Текст книги "Долгая дорога домой (СИ)"

Автор книги: Аноним Vombat13

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Я тоже знаю Алефа. Он муж моей Наставницы. Он был – хороший. Только – никогда не улыбался. И я – знаю почему.

Они пошли по Пустоши, обнявшись. Бесшумно вздохнув, Пятый поднялся с земли, поднял самострел и пошёл следом, мысленно матеря этих двоих. Они тут прогулки устроили! Лебяди! А за их шкуры кто отвечать будет? Опять – Пятка? Или – ну их? Пятый содрогнулся. Ему вспомнился Старик. Старик не простит, когда вернётся. Всё же Пятый не верил, что Старый – не выкрутился. Не хотел верить. И эта несбыточная надежда придавала ему сил и решимости. Пятому было легче, что как бы он не сам себя заставляет делать то, чего не хочется. А как будто за спиной стоит тень великана, что готов в любой момент дать по шее, обматерить на своём смешном языке, но всегда прикроет, научит, спасёт. Как жить без него? Как?

Утром Командир не поднимал вопроса непокорных, даже не удостоил их взглядом. Всего решили спасаться своим умом 17 человек. Из них – 3 женщины. И – один Егерь.

Прибыток долго ругался с решившими уйти, пытаясь отобрать у них выданное им оружие. Гадкий Утёнок не вмешался в этот спор. Для него эти люди – просто перестали существовать. Он просто выехал во главе каравана в сопровождении Магов и охраны. Стрелок – ускакал в Пустошь. Дозоры и Егеря – разбежались.

Люди спешно выстраивали повозки в вереницу, уходили, старательно пряча глаза, чтобы не сталкиваться взглядами с теми, кто решил остаться и идти на запад.

Ночью обсуждения не было. Если днём разговоров было много и довольно жарких, то ночью стража жёстко пресекала любой шум, любое движение. Каждый думал сам. Каждый должен был самостоятельно принять решение.

Хотя, некоторым – решение принимать не приходилось. Матери Милосердия, Крестоносцы, артисты – были безмятежны. Их выбор был сделан уже давно. Вчерашняя смута их лишь забавляла. Хотя предстоящий путь через Земли Змей и их – тоже тревожили.

Но, день прошёл относительно спокойно. Егеря и Дозор – отгоняли Тварей Пустоши, покрошили двух одиноких Бродяг.

Заночевать решили в ложбине подковообразного холма, прикрывшись его склонами от ветра.

И решили провести небольшое учение для ополченцев, да и для остальных.

Судя по рассказу выживших, Уж имеет много всадников. Пеших воинов защитники города даже не видели. Конница Ужа без поддержки полков щитоносцев взяли этот город. Неожиданно появились перед укреплениями, спешивались и лезли на кручи оборонительных валов, с собой же они привезли и лестницы, вскарабкавшись по которым сбрасывал вниз верёвки. И сражались Змеи – остервенело, бесстрашно. Даже раненные – продолжали бой.

Зуб выстраивает стену щитов. Стрелок начинает менять хват копий, уплотнять строй. Ставить первый ряд на колено. Как бы не уважали Стрелка, но бывалые вояки считали его слишком юным, потому стали в открытую пренебрегать приказами юноши, не скрываясь – отмахивались от него, посмеиваясь. Белый решил вмешаться.

– Теперь, когда все "левые" ушли, я вам расскажу, как мы познакомились со Стрелком, и откуда появились Крестоносцы, – Белый остановил своего коня перед строем, кивнув подбежавшим Зубу и Пятому.

Стой весь обратился в уши – этого не знали не только Крестоносцы, но даже Маги Красной Звезды, что тут же поспешили поближе. И даже Мать Жалея, стоящая поодаль для помощи вдруг поломавшимся, что бывает даже в дружеской потасовке нередко, подобрав подол, подошла ближе, встав за спиной Зуба.

– Кто из вас слышал, кто такие – Бессмертные? – спросил Белый.

– Я – слышал, – кивнул Зуб.

– Ну, тогда расскажи всем, что это за воины и как они сражаются, – велел Белый.

– Бессмертным называли конный полк, состоящий целиком из Знати... – начал Зуб.

– Ну, не совсем так. Простолюдин, заслуживший право служить Бессмертным получает титул, ну, а так – верно, – добавил Белый, – Так почему они – Бессмертные?

