Текст книги "Ненаместные (СИ)"

Автор книги: Аноним Эйта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Но пусть попробуют уволить так, чтобы я не смог написать на них жалобу. – Прищурился Ким. – Я сам – живое доказательство кумовства.

Герка хмыкнул.

А может, сигарета – это не белый флаг, а знак протеста. В Киме было что-то, что заставляло Герку ему сочувствовать и даже чуточку стыдиться своего злорадства. Никогда раньше Герка не встречал настолько открытого и честного в своих стремлениях человека. Даже не верилось, что он хороший юрист. Хотя...

Полчаса назад Герка смотрел на проигрывавшую Лиль, которую азарт красил куда больше злобы, и у него на языке вертелось то же слово.

Кураж.

А они с Кимом подходят друг другу уже сейчас. Это хорошо, легче будет потом.

Герка знал Тьмаверст, знал, чем все кончается.

Открытый человек обожжется раз, другой, ничего не добьется, ему пару раз хорошенько плюнут в душу, старательно размазав плевок грязным ботинком. Он долго будет биться в стеклянный потолок своего нового положения, но все без толку. Сначала погаснет сигарета, потом – остатки бунтарского духа. Человек захлопнется, скукожится, спрячет голову в плечи и перестанет следить, какого типа у него уши, начнет носить кашемировое пальто багряного цвета и кушать лосося на завтрак, закусывая людишками послабее. Взглянет на невесту со своей новой позиции и не увидит уже, что Лиль растерянная школьница, которая хватается за соломинку, не заметит ее отчаяния, зато поймет, что она молодая, здоровая, неплохо смотрится на званых обедах и многим обязана новой семье. Почему бы и нет? Не ждать же, в самом деле, неземной любви.

Стерпится-слюбится.

Да, так и будет.

Так устроена жизнь.

Когда-то давно, еще когда Лиль была в начальной школе, представители Ведомства проводили так называемые «уроки безопасности». Дарили светоотражающие наклейки на портфель, рассказывали, что при пожаре нужно прижимать к носу мокрую тряпку и ползти по полу, чтобы не надышаться дыма, умоляли не экспериментировать с таблетками из родительских аптечек и диктовали телефоны на все случаи жизни.

Лиль их уроки казались пустой тратой времени: все эти страшные вещи просто не могли с ней случиться. Маньяки приставали к каким-то другим, незнакомым девочкам, пожары случались в чужих домах, пожирали далекие-далекие кварталы, те, что почти на том конце света, аж через три улицы, а молнии никогда не били в деревья, под которыми она пряталась.

Детская вера в то, что с ней-то, с Лиль, ничего не произойдет, подводила ее второй раз. В первый раз Лиль прозевала собственную руку и сердце. Во второй не обратила внимания на тревожные звоночки и чуть не попалась грабителю.

То есть грабительнице.

Начиналось все безобидно. Лиль возвращалась от Канги. Одна: мама задержалась у малышки подольше.

За ней увязалась какая-то хвостатая тень. Лицо было сложно разглядеть, фигуру тоже. Стоило обернуться, как та пряталась за угол – только хвост и торчал. И даже его было не рассмотреть толком. Все время что-то отвлекало.

Лиль и не обратила бы на нее внимания, если бы не ощущение злобного взгляда, уткнувшегося ей в затылок, как дуло пистолета. Но это чувство она списала на паранойю: ну что может случиться почти в центре города? Пусть улица и пустынна, но совсем рядом люди.

У каждого второго хвостатого после подросткового кризиса появлялся дар исчезать, растворяться в сумерках, прятаться в тенях, отводить людям глаза... В сущности, одна и та же цель – формальная невидимость – достигалась разными способами. Иногда те, кому глаза отводили, начинали нервничать. Вполне нормальная реакция.

Лиль как-то размышляла об этом и решила, что, наверное, и особого дара-то у этих хвостатых нет, так, что-то слабенькое. Потому что это должно быть довольно просто – прятаться на самом видном месте, когда люди и сами не хотят тебя замечать.

