Текст книги "ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №1"

Автор книги: Анри Торосов

Соавторы: Гюнтер Шпрангер,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Гюнтер Шпрангер
На прекрасном голубом Дунае

Роман

Девушка, сидевшая в старой лодке, зябко поежилась. – Ты замерзаешь, Карин? – спросил юноша и перестал грести. – Возьми-ка мою куртку. Карин Фридеман покачала головой. – Уже поздно, Петер, – сказала она. – Надо спешить домой. Сегодня вечером у нас гости. Я могу понадобиться. Она закрыла глаза. Петер Ланцендорф короткими гребками вел лодку под свисающими над водой ветвями. Девушка, все еще не открывая глаз, продолжала сидеть неподвижно. В полумраке густых ветвей ее светлые волосы искрились, точно позолоченный шлем, а юный овал лица казался темным. Юноша склонился над ней, она обняла его и поцеловала.

– Приду завтра, – прошептал Петер. – Буду ждать в шесть на берегу, у мостка.

– Будь осторожен. Не увидел бы тебя мой дядя. Если пронюхает…

– Однажды он все равно узнает, – мрачно заметил Петер, вновь берясь за весла. – Не могу же я вечно от него прятаться.

– Конечно, нет, – согласилась она. – Но как раз сейчас, когда я собираюсь начать учебу…

– …я не должен попадаться на глаза дяде и мешать тебе становиться библиотекарем, – закончил он с раздражением.

– Это профессия, которую я выбрала, – сказала она спокойно. – Я ведь ничего не имею против того, что ты работаешь в Институте экономической конъюнктуры.

– Не ты, а я против!

– Нет смысла роптать на судьбу, – попыталась она его успокоить. – Что поделаешь, если ты был вынужден прервать учебу. Если бы твой отец не умер, ты продолжал бы учиться. Будущее зависит не только от тебя самого.

До сих пор он не мог прийти в себя от сознания, что оказался выбитым из колеи. После четырех семестров изучения трудового права и социальной психологии он был вынужден бросить занятия и неимоверно обрадовался, когда с помощью однокашника Роберта Хохштеттера устроился в Институт экономической конъюнктуры. Здесь его обязанности состояли в просмотре английских и американских специальных журналов.

– Поэтому-то я и рассчитываю на моего дядю, – сказала она, – ты ведь знаешь.

Они приблизились к узкой косе, на которой находилась лодочная станция. Подплыв к промасленным брусьям, которыми был укреплен берег, Петер вышел из лодки и удерживал ее, пока Карин пересаживалась на другую скамейку. Перейдя на другой берег косы, он наблюдал, как она гребла к причальным мосткам возле виллы своего дяди. Потом он видел, как она привязала лодку и по тропинке меж редких деревьев побежала наверх.

– Большие мужчины не замечают маленьких девушек, так, кажется, гласит женская мудрость.

Он вскинул взгляд. Перед ним стояла соседка Карин Фридеман, черноглазая Эвелин Дзура. Темные волосы она носила с высоким начесом, а рот красила в форме сердечка. По мнению Ланцендорфа, она уж очень следовала моде, хотя и не лишена была хорошего вкуса. Владелец магазина мужского платья, в котором она работала продавщицей, отлично знал, кому он был обязан ростом доходов за последний год.

– Извините, Эвелин, – сказал Петер. – Я немного задумался.

– Это заметно, – засмеялась она. – Ты сегодня не участвуешь в вечеринке?

– Я не принадлежу к тому кругу, – произнес он мрачно и вспомнил, с какой антипатией посмотрел на него дядя Карин во время случайной встречи.

– Почтенный господин Фридеман, – произнесла Эвелин с сарказмом. – Да, да, мне он знаком.

– Из-за этого ты и поссорилась с Карин?

– От меня ты ничего не узнаёшь, мой юный рыцарь. Пусть об этом тебе расскажет Карин.

– Она об этом говорить не желает.

– Оно так и лучше, – высокомерно сказала Эвелин. – Мне надо спешить домой. Сервус [1]1
  Сервус – приветствие, распространенное среди австрийской молодежи. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. – Засунув руки в просторные карманы своего клетчатого пальто, она удалилась, покачивая бедрами.

* * *

– Открой, Анна, – распорядилась экономка. – А потом займись на кухне помидорами. Их надо приготовить, но сначала хорошо помыть.