Зуб – кивнул:

– Этого я не знал. Думал – только урождённые могут служить в этом полку. А Бессмертные они потому, что с ног до головы закованы в кольчугу и стальной доспех. Шлема у всех – с личинами. Копья – два человеческих роста. И все – верховые. И кони у них – не такие, как у купца в повозке, а как у Командира – боевые. Это – ударная конница. Никто не смог отразить их удара. Поэтому они – Бессмертные.

– И всё же – нашлись те, кто смог устоять против них, да, Стрелок? Я вам расскажу про тот бой, когда впервые зубы Бессмертных были выбиты, а их глава – убит, – сказал Белый.

– Ими командовал Наследник, – крикнула Жалея, – я была там, но не видела. Мы – убежали от страха. Все боялись Бессмертных.

– Даже так? Слышишь, Стрелок, Мир, оказывается – тесен. Тогда проследишь, Матерь Милосердия, чтобы я чего не напутал. Разбил Бессмертных такой человек, что называл себя Игреком.

– Святой Игрек основал наш Орден! – воскликнула Жалея, – я имела честь лично с ним говорить и помогать ему в излечении больных. Он наказал нам носить белые одежды и красные кресты, а выздоравливающим – чёрные одежды и белые кресты.

Стало так тихо, что было слышно, как скрипят камни под стопами людей и трещат дрова в кострах. Легенды оживали сейчас перед глазами людей. Многие слышали эти сказки, но никто и подумать не мог, что среди них могли быть те, кто лично был в этих "сказках". Даже Зуб – с удивление смотрел на собственную жену.

– Верно, – кивнул Белый, – Бессмертные вышли в тыл Ставки Воеводы, которому служил Игрек. Между Ставкой и Бессмертными был только Игрек и его полевой Оплот Милосердия.

– Лазарет. Он его называл – Лазарет, – добавила Жалея.

– У старика Игрека было только сотня недолеченных бойцов с крестами и сотня стрелков. Он выстроил своих крестоносцев, как вас учил Стрелок. Зря вы не верите ему. Малыш, где ты был в том строю.

– Первая шеренга. На колене. Игрек стоял за моей спиной, через человека, третим. Он был очень длинным, через наши головы рубил.

Сотни пар глаз разом скрестились на юноше. Стрелок – усмехнулся, поклонился.

– Сколько же лет было..., – ахнула Жалея, закрывая рот ладонью, – Арамис? Только он был такой... Ты – внук Игрека?

Стрелок – манерно поклонился. А, Жалея – повернулась к Командиру, в её огромных глазах – ужас, она открыла рот для вопроса, но улыбка Гадкого Утёнка – остановила этот несвоевременный вопрос.

– Три шеренги. Всего три шеренги раненных, вчерашних пахарей, побирушек и базарных грузчиков – перемололи Бессмертных. Впервые – Бессмертные не смогли пробить строй врага, не смогли обратить их в бегство.

Строй – качнулся. Народ – зашуршал шепотками.

– И как видите, некоторые – даже выжили. Стрелок был в первом ряду. Стоящий за его спиной Портос – тоже выжил. Как и Игрек.

– Он – выжил? – теперь Жалея закрывала рот двумя ладонями.

– Потом он себя называл – Пращуром.

Шелест голосов, усмешка Магов.

– Основатель Красной Звезды, – кивнул Белый, – и – Старик. Тот самый, убивающий Змеедемонов.

Гомон, как прибой моря. Народ удивлённо смотрит друг на друга. А для чего последние дни всем ещё раз были пересказаны все эти "сказки"? Крестоносцы и Матери – помотались по Миру, а вот ополченцы могли и не слышать ничего такого в своей глуши.

– Командир, – поднял руку Зуб, перекрикивая гомон, привлекая к себе внимание, – ты сказал, что там и познакомился со Стрелком. А – с Игреком?

– И – с ним. Он меня и спас. Я был в самом центре строя Бессмертных, недалеко от стяга. Копья Крестоносцев мне пробили шлем, щит, ранили в лицо, в бок, убили коня. Я бы кровью истёк, если бы Игрек не вылечил меня своим Даром Триединого. Потому я и ношу белый крест. Потому и служу Красной Звезде. Я – должен Старому. Ну, кто ещё не верит Стрелку? Внуку самого Старика-Игрека? Ну, есть такие? Выходи! Лично буду вбивать в бестолковые головы, что бестолочей в Красную Звезду просто не берут! Зуб! Командуй! Как построишь, покатай этих неверующих в учебную атаку на частокол копейный. Пусть штаны всю ночь стирают.

