Текст книги "Серебряная корона"

Автор книги: Анна Янсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 34

Биргитта проснулась задолго до звонка будильника. Лучи солнца пригревали лицо. Надо было с вечера опустить шторы, но ночью она об этом не подумала, да и не разделась. Туфли лежали у нее в ногах. Она, должно быть, скинула их во сне. Кот услышал, что она проснулась, прибежал из кухни и, мурлыкая, прыгнул на кровать. Биргитта отпихнула его и повернулась на бок. Мысль о том, что нужно вставать, вызвала тошноту. От любого движения голова раскалывалась. Кажется, ночью кто-то колотил в дверь, но она не открыла. Просто-напросто не могла подняться с кровати. Даже думать не могла. Была не в силах. Придя домой, она выпила четверть литра рома, немного разведя его кока-колой. Не лучшее сочетание с выпитым перед этим пивом, но зато страх ушел и она все-таки уснула.

Наверно, это расспросы Марии о смерти Вильхельма заставили ее испугаться. Неожиданно ее охватила жуткая мысль и заставила убыстрить шаги, когда она шла домой через площадь: убийца Вильхельма может находиться сейчас в толпе. Ей даже показалось, что она увидела его профиль. Если он узнает ее секрет, то убьет ее. Что мог Вильхельм сказать ему в том рыбацком домике? Можно ли надеяться, что он промолчал? Теперь вся ее жизнь зависела от этого. Разговор с Марией вызвал в душе смутную тревогу, но и только. Но, когда она шагнула в ночь и завернула за угол, ее охватил страх. Она шла, беззащитная, одна по переулкам, и ужас держал ее за горло. Последний отрезок пути до дома она бежала, не решаясь смотреть по сторонам. Ей мерещилось его лицо за каждым поворотом. Она не могла попасть ключом в дверь подъезда, казалось, вот-вот она почувствует его руку у себя на плече. Интересно, если она закричит, кто-нибудь поблизости услышит? А может, он стоит и ждет ее наверху, за чердачной дверью? Ее шаги эхом отдавались по лестнице. Разве она сможет хоть что-то услышать, если ее шаги заглушают все звуки? Когда она зашла в свою квартиру и закрылась, то осмотрела каждый угол, а затем заглушила свое беспокойство, выпив то, что нашла у себя в баре.

Биргитта села на край постели. Хотелось в туалет, в комнате противно пахло перегаром, потом, сигаретным дымом и духами. Ее опять замутило. Когда она попыталась подняться, пол под ней закачался и она снова упала на подушки. Чем больше она трезвела, тем страшнее ей становилось. Пока убийца Вильхельма не знает, что она в курсе, кто он, то он ее не тронет. Но если узнает… Биргитта не решалась и думать, что будет тогда. Самое лучшее, что можно сделать, чтобы не вызвать его подозрений, – жить, как обычно. Но как? И какой ценой? Из коридора раздался звук рвоты, это заставило ее выбраться из постели. Держась за стены, она вышла в коридор, с трудом фокусируя взгляд. Там на коврике стоял этот котище ее подруги, за которым она временно присматривала, и блевал серыми волосяными шарами, перьями и костями. Биргитта едва добежала до туалета, как ее вырвало. Из глаз хлынули слезы и размазали косметику, оставшуюся со вчерашнего дня. Она взглянула на себя в зеркало. Оттуда на нее глянул тощий клоун с всклокоченными светлыми волосами. Черт возьми! Если бы кто-нибудь ее сейчас обнял, просто обнял, не задавая вопросов! Вот что ей сейчас было нужно.

Когда потом она стояла в душе, ночные страхи почти ушли. Вильхельма убил случайный попутчик! И все! Куда ее завела фантазия, смешно сказать! Нечистая совесть, заставляющая искать дурное в других людях, сыграла с ней злую шутку. Как будто у Биргитты нет других проблем! Разве это не мог быть случайный попутчик, который увидел в машине оружие? Или отчаявшийся наркоман? Зачем придумывать лишнее? Знакомые голоса по радио, звук пылесоса из нижней квартиры и капли из крана на кухне убеждали в том, что все как обычно. На дворе гремел контейнерами мусоровоз. Она потеряла полдня из-за того, что пыталась заглушить свой страх алкоголем. Сейчас наступило время поработать. Нужно ехать в ювелирную мастерскую и придумать новую форму для серебряных украшений. Ей всегда было легче искать форму пальцами, чем рисуя на бумаге. Она изготавливала поделки в средневековом стиле, и это приносило деньги, но ее душа художника хотела создать что-то новое. То единственное, то, чего раньше никогда не было, Биргитта мечтала создать из старого потускневшего серебра. Жажде творить всегда сопутствует страх неудачи. И ликующая радость, когда замысел удалось воплотить, – радость, которую может понять и разделить только ее отец. Это как в музыке – технически совершенное произведение трогает сердце куда меньше, чем легкий отход от совершенства, маленький дефект, придающий красоте индивидуальность. Такую форму нельзя поставить на поток. Каждое такое украшение требует отдельной технологии. Именно эта уникальность и творческая сосредоточенность заключала в себе и муку, и наслаждение.