Девушка вышла. Прежде чем она достигла входной двери, звонок повторился. Лиза Хеттерле нахмурилась. Таким нетерпеливым мог быть только хозяин дома, Вальтер Фридеман. «Сегодня я должна ему сказать, – подумала она. – Это мой последний шанс, и я его не упущу».

В просторной гостиной раздались шаги: Вальтер Фридеман вошел в столовую.

– Как долго прикажете ждать? – резко спросил он. – Где Дора?

– Я не знаю, – робко ответила Хеттерле.

В его присутствии ее всегда охватывал страх. На других он, очевидно, производил впечатление обычного человека, она же видела его грубую, точно окостеневшую фигуру, волевое худое лицо с тонкогубым жестким ртом и холодно смотрящими глазами, костлявые руки с плоскими пальцами. Самыми страшными ей казались эти руки, покрытые с тыльной стороны черными завитушками волос. Иногда он шевелил пальцами («Точно когти», – думала она), а затем сжимал их в кулак. Совершенно непроизвольное, но характерное движение…

Она хорошо запомнила, как познакомилась с ним. Спустя года три после войны она вынуждена была из-за одной глупой истории бежать из Мюнхена в Вену. Две ночи она пряталась на железнодорожном вокзале Франца-Иосифа. На третью, когда она пыталась подцепить на Альсербахштрассе французского солдата, их остановил военный патруль. Она убежала, и ей повезло, когда на Марктгассе перед ней неожиданно распахнулась дверь и кто-то пропустил ее в коридор. Так началось ее знакомство с Вальтером Фридеманом.

– Я хочу поговорить с тобой, Вальтер, – сказала она решительно. Когда они были вдвоем, она обращалась к нему на «ты».

Фридеман схватил ее за плечи.

– Если я узнаю, что вы заодно с Дорой, ты у меня получишь свое!

– Какое мне дело до Доры? Я не знаю, чем она занимается, и не хочу знать… Я понимаю, почему ты ревнуешь.

– Ревную? – Он покачал головой. – Просто я не хочу быть мишенью для сплетен. Если я доберусь до этого вонючего козла, к которому она бегает, то его час пробьет. Как и ее тоже. Кто знает, что она может разболтать.

«Вон оно что! – подумала она. – Вальтер боится! Как это интересно. Нечасто можно видеть его без маски».

– Я хочу поговорить с тобой, – повторила она. – Если я теперь не решусь, то вообще никогда не осмелюсь.

– О чем? – резко спросил он.

– Я хотела бы отказаться от места.

– Почему?

Мгновение она подумала, говорить ли ему правду. Но почему она должна лгать?

– Хочу замуж.

На его лице отразилось удивление.

– Послушай, – заговорила она горячо. – Я пребыла у тебя семнадцать лет. Я должна подумать о своей старости.

– Я знавал и других потаскух, которые договаривались с будущим «супругом» в публичном доме. А ты где откопала своего?

Лицо ее исказилось. Она подняла руку, – сжатую в кулак.

– Я не потерплю более, чтобы ты…

Спокойно отведя удар, он грубо схватил ее за руку.

– Так что же я?

– Он любит меня, – сказала она уже сдержанно. – Мне будет хорошо у него.

Злорадно улыбаясь, он опустил ее руку и слегка коснулся пальцами рубца, который шел от лба через переносицу и, минуя левый глаз, доходил до подбородка. Она отпрянула, как от прикосновения раскаленным железом.

– Несмотря на этот маленький изъян? – спросил он.

– Несмотря, – сказала она твердо.

Она подумала о маленьком толстом человеке с его щетинистым венчиком волос вокруг гладкой лысины и его комической походкой вразвалку. Четыре недели назад они впервые встретились в одном локале [2]2
  Л о к а л ь – маленький ресторан, кафе, кабачок. (Примеч. ред.)


[Закрыть], после того как он прислал ответ на ее объявление в газете о желании выйти замуж. Из письма Хеттерле знала, что пять месяцев назад у него умерла жена и теперь он торгует один в своей бакалейной лавке в Вольсберге. Через восемь дней они вновь встретились в Вене, а неделю спустя она была у него в Вольсберге. Там они и договорились пожениться.

Фридеман подошел к буфету, налил коньяка и одним глотком выпил.

– И ты думаешь, я соглашусь с этим?