Ответом – дружный смех. Зуб – орёт, строя людей по росту.

А Командир – бежит во тьму Пустоши. Этот разговор растеребил его душевные раны. Так Брус Чан и объяснил Синьке, перехватив её на выходе из лагеря:

– Ему лучше побыть одному.

– Там опасно! – вырывается девушка.

– Тебе – да. Ему – нет. Ни мне, ни ему уже совсем нечего бояться. А вот за тебя он – боится. Не заставляй его злиться. На тебя, на меня, что не уберёг тебя. Я не люблю, когда он злой. Его очень нехорошо трясёт от этого.

Жалея и Зуб – тоже искали Командира. Но, он и от них сумел спрятаться.

А утром на них вышел кожевник. Пал перед Гадким Утёнком ниц, просил принять обратно. Неожиданно для Белого, за ремесленника попросили множество народа. Образовалось столпотворение. Все ждали решения Командира.

– Где остальные?

– Не знаю. Егерь сразу ушёл. Мы весь день шли вместе. А ночью я – переменил своё решение. Я был не прав. Только там я понял, что обесчестил себя, послушав гнилых слов Егеря.

Гадкий Утёнок и Стрелок – переглянулись. Потом Командир обратился к бывшему ремесленнику:

– От меня ты – чего хочешь?

– Прими меня, мой Господин. Рабом твоим буду, – склонился вновь кожевник.

– Не будет этого. Ты – отказался от моего права. Ты – свободен. Да и рабов у нас не было, нет и – не будет. Уходи!

– Тогда – убей! Убей меня! Мне там всё одно – смерть. Они все – погибли. Я – видел. Я – спрятался, когда их убивали эти Змеи.

После этих слов глаза Стрелка – сузились до щёлок, будто он целился из своего самострела.

– Ты ещё и лжец. Уйди с глаз моих! – вскипел Командир.

– Прости его! – крикнул женский голос.

И тут же – многоголосый вой стал просить Гадкого Утёнка за этого запутавшегося бедолагу. Ведь каждый может ошибиться.

– И ты – Жалея? – удивился Командир.

– Святой Игрек призывал к милосердию, – говорит Матерь Милосердия.

– Встань, бывший мастер, – велел Командир.

Кожевник – поднялся. Открыл рот, но взгляд жестоких глаз заморозил слова прямо в глотке.

– Кто ещё так считает? Кто считает, что нам надо принять этого... его – обратно? Сюда, встаньте по правую руку. Кто считает, что ему не место среди нас – налево.

Произошёл раскол. Людей, даже – семей. Зуб – налево, Жалея – направо. Синька, её брат, все циркачи и Стрелок – тоже налево. Крестоносцы и Егеря – к ним. Они знают – что такое Честь. Предал, пожалел – иди, вскройся.

Белый подождал, пока народ определиться, подошёл к кучке жалостливых. И в лицо Матери Милосердия стал говорить:

– Игрек вас учил, но вы, глупые бабы, всё – перепутали. Он вас учил, что не надо спариваться с кем попало, чтобы не нахвататься болезней постыдных, вы – приняли обет целомудрия, отказавшись от главной своей цели – продолжения Жизни. Он учил милосердию? Меня Старик учил – справедливости! Они – бросили вас! Им было едино – выживите вы или нет! Он вас и бою предаст. Я его поставлю в строй, а он посчитает, что он – лучше знает, где ему сражаться. Он сбежит, а другие будут убиты в открытую спину! Молчать, осёл! Ты достаточно наговорил! Ты достаточно – предал! Нас, тех, с кем пошёл спасаться! Твои слова, твоя судьба – мне не интересна! Сейчас я говорю для тебя, будущая Настоятельница Лазарета! Один из них – сбежал прямо к Змеям! Жизни почти двух десятков разумных – цена твоему милосердию!

На Матерь Жалею было больно смотреть. Такую важную и степенную матрону отчитывали, как нашкодившую девчонку. Да и она – так и выглядела. Жалко.