Биргитта включила кофеварку, подавив порыв позвонить Арне. Положила два ломтика хлеба в тостер. Им с Арне нечего сказать друг другу, они оба ждут главного разговора – об их будущем. А пока говорят друг другу только ничего не значащие фразы. «Хочешь кофе?» – «Да, спасибо». – «Звонил твой отец, передавал привет». – «Спасибо». Но этот огромный, главный вопрос блестел в его глазах в тот раз, когда он смотрел на нее со страхом и болью. Она отвернулась, дала понять, что еще не готова об этом разговаривать. В глубине души она знала ответ, но еще надеялась на чудо, на способность времени иногда творить чудеса.

Биргитта надела куртку и вышла. С моря дул свежий ветер. Когда она ехала на велосипеде через площадь, на Домском соборе зазвонили колокола.

Биргитта смотрела на льдисто-голубое море, прижимая обеими руками к груди чашку с чаем. Всю дорогу до мастерской в Бриссунде ветер дул ей в лицо. Через большие окна, смотрящие на запад, было видно, как меняется море вместе со сменой времен года: как тает лед, как белые весенние гуси скользят по зеленой медленной летней воде, наливающейся под осень серо-стальной яростью. Холодные лучи падали на дубовые чурбаки с наковальнями и на кресло с накидкой из овчины, где сидела Биргитта, но уже не доставали до углов мастерской, где стоял верстак с инструментами. Зажигать верхний свет ей не хотелось, но в кованом канделябре на полу горели свечи. Одна стена была задрапирована шелком, расписанным в технике батика. Закрепленная только на потолке, ткань свободно колыхалась на сквозняке, точно море красных и желтых полутонов. В высоком застекленном шкафу Биргитта хранила свои изделия, корону невесты, украшенную кристаллами горного хрусталя, сверкавшего, как капли росы на полураскрывшихся лепестках, несколько каштанов и семенных коробочек, собранных для вдохновения, и эскизы. Ее взгляд упал на комплект предметов из серебра с растительным мотивом, листьями манжетки – комплект, с позором забракованный большими галереями серебряных изделий в Стокгольме. Мотивировка – недостаточное единство стиля. «Стилистический разнобой». Но она им покажет! На следующий год она им представит новый комплект, высшего художественного и технического качества. Они просто не поняли ее идеи с манжеткой.

Согласно учению алхимиков, однажды людям явится упавший с неба философский камень, который откроет всю мудрость мира и исцелит все болезни. Философский камень абсолютно прозрачен, как выпавшая капля росы. Как люди поймут, что это он, если камень упадет в сложенный лист манжетки? Поэтому каждый ее лист – бесценен, ведь он может нести в себе философский камень. Биргитта выковала этот лист из серебра с горным хрусталем в виде капли росы посередине. Ею двигало стремление к совершенству, к безупречной, прекрасной форме. Для нее это был символ одновременно женского и земного начала.

Из манжетки девушки варили напиток, сохраняющий девственность, женщины постарше таким же отваром мазали грудь, чтобы она сохраняла упругость, он помогал от прыщей и устранял недомогания при климаксе. Позднее Биргитта узнала, что капелька в центре листка – это не роса. Растение само выделяет избыток воды, «потеет». В народе манжетку называют «девичьи слезы». Куда нас могут завести прекрасные предания? В какие грезы, в какие сны?

Биргитта медленно поднялась и выдвинула один из ящиков. Там лежало серебро, которое она получила от Вильхельма. Она открыла ящик и стала рассматривать его содержимое. В основном это были монеты, но также броши и подвески, браслеты и пряжки. Она взяла немного серебра и стала нагревать в тигле над газовой горелкой. Благородный металл прекрасного качества, мягкий, с таким легко работать. Хотелось бы отливать из него изделия по своим моделям, но тогда бы пришлось отправить его сперва на аффинаж, для очистки от примесей и воздушных пузырьков. Но там он вызовет подозрения. Значит, исключено. Кроме того, оборудование для литья денег стоит. А ей нужно срочно расплачиваться за ремонт мастерской. Поэтому она решила раскатать серебро Вильхельма и нарезать из него кольца, серьги и браслеты. Узор был ее собственный: плетенка из роз, плюща и змей. Такие вещи продавались легко. Когда она заказала вальцы с узором, мастер ни о чем не спросил. Она была зарегистрированным производителем и на свои изделия всегда ставила клеймо с пробой, своим именем, названием города и годом. Для своих дизайнерских работ она заказывала пластины и проволоку на аффинажном заводе, но для безделушек, продаваемых на площади, годилось и серебро Вильхельма.