Когда тень внезапно вырвалась вперед и преградила ей путь, Лиль решила, что сейчас у нее попросят мелочи. На проезд, на хлеб, на молоко – мало ли предлогов собрать милостыню? Она даже сунула руку в карман пальто, нашаривая оставшуюся от покупки кофе сдачу. Кофейный автомат утром оказался слишком уж щедр на монеты, Лиль все-таки надеялась, что часть ей выдадут купюрами и теперь была даже рада, что сможет освободить карманы от лишнего груза.

Тень вцепилась в ее запястье.

– Дай! – Сказала она требовательно.

Голос был женский... или, скорее, девчачий, иначе Лиль не смогла бы определить пола этого комка тряпья.

Она еще заметила, что у этого существа мохнатые... скорее лапы, чем руки. С удивительно чистыми для побродяжки когтями.

В минуты испуга запоминаешь почему-то только всякие малозначительные вещи; а Лиль очень испугалась. Она поспешно зачерпнула содержимое кармана и протянула тени полную горсть, не считая. Кроме монет там оказалась пара булавок, гвоздь и донорский значок.

Монеты тень сунула за щеку, значок долго разглядывала, а потом отбросила куда-то в сторону ("Жалко", – подумала Лиль, все-таки это был ее первый значок с такого мероприятия, пусть их и раздавали бесплатно) и Лиль услышала, как тот ударился об асфальт.

Гвоздь тень вниманием не удостоила, он так и остался лежать на раскрытой ладони. Лиль замутило.

От тени жутко воняло падалью, потом и тем кисловатым запахом, которым обычно благоухают помойки.

Лиль отступила на несколько шагов, просто чтобы получить возможность дышать. Бежать было бесполезно: очевидно, что застрявшая в трансформации зверозычка нагонит ее в два счета. К тому же оставалась надежда, что все получится разрешить мирно.

Вот-вот из-за угла вынырнут представители Ведомства и заберут эту сумасшедшую куда подальше. Может, извинятся перед Лиль за беспокойство.

Или вот гвоздь. Как он оказался в кармане? Лиль не помнила. Вдруг это защитный артефакт из тех, что сами выбирают хозяев? Тень нападет, а ее раз! Приложит силовым полем...

Тень возмущенно застрекотала.

– Дай-дай-дай! – Затопала ногами в безразмерных валенках, ("Не самая подходящая обувь для осени", – машинально отметила про себя Лиль) все громче и громче, гулко, – Дай-дай-дай-дай-дай!

Кажется, никто больше этого не слышал, такой вот приватный вопль на двоих. Ни в одном окне не колыхнулось занавески. Никто не вышел из дома, никто не...

Нет артефакта, нет человека Ведомства, даже случайного свидетеля не видно... никто не спасет. Можно снова попытаться дать тени то, что она хочет, но что? Можно вывернуть карманы, но если там нет нужного? Если подобный жест только раззадорит эту крикливую вонючку?

Что же ей нужно? Так просто и не угадать.

– Дай-дай-дай! – Продолжала тень, и требовательный тон мало-помалу превращался в обиженный.

Казалось, тварь вот-вот заплачет. А, нет, не дождешься! Лиль смотрела зачарованно, как разъяренно подняты уши, хлещет по асфальту длинный хвост, весь в комьях грязи. Она видела бесконечное множество деталей, которые невозможно было собрать в один облик.

Неведома зверюшка, одним словом: она вся была как конструктор, сплошные особые приметы. Будет, что сказать следователям, но вряд ли хоть кто-нибудь будет пойман по такому описанию.

Если после встречи с разъяренной сумасшедшей Лиль вообще сможет что-то рассказать.

Сцена получилась как из дешевого ужастика: вот тень протягивает лапу, этак требовательно, ни капли просьбы нет в этом жесте, и неправдоподобно-чистые когти удлиняются, удлиняются, удлиняются. А из капризно изогнутого рта лезут... что? Резцы?

Не клыки?

Верхние и нижние, по два центральных из каждого ряда, здоровая желтоватая кость с острыми краями. Прогрызть можно что угодно.

Человек мягче дерева.

Тут Лиль не выдержала. Она использовала дар, для того, чтобы ударить... неправильно, нельзя так, за такое и привлечь могут, но у нее не было выбора.

Любой бы сказал, что это самозащита.