– Теперь Змеи знают, сколько нас, куда мы идём, зачем мы идёт. Они нас будут ждать. Все наши жизни – цена милосердия. Этому учил тебя Игрек? Игрек, не совершивший ни одной ошибки! Наказавший всех своих, всех наших врагов! Врагов, о которых мы даже не знаем! Этому он тебя научил, женщина? Или – это ты – плохая ученица? Старик и меня научил Милосердию!

Одним, слитным движением Командир выхватил свой меч и разрубил кожевника надвое. Резко взмахнул мечом, стрясая с него кровь.

– Вот – Милосердие. Он – отмучился. Он – не станет Бродягой. Такому Милосердию научил меня Старый! С сего момента – ко всем, кто решит что он лучше меня знает, как правильно, кто усомниться в моём праве, я буду проявлять такое же Милосердие! Я – всё сказал! Я – прощаю лишь однажды. Его я уже один раз простил. И вас, всех, прощаю. Первый, но и последний раз!

Вся группа, пожалевшая кожевника – сжалась. Гадкий Утёнок повернулся к другой группе, встретил удивлённые глаза любимой, одобряющие глаза Пятого, прячущего взгляд Сбитого Зуба.

– Зуб! Мы уже – опоздали! Мы – уже мертвы! Строй это стадо! Вперёд!

*****

Пятый направил своего коня в Пустошь. Это горожан Пустошь – пугает. А для Пятого она – пустое пространство. Ему, свободно гуляющему по Гиблому Лесу, привыкшему к его насыщенности, пусть – скверной, но – жизни – Пустошь – была пустой и безграничной. Предсказуемой и не опасной, потому немного опьяняющей своей безграничностью, ощущением свободы, безбрежности и безмятежности.

Людей Пятый боялся много больше чем Скверны и её Порождений. Особенно – некоторых. Которые, казалось – насквозь знакомы, а потом оказывается, что ты их совсем не знаешь. Пятый думал о Белохвосте. И лишь часть его сознания воспринимала окружающее. Пустошь была так безмятежна, что её унылое однообразие и спокойствие помогало юноше думать.

Задумка с "бунтом" вышла боком. Стала совсем не тем, чем думал Пятый. Да, было подозрение, что у них в отряде – "сверчёк". И прибился он – от "ополченцев". Больно уж легко Змеи завоевали тут всё. Без скользких полозов тут не могло обойтись. Именно для него был показательно раскрыт "план пути", организован "исход" недовольных. Но, все ушедшие – погибли. Стали думать на Егеря. Пока не нашли и его тело, в окружении костей Нежити. Получается – напрасно они "баламутили" людей. Два десятка напрасных смертей. А это – грех. А за грехи – придётся заплатить. Таков закон Мироздания. Старый этот закон называл – Кармой. Не "кормой", как думал выросший на море Серый, не той "кормой", которой Андр называл место, на котором сидел, а – "Кармой".

Пятый тяжело вздохнул. Но, ещё больше, нет, пока – не пугал, сбивал с толку, именно его друг и соратник – Серый. Пятый – не узнавал его. И с каждым днём – все больше недоумевал. И даже, да что уж перед самим собой? Пятый даже был напуган этой Казнью Милосердием. Не самой казнью. К смерти Пятый – привык. К этой логической подводке. К этой показательности. К холодной, бесчувственной, расчётливой жестокости. Бесчеловечной. С каждым словом, с каждым отдельным словом и фразой Серого он был согласен. Но, всё вместе – бросало в дрожь. Он так же мог зарубить – Пятого. Жалею. Тем более, что он ей уже вынес "предупреждение".

Да и – Синьку. Что – вообще ни в какие ворота не лезет! Пятый – видел, как они любят друг друга, видел, как они мучились своими чувствами, потому и столкнул их лбами, что ему было больно смотреть на них, обоих, не чужих ему людей. Но, в момент Казни – Пятый, вдруг, понял, что с таким же, мёртвым, выражением лица Серый располовинит и его, и – Синьку. Потому что посчитает их – неправыми. А их казнь – будет Справедливым Милосердием.

Нет, Серый! Ты – не прав! Старый таким – не был. Он не то, что не наказал Мрака за измену и соглядайство, а вообще – приблизил к себе, учил, пестовал, холил и лелеял.

