Текст книги "ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №1"

Автор книги: Анри Торосов

Соавторы: Гюнтер Шпрангер,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Искатель № 1 1979

СОДЕРЖАНИЕ

Юрий ПЕРЕСУНЬКО – В ночь на двадцатое

А. ТОРОСОВ – Следующий день

Гюнтер ШПРАНГЕР – На прекрасном голубом Дунае

№ 109

ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ГОД ИЗДАНИЯ

Юрий Пересунько
В ночь на двадцатое

Повесть

I

В полупустом гараже было тепло и уютно. Вдоль стен сухо потрескивали отопительные батареи, и даже не верилось, что за порогом метет занозистая поземка, а столбик термометра давным-давно упал за ярко-красную отметку -50°. Рабочий день уже кончился, и гулкую тишину гаража нарушал только Колька Митрохин, который все еще возился под «газоном», подтягивая разносившиеся рессоры.

Механик Семенов недовольно покосился на парня, который без году неделя как работал в гараже, посмотрел на часы – стрелки показывали семь.

«Тоже мне – ударник! – с непонятной злостью подумал Семенов. – Хоть бы навар имел, а то так, за здорово живешь перерабатывает. – Семенов зло сплюнул на бетонный пол, пнул тяжелый скат ЗИЛа. – Ишь чего придумали! Ремонт машин свалить на механиков и слесарей, а шоферов – на заготовку леса, рабочих рук, видите ли, не хватает».

Семенов поднялся в кабину ЗИЛа, собрал свой инструмент, разбросанный на сиденьях, сложил его в замасленный чемоданчик. В голове опять замельтешило накипевшее.

«А Жарков-то, сосунок… Вместо того, чтобы самому под машиной повозиться, указание ценное выдал: ты, мол, Петрович, вкладыши проверь, стук иной раз появляется. Ишь ты, проверь, – распалял себя Семенов. – Возьми да сам и проверь. Маленькую профилактику тебе сделал, и будь доволен».

Он спрыгнул с подножки, хлопнув дверцей так, что лязгнула металлическая обшивка.

Из-под «газона» высунулся Митрохин, спросил:

– Ты чего?

Семенов скосил глаза на слесаря, с трудом сдержался, чтобы не сказать ему чего-нибудь этакого, тяжело зашагал в отгороженную конторку завгара. Там он подошел к телефону, сказал глухо в трубку:

– Соедини-ка меня с квартирой завгара.

В мембране послышался щелчок, длинные гудки, затем знакомый голос сказал:

– Я слушаю.

– Лексеич! Это Семенов говорит. Можешь снимать с ямы жарковский ЗИЛ. Да, полный порядок. Ни хрена там не стучит. Просто за машиной следить надо. Вот, вот, и я о том же говорю. Так что я домой пошел.

Семенов услышал отбой, но все держал трубку. В голове зрело какое-то решение, смутное, неуловимое. Он постучал пальцем по рычажкам, вызывая телефонистку.

– Алле, узел? Слушай, красавица, соедини-ка меня с Магаданом. Что? Связи нет? Обрыв? А когда будет? Все понятно. Завтра ремонтную бригаду вышлете, а через три дня связь дадите. Работнички… Работать, говорю, надо, а не резолюции выносить.

Семенов со злоетью бросил трубку и зашагал по бетонному полу гаража к выходу. Волна морозного воздуха ударила в лицо, захлестнула дыхание. Семенов, позабывший надеть рукавицы, сунул вмиг озябшие руки в карманы полушубка, остановился, всматриваясь в темноту поселка. Недавний страшной силы буран, упавший на Красногорье, завалил чуть ли не до окон приземистое общежитие строителей, выровнял, словно сотня бульдозеров поработала над планировкой, строительную площадку будущего комбината, где закладывался нулевой цикл. Теперь снега не было, но все такой же свирепый ветер свистел и гудел над поселком, изо всех сил раскачивал уличные фонари.

Кое-где вызвездилось безлунное небо, и Семенов невольно передернул плечами, представив себя в такую ночь в– далеком рейсе. А ведь три дня назад в Магадан за грузом по автозимнику ушла колонна тяжелых машин; один только ЗИЛ Жаркова торчал на ремонте. «Интересно, успели они проскочить перевал?» – невольно подумал Семенов. И вдруг новая волна непонятной злости захлестнула его.