– Почему нет? – ответила она вопросом.

– Ты слишком много знаешь, мое сокровище. Лучше, если я буду иметь тебя под рукой.

– Я не прошу тебя о разрешении, – сказала она, хотя и знала, что как раз об этом и шла речь. – Я не твоя рабыня. Мы живем в свободном государстве.

– Оно конечно, – подтвердил он. – Мы живем в свободном государстве. Однако в твоих же интересах, если факты, давно минувших дней не всплывут вновь.

– Значит, ты намерен меня шантажировать? – спросила она с дрожью в голосе.

В прихожей зазвонил телефон. Горничная сняла трубку, но, о чем шла речь, они не смогли понять.

– Какое некрасивое слово, – сказал Фридеман. – Я только хотел подчеркнуть, что в твоих интересах оставаться здесь.

Горничная вошла в комнату и сказала:

– Звонила госпожа. Просила передать, что она придет несколько позже и чтобы фрейлейн Хеттерле не забыла о рогаликах.

– Вон! – рявкнул Фридеман, и горничная выбежала из комнаты. Он вновь налил коньяка и тут же выпил.

– Вернемся к нашему разговору позже, – сказал он. – Лишиться тебя я не могу и по другим причинам. Когда чувствую себя одиноким, я высоко ценю твои чувства.

Бесполезный разговор, она это предчувствовала. Так будет продолжаться и дальше, пока она не износится и не состарится. Придется написать в Вольсберг, что с женитьбой ничего не получается. Возможно, он будет ее уговаривать, а может, и нет. Для своей лавки он, конечно, найдет и другую.

Хеттерле с ненавистью посмотрела на Вальтера и вышла из комнаты. Фридеман захохотал ей вслед и направился в прихожую. С улицы как раз входила Карин.

– Принцесса соизволила явиться? – встретил он ее.

– Раньше я была Лизе не нужна, – ответила Карин.

Она всегда старалась, чтобы между нею и ее дядей не возникало осложнений. Его отношение к ней было, крайне неровным. Бывали моменты, когда она считала, что он настроен хорошо, временами казалось, что он ее просто не выносит. В последние недели его антипатия явно усилилась, и все старания найти с ним общий язык были напрасны.

– Ты, кажется, берешь пример с тети, – сказал Фридеман.

– Как это понимать?

Не ответив, он отвернулся и пошел на второй этаж.

* * *

– Шторы можно поднять, – сказала женщина и выключила настольную лампу.

Положив трубку на подоконник, мужчина подтянул шнур. На затемненной половине веранды появились письменный стол, этажерка с папками и бумажными свертками, небольшой шкаф и рабочий стол, на котором стоял фотоувеличитель. Чертежи и наброски афиш на стенах, рисунки на столах свидетельствовали о том, что веранда принадлежала художнику.

Не обращая внимания на женщину, мужчина сел за письменный стол, подперев руками свою крупную голову.

– Если тебе нечего делать, – невозмутимо произнесла женщина, – то будь добр, застегни мне «молнию».

Мужчина неохотно поднялся, подошел и застегнул ей платье.

– Страстным любовником тебя не назовешь, – сказала она с издевкой. – Наверное, я тебе надоела.

– Я тебя не принуждал стать моей любовницей.

– Ты прав, этого не было. Я сама была дурочкой. До сих пор не пойму, как я оказалась у тебя.

– Любовь – как ты раньше утверждала.

– Не будь глупцом, – сказала она с раздражением, проводя карандашом по дугам бровей. – Тебе все точно известно.

– Естественно, я хотела отомстить мужу.

– Не лучше ли подсыпать Хеттерле в кофе цианистый калий?

– Почему Хеттерле? – Она удивленно посмотрела на него. – Ах да, потому что он иногда заползает к ней в постель. С ней прощаю. С другими нет.

Фазольд подошел к ней.

– Почему ты его не бросишь, Дора?

– Не знаю. Возможно, из-за удобства. Ведь я все имею. Прикажешь начинать сначала? Но главное, это желание получить реванш. Ты бы мог тоже уйти. Почему ты этого не делаешь?

– Не надо смеяться, Дора. Ты ведь точно знаешь, что я это го не могу сделать. Тогда я буду так же стремиться к реваншу, как и ты.

– Имеешь в виду свою месть, – сказала она, улыбаясь. – Твоя месть – это я.