Зачем она пошла на этот риск? Биргитта иногда сама себе удивлялась. Все произошло слишком быстро. Она ничего не успела толком продумать. Серебро, которое ей подарил Вильхельм, на самом деле должно было перейти по наследству Кристофферу. От отца к сыну, из поколения в поколение. Дед Вильхельма и его брат нашли клад, серебро в глиняном горшке, когда рыли канаву в Эксте. Ничего странного, многим случается найти в земле серебряные монеты. Но это было только начало. Находка оказалась куда грандиознее, чем они могли мечтать. Когда брат умер и дед Якобсон остался единственным владельцем клада, то перевез его в Мартебу и спрятал посреди торфяника в карстовом колодце, в глубине которого имелась широкая ступенька. Там, на ней, он стал плавить серебро. Он переливал его и продавал маленькими порциями, чтобы не вызывать лишних вопросов. Случалось, кто-то видел отсвет пламени и дым, когда он грел свои тигли. Таинственное и странное свечение стояло над болотом. С помощью всяких жутких слухов удавалось удерживать любопытных и непосвященных на приличном расстоянии от подземной мастерской. Но блуждающие огни и шаровые молнии испускал сам «дракон Якобсон», стороживший свои сокровища от посторонних. Вильхельм, смеясь, рассказывал Биргитте, как Оскар Якобсон жег магний, чтобы напугать дачников на хуторе Кнюсторп. Те не испугались, тогда он вымазал лицо кровью из носа, намочил кровью волосы и сделал из них рога и встал в таком виде у их окна на закате. Успех получился полный. С тех пор хутор стал необитаем.

Поколение за поколением «болотные фонарщики» по фамилии Якобсон ходили через торфяник, чтобы взять очередную порцию серебра «на хозяйственные нужды». Вильхельм считал, что Кристоффер недостоин наследства. Недовольный сыном, он отдал часть серебра Биргитте, но где именно лежит остаток клада, она не знала. Эту тайну он унес с собой в могилу. Вильхельм сказал только, что клад находится посреди осушенного торфяника в Мартебу, в карстовом провале, на каменном уступе. Провал ведет к подземным пещерам. Еще он прочел ей стихи. Она не помнила все стихотворение, но от строк, которые вспомнились, кожа покрылась мурашками.

 
…все, что глупцы напели,
все, чем морочил звездный свет,
все, чего и на свете нет,
ты под глухой колокольный бой
в венок гробовой увяжешь —
и все свое заберешь с собой
и спать спокойно ляжешь.
 

Так и случилось. Вильхельм сказал ей, что ему пора. «Не сейчас, но скоро», – сказал он. Больше всего он хотел, чтобы она открыла тайну клада Улофу. Но сначала они должны были помириться, отец и сын. Это было единственное, чего он хотел в жизни, пока та в нем еще теплилась. А теперь уже поздно. Биргитта говорила с Улофом. Она сказала ему, что отец в конце жизни думал о нем только хорошее. Но Улоф не хотел его прощать, даже после смерти. Поэтому всю правду она ему не рассказала, ни единым словом не заикнулась о кладе.

Зачем она взяла на себя такой риск? Зачем запачкала свои руки чернью этого серебра? Она знала зачем, но это была неприятная правда. Двум художником в одной мастерской не ужиться. Она хочет идти своим путем. Без помощи отца. Отец вхож в престижные ювелирные салоны. Биргитту туда не пустили. Вот в чем дело. Она выросла в богатой семье, никогда ни в чем не нуждалась. А теперь она не хотела просить у отца деньги. А на собственные едва сводила концы с концами, и это было тяжело. А тут как раз Вильхельм предложил ей взять его серебро, и это казалось подарком судьбы.

Биргитта разрезала раскатанный кусок серебра специальными ножницами на полосы нужного размера и спаяла браслеты. Было слишком тихо, и она включила радио; одновременно к дому подъехала машина, но Биргитта этого не услышала из-за музыки. Кто-то нажал на ручку двери. По каменному полу раздались мягкие шаги. Что-то предпринять было уже поздно. Когда она обернулась, он стоял за ее спиной.

– Было не заперто, – сказал он.