Гвоздь сорвался с ладони и впился твари в запястье. Та заверещала, баюкая лапу, переступила с ноги на ногу и прыгнула... С перепугу Лиль смогла вздыбить асфальт, выстроив защитную преграду. С той стороны взвизгнули и тут же закашлялись: это Лиль вспомнила о монетах за щекой...

Лиль не стала смотреть, что случилось. Она могла бы убить, просто загнав предательский кусочек металла твари в гортань, глубже, еще глубже, так, чтобы никак не получилось выкашлять, и она боялась, что после следующего прыжка испугается достаточно, чтобы это сделать.

Она побежала, не разбирая пути.

Спаслась. Хоть что-то она смогла. Это... утешало. Хоть как-то.

Потому что...

Потому что в ведомственном участке в эту историю не поверили.

Нет, у нее приняли заявление, напоили чаем, и вообще были очень любезны. Даже не стали выставлять счет за испорченную дорогу. Помогли справиться с откатом, предоставив сахарницу в полное ее распоряжение.

Но Лиль поняла по их слегка смущенным улыбкам, по переглядкам, по растерянному пожиманию плечами, по вопросам вроде "а когда был подростковый кризис?" что это приняли за глюк. У нее даже взяли анализ на алкоголь в крови.

Мол, не было в Тьмаверсте неучтенной хвостатой сумасшедшей нищенки, и быть не могло. Ни одной жалобы до сих пор не поступало. Все опасные давно сидят в Учреждениях, с самого детства под строгим надзором. Никаких побегов в этом квартале не было, да и в этом году тоже. Тьмаверст – тихий городок, тут такого просто не может случиться.

Ох уж эти истеричные юные барышни! Ох уж это девичье воображение!

Хорошо хоть выслали человека, чтобы проводил до дома. Лиль распрощалась с ним за пару кварталов до цели: не хотелось, чтобы узнали родители. Она ведь даже настояла на анонимном заявлении, чтобы маме с папой не сообщали, было бы глупо проколоться на такой мелочи, как сопровождающий в форме.

Соседи все равно донесут, но, к счастью, мама никогда не слушала сплетен.

Лиль не хотела никого беспокоить. Это происшествие очень быстро смазывалось в памяти, она уже и сама не до конца верила, что это случилось. Только пустые карманы и запачканный рукав куртки подтверждали, что это не она сегодня вечером была сумасшедшей.

Наверное, просто... случайность. Бывает. Не повезло и все.

Раз уж профи в таких делах сказали, что все хорошо и беспокоиться не о чем, то, наверное... так оно и есть?

Лиль заставила себя поверить взрослым и забыть это происшествие, как страшный сон. У нее было слишком много проблем с людьми, чтобы еще и чудовищ бояться.

Интерлюдия

– Повышение уровня адреналина, – Мрыкла взмахнула рукой, и едва не уронила с зажатого меж пальцев бутерброда колбасу, – прифодит, – проглотила, – к тахикардии, аритмии и так далее. В сосудах образуются тромбы, а это повышенный риск инфаркта и инсульта... Я уж не говорю о том, какое отрицательное влияние курение оказывает на дыхательную систему!

Ким холодно улыбнулся.

– А если говорить с набитым ртом – можно подавиться. Жуй давай.

Умарс молчал.

Он всегда молчал, когда взрослые ссорились. Когда мама ссорилась с папой, он прятался и молчал. Когда Мрыкла ссорилась с мамой... Спрятаться, исчезнуть, не подавать вида, что ты здесь, сжаться в комочек...

А теперь Ким ссорился с Мрыклой. Как обычно, ничто вроде бы не предвещало, но, уже садясь за стол, Умарс понял: будет ссора. Умарс всегда чуял ссоры заранее, как собаки чуют грозу. Покалыванием в пальцах, мурашками по коже – сейчас начнется! И всегда оказывался прав.

Мрыкла еще не решила, куда хочет поступить. Она ничем особенно не увлекалась, кроме тусовок и парней, и у Паштов было достаточно денег, чтобы пропихнуть ее куда угодно. Но у нее были слабые способности к целительству, доставшиеся ей от бабушки, так что в списке возможных мест достаточно высоко стоял местный медицинский университет. А что? Престижно и хлебно, потом можно на косметолога...