Фазольд пожал плечами.

– Это твое толкование, Дора. Но мщение не может длиться бесконечно. Однажды ему приходит конец.

Она засмеялась.

– Другими словами, ты трусишь. Сознавайся, Вернер Фазольд, что ты боишься.

Художник возбужденно наклонился к ней.

– Я ничего не боюсь. Кого я должен бояться? Не твоего ли мужа? Если я о нем выложу…

– Отойди с этой отвратительно воняющей трубкой! Так-таки не боишься? Прекрасно. Тогда я сейчас позвоню Фридеману и скажу ему, что я у тебя.

Невольно он бросил взгляд а окно на противоположный берег Старого Дуная, где за деревьями скрывалась вилла Фридемана. Затем он перевел взгляд на Дору, схватившую телефонную трубку. Он быстро нажал на рычаг.

– Ты с ума сошла!

– Все-таки боишься, – сказала она с издевкой.

Он отпустил рычаг.

– Поступай как знаешь, – сказал он зло.

Набирая номер телефона своей виллы, она наблюдала за Фазольдом с язвительной улыбкой.

Нервно покусывая губы, он хотел снова нажать на рычаг, но насмешка, таившаяся в ее глазах, остановила его.

– Это ты, Анна? – говорила Дора в трубку. – Мой супруг дома? Скажите фрейлейн Хеттерле, я приду несколько позже. Пусть не забудет приготовить рогалики.

Кладя трубку, она отметила, что Фазольд облегченно вздохнул.

– Ты действительно поверил, что я могу сказать Вальтеру, где нахожусь? ~ спросила она. – Я еще не спятила. Если бы ты видел, каким он может быть…

– Могу представить.

– Тогда ты также можешь представить, что может случиться.

Фазольд поскреб свой огромный череп мундштуком потухшей трубки.

– Не понимаю, почему он так ревнует.

– С ревностью это не имеет ничего общего. Он просто не позволяет отнимать у него то, что принадлежит ему. Он считает, что я его вещь. Если бы он догадался, что мы…

Фазольд повертел трубкой.

– Давай покончим, Дора. Так будет лучше для нас обоих.

Она засмеялась.

– И не подумаю.

– Тогда покончу я.

Дора Фридеман поднялась с кушетки и подошла к Фазольду. Глаза ее сверкали.

– Ты этого, любимый, не сделаешь.

– Сделаю.

Женщина улыбнулась недоброй улыбкой.

– Что знает Вальтер Фридеман, знаю также и я, – сказала она. – Не забывай этого.

– Что это значит?

– То, что ты у меня в руках.

Фазольд отпрянул.

– И ты бы меня погубила, меня?..

– Почему бы нет?

– А муж? Ты ударила бы и по мужу. Ты же этого не желаешь?

– Он меня не интересует.

Звонок телефона прервал ее. Фазольд уставился на аппарат, потом нерешительно снял трубку.

– Фазольд, – представился он. – Кто говорит? Ах, это вы, Деттмар. Я не знал, что вы в Вене.

Дора заметила, как смягчились черты его лица, голос обрел уверенный тон.

– Когда? Через полчаса? Пожалуйста, но я, право, не знаю…

Ну хорошо… Привет. – Он положил трубку и задумчиво посмотрел на Дору.

_ Чего он хочет? – спросила она.

– Хочет еще до вашей вечеринки поговорить со мной. Он нуждается в моем совете.

– В твоем совете? – Дора рассмеялась с издевкой. – Что ты можешь ему насоветовать!

– Ты, кажется, собиралась домой? – спросил он.

– Ты прогоняешь меня, Вернер Фазольд? – спросила Дора. – Надеюсь, в следующий раз ты будешь обращаться со мной более любезно. Не забудь, что я тебя люблю.

* * *

Из серого «фольксвагена», припаркованного на Лаенгерштрассе, вышел мужчина средних лет. Убедившись, что никого из знакомых поблизости не было, он пересек улицу и завернул на Бертлгассе. Через десяток шагов он оказался перед домом с вывеской: «Черкесский бар». Но бар был закрыт. У входа висело объявление: «Открытие после капитального ремонта 10 октября. «Фламенко» в сенсационном исполнении». Итак, через две недели старуха намерена вновь открыть бар.