«Сопляки хреновы, – мысленно выругался он. – Стройка только начинается, а им уже и типовые общежития, и паровое отопление, даже плиты электрические с конфорками. Работнички…»

Где-то в глубине души Семенов понимал причину своей злобы: эти слесаришки с комсомольскими билетами в карманах предупредили его, что если он еще хоть раз возьмет с шоферов деньги за ремонт, то они вынесут этот вопрос на профсоюзное собрание..

«Щенки! Думают, что я им за один оклад вкалывать буду!»

Семенов поднял воротник, пошел к выездным воротам. Остановился около навеса, под которым раскачивалась лампочка, посмотрел на термометр, примощенный в закутке, удивленно покачал головой – спиртовой столбик стоял на отметке -58°.

II

Тягучая от гнетущего мороза ночь медленно опускалась на Красногорье, совсем – еще небольшой поселок строителей, затерявшийся среди безбрежья колымской тайги. Мороз и обрушившийся с Северного Ледовитого океана ветер своей жестокой мощью давили на этот клочок земли, где должны были вырасти корпуса обогатительного комбината. Ветер гудел над тайгой, над отрогами хребта, до дна высушивая перемерзшие ручейки и речушки, выворачивая и сдвигая устоявшиеся наледи больших рек. С оглушительным треском лопались деревья, пряталось под снег и в свои норы таежное зверье.

Намаявшись за день, спали красногорцы, еще пе зная, что ждет их этой ночью.

Телефонный звонок долго и въедливо звонил над самым ухом. Начальник строительства Красногорского обогатительного комбината Михаил Михайлович Мартынов включил ночник, посмотрел на часы: стрелки показывали двадцать минут второго. Нашарив под кроватью тапочки, прошлепал к телефону. Поднял трубку, спросил недовольно:

– Ну?

– Михаил Михалыч? Это Лукьянов говорит, механик с котельной. Чепе, товарищ Мартынов, водоприемные насосы воду не дают. Котлы работают на пределе.

– Что-о?! – Мартынов почувствовал, как волна крови ударила в голову, стало трудно дышать.

Проснулась жена. Приподнявшись, недоуменно посмотрела на мужа, спросила глухим от сна голосом:

– Что там?

Мартынов отмахнулся от нее и, пытаясь собраться с мыслями, сказал в трубку:

– Слушай, Лукьянов, срочно направь кочегаров к водоприемнику, пусть долбят разведочную майну. Сейчас я приду в котельную. Если воды хватать не будет, отключи управленческий блок, гараж, мастерские. Все!

Мартынов бросил телефонную трубку на рычажки, ладонью растер левую сторону груди: в последние годы все чаще давало знать о себе сердце. Врачи запрещали курить, перегружать себя работой, волноваться, нервничать, а как быть спокойным, когда… Мартынов закурил, закашлялся, ткнул окурок в пепельницу, держась за грудь, потрогал отопительные батареи. Они были еще теплыми.

– Случилось чего, Миша?

Тревожный голос жены вывел Мартынова из забытья.

– Похоже, да. Если только трубопровод не засорился, значит, дело дрянь, Алена. Котельная может остаться без воды.

Жена привстала на кровати, сказала беспечно:

– Ну и что?..

– Помолчи! – оборвал ее Мартынов. – Я пойду в котельную, затем к водозаборнику, а ты срочно обзвони ведущий управленческий персонал и вызови Старостина. Чтобы все немедленно собрались у меня в кабинете. Парторгу не звони: он с колонной машин уехал в Магадан.

От ручья Профсоюзный, из которого насосы качали воду для котельной, до управленческого блока, где размещалась контора, было не больше километра, но Мартынову казалось, что этому километру никогда не будет конца. Согнувшись и закрывая лицо от жалящего ветра, порой утопая по пояс в снегу, он упрямо продирался вперед, выискивая в черноте безлунной ночи редкие поселковые огоньки. Предательски покалывало сердце, но Мартынов старался не обращать на это внимания, лихорадочно соображая, как выйти из того положения, в котором оказался поселок, да и все строительство комбината. В голове все время звучали слова кочегара, сказанные у только что выдолбленной разведочной майны: «Хреновые дела, Михалыч, речка-то до дна промерзла». Мартынов не сразу поверил – уж слишком страшным было это известие, – схватил водомерную рейку, сунул в прорубь, быстро вытащил, поднес к костру – вода захватила самый кончик рейки. «Да, нешуточное дело, – говорил кочегар. – В котлах вода еще есть, так что кое-какое время продержимся, а там что-то надо решать. Трубопровод уже прихватило».

