Текст книги "Ненаместные (СИ)"

Автор книги: Аноним Эйта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Эйта
Ненаместные

Глава 1

Жаннэй недолюбливала три вещи.

Первой из них были провинциальные города. Те самые городишки, где стоит пройти три шага – и ты уже на окраине. Стоит зайти в кафе – и ты побывал в половине кафе города. Стоит поселиться в доме – и любой прохожий уже улыбается тебе и зовет заглянуть на обед.

По-соседски.

Второй же были больницы.

Ее раздражал их специфический запах. Даже в самых лучших, богатых, элитных клиниках он просачивался сквозь двери и въедался в одежду. Вонь больного человеческого тела, больничной еды и лекарств – все это вместе превращалось в запах больницы, липучий, отвратительный, страшный. Как и место, его породившее, несущий в себе и живое, и мертвое.

Не случайно многие некроманты выбирали карьеру врача.

Но эти две вещи Жаннэй хотя бы могла терпеть. Да у нее был знакомый врач-некромант, уехавший в провинциальный городишко – настолько она была хороша!

Она даже научилась улыбаться так, чтобы соседи не ощущали себя обиженными и предлагали зайти на пироги еще раз. Не получалось обмануть разве что детей, которые почему-то всегда очень остро чувствовали ее неполноценность и сторонились ее, как бы широко она не растягивала губы. Но кого заботят детские страхи? Жаннэй неплохо справлялась.

В конце концов, командировки в провинциальные больницы были частью ее работы. Ей пришлось научиться.

Третьей вещью были яркие эмоции. Она не понимала их, потому остерегалась.

И с ними она так и не научилась справляться. Те слабые намеки на эмоции, что иногда зарождались в ее груди, ставили ее в тупик, не давая адекватно оценить обстановку, а чужие казались странными, наигранными, преувеличенными и ненастоящими. Как можно справиться с тем, в чье существование даже не можешь поверить?

Вот и сейчас она стояла в Тьмаверстской городской больнице и никак не могла взять в толк, почему этот мальчишка бьется в истерике.

– Вы не могли бы повторить? Зачем я здесь? – Спросила она наконец у стоящей рядом Ылли Тен, представительницы местного отделения Ведомства, – Вы не могли бы вколоть ему чего-нибудь, чтобы он хотя бы не орал?

Она потерла висок. В больницах у нее всегда начинала болеть голова.

– Не думаю, что это возможно, – Почтительно склонилась Ылли, – Герка Ваар, семнадцать лет, представитель младшей ветви рода жаб-зверозыков. Он невосприимчив к... препаратам.

– Жаб? Его лицо... – Недоверчиво протянула Жаннэй, вглядываясь в искаженное лицо мальчишки, – Мне казалось...

– Полукровка.

– Вы вызвали представителя Тьенского отделения только из-за этого? – Жаннэй вскинула бровь.

Ылли присела около кровати, ласково взяла мальчишку за плечи, заглянула в глаза.

– Вам стоит это услышать. Скажи ей то, что говорил нам. – Мягко сказала она. – Успокойся. Повтори.

– Й-й-ыыа... – Он сглотнул, выпрямился, и тут же снова сжался в ком, обняв себя руками, – Йа-а-а... Я Лиль. Лиль Фанк. Лиль рода Фанк из... из... девушка-а-а! Я – девушка! Ли-и-иль!

Жаннэй еще раз пролистала карту. Нет, не был, не наблюдался. Раз не наблюдался, то что? Либо скрывали – тогда роду Ваар светит штраф и крупные разборки местным отделением. Либо запоздалый подростковый кризис – но почему в такой форме?

Хорошо еще, что всего лишь зверозык, у этих силы все больше либо пассивные, либо связанные с чисто физическими вещами. Регенерация, выносливость... невосприимчивость к препаратам.

Но это слишком уж простое объяснение, явно не то дело, ради которого стоит требовать специалиста из столицы. Неужели они думают, что мальчишка может говорить правду?

– Я посмотрела. – Сказала Жаннэй наконец, когда молчание совсем уж затянулось, – Выйдем?

В коридоре она первым делом спросила у Ылли:

– Кто такая Лиль Фанк? Знакомая?