Через главный вход он вошел в коридор, который вел в помещение, являвшее собой причудливое смешение всевозможных стилей. Оно соединяло в себе великолепие портьер салона прошлого века, бахрому абажуров, бывших в моде в двадцатых годах светильников и монументальность мебели довоенных посольств. За огромным письменным столом здесь одиноко восседала Ковалева. Перед ней лежала стопка каких-то счетов, которые она сличала с записями в журнале.

– Садитесь, – сказала она с сильным акцентом, выдававшим ее славянское происхождение, и тоном, не говорившим об особой симпатии к посетителю. – Садитесь.

– Я не знал, что ваш бар закрыт, фрау Ковалева, – начал он разговор.

– Водочки могу предложить и не сходя с места, – сказала она и достала из письменного стола бутылку с двумя рюмками.

Деттмар выпил, и Ковалева тотчас же наполнила ему рюмку.

– Собственно, зачем вы приехали в Вену? – спросила она напрямик.

– Я здесь по служебным делам, – осторожно ответил Деттмар.

Ковалева отпила половину рюмки

– То, что вы прибыли не на концерт капеллы венских мальчиков, я смогла смекнуть и сама, – сказала она с иронией.

Деттмар повел рассказ о своем предприятии – одной строительной фирме в Ганновере, компаньоном которой он стал благодаря выгодному браку. Он пожаловался, что при жизни тестя не мог развернуться как следует. Но вот после смерти старика, три года назад, ему наконец-то удалось уловить ритм времени. Он основал общество под названием «Собственный дом», которое, по его словам, процветало.

– Хотя, конечно, без кредитов далеко не уедешь, – добавил он с опаской.

– Другими словами: вы ищете здесь кредиты, – подытожила Ковалева. – Вы шутник! Разве не читали объявление у входа в бар? Мне самой впору доставать кредиты.

Деттмар притворно улыбнулся. Получив отказ, он не обиделся.

– Собственно, я не очень рассчитывал, что вы вступите в дело, – сказал он. – Я хотел лишь посоветоваться с вами.

Ковалева заинтересовалась.

– Как вы считаете, стоит ли обращаться за кредитами к Фридемаиу?

– Мне он в этом способствовал, – с ударением произнесла Ковалева. – Но я имела нужные гарантии.

– Таковые имею и я, – заверил Деттмар.

– Тогда, очевидно, вы получите кредиты, – сказала Ковалова и засмеялась. – Но ведь под эти гарантии он вас уже кредитовал, – добавила она злорадно.

– Вы знаете?.. Однажды он мне помог.,

– Какой же суммой?

– Пятьсот тысяч.

– В шиллингах?

– А вы думаете, в долларах? – грубо спросил он.

Ковалева закрыла глаза. Она заметила, как занервничал ее посетитель. Что-то с ним стряслось неладное. Жирное лицо Деттмара вспыхнуло.

– Вы могли бы замолвить за меня словечко?

– Обратитесь к нему сами. У него сегодня будут гости. Подите туда и поговорите.

Деттмар поднялся с кресла.

– В случае отказа мне остается только объявить о своем банкротстве, – сказал он глухо и повернулся к двери.

– Желаю хорошо повеселиться.

Последнее напутствие Деттмар не слышал. Переполненный чувством гневного разочарования, он шел ощупью по узкому коридору. Уже стемнело. На Менгерштрассе он на мгновение остановился в нерешительности у своей машины, затем тихо выругался и зашагал на улицу Леопольда, где на углу находился ресторан. Он вошел в зал и заказал какой-то пустяк. Но когда ему принесли еду, он вдруг почувствовал, что аппетит пропал.

«Неужели мне конец? – подумал он в отчаянии. – Новый кредит Фридемана мог бы спасти меня. Ковалева не захотела замолвить слово, так, может быть, Фазольд? Год назад я ему заказал рекламные проспекты для нашего общества, а с Фридеманом он дружен». – Он кивнул официантке.

– Телефон рядом с туалетом, – любезно ответила она.

Окрыленный новой надеждой, Деттмар отправился звонить Фазольду.

* * *

Все более распаляясь, они горланили во всю глотку. Звуки цитры едва были слышны, можно было только видеть, как музыкант с застывшей улыбкой теребил струны. За сотню чаевых шиллингов он мог сыграть все, что угодно, хотя лично ему подобный репертуар радости не доставлял. Они вели себя не только развязно, но прямо-таки нагло, эти туристы из Западной Германии.