Пятый – понял, что впервые за десяток лет, какие помнил – боится. Не Скверны, полоса которой как раз появилась на его пути, боится – своего друга. Того, во что он превращался, пройдя через Смерть и руки Некроманта. Может, Некромант что-то напортачил? Или Смерть забрала слишком многое из Души хорошего, доброго идеалиста, каким был Белый Хвост? Оживший друг с отмирающей душой – вот что страшно!

А Скверна? Что её боятся? Да и Скверны, которую Пятый всегда хорошо видел – было мало в этих Пустошах. Это в Гиблом Лесу Скверна была сплошным туманом разной плотности, а тут – лёгкие, редкие полосы, как стелящийся по утрам дым от костра.

Мало кто знает, что Скверна распространяется не абы как, а подчиняясь некоторым закономерностям. Пятый – не знал этих закономерностей, но видел, что они – есть. Как течёт вода по земле, как бегут облака по небу, так и Скверна течёт по Миру, выливаясь из Погани, а потом растекаясь согласно неведомым, но, неутолимым закономерностям. И Бродяги ходят-бродят не просто так, а частенько – вдоль полос Скверны.

Именно поэтому Пятый поехал вдоль самой крупной полосы Скверны, ожидая встретить Бродяг, всё больше забирая севернее от дороги. Полоса этой Скверны пересечёт дорогу каравану, поэтому надо посмотреть. Если Бродяг будет мало – можно будет развлечься. А будет много – можно будет предупредить Белого.

Но, то что Бродяг будет так много, не ожидал даже Пятый.

Он вылетел на гребень высотки и – слишком поздно почувствовал опасность, слишком занятый своими мыслями, слишком успокоенный безмятежностью Пустоши. В распадке стояли сотни Бродяг, образуя рисунок завихрения, какой Пятый видел в ловушке Неупокоенных Духов, которую Старый назвал "Сад Камней". Сотни, может быть, и тысячи скелетов – стояли именно таким рисунком.

Но, через секунду их строй разрушился. Они увидели Живого. Пятого. Скелеты разевали челюсти с остатками неистлевшей плоти на ещё угадывающихся лицах, но их характерный визг у них не получался. И они – не прыгали. И были "голыми" – без брони и оружия. Даже – сильно голыми – плоть с них была срезана.

Пятый сломал Сигнал, пришпорил коня, поскакав в противоположную сторону от каравана. Ежесекундно он оглядывался, рискуя сломать себе шею, направив коня не туда. Но, Пятый – продолжал удивляться "ненормальностью" Бродяг. Матёрые Бродяги бы уже прыгали своими гигантскими прыжками, визжали бы, сворачивая кровь в жилах, бежали бы, обгоняя ветер. Эти же были – как свежие, "мясные" Бродяги, но – без мяса. Они бежали быстрее любого человека, но прыгали – совсем плохо, Визг у них – так и не получался.

Но, тем не менее, Бродяги бежали быстрее, чем у Пятого скакал конь. И когда конь стал подавать признаки усталости, Пятый решил закруглять свой путь к каравану. Уводя часть Бродяг, Пятый не рассчитывал убежать от них. Он лишь хотел дать Серому больше времени на устройство боевых порядков. Пятый прекрасно знал, кому и в каком состоянии придётся отбивать сотни Бродяг. И его манёвр должен был разделить Бродяг, чтобы они обрушились не все разом на отряд Серого, а по частям. Дракона надо есть кусочками.

С этой мыслью Пятый и полетел через голову коня. Юноша как раз в очередной раз обернулся посмотреть на преследователей, поэтому не видел вставший в камнях силуэт. Щелчок тетивы Пятый услышал слишком поздно, когда стрела уже вонзилась в грудь коня по самое оперение. Стремясь сохранить целостность самострела от падения с коня с такой скорости, Пятый – совсем не думал о своей собственной целостности.

Молодость. Ей свойственно заблуждаться. Молодым, чудится, что они – бессмертны. Что неприятности и смерть – это у них. Не у меня. Со мной ничего не может произойти плохого.

"Почему я их не почуял?" – в отчаянии подумал Пятый, когда пришёл в себя после сильного удара о землю. Его руки уже был намертво стянуты за спиной, сам он был перекинут через спину коня, как мешок, глаза его были завязаны.

– Пошли вон, безмозглые! – каркающим голосом крикнул кто-то.

– Смотри, Осмин, работает амулет, – воскликнул другой голос.