– Ух, как ты меня напугал, Арне!

– Я не хотел. – Он поднял руку, чтобы ее погладить, но выражение ее лица его остановило.

– Я работаю.

– Я вижу. – Он подошел к шкафу и потрогал штамп для ложек.

Она почувствовала, как растет в ней раздражение, а головная боль возвращается. Она не вынесет его печального взгляда и униженного вида. У нее нет на него времени. Он вынул из шкафа корону невесты. Молча. Потом повернул ее, и на металле и камнях заиграл свет. Вся его фигура выражала один вопрос: «Что будет?» Она вздохнула, жестом пригласила его сесть в кресло и сама села напротив. Между ними был только маленький узкий столик, больше похожий на пьедестал, и море невысказанных вопросов.

– Хочешь чаю? – Она поднялась, не ожидая ответа, и прошла вечность, пока она вернулась, неся две дымящиеся керамические кружки. Он утонул в кресле, но выпрямился, когда она вернулась. И тут его взгляд упал на ящик с открытой крышкой. Машинально взял он кружку из ее рук. То, что он увидел в ящике, казалось нереальным.

– Что это?

Тут она повернулась, посмотрела туда же, куда он, и замерла. Она не нашла, что сказать. Он поднялся с кресла и опустился на колени перед деревянным ящиком. Взял горсть монет. Выбрал одну, другие посыпались между его пальцами. Она услышала, как он громко вздохнул, но его лица не видела. Он резко к ней повернулся:

– Откуда это у тебя?

– Тебя это не касается. – Она чувствовала, что ее раздражение переходит в ярость. Какое ему дело?

– Меня не касается? А ты хоть знаешь, что это?

– Серебро. Мой рабочий материал. Мое будущее.

Он поднялся, подошел к ней с монетой в дрожащей руке и сунул ее ей под нос.

– Знаешь, что это такое? Понимаешь, что ты наделала? Ты должна отвечать за свои поступки!

– Не тебе говорить об ответственности!

– Эта монета отчеканена Генрихом, настоятелем бенедиктинского монастыря Корвей. Он был там аббатом с тысяча триста пятьдесят девятого по шестидесятый год. Висбю был обложен контрибуцией в шестьдесят первом году. Откуда это серебро?

– Из рыбацкого поселка Кронваль возле Эксты. Больше я ничего не знаю.

– Черт побери, что ты наделала, Биргитта! Куда нам теперь деваться? – Он упал на колени и прижался головой к ее животу. Биргитта еле удержалась, чтобы не отпихнуть его от себя.

Глава 35

Пляж, где песок нежный, как тесто для кекса, – так говорила Вега о пляже Сюдерсанд на острове Форё. Все правильно, думала Мария, пересыпая крошечные песчинки между пальцев. Ах, если бы Эмиль и Линда оказались здесь, как весело было бы им плескаться в море! Мария сильно скучала по детям. Тут она бы им столько всего показала! Дюны в заповеднике Улла Хау, где живут муравьиные львы и поджидают муравьев в своих воронках. Стада овец с закрученными рогами, пасущиеся на тощих лугах. Овечьи загоны с дерновой крышей, каменные изгороди, выложенные рядами круглых и рядами плоских камней в особом порядке. Известняковые скалы-раукары, чтобы по ним лазить, и поля самых синих на свете цветов, чтобы среди них бегать. Сколько же дети недополучают только из-за того, что свекровь – такая эгоистка!

Сегодня у Марии – единственный выходной. Небо было голубым, вода лишь немногим темнее. Солнце улыбалось своей самой теплой улыбкой, светило и злым, и добрым, хотя и с разным результатом. Арвидсон не поддавался очарованию дня. Он, серьезный и потный, сидел в майке под зонтом и читал «Процесс» Кафки. Марии казалось, что он на нее поглядывает, и ей было неловко за свои складки на животе. На самом деле ей хотелось сидеть и смотреть на море, но складки видно меньше, если лежать на спине, а еще лучше на животе. Поэтому она и лежала на животе. Если живешь у Веги Крафт, то тут уж точно не похудеешь! И еще попробуй найди развлечения, не связанные с дополнительными калориями. Кино? Пакет конфет. Поход? Рюкзак с едой. Танцы? Бокал пива или два. Это какое-то проклятие. Что толку питаться салатами, если потом нестерпимо хочется шоколада? Если однажды подсел на шоколад, то это навсегда, да тут еще Вегины булочки! Удрученная, Мария приблизилась к корзине с едой и взяла в руки упаковку шоколадных вафель. И беда, и утешение в одном флаконе, подумала она и сунула в рот целую вафельку.