На скамье, рядом с дверью, сидел пожилой мужчина, широкоплечий и тучный, с мешками под глазами. Он пытался сдержаться, но в конце концов, обращаясь к тщедушной, бледной жене, сказал:

– Нравится тебе, как они себя ведут?

Она пожала плечами.

– Что же поделаешь? Позвать полицию?

– Для вмешательства нет оснований, – сказал Макс Шельбаум, обер-комиссар Венской полицейской дирекции. – Они делают то, что обычно делают в винных погребках. Они никого не оскорбляют и не нарушают порядка.

– Но они провоцируют.

– Это надо еще доказать, – сказал обер-комиссар. – Самое лучшее, если мы сейчас уйдем.

Он расплатился. Путь до остановки городской железной дороги Шельбаум прошел молча.

– Ты опять, Макс, думаешь об этом. Почему ты мучаешь себя? Время прошло. Ты должен забыть.

– Как можно это забыть, Софи? – спросил он с упреком. – Они все еще здесь. Однажды они начнут все сначала.

Она пожала его руку и ничего не ответила. Ничто не могло освободить его от воспоминаний прошлого. Его отец имел торговый дом на Валленштайнштрассе, но сын не захотел продолжать его дело. В Инсбруке он изучал юриспруденцию, в Лаузанне – криминалистику. Перед ним открылась блестящая карьера, когда он был назначен в статистический отдел Международной криминальной комиссии. Но однажды все рухнуло. Когда гитлеровский рейх оккупировал Австрию, Макс Шельбаум должен был уйти из комиссии.

Один ревизор по отчетности принял его на работу в свое бюро, где он служил, пока за год до окончания войны его не отправили в исправительно-трудовой лагерь. Там его использовали сначала на дорожных работах, а позднее на расчистке городских завалов после воздушных налетов на Вену. Концлагерь миновал его…

Они стояли на остановке и ждали поезда.

– Ты вновь смог начать после войны, – сказала жена. – Другие этого не смогли.

Софи права. Другие не смогли, потому что были мертвы. Конечно, ему повезло. И прежде всего в том, что его первая жена с началом войны ушла от него. На нее он не в обиде. Испытание для нее оказалось просто не по силам. Он сам был удивлен, как мало для него это значило. Миновала нацистская чума, и его вновь восстановили в полиции, но уже не там, где командовал действительный надворный советник. Международная криминальная комиссия была вновь создана в Париже год спустя после войны, а советник с приходом Красной Армии пустил себе пулю в лоб. Шельбаум должен был начать все сначала в полицейском комиссариате второго округа. Из-за этого округа он позднее попал под подозрение, поскольку этот район относился к советской зоне оккупации. Лишь спустя десять лет его перевели в полицейскую дирекцию, но дальше должности обер-комиссара не пускали. Да и эту должность он занял лишь два года назад.

Подошел поезд. Шельбаум с женой вошли в последний вагон. Софи была вдовой слесаря, расстрелянного военщиной во время февральского восстания 1934 года [3]3
  В феврале 1934 года рабочие Вены, Линца и ряда других городов выступили против фашистов, которые в это время начали открытый
  разгром левых организаций. После трех дней боев сопротивление рабочих было подавлено. Восставшие не были поддержаны всеобщей
  забастовкой и потерпели поражение.


[Закрыть]. Шельбаум никогда не сожалел о своей женитьбе. Все то, чего он так мало имел в своей жизни – поддержку и человеческое тепло, – он нашел в браке. Благодаря Софи он познакомился с людьми другого класса, о людьми, которые до этого были ему чужды. Он не стал коммунистом, как ее расстрелянный муж, но он интересовался идеями и целями коммунизма, и если поблизости – в Бригитенау, в Флоридсдорфе лли Леопольдштадте – проходили мероприятия коммунистической партии, то он шел туда. Шел не из простого любопытства, а о серьезным намерением узнать поближе этих людей.

– Мне они гадили, как только могли, – сказал он.

Жена это знала. Она знала, что является одной из причин, почему ее муж не продвигается по службе. Человек с высшим образованием женится на женщине из рабочей семьи. Кроме того, она была вдовой «красного». Если бы они знали, что на выборах он всегда отдавал свой голос коммунистам и левым социалистам, то были бы просто ошеломлены. Все это у некоторых лиц давно переполняло чашу терпения, например у обер-полицайрата Видингера, бывшего членом «Союза Свободной Австрии» (ССА).