– Они учились в одной школе. Она старше на год. Месяц назад произошел несчастный случай, и она впала в кому... Если хотите, можете посмотреть и на нее: она лежит чуть дальше.

– Проводите. – Кивнула Жаннэй. – Почему вы вызвали меня? Все это выглядит как обычный подростковый кризис. Слегка запоздалый, но...

– Герка Ваар успешно преодолел свой кризис в пятнадцать лет, с тех пор и приобрел невосприимчивость к препаратам. – Незамедлительно отозвалась Ылли. – К тому же, почему он впал в него только сейчас? Если привязка к Лиль, он сорвался бы раньше.

– Вы его допрашивали?

– Он до сих пор не в состоянии отвечать. – Покачала головой Ылли, – Поэтому мы вызвали вас. Слишком большая ответственность. Мы допускаем, что он... или она может говорить правду. Но это значит, что род Жаб скрывал слишком сильную кровь... даже если это и первое поколение. Понимаете, каковы могут быть последствия? У нас нет полномочий решать это дело только в рамках нашего отделения.

– Или род Фанк. Почему вы не думаете, что это мог быть род Фанк? – Протянула Жаннэй, – Что это за род?

– Это не род. Семья Фанк переехала из Вытески. Невозможно. В родах ее родителей никогда не рождалось детей с сильным даром. Это телекинетики.

Жаннэй промолчала. Для того, чтобы знать, насколько опасны могут быть обычные телекинетики, стоило встретиться с хотя бы одним спятившим. Похоже, этому городу до сих пор везло.

Она краем глаза посмотрела на Ылли. Та нервно прядала длинными ушами и озиралась по сторонам. Явно опасалась столичной гостьи... чего, спрашивается, ей бояться? Жаннэй же не с инспекцией приехала.

Хотя... девчонка же совсем. Зеленая. Она может бояться Жаннэй только потому, что та приехала из столицы. Все, что она думает, высвечивается на ее гладком лобике огромными буквами. Полнейшее отсутствие самоконтроля. Перегорит... туда ей и дорога.

Тьмаверст... город зверозыков и звероязыких. Тех, кто уподобился зверю и тех, кто зверями управляет. Телекинетиков тут мало, вряд ли они понимают местные законы и вписываются в полузвериное общество, немудрено, что в словах якобы беспристрастной представительницы местного отделения так явно звучат презрительные нотки. Она-то зверозычка.

Стоит включить это в отчет. Пусть пошлют сюда пару перспективных новичков на практику, разбавят местный шерстистый состав. Жаннэй не могла вспомнить ни одного человека из местного отделения с человеческим прикусом, и это беспокоило ее.

Телекинез – дар из пси-спектра. Местные должны были принять это во внимание, раз уж решили, что мальчишка может говорить правду. Но они даже не сочли нужным упомянуть это в документах. Халатность? Дурость? Сговор?

– Я могу встретиться с представителем семьи Фанк? – Спросила Жаннэй как можно дружелюбнее.

– Мы запрашивали некроманта как раз на этот случай. – Ылли поджала губы, – Но... – Жаннэй натянула на лицо маску доброжелательного любопытства, и Ылли тут же стушевалась, передумав вставлять шпильку, – Не думаю. Она единственная выжившая после несчастного случая. Пожар в семейном доме. Ее тело нашли неподалеку, травма головы. Родители числятся пропавшими без вести.

– Хм. Интересно. – Жаннэй остановилась перед дверью. – Здесь?

– Да.

– Почему нет охраны?

– Охрана? – Удивилась Ылли, – Разве она необходима?

По инструкции полагалась. Здравый смысл тоже был за охрану. Все-таки тут нет никакого заговора. Обыкновенное разгильдяйство. Поручили дело новичку...

Жаннэй толкнула дверь. Пожалуй, это тоже стоит включить в отче...

– Где? – Спросила она спокойно, – Где Лиль рода Фанк? Вы говорили, она здесь; ее здесь нет. Как думаете, зачем нужно охранять подследственных?

Ылли побледнела стремительно, схватилась за грудь, часто задышала, сползая вниз по стене и не сводя взгляда с пустой койки. Ее огромные карие глаза стали еще огромнее – хотя, казалось бы, некуда. Резцы начали расти, хозяйка была в шаге от трансформации.