Она не готовилась к нему серьезно, но не упускала случая щегольнуть всякими общеизвестными медицинскими фактами, стараясь показаться чуть-чуть умнее. В компании подружек у нее получалось; но Кима было не так уж легко пронять.

И все же, как удержаться от маленькой лекции, когда от старшего брата так противно и резко пахнет дешевыми сигаретами! Курящий Кот – разговоров в школе будет на неделю. И неизвестно, что постановит девичий совет: что это круто, или что фуфуфу. А от того, крутой ли у Мрыклы старший брат, зависит ее авторитет.

Мрыкла не любила рисковать. Одно дело старательно выстраивать образ бунтарки – макияж, короткие юбки, парни-Волки на подтанцовке, изящный мопед – другое дело, быть ей на самом деле. Без популярности Мрыкла загнулась бы так же быстро, как нежная роза без полива. И ей совершенно не нравилось, что своевольный Ким, которого она почти не знала, может стать угрозой для подачи воды.

Она выпустила шипы. Пока – шипики, но Умарс знал, как сестра может быть остра на язык.

Но предупреждать об этом брата? Это были дела взрослых. Взрослых, которым не было дела до самого Умарса так же, как Умарсу не было дела до них. Нет, им было дело до младшего брата, до младшего сына, до ребенка – но не до Умарса самого по себе, как бы странно это не звучало.

Его никто не мог и не хотел понять.

Он думал, что приедет старший брат и хоть что-то изменится. Такая... детская, иррациональная надежда. Но Ким даже не был ему родным, он был абсолютно на Умарса не похож, он был смелее, смешнее, лучше – и потому точно так же, как все остальные, не понимал или не мог понять младшего брата.

Не понимал его страхов, не понимал его нерешительности.

"Почему ты просто ему не врежешь?" – спросил он после того злосчастного Дня Рождения, – "Он же явно слабее тебя".

С тех пор Умарс больше ничем с Кимом не делился. Потому что не мог объяснить. Действительно, почему бы просто не врезать Данге?

Выпустить когти, прижать уши – и кинуться с боевым кличем. Любая жаба сбежала бы. Но не Данга.

Потому что Данга был смелее, сильнее, лучше. Ким бы мог врезать Данге. Но не Умарс.

Умарс был слабым, мелким и завистливым.

Он завидовал Киму – потому что он большой, взрослый и старший брат, и за него хотят выдать Лиль – замечательную Лиль с теплыми руками и спокойным голосом, единственную живую душу, которую не иначе как случайно занесло в Мрыклину компашку. И он почувствовал радость, когда Лиль сказала, что ей не нравится эта идея, он чуть не заплясал тогда – хотя, казалось бы, впереди его ждало возвращение в класс, к Данге, который запомнил его лицо и имя. И ему стоило больших усилий, чтобы фальшиво брату посочувствовать.

Ким был... чужой. Умарс надеялся, что приедет кто-то свой, родной и близкий, но не вышло. Нет, он старался, он правда старался – в этом ему не откажешь, но... Лучше бы просто убирался обратно! Лучше бы не пытался стать Умарсу братом! Ким полез разбираться, и рушил, рушил, рушил привычный миропорядок. Раньше Умарса не замечали, и его более чем устраивало такое положение вещей, а из-за Кима – заметили. Или вот, например, мама всегда спускалась к завтраку, а вчера, принюхавшись, сказала, что больше не будет: от запаха Кима у нее болит голова. Теперь подносы приносят ей в комнату и уносят – почти не тронутые.

И при всем при этом Умарс понимал – Ким хороший. И его неприязнь к брату заставляла чувствовать себя еще более жалким, чем обычно.

Потому что хороший человек, какой-то другой, не Умарс, смог бы подавить в себе эту гадкую зависть. Зависть к человеку, который взрослее, сильнее, веселее... И может дать Данге по морде.

– Рак, – продолжала Мрыкла, – повышенный риск развития туберкуле...

– Не за столом, – мягко осадил ее Ким, но Умарс видел блеснувшие в свете ламп клыки, – такие вещи за столом не обсуждают.

– Но Ким, ты же гробишь не только свое здоровье. Пассивное курение...

– Умарс, – перебил Ким, – мне кажется, доктор сказал, что повязку можно было снять еще вчера?

– Я... – протянул тот, – к ней как-то привык. Забыл. Извини.