Поезд остановился на Шведенпляц. Она поднялись по лестнице к набережной и перешли Мариенбрюкке. Дом, в котором они жили, был построен еще накануне первой мировой войны. Лифт в нем напоминал грубую железную клетку и действовал далеко не всегда.

– Здесь кто-то был, – сказал Шельбаум, когда они подошли к своей квартире на четвертом этаже. С легким кряхтением он наклонился и поднял конверт.

– Это подбросил Нидл, – сказал он, читая записку на обороте конверта. Он помог жене снять пальто, разделся сам и прошел в гостиную. Здесь он долго стоял рядом с книжной полкой и рассматривал на стене гравюру Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол», что он имел обыкновение делать, когда о чем– то размышлял.

– Что-нибудь особенное? – спросила жена озабоченно.

– Нет, Софи, – ответил он. – Я уже знал, что Видингер едет в Испанию на полицейскую выставку в Мадриде. Потом он посетит различные учреждения испанской полиции. Сопровождает его комиссар Зандер. Тем временем я должен буду замещать Видингера в отделе. Есть у нас что-нибудь выпить?

– Я заварила чай.

Шельбаум вышел из гостиной. Софи не была любопытной, но слова мужа заинтересовали ее. Раскрыв записку, она прочла: «…Наши испанские коллеги весьма чувствительны. Мы не хотели бы ставить их в неловкое положение. Поэтому проявите понимание и воздержитесь от участия в поездке. Согласно рангу и выслуге лет Вы будете замещать меня в отделе…»

«Вот оно что, – подумала фрау Шельбаум. – Как деликатен господин Видингер, даже его оскорбления заметишь не сразу».

* * *

Несмотря на холодный вечер, терраса виллы Фридемана была ярко освещена. Четыре шарообразные лампы на железных стойках обрамляли выложенный плитками прямоугольник, откуда широкая лестница вела в сад.

В саду у террасы стояла скамейка, на которой, скрываясь в темноте, сидела женщина. Едва наверху открылась дверь, онаподняла голову, Подошедшая к парапету Карин Фридеман узнала Ковалеву.

– Подойдите ко мне, мое дитя, – сказала Ковалева, которая в обращении о юным поколением усвоила особый театральный тон. – Я спряталась здесь, чтобы поскучать. Поскучайте и, вы со мной.

Карин хотелось побыть одной, но вежливость не позволила ей отказаться от приглашения. Она спустилась по лестнице и села рядом со старой женщиной.

– Вам, я вижу, не по душе эта суматоха? Есть ли там хотя бы пара славных молодых людей? – продолжала разговор Ковалева.

Скучные юноши и глупо хихикающие девицы, танцевавшие в зале, по мнению Карин, никак не заслуживали названия славных молодых людей. Однако, не испытывая к Коваловой особой симпатии, она ответила:

– Хотела бы я знать, чего им надо от моего дяди.

– Загадка легко разрешима, – сказала Ковалева. – Компаньоны вашего дяди имеют ведь и другие обязанности. Вот они и посылают вместо себя своих детей, чтобы не обидеть хозяина.

– А почему вы здесь?

– Из-за старой привязанности к вашему дяде. Мы сравнительно давно знаем друг друга. Таким приемом он каждый год отмечает юбилей своего дела. Вы до сих пор не присутствовали на подобных сборищах?

– Я училась в Граце, – сказала Карин.

– Ну, многого вы не упустили. Дело обычно оканчивается скандалом. Ваш дядя может быть просто невыносимым. Сегодня он, например, вообразил, будто я плохо отозвалась о нем в беседе с Кнауером, старостой ССА в Хитцинге.

От ночного холода Карин начала дрожать, ей хотелось уйти, но она не знала, под каким предлогом отвязаться от Коваловой.

– Не понимаю, почему он так возится с людьми из этой организации, – сказала она, зябко пожимая плечами.

Щелкнув зажигалкой, Ковалева закурила.

– А почему бы и нет? – спросила она, с наслаждением выпуская дым.

– Он ведь был в концлагере, а члены ССА…

– Возможно, ваш дядя видел не так уж много плохого…

А остальное стерлось из памяти. Теперь времена изменились, и дела важнее, чем воспоминания…

– Я нахожу это гнусным.