Жаннэй ударила Ылли по губам, так что маленькая головка на тонкой шее мотнулась в бок. Ылли вскрикнула, но когда повернула голову, в чертах ее лица было гораздо больше человеческого.

Кто посадил этого трепетного мышонка на такое место? Стоит просмотреть ее личное дело и доложить на папочку или мамочку. Жаннэй достала из кармана платок и начала брезгливо оттирать ладонь от чужой крови.

– Держите себя в руках. Вы на службе, а не в детском саду. Не устраивайте истерик.

– Н-но...

– Я направлю к вам инспекцию, будьте уверены. – Перебила Жаннэй, – Но я здесь по делу, так что прекращайте этот балаган. Сколько вам лет? Вы стажер? Почему вы не в состоянии держать себя в руках? У вас есть гордость? Впрочем, неважно. Я закрываю дело.

– ...что?

– Абсолютно очевидно, что у Герки рода Ваар запоздалый подростковый кризис. Редко, но бывают рецидивы, вы должны понимать. На носу экзамены. Переживание за подругу и школьный стресс, все это привело к эмоциональному выбросу, который мы и наблюдаем. Вы успокоились?

– Д-да.

Ылли не сводила взгляда с распахнутого окна. Жаннэй подавила желание горько вздохнуть и еще раз хорошенько эту девчонку треснуть.

Конечно, долго Ылли в этом отделении не продержится, но уволена она будет в теплой, многочисленной компании. Будет с кем выпить, кому поплакать в жилетку, кому пожаловаться на несправедливость судьбы...

Они упустили коматозника – ребята-инспекторы будут рассказывать этот анекдот еще лет пять, а то и все семь. Такие казусы нечасто бывают. Вот поэтому всегда стоит следовать инструкции и, если сказано, что надлежит поставить охрану – поставить охрану.

Тело Лиль Фанк кто-то украл. Или же она ушла сама... невероятно.

То, что сама Лиль Фанк льет слезы из глаз Герки, тоже кажется невероятным. Но Жаннэй работала достаточно, чтобы знать, что невозможного не существует.

Есть три вопроса, на которые стоит найти ответ. Первый назрел чуть ли не в самом начале: если у Герки только один дар, приобретенный после кризиса, то что было до? Неужели он был бездарен? Ответ кажется очевидным, но будет ли он правильным?

Какие отношения связывали Лиль и Герку?

Кто украл тело и зачем? Само ушло?

Что-то подсказывало Жаннэй, что вся эта история – вряд ли результат продуманного плана. Скорее всего, тут повинна череда спонтанных решений, основанных на чувствах, эмоциях, интуиции, инстинктивных порывах... Больно уж по-дурацки все выглядело.

Да это вообще могло оказаться отвратительной гадостью вроде истории любви с самопожертвованием! И еще какой-нибудь слезливой составляющей, упаси Лаллей!

Жаннэй очень, очень не любила такие дела.

– Я останусь тут на неделю. Доведите мою версию до сведенья начальства.

Ылли снова задергала ушами. Припадочная какая-то, право слово.

– Зачем вам оставаться? Я могу помочь?

– Да. Перестаньте задавать вопросы. – Сухо ответила Жаннэй. – Вы уже доказали свою полную некомпетентность. Не позорьтесь.

– Но если это подростковый кризис...

– Просто озвучьте эту версию. Всем. – Последнее Жаннэй особенно подчеркнула. – Вы хотите... сложностей?

– Н-нет...

– Вот и я не хочу сложностей, которых здесь и нет. Это подростковый кризис. И я буду так добра, что выведу Герку рода Ваар из подросткового кризиса с минимальными потерями. Я проявляю сочувствие к ребенку.

Ылли наконец выпрямилась и окончательно вернулась в человеческий облик – даже ушами почти перестала шевелить.

– Эту версию огласить? Я хочу помочь.

– Вам за это платят? Вы осведомитель этого рода в Ведомстве? – Поинтересовалась Жаннэй, снизив тон. – или это юношеский максимализм?

– Это любопытство. – Твердо ответила Ылли, – Я хочу понаблюдать за профессионалом. Я курирую это дело, это мое первое дело, и оказалось, что оно все состоит из одних ошибок. – Она вдруг резко поклонилась, – Научите меня!