– Да ничего, а вот твоя сестра могла бы и проследить, – Ким отложил вилку, – раз уж она так увлечена медициной...

Ну вот. Опять его используют как средство давления. Мама вспоминает про Умарса, когда надо попросить у папы денег; Мрыкла – когда надо похвастаться своим добросердечием перед подружками; папа – почти никогда...

А теперь Ким.

– Или Яйла... – продолжил тот.

А Киму просто необходимо кого-то защищать. Носиться, как курица с яйцом. Умарс для Кима – единственный повод оставаться здесь, а не в Тьене. Но ему не нужно такое самопожертвование – как же объяснить?

Он справится сам. Он слабый и жалкий, но он как-нибудь выживет и без посторонней помощи.

Умарс снял повязку, рванув узел когтями. Под ней расплывался громадный фингал: вряд ли что-то успело измениться со вчерашнего вечера, когда он видел его в зеркале.

Веко и бровь ему зашивали. Было не очень больно, потому что под наркозом, но обидно – обещали, что останется шрам. Как клеймо.

Навечно.

Мрыкла изменилась в лице и отодвинула тарелку.

– Боги, Умарс, кто тебя так?

Она не видела его без повязки. Поздно вернулась в тот день из клуба. Суматоха к тому времени уже немного улеглась, а Умарса подлатали.

– Упал. – Сухо ответил он.

Ким недоверчиво покачал головой, встал из-за стола.

– Просто врежь ему. – Посоветовал он, – Так будет проще для всех.

– Мне врезать камню, о который я споткнулся? – Все так же спокойно спросил Умарс.

– Ужас какой... – Мрыкла прижала ладони к щекам, на миг позабыв о привычной манерности, – Боги... Я и не думала, что все так плохо... Это Медведь какой-то? Буур рода Нут, наверное, он вроде на класс старше? Я отыграюсь на его сестре, обещаю.

Такая решительность даже немножко грела, нечасто Мрыкла предлагала устроить вендетту не ради себя, а ради младшего брата, так что Умарс ответил не без сожаления:

– Нет, Буур здесь не при чем. Все нормально.

И почему Мрыкла так реагирует? Уже зажило же почти.

Ким насмешливо фыркнул, встал из-за стола.

Когда он проходил мимо Умарса, он хотел потрепать его по голове.

Но тот уклонился.

На самом деле Буур был косвенно виновен. В "банде" Данги он состоял вторым помощником. Может, рассказать? Тогда и он позора не оберется – Медведь, да под Жабой ходит, а Данга еще и младше его на год.

Нет, решил Умарс, это слишком мелкая и жалкая месть, он не Хвост, чтобы такое проворачивать. Когда-нибудь это всплывет и без его участия.

Первым помощником вообще была девчонка – рыжая нахальная Белка с щербинкой между зубов. Умарс в жизни не видел девчонки, которая улыбалась бы противнее. Ну, может, Мрыкла очередному парню, но это другое.

Она-то ему и врезала. Ногой.

Вспоминалось плохо: вот он вышел из школы, вот его окружили; стрясли деньги. Обычно деньги отбирали с утра, но Умарс как-то удачно в тот раз проскользнул... еще радовался своему везению, наивняк. Хорошо хоть давно догадался перепрятывать большую часть денег во внутренний карман рюкзака, а в кошельке оставлять сумму на пачку молока и печенье. Конечно, Яйла, заботливая мамочка, давала куда больше, и Умарсу потом хватало на обед.

Но Данга не проверял. Ему было важнее сам факт того, что он и его банда отобрали деньги, то, что ему деньги отдают, и отдают безропотно, а не сумма. У Данги тоже была заботливая мамочка, в конце концов.

А потом, хотя Умарс и не делал ничего, и не сопротивлялся – просто отдал и все – Белка раз! Ногой и в глаз.

В подкованном тяжелом ботинке.

– Говорила же, умею, – сказала она, – А ты "не можешь, не можешь, девчонки не могут". Гони мое, я выиграла! Видишь? Не слабо!

– Угу, – согласно буркнул тот самый Буур, который еще три года назад был у Умарса на дне Рождения в коротеньком списке гостей месте этак на втором.