– Но, дитя, – сказала Ковалева вкрадчиво. – Я ведь говорю за вашего дядю, а не за себя.

На террасе распахнулась дверь, и кто-то крикнул: – Карин, где ты?

– Моя тетка, – торопливо сказала Карин. – Я должна вернуться. Вы идете? Становится прохладно.

– Идите, идите, – ответила Ковалева. – И желаю хорошо повеселиться.

Дора Фридеман была в нервно-возбужденном состоянии. Когда она вернулась домой, между супругами разыгралась бурная сцена. Фридеман был совершенно уверен, что у жены есть любовник, и лишь боязнь того, что она не сможет выйти в этот вечер к гостям, удержала его от желания избить ее.

Карин последовала за теткой в комнату, примыкавшую к веранде. Вальтера Фридемана здесь не было. Карин обнаружила его, когда заглянула в зал. Музыка только что закончилась, и девица, с которой танцевал Фридеман, стояла у лестницы, ведущей на второй этаж. На гостье было платье с глубоким вырезом. Фридеман, нагнувшись, дул ей в вырез, что, казалось, девицу забавляло больше, чем самого хозяина.

– Когда покончишь с этим, – холодно сказала проходившая Дора, – позаботься и о других гостях.

Девица улизнула. Вальтер Фридеман захохотал, потом его взгляд упал на Карин, и он смолк. Рыжеволосый, веснушчатый парень вставил новую кассету. Когда зазвучала музыка, он пригласил Карин на танец. Фридеман одобрительно посмотрел им вслед и исчез в соседней комнате.

Из кухни донесся шум. Карин извинилась и – пошла посмотреть, что случилось. Анна разбила тарелку и теперь ревела, Дора в ярости орала на нее, Хеттерле склонилась над кухонным столом и молча наблюдала разыгравшуюся сцену. Хотя обычно она и ладила с Дорой, но на этот раз должна была взять себя в руки, чтобы не наброситься на хозяйку с кулаками. Именно Дора, по ее мнению, была виновата в том, что она вынуждена остаться у Вальтера Фридемана. Он обвинял ее, будто она вместе с Дорой ведет игру против него. В лучшем настроении он бы, наверное, разрешил ей выйти замуж за бакалейщика. Карин посмотрела на часы, висевшие над дверью.

– Когда же будет конец этому, Лиза? – спросила она.

Хеттерле пожала плечами.

– В двенадцать, в три – кто знает?

– Не понимаю, – сказала Карин.

– Такие торжества редко заканчиваются нормально, – добавила Хеттерле. – Сама увидишь.

В дверь просунулась голова Фазольда.

– Лиза, немного столовой соды… У меня опять изжога…

– Это потому, что ты слишком много заливаешь в себя, – зло ответила Хеттерле. Она достала пакетик из кухонного шкафа, насыпала немного порошка в стакан и наполнила его водой.

Фазольд поблагодарил и выпил мелкими глотками. ― Неплохо веселитесь? – спросил он Карин, робко улыбаясь/

– Спасибо, сойдет, – ответила она сдержанно. – А ты?

– Я удрал, – сказал Фазольд с той же робкой улыбкой. – Они там начали играть в азартные.

Фазольд чувствовал себя так, будто бы сидел на пороховой бочке. Когда он пришел вместе с Деттмаром, Фридеман очень удивился и, как всегда, высказался в довольно нелюбезной форме. К счастью, в этот момент гостей было еще мало, так что Фазольд смог отвести хозяина в сторону и сообщить ему, чего хочет Деттмар.

– Почему он мне сам об этом не скажет? – спросил Фридеман.

– Я обещал замолвить перед тобой словечко.

– Что? Именно ты? – Фридеман расхохотался. – Не смеши меня!

– Ты не сердишься на меня за то, что я его привел? – спросил боязливо Фазольд – Я не мог отвязаться от него.

– Ну почему же? – Фридеман успокаивающе похлопал его по плечу.

– И ты поговоришь с ним?

Фридеман вновь расхохотался.

– Обязательно. Будь уверен. Но он должен немного подождать. Сначала должен закончиться этот обезьяний цирк.

В этот момент мимо них прошла Дора. Лицо Фридемана исказила злая гримаса.