Замечательно.

Еще один ребенок на ее бедную шею. Доверять она ей не может. Положиться на нее? Глупо. Следить? Только тратить драгоценные ресурсы. Целую неделю терпеть, пока эта девчонка будет путаться у нее под ногами?

Но именно эта мышка добилась вызова столичного специалиста. Значит, хотя бы чутье у нее есть – чутье и некоторая гибкость мышления. Иначе ей не понадобилась Жаннэй для того, чтобы поверить в кризис. Да она и Жаннэй-то не поверила.

Если с мышкой не договориться, могут возникнуть проблемы. У мальчишки... или у девчонки... может оказаться редкий дар. А редкий дар, который не смогли вовремя скрыть – как правило, сломанная жизнь. Жаннэй терпеть не могла ломать жизни, хватит, достаточно наломала.

Дар вроде не опасен. Значит, нет причин раскачивать ведомственную махину, лучше решить все тихо.

Жаннэй подошла к подоконнику, высунула голову в морозный вечер, немного подышала, размышляя. Эх, плошку с водой и отследить бы по тем занесенным следам на снегу... Нет, не сейчас, позже.

Она захлопнула окно как раз тогда, когда Ылли хотела сунуть туда свой остренький носик. За окном взметнулся маленький смерч – Жаннэй была уверена, Ылли его даже не заметит. И уж точно не додумается связать погоду со столичной следящей-сопровождающей с даром Воздуха.

Она хочет наблюдать? Ну что же, пусть. Будет еще одна девчонка, обязанная Жаннэй карьерой. Таким не стоит разбрасываться.

– Если я узнаю, что ты кому-то докладываешь... а я узнаю. То ты тоже не удержишься, будь уверена. – Сказала Жаннэй холодно.

– Да! – Радостно встрепенулась Ылли, не обратив ровным счетом никакого внимания на фамильярность, – Спасибо, спасибо, спасибо, я оправдаю ваше доверие!

Жаннэй очень постаралась выразить максимальное количество скепсиса, используя только брови, прищур и изгиб губ.

– Рассчитываю на вас, Ылли рода Тен.

Герка Ваар был самым обычным неудачником.

В этом не было его вины. Просто ему не везло и все. С рождения.

Он родился с генами жабы. Отец-то у него был везунчиком, смог найти девушку, которой не было дела до его изъязвленной вонючей кожи. Она даже не была слепой или умственно неполноценной, просто любила его.

Все зверозыки с жабьей кровью росли в очень любящих семьях. Правда, далеко не все могли потом создать такие же.

В маленьком роду Ваар почти все были друг другу двоюродными или троюродными братьями и сестрами, и держались наособицу – их ветви досталось больше всего внешних... дефектов.

Ровесников Герки не случилось. Так уж вышло. Так что в выпускном классе все, кто мог его защитить от насмешек, уже выпустились. А сам он не справлялся.

Мать его была из рода Кенли, звероязыких. У нее не было никаких звериных черт, которые перебили бы жабьи минусы. Герка не мог нарычать и оскалить клыков, рефлексы у него были откровенно так себе (особенно в пасмурный день, когда не удавалось хорошенько прогреться на солнышке). Так что на физкультуре он вечно плелся позади под презрительное фырканье быков, ехидное хихиканье белок и змеиное шипящее: "тсссюся, шшевелис-с-сь уже". Хорошо хоть крупные звери не замечали этой "мышиной возни", а то доставалось бы больше.

Его не сильно травили, потому что он был красавчиком. Это была незрелая мальчишечья красота, про таких говорит "смазливое личико". Девчонки всегда жалели его, так что его чаще барственно и напоказ щадили, чем били всерьез. А проезжий вербовщик даже как-то раз сунул ему визитку, перепутав его, наверное, с каким-нибудь котом.

Местные-то такой ошибки не допустили бы. Знали, что он из жаб.

Геркино лицо нельзя было назвать везением. Оно грозило однажды зарасти жабьей кожей, которая потом перейдет а шею, и так потихоньку покроет все тело, как когда-то у отца. Бабушка вечно говорила, что он был очень, очень красивым мальчиком. А потом вздыхала горестно. И Герке было страшно лишиться своей последней защиты.