– Заткнись! – каркнул первый, – снимай с коня упряжь скорее, да валим! Нет у меня желания проверять – как долго амулет будет отпугивать эту безмозглость!

– Сколько мяса! Как жаль! – простонал второй голос.

– Берём этого сладкого мальчишку и бежим. А то – мы сами станем мясом! – прокаркал первый.

Пятый услышал какой-то лёгкий хруст под самым носом и слишком поздно понял, что надо было не дышать. Реальность – закрутилось спиралями того самого "Сада Камней" и – погасла.

*****

– Тревога! – закричал Разумник усиленным магией голосом, – Стрелок сломал Сигнал!

Гадкий Утёнок вынырнул из раздумий, послав коня сразу вскачь. Он помнил, куда пылил Пятый.

– Зуб, строй это стадо! Оттуда угроза! – закричал Командир.

Восемь всадников поскакали за ним.

Им навстречу уже текла сплошным потоком река свежих, освежеванных скелетов. Белый на всём скаку врубился в этот поток, сбивая Бродяг конём, раскалывая им черепа, разрубая им позвоночные столбы. Конь Гадкого Утёнка почти остановился, ведя свой собственный бой с Бродягами, кроша их копытами, растаптывая упавших Бродяг. Белый рубил направо и налево, впереди и сзади. Его длинный меч отлично подходил как раз для такой рубки с коня. Мелькал, как крылья птицы.

Но, река Бродяг обтекла его, как вода в ручье обтекает камень, обтекла Магов, кидающихся камнями, бьющих молниями, и рубящихся мечами и топорами крестоносцев и заскользила к каравану.

– Да сколько же вас! – взревел Гадкий Утёнок.

Он уже почувствовал, как руки наливаются бесчувственным свинцом. Как бы ни был лёгок меч изумрудной стали, как бы ни было изменено, в младенчестве ещё, его тело по образу Паладинов, но Белый ещё не восстановился после излечения Некромантом, уставал быстро, не мог долго сражаться с такой прытью, на таких скоростях. Воздух – кончился, выбросив его из состояния Упоения Боем, которое Старый называл Боевым Режимом, владея им, не проходя изменений тела магией. Сердце отчаянно билось, не в силах разогнать слабость из тела. Багровая тьма в глазах подбиралась из-за углов зрения, стягиваясь к центру. Белый знал – именно в такие моменты чаще всего и гибнут в сечах Паладины. Потому как, кроме усиления, ускорения, не чувствительности к боли и ранам, Паладин, в Упоении Боем, уставая и не прервав такого своего состояния – перестаёт видеть, чувствовать угрозу. Особенно – удары противников с боков или сзади.

– Милый! – едва слышно прошелестел, ветром, призрачный голос, с едва уловимым, но узнанным голосом Синеглазки. Как свежую, холодную кровь влили ему в жилы. Усталости – как не было. Будто он – хорошо выспался и только встал после крепкого сна. В глазах и голове – прояснилось. Он ясно и чётко увидел – что надо сейчас делать. Но, в Упоение – погружаться не спешил.

– Туда! – хотел он крикнуть, но лишь захрипел пересохшим горлом.

Но, его спутники его услышали. Повернули коней, прорубились на "берега" этой реки красно-белых, "голых" Бродяг. Вызывая этим – ответвление, раздвоение реки Нежити. Отчаянно рубясь, разрывая, сжигая Бродяг магией, всадники вырвались из сплошного потока скелетов, поскакали, набирая скорость, отрываясь от противника.

И тут же – развернулись, выстраиваясь атакующим клином. На острие – Белый. В своей артефактной броне Стража Дракона, самостоятельно нарастившей свои объёмы, закрывшей большую часть тела владельца гибкой, но очень прочной бронёй. Белый был почти неуязвим для безоружных Бродяг. За ним – два крестоносца, броня которых больше всего подходила под броню Бессмертных – почти полная кольчуга, усиленная стальными пластинами. Третий ряд – три крестоносца в кольчужных рубахах, шлемах, наручах и поножах, с щитами и секирами.

В тылу – маги. Маг Земли бормотал заклинание, сопровождая его танцем рук и пальцев. Маг Воздуха на одной руке держал готовый заклинания – Таран Воздуха, в другой – Молнии. Разумник баюкал какую-то свою разновидность Тарана – Ментального Удара, положив свой посох на плечо, как секиру.