Сейчас Умарс даже не смог бы составить списка. Не было подходящих имен.

Умарс не видел, как подошел Данга: оба глаза слезились, и он зажимал руками поврежденную бровь, не до оглядывания по сторонам. В горле стоял ком, но Умарс старался не реветь. Так гадко ему еще не было.

Раньше его хоть не били. Не осмеливались. Какой-никакой, а Кот. А теперь...

Данга похлопал его по плечу.

– Извини, родной. Больно, да, Умочка? Поплачь, поплачь, будет полегче. Вот видишь, теперь твоему братику есть, из-за чего беспокоиться. Теперь я и правда злодей.

– Раньше ты просто забирал деньги. Был вор, а стал грабитель, – буркнул Умарс.

Ему было больно, унизительно больно, и раз уж его начали бить – какой смысл придерживать язык? Все равно сделают, что захотят.

– А ты ждал, что я позволю, чтобы деньги забирали у меня? – Хмыкнул Данга, и сплюнул на дорогу, – Хватит с тебя на сегодня. Пшел.

Смачный поджопник, и Умарс действительно пошел. Домой. А что еще оставалось? Скрываться в катакомбах, пока не заживет?

Мама, конечно, распереживалась. Засуетилась, захлопотала, позвала доктора, сама на рану пошептала. Хоть не было в ней ни капли целительства, Умарс не возражал: пусть успокоится, если это ее успокаивает.

Ким, как увидел, сразу же запрыгнул в машину и унесся: Умарс, кажется, знал куда и зачем. Хорошо, что не знала мама.

Она подозревала Буура. Все сначала подозревали Буура.

Никто же не подумает, что это – один единственный удар с ноги какой-то там Белки, которая в детском саду решила почему-то заняться боевыми искусствами вместо танцев? Умарс даже лица ее не запомнил, только щербинку.

Зашивать рану, оставленную Медведем куда почетнее. Неужели сыночка начал проявлять лидерские качества и драться за место в стае? Умарс не удивился бы, если бы Яйла думала так.

Хотя он никогда не мог понять, о чем думает мама. Она как будто думала обо всем сразу и ни о чем конкретно. Вот папа был солидный, вальяжный Кот, настоящий бизнесмен, надежный, уверенный в себе. У него в голове крутились столбики финансовой аналитики.

А мама...

Умарс иногда думал, что совсем не знает свою маму.

– Умка, – сказала сестра, и в ее устах это имя совсем не казалось унизительным – ласковым скорее, – если ты мне расскажешь, я могу устроить сладкую жизнь любой девчонке в школе, уж поверь.

Умарс старательно не думал о рыжей с щербинкой, как будто сестра могла прочесть его мысли.

– Камень. Это был камень, вот и все. Уж поверь.

Мрыкла пожала плечами, позвонила в колокольчик, чтобы убрали со стола.

– Помочь тебе собраться?

– Я не болен! – Излишне резко ответил Умарс, – Разберусь!

Она только головой покачала.

– Ким мог бы подвезти тебя...

– Сам дойду, – упрямо буркнул Умарс, старательно не смотря на сестру, – оставь меня в покое!

И правда – сам дошел. Ну, почти.

В знакомой подворотне мелькнула рыжая голова, и Умарс подумал: вот, опять.

И ему так отчаянно не хотелось идти в школу, прятаться за партой, как за щитом, старательно избегать взглядов Данги и компании, отвечать на расспросы про фингал... Ему так надоело отвечать про повязку; все почти улеглось, и снова...

Поэтому он развернулся и пошел обратно. Не домой, конечно.

Но и не в школу. К реке.

Первый раз в своей жизни Умарс сознательно решил прогулять школу.

Бинка – вздорная девчонка, глупая. Взрывная. Сила есть – ума не надо, это про нее.

Данга ничего не боялся. Не боялся грозы, не боялся собак, не боялся пауков, даже самых страшных на свете существ не боялся – людей.

Но когда Бинка взмахнула ногой – балетное па, впечатляющая растяжка, а Умарс не успел увернуться, закрыться, даже понять ничего не успел, Данга испугался. Не чего-то. За.

За Бинку. За Умарса.