Закрутившаяся снежной спиралью поземка жгучими колючками дохнула в лицо, заставила зажмуриться, прикрыть лицо руками. Это вывело Мартынова из полузабытья, и он почти побежал к светящимся окнам конторы, ожесточенно растирая рукавицей онемевшие щеки, нос, лоб.

Кабинет начальника строительства тревожно гудел разноголосым гулом. Никто не знал, зачем их вытащили из теплых постелей в два часа ночи. Увидев Мартынова, люди в какую-то секунду притихли, но затем тревожный гул взорвался вновь с удвоенной силой. На Мартынова посыпались вопросы, но он молча прошел к батареям отопления, потрогал их. Радиаторы были еще теплыми.

Все так же молча Мартынов снял полушубок, шапку, шарф, повесил все это на вешалку. Затем прошел к своему креслу, сел в него, окинул взором собравшихся, сказал негромко:

– Поселок на грани катастрофы. Почти полностью вымерз ручей Профсоюзный. Котельная держится на последнем запасе воды. А это значит, что скоро люди останутся без тепла, все равно что без жилья в шестидесятиградусный мороз.

На какое-то мгновение в кабинете стало до жути тихо, и слышно было, как завывает ветер под стрехами крыши. Потом вдруг кто-то вскочил, потрогал батареи, и кабинет взорвался гулом голосов.

– Тише, тише, товарищи! – Мартынов ожесточенно растер левую сторону груди, встал. – В панику вдаваться нечего, а вот найти общее дельное решение необходимо. За вами слово, Виктор Евгеньевич.

Все, как один, повернулись к главному инженеру, словно лишь от него сейчас зависела судьба Красногорья.

Яшунин исподлобья оглядел собравшихся, поиграл крутыми желваками, сказал глухо:

– Решение здесь возможно только одно: делать водоприемную врезку на реке и вести туда новый трубопровод. А вообще-то, Михаил Михайлович, об этом нужно было кое-кому раньше подумать,

Мартынов посмотрел на Яшунина, сказал усталым голосом: – Об этом мы в следующий раз поговорим, тем более что насосная и трубопровод строились по техническому проекту. Ну а что касается существа вопроса, то ведь это на целых триста метров длиннее!.. А где трубы взять?

– Значит, придется кусками размораживать старый трубопровод, резать трубы и стыковать их на новой трассе водовода. Правда, на это уйдет не менее двух суток, страшных суток.

– Двое суток… – Мартынов задумчиво потер переносицу, посмотрел на притихших людей. – Двое суток… Но мы не можем на двое суток оставить без тепла ясли, детсад, больницу, школу, тем более что в этих домах, как, впрочем, и в детальных, нет печей.

– У нас же есть водовозка, Михал Михалыч. – Спокойный голос завгара разрядил сгущающуюся тишину. – Она сможет обеспечить хотя бы один котел. И если отключить все другие теплотрассы, то этого, я думаю, хватит на обогрев яслей, садика да и больницы, наверное.

– Это какой-никакой выход. Но ведь двое суток… – Мартынов исподлобья– посмотрел на Антона Старостина, спросил глухо:

– Ну что, комсомол? Стройка комсомольская, почти три четверти рабочих – молодежь, выдержите?

Молчавший до этого Антон поднялся, сказал угрюмо;

– Комсомол выдержит.

– Комсомол-то, может, и выдержит, – взорвался начальник отдела снабжения, – а из чего будем водовод делать? Труб, что на складе, дай бог метров на двести наскрести. Весь запас на перевалочной базе, а это восемьдесят километров по зимнику. Кто их оттуда привезет, когда буквально все машины ушли в Магадан за грузом? – Он замолчал, зло покрутил головой, как бы освобождаясь от душившего шарфа, добавил на одном выдохе: – Вот уж верно говорят, что одна беда в дом не приходит. Как назло, и телефонная связь оборвана. Так бы можно было дозвониться до базы.