Но чаще Герка мечтал, чтобы лицо поскорее стало похоже на отцовское. У отца-то это началось в тринадцать, он недолго мучился. А вот Геркино ожидание было, казалось, бесконечным. Ежедневное пробуждение и рывок к зеркалу: нет, не сегодня. Не сейчас. Еще день он будет похож на человека.

Когда ему было пятнадцать, младший братишка пририсовал ему во сне усы зеленым маркером. Тогда рывок к зеркалу кончился уходом в подростковый кризис.

Если бы Герка был везунчиком, у него после этого появился бы какой-нибудь полезный и прежде скрытый дар: управление водой или ветром, или возможность менять цвет кожи, чтобы маскироваться под стены – был у Герки и такой кузен. Вместо этого на Герку перестали действовать яды. И лекарства. Организм считал их ядом и нейтрализовал тут же. Классный дар для принца в эпоху дворцовых переворотов.

А вот если, к примеру, обычный больной ангиной парень – не слишком. Антибиотики-то тоже не действуют. Ничего не действует. Лежи и задыхайся.

В общем, ничего хорошего Герка от жизни не ждал. И когда начал видеть... штуки, решил сначала, что снова заболел и бредит.

Да и потом он так и не понял, почему начал их видеть. Кризис минул полтора года как, этому дару просто неоткуда было появиться. Та девчонка, кажется, из кошек... Лиль, как ему потом сказали, у которой впервые это увидел, она ему никем была. И с ней тогда ничегошеньки не происходило, и с ним: просто линейка по поводу начала учебного года. Он просто пялился бесцельно в толпу, стараясь не заснуть, и все. Это сложно назвать кризисной ситуацией, в которой раскрываются грани дара. И Лиль просто стояла в ряду напротив, и только, когда он увидел эту штуку, обвившуюся вокруг ее запястья.

А потом линейка закончилась, и мир вокруг засиял, как торговый центр в дни праздников.

Штуки были у каждого. Такие светящиеся комки, у кого-то чуть выше сердца, у кого-то в желудке, у кого-то в голове. Пульсировали и сияли среди бела дня. Он видел их сквозь кожу.

Он про такое и не слышал никогда. Никто в его роду не видел в людях светящихся штук, чем бы они ни были, а если и видел, то не рассказывал потомкам. Он не читал о таком в книгах, он не слышал ничего по телевизору.

Герка думал пойти в местное отделение Ведомства, но струсил. Мало ли, вдруг это что-то опасное и его изолируют? Лучше молчать.

Когда Герка чуть пообвыкся, он нашел штуку и у себя – та примостилась в плече, свернулась маленьким комочком в бицепсе и, казалось, дремала.

Даже здесь он оказался хуже многих: штука была тусклой и вялой.

Потом он так и не смог понять, что побудило его потыкать в нее пальцем. Кажется, захотелось ее расшевелить. Расшевелил, как же... Выпихнул.

Что было потом, он плохо помнил. Встревоженные родители рассказали, что он спал три дня подряд и они никак не могли его добудиться. Кажется, снились ему города, в которых он никогда не бывал, но хотел бы. А когда он проснулся, штука была уже на своем месте.

Дремала себе спокойненько...

Он едва смог убедить маму никуда не обращаться. Снова струсил.

Герка поклялся себе больше не пытаться ничего с этим сделать. Ни за что. Этот дар просто не может обернуться чем-то хорошим. Не стоит даже думать о том, чтобы с этим разбираться. Если прищурить глаза, штук почти не видно – и он будет щурить глаза всю оставшуюся жизнь, если понадобится, потому что ему даже смотреть на это не стоит.

Нельзя.

Не с его везучестью.

– Лиль, а Лиль... Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Серьезный тон, которым был задан вопрос, не сбил Лиль с толку: она слишком хорошо знала свою подругу.

– Ностальгия по детскому саду? – Спросила она лениво. – Вон там мелкотня в лягушатнике плескается – хочешь к ним? Я никому не скажу.

– Ну что ты, Ли-и-иль! – Капризно протянула подруга, оттопырив нижнюю губку, – Ну скажи-и-и, не будь занудой!

– Кошкой, конечно. – Лиль пожала плечами, потянулась, краем глаза оценивая обстановку.