Не рассчитай Бинка удар, могло кончиться куда хуже. Умарс отделался царапиной. Везунчик: Бинка на спор проламывала на стройке бетонные плиты, что уж говорить о хлипком черепе подростка.

Первым делом Данга отправил Умарса подальше.

Потом отослал всю мелюзгу: остались Бинка и Буур, зачинщики сегодняшнего спектакля.

– Совсем дебилы, а? – Рявкнул он, – У него брат – адвокат, мамка председатель родкомитета, отец такими деньжищами рулит... Твой папашка, Буур, будет платить, чтоб тебя отмазать, а Пашт будет платить, чтобы наоборот. Как думаешь, у кого – больше?! Решил померяться?!

– Я не думала... – растерянно пробормотала Бинка, – ну что могло случиться, я же знаю свой удар...

– А если бы он споткнулся и вперед полетел? А если бы уклонился неудачно? – Данга обнаружил, что вот-вот сорвется на визг, а этого делать было никак нельзя, так что он понизил голос до угрожающего полушепота, – Бинка, белочка ты наша, тебя-то вообще никто не будет отмазывать. Твои на поездку на море наскрести не могут – что Пашты, что Нут раздавят вас и не заметят. – Он обернулся к Медведю, – ты нас всех подставить захотел, а?

– Это был просто спор, – сказал Нут настолько беззаботно, что Данга вдруг понял: хотел.

И прекращать это надо сейчас, пока Данга еще уверен в своей силе. Пока Бинка с ее мощными ногами и сильными руками – такая же жертва манипуляций, как Умарс.

– Мне безголовые не нужны, – сказал он тихо, – уходи.

Буур улыбнулся во все клыки.

У Буура все было под контролем.

Может, и правда – генетическая память предков помогает побеждать в таких битвах? Может, Медведи созданы, чтобы брать в свои лапы власть, и Данга все это время правил песочницей с его позволения?

Ну нет, нельзя верить в беззаботность этой улыбки. Ведь и сам Данга сейчас буквально сияет, как ангелочек, сидящий у ног несравненной Живицы.

Тот, кто первый поверит чужой улыбке – проиграл.

– Боюсь, никто не последует за истеричкой, Данга. Думаешь, никто не заметил? Ты боишься крови. Ты не забираешь все деньги. Ты мягкосердечный, как и всякая Жаба. Сердце-желе, вместо костей – хрящ. Да тебя легко раздавить велосипедом!

Кто первый ударит – тоже проиграл. Потому что тогда вмешается Бинка и встанет на защиту: вот она, рыжая дурочка, губешки облизывает, глазками бегает... Худая, высокая, но еще совсем плоская, как доска, и мозги детские. Мускулы – и те скрыты курткой, нет ничего обманчивее девичьей хрупкости.

Данга-Буур, Данга-Буур: кого ты любишь больше?

Хрупкого и прекрасного Дангу, возможно, чуть-чуть холодноватого и порядком отдалившегося от тебя за последний год, или Буура, увальня, рубаху-парня, всегда покупающего ребятам газировку за свой счет?

Данга вдруг понял, что выбор-то не так прост и очевиден, как можно подумать. Пусть только попробует предпочесть Буура! Уроет дуру!

– Зато я друзей не подставляю, Буур, – тут, главное, не ляпнуть, какая же Бинка дура, – не рассекаю бровей сынульке Паштов чужими ногами. – дура, дура, дура! – Если у меня есть счеты, у меня есть кулаки.

– То-то ты злого гения корчил, – хохотнул Буур.

– Потому что я мог бы замять, если что, – как нельзя увереннее сказал Данга, – у меня есть знакомства: мой брат дружит с его братом. Я взял на себя ответственность за твою, Буур, лажу, потому что не хочу, чтобы с Бинкой что-то случилось. Каждый из нас делал глупости.

На самом деле он просто спасал Умарса, но это тайна, которую он унесет в могилу. Да, котенок ничем не заслужил такого удара: но по мнению стаи ты заслуживаешь всего, что позволяешь с собой сделать. Дангу и так считали излишне сентиментальным вожаком, но молчали: любили за справедливость.

– Но выгоняешь ты меня?

– Потому что только ты оказался способен на подлость. Хочешь стать главным? Брось мне вызов. Но ты ж не сможешь, косолапый. Бинка свидетель.