– Есть у нас один ЗИЛ, – перебил снабженца завгар. – Прекрасная, высокопроходимая машина, только что с ремонта, да и шофер – дай бог чтобы все такие были. Он и поедет за трубами.

Мартынов почувствовал, как что-то тяжелое, давящее отлегло от сердца.

– Так и порешили, – сказал он. – Вы, Владимир Алексеевич, немедленно отправляйте ЗИЛ на базу. Кстати, не забудьте дать шоферу напарника. Всем остальным идти по общежитиям и домам и будить людей. Моим заместителем на это время назначаю начальника комсомольского штаба стройки Антона Старостина.

III

Излучина реки круто вильнула влево и, прижимаясь к обрывистой скале, начала медленно обходить огромную, поросшую стлаником и редкими лиственницами сопку, которая, казалось, назло выперла в этом месте, чтобы заставить реку попетлять в отрогах хребта, удлинить и без того длинный автозимник.

В четыре утра, едва успев разогреть двигатель, выехал из гаража Сергей Жарков, поди уж час как в пути, а ЗИЛ прошел едва километров двадцать. Пронесшийся снежный буран начисто перемел наезженную колею, оставив после себя непроходимые заструги, тяжелые шапки сугробов. Хорошо еще, что колонна машин ушла в Магадан за день до пурги, а то сидеть бы им на перевале, ожидая «летной» погоды.

Урча и словно утка переваливаясь с боку на бок, ЗИЛ Жаркова медленно продирался по снежной целине. Сергей покосился на заснувшего Митрохина, включил дальний свет. Сразу тысячами светлячков вспыхнули снежинки. «Сюда бы художников да туристов возить, будь морозец градусов на сорок поменьше, – почему-то подумал Жарков. – Вот она, красотища-то какая! Ни в одном кино не увидишь».

Неожиданно машину тряхнуло, на какое-то мгновение она остановилась, словно раздумывая, стоит ли продираться дальше. Сергей включил демультипликатор, и ЗИЛ, надрывно урча, начал медленно карабкаться вперед, подминая под себя сугроб.

Проснулся Колька Митрохин. Открыв сначала один глаз, затем второй, он ошалело потряс головой, спросил хриплым со сна голосом:

– Сколько уже?

– Пять.

Митрохин прищурился, высматривая в свете фар обрывистые склоны сопок, с досадой покрутил головой.

– Глухариная?

– Она самая.

– Как черепахи ползем.

Сергей помолчал, резко крутанул баранку. Кажется, он съехал со старой колеи, и теперь ЗИЛ упрямо продирался по глубокому снегу, спотыкаясь на застругах, вырывая из рук непослушную баранку. Машина натужно ревела, но все это было бы полбеды, если бы не резко упавшее давление масла.

И тут в ровном гуле двигателя Сергей уловил какой-то новый звук. Не веря самому себе, он повернулся к Митрохину.

– Ты ничего не слышишь?

– Н-нет. А что?

– Вроде бы стук.

Николай закрыл глаза, подался вперед.

– Вроде бы что-то есть…

– Вот сволочь! – Сергей ударил кулаком по баранке. – Вернемся обратно, при всех ему морду набью.

– Кому это?

– Да механик, сволочь, машину из ремонта выпустил, а вкладыши, видно, не заменил.

– Дела-а…

Впереди в свете фар вырос огромный сугроб. ЗИЛ взревел, остановился. Сергей подал рычаг раздаточной коробки и почти физически ощутил, как машина сантиметр за сантиметром прокладывает себе первопуток.

Не выпуская баранки, Сергей открыл дверцу, пытаясь рассмотреть дорогу, встал на подножку. Пронизывающий ветер ворвался в кабину, в секунду выстудил ее тепло.

– Вот погодка. Даже высунуться нельзя. – Он захлопнул дверцу, подул на пальцы. – Вмиг прихватывает.

– Погодка… – уважительно сказал Митрохин. Он поежился в своем поношенном солдатском бушлате, откинул со лба белобрысую прядь волос. – Я уже год на стройке, а и не слышал, что может быть такое: мороз под шестьдесят и ветрище…

– А я здесь, можно сказать, с первого колышка. – Сергей, не выпуская баранки, ловко достал из пачки папиросу, чиркнул спичкой, прикуривая. Горьковато-сладкий запах табака наполнил кабину. Жарков затянулся, кивнул Николаю: кури.