А, вот почему подруга так старается. Кажется, та компашка медведей смотрит в их сторону.

Она и сама чуть сменила позу, чтобы стала видна слегка сползшая лямка купальника на правом плече.

Сидеть в бассейне было невыносимо скучно, стоило сослаться на недомогания и не ходить. Но тогда Мрыкла бы обиделась – Лиль и так слишком давно не показывалась.

А с Мрыклой лучше было дружить. Положение Лиль и без того было весьма шатко. Хайла поссорилась с Неммой из-за своего обожаемого Котички, и хрупкое перемирие между кошками и змеями рассыпалось, как карточный домик.

Лиль-то дурой не была и отлично знала, что Котичка просто гулял на два фронта. Да все были в курсе, кроме Неммы (до змей все долго доходит) и Хайлы (эта была слишком уж самоуверенна и думала, что это случается с кем угодно, но не с ней). Хотя, может, таков просто вселенский закон, Лиль это давно подметила: обманутые девушки всегда узнавали последними.

Как бы то ни было, надвигались разборки, первый клок волос, кажется, уже выдрали на чьей-то вечеринке, а в ходе разборок всегда летят головы всяких безродных отщепенцев типа Лиль. В такие времена нужно крепко держаться за своих покровительниц, а то глазом моргнуть не успеешь, как будешь обедать с жабами.

– Дурочка! – Хихикнула Мрыкла. – Разве же кошка – это профессия?

– Кошка – это стиль жизни. – Пропела Лиль, – Если женщина – то кошка, если мужчина – то волк... в крайнем случае медведь. Кстати о медведях... Кажется, вот тот на тебя пялится.

– Подай сок, будь добра, – Мрыкла подняла руку и подхватила стеклянный стакан с соком, – спасибо. Повезло тебе. Можешь дверь закрывать, не вставая с кровати...

Этой шутке вот-вот должна была исполниться тысячная тысяча лет. Лиль могла поклясться, что пещерные люди (недаром же телекинез считается одним из древнейших человеческих даров) как один хлопали самого первого телекинетика по плечу и гоготали что-то типа: "Твоя везучий, твоя может вход в пещера завалить и палец не шевелить".

Она улыбнулась, не разжимая губ – пусть Мрыкла и считалась ее близкой подругой, обнажать зубов при ней все же не стоило.

– Ты переводишь тему. Неужели ты и его успела бросить?

– Два раза. – Мрыкла повела плечом, – В шестом классе и пару месяцев назад. Ты не в курсе, вы тогда как раз к бабке отчалили. Все никак забыть меня не может, бедняжечка. Хочешь?

– Нет, спасибо. – Лиль поспешно глотнула сока, – Не сейчас.

– Козел твой Лайек. – Фыркнула Мрыкла, – Счастья своего не понимает. Ты такая красивая, умная, а он к этой облезлой шавке ушел...

И слава Лаллей, что ушел. Еще немного, и Лиль сама бы его бросила: не было сил больше терпеть его потные ладони и развесистые понты. Но так бы она поссорилась с Фаргой, его бешеной сестрицей, и было бы плохо. А так будет награда за терпение – возможность лишний раз сыграть обиженку и стребовать какую-нибудь услугу. Хоть что-то он сделал вовремя.

На свидания-то Лиль всегда приходила на полчаса позже назначенного – и он все равно опаздывал.

– Коты все такие... – Вздохнула Лиль, – Не удержать на привязи.

И украдкой потерла правый глаз. Моргнула пару раз, сдерживая фантомные слезы, глубоко вздохнула. Понизила голос.

– Жарко...

Может, стоит сходить в театральный кружок? Ее звали. Жалко, что театралка для неудачниц. Наверное, там ее проникновенную дрожь в голосе хоть кто-нибудь оценил бы.

– Не все коты. Просто Лайек из Ядей. – Сказала Мрыкла, проигнорировав совершенно очевидный перевод темы, – Те безголовые.

Лиль напряглась.

Начало разговора. Зря она не обратила внимания на серьезный тон... Теперь вот это – Мрыкла что, правда решила посвятить ее в родовые склоки? На солнце перегрелась? Они не настолько близкие подруги. Если уж на то пошло, то Лиль не более чем прихлебала, и они обе отлично об этом знают.