Набрали разгон. Бродяги бежали навстречу. Маги – ударили, пробив в сплошном потоке скелетов широкие просеки. Таран и Удар Разума – разметали Бродяг на ошмётки. Крестоносцы, вгон, добивали уцелевших Бродяг. Проскочили поток скелетов насквозь, опять разогнались. Маг Земли бросил за спину заклинание. Корка Пустоши превратилась в жидкую, вязкую грязь, в которой Бродяги сразу увязли, падали, затаптываемые толпой скелетов, что тоже увязали в этой жиже. И Бродяги были настолько тупы, что даже не пытались обойти препятствие, продолжая – затаптывать друг друга в получившийся чан с клейстером, утрамбовывая друг друга.

– Молодец, Комок! – крикнул Белый, – Удар!

Они опять прорубились через поток скелетов выше "по течению" реки Нежити, от "чана с клейстером". В момент их удара в толпу Бродяг, Комок потерял контроль над своим заклинанием. "Клейстер" – мгновенно затвердел, похоронив в себе десятки Бродяг, ещё десяток – застряли в затвердевшей почве Пустоши разными частями конечностей.

Комок опять бросил это заклинание себе за спину. Ещё одна партия Бродяг застряла, тут же – погрузилась в жижу, втаптываемая следующими Бродягами.

Разворачивая коня, Гадкий Утёнок осмотрелся. Поток Бродяг не ослабевал, хотя они и разорвали его на части, и довольно сильно проредили. Но, конца скелетам ещё не было видно. Белый увидел, что повозки уже выстроены коробкой, щиты бортов – опущены, кони загнаны внутрь этого укрепления, строй воинов уже рубит первых доковылявших до них Бродяг.

Хорошо Бродяги не матёрые. Свежие, тупые и медлительные.

– За мной! – крикнул Гадкий Утёнок, разворачивая коня.

Он решил – пока удалось разорвать поток Бродяг, найти Стрелка. Белый погнал коня по тропе, вытоптанной голыми ступнями Бродяг. Спеша и понукая коня, с которого уже летела пена. Скорее! Скорее! Спешил Белый, чуя, что его друг попал в нешуточную беду.

Отставшие Бродяги разворачивались на него, разевали пасти на своих остатках лиц. У некоторых даже остались белые глаза. Бродяги – совсем свежие. Но, мышечный каркас их тел отсутствовал полностью. Он не сгнил, отвалившись. Они не несли следов зубов или когтей Тварей. Мясо с Бродяг было удалёно ножами. И это было заметно по характерным следам. Бродяг разделывали, как разделывают туши скотины, срезая с туш мясо. Этих бедолаг – разделали? До того, как они – Обратились или после? Жуть!

Белый уже не рубил с плеча, экономя силу. Бил ловко и небольшой амплитудой взмахов. Скорость движения коня придавала достаточную силу ударам. Надо было лишь направить клинок – головы Бродяг, почти сами, слетали с тел.

Взлетев на пригорок, Белый увидел кучу копошащихся скелетов, взревел от ярости, ударил взмыленного коня шпорами. Шлем, открывшийся, чтобы дать больше воздуха владельцу – захлопнулся, отсекая лишние звуки и запахи гниющих Бродяг. Белый выставил меч, как копьё, проскакав вдоль кучи Бродяг, рассекая сразу несколько тел, как косой. И тут же спрыгнул с коня, разворачиваясь к врагу, закрутил перед собой Мельницу мечом. Крутящийся клинок отрубал Бродягам руки, разрубал их на части.

С другой стороны ударили Маги и Крестоносцы. С треском и грохотом по скелетам пробежала ветвистая молния, белые разряды прыгали со скелета на скелет, а гнилая плоть от этого – вспыхивала, коптя. За минуту Бродяги были перебиты. Крестоносцы развернули своих коней, кружась вокруг места побоища. А Маги и Белый стали раскидывать вонючие части Бродяг, раскапывая павшего коня Стрелка.

– Стрелка нет, – кричит Шёпот.

– Тол, ты не слышишь его? – с надеждой в голосе спрашивает Командир.

– Нет, – покачал головой Разумник, – но, я слышу запах мыслей. Бродяги – думать не умеют. Туда!