– А я не курю, – сказал Митрохин. – Бросил еще в армии.

– Молоде-ец, – Сергей с одобрением посмотрел на Кольку. – А я несколько раз собирался бросить, да все никак не получается. А надо бы. Наташка ругается, говорит: всю комнату прокурил.

– Она у тебя в отпуске, что ли?

– Ну да. На материк с Борькой уехала. Я тоже хотел вместе с ними махнуть, да начальство не отпустило. Ну ничего. Через месяц встречать буду. А Борька там пока останется. Теща ругается на Наташку, говорит: куда в такой холод мальца повезешь?

– Правильно…

В кабине опять стало тепло, Колька расстегнул бушлат.

– Давай покручу? – предложил он, кивнув на баранку.

– Обожди. Вот в тайгу въедем, дорога полегче станет, тогда… – сказал Сергей и сморщился как от зубной боли, прислушиваясь к усиливающемуся стуку.

Теперь уже двигатель «молотил» основательно, и не надо было особо вслушиваться, чтобы определить поломку. Резко упало давление масла.

От досады на самого себя, на халтурщика-механика, который поленился заменить вкладыши и не предупредил его об этом, Сергей зло крутил баранку, высматривая дорогу в тусклом свете фар. Где-то в подсознании лихорадочно билась мысль: «Сколько еще? Километр? Два? А потом?.. Есть запасные вкладыши и прокладки, да толку-то?.. Даже в гараже на этот ремонт ушло бы три часа…»

Сергей, прищурившись, всмотрелся в полосу бежавшего впереди света, чертыхнулся: перед радиатором опять вырос снежный нанос. Резко крутанув баранку вправо, он, не включая демультипликатора, на скорости проскочил нанос; полоса света вырвала из темноты заснеженный распадок сопки, поросший на склонах чахлыми лиственницами, каким-то чудом схватившимися корнями за каменные осыпи. И ни одного звериного или птичьего следа! Нетронутая снежная целина тысячами блестящих искорок светилась под светом фар.

– Березовый?

Ушедший в себя Сергей вздрогнул, услышав голос Николая, разжал плотно сомкнутые губы.

– Он самый.

От этого ручья до въезда в тайгу оставалось километров десять,

На какое-то время в кабине опять наступило тягостное молчание, перебиваемое лязгающими ударами. Казалось, что мотор пошел вразнос и еще секунда-другая – и вся эта конструкция из болтов и гаек развалится и отойдет синим дымком.

Митрохин повернулся к Сергею, спросил с надеждой:

– Может, дотащимся до базы? – Он неопределенно кивнул на лобовое стекло.

Сергей помолчал, вслушиваясь в лязгающие ритмичные удары, покачал головой.

– Вряд ли. А рисковать нельзя – коленвал заклинит.

– Но… – Митрохин тронул Сергея за рукав. – Попробуй, Серега. – Он сглотнул комок, подступивший к горлу.

– Ведь погибнем же здесь, к чертовой матери. Вкладыши нам здесь не поменять – замерзнем на ветру. Ведь всего полста километров, – уговаривал он.

Жарков молча гнал машину вперед. Теперь он уже не обращал внимания на Митрохина, что-то говорящего вполголоса, и только со страхом прислушивался к усиливающемуся стуку в двигателе.

ЗИЛ проскочил еще один распадок, полосой света выхватил из темноты крутой, почерневший и потрескавшийся от мороза склон сопки на правом берегу. Брусничная. Отсюда до поворота, где зимник сворачивал в тайгу, оставалось километров семь.

Неожиданно Сергею послышалось, будто стук в двигателе усилился. Он сбросил газ, переключил скорость. Точно, мотор молотил вовсю, заставляя сжиматься сердце от тяжелого предчувствия. В голове вихрем полетели мысли: «Может, пронесет? А если заклинит? Тогда все? А как же трубы? Ведь его ждут в поселке. Ну, Серега, решайся!»

Сергей искоса посмотрел на Митрохина, выключил дальний свет, проехал еще метров десять, остановился. Митрохин ошалело повернулся к Жаркову.

– Чего это ты надумал?