Эк нашел себе новую приятельницу. Он сидел через два одеяла от Марии и мазал маслом для загара спину тонкой, как лезвие, блондинке. Смотри не порежься, угрюмо подумала Мария. Куда делась рыжая акупунктурщица, никто не знал. Эк об этом говорить не хотел. Сейчас он зажег сигарету. Видимо, отвыкнуть от курения за один раз не получилось.

Мария почувствовала руку у себя на плече. Арвидсон протянул ей мороженое:

– Твое любимое, насколько я понимаю!

И он был прав. Сливочное мороженое с хрустящим шоколадом и орехами. Жизнь не так уж и плоха! Мария села, плюнув на то, как выглядит со стороны ее живот. Трудно ведь лежать на нем и есть мороженое! Арвидсон сел рядом на одеяло.

– Скучаешь по дому? – спросил он.

– И да и нет. Скучаю в основном по детям.

– А по мужу? – спросил Арвидсон, глядя в море.

Мария на секунду задумалась. К сердцу подступила и постепенно ушла горечь…

– Не знаю, – сказала она. – И да, и нет.

На закате они сели на паром «Будилла» и отправились обратно через пролив Форёсунд. Корабль получил название в честь яркой женщины, которую звали Будилла Кристина Якобсдоттер, она была рыбачкой и жила в середине девятнадцатого века. Чтобы добраться до своей лодки в местечке Хельгоманненс, она каждый день проходила по семь с половиной километров от своего дома. Это вычитал Арвидсон в путеводителе по Готланду. Мария купила пакетик жареного миндаля, и, пока они дождались своей очереди с машиной, он уже кончился! Эк на заднем сиденье слушал музыку в наушниках и на все вопросы отвечал в основном невпопад.

– Я бы хотела взглянуть на торфяник в Мартебу, – сказала Мария, когда они приблизились к Тингстэде. – Мы можем проехать в Висбю вдоль берега?

– Хочешь увидеть, где живет Улоф Якобсон?

– И это тоже.

Теплицу и выгон с лошадьми они увидели издали. Сам жилой дом был маленький и прятался в кустах сирени.

– Пойдешь поговоришь с ним? – спросил Арвидсон.

– Да, если он дома, – сказала Мария, выходя из машины, которую они припарковали на узкой лесной дороге. Она застегнула легкую куртку на «молнию». Как только солнце село, сразу быстро похолодало.

– Окно открыто, в нем горит свет. Эк, пойдешь с нами?

– Что?

Арвидсон наклонился к заднему сиденью и снял наушник с уха Эка.

– Пойдешь с нами? – спросил он сердито.

– Нет, я останусь здесь. – Казалось, Эк уснет в любую минуту.

Мария пошла к дому. Последние лучи заходящего солнца озарили красным светом осушенный торфяник, лес и дорогу, идущую через канал. Волосы Марии порозовели от заката.

– Вон в конце той дороги люди видели свет. – Мария подождала Арвидсона и показала на дорогу. – Немного жутко, не знаю почему.

– Души, не нашедшие покоя после смерти? – улыбнулся Арвидсон, сдерживаясь, чтобы не обнять ее за плечи.

Они постучались, но никто им не открыл. Было совершенно тихо. Они постучали опять, и звук отозвался эхом в ушах. Мария обошла полдома и заглянула в открытое окно. Стены были увешаны фотографиями. В основном пейзажами. На большинстве снимков была Биргитта, ее невозможно было не узнать и в вязаной шапочке, натянутой на уши, и танцующей босиком в белом платье на вершине причудливой скалы-останца, с развевающимися на ветру светлыми волосами. Поистине фотовыставка в ее честь! На буфете стояла самая большая фотография, на которой обнаженную Биргитту прикрывали лишь побеги плюща. Голая, и в то же время – одетая.

– Почему он фотографии не снимает, ведь их роман кончился? – спросил Арвидсон.

Мария его не услышала. Она отошла к теплице.

– Похоже, что его нет дома, – сказала Мария, осмотрев и стойло. – Нам пора.

Они удивились, увидев Эка, идущего им навстречу. Выражение его лица было странным.

– Стало что-то жутковато сидеть одному в машине. Привидений и прочего конечно же не бывает, но ощущаешь себя довольно-таки беззащитным при мысли, что кто-нибудь может напасть в темноте.

Мария засмеялась и обняла его:

– Скажешь тоже! Улофа нет дома, так что уезжаем в Висбю.

Они пошли в темноте к машине. Эк сел за руль.

Если бы кто-нибудь из них в этот момент оглянулся, то, возможно, заметил бы между темных деревьев белое платье и светлые волосы.