Кернер.

Великан исчез. Вскоре его грубое глуповатое лицо замаячило в окне.

– Вы хотели зажать мои две тысячи, – с ненавистью произнес Ловкий. – Но я вас накажу: десять тысяч, или папка остается у меня.

– Вы что, спятили? – взорвался Ритцбергер. – За этот ничего не стоящий хлам?

– Ничего не стоящий? Прочитав газеты, я позволил себе порыться в этом хламе и знаю ему цену. Теперь условия диктую я.

О деловых контактах Ловкий имел довольно смутное представление. Но у него хватило ума, чтобы разобраться, по поводу чего велась переписка. В одном письме речь шла о типографии, находившейся на грани банкротства. Чтобы не затягивать издание «пропагандистских брошюр» относительно якобы запланированного коммунистического переворота в Австрии, ССА поручил Фридеману принять на себя заботы по финансовому оздоровлению предприятия. В другом – член землячества судетских немцев обвинялся в военных преступлениях. ССА требовал от Фридемана подобрать ему защитника. И так далее. Папка с документами однозначно характеризовала лицо этой коричневой организации, которая, чтобы не обнаруживать себя перед общественностью, осуществляла сделки через кредитное бюро. Если этот материал станет достоянием общественности, то разразится немалый скандал. Некоторое время Ритцбергер молча рассматривал Ловкого.

– Послушайте, – сказал он наконец. – Я готов доложить две тысячи… Таким образом, всего будет пять, даже если о них никогда не было речи. Но на большее я пойти не могу.

Ловкий крепко прижимал сумку, наслаждаясь своим торжеством.

– Десять тысяч, – сказал он, и его зеленые глаза мстительно засверкали. – И ни одним шиллингом меньше. Если бы вы не пытались обмануть меня, я удовлетворился бы и пятью.

– У меня нет десяти, – холодно сказал Ритцбергер.

– Вам не повезло, – злорадствовал Кернер. – В этом случае вы не получите папку.

– Следовательно, мы не можем договориться? – спросил Ритцбергер.

– Только если вы уплатите десять тысяч шиллингов.

Ритцбергер направился к двери.

– Не потеряйте папку, – предупредил он Ловкого. – Куда вам звонить?

– Звоните в «Якорь», по только до обеда.

Фердл-Оплеуха появился сразу, едва ушел Ритцбергер.

– С тебя сто шиллингов, – произнес он своим глухим голосом.

Ловкий испытывал почти физическую боль, расставаясь с кредитным билетом. Однако он был твердо уверен, что расходы окупятся.

– Ты не хочешь заработать еще? – спросил он.

На звонок Шельбаума дверь открыла горничная Анна. Она привела его в комнату, где Карин гладила белье. Он поздоровался с ней и извинился за беспокойство.

– Вы потеряли своих единственных родственников, фрейлейн

– Фридеман, – начал он осторожно. – Что вы думаете делать дальше?

Она подняла утюг и попробовала, не остыл ли он. Затем их взгляды встретились, и в глубине ее больших серых глаз он заметил растерянность.

– Я хочу учиться в Граце, – сказала она спокойным тоном. – Почему мое желание должно измениться?

– Конечно, нет, – согласился он. – В особенности если вы обеспечены материально.

– Я получила от моего дяди немного денег. На первое время хватит, а потом…

– Потом?

Она отставила утюг.

– Господин обер-комиссар, – сказала она недовольным тоном. – Я не знаю, почему вас это так интересует. По-видимому, я должна вступить в права наследования и освободить вас от забот обо мне.

Шельбаум покачал головой.

– Не знаю, как скоро это получится… Вам придется ждать до окончания следствия. Если вы попадете в трудное положение, суд может принять решение о выплате вам незначительной суммы. Но я бы на это не рассчитывал.

– До этого не дойдет, – возразила Карин. – Фрау Ковалова обещала помощь, да и господин Фазольд тоже.

– У вас уже был господин Фазольд?