Они ловят коней, опять скачут. Бродяг нет, шлем раскрылся, ветер ласкает разгорячённое лицо Гадкого Утёнка, не в силах охладить его кипящей головы. Белый чувствовал, что они на правильном пути, но, как опытный командир, чувствовал, как время – уходит. И их каравану сейчас становиться очень тяжело. Они рассекли Бродяг, проредили, увели часть за собой. Но, этот выигрыш во времени – уже исчерпал себя. И Бродяги сейчас должны были уже наваливаться на вчерашних горожан всей своей безмозглой, но не знающей усталости, толпой.

Потому он гнал коня, не жалея животину.

– Вон они! – кричит Тол-Разумник.

И Белохвост увидел – двух всадников при трёх конях. И преследуемые увидели их, стали стегать своих коней плетьми. Они, явно – совещались, причём очень эмоционально, жестикулируя. И вот один из них взмахнув руками, валиться с коня. Второй – держит на отлёте саблю Стрелка. Он объезжает коня своего спутника, перепрыгивает на него, отрубает застрявшую в стремени ногу, спихивает с заводного коня какой-то свёрток, сбрасывает навьюченные перемётные сумки, начинает нещадно стегать освобождённых от груза коней.

Лишь через несколько минут они доскакали до этого места. Зарубленный похититель Стрелка был ещё жив, но бился в агонии, истекая кровью, хрипя. Разумник бросился к нему, утыкая свои ладони в лицо раненного. Белый, мечом, поворошил тюки, что сбросили беглецы, упряжь Пятого, оттягивая момент, когда надо будет развернуть свёрток, боясь найти в нём своего друга – по размеру подходило. Но, в полотно грубой ткани был завёрнут не Стрелок. Другой человек. Молодая девушка. Одна из тех, что покинула их лагерь, вместе с кожевником. Выпотрошенная и обескровленная, как овца, приготовленная к разделке. Мерзость!

– Тол! – кричит, как раненный зверь, Белый, в отчаянии понимая, что друга ему уже не спасти – силуэт всадника и двух заводных коней, с перекинутым через седло ещё одним свёртком, с телом Пятого – уже скрылись из виду. Он на трёх конях, а конь Белого – уже загнан, и не выдержит гонки.

– Эти твари охотятся на людей, как на дичь. Они – людоеды! Этих Бродяг – они сделали! Что за погань тут твориться?! – говорит Тол, выпрямляясь.

– Куда он повезёт Стрелка? – рычит Белый.

– Я – знаю, куда, – кивнул Тол, – эти твари себя называют Егерями Ужа.

Тол вздрогнул, посмотрев туда, откуда они прискакали:

– Зуб сломал Сигнал! Сейчас вести тебя к Ужу? Зуб – довольно крепкий воин.

– Погибнут все наши, – басит один из Крестоносцев, подводя коня Командира.

– Знаю я! Знаю! Зуб! Будь ты проклят! Малыш! Прости! – воет Белый, взлетая в седло.

Сердце Белого Хвоста разрывалось от боли. Разрывалось между Дружбой и Долгом. И как бы юноша не хотел скакать на северо-восток, вслед за похитителем-людоедом, пока не падёт конь, а потом – идти пешком, он выбрал Долг. Он выбрал сотни едва знакомых людей, а не одного, пусть даже и единственного из Друзей, что у него остались. Белый – знал, что никогда не простит себе этого, но не мог поступить иначе. Жизнь одного, пусть и самого лучшего человека, не стоит сотней жизней других людей, что погибнут без Магов, мечей Крестоносцев, и его неуязвимой Брони Стража Драконов.

*****

Когда прокричали тревогу и Командир повёл свою Стражу в атаку, началась лихорадочная деятельность по организации обороны. Повозки сгоняли друг к другу, стягивали их цепями, опускали борта, выпрягали и стреножили коней. Зуб сам бегал среди людей, ударами крепкой руки – подгоняя слишком безмятежных. Если САМ Стрелок, внук Игрека – попал в беду – это что-то очень и очень серьёзное. А может – и страшное. Смертельно ужасное.

Так оно и вышло. Отряд Командира не мог перебить сотни этих странных Бродяг, что нескончаемым потоком, лавиной, перекатывались через гребень, катились на их строй щитов. Бродяги были "мягкие", тупые и медлительные, но их было слишком много. Слишком. Стена щитов стала шаг за шагом отступать к повозкам. Люди устали махать секирами и топорами, но сменить бойцов было – некем.