Лиль всегда знала свое место. За это ее и ценили. За это ее сажали на места повыше – знали, не зарвется.

– Хочешь кота... – лениво протянула Мрыкла, – бери моего Кимку, не жалко.

Лиль в первый раз про этого самого Кимку слышала. Сердце замерло и ушло куда-то в пятки.

Крики детей в лягушатнике; плеск воды; набежавшее на солнце облачко; все это внезапно сложилось в ощущение второсортного ужастика.

Лиль скрестила руки на груди, аккуратно поставила стакан на кафельный пол, стараясь удержать плавную траекторию.

Почему она так испугалась? Ничего еще не сказано.

Предложения не прозвучало.

И... она же сама этого добивалась, разве нет?

Еще месяц назад она бы визжала от радости. Месяц назад до нее еще не дошло. Месяц назад она бы просто приняла это за знак благоволения к ей рода Пашт. Это и есть знак.

Слишком уж сильно они благоволят. Так широко распахнули объятья – вот-вот задушат.

Это не в школьном супчике барахтаться. Как бы во взрослую заварушку не попасть.

Она поскребла лак на большом пальце. Рано паниковать. Еще нет причины.

Вот смешно будет, если Кимка – какой-нибудь бедный родственник из глубинки, увидел Лиль краем глаза и сразу запал. Она будет смеяться, пока не надорвет живот.

Она еще посмеется над этим.

Обязательно.

– Кимка?

– Мой старший брат. Он учился в Тьене, но вернулся, чтобы открыть здесь адвокатскую практику. – Улыбаясь, Мрыкла всегда обнажала клыки. – Он красив, молод, уже сколотил небольшое состояние. Успешен. Достойный сын своего рода. Настоящий Пашт. Ты же знаешь, наш род самый сильный из кошачих, потому что в его детях течет сильная кровь. У нас не рождаются дети с хвостами.

– Да. – Лиль склонила голову. – Не рождаются.

– Потому что мы следим за этим. – Мурлыкнула Мрыкла. – Тьмаверст слишком тесен, чтобы пускать это на самотек, согласись. Что ты думаешь о договорном свидании?

– Мне казалось, в таких случаях договариваются родители? – Лиль позволила себе нотки удивления. – Мое совершеннолетие еще не наступило...

– Твои родители, уж не обижайся, подруга, ни ухом ни рылом в местных традициях. Они даже не хотят разобраться. Мама пыталась поговорить с твоей мамой, но у нее не вышло. Твоя мать непробиваема. А твой отец даже ко мне относится предвзято. Поэтому... Ким – мой любимый старший брат. Если подумать, разве у меня нет права договориться с тобой лично? Мы же подруги. Я была бы рада такой невестке как ты. А твое совершеннолетие... Разве кто-то торопится?

– Прости, Мрыкла... Мне надо по... попудрить носик. – Лиль встала с лежака, поправила полотенце, – секунду, и мы вернемся к разговору, ладно?

Улыбка, поклон, спину сгорбить, руки за спину – никакой демонстрации когтей. Как давно она об этом не вспоминала! А теперь цепляется за правила из дурацкой методички, как будто они могут что-то изменить.

Предложение прозвучало.

Лиль знала, что однажды оно прозвучит. Так или иначе. От Мрыклы ли, от Фарги, от кошек ли, от белок, от змей – оно должно было прозвучать. В Тьмаверсте ценится свежая кровь. Она – идеально-чистый лист.

Она шла медленно, выпрямив спину. Каждый восхищенный мужской взгляд казался приговором. Хотелось сгорбиться и побежать, но она себе этого не позволила.

Наконец она скрылась в туалете. Никого не было – повезло.

Посмотрела на себя в зеркало.

Красивое лицо – чуть тяжеловат подбородок, чуть мелковаты голубые глаза, пожалуй, нос мог бы быть и более правильной формы, но все это легко исправляется макияжем, все это неважно, мелочи. Полная грудь, впалый живот, широкие бедра. Мышцы, дурочка, качала, как здесь модно – зверозыки любят энергичных, спортивных девушек с сильными руками и ногами.

Дети получатся красивые.