– Да, сегодня утром. – Она что-то вдруг вспомнила. – Между прочим, случилось нечто любопытное. Господин Фазольд еще вчера утром узнал о… о несчастье, когда он был у фрау Коваловой. Ей позвонили…

– Да, об этом она и нам сказала. От этого Деттмара, который исчез.

– Деттмара? – повторила Карин. – Нет, в присутствии Фазольда она утверждала, будто ей позвонила я.

– Вы? – Шельбаум подался вперед.

– В этот момент я вообще о ней не думала, – продолжала Карин. – Под присягой могу заявить, что это была не я.

– Как она объяснила свое появление у вас?

– Об этом мы не говорили.

– Вы сообщили господину Фазольду, что это звонили не вы?

– Естественно. – Карин обеспокоенно посмотрела на него. —

Я не знаю, что и подумать об этом. Господин Фазольд рассердился и даже ругал фрау Ковалеву. Мне думается, что в таких случаях нельзя поступать так легкомысленно.

– Не мог ли господин Фазольд перепутать? – спросил Шельбаум. – Возможно, фрау Ковалева действительно имела в виду господина Деттмара.

– Мне не показалось. Но я плохая хозяйка, – сказала она и поднялась. – Позвольте предложить вам чашечку кофе? Я и сама охотно выпью.

Она прониклась симпатией к обер-комиссару. Последние два дня были наполнены тревогой. Разговоры с Анной не приносили ей удовлетворения, Петер же целыми днями работал в институте.

Шельбаум не отказался.

Она вышла. Шельбаум достал из кармана фотографию и принялся ее рассматривать. Когда Карин вернулась через несколько минут, он что-то записывал в свой блокнот.

Налив кофе, Карин взяла фотоснимок.

– Что это такое?

Шельбаум сделал маленький глоток.

– Всего лишь причальные мостки. На досках пятна краски. Поскольку ваш дядя одним ботинком наступил на желтую краску, то она оказалась и на досках. Мы сфотографировали эти следы.

– Для чего?

– Они могут дать представление о последних мгновениях жизни вашего дяди, – ответил Шельбаум. – Но здесь я заметил нечто такое, что не совсем понимаю…

Карин посмотрела на него вопросительно.

– В конце мостков шаги его слишком широки, – сказал Шельбаум

– Что это значит?

– Сам не понимаю, – рассеянно ответил Шельбаум. – У вас нет рулетки, фрейлейн Фридеман? Я хотел бы еще раз произвести замер.

– Конечно, есть, в моей шкатулке для рукоделия. Я сейчас принесу. Позвольте вас сопровождать?..

Шельбаум отечески рассмеялся.

– Если вы не слишком возбуждены…

– Где же лодки? – спросил обер-комиссар, когда они спустились к Старому Дунаю.

– Сегодня утром садовник отогнал их на лодочную станцию.

Они прошли на мостки. Несмотря на множество любопытных, побывавших здесь, следы краски были еще заметны. Шельбаум замерил расстояния между пятнами и сравнил их с цифрами, напечатанными на фотоснимке. Они совпадали.

– Все точно, – мрачно сказал он. – Свою работу они выполнили добросовестно.

Когда они поднимались наверх к вилле, Шельбаум размышлял над проблемами, которые предстояло разрешить. Для себя он их сформулировал так. Первая: было ли это самоубийство? Вторая: кто погиб первым, Фридеман или его жена? Само собой, напрашивался еще один вопрос: какая связь существует между двумя смертями?

– Вы так и не знаете, что это был за ключик, который ваш дядя носил в кармане отдельно от других? – спросил он.

– К сожалению, не имею ни малейшего представления.

Шельбаум посмотрел на часы.

– Я охотно продолжил бы беседу, – сказал он. – Но поздно. Не смогли бы вы завтра утром навестить меня в отделе?

Там, возможно, для вас будет не так уютно, – добавил он, заметив тень, пробежавшую по ее лицу, – но там я такой же человек, как и здесь.