И тогда лишь, когда Сергей медленно, словно раздумывая, опустил руки, он вскинулся, потянулся к баранке. Торопясь и глотая слова, затараторил зло:

– Ты это брось дурить. Давай я покручу, а ты на моем месте посиди…

– Ну-ка убери лапы! – Жарков шевельнул широкими плечами, оттесняя Митрохина, сказал глухо: – Надо проверить двигатель на других режимах. Может, и не вкладыши. – Он поплотнее запахнул полушубок, с тоской посмотрел в боковое стекло, за которым чернел пугающий провал ночи. Если бы не эта авария в поселке, можно было бы плюнуть на все и гнать машину до предела – пока коленвал не заклинит. Но сейчас нельзя. Нельзя! Нельзя рисковать. ЗИЛ нужен живой. Он должен добраться до базы, а затем вернуться в Красногорье.

Тугая плотная волна морозного воздуха обожгла лицо, забила дыхание. Сергей спрыгнул в снег, захлопнул дверцу кабины. В этом месте снег был глубокий, по колено, и чтобы не набрать его в валенки, пришлось вышагивать по-журавлиному, протаптывая дорожку к передку.

Не успевший остыть радиатор приятно отдавал теплом. Сергей открыл капот и высветил переносной лампочкой работающий на малых оборотах двигатель. «Чем черт не шутит. Может быть, вовсе л не из-за вкладышей молотит движок?»

Вытянувшееся лицо Митрохина за ветровым стеклом замерло в ожидании. Сергей махнул ему рукой – мотор взревел, потом заговорил, заурчал глухо. Здесь был полный порядок. Даже профан-автолюбитель мог догадаться, что двигатель нп при чем и придется снимать поддон картера.

Жарков медленно смотал лоснящийся от– масла провод переноски, закрыл капот, посмотрел на часы. Надежный «Маяк» показывал двадцать минут шестого, и до рассвета оставалось еще три часа. Сергей прислонился к подрагивающему радиатору, посмотрел на усыпанное холодными мерцающими звездами небо. Вчера вечером оно еще было затянуто лохматыми обрывками туч, и это все же сдерживало мороз. Сейчас распогодилось, а значит, и мороза прибавилось. Видно, правду люди говорят: беда в одиночку не ходит. Быстро, стараясь не выпустить тепло, Сергей юркнул в дверцу. В пропахшей шоферским духом кабине было тепло и уютно. Не хотелось думать ни о морозе, на который надо было вылезать, ни о сволоте-механике, выпустившем ЗИЛ в рейс.

– Ну что там? – не выдержал затянувшегося молчания Митрохин.

Жарков молча откинулся на потертую, замасленную кожу подушки, снял рукавицы, стащил шапку-ушанку.

– Дело дрянь, Никола. Движок в порядке, придется поддон снимать. – Он положил руку на баранку, широкой ладонью накрыл черный набалдашник переключателя скоростей. – Давай решать, что делать будем.

– Та-ак значит… – Митрохин повернулся к Жаркову, вдруг как-то странно, с испугом посмотрел на него, сказал, растягивая слова: – Значит, вкладыши… Ты не засек но часам, сколько проторчал там?

– Ну-у… – замялся Сергей, – минут пять…

– Вот-вот. А теперь посмотри на свое лицо. – Митрохин сунул руку в ящичек для вещей, вытащил оттуда зеркальце, протянул Жаркову. – Полюбуйся!

Щеки и кончик носа были совершенно белыми. Сергей не торопясь положил зеркальце обратно, начал растирать лицо.

– Что делать будем? Если действительно полетели вкладыши, то коленвал на любом километре заклинить может.

– Слушай, Сережа! А вдруг на базе есть машины? – Николай всем корпусом крутанулся к Жаркову, в его глазах заплясали радостные огоньки. – Должны быть. Хоть одна… Из этого драндулета надо выжать все возможное, и если он накроется, то остаток пути идти пешком…

– А если нет? – тихо спросил Сергей.

– Чего? – не понял Митрохин.

– Машины, которая смогла бы заменить этот «драндулет».

Жарков включил дальний свет, медленно выжал сцепление,

переключил скорость… ЗИЛ мягко тронулся с места, проехал еще метров двести, уперся передком в выросшую на пути белоснежную стену сугроба.

– У нас же с тобой ни крошки хлеба, – жалобно сказал Митрохин.

– Ничего, Колька, не отощаем. Там, – он кивнул через плечо, – сейчас гораздо хуже.