Еще год назад Данга сделал Буура в честном бою. Но тогда Буур был совсем не такой, как сейчас – костлявый, не до конца переломавшийся подросток, он не мог даже толком выпустить когти, и в результате договорились обходиться без трансформации, чтобы не дать Данге мнимого преимущества.

Сейчас так не выйдет.

Буур набрал вес, вытянулся и подружился с медведем внутри себя. Очевидно, что если дело дойдет до трансформации, Данге не жить, или, хотя бы, не жить красавчиком, но у Буура должно быть достаточно сторонников, всех этих волчат, телят и прочих, пусть не открыто, но все же недолюбливавших вожака-Жаба, чтобы стая закрыла глаза на очевидное.

Но у Данги не было выбора. Либо блефовать – либо сейчас же встать на место Умарса и покорно выворачивать кошелек.

Буур переступил с ноги на ногу. Простое движение, никакой угрозы – но Бинка моментально оказалась рядом с Дангой, касаясь костлявым плечом его плеча.

Данга с трудом удержался от вздоха облегчения. Ну, хоть что-то.

Может, и не дура. Все делают глупости... Бинка вечно пытается доказать всем, что она – единственная девчонка в их мужской стае, – сильнее всех мальчишек вместе взятых. Ее так легко взять на слабо... это все знают.

И Буур.

И она сама.

Раскаялась уже, наверное. Она тоже не любила лишней крови. Ее учитель вечно вбивал ей истины про силу и ее использование. Просто спор – спор он всегда сильнее, пока разок не нарвешься...

– Решай, – сказала она сухо, – либо уходишь, либо бросаешь вызов вожаку. Ты знаешь правила.

– Влюбилась, что ли? – Буур покрутил пальцем у виска, – Тоже мне, защитница слабых и...

Раскрытая ладонь оказалась в миллиметре от его курносого носа и без того чуть свернутого набок. Буур сглотнул.

– Продолжай, – предложила Бинка, – я жду.

Да уж, если раньше и был какой-то шанс, что Бинка переметнется на сторону Буура, то теперь он растворился, как мираж в пустыне. Бинка терпеть не могла, когда к ней относились как к девчонке. Слово "влюбилась" превращало ее в фурию. Она не может влюбиться! Мальчишки ей нужны, чтобы их бить! И так далее.

Данга раньше считал это забавной особенностью и только посмеивался, когда его суровая заместительница раздавала мальчишкам пинки и подзатыльники. Но он сам никогда не допускал этой глупости; он ее не дразнил.

Если девчонка действительно сильнее – сильнее их всех, даже самого Данги, – то дразнить ее чревато. Это было то самое признание, которого Бинка хотела.

Поэтому она никогда не бросала Данге вызов, хотя могла бы.

Поэтому она встала на его сторону сейчас.

– Я бросаю вызов вожаку. Мы все знаем правила, Бинка – ты ему не поможешь.

Но глаз от ладони так и не отвел.

– Я сообщу стае, – сказала Бинка, пряча руки в карманы, – мы решим насчет правил и времени. И всего такого. И, Буур... если... если вдруг Окос выкопается из-под земли, а реки потекут вспять, и ты победишь... ты же понимаешь, что ничто не помешает мне бросить вызов?

– А ты уйдешь как подруга вожака, – прищурился Буур, – я знаю правила.

Бинка растерянно оглянулась на Дангу.

– Извини, – Данга развел руками, – это ничего не значит, но... вот так вот. Тебе придется уйти, как подруге вожака – если Буур так решит. Ты самая главная из девчонок, чисто технически... ну, кроме тебя девчонок у нас же нет... поэтому.

Он надеялся, что не покраснел. Что-то Буур уже совсем берегов не видит. Не любил Данга все эти тонкие материи. Еще больше, чем Бинка, не любил. Но, как и всякую слабость, старательно скрывал.

– Мамка твоя с козлом согрешила, Буур, – сплюнула Бинка и, развернувшись, деревянно зашагала в сторону школы.

Очень прямая, очень обиженная. Это была единственная стая, куда до сих пор принимали девчонок. Бинка нашла здесь свое место, и у нее на примете была парочка младшешкольниц, занимавшихся у того же Учителя... Такого краха надежд она не простит никому.