Дар – пустышка, не дар. Простенький. Чистенький. Она сама хвасталась – пять поколений телекинетиков, семеро двоюродных братьев и сестер – и никто не погиб в кризисе.

Дети получатся здоровые и доживут до совершеннолетия.

Почему ей никто не сказал раньше? Почему сама не додумалась, что она, Лиль, идеальная свежая кровь?

Потому что она никогда не думала о себе как о теле... наверное. А зря.

Знала бы раньше, сочинила себе семейное кладбище. Сложный пси-дар мерцательного типа, что-нибудь вроде дара свахи. Навещала бы старушек в местном Учреждении и категорически отрицала бы, что это ее бездетные тетушки. Громко бы отрицала, с выражением.

Она же неплохо справлялась. У нее было положение в обществе, то, что во взрослой жизни стало бы полезными связями. Для чего еще нужно ходить в школу? Ей всегда удавалось увиливать от обязательств... ей позволяли.

Просто она не учла этой мелочи. И все кончилось... вот так. Ну что же, Ким может оказаться классным парнем. Она же везучая как... кошка.

Она ополоснула лицо и решила возвращаться кружным путем, мимо лягушатника, куда недавно советовала нырнуть Мрыкле. По прогнозу обещали последние теплые выходные, так что и тут было полно знакомых.

Она перекинулась парой приветствий с полузнакомыми ребятами из школы. Кажется, некоторые были удивлены ее приветствием – особенно тот жабеныш с глазами потерянного олененка, дернулся, как будто она его ударила, если бы не щекастый карапуз на руках, наверное, нырнул бы и уплыл стремительно, как настоящая лягушка. А так просто рот разинул и проскрипел что-то нечленораздельное.

И это была... закономерная реакция.

Не потому что Лиль была красива или вроде того, хотя она была красива, а потому что с высоты ее статуса она на этого жаба должна была плевать. Никак не здороваться.

Родители не поняли бы этого. Они приезжие, они не видят этой колоссальной пропасти между жабой и почти-кошкой. В отличие от Лиль, они не знают своего места.

Наверное, они не поняли и половины того, что говорила им Яйла, мать Мрыклы. Потому что слушали только слова, а так дела не делаются.

– Ким... – Протянула она первым делом, – Я немножко... мне сложно сближаться с котами после Лайека. – Она прижала руку к груди. – Тебе стоит меня понять, подруга.

– Ты думаешь?

– Я не отказываюсь! – Поспешно перебила Лиль, – Ни в коем случае, уверена, Ким и правда классный парень, но... мне страшно начинать новые отношения. Как подруга, ты должна меня понять. Тем более он старше, и...

– Я принесла фотографию. – Мрыкла села и зарылась в сумочку.

Она тоже волновалась. Полоска шерсти вдоль хребта казалась особенно пушистой, уши она изо всех сил не прижимала к голове. Выдавали ее сузившиеся зрачки, не знай Лиль ее уже семь лет, и не заметила бы всего остального.

Мрыкла, в сущности, была неплохой девчонкой. Заносчивой гордячкой, всегда гнущей свою линию, конечно... но неплохой.

Иногда она заигрывалась, зарывалась, но никогда не переступала черты.

Она тоже знала свое место.

Их с Лиль дружба была ровно настолько искренна, насколько могла быть. Как-то раз Мрыкла даже держала Лиль волосы после пьянки. Правда, потом не раз ей это припоминала.

Это был хороший вариант. Сильный род. С родителями Кима, опять же, не придется цапаться – Яйле Лиль всегда нравилась.

Лиль приняла фотографию, уже зная, что согласится на свидание.

В Киме не было ничего особенного. Обычный кот. Зрачки круглые, уши почти человеческие, но, может, его просто поймали в удачный момент. И все равно, хороший признак. Знавала Лиль парней, которые предпочитали всегда ходить в трансформации – это для зверозыков как наркотик.

Смотрит в камеру, глаза не отвел – значит, инстинкты контролирует.

Лицо... как у всех котов. Мужественное, кажется открытым, этот обещающий все-и-еще-немного взгляд... Не бывает некрасивых котов. Даже больные, старые дедки – и те имеют какой-то особый шарм.

Улыбается искренне, губы разомкнуты, клыки видны. То ли красуется, то ли фотография не только для семейного архива.