Она молча кивнула.

* * *

Когда инспектор Нидл вошел к Шельбауму, тот, разложив перед собой фотографии, протоколы и прочие документы, разглядывал их, покачивая головой.

– Дело становится запутанным, Алоис, – сказал Шельбаум. – Нам так и не ясно, что за человек был Фридеман. Прочтите-ка вот это место из акта обследования. Впрочем, оно не имеет никакого отношения к причине его смерти.

Нидл взял заключение и негромко прочитал:

– …Шрам на внутренней стороне левого предплечья свидетельствует, по всей видимости, об удалении хирургическим путем куска кожи… – Он поднял голову. – Что это может означать?

– Это может означать, – мрачным голосом повторил оберкомиссар, – что до разгрома нацистов он был эсэсовцем. Им накалывали группу крови на внутренней стороне левого предплечья, чтобы в случае ранения не ошибиться и спасать их в первую очередь. Потом многие пытались освободиться от этого опознавательного знака, чтобы избежать разоблачения.

– Вы думаете, он был военным преступником? – нерешительно спросил Нидл.

– Этого я не утверждаю. Но, во всяком случае, его отношениях ССА наводят на эту мысль.

Услышав такой отзыв об организации, к которой принадлежал старший полицейский советник Видингер, Нидл почувствовал себя не в своей тарелке. Он перевел разговор на другую тему.

– Как обстоит дело с причиной смерти его самого и жены?

– Она задушена, он повесился, – коротко бросил оберкомиссар. – Можете забрать этот хлам с собой и на досуге почитать. Маффи надо также проинформировать.

– В таком случае все становится ясным, – произнес Нидл. – Убийство и самоубийство.

– Вы не видите одного, – с огорчением заметил Шельбаум. – Фридеман не убивал своей жены… Да, забыл, – добавил он, – у вас ведь своя версия.

– Возможно и вы заблуждаетесь. – сказал Нидл. – Легко склоняешься к тому, во что веришь сам.

– Вот как? Тогда поясните мне, как же погиб этот Фридеман, – с иронией попросил Шельбаум. – Посмотрите-ка еще раз повнимательней на фотоснимок, особенно вот на этот. -

Он достал фотографию, на которой четко выделялись следы краски на досках причальных мостков.

Инспектор пристально вглядывался в снимок.

– Если, допустим, вы вешаетесь, – сказал Шельбаум, – то к месту, где предстоит самоубийство, вы идете не спеша, мелкими шагами. Самоубийцы не торопятся. Ну а Фридеман? Он бежит длинными прыжками к причальным мосткам. Я еще раз замерил. Такие шаги делают только, когда бегут…

– Если это так… – пробормотал Нидл.

– Это так. Последнее желтое пятно удалено от конца мостков на добрых восемьдесят сантиметров. Если я вешаюсь, то становлюсь на самый край, накидываю на шею петлю и шагаю вперед. А что делает этот Фридеман? Он, точно выстреленная ракета, бросается головой в петлю, и… конец.

– Технически это невозможно, – возразил Нидл. – Петля ведь не могла быть открытой в форме круга. Она висела сомкнутой.

– Что вы говорите, Алоис? Здесь просто какой-то трюк…

– Никакого трюка, – сказал Нидл. – Здесь возможно совершенно простое объяснение. Фридеман действительно прошел до конца мостков, возможно, даже пробежал, чтобы быстрее покончить с собой. Он встал на край, точно так, как вы сказали, просунул голову и завис…

Шельбаум взглянул на него.

– А где же последнее пятно краски? Почему его нет?

– По-видимому, он на что-то наступил, что смазало краску. И это что-то потом исчезло и пока не найдено.

– Вы хотите разыграть меня? – раздраженно спросил Шельбаум. – Исчезло и не найдено? Что же это такое могло быть?

– К примеру, листочки с дерева, – ответил Нидл. – Осень же. Ветер сдул